Собака Баскервилей – образец 1939 года.

Энтони Хаулетт

(Статья из "Sherlock Holmes Journal" за весну 1960 г.)



"Для меня кинематографическая версия «Собаки Баскервилей», снятая в Голливуде в 1939 году всегда останется этим фильмом. Он затмевает и превосходит остальные 120 фильмов о Холмсе, которые были до сих пор сняты. 17 марта 1960 года игра вновь началась, когда Лондонское общество Шерлока Холмса организовало частный просмотр этого фильма , на котором присутствовало свыше 250 его членов и приглашенных гостей.
Это было поистине знаменательное событие. Среди гостей общества было много актеров и режиссеров, связанных с этой и другими постановками «Собаки», в том числе мистер Аллан Джейез (Доктор Мортимер, 1921 года), мистер Джон Стюарт (сэр Генри Баскервилль, 1932), мистер Мортон Лоури (Стэплтон, 1939), мистер Питер Кушинг (Шерлок Холмс, 1959), мистер Андре Морелл (доктор Уотсон, 1959), мистер Карлтон Хоббс (Шерлок Холмс, радио), мистер Норман Шелли (доктор Уотсон, радио); к тому же присутствовали представители от BBC, Независимого Телевидения и кинокомпаний и обществ, связанных с экранизацией фильмов о мистере Холмсе. Более того, там присутствовали несколько профессионалов в области деятельности Великого Сыщика, дабы получить урок из рук самого Мастера, включая Скотланд Ярд, Управление Военно-Морской разведки и одного частного детектива.
Программа состояла из фильма Общества «Сага Бейкер-стрит», в повторную версию которого входили фильмы о выставке Шерлока Холмса (1951 г.), Таверне «Шерлок Холмс» (1957 г.) и фильм в честь столетия Конан Дойля (1959 г.), за которым последовал «Мир Шерлока Холмса» - серия современных новостных лент о холмсианской эре, ну, и гвоздем программы была «Собака Баскервиллей».
На этой презентации была показана 16-миллиметровая копия фильма, сделанная американской компанией «20-й век Фокс» специально для Общества. Коммерческие права на фильм истекли в 1945 году и все его копии (за исключением негатива) были тогда уничтожены. Более пяти лет я переписывался с «Фоксом», помимо всего прочего, пытаясь получить этот фильм, но безрезультатно. Потом, когда я уже не знал, что делать – «а это, кстати, мое нормальное состояние» - все это дело было изложено лорду Донегаллу , как «высшей апелляционной инстанции». Тогда он взялся за дело с мистером Спиросом Скурасом, президентом киностудии. Мы получили этот фильм. И теперь это единственная существующая в мире копия и она будет постоянно храниться в нашей фильмотеке и время от времени бы вновь и вновь будем ее пересматривать.
Как этот фильм выдержал оценку критиков через 21 год после своего выхода на экраны? По-моему, невероятно успешно. Он все еще превосходит другие киноверсии «Собаки», и хотя по различным причинам у каждого из нас есть личные предпочтения в отношении кино-воплощения холмсианского мира, оценивая все в целом, я по-прежнему считаю, что это самый лучший из всех когда-либо снятых фильмов о Холмсе.
Это была дорогостоящая постановка одной из ведущих американских кинокомпаний, и, очевидно, было приложено максимум усилий, чтобы снять ее на должном уровне. Это был первый фильм о Холмсе, снятый в полном соответствии с исторической эпохой и там восхитительно была воссоздана английская атмосфера конца Викторианской эры; то, что все ведущие роли были сыграны английскими актерами, также помогло избежать каких-либо американских анахронизмов. Обширное пространство первобытной пустоши, которой является Дартмур, хотя и было полностью снято в студии, выглядело убедительно зловещим. Если эту картину оценивать исключительно как фильм, то это была великолепная драма, очень грамотно снятая. Кульминация погони и схватки собаки и сэра Генри была ужасающе реалистичной и держала в напряжении даже современную аудиторию, которая была знакома с повестью.
Сюжет фильма, почти всегда являющийся слабым звеном, здесь был построен великолепно. Конечно, это была экранизация, какой она и должна быть, но сильная сторона сценария заключалась в том, что, в основном, он довольно точно следовал оригинальной истории; почти все отступления, как бы сильно ни сожалели об их присутствии дотошные холмсианцы, были полностью оправданы.
В этом фильме был дебют Бэзила Рэтбоуна в роли Шерлока Холмса, и хотя он сыграл его еще в 13 других фильмах, никогда больше он не поднимался на такую высоту, которой достиг здесь. Это было поистине великолепное исполнение, которое останется в памяти, и его сходство с иллюстрациями Сидни Пейджета было порой просто поразительным. Хотя, естественно, это была совсем иная интерпретация, чем у великого Артура Уонтнера, тем не менее, это было мастерское и безупречное изображение Великого Сыщика.
Покойный Найджел Брюс также дебютировал в фильме в роли доктора Уотсона. Множество людей было очень довольно его исполнением, которое несомненно было гораздо лучше, чем у большинства его предшественников, но я должен признаться, что испытал раздражение при виде такого неуклюжего и туповатого Уотсона – и увы, многие режиссеры видят в этой роли лишь актера, подающего реплики всемогущему Холмсу.
Ричард Грин (ныне известный, как телевизионный «Робин Гуд») был великолепен в роли сэра Генри Баскервилля, а его партнершей была Венди Барри, сыгравшая очень привлекательную Бэрил Стэплтон. Доктора Мортимера, бородатого и зловещего, как в этой ,так и в других версиях «Собаки», прекрасно сыграл покойный Лайонелл Этвилл. Еще особо хочется отметить Джона Кэррэдина в роли Бэрримена, Мэри Гордон – которая сыграла миссис Хадсон именно такой, какой я всегда ее и представлял – и покойного Барлоу Борланда в роли раздражительного мистера Фрэнкленда. И поистине актерский состав этого фильма был выбран очень удачно.
Отдельно следует упомянуть Мортона Лоури в роли Джона Стэплтона. Он создал замечательный образ «человека с выдержкой и терпением, сопряженными с хитростью, на губах улыбка, а в сердце черная злоба». В такой роли нелегко быть убедительным, и тонкая игра мистера Лоури была совершенно восхитительной.
И потому мы с особым удовольствием приветствовали мистера Лоури в качестве нового члена Общества и будем с нетерпением ждать его на наших встречах.
Съемочный процесс, режиссура, освещение, операторская работа, декорации - все это соответствовало высоким стандартам, характерным для фильмов студии «Фокс». В отдельных холмсианских деталях (особенно, например, в квартире Холмса на Бейкер-стрит) в этом фильме могут быть неточности, что совершенно неудивительно, но в целом, это был очень хороший фильм о самом жутком деле Шерлока Холмса. Также приятно отметить, что эта картина пользовалась исключительным успехом у широкой публики во всем мире и в течение многих лет имела весьма значительные кассовые сборы. Это достойное и ценное дополнение к архивам Общества."

***
Кадр из фильма, увеличив, привела в том виде, в каком он был в журнале. Так что тут все в чистом виде, как было в 1960-м
Автор статьи Энтони Хаулетт, насколько я знаю, один из создателей Лондонского Общества Шерлока Холмса. Он часто делал кинообзоры, и мне как-то запомнилось, что он очень критически высказался в отношении фильма "Частная жизнь Шерлока Холмса".
Интересно, что много лет спустя он уже для другого журнала написал еще одну статью о "Собаке" 1939 года. Во многом она повторяет эту, но там есть и кое-что новое. В следующий заход выложу и ее , чтоб уж была вся доступная информация.

При внимательном рассмотрении

Поговорив с парой студентов в Пемброке и повидав еще одного в Даунинг-колледже, Шерлок Холмс проследовал далее на юго-восток в сторону Хилл-стрит и дальше на восток по Черри Хинтон. Вскоре он был уже за городом. Пройдя еще милю, он оказался перед высокими каменными стенами, что возвышались на северной стороне дороги. Привратник спросил, что ему нужно, и Шерлок сказал, что пришел поговорить с доктором Маккензи.
- А, вы один из студентов?
- Да, сэр.
- Идите по этой дорожке мимо вон тех деревьев, пока она не повернет направо, прямо к главному зданию. Вы сразу поймете, когда окажетесь перед входом.. Там перед домом будет большой круг. Вероятно, в этот час доктор в своем кабинете. Если же нет, то его разыщут.

Шерлок продолжил свой путь. Он прошел два небольших здания, окруженных деревьями, и услышал голоса, раздававшиеся где-то справа от него. Похоже, что там играли в крикет. Вскоре перед ним появился большой кирпичный дом елизаветинской эпохи. Он вспомнил, что примерно год назад он приезжал сюда с доктором Маккензи. Тогда его напугал этот дом и то, что он собой олицетворял. Теперь он не испытывал ни малейшего испуга. Сейчас он приехал со своим делом. Он поднялся по ступенькам и вошел. Его пригласили пройти в кабинет главного врача.

Он постучал и, услышав приглашение, открыл дверь.
- Здравствуйте, доктор Маккензи, - сказал Шерлок.
Доктор поднял голову от своей работы.
- Входите, Шерлок. Садитесь. Вот сюрприз. Что я могу сделать для вас? – спросил он.
- Вы написали книгу и еще ряд статей об анализе почерка.
- Да. И они были мне полезны в изучении различных форм безумия.
- Так вот почему к вам обратилась полиция…
- Да, - признал доктор Маккензи.
- Они показали вам экзаменационную работу или только предсмертную записку?
Доктор Маккензи внимательно смотрел на Шерлока. В этот момент он не был уверен, каковы тут их роли. Они по-прежнему врач и пациент или кто-то еще? Почему этот двадцатилетний молодой человек учинял ему эти расспросы?
- Только записку. Но я уже сказал вам, что не могу об этом говорить, - ответил доктор.
- Меня не особо интересуют ваши выводы относительно этой записки. Не думаю, что они скажут мне что-то такое, что мне уже не известно. В той части, что я прочел, он писал, что не может вынести позор брошенного ему обвинения. Как я уже сказал вам сегодня утром, в Сидней колледже хорошо известно, что сначала его имя было включено в список сдавших экзамен по классической литературе, а затем было удалено из него. Я слышал, что его обвинили в мошенничестве на экзамене.
- Я не могу ни подтвердить, ни отрицать любое из этих утверждений, - сказал доктор Маккензи.
читать дальше
- Тогда просто послушайте, - ответил ему Шерлок. – Его обвиняли не в том, что он заранее узнал экзаменационные вопросы или принес с собой готовые ответы, а в том, что он изменил свои ответы уже после окончания экзамена. Зачем кому-то идти на такой риск? Тем более Хостлеру? Я говорил с некоторыми из тех, кто сдавал вместе с ним экзамен, и все они говорят, что он был первоклассным студентом, при этом нервным человеком, который мог недооценивать свои способности, но ,несмотря на это, учился очень хорошо. Кроме того, они сказали, что он был честным человеком. Полагаю, была сделана ошибка; ошибка, которая довела невинного юношу до самоубийства. Я хотел бы очистить его доброе имя от позора и восстановить его репутацию.
- Как же вы намерены добиться этого? – спросил доктор Маккензи.
- Я прочел все, что нашел в университетской библиотеке об определении подлинности документов, о подлогах, подделках, каллиграфии, графологии и т.д.
Доктор Маккензи откинулся на спинку стула.
- Боже мой! Сегодня?
- Да. Это не так много, как вам кажется. Я натолкнулся на ваши собственные брошюры о почерках. И был заинтригован попытками мистера Рэнсома писать что-то при помощи шифра, как это можно увидеть в приложении № 2.
Доктор Маккензи нахмурился. Он повернулся на стуле , нашел в книжном шкафу позади себя свой собственный экземпляр книги и пролистал его до нужной страницы. Взглянул на нее, а потом вновь поднял взгляд на Шерлока Холмса.
- При помощи шифра? – спросил он.
- Путем инверсии – обратного порядка слов. Это весьма упрощенное кодирование, но позже он мог предпринять другие попытки, которые были бы более эффективны.
- Как вы об этом узнали?
- Вы написали в книге, что он написал другое письмо, где каждое втрое или третье слово начиналось с заглавной буквы – и письмо было совершенно бессвязным, и еще два другие письма, полностью состоящие из не имеющих никакого смысла знаков .
- И вы считаете, что они могли быть зашифрованы?
- Это вполне возможно. Несколько месяцев назад я расшифровал письмо, в котором подлинное послание передавалось в каждом третьем слове. Если смотреть на него , как на обычное , то покажется,что в письме нет никакого смысла. В других письмах использовался код в виде замены, где знаки заменяли слова, - сказал Шерлок.
- А для чего ему писать шифрованные письма?
- Мне, конечно, не известно ничего помимо того, о чем вы написали в этой книге, но даже это наводит на некоторые размышления. Вы написали, что у него было что-то вроде навязчивых идей о каких-то отрядах и о том, что он командующий.
- Да.
- Паранойя представляется мне тут самым очевидным ответом. Он считал, что кто-то читает его письма к жене, что на самом деле вовсе не было паранойей, ибо вы очевидно именно это и делали… Но насколько все это может быть частью его болезни, зависит от вопроса, ответ на который мне не известен.
- И каков же он?
- Понимала ли его жена то, что он писал ей в этих письмах?
- Думаете, что она могла бы…? Полагаю, что это возможно.
- Вы никогда не спрашивали?
- Нет. Я предположил, что это была какая-то тарабарщина.
- Возможно, но тарабарщина с шифровкой, - сказал Шерлок.
- Мне это никогда не приходило в голову. Но вы ведь пришли сюда не для того, чтобы обсуждать мою книгу?
- Нет.
- Чего же вы хотите?
- Я хочу взглянуть на экзаменационную работу Хостлера. Замечательно, если б я мог проглядеть ее здесь или где-то еще, в вашем присутствии и под вашим руководством.
Доктор Маккензи засмеялся. Теперь он знал, что этот молодой человек больше не был его пациентом.
- Под моим руководством! – улыбаясь, воскликнул он. - Вы только что показали мне упущение, которое я допустил в своей собственной книге. Пожалуй, тут я больше узнал от вас, нежели вы от меня!
- И, тем не менее, - сказал Шерлок Холмс, небрежно махнув рукой, - весьма сомнительно, что семья или университет позволят студенту изучить эти бумаги. Но если бы к ним обратился главный врач психиатрической больницы графства, являющийся экспертом по изучению почерка и желающий вернуть доброе имя этому молодому человеку…
- Это все, что вы хотите: вернуть его доброе имя? – спросил доктор Маккензи.
- Да.
- Тогда я спрошу, и если они согласятся, то вы сможете стать моим ассистентом в этом деле.
- Благодарю вас, доктор Маккензи, - сказал Шерлок.
Доктор вытащил из кармана часы.
- На чем вы сюда приехали? – спросил он.
- Я пришел пешком.
- Вы опоздаете на ужин в университете, если таким же образом будете возвращаться назад. Идемте, я отвезу вас в Сидней Сассекс колледж.
Оказавшись после ужина в своей комнате, Шерлок бросил на стул свою академическую мантию и взял в руки скрипку. Он сел на диван, а Джонатан, молча ,убрал его одеяние. Холмс положил скрипку на колени и стал водить смычком по струнам. Они жалобно заныли в ответ. Тогда он поднял скрипку и начал ее настраивать.
Шерлок уже начал исследовать это дело и видел, в какую надлежит двигаться сторону, но что-то еще не давало ему покоя. В собранной им информации существовали довольно коварные пробелы. Касаясь струн и настраивая скрипку, он думал о том, как лучше заполнить эти пробелы. Шерлок мог попробовать расспросить лорда Сесила, но сомневался в достоверности и точности его сведений. Он нуждался в подтверждении той информации, которой уже поделился с ним лорд, и к тому же в более полных данных. Шерлок положил скрипку на диван и наблюдал за тем, как Джонатан разжигает огонь в камине – стоял холодный вечер. Затем Шерлок подошел к столу взял лист бумаги и карандаш. Он написал несколько слов, а под ними начертил что-то вроде карты.
- Джонатан, мне нужно, чтоб завтра утром ты кое-что для меня сделал. Я хочу, чтобы ты поговорил со слугами одного из экзаменаторов и выяснил, кто обвинил Хостлера в мошенничестве и почему. Я написал здесь имя экзаменатора и нарисовал план, чтоб ты смог найти его кабинет.
- Хостлер – это тот студент, что повесился? – спросил Джонатан, беря у него из рук записку.
- Да, мне сказали, что кто-то застал его в кабинете, где лежали экзаменационные работы уже после окончания экзамена, но до того, как были поставлены оценки, и что его обвинили в том, что он подправил свой ответ. Мне хотелось бы узнать об этом побольше. Кто это сделал? Действительно ли там видели Хостлера? И знали ли они его в лицо? Почему они утверждают, что он что-то там подменил? Узнай хоть что-нибудь.
- Сделаю все, что смогу, сэр.
- И не тревожься о моем завтраке, - сказал Шерлок. – Это сейчас важнее. А слуги могут говорить более свободно в отсутствии своего хозяина.
- Да, сэр.
Затем, взяв скрипку, Шерлок ушел в свою комнату и Джонатан среди ночи слышал ее заунывные звуки. При первых лучах солнца перед тем, как отправляться на свое задание, он заглянул в спальню Шерлока. Он увидел, что его хозяин спит, совершенно одетый, сжимая в руке смычок, а скрипка лежит у него на коленях. Джонатан тихонько вышел, притворив за собой дверь.

Несколько часов спустя Шерлок проснулся от стука в дверь гостиной. Немного придя в себя , он вспомнил, что отослал Джонатана. Встал и открыл дверь. На пороге стоял доктор Маккензи.
- Боже милостивый. Похоже, вы спали одетым.
- Мудрое наблюдение, доктор, - сказал Шерлок, закрывая за ним дверь.
- Полагаю, что это все же лучше, чем другая альтернатива, - сказал доктор Маккензи.
- Совсем не спать?
- Да. Где Джонатан?
- Ушел с одним поручением. Позвольте, я поставлю чайник , и посмотрим, не удастся ли нам приготовить чай и без его помощи.
Сделав это, Шерлок нашел свою трубку и зажег ее.
- Я приехал весьма своевременно, - начал доктор Маккензи. – Отец Хостлера бранил руководство университета за ложное обвинение его сына в мошенничестве, что привело к его самоубийству. Он охотно принял мое предложение исследовать все бумаги, и у Университета не было иного выхода кроме, как согласиться с этим. Я принес эти бумаги с собой.
Шерлок протянул руку, и доктор Маккензи вручил ему портфолио. Шерлок развернул его на столе и стал один за другим проглядывать экзаменационные листы.
- Кроме того, я принес с собой некоторые инструменты, - сказал доктор Маккензи и, вытащив из портфеля деревянный ящичек, поставил его на стол. Он немного повозился с запором и открыл его. Внутри находился латунный микроскоп.
- А, он может пригодиться, - сказал, увидев его, Шерлок.
- Университет крайне встревожен и желает, чтоб все это дело было, как можно скорее забыто. Они пытались умолчать об этой смерти и представить ее несчастным случаем, но каким-то образом газетчики пронюхали о том, что это было самоубийство и сегодня утром сообщения о случившемся появились во всех газетах.
- Я их еще не видел, - сказал Холмс. Его трубка потухла. Он отложил ее в сторону.
- Вы уже поели? – спросил доктор Маккензи.
- Нет. Я спал, когда вы постучали.
Чайник призывно засвистел.
- Я займусь этим, - сказал доктор Маккензи. Он быстро нашел чай, чайник и чашки.
Шерлок продолжал изучать бумаги. Первые две страницы были аккуратно написаны тонкой ручкой. В конце второй страницы была чернильная клякса. Следующие страницы были написаны ручкой с более широким пером.
- Эти последние страницы написаны той же ручкой, что и прощальное письмо самоубийцы.
- Да, и мне так показалось, хотя письмо было написано в гораздо большем волнении, нежели экзаменационная работа.
- Но последние страницы написаны более торопливо, чем первые.
- И утверждают, что именно они были добавлены сюда позже, - сказал доктор Маккензи, неся к столу фрукты и хлеб с маслом.
Шерлок брал по очереди один за другим все листы и, поднося их к свету, тщательно их осматривал. Затем положил их обратно в портфолио. Доктор Маккензи закрыл его и отодвинул на другой конец стола. Он поставил перед Шерлоком тарелку и чашку чая, а потом сел напротив него со своей чашкой.
- Я не понимаю этого, - сказал Шерлок.
- Не понимаете чего?
- Почему они считают, что эти страницы были подлогом. Я не вижу здесь никакого расхождения или отклонения. Ничто не указывает на то, что эти страницы были разделены или как-то изменены.
Шерлок обхватил чашку своими холодными руками. Отпил немного. Чай был не таким крепким, каким его обычно заваривал Джонатан, но приятно согревал.
- Возможно, там есть какие-то более мелкие признаки, которые покажет нам микроскоп, - предположил доктор Маккензи.
- Возможно, но здесь ведь не идет речь о профессиональном подлоге. И потом у меня вопрос: почему ему было брошено обвинение, если невооруженным глазом тут ничего подозрительного увидеть нельзя?
Шерлок допил свой чай. В комнате было холодно. Джонатан всегда старался поддерживать в ней тепло. Шерлок бросил взгляд на камин. Огонь в нем давно уже потух.
- Сколько сейчас времени , доктор Маккензи? – спросил он.
- Одиннадцатый час, а что?
- Где же этот мальчик?
- Джонатан? Вы сказали, что он ушел с поручением.
- Ну, я так подумал, увидев, что его здесь нет, когда я проснулся.
- Он ушел, пока вы спали?
- Да.
- Это так необычно?
- Нет, его присутствие совсем не обязательно. Но сегодня особый случай. Вчера я попросил его отправиться рано утром с одним моим поручением.
- И когда же он ушел?
- Думаю, что на рассвете, - сказал Шерлок.
- Прошло уже более четырех часов. Думаете, с ним что-то случилось?
- Я определенно не видел никакой опасности в этом поручении. Я думаю, что пока еще преждевременно поднимать тревогу, - сказал Шерлок, беря трубку и выбивая ее об каминную решетку, - и особенно потому, что это может помешать его миссии, если он все еще выполняет ее.
Шерлок медлил и не зажигал трубку.
- Доктор, я был бы благодарен, - произнес он, - если бы вы прошлись по этим листам с микроскопом на предмет наличия каких-то подчисток или подправок. Утончение бумаги, частички ластика, потертости и так далее.
Пока Шерлок Холмс мерил шагами комнату, доктор тщательно исследовал все листы.
- Не вижу тут ничего, что говорило бы о каких-то исправлениях. Единственное повреждение поверхности вот здесь, где поставлена клякса.
- Могу я взглянуть? – спросил Шерлок.
- Да.
Шерлок посмотрел через микроскоп чернильное пятно на второй странице. Бумага там была повреждена. Дырки не было, но она почти наметилась.
- А что вы можете об этом сказать? – спросил Шерлок.
- Сломанная ручка, особенно, если учесть, что потом он сменил ее.
- Вы верите в то, что его ручка могла сломаться?
- О, да. И сломанная часть как раз могла быть причиной этого повреждения бумажного слоя.
- Некоторые из студентов, сдающих вместе с ним экзамен, рассказали, что во время него у Хостлера сломалась ручка.
Затем Шерлок всунул под микроскоп края двух листов , плотно прижав их друг к другу.
- Что вы думаете об этом? – спросил он.
Доктор Маккензи изучил их под микроскопом.
- Думаю, что некогда они были одним большим листом бумаги, который был сложен пополам и разорван по линии сгиба.
- И все же первый лист был исписан одной ручкой, а второй – уже совсем другой. Если вы намеревались сделать подмену, вы бы так поступили?
- Возможно, если другие студенты были свидетелями того, что у меня сломалась ручка.
- Взгляните на чернила на обоих листах. Вы видите какую-то разницу во времени их использования?
- Нет, но когда эта разница в паре дней, то ее может быть трудно определить.
- А теперь скажите мне, о каких психологических особенностях вам говорит этот почерк, - сказал Шерлок и вновь зашагал по комнате.
- Он очень умен, хотя и неуверен в себе. Возможно, у него весьма строгие родители. И это совпадает с тем впечатлением, что произвел на меня его отец. Почерк в том месте, где писали тонким пером, очень аккуратный. Это почерк человека, который старается угодить окружающим. После кляксы его рука демонстрирует те же черты характера, но тут почерк более тороплив, словно времени у него было в обрез.
- Это как-то согласуется с тем, что во время экзамена у него сломалась ручка?
- Определенно.
-А не походит ли это на то, что он писал это в своей комнате, а позже совершил подмену ?
- Нет, уверен, что , нет. Думаю, все указывает на тот факт, что это та работа, которую он от начала до конца написал во время экзамена.
Тут дверь распахнулась, и вошедший Джонатан притворил ее за собой несколько поспешнее, чем обычно.
- Простите, сэр, - сказал он, запыхавшись и снимая пальто. – Я задержался там дольше, чем предполагал. Понадобилось некоторое время, чтобы завоевать доверие этих людей, а как только они заговорили, их было уже не остановить. Но я… Ох, простите, доктор Маккензи, я вас не заметил. Простите, сэр, если я прервал ваш разговор.
- Нет, Джонатан, мы с доктором Маккензи как раз закончили исследование экзаменационных листов Хостлера. Садись и расскажи нам, что ты узнал.
- Я разговаривал с некоторыми из слуг. Мне подумалось, что лучший способ завоевать их доверие – это как-то помочь с их работой. Мне показался очень важным один факт, на котором настаивали некоторые из моих собеседников, и заключается он в том, что Эсперсен, экзаменатор, очень рассеян. Он постоянно теряет свои ключи, свои очки; не приходит на назначенные встречи. Поэтому, когда поденщица обнаружила, что его дверь не заперта, то это ее совсем не удивило. Удивилась она, когда увидела, что какой-то молодой человек стоит в темной комнате, держа в руке какие-то бумаги. Она сказала, что он выронил их, когда увидел ее и буквально сбил ее с ног, бросившись бежать.
- То есть она всего лишь увидела его в темной комнате, и он тут же убежал?
- Да, сэр.
- Но она узнала в нем Хостлера?
- Нет, она сказала, что не смогла бы отличить одного студента от другого.
- Тогда как…
- Могу я продолжить?
- Да, да, - нетерпеливо сказал Шерлок Холмс.
- Она подобрала с пола бумаги и вернулась к своей работе. Когда Эсперсен появился в офисе, он был рассержен, увидев, что его бумаги были в таком беспорядке. Он стал спрашивать об этом слугу, но тот ничего не знал. Тогда он приступил к работе и начал ставить оценки. Был составлен список успешно сдавших экзамен. Вскоре после этого он встретил поденщицу, которая выразила надежду, что из его бумаг ничего не пропало, и сказала, что она постаралась положить их на место как можно аккуратнее. Это неожиданно напомнило Эсперсену о беспорядке в экзаменационных работах, и он стал бранить ее за то, что она трогала его вещи. Защищаясь, поденщица рассказала о молодом человеке, которого она застала с бумагами в руках. Эсперсен пришел в ярость и стал расспрашивать ее о том, как выглядел молодой человек. Она сказала все, что могла, а именно, что это был худощавый юноша со светлыми волосами.
- А Хостлер был блондином.
- Эсперсен был убежден, что это был именно он. Он заявил, что нужно повторно тщательно изучить все работы. И ни в одной из них не было найдено ничего необычного, за исключением работы Хостлера. Список сдавших экзамен уже собирались обнародовать, но они тут же изъяли все отпечатанные копии. Хостлер был немедленно вызван на ковер и обвинен в том, что проник в комнату преподавателя и подменил свою работу. Он все отрицал. Но его имя убрали из списка сдавших экзамен и уведомили о происшедшем его отца. Должны были назначить комиссию по этому поводу, - закончил Джонатан.
- Они возвели целую гору смутных подозрений и косвенных улик, которые не выдержали бы никакой критики, - возмущенно воскликнул Шерлок.
- Но для Хостлера этого оказалось вполне достаточно, чтобы лишиться самообладания, - сказал доктор Маккензи, печально качая головой. – Он уже и так сильно переживал, и это оказалось последней каплей. Его самоубийство было опрометчивым решением, принятым в полном одиночестве. Если б он подождал еще один день, тут уже был бы его отец.
- Возможно, его отец как раз и был тем человеком, встречи с которым он больше всего боялся, - сказал Шерлок.
- Однако, по приезде его отец тут же отверг всю эту паутину подозрений, и только он теперь защищает честное имя своего умершего сына.
- Который, как мне думается, теперь полностью оправдан.
- Да.
- И если они не увидели никаких погрешностей в какой-то другой экзаменационной работе…
Шерлок Холмс перестал ходить и замер посередине комнаты. Выражение его лица в одну секунду переменилось.
- В чем дело? – спросил доктор Маккензи.
- Если ни в одной из работ не замечено никаких изменений, что тогда делал с бумагами тот человек, которого увидела поденщица?
- Может быть, он просто пришел взглянуть на них?
- Но если это был не Хостлер, то кто? Газеты! Доктор Маккензи! Вы сказали, что сегодня утром новости об этом попали во все газеты. Там говорилось о том, что Хостлер обвинен в мошенничестве?
- В газетах упоминались слухи о том, что его видели с экзаменационными листами в руках. Разумеется ни чем не подтвержденные.
Шерлок схватил доктора за руку. У него был безумный взгляд.
- Ваш экипаж здесь?
- Да, но… - доктор Маккензи начал беспокоиться о произошедшей с Шерлоком внезапной перемене.
- Тогда, скорее. Берите ваш чемоданчик. Надеюсь, что мы не опоздали, - воскликнул он.
Шерлок Холмс распахнул дверь и сбежал по ступеням вниз, доктор Маккензи и Джонатан следовали за ним по пятам. Ни один из них не был уверен, чем было продиктовано поведение Шерлока: его умозаключением, озарением интуиции или же это было нечто вроде припадка. Они сели в экипаж, и Шерлок дал указания вознице, куда ехать. Через несколько минут экипаж остановился, и они уже бежали через ворота Даунинг-колледжа.
- Сюда. Я был вчера в его комнате.
Они поднялись по лестнице, притягивая удивленные взгляды. Шерлок постучал в дверь одной из комнат. Когда ответа не последовало, он нажал на дверную ручку. Дверь была заперта. Он опустился на колени и заглянул в замочную скважину. С обратной стороны в нее был вставлен ключ.
- Доктор, в вашем чемоданчике есть какой-нибудь тонкий длинный инструмент?
- Да, - сказал доктор, роясь в чемоданчике.
- Мне нужен лист бумаги, - произнес Шерлок.
Джонатан вытащил из кармана листок, который Шерлок дал ему накануне. Его молодой хозяин развернул его и подсунул под дверь. Затем стал ковыряться в замочной скважине до тех пор, пока ключ не упал на бумагу. Он вытащил ее, взял ключ и отпер дверь. И перед их взором предстала та же картина, которую Шерлок днем раньше уже видел в Сидней Сассекс колледже; на столбике кровати, на веревке, сделанной из простыней, висело тело.
- Быстрее! Мы должны снять его, - воскликнул Шерлок, обхватывая молодого человека за талию и приподнимая его. Доктор Маккензи скальпелем обрезал веревку, обвившуюся вокруг его шеи. Затем они положили его на кровать.
- Он еще теплый, - сказал Шерлок.
- И прощупывается пульс. Слабый, но он все же есть, - отметил доктор.
- Закрой дверь, Джонатан, - распорядился Шерлок, услышав голоса собравшихся в коридоре студентов.
- Дайте мне воды, - сказал доктор.
Шерлок налил в стакан воды из графина, стоящего на столе. И тут заметил лежавший там листок бумаги.
- Тут есть записка, - сказал он.
Доктор Маккензи побрызгал водой в лицо студента. Тот вздрогнул.
- Думаю, он сделал это сам.
Шерлок взялся за конец простыни, свисающей с кровати.
- К счастью, его неумение вязать узлы спасло ему жизнь. Возможно, вы заметили, что узел был где-то под подбородком и не давил на трахею. Шея не была сломана, и воздух хоть и с трудом, но все же поступал в легкие. Конечно, в конце концов он еще мог бы задохнуться хотя бы из-за неестественного положения тела, но это предоставило нам дополнительное время.
Тут раздался стук в дверь, и она распахнулась.
- Что здесь происходит? – спросил вошедший.
- Происходит оказание медицинской помощи. Я – доктор Маккензи. Могу я узнать, кто вы такой?
- Пэйтон, сэр, старший дежурный колледжа. Вас я знаю, доктор Маккензи, а кто эти двое?
- Мои ассистенты.
В этот момент Лукас Притчетт стал задыхаться и закашлялся, тогда доктор Маккензи вручил ему стакан воды и заставил осушить его.
- Что с ним случилось?
- Мы сняли его вот отсюда, - сказал Шерлок, показывая на петлю.
- О, Господи, только не это. Еще один! Слава Богу, что вы пришли. Но как вы узнали?
- Можете поблагодарить за это вот этого молодого человека, - сказал доктор Маккензи. – Я думаю, что более пространные пояснения лучше пока отложить.
Притчетт открыл глаза и пытался заговорить. Доктор Маккензи остановил его. Молодой человек схватил его за руку.
- Вы уверены, что сможете встать? – спросил доктор.
Тот кивнул.
- Полагаю, он достаточно оправился и его можно отсюда увезти. Если вы очистите коридор, думаю, что для нас всех будет лучше, если я заберу его с собой.
- Да, конечно, доктор.
- Руководство колледжа знает, где меня найти.

Лайки - это все же зло. Возможно, и без них все было бы очень плохо, но все же местами они полностью заменили нормальную человеческую речь. Говорю не только про свой дневник.

Но что касается именно его, то тут так все постепенно исчезает. Длинный диалог сменился коротким, потом очень коротким, потом не только коротким, но и не слишком частым, потом я уже стала подмечать хотя бы лайки, делать для себя выводы, что за ними стоит, представлять , что именно кому-то понравилось в данном посте...

Случайно среди всех политических постов нашла вот это. Так сказать, начало мая)

Джон Кольер. Празднование прихода весны королевы Джиневры



И к этому вспомнила стихи, прозвучавшие в "Айвенго". Они мне почему-то запали в память, для меня они как песня и воспроизведу сейчас, как запомнила.

Другими девами окружена
Стояла, как владычица, она
Царицей быть могла она одна.

Красой никто не мог сравниться с ней
Ее убор был всех одежд милей.
Ее венец и праздничный наряд
Красив без пышности, без роскоши - богат.

И вербы ветвь в руке ее бела.
Она ее в знак власти подняла.

Майский лист календаря , выпущенного журналом "Стрэнд"



"Шерлок Холмс покинул меня в половине шестого, но я недолго оставался в одиночестве, ибо не прошло и часа, как к нам явился посыльный из гастрономического магазина с большущей коробкой. С помощью мальчика, пришедшего с ним вместе, он распаковал ее, и, к моему великому удивлению, на скромном обеденном столе нашей квартирки появился роскошный холодный ужин. Здесь была парочка холодных вальдшнепов, фазан, паштет из гусиной печенки и несколько пыльных, покрытых паутиной бутылок старого вина. Расставив все эти лакомые блюда, оба посетителя исчезли, подобно духами из "Тысячи и одной ночи", успев сказать только, что за все уплачено и велено доставить по этому адресу."

"Знатный холостяк"

Художник Андреа Коуч



Нашла сейчас в себе какое-то созвучие с этой картины, в состоянии души, если можно так сказать

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Иногда получаются очень интересные капсы...

Константин Маковский «Боярский свадебный пир» 1883; холст, масло. 236×391 см; Музей Хиллвуд, Вашингтон, США. Фрагмент.


Маковский просил у Третьякова за свой «Боярский свадебный пир в XVII веке» ни много ни мало 20 000, и это была нормальная цена за его работу. Третьякову такие расценки оказались не по карману, и «Пир» ушел к американскому ювелиру Шуману за... 60 000. При этом ювелир был просто счастлив, заказал еще одно полотно - «Выбор невесты царем Алексеем Михайловичем» - и начал выпускать в США открытки с картинами Маковского.

Чисто для себя и в рабочем порядке. Просто, чтоб было. Перевод может хромать) Не думала, что вообще за это возьмусь, но мне стал интересен этот человек. Перевод шел тяжко и долго. Пока вступление и 1 глава.



Пролог

- Кто же будет играть Холмса? – Конечно же, Бэзил Рэтбоун!
Ответ продюсера киностудии «Двадцатый век Фокс» Джин Марки на вопрос, кто должен сыграть главную роль в "Собаке Баскервилей"

***

Жизнь и времена Бэзила Рэтбоуна могли бы быть с успехом описаны на страницах любого классического произведения сэра Артура Конан Дойла. Интрига, драма, трагедия, тайна, романтика и немного ужасов: кем уж только ни был Рэтбоун для множества людей, но чтоб разгадать загадку одного из величайших британских актеров своего поколения – возможно, вообще всех времен – потребовался бы сам великий сыщик Шерлок Холмс.

Герой войны, сын, брат, актер, муж, отец, любовник … Бэзил Рэтбоун был всем этим и даже кем-то большим, однако роль, с которой его в конечном итоге станут отождествлять, станет и его заклятым врагом. Для бесконечных мучений Рэтбоуну вовсе не нужен был Мориарти. Взявшись за роль Шерлока Холмса, он, по сути, проклял себя этим героем, от которого никогда не мог убежать в профессиональном плане, и даже когда он пытался практически убить Холмса, то обрек себя на столь же бесславную участь, что выпала и на долю Конан Дойла, когда тот принял шокирующее решение наконец-то раз и навсегда покончить с Холмсом в печально известном деле Рейхенбахского водопада. Миллионы преданных поклонников Холмса не смогли смириться с его смертью, и писатель был вынужден отступить, воскресить своего героя и продолжить писать о приключениях Холмса и его верного компаньона доктора Уотсона на протяжении еще тридцати четырех лет.

Со временем Холмс сам отомстит Рэтбоуну, возненавидевшему героя, которого он считал однобоким, снисходительным, холодным и злонамеренным. Хуже того, он презирал назойливое, почти пародийное признание публики, преследующее его в его повседневной жизни, и которое стало для него почти невыносимым. Его попытки освободиться от великого детектива, в конечном счете, были обречены на провал, и в этом поединке мог быть только один победитель.
Рэтбоун-актер заслуживал лучшего, так же, как и Рэтбоун-человек. Многие из его близких друзей считали точно так же, но на этом пути были жертвы, и, в отличие от фильмов, в которых он снимался, не все тут было черно–белым. На самом деле, персонаж и актер настолько переплелись в общественном сознании, что для многих Рэтбоун действительно был Шерлоком Холмсом, и мало кто мог сказать, где кончался Холмс и начинался Рэтбоун.
Одно можно сказать наверняка. Для сторонников идеального Шерлока Холмса – а имя им
легион – был только один актер, который был живым воплощением героя сэра Артура Конан Дойла, впервые пришедшего в этот мир в 1887 году в рассказе "Этюд в багровых тонах", – и этим человеком, безусловно, был Бэзил Рэтбоун.

Глава 1

1892-1906

Талантливый мистер «Крысолов».

Я ищу, я борюсь, я погружен в это всем своим существом.
Винсент Ван Гог


Филип Сент-Джон Бэзил Рэтбоун родился 13 июня 1892 года, но этот типичнейший англичанин появился на свет не средь зеленых долин Англии,а в Йоханнесбурге, где в течение нескольких лет работали и жили его мать и отец.
Его родители поженились в 1891 году. Эдгар Филипп Рэтбоун происходил из богатой семьи Рэтбоунов из Ливерпуля, которые были торговцами-нонконформистами, судовладельцами, а также владельцами Ливерпульской, Лондонской и Международной Страховой компании. Кроме того, Бэзил – которого в детстве называли Филиппом Сент-Джоном – был правнуком известного викторианского филантропа Уильяма Рэтбоуна В. В семье существовала традиция не звать детей по первому имени, поэтому за младшим сыном Рэтбоунов быстро закрепилось имя Бэзил.


Бэзил Рэтбоун в возрасте двух лет.

Эдгару было 36 лет, когда родился Бэзил, а его матери Анне, талантливой скрипачке ирландского происхождения, когда она родила своего первого ребенка, было 25 лет. Эдгар был инспектором шахт и переехал в Йоханнесбург наряду со многими другими специалистами после открытия вышедшей на поверхность золотоносной жилы, что позволило малонаселенному району Южной Африки стать оживленным центром, и многих привлекали мечты о несметных богатствах.
В слишком хорошо уже знакомой манере, с новостями о возможной золотой лихорадке население Йоханнесбурга быстро выросло до более чем 100 000 человек, и , как это бывает при любой воображаемой возможности быстрого обогащения, так теперь и здесь появилось изрядное число донжуанов, преступников, сутенеров, авантюристов и мошенников.
Рэтбоуны поселились в поместье Трен в Претории, и Бэзил был крещен 26 марта 1894 года в церкви Святой Девы Марии в приходе Йоханнесбурга, епархии Претории, его восприемниками значились Томас Ф. Карден, Фредерик Х. Джордж и Элен Беатрис Джордж – последняя приходилась родственницей его матери Анне, девичья фамилия которой тоже была Джордж.
В 1895 году все изменилось для семьи Рэтбоун. После того, как буры обвинили Эдгара в том, что он британский шпион, Рэтбоуны были вынуждены совершить дерзкий побег, который сделал бы честь любому шпионскому роману. Годы спустя Бэзил напишет об их драматическом бегстве:


«И вновь, под покровом темноты, мы покинули свое убежище. По прибытии на железнодорожную станцию мы обнаружили, что расписание движения поездов было порядком нарушено. Однако был грузовой поезд, уходивший через пару часов.
Дело было слишком срочным, чтобы ждать утреннего пассажирского поезда. Итак, мы сели в грузовой вагон и приготовились к долгому путешествию в Дурбан. От Йоханнесбурга до Дурбана примерно триста с лишним миль, сто двадцать миль из них до границы с Наталом – сто двадцать миль, – и каждая миля чревата опасностью для всех нас. Нам повезло, что мы нашли не слишком переполненный вагон, в котором, по-видимому, было достаточно места для того, чтоб немного размять ноги, если обстоятельства позволят нам такую роскошь. В одном конце вагона стояла небольшая деревянная скамья. Там сидела моя мать с двумя детьми на руках, а под сидением скорчился мой отец, хорошо скрытый объемными складками маминой юбки. Периодически слышались звуки голосов, а также сцепления и расцепления вагонов по мере того, как укомплектовывался грузовой состав. Каждый толчок говорил о том, что мы уже в пути, и давал надежду на то, что мой отец сможет немного перевести дух в своем тесном укрытии.»


Драма была еще далека от завершения для семьи Рэтбоунов, которые, хоть и благополучно прибыли в Дурбан, но были не в том состоянии, чтобы ехать дальше, так как Анна заболела, и вскоре ей поставили диагноз брюшной тиф. Она была госпитализирована, а через день той же болезнью заболели Бэзил и его сестра , и все трое были серьезно больны в течение нескольких недель и нуждались в постоянной медицинской помощи. Это могло бы стать концом приключения юного Бэзила еще до того, как оно по-настоящему началось, но, к счастью, мать и дети полностью выздоровели и, наконец, были готовы вернуться в Англию.
Они благоразумно в спешке покинули Йоханнесбург и, наконец, сумели удачно выехать из Южной Африки, хотя и оставался еще один последний поворот. Они должны были отплыть обратно в Англию на "Юнион Касл", но когда Анна в бреду лежала в больнице , ей приснился кошмар, настолько ужасающе реальный, что, когда она пришла в себя, то умоляла Эдгара не плыть на этом корабле. В своем воображении она видела предзнаменование катастрофы настолько ярко, что была убеждена, что это было предвестником гибели ее семьи.
В ее сне путешествие «Юнион Стар» протекало совершенно обычно до тех пор, пока корабль не достиг Бискайского залива, где он попал в ужасный шторм. Анна не только видела, как ее семья оказалась в бедственном положении, когда корабль начал крениться, но и услышала, как оркестр Сифортских горцев заиграл ‘Цветы леса’, когда корабль начал тонуть – именно тогда она проснулась, уверенная в том, что ее семья находится в смертельной опасности.
Настроенный скептически, но отнесшийся к этому с пониманием, Эдгар решил отплыть неделей позже на лайнере "Уолмер Касл". В автобиографии Бэзила, опубликованной в 1962 году, он пишет, что «Юнион Касл» , в самом деле, затонул во время ужасного шторма в Бискайском заливе, все пассажиры утонули, и оркестр Сифортских горцев, в самом деле, играл там «Цветы леса». Он сказал, что его мать никогда бы не солгала и его отец подтвердил эту историю, но нет никаких очевидных свидетельств о существовании корабля "Юнион Касл" или о гибели в то время какого-то другого лайнера . Хотя Бэзил и пишет, что судоходная компания «Union Castle Line» могла подтвердить эти факты, они были обнародованы только в 1900 году, через несколько лет после их возвращения домой. Возможно, легенда об этом ночном кошмаре на протяжении многих лет в семье разрослась и была приукрашена до такой степени, что назад уже хода не было. А, может быть, это была другая судоходная компания? Бэзилу в то время было всего лишь четыре года, и когда он писал свои мемуары, его родители уже давно скончались. Скорее всего, мы никогда не узнаем всю правду.
Каким бы тяжелым не было их путешествие, Рэтбоуны наконец-то были дома и были готовы начать новую жизнь в Лондоне. В последующие годы у Бэзила сохранились смутные воспоминания о том периоде, и он признавался, что не знал (или ему было все равно), действительно ли его отец был шпионом или нет, потому что он никогда не спрашивал его, хотя, положа руку на сердце, надо сказать, что в тот период, когда там находились Ретбоуны и другие британцы, со стороны буров было значительное недоверие и определенное недовольство в основном из-за Первой англо-бурской войны. Возможно, в их глазах все они были врагами и шпионами. Какой бы ни была настоящая миссия Эдгара, теперь все это было в прошлом, и пришло время двигаться дальше.
Сначала семья жила в Лондоне на Голдхерст-Террас, 145, в Хэмпстеде. Дом принадлежал женщине по имени Сюзанна Кинчингмен, которой было примерно 47 лет, когда там поселились Рэтбоуны, и в переписи 1901 года Бэзил был указан как ее сын, хотя неясно, почему. Сюзанна была записана как ‘Глава дома’.
Сегодня этот дом, который все еще существует, стоит более миллиона фунтов стерлингов. А в те времена это было что-то наподобие пансионата.
К 1901 году Эдгар числился горным инженером, а Бэзил проводил свои первые годы в Лондоне, черпая большое вдохновение у своего старшего двоюродного брата Фрэнка Бенсона, весьма уважаемого актера, основавшего собственную труппу и специализировавшегося на постановках Шекспира, многие из которых были поставлены по давно забытым или в значительной степени игнорируемым произведениям великого Барда. Бенсон был сродни герою для юного Бэзила, который был очарован театром.
Справедливо будет сказать, что Бенсон был одним из величайших классических актеров Англии того времени, и в течение тридцати лет он руководил Шекспировским фестивалем в Стратфорд-на-Эйвоне, и хотя доказательств как таковых нет, трудно поверить, чтобы охваченный благоговением Бэзил не видел каких-нибудь постановок своего кузена в том или ином из Лондонских театров. Кроме того, Бэзил был поразительно похож на Фрэнка Бенсона. Похоже, что актерское мастерство, было заложено в его ДНК.
Он наслаждался тем, что назвал «сладчайшим» детством. Родился младший брат Джон, семья была большая, и вскоре они переехали в свой собственный дом, когда Эдгар снова встал на ноги в лондонском обществе.


Бэзил с сестрой Беатрис и братом Джоном

Романтические наклонности Бэзила были очевидны даже в юном возрасте, когда он начал встречаться с девушкой по имени Эстер, которая жила неподалеку, и с ней он разделил свой первый поцелуй на сеновале на ферме недалеко от своего дома.
Он проводил идиллические рождественские каникулы со своими бабушкой и дедушкой, а время от времени семья навещала своих богатых родственников в Гринбанк Коттедже в Уэвертри, в Ливерпуле, где он вновь по уши влюбился в дочь их соседа Синтию. Бэзил был безнадежным романтиком, и, увидев Синтию в костюме Королевы Фей, он был совершенно сражен.
Он знал ее всего один день, и мечтал о том, когда снова увидит ее, – но на следующее утро она уехала на каникулы на Континент, вскоре умерла его бабушка, и он никогда уже не возвращался в Гринбанк Коттедж. Но он никогда не забывал Синтию.
Находясь в доме своей бабушки, он написал и поставил семейный спектакль – пантомиму, – но поскольку лучшая роль и диалоги предназначались для него самого, его братья и сестры не вложили в постановку свое сердце и душу. Тем не менее, это были его первые шаги на поприще, которое в конечном итоге станет его страстью.
Но с актерской карьерой пока придется подождать, и в возрасте 13 лет предметом мечтаний Бэзила была учеба в государственной школе, и в частности , Рептоне, старинной школе, расположенной примерно в 140 милях к северу, в Дербишире. Бэзилу была известна репутация Рептона как, возможно, самой передовой спортивной школы в стране того времени, и это и было решающим фактором, почему он хотел попасть туда. Он был прирожденным спортсменом и энергичным участником различных состязаний, поэтому был несколько скуп на правду, настаивая в разговоре с родителями на том, что Рептон – это школа, где он преуспеет в учебе. Обучение в Рептоне обошлось недешево, и для родителей Бэзила это было значительным финансовым бременем, но они всегда оказывали ему поддержку. Бэзил получил место в Рептоне, где теперь он будет жить и учиться ; однако он оставит при себе истинные причины, по которым хотел попасть в эту школу. С сентября 1906 по апрель 1910 года Бэзил проживал в пансионе под названием "У Кэттли".
Будучи уже шести футов ростом, Бэзил был прирожденным лидером, и, хотя учеба давалась ему нелегко, Рептон давал ему возможность делать успехи на спортивной арене. Его спортивное мастерство быстро сделало его популярной фигурой среди сверстников, и его пребывание в школе, благодаря этому, несомненно, было значительно более приятным, чем у некоторых из его менее уверенных в себе однокашников.
Несмотря на то, что школа славилась своим образованием, спортом и дисциплиной, в то время лишь сильнейшие выживали в Рептоне, где издевательства и гомосексуализм – (младшие мальчики, прислуживающие старшим )- были распространенной и даже общепринятой традицией, на которую большинство учителей закрывало глаза. Избиения, антисемитизм и гомосексуальные отношения были занесены в дисциплинарный журнал Рептона, известный также, как "Черная книга", и те, кто действительно страдал от рук других, часто испытывал как физические, так и душевные муки. Много лет спустя автор бестселлеров Роальд Даль написал о своей жизни в Рептоне в своей автобиографической повести "Мальчик": "Всю свою школьную жизнь я был потрясен тем фактом, что учителям и старшим мальчикам дозволялось наносить ранения другим мальчикам, и иногда довольно серьезные… Я не мог прийти от этого в себя. Я так и не смог с этим смириться.»
Однако для Бэзила жизнь в Рептоне была другой. Четыре года, проведенные там, стали отдельной главой в его автобиографии "В образе и вне его". Прозванный "Крысоловом", Бэзил, казалось, наслаждался своей жизнью в Рептоне, и хотя он был расстроен тем, что его не выбрали представлять школу в крикетном матче, его способности в качестве футболиста еще выше подняли его статус.



Он вспоминал:

«Футбольные бутсы, хорошо пропитанные жиром для смазывания кожи против неизменно ненастной погоды – футбольные бутсы с их крепкими кожаными ремешками... на доске объявлений возле Пирс–Холла - это волшебное слово – ‘Подающие надежды’… однажды на этой доске было и мое имя … первый шаг к своим знакам отличия.
Дни, когда ты играл плохо… вдохновенные дни, когда ты играл с мыслью о том, что когда-нибудь будешь играть за Англию! И вот, наконец, тот холодный, сырой день, когда И.П.Ф. Кэмпбелл, наш капитан, медленно подошел ко мне и взял меня за руку на футбольном поле. Я завоевал свой отличительный знак! Рев молодых голосов, одобряющих его выбор, и мгновение спустя друзья поднимают тебя и с триумфом уносят с игрового поля. Позже мне еще не раз приходилось слышать такие аплодисменты – много раз, – но ни одна премьера в каком-либо театре никогда не вызывала такого восторга от своих достижений, как в этот момент, когда я получил отличительный знак своей команды в Рептонской школе.»



Рептонская футбольная команда 1909 г.

Атлетическое телосложение и быстрота Бэзила были гарантом того, что он станет значительным достоянием для спортивной репутации Рептона, хотя это и пошло в ущерб его образованию, и Бэзил признавал, что ставил свое обучение на второе место после футбольного поля и беговой дорожки. Он писал: "Я сдавал экзамены, будучи практически на последнем месте в своем классе, за исключением Карра и Ватчелла, моих закадычных друзей, которые, я был уверен, не дадут мне оказаться на последнем месте».
В школьном журнале была запись об одном спортивном дне, когда Бэзил занял четвертое место в беге с препятствиями, выиграв спринт на 600 метров и юниорский забег на 17 метров с барьерами. Кроме того, он попал в ужасную Черную книгу со следующей записью: "5 июля 1909 года: Рэтбоун, Бэзил: Хулиганское поведение на крикетном поле в воскресенье. Помимо этого он пренебрег предупреждением старосты, и солгал об этом. Был подвергнут порке».
Тем не менее, когда он обращал свой ум на занятия, Рэтбоун явно обнаруживал, по меньшей мере, некоторые академические способности, удивив как своих учителей, так и друзей, своей победой в конкурсе очерков – настолько, что его друзья подумали, что это, должно быть, случайность! Это также имело некоторые неприятные последствия в том смысле, что это также убедило некоторых из его учителей в том, что он был "бездельником", который просто не утруждал себя тем, чтобы вкладывать свое сердце и душу в учение. Истина, вероятно, лежала где-то посередине. Он уже показал, в чем заключается его истинная страсть, и, хотя у него были все данные и воображение, чтобы добиться успеха, он слишком хорошо понимал, что его другая тайная любовь – любовь к театру – полностью изменила бы его положение в школе. Будучи спортсменом, он был недосягаем для издевательств и насмешек, которым подвергались в Рептоне более мягкие и артистичные натуры, и у Бэзила было достаточно ума, чтобы держать свои собственные интересы при себе. Он говорил:


«Мои друзья и не подозревали, что , делая в столовой свое домашнее задание, я работал над своей первой пьесой ‘Король Артур’. Если бы мои друзья узнали об этом, то поняли бы, что я не совсем тот человек, за которого они меня принимали. Рептон не относился к числу школ, где гордятся искусством, и любого интересующегося им мальчика определенно могли бы заподозрить в том, что он «со странностями». И поэтому я держал свою любовь к театру при себе.»

Это было мудрое решение. Бэзил чувствовал себя ужасно виноватым в финансовых трудностях, которые из-за его учебы испытывали его родители, а также другие их дети, его сестра Беатрис и брат Джон, хотя он говорил, что никто в его семье не держал на него зла и отдавал то, что мог "с любовью и готовностью». Чувство вины проистекало из его успехов в учебе – или их отсутствия – и тех истинных причин, по которым он собственно и хотел учиться в Рептоне. Тем не менее, во многих отношениях это решение было правильным, поскольку он смог обрести там уверенность, общественное положение, удовлетворить свои потребности в состязаниях и добиться спортивного мастерства: тот капитал, которым он воспользуется в своей будущей карьере – хотя, после того, как Рептон остался позади, ему сначала придется разрушить более прозаические планы своего отца в отношении его дальнейшего будущего.