Довольно простенький фанфик, зато весьма атмосферный. Очень такой весенний, ну, и плюс лирическое отступление на тему "Холмс и университет". И вполне в духе Канона, да еще и вновь с участием птиц)
Как часто бывает с фанфиками по Холмсу, внезапно пришлось узнать немало дополнительной информации. И как я последнее время делаю, сталкиваясь с реально существующими географическими и историческими достопримечательностями, немного проиллюстрирую фотографиями.

Весна, облаченная в радость
Автор goldenhart



Вскоре после странной развязки дела призрачного цветка Манауса я, сопровождая моего друга мистера Шерлока Холмса, на некоторое время оказался в Оксфорде, в огромной библиотеке которого он проводил некоторые изыскания. Был май, и в это время удивительно прекрасно было очутиться за городом, где пение птиц , казалось, вдохнуло жизнь во все живые изгороди и деревья, а воздух был свеж и полон жизни. Я проводил время в длительных прогулках, через Порт Мидоу к развалинам женского монастыря Годстоу, вдоль реки Айсис к деревне Волверхэмптон и вверх к Боурс Хилл.


Порт Мидоу - Оксфордский пейзаж


Вид на Оксфорд с Боурс Хилл


Но время, которое человек может провести наедине с самим собой, не утомившись от собственного общества, довольно ограничено, и поэтому одним солнечным утром я решил попытаться уговорить Холмса совершить вместе со мной маленькую вылазку на природу.
Я нашел его в Бодлианской библиотеке Оксфордского Университета, сидевшим в старинном читальном зале с дубовыми панелями с огромным томом в руках, в котором, по его словам, содержалось все, что только можно пожелать, о старинных семействах Букингемшира.


Читальный зал Бодлианской библиотеки

- Послушайте, Холмс, - сказал я, вглядываясь поверх его плеча в тонкий почерк, покрывающий открытую страницу, - что бы вы сказали о небольшом ланче и глотке свежего воздуха?
К моему удивлению, Холмс захлопнул книгу с звучным хлопком, отчего вверх тут же взметнулось облачко пыли, которое в свое очередь вызвало слезы у меня на глазах.
- Уотсон, - воскликнул он, - полагаю, что это самые разумные слова, что мне пришлось услышать за весь этот день .
Похоже, что Холмс все еще помнил любимые места своих университетских времен, ибо не прошло и часа, как мы плыли по Червеллу в ялике, одном из тех неуклюжих, плоскодонных суденышек, что были, казалось, квинтэссенцией схоластического бездействия. Мне было поручено управлять лодкой, в то время, как Холмс, лениво расположившись на мягком сидении, курил трубку, время от времени, давая мне указания, как лучше управлять нашим судном.
- Левее, - сказал он, и когда ялик двинулся вправо, вздохнул и покачал головой. – Нет, нет, Уотсон, я же сказал, левее .
К тому времени прошло уже около получаса, а мы все еще были в пределах видимости башни Магдален колледжа.

Вот так это место выглядело в старину


А так на современной фотографии



- Если желаете взять на себя управление этой штуковиной, то ради бога, - пробормотал я, отбрасывая в сторону пиджак и засучивая рукава, но Холмс лишь лениво махнул рукой.
- Да нет, вовсе нет, - заявил этот лентяй, каких свет не видывал. – Я как никогда далек от того, чтобы критиковать рулевого.
Управлять лодкой без постоянных комментариев было значительно легче, и в течение незаметно промелькнувшего часа мы медленно плыли вверх по течению, укрытые от солнца зеленью листвы. Наконец, бурчание у меня в животе возвестило, что пора перекусить, поэтому я направил лодку к берегу , и Холмс пришвартовал ее, привязав за носовой фалинь к стволу очень крепкого дерева.

Это могло быть где-то здесь


- Прекрасно, - сказал я, потирая руки и сидя напротив Холмса, - и что же у нас в корзине?
Кухня старого колледжа Холмса была весьма щедра – одна из поварих, почтенная полная женщина, сохранила о Холмсе самые теплые воспоминания и положила нам в корзину изрядное количество сэндвичей, пирог с мясом, половину кекса с изюмом и бутылку лимонада. Кроме того, она сунула туда бутылку кларета, который, как сообщил мне, лукаво улыбнувшись, Холмс, обычно подают лишь ректору колледжа и его гостям.
Это было прекрасное вино, может быть, даже слишком роскошное для такого обычного дневного пикника, но я, ни в коей мере, не склонен был роптать на этот факт. Еда была очень вкусной, я был в прекрасной компании и вскоре почувствовал себя совершенно непринужденно. К нам подплыл лебедь, точно баркас под полными парусами, и я бросил ему кусок хлеба, который он тут же жадно схватил клювом.
- Надо понимать, что, будучи студентом, вы обедали с ректором, раз знаете, какое ему подавали вино? – с интересом заметил я, но Холмс покачал головой.
- Увы, такой бедный нестипендиат, как я, был вынужден вечно ютиться на скамьях в конце зала в те редкие случаи, когда я соблаговолил явиться к обеду. Теперь, прежде, чем вы выразите удивление, скажу, что я это знаю, не благодаря какой-то своей весьма искусной дедукции, а скорее потому, что эта бутылка совершенно идентична той, которую давным-давно презентовал мне один приятель после ужасной схватки с его бультерьером. Я заподозрил тогда то, в чем совершенно уверен теперь, а именно то, что получил он ее не самым должным образом.

Лебедь вновь сделал круг по направлению к нам, и я бросил ему корочку хлеба.
- Он ее украл?
Холмс глубокомысленно кивнул.
- У Сейерса, бывшего в то время дворецким в колледже, была репутация пьяницы и человека, который не пропускал ни одной бутылки. И Тревор, несмотря на то, что был добрым и честным малым, унаследовал от своего отца гораздо больше, чем ему самому хотелось бы признать. – Он стал внимательно разглядывать бутылку, и его лицо помрачнело. – Как странно, Уотсон, что столько лет спустя я возвращаюсь в университет в связи с кражей. – О, да, - сказал он, видя мое удивление, - здесь произошла кража. Вот почему меня сюда вызвали, вот почему я оставался здесь последние несколько дней под видом того, что якобы веду некое собственное расследование, тогда как, на самом деле я пытаюсь разнюхать на месте нечто такое, что помогло бы распутать это дело. Естественно, все это совершенно секретно, ибо ректор не желает, чтобы к колледжу было привлечено чрезмерное внимание, особенно, когда речь идет об академиках и прочих весьма достойных лицах. Но боюсь, что этого уже не избежать, ибо на этот раз дело мне представляется столь же простым, как и в тот день, когда я впервые прочел письмо ректора.
- Если так, - сказал я, - то почему вы не поехали один?
- Вам прекрасно известно, что я пропаду без моего Босуэлла, - сказал он с озорным блеском в глазах. – Но на этот раз боюсь, что вы мне мало, чем сможете помочь : дело такое элементарное, какого и пожелать нельзя. В нем замешаны два человека, и кандидатуры обоих, как мне дали понять, рассматриваются в плане получения пальмерианской профессуры англо-саксонского языка. Первый, мистер Джайлс Стэвертон, - о котором вы, возможно, слышали - фигурировал в газетах в начале этого года из-за его причастности к так называемому кладу Бокардо, в котором среди прочих драгоценностей находилось кольцо, которое, как предполагается, было подарено королем Мерсии дочери Альфреда Великого в день их свадьбы.
- А кто второй джентльмен?
Холмс потер подбородок.
-Мистер Томас Лэтбери также является заметным ученым – он -известный лингвист, написавший великолепную серию монографий по расшифровке англосаксонской рунической поэзии. Однако, некоторое время назад между Лэтбери и Стэвертоном произошла ссора, и по словам ректора, с тех пор они смертельные враги. А кража, произошедшая на прошлой неделе, все только усугубила.
Две недели назад кольцо Бокардо – как его называют – с позволения руководства Эшмолеанского музея было изъято оттуда Стэвертоном, который пытался продолжить изучение сделанной на нем надписи. Он взял кольцо в свою квартиру, где провел тот день. Он пообедал в гостиной, а когда вернулся в комнату, то кольца уже не было. Комнаты Стэвертона находятся на втором этаже и их окна выходят на Феллоус Гарден – по несчастью комнаты Лэтбери находятся по соседству.
Теперь лебедь плыл уже совсем рядом с нами, и я бросил ему еще хлеба, начиная уже жалеть, что стал делать это.
- Холмс, позвольте, я угадаю, - сказал я. – Вы считаете, что это сделал Лэтбери.
- И тому имеются доказательства. Стэвертон оставил кольцо на своем столе, который находится под окном; он страстный орнитолог и следит за тем, какие птицы прилетают в сад, он часто кормит их семенами из миски на подоконнике. Уходя в тот вечер из комнаты, он оставил окно слегка приоткрытым - ранее в тот день шел дождь, и ему хотелось подышать свежим воздухом. Когда он вернулся, окно было все в том же положении, что и прежде, но кольца не было. Он запер дверь перед тем, как уйти, а единственный другой ключ принадлежит его служителю Роулинсону, который был с поручением в городе. Когда я исследовал комнату Стэвертона, то обнаружил две улики: во-первых, очень тонкие царапины на подоконнике - возможно, они были нанесены чем-то вроде грубой подошвы . Вторая, и, возможно, самая любопытная улика: загадочный знак, наспех нацарапанный на углу заметок Стэвертона.
Он достал из кармана блокнот и показал мне срисованный им знак. Это было похоже на букву Y с вертикальной линией, проведенной через центр.
- Это похоже на руну, правда? - сказал я, и Холмс улыбнулся.
- Именно так я и подумал. Согласно моим изысканиям, он представляет собой англосаксонскую руну «альгиз». А кто в колледже хорошо разбирается в рунах и, кроме того, что-то выиграет, если Стэвертон выставит себя идиотом?
- Лэтбери! - воскликнул я. Лебедь испуганно отскочил от лодки.
- Точно. Он также не лишен способностей - Лэтбери - великолепный альпинист, поэтому вылезти из окна и пройти по узкому уступу к окну Стэвертона, было бы пустяком для человека с его сноровкой. Похоже, что кроме того, руна оказалась предзнаменованием дальнейшего противостояния. Вечером после того, как я только приехал и попытался что-то здесь разнюхать, Лэтбери и Стэвертон схватились врукопашную во дворе колледжа, и их разняли привратники. Лэтбери был в ярости на Стэвертона - он, конечно, не стал бы говорить о причине этого, - и смирился лишь под угрозой вызова полиции. – Холмс нахмурился. – Так что, видите, Уотсон, я боюсь, что это всего лишь пустяк, совсем не то, на что стоит тратить чернила. Я намерен поговорить завтра с Лэтбери и тем самым положить делу конец.
За долгие годы нашей дружбы я научился гораздо лучше распознавать эмоции моего друга, чем ему это казалось.
- Вам тут что-то не по душе, Холмс, - осмелился предположить я, – иначе вы не стали бы так долго говорить со мной об этом деле.
Лебедь повернул назад и теперь направлялся к Холмсу, который сидел к нему спиной, но я решил не обращать на него внимания, уверенный в том, что он забудет о нас, как только поймет, что у меня больше нет для него хлеба.
- Холмс, простите мою смелость, но я не могу не спросить, не слишком ли большое значение вы придаете всему этому? Мне кажется, что Оксфорд - это место, которое само собой порождает в нашем воображении тайны, и тайны гораздо более мистического характера, чем те, что можно встретить где-либо еще. Легендарные дикие утки, призраки, ходячие гигантские каменные головы, руны – все это из мира сказок, Холмс, а не из реальной жизни. Что, если эта руна - всего лишь какой-то отпечаток? А не может быть так, что Стэвертон куда-то засунул это кольцо и стыдится в этом признаться? Или, может быть, его украл его слуга.
Холмс задумался, и на миг помрачнел, но затем усмехнулся, и его лицо оживилось.
- Ну, конечно! – воскликнул он, и, вскочив, едва не перевернул нашу лодку. - Слуга! Отпечаток! - Он поспешно вытащил блокнот и стал листать его, пока не нашел нужную страницу. -Ага! Это вообще не руна «альгиз»! - Он перевернул блокнот вверх ногами и сунул мне под нос. - «La gazza ladra!» Сорока-воровка!
- Холмс, - предостерегающе сказал я, но он продолжал, не подозревая, что в нескольких футах от него притаился лебедь.
- Лэтбери был слишком явным подозреваемым, - сказал он. – И мотив был весьма неубедительным, хотя известно, что ученые бывали настолько мелочными, что опускались до воровства. Но сорока – царапины на подоконнике – отпечаток!
- Холмс, - зашипел я. - Лебедь!
Птица прыгнула на нос лодки и теперь, с трепещущими на ветру крыльями, приближалась к Холмсу.
- Лебедь? О, боже, да нет же, Уотсон, это след сороки.
Лебедь издал тихое, угрожающее шипение, и Холмс повернулся, как раз вовремя, чтобы заметить, как распахнув крылья, тот сделал к нему пару шагов.
- Лебедь, Холмс, - сказал я.

- Да, очень хорошо, Уотсон, я вижу, - сказал он, осторожно отступая назад, не отводя взгляда от грозной птицы. – Соблюдайте спокойствие. Никаких резких движений. Эти существа чувствуют страх, как акулы - кровь .
Лебедь все еще двигался вперед, расправив крылья, запрокинув шею и готовый нанести удар.
- Холмс, - тихо произнес я. - Что мы будем делать?
- Уотсон, вы хорошо плаваете? – спросил он в ответ.
И прежде, чем я успел ответить, Холмс уже был в воде и направился к противоположному берегу. Я последовал за ним, потеря моего пиджака была пустяком по сравнению с теми ударами, какие мог бы нанести мне этот лебедь. Мы выбрались на илистый берег , смеясь над своим скоропалительным бегством.
- Лебедь, Холмс! Подумать только, чтоб именно лебедь… - выдохнул я, перекатившись на спину; мой костюм был неисправимо испорчен.
Холмс засмеялся и поднялся на ноги.
- Вы забываете о сороке.
Он потянул мне руку, и я встал, промокший насквозь и весь покрытый липким илом.
- Ах да, сорока, - сказал я, когда он повел меня через кусты, по лугу к своему старому колледжу. - Напомните мне, как вы пришли к такому замечательному выводу?
- Ну, я ведь сказал, что этот Стэвертон был страстным орнитологом? В своих записях он написал о паре сорок, которые гнездились на боярышнике в дальнем конце сада. Он часто оставлял тарелку с семенами для птиц - я полагаю, что в этот вечер очень умная сорока увидела в комнате нечто более интригующее, чем ее обычное блюдо. Я не могу представить, чтобы она утащила кольцо в гнездо - за все эти годы мне еще не приходилось сталкиваться с чем-то подобным той истории, которую Россини использовал в своей опере, - так что, вероятнее всего, кольцо должно быть где-то в саду под окном Стэвертона. Хотите проверить мою теорию?
В своих записках я часто отмечал, что за время моей долгой дружбы с Шерлоком Холмсом я не раз попадал во множество самых странных ситуаций, однако, даже я не мог предвидеть, что буду стоять на страже, пока мой друг, словно барсук, роется под кустами роз, особенно, если учесть, что перед этим нам пришлось довольно неловко карабкаться через кирпичную стену высотой в десять футов.
-Скорее, Холмс, - прошептал я, - я слышу шаги!
- Сейчас, - пробормотал он, - еще немного… Ага!
Увы, надо же было такому случиться, чтоб из-за угла вышли именно ректор и Джайлс Стэвертон!
- Послушайте, - сказал ректор, переводя взгляд с меня на того, кто вылезал сейчас из-под розового куста, - что здесь происходит?
Ректор был высоким худым человеком с энергичным выражением лица, благодаря которому он выглядел почти молодым, несмотря на его седые волосы. Стэвертон, напротив, был молод, не старше тридцати, и обладал фигурой игрока в регби, что резко контрастировало с его застенчивостью.
- А, ректор! – воскликнул Холмс, вскакивая на ноги. Он что-то сжимал в зажатом кулаке, а на его щеке была размазана свежая грязь. Лицо ректора потемнело, а мне стало интересно, сколько лет Холмс был для него источником неприятностей.
- Я надеялся, мистер Холмс, что за последние двадцать лет вы изменились и стали уже не настолько невыносимы, как в то время, когда вы были под моей опекой.
Холмс улыбался, рассматривая предмет , который держал в руке.
- Спросите Уотсона, и он скажет вам, что в этом отношении я совершенно безнадежен. Итак, о чем это здесь говорится? «Aethelred mec heht gewyrcan» - прочитал он.
- «Меня приказал изготовить Этельред», - перевел Стэвертон. - Но - это кольцо!
- В самом деле, - сказал Холмс, протягивая запачканное кольцо Стэвертону, который взял его дрожащими руками. Полагаю, вы оставляете пищу для птиц?
- Да.
- А в ту ночь, когда пропало кольцо, вы поставили им тарелку с едой?
Стэвертон вертел кольцо в руке, его лицо светилось от удовольствия.
- Нет, в ту ночь не поставил, из-за дождя, который был днем.
- А что вам известно о сороках?
- О сороках? - Стэвертон поднял глаза. - Вы же не хотите сказать, что ...
- Умная сорока, привыкшая находить еду на вашем подоконнике, возвращается однажды вечером и обнаруживает, что для нее ничего нет. Однако она замечает внутри комнаты ярко блестевшее сокровище . Возможно, она считает, что это еда, а может быть, ей просто любопытно. Она прыгает через ваше окно, оставляя царапины на подоконнике, прыгает на ваши записи, оставляя на них грязный отпечаток лап , хватает кольцо и утаскивает его с собой. Когда она обнаруживает, что оно не съедобно, бросает кольцо, и оно падает в сад. О, если бы все воры были такими благородными...
И Стэвертон, и ректор удивленно покачали головами, а я изо всех сил старался сдержать улыбку.
- А теперь, Уотсон, - сказал мой друг, обращаясь ко мне, - мне нужно кое-что обсудить с этими джентльменами, а также извиниться перед доброй Маргарет, которая, боюсь, не получит назад свою корзину. Почему бы через два часа нам не встретиться в гостинице?
Это было разумное предложение, и я, естественно, согласился, искренне желая избавиться от грязи, засохшей на моей одежде. Путь до гостиницы был долгим, но, к моему удивлению, никто не обратил на мой вид внимания; возможно, местным жителям приходилось видеть и более странные зрелища, чем незнакомец, покрытый грязью. В гостинице я вымылся, оделся к обеду и распорядился, чтоб вычистили мою промокшую одежду. В пять часов умытый и переодетый Холмс нашел меня у стойки регистрации. Он казался особенно довольным собой, и мне было приятно видеть его в таком прекрасном расположении духа.
- Ректор пригласил нас сегодня вечером отобедать с ним в главном зале, - сказал Холмс. - Я попросил почистить ваш пиджак, надеюсь, вы не против. Он был порядком затоптан.
-Неважно, - сказал я. – Пусть уж лучше эта птица затопчет мой пиджак, чем вас или меня.
Холмс улыбнулся.
- А теперь, пойдемте, Уотсон. Полагаю, нас ждут за столом для почетных гостей.

***
Ну, и кое-какие примечания.
Холмс здесь назвал себя нестипендиатом, но это скорее американское выражение, а в Оксфорде "commoner" - означал студента, не получающего стипендии и вносящего плату за питание.

Монарху Великобритании по традиции принадлежат все дикие лебеди в стране. С XII века существует обычай ежегодно пересчитывать королевских лебедей на Темзе и её притоках. А потому, как бы возможно не хотелось бы Холмсу сразиться с лебедем, это было бы нарушением закона.
Уотсон говорит о легендарных диких утках и это имеет отношение к "Дикой утке" колледжа Всех Душ.
Каждые 100 лет, как правило 14 января, его студенты в чёрных галстуках и мантиях отправляются на «утиную охоту». Они совершают шествие вокруг колледжа с горящими факелами и пением «Песни дикой утки » во главе с «Господином Дикой уткой», которого несут в кресле. Шествие посвящено поискам легендарной дикой утки, по преданию взлетевшей при основании колледжа с того самого места, где он был после построен. Во время охоты перед «Господином Дикой уткой» идёт человек, несущий шест, к которому привязана кряква. Изначально это была живая птица (в 1901 году привязали чучело, а в 2001 году — деревянную скульптуру). Последний раз церемония проводилась в 2001 году. Следующая должна состояться в 2101 году. Точное происхождение обычая не известно. Предположительная датировка относит его к 1632 году.

По традиции немного ностальгии







***
Вчера меня только как-то очень настойчиво пытались уверить, что вся моя ностальгия неправильная. Все было давно и не правда.

Не хотелось смешивать все вместе, но сразу как-то вспомнился еще и вот этот документальный фильм о Филатове, Качане и Задорнове. Посмотрела когда-то по телевизору, произвел большое впечатление.



Вот тут слова о нем Михаила Задорнова:

В 90-ых годах режиссёр и продюсер Михаил Ашумов узнал, что мы: Лёня Филатов, Володя Качан, Боря Галкин и я - очень дружны. Он предложил снять программу о том, как мы остались друзьями через много лет, несмотря на то, что профессии разошлись. Галкин, к сожалению, был на гастролях и в съёмках не участвовал, поэтому передачу назвали не "Четыре товарища", а "Три товарища". (У Ремарка к тому времени права на это название как раз закончились). Предлагаю вам посмотреть эту программу.

Очень рекомендую этот фильм. Настоящая мужская дружба.

Умер Владимир Качан...

Вот этот ностальгический клип сделан на песню, авторами которой был он и Леонид Филатов, клип собственно был данью памяти Филатову, а вот теперь им обоим.

Как справедливо написали в комментах, уходит целая эпоха

По выходным - а сейчас у меня будни - смотрю 2-й сезон Короны. Хорошо идет и очень нравится Мэтт Смит в роли герцога Эдинбургского



Обратили на себя внимание некоторые моменты. В сериале проходит мысль, что возможно, у принца Филиппа был роман с балериной Галиной Улановой. Я бы вообще пересмотрела этот момент, боюсь, что что-то там пропустила. Но позже там очень интересная сцена, когда Елизавета сидит в ложе и смотрит на выступление Улановой. И Уланова также бросает на нее взгляды, насколько это возможно. Довольно глубокая сцена, но... Вот все же мы для них азиаты) Где они увидели такую Уланову, ну, совсем же рядом ничего не стояло и к тому же эта актриса явно восточного происхождения


А с принцессой Маргарет был интересный эпизод, когда на вечеринке, спутник вскользь рассказывает ей о гостях.

- Видите вон того неотразимого мужчину в коричневом костюме?
- Ну, прямо такого уж неотразимого...
- Это Джереми. Наследник шоколадной империи. Он женат вон на той блондинке.

Останавливаться на полдороге все же не хорошо и с "Фантазией" надо закончить.

Есть там еще три части, которые мне очень нравятся. каждая по-своему.

"Весна священная" -такая краткая история зарождения жизни на Земле под какую-то совершенно Космическую музыку. Сначала просто какое-то тусклое Солнце над пустыней. А потом началось... Бесконечные землятресения, когда целые пласты суши обрушиваются куда-то вниз, а рядом с ними взмывают к небесам остроконечные вершины.
И зарождение жизни в воде. Амебы, потом рыбы, ну, и конечно, в конце концов, динозавры. И там уже кто кого съест)



А потом весь это моросящий дождь сменяет засуха и все превращается почти в совсем мертвую пустыню



Вот ссылка на "Весну священную"



На этом эта часть заканчивается, а на смену ей приходит, наверное, самая милая часть этого мультфильма - мифологическая. Все это под Пасторальную симфонию Бетховена. Дисней вывел на экран мифические существа, кентавров, единорогов, фавнов, нимф и других.

Главными действующими лицами оказались кентавры. Они резвятся на лоне античной природы, занимают видное место в картинах игр и общего веселья, словом, предаются радостям бытия. В их быт внесены комичные черты нашей современности. Кокетливые кентаврихи украшают себя модными прическами, шляпами, шарфами, на копыта наводят маникюр.



А выступают они с изяществом цирковых лошадей.



Целый эпизод отведен комичным сценам любви юной пары кентавров, своими манерами напоминающих американских провинциальных парня и девицу.



Помимо кентавров тут же повсюду крылатые кони-пегасы, единороги и те и другие со своими жеребятами) и озорные фавны







В самом конце разражается гроза, которую наслал на Землю Зевс и все спасаются бегством



Пасторальную симфонию целиком не нашла. Все частями - вот здесь самое начало с кентаврами



И завершает все "Ночь на Лысой горе" Мусоргского.

Здесь идет как бы противопоставление сил Добра и Зла. Ночью над Землей царствует Зло и тут сам прародитель зла пробуждается и пробуждает разную нечисть, которая пускается в пляс и все беснуются, пока не показываются первые лучи солнца.

Дьявол нехотя скрывается, разлетаются его слуги и мы видим под звуки "Аве Марии" медленно движущуюся процессию со свечами. Запомнилась мне как-то одна цитата: Свет просто светит - но тьма отступает. Очень здесь показательно, как этот дьявол вздрагивает от каждого удара колокола, возвещающего наступление утра.

Решила я закончить с диснеевскими фильмами и под конец рассказать про один, который сама я ни за что бы, наверное, не посмотрела, если бы раньше не прочла о нем в книге. Фильм этот "Фантазия". Как мне кажется, не самый широко известный у нас диснеевский фильм.
И я, наверное, кое-что процитирую и немного поделюсь своим мнением и впечатлениями.

"Фантазия" состоит из больших фрагментов симфонической музыки, сопровождаемой движущимися рисунками. "Фантазия" широко и обстоятельно излагает в рисунке и красках восприятие музыки самим Диснеем.
- Это моя собственная, произвольная реакция на музыку, впечатления, которые она у меня вызывает, - сказал он.- Может быть, это искусство? Не знаю! ..
читать дальше
Дисней работал над "Фантазией" совместно с выдающимся дирижером Леопольдом Стоковским. Они начинали разработку кадров фильма сидя рядом, вслушиваясь в музыку, обмениваясь мнениями, то соглашаясь, то вступая в спор, совместно подыскивая удовлетворительное решение.

- Обратите внимание на этот пассаж, - говорил Уолт, - я совершенно явственно вижу ритмичное движение скрипичных смычков...

- С этим можно согласиться, - поддерживал его Стоковский.

Затем музыка вздымалась в стремительном крещендо.

- Это крещендо, - замечает Уолт, - подобно выходу из тьмы туннеля на просторы ослепительно яркого оранжевого света!

- Пожалуй, это подходит, - отвечал Стоковский, - но мне кажется, что свет должен быть не оранжевый, а пурпурный!

Стоковский принимал самое деятельное участие в постановке "Фантазии" и даже снимался в ней как дирижер. Он не ограничивался обменом музыкальными впечатлениями, а просматривал рисунки кадров фильма, вносил свои коррективы в изображения.

Начинается фильм с музыки Баха и, наверное, это вот точно фантазия, потому что под музыку мелькают на экране тени смычков, а потом там просто начинается какая-то феерия из музыки и различных фигур, движущихся по экрану. Ну, это вот как если бы вас попросили закрыть глаза и представить образы, которая рождает у вас это музыка. Скажу сразу, что далеко не всем это может показаться интересным) Моя маман как-то предостерегла меня от просмотра этого куска, боясь, видимо, что у меня поедет крыша))

Но дальше уже идет Чайковский. Кадры состоят из танцующих и порхающих фигур. Танец феи Драже исполняется легкими женскими фигурками, с прозрачными, как у стрекозы, крылышками.

Грибы разных размеров и форм пляшут Китайский танец. Они вертятся и располагаются орнаментальными узорами. В Восточном танце участвуют рыбки с хвостами-шлейфами. Глазки и губки у них подрисованы, как у красавицы Клео в аквариуме из "Пиноккио". В Вальсе цветов лепестки падают на воду и плывут, вращаясь, словно пачки балерины. В заключение, в Русском танце фигурки на льду оставляют сложные, переплетающиеся линии следа коньков, а падающие снежинки увеличиваются до огромных кристаллических узоров.
Только один из фрагментов "Фантазии" оформлен в виде сюжета на музыкальную программу. В основу симфонического скерцо Поля Дюка "Ученик чародея" положено одноименное стихотворение Гете. Дисней под музыку Дюка развернул на сюжет Гете коротенький фильм о приключениях Микки Мауса. Несомненно, это самый удачный фрагмент и наиболее типичный для Диснея.

Микки работает у Чародея, этакого величественного и грозного средневекового мага-алхимика. В надежде научиться чародейству, он, как полагается старательному ученику, выполняет самую тяжелую, грязную работу. Из туманной тьмы подземелья Микки с большим усилием тащит два ведра и выливает воду в огромный чан. Но вот Чародей снимает свой волшебный колпак и уходит. Микки спешит напялить себе на голову колпак, одаряющий силами волшебства. Совсем, как у Гете:

Старый знахарь отлучился!
Радуясь его уходу,
Испытать я власть решился
Над послушною природой.
Я у чародея
Перенял слова
И давно владею
Гайной колдовства...

Микки делает руками заклинающие движения над своей шваброй. Та сразу озаряется ослепительным светом и вся трепещет. У нее из палки вырастают две ручки. Она подхватывает ведра, шевеля мочалой, как ножками, убегает, набирает воду и, вернувшись, выливает в чан. Микки с важным видом разваливается в огромном кресле Чародея и укладывает ноги на стол. Продолжая делать все те же заклинающие движения, он засыпает. Внезапно его будит вода, залившая все помещение. Она уже достигла сиденья кресла. Стремительные потоки несутся по коридору, низвергаются водопадом по лестнице в подвал А от заклинаний Микки швабр с ведрами уже тысячи... Они тащут воду и льют ее в двери, окна, всюду. Их уже целые полки, они идут сомкнутым строем, колоннами, и все несут и несут ведра. Микки схватил ведро, зачерпнул с полу и выплеснул в окно. Но навстречу ему хлынул целый водопад. Он уже плывет, захлебывается. К счастью, вблизи него проплывает огромная книга Магии, смытая со стола стремительным течением. Микки забирается на нее. И хотя ее несет и кружит в водовороте, он, цепляясь за нее, пытается вместе с тем перелистывать страницы, отыскивая забытое слово запрета:

Я забыл слова заклятья
Для возврата прежней стати!
И смеется подлый веник,
Скатываясь со ступенек...
Внезапно в дверях появляется огромная, страшная, черная фигура Чародея. Вода расступается перед ним и уносится. Твердым шагом идет он вперед. На площадке стоит испуганный Микки. Униженно и заискивающе протягивает он грозному повелителю волшебный колпак. Чародей надевает его и смотрит на своего злосчастного ученика уничтожающим взглядом. Микки, дрожа от ужаса, протягивает ему швабру, понимая, что его работа и учение безвозвратно кончились. Чародей вырывает из его рук швабру и энергичным жестом выметает Микки, так что тот вихрем улетает, исчезая на другом конце коридора...?

У дирижерского пульта стоит Стоковский. Микки Маус подходит к нему, приветственно кланяется, благодарит. Стоковский пожимает ему руку.


Что-то я так расписалась, что свои самые любимые фрагменты отсюда перенесу во вторую часть, чтоб они не смешались со всем остальным

Давно хотела выложить сюда "Фонтан "Три кита"
Ну, вот кто-то может скажет, что это детский сад, а по мне так замечательное такое детское городское фэнтази) Это если по современному, а так сказочная повесть, случившаяся в обычном городе. Мне кажется, что и сейчас помню, как читала ее на страницах "Мурзилки" с продолжением. С неотделимыми уже от нее веселыми иллюстрациями Чижикова
И цитаты на память)

Сегодня первая часть)

Христос воскрес! Всех с Праздником Святой Пасхи!



Опять я невольно впадаю в мистическое настроение, хотя на самом деле никакой мистики тут нет, просто так устроен этот мир, только надо уметь видеть и слышать)
Так вот, проснувшись, вспомнила сразу о своих планах, что наконец закончу перевод и что еще в этом роде надо сделать и завершить. Тут же всплыла мысль о Пасхе, но вот как сказала тут одна девушка:"где я, и где Пасха?" И православная я весьма себе посредственная. Хоть этот праздник опять напомнил о статье на тему Священных писаний, которую надо довести до ума. Никого не трогала и просто дежурно потянулась за планшетом. И минут через пять выплыло на меня стихотворение, что-то во мне перевернувшее.

Оно что-то пробудило во мне и очень надеюсь, что не только во мне, и напомнило о том, что вообще стоит за сегодняшним праздником, и кроме святых мыслей о том, что дал людям Христос, у меня всплыли мысли и о другом Спасителе и мысли эти шли параллельно. Но это был какой-то молчаливый призыв, возможно, понятный лишь мне одной.

А сейчас вот не удержалась и сделала перепост.

Пишет Svengaly:

…А между тем благая весть — всегда в разгар триумфа ада, и это только так и есть, и только так всегда и надо! Когда, казалось, нам велят — а может, сами захотели, — спускаться глубже, глубже в ад по лестнице Страстной недели: все силы тьмы сошлись на смотр, стесняться некого — а че там; бежал Фома, отрекся Петр, Иуда занят пересчетом, — но в мир бесцельного труда и опротивевшего блуда вступает чудо лишь тогда, когда уже никак без чуда, когда надежда ни одна не намекает нам, что живы, и перспектива есть одна — отказ от всякой перспективы.

На всех углах твердят вопрос, осклабясь радостно, как звери: «Уроды, где же ваш Христос?» А наш Христос пока в пещере, в ночной тиши. От чуждых глаз его скрывает плащаница. Он там, пока любой из нас не дрогнет и не усомнится (не усомнится только тот глядящий пристально и строго неколебимый идиот, что вообще не верит в Бога).

Земля безвидна и пуста. Ни милосердия, ни смысла. На ней не может быть Христа, его и не было, приснился. Сыскав сомнительный приют, не ожидая утешенья, сидят апостолы, и пьют, и выясняют отношенья:

— Погибло все. Одни мечты. Тут сеять — только тратить зерна.

— Предатель ты.

— Подослан ты.

— Он был неправ.

— Неправ?!

— Бесспорно. Он был неправ, а правы те. Не то, понятно и дитяти, он вряд ли был бы на кресте, что он и сам предвидел, кстати. Нас, дураков, попутал бес…

Но тут прихолит Магдалина и говорит: «Воскрес! Воскрес! Он говорил, я говорила!» И этот звонкий женский крик среди бессилия и злобы раздастся в тот последний миг, когда еще чуть-чуть — и все бы.

Глядишь кругом — земля черна. Еще потерпим — и привыкнем. И в воскресение зерна никто не верит, как Уитмен. Нас окружает только месть, и празднословье, и опаска, а если вдруг надежда есть — то это все еще не Пасха. Провал не так еще глубок. Мы скатимся к осипшим песням о том, что не воскреснет Бог, а мы подавно не воскреснем. Он нас презрел, забыл, отверг, лишил и гнева, и заботы; сперва прошел страстной четверг, потом безвременье субботы, — и лишь тогда ударит свет, его увижу в этот день я: не раньше, нет, не позже, нет, — в час отреченья и паденья.

Когда не десять и не сто, а миллион поверит бреду; когда уже ничто, ничто не намекает на победу, — ударит свет и все сожжет, и смерть отступится, оскалясь. Вот Пасха. Вот ее сюжет. Христос воскрес.

А вы боялись.

Дмитрий Быков

Ночь была какая-то очень тяжелая. Думала, что посижу над переводом статьи, но вышло иначе и в результате написала - в смысле перевела - от силы предложения четыре да и то под утро.
И сейчас вот как в романсе - снова хмурое утро -которое почти идеально совпадает с моим настроением.
До такой степени пессимистичным , что я даже не особенно расстроилась, что не будет каникул. Пусть будут будни, но только если можно вот здесь, на удаленке. Это позволяет мне оставаться самой собой.

***

Давно хотелось написать об этапах своего книголюбства. Вернее, даже не книголюбства, про это можно говорить очень долго. А скорее, книгочтения.

В детстве все это было весьма хаотично, и я очень долго, наверное, читала именно детские книги. И любимых было много - надеюсь еще про все рассказать. А о каких-то уже говорила: одни из моих фаворитов - Карлсон и "Принц и нищий".
Тут вот недавно смотрела "Белую королеву" вкупе с "Белой принцессой" и "Испанской принцессой", все хотела о них написать, да так пока и не собралась.

А разговор тут тоже долгий, потому что как не странно, но вот они истоки... Заходит ли речь о Тюдорах, Генрихе Восьмом с его шестью женами, или о Войне Алой и Белой роз, о королеве Елизавете или о Тауэре - в памяти сразу всплывает "Принц и нищий", все это оттуда, впервые прозвучало там и с тех пор это моя главная историческая Англия.
Но я отвлеклась) Я могу, конечно, что-то забыть, но все же так бы я и читала еще какое-то время различные повести о детях, школьниках и подростках, не говоря уже о сказочных героях, если б не прошли по нашим телеэкранам "Мушкетеры". Нет, штука вовсе не в том, что я посмотрела и кинулась читать. Нет, это еще до того, как я добралась до фильма троюродная сестра заразила меня любовью к мушкетерам, о которых она рассказывала в лицах. Сама она в тот момент уже читала "Двадцать лет спустя". Правда, не скажу, что Дюма прямо сразу пошел у меня на ура, вначале роман даже показался скучноватым)) Но я полистала, наткнулась на живые и остроумные диалоги и дело пошло. Хотя по-настоящему эти книги распробовала все же позже - самый пик, наверное, был классе в седьмом. И с Холмсом было примерно также - и это был более или менее плавный переход к более взрослым книгам.

Но тут надо сказать, что меня засосало)) И я прекрасно помню, как мама выговаривала мне за бесконечное перечитывание одних и тех же книг. Говорила, что сейчас-то вот самое время читать, когда оно у меня есть, это время, потом будет некогда и вообще будет не до книг. И, наверное, она была права. Правда, вот эти мои любимые книги оказались сейчас спасательным кругом и я рада, что когда-то читала не все подряд, а не могла оторваться от своих дорогих, уже порядком потрепанных томиков.

Но время шло и как-то я сама пришла к тому, что неплохо бы заняться самообразованием в области литературы. Чувствовала, что у меня полно пробелов) И подошла к вопросу более или менее серьезно. Как будущий библиотекарь)) постаралась систематизировать и расставить как-то упорядоченно стоявшие на наших многочисленных полках книги. Их было много уже и тогда, а теперь когда я приложила к этому руку - это просто настоящее море.
Так вот - с одной стороны была русская и советская литература, с другой - иностранная. И то , и другое - в хронологическом порядке. Вот еще откуда пошла моя любовь к хронологии)
Наверное, позже я буду писать об этом подробнее, потому что хочется самой для себя пройтись по своим книжкам. А пока скажу,что начала я все это изучать классе в девятом. Начала вполне логично с Пушкина, который вообще очень много всегда для меня значил - уж так сложилось. Потом Лермонтов, которого очень любила, по крайней мере, тогда. И особой любовью пользовалось у меня его стихотворение "Памяти Одоевского", если не ошибаюсь. У меня его строки связывались с какими-то своими героями, и оно мгновенно запомнилось почти наизусть.

В нем тихий пламень чувства не угас:
Он сохранил и блеск лазурных глаз,
И звонкий детский смех, и речь живую,
И веру гордую в людей и жизнь иную.

Потом был Гоголь, и сейчас я хорошо помню, что когда вечерами возвращалась в метро с инязовских подготовительных курсов, как раз читала томики Гоголя. А в зарубежной литературе все было еще круче, потому что начала я ни много, ни мало - С "Иллиады" Гомера)) Вот уж через что пришлось продираться с боями)) а запомнилось начало: "Гнев, богиня, воспой, Ахиллеса, Пелеева сына..." А потом был Данте, немножко Петрарка, и Бокаччо. И, конечно, Шекспир.
Но я увлеклась) Обо всем этом попозже и поподробнее.
А сейчас скажу, что потом эта моя система также изменилась. Когда я поняла, что это все литература, а я еще любила историю, но чувствовала, что знаю ее довольно посредственно.
И я начала все сначала)) Тогда я уже работала и начала покупать нужные книги. Я оставила в покое классическую литературу девятнадцатого века и сосредоточилась на истории. Практически с древности, а для колорита сопровождала все это историческими романами. Это было очень увлекательно. Причем история казалась уже более близкой, благодаря художественным книгам, а они были понятнее, потому что я попутно читала что-то о данной эпохе. Причем тут шли самые разные книги. Так, по Древней Греции читала даже и совсем детские исторические повести. Моего любимого "Алкамена", например. И "Сына Зевса" Воронковой. А с другой стороны "Таис Афинскую" и замечательный роман Мэри Рено "Тезей" - перечитывала его с тех пор уже неоднократно. И таким макаром я потихоньку добралась, наверное где-то до пятнадцатого столетия. Или даже дальше.
А потом я дорвалась до Интернета. И тут снова произошел переворот.
Наверное, об этом напишу отдельно, а то я что-то расписалась , а надо бечь в магазин)
Но зато можно сказать, что сама подняла себе настроение. Хоть немного. Как сказала Скарлетт: Да, это у меня еще есть...