Костюмные взаимосвязи

Даже когда Холмс и Уотсон не находятся в доме 221B, они всегда носят на своих костюмах следы викторианской эпохи. На протяжении всех трех фильмов они не одеты ни полностью современно, ни полностью старомодно, и это тонкое сочетание делает персонажей правдоподобными в их современной обстановке, сохраняя при этом смысловые нагрузки, связанные с их «правильной эпохой». Художником по костюмам для сериала «Юниверсал» была Вера Уэст, которая также работала над многими фильмами ужасов студии, включая "Дом Франкенштейна" (1944), "Лондонская волчица" (1946), "Тайна Мари Роже" (1942) и ""Проклятие мумии" (1944), многие из которых были сняты в готическом стиле. Это, однако,не совсем объясняет внешний вид персонажей. В то время как Уэст моделировала одежду Рэтбоуна, которая тогда, согласно пресс-релизу «Юниверсал»,"хранилась под замком в...специальном отделе костюмерной студии «Юниверсал», предназначенной для одежды некоторых персон из мира кино", Найджел Брюс снимался в своей собственной одежде. Единственным предметом, который предоставила студия, был его галстук-бабочка (что подтверждала смета расходов на фильм). В киноиндустрии было обычной практикой, чтобы актеры-мужчины предоставляли для съемок свои собственные костюмы, если только они не снимались в исторических картинах, но одежда Брюса столько же говорит о слиянии между актером и персонажем, и его предыдущем типажом, неуклюжим английским джентльменом, сколько и о позиционировании Холмса и Уотсона где-то посредине между викторианской эпохой и современностью.
В "Голосе ужаса" умелое использование костюмов помогает сгладить разрывмежду затянутыми туманом титрами и вступительными кадрами современной, терзаемой войной,Европы. В сцене в кабинете министерства высокопоставленные офицеры разведки носят костюмы разных стилей: сэр Эван носит визитку и утренние брюки, сэр Альфред носит воротничок-стоечку и галстук-бабочку, а другие одеты в военно-морскую форму или современные двубортные костюмы 1940-х годов с мягкими воротничками. Такое сочетание было необычным для этого года: на фотографии Военного кабинета Черчилля в количестве 21 человека все изображены в костюмах-тройках, и только один мужчина носит воротник-стойку и ни на ком нет визитки. Точно так же, Невилл Чемберлен, прозванный "Последним эдвардианцем", все еще носил визитку в этот период и эта одежда ассоциировалась бы как с традицией, так и с «правящими кругами». Для американской аудитории, что более важно, она подразумевала «британца». Когда Холмс и Уотсон входят в комнату, Холмс выглядит как городской джентльмен в своем темном костюме с галстуком, шляпе-котелке и перчатках, но на нем жесткий эдвардианский воротничок с закругленными углами, который выдает в нем представителя другой эпохи - "старого Холмса", с которым знакомы кинозрители). Уотсон одет в стиле, которого он будет придерживаться на протяжении почти всего сериала: воротничок-стоечка, галстук-бабочка, пиджак, утренние брюки, жилет с цепочкой для часов и шляпа-котелок.



На протяжении всего фильма Холмс и Уотсон сохраняют элементы поздневикторианского облика: на Бейкер-стрит Холмс одет в тот же смокинг, который был на нем в фильмах студии "Двадцатый век-Фокс", затем, когда он выходит из дома, он переодевается в охотничью куртку "Норфолк" с поясом: этот твидовый пиджак, стиль которого вошел в обиход в 1880-х , но который все еще носили в 1940-х годах, по сути, был загородной одеждой.



В пресс-релизе для «Вашингтона» он описывается как костюм только что одержанной Победы без манжет", причем костюм Победы - американское изобретение Совета Военного производства, хотя он больше напоминает Викторианскую одежду, чем костюм 1940-х годов. Возможно, его "охотничий" оттенок - это способ заменить предмет одежды, который больше всего ассоциируется с Холмсом - дирстокер. В начале фильма беззаботная сцена в доме 221B убеждает зрителей в том, что, несмотря на переход к современности, Холмс остается тем же человеком, каким был всегда. Когда они с Уотсоном выходят из гостиной, протягивая руку за их пальто с вешалки, Холмс берет свой "дирстокер", но Уотсон говорит: О, Холмс, вы обещали! Тогда вместо дирстокера Холмс берет современную мягкую фетровую шляпу. На протяжении всех фильмов дирстокер продолжает висеть на вешалке.
В отличие от Холмса и Уотсона, одежда «людей из министерства» постепенно становится более современной: например, к концу фильма сэр Альфред, которого впервые увидели в "воротничке-стоечке", одет в двубортный костюм в тонкую полоску,полосатый галстук и широкополую шляпу. Таким образом, для этих второстепенных персонажей происходит переход к современности, который не может параллельно произойти в отношении Холмс и Уотсона, потому что ценности, которые они представляют, уходят корнями в предыдущее столетие, и это необходимо четко отразить в их визуальном образе. Пойнтер счел, что модернизация внешности Холмса была"довольно неплохой" - под этим он, по-видимому, подразумевает "довольно правдоподобной", поскольку добавляет, что "английская обстановка, кажется, балансирует где-то в районе 1920-х годов, как и мужская одежда". Рассматривая амбивалентность в "модернизации" Холмса и Уотсона, стоит отметить, что к викторианству тяготеют не только традиции персонажей, но и сами актеры. Благодаря двум фильмам киностудии "Двадцатый век-Фокс" и продолжающимся радиопостановкам, Рэтбоун и Брюс уже прочно ассоциировались с викторианскими Холмсом и Уотсоном, и оба актера были известны своими ролями в исторических пьесах: из 20 фильмов Рэтбоуна, непосредственно предшествовавших сериалу «Юниверсал», 13 были костюмированными драмами, в том числе те три, действие которых происходило в девятнадцатом веке.
Использование костюмов в "Секретном оружии" аналогично использованию костюмов в "Голосе ужаса", хотя все второстепенные персонажи носят однозначно современную одежду. Начало фильма предлагает "мягкое" знакомство с современностью в швейцарской пивной, и викторианские штрихи в главных героях также были слегка смягчены: Холмс по-прежнему носит эдвардианский пиджак, но щеголяет развевающейся на ветру прической, которая с одной стороны непохожа на его зачесанный назад волосы из фильмов студии «Фокс», но с другой - странно байроническая (20 января 1943 года это послужило причиной карикатуры в "Панче" с подписью "Локоны Шерлока"), и большую часть второй половины фильма Уотсон носит обычный воротничок и галстук. Интересно, однако, отметить, что для первого появления Мориарти переход к современности был сочтен слишком внезапным: он появляется в воротничке-стоечке, с шейным платком,в костюме-тройке с цепочкой для часов. Это указывает на то, что он не"новый" враг и даже не обычный, а вечное зло, которое может снова возникнуть из своего времени.
С «Вашингтоном»«Юниверсал» предприняла то, что Стейнбруннер и Майклс назвали "последним шагом" в модернизации Холмса, потому что местом действия "были уже не кривые улочки Лаймхауса или английские усадьбы, а столица Соединенных Штатов военного времени". Хотя Холмс сохранил свой норфолкский пиджак, все остальные следы викторианской эпохи стерты и, в частности, перемещение Уотсона из Британии в Америкувыглядит как переход из прошлого в настоящее: с того момента, как он ступает на землю США, он носит современную одежду и с энтузиазмом воспринимает американскую культуру во всем, начиная с молочных коктейлей до комиксов Флэш Гордона.



Фактически, показано, что культуры, которые не являются американскими, прочно ассоциируются с врагом: похититель британскогоагента, например, владеет антикварным магазином, торгующим египетскими, китайскими и мавританскими артефактами - символами не только прошлого, но и инаковости. Подобная символика используется в другом детективном фильме военного времени "Сокол в опасности" (1943), в котором злодей, говорящий с немецким акцентом, также является антикваром, причем его инаковость подчеркивается характером товаров, которыми он торгует.

Очередной облом на дайри, но пугает не меньше, чем предыдущие. Пугает в плане потери своего материала. И, возможно, сейчас надо все бросить и просто доделать оставшиеся 12 страниц, все и так загружается через раз. Чтоб это было, а дальше уже как пойдет.

Но с другой стороны этот облом показателен тем, что в дневнике почти никого нет. Избранное сильно запаздывает, но без него сюда никто из интереса не заглядывает. В общем, все идет, куда шло.
И как-то я стала чувствовать, что единственного фактора, который меня как-то удерживал, практически больше нет.

Руководство дайри все-таки его добьет, и мне каждый раз так не хочется вносить эту ежемесячную дань , которая почти что откуп, чтобы дневник имел нормальный вид без той ужасной рекламы, которую они сюда вешают. Но, видимо, буду это делать, пока не пойму, что в этом нет никакого смысла.

***

За последнее время было несколько открытий. Будто меня кто-то услышал и показал содержимое итальянского журнала "Sherlock Magazine". Очень неплохо и интересно. И сделала вывод, что у итальянских шерлокианцев очень популярен визуальный образ Холмса-Рэтбоуна.

И еще случайно вышла на ценный номер журнала "Скарлет стрит" с огромной статьей про фильмы Рэтбоуна. Отлично.

Но вот я это сейчас пишу... Увидят это те, кто сюда специально зайдет. Остальные как-нибудь потом... Правда, поскольку все равно почти все читают молча, то это пройдет практически незамеченным.

Выступая за "цивилизацию".

Привлечение Шерлока Холмса в современный мир для объединения усилий союзников было шагом, требующим определенной деликатности. В пресс-релизе первого фильма серии «Юниверсал» "Голос ужаса" приведено письмо Дениса Конан Дойла, в котором говорилось, что "современная постановка была смелым экспериментом, который удался превосходно" и что это "безусловно, лучший фильм о Шерлоке Холмсе, из всех, что когда-либо были сняты".
Готовность Дойла одобрить фильмы, конечно, могла быть вызвана тем фактом, что он был бенефициаром выплаченной суммы за права (и говорит о его облегчении от того, что он, наконец, нашел студию, которая могла бы рассмотреть варианты), хотя он, похоже, по собственному почину написал в «Юниверсал», как о "Голосе ужаса", так и о «Вашингтоне». Джеймс Р. Лунцель из «Юниверсал» в письме от 18 августа 1942 года Денису Конан Дойлу, выражая благодарность, говорит, что его письма "это как раз то, что нам было нужно для завершения нашей рекламной кампании для этих двух картин" и что такое одобрение «во многом повысит интерес к картинам со стороны многих поклонников Шерлока Холмса по всей стране».



В другой статье в пресс-релизе отмечается, что студия постаралась не обидеть тех же самых фанатов, оставив Бейкер-стрит, 221Б, "точно такой же" и позволив современному миру проявляться только тогда, когда Холмс и Уотсон выходят за ее пределы. Эти статьи в пресс-релизе указывают как на оборонительную позицию по поводу обновления, так и на двойственность: тот факт, что дирстокер и трубка отсутствуют в фильмах, но присутствуют в качестве логотипов во всех пресс-релизах, является еще одним указанием на это.

В других разделах пресс-релиза редакционная статья более оптимистична, почти в каждом заголовке (например, "модернизированный триллер", "современная сенсация"), подчеркивая современность. Цитируется высказывание продюсера Говарда Бенедикта о том, что современный
Холмс правдоподобен, потому что вся его работа выполняется мозгом, а не с помощью каких-то устройств, и что "умственная работа сейчас такая же, как и в викторианскую эпоху". Это интересный комментарий, учитывая тот факт, что сюжетные линии первых трех фильмов серии основаны на современной технике:в "Голосе ужаса" – трансляция по радио с задержкой во времени; в "Секретном оружии" - бомбовый прицел,а в "Вашингтоне" - фрагмент микрофильма. В пресс-релизе говорится, что для того, чтобы модернизация прошла успешно, продюсер, режиссер и сценарист согласились не вносить никаких изменений в характеры Холмса и Уотсона: таким образом, «Юниверсал», похоже, признала, что именно их постоянство сделало этих персонажей такими неизменно привлекательными.
Чувствуется, что перенесение Холмса в наши дни (где, на самом деле, за исключением фильмов студии «Фокс», он всегда и появлялся на экране) было менее спорным, чем вовлечение его в войну. Один известный газетный кинокритик Босли Кроутер из "Нью-Йорк Таймс" выразил удивление тем, «что «Юниверсал» так дешево воспользовалась нынешним кризисом, чтобы эксплуатировать старого уважаемого персонажа художественной литературы». Однако, как только он преодолел это первоначальное отвращение, он извлек из ситуации много пользы и юмора - в конце концов, его роль заключалась в том,чтобы развлекать, а также помогать читателям решить, стоит ли смотреть тот или иной фильм.
Ему понравилось, как «Юниверсал» даровала Холмсу и Уотсону благословение вечной молодости и отправила их преследовать нацистских злодеев в охваченный войной современный Лондон с таким же бодрым и энергичным упорством, какое они проявлялипо отношению к контрабандистам опиума много лет назад’. Другие были не столь уверены: «Нью-Йорк Геральд Трибьюн» отметила , что в газах Рэтбоуна заметна "тоска по эпохе газового освещения", а британский журнал «Кинозритель»написал, что он был бы идеальным Холмсом, "если бы действие пьес происходило в соответствующую эпоху, а не было довольно нелепо доведено до современности". Отраслевые газеты, с другой стороны, не высказали реальной критики обновления: британский еженедельник «Kinematograph»заявил, что "все это к лучшему"; «Кино сегодня», после некоторой первоначальной настороженности, сказало, что это шок, но он не встревожит публику; а «Моушен Пикчер Херальд» полагала, что зрители найдут это преображение приятным. Все, похоже, страдали амнезией относительно предыдущей современности персонажа во всех фильмах о Холмсе 1920-х и 1930-х годов и помнили только фильмы киностудии «Двадцатый век Фокс» 1939 года.
Даже если кинозрители пропустили предварительную рекламу, в которой излагалось обоснование студии для модернизации Холмса, чтобы усилить идею после титров на экране появлялась надпись:
«Шерлок Холмс, не имеющий возраста, непобедимый и неизменный....При решении важных проблем современности он остается - как всегда - непревзойденным мастером дедукции.»

Ключевыми здесь являются два слова: Холмс, возможно, и перенесся в 1940-е годы, но он "неизменен" (другими словами, студия хотела, чтобы он олицетворял или символизировал почти то же самое, что и в качестве "викторианского" детектива); он так же ‘непобедим’. Перенеся Холмса в наши дни, «Юниверсал» обнаружила мощное и, возможно, уникальное психологическое оружие: во времена неуверенности и страха был только один человек, который мог дать твердую гарантию, что союзники одержат верх - не Уинстон Черчилль, а Шерлок Холмс. Он настолько четко ассоциировался с непогрешимостью , что студия изначально назвала первый фильм серии "Шерлок Холмс спасает Лондон" , а второй «Шерлок Холмс дает отпор» (где имя Холмса замещало осажденную Англию). Добавление патриотической речи в концекаждого фильма стало завершающим штрихом в раскрытии потенциала личности Холмса, как лидера, который обеспечил бы победу союзников.
В первом фильме речь была точной цитатой из рассказа Конан Дойла «Его прощальный поклон», в котором рассказывалось о действиях Холмса во время Первой Мировой войны:

«- Да, скоро поднимется такой восточный ветер, какой никогда еще не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон, и, может, многие из нас погибнут от его ледяного дыхания. Но все же он будет ниспослан Богом, и когда буря утихнет, страна под солнечным небом станет чище, лучше, сильнее..»


Во втором фильме речь была взята из двух (разрозненных) строк из «Ричарда II» Шекспира:

«Уотсон: - Не так плохо, Холмс, - говорит Уотсон, - наш остров не стерт с карты.
Холмс: - Да. Наша крепость, выстроенная самой Природой. Эта благословенная земля, эта юдоль, наша Англия.»


читать дальше
И в третьем фильме - из речи Черчилля в Конгрессе США 26 декабря 1941 года, всего через девятнадцать дней после нападения на Перл-Харбор:
«Нам не заглянуть за завесу будущего. Но когда-нибудь американцы и англичане сумеют объединить усилия ради порядка и законности в мире.»
Таким образом, Холмс выступал от имени Англии - или, по сути, от имени цивилизации. Трудно представить, что какой-либо другой вымышленный персонаж смог бы осуществить это: и в этом, конечно, помогла такая «звезда», как Рэтбоун: он был видным представителем британской колонии в Голливуде и участником кампании за военные облигации. Пресс-релиз фильма «Шерлок Холмс в Вашингтоне сообщает, что Рэтбоун и Брюс поспешили закончить съемки, чтобы принять участие в акции по продаже облигаций в Техасе, Нью-Мексико и Аризоне, их предыдущая акция собрала четыре миллиона долларов всего за один час. Чтобы укрепить единый сплав Холмса и патриотизма в конце каждого фильма, сразу после патриотической речи, была реклама военных облигаций. По общему мнению, реакция США на речь о"Восточном ветре" в "Голосе ужаса" была настолько благоприятной, что аналогичные речи были заказаны для следующих четырех фильмов.
Слова Черчилля, использованные в речи "Рукопожатие через море" churchill.pw/my-budem-dratsja-na-poberezhe.html в конце фильма «Шерлок Холмс в Вашингтоне», были хорошо знакомы как американской , так и британской аудитории, поскольку антология речей Черчилля занимала первое место в списке бестселлеров США летом 1941 года. Цитирование Черчилля или Шекспира также было способом вербально поддержать основы культуры, страдающей от состояния неопределенности (и дать уверенность в том, что эта культура сохранится). Жан-Пьер Нагретт указывает на сцену в «Секретном оружии», в которой упоминаются имена Шекспира, Диккенса и По, когда Холмс находит подходящее укрытие в своем книжном шкафу для части бомбового прицела и утверждает, что таким образом литература становится "секретной армией, совокупностью имен, которую можно использовать против врага".
На более прозаической ноте в пресс-релизах часто появлялись редакционные статьи о том, что Рэтбоун и Брюс прерывают съемки, чтобы выпить послеобеденный чай. Антония Лант считает, что это напоминает людям об "особенностях местной культуры", находящейся под угрозой из-за войны, и таким образом укрепляет национальную идентичность. Однако в этих фильмах отсылка идет еще на один шаг дальше и идентифицирует Холмса, как воплощение этой культуры.
Последующие критики были менее благосклонно настроены по отношению к пропаганде этих сообщений. Уильям Эверсон, пишущий о жанре детективного кино, называет его "покровительственным и неловким", а Майкл Пойнтер, признавая, что "в период практически патриотической истерии" было понятно, что Холмса следует видеть на военной службе, считал, что "только в Голливуде, создавшем эпический вздор типа «блондинки в бомбардировщике» " могла родиться идея трех последующих фильмов". Ни один из критиков не думает, как эта пропаганда могла бы рассматриваться глазами нации во время войны и, возможно, - в случае с Британией - нации, сидящей в кинотеатре, в то времякак вокруг них идут бомбардировки. Стейнбруннер и Майклс,однако, чувствуют поэзию заключительных речей, отмечая "захватывающее очарование" речи о"Восточном ветре", а Барнс отмечает ее великолепие: «- пропаганда - да, но не «Триумф воли». Но все-таки некий триумф». («Триумф воли» - фильм 1935 года, где был показан съезд НСДАП в Нюрнберге в 1934 году, речи Гитлера, Геббельса и других идеологов нацизма.)
Эти пропагандистские послания "рукопожатия через море" считались важными: Денис Конан Дойл выразил мнение, что фильмы могли бы сделатьмногое для "укрепления англо-американской доброй воли", а в американском пресс-релизе для фильма «Шерлок Холмс в Вашингтоне, процитировали слова Найджела Брюса, что фильм "многое делает для создания большего взаимопонимания между этой страной и Великобританией". Но были и другие подсознательные послания, которые остались в значительной степени незамеченными: одно из них – тип того врага, которого Холмс преследует в этих фильмах. Если Холмс служит делу союзников, то из этого следует, что его враги - нацисты. Этопредполагает интересный отход от привычного классического образца детективного жанра, в котором преступление приписывается одному заблудшему человеку. На войне враг подобен гидре - стоит уничтожить одного,как на его месте появляется сотня других. Сначала в"Голосе ужаса" Холмс выявляет "гнилое яблоко", самозванца в британском истеблишменте; затем в "Секретном оружии" раскрывает – довольно триумфально - что Мориарти (единственная, узнаваемая, но несколько иная мифическая фигура ) стоит за нацистским заговором с целью кражи бомбового прицела. Отождествление Мориарти с нацистами не выходило за рамки правдоподобия: Хейкрафт, писавший до выхода этих фильмов, провел точно такуюже аналогию, охарактеризовав союзников как"соотечественников Шерлока Холмса и Лекока, Рультабия и патера Брауна, Филипа Трента и Пуаро", которые сталкиваются со «слишком зловеще реальным Мориарти Европы». На самом деле, Хейкрафт развивает эти метонимические качества еще дальше, утверждая, что те страны, которым нравится детективная литература, стоят на стороне логики, честной игры и справедливости: те, которые этого не делают (нацисты изъяли всю импортную детективную литературу из немецких книжных магазинов в начале 1941 года), недемократичны и носят чуждый характер. Что касается роли Америки в войне, Хейкрафт считал, что ее вступление было неизбежным, потому что, как только "соотечественники Шерлока Холмса" вступили в войну,«никакой нейтралитет духа был невозможен на земле Дюпена, дяди Абнера и Чарли Чана».
Еще одним подсознательным аспектом пропагандистских посылов этих фильмов является тот факт, что Холмс - эмиссар из другой эпохи. Джеймс Пэриш и Майкл Питтс утверждает, что фильмы успешны именно потому, что они приводят к конфликту «противников совершенно разных эпох и противоположных кодексов поведения и этики». Основной посыл всех трех фильмов заключается в том, что дело союзников является синонимом викторианских ценностей и что Холмс является воплощением этих ценностей.

Глава 8

Русская старуха

На следующий день я проснулся поздно, с онемевшим телом после ночи, которую я провел, свернувшись калачиком в кресле, и с матерью Лестрейда, не выходившей у меня из головы. Я решил воспользоваться своим читательским билетом и проделал недолгий путь до читального зала Британского музея. Я отобрал ряд медицинских справочников, отнес их на свой стол и стал составлять список.
С одной стороны, я поместил известные последствия от приема лауданума и сравнил их со своими собственными симптомами. К потере ориентации, спазмам желудка, сильной сонливости, беспокойству, потере аппетита, холодной испарине и галлюцинациям я мог еще добавить кожную сыпь, которая появилась у меня накануне на задней части шее и на руках и которая с тех пор причиняла мне беспокойство.
Другой список состоял из последствий прекращения его использования, которое в моем случае вновь включало испарину и дрожь, боль по всему телу, бессонницу и тошноту. Я заметил, что туда же еще входили лихорадка и насморк, о которых говорил Лестрейд, описывая страдания своей матери, когда его отец отобрал у нее эту микстуру. Временами мне казалось, что у меня начинается простуда, но на следующий день после нормального ночного отдыха подобные симптомы исчезали. Соответственно я добавил их в свой список.
Это печально, что доктора являются худшими пациентами. Если так, тогда, то же самое можно сказать в отношении детективов-консультантов, и будучи подвержен такому испытанию, я оказался лишен всех своих способностей, буквально ослеплен. Если б ко мне пришел человек с такими симптомами, посмотрев на факты, представленные в двух этих списках, я бы заключил, что он злоупотребляет лауданумом, за исключением тех случаев, когда он попытался отказаться от него или препарат у него закончился. И как мне не хотелось признавать это, инстинкты Лестрейда были верны.
Затем я пошел дальше и по памяти попытался воссоздать те случаи, когда симптомы использования этого средства или отказа от него были самыми тяжелыми. И внезапно мне в голову пришло, что это мог быть прием лауданума после трех-четырех дней отказа от него. Это было просветление. Я точно знал, что не принимал лауданум больше месяца, следовательно, я принял его, сам того не зная. Исходя из моего анализа, виновник и способ доставки были вполне очевидны. Однако, я не мог понять причину. С этим придется немного подождать.
И это открытие сказало мне, что я не терял разум. Читальный зал не подходящее место для таких открытий. У меня было желание весьма громко выразить свое облегчение; и судя по мертвой тишине, царившей здесь, наверное, если б я дал волю чувствам, то меня выдворили бы вон и запретили когда-либо здесь появляться. Поэтому я ушел так тихо, как только мог, и тем не менее все же побеспокоил пожилого джентльмена с бакенбардами, сидящего за соседним столом, который бросил на меня гневный взгляд, когда я слишком громко захлопнул книгу и направился к себе на квартиру, чтоб , готовясь к предстоявшей ночной вылазке, переодеться в одежду «попроще».
Где-то вскоре после семи я был возле «Джорджа», глядя на его провисшие галереи и обветшалую крышу.


Паб "Джордж" в 1889 году


А так он выглядит сейчас

Пережиток минувшего века – можно было представить там прекрасную деву, бросавшую ленту своему поклоннику , поджидавшему внизу во дворе. Вот только это был Саутворк, шел дождь, и единственная женщина, которую я видел на галерее, была совсем не прекрасной и точной не девой. Она увидела, что я смотрю вверх и послала мне воздушный поцелуй. Я поднял воротник и направился внутрь.



Внутри паба

В полумраке этого помещения, где хозяин упорно обходился светом горящей свечи, я мог разглядеть только одинокую фигуру Лестрейдда, сидящего за столом у задней стены ; на нем был поношенный коричневый шотландский плед и потрепанная шляпа. Перед ним стоял стакан с каким-то мутным варевом, которое могло быть чем угодно от сидра до эля, или подачкой хозяина. Я тихонько скользнул на сидение рядом с ним, и он бросил на меня недовольный взгляд.
- Вы опоздали, - буркнул он.
- Движение на Лондонском мосту было слишком оживленным. Мне пришлось пересекать его пешком.
- На Лондонском мосту всегда оживленное движение. Вам надо было выйти пораньше.
- У меня были личные дела, отнявшие много времени.
- Видимо, так же,как у всех нас, мистер Холмс? Едва ли кому-то стоит приводить это в качестве оправдания.
Он был не в духе, что было не в его характере. И я почувствовал, что это не связано с моим опозданием.
- Так уж вышло, что у меня самого сегодня не слишком удачный день, - сказал он в ответ на мой вопрос. – Жена была недовольна, потому что я проспал, и не слышал, что плачут младенцы. В отместку она не разбудила меня и позволила проспать до восьми часов, поэтому мне попало за опоздание. И я весь день опаздывал, словно ослиный хвост. Жена была не слишком довольна и тем, что вечером я ушел из дома. А теперь еще вы заставляете меня ждать.
- Я полагаю все это не в ущерб нашей цели?
- Ущерб? – повторил он с сарказмом. – Если вы снова употребляете такие словечки, то , должно быть, вам стало лучше. Выглядите вы точно получше. Наш разговор прошлым вечером принес некоторую пользу, верно?
- Истина, насколько мне известно, призвана сделать человека свободным.
- Понимаю. – Его взгляд упал на мои руки, воспаленные от того, что я их постоянно расчесывал. – Моя мать тоже так делала.
- В таком случае я ей сочувствую. Что мы здесь делаем, Лестрейд?
- Кое-кого ждем. – Он сверился с часами, защелкнул их крышку и сунул их обратно в карман. – И прежде, чем вы спросите – да, он тоже опаздывает.
- И кто это может быть?
- Слепой Билли. Он дозорный одной шайки, орудующей в Бермондси. Вы его не проглядите. Его всегда сопровождает ирландский волкодав по кличке Гораций.
Я решил уточнить, правильно ли понял слово «дозорный», ибо оно прозвучало несколько противоречиво.
- С вашим слухом, мистер Холмс, все в полном порядке, - усмехнувшись, заверил меня Лестрейд. – На самом деле, он, конечно же, не слеп. Он изображает из себя незрячего для того, чтоб просить милостыню на углу улицы и держать, таким образом, под своим наблюдением определенные места. Если б вы увидели человека, который бесцельно слоняется вокруг, то он вызвал бы у вас подозрение. Но нищему с собакой вы бы просто бросили монету и перестали обращать на него внимание. Это идеальная маскировка для того, кто хочет оставаться невидимым.
- Блестяще придумано, - невольно согласился я. – И я так понимаю, что он тоже проявляет интерес к скачкам.
- Нет, но он знает женщину, которая ими интересуется. – Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. Инспектор вновь заважничал, и я решил, что он вновь начнет со мной делиться накопленным жизненным опытом. – Прошлым вечером я подумал, что поскольку вы неважно себя чувствовали, вам нужна небольшая помощь, чтоб снова оказаться в седле. Я подумал, что, возможно, вы оцените, если у вас будет возможность посмотреть, как работаем мы, профессионалы.
- Очень любезно с вашей стороны, - сказал я сквозь зубы. – Я в долгу у вас, Лестрейд.
- Так вот, если мы сможем найти Слепого Билли, то сможем начать. Что вы предлагаете?
- Посетить те места, где он часто бывает, расспросить его знакомых…
- Вы слишком усложняете себе задачу, мистер Холмс. Смотрите и учитесь, и помалкивайте.
Я был готов понаблюдать, хотя вот то, что я смогу многому из этого научиться, это еще вопрос. Он выплеснул остатки пива на пол, и я двинулся следом за Лестрейдом, когда он, не спеша, направился к барной стойке и со звоном поставил на нее пустую кружку.
- Повторите, пожалуйста, Мэвис, - сказал Лестрейд буфетчице, суровой на вид женщине, протиравшей кружки не слишком чистым полотенцем; верхние пуговицы ее платья были расстегнуты, а черные волосы собраны в неаккуратный пучок, из которого во все стороны торчали выбившиеся пряди. Она послушно взяла кувшин и стала наполнять кружку Лестрейда. Мне показалось, что я увидел, как в жидкости промелькнули какие-то странные частички и отказался, когда она предложила пива и мне.
- Сегодня вечером здесь тихо, - сказал Лестрейд. – Где завсегдатаи?
- Если они не в тюрьме, то тогда на мели, - сказала она. - Из-за этого дождя, выгоняющего знатных людей из города и забирающих с собой свое добро, честному человеку трудно зарабатывать на жизнь. Вы знаете, каково это, Ангел.
- Конечно, - посочувствовал ей мой компаньон. – Скажите, вы последнее время видели здесь Слепого Билли?
- Нет, с тех пор, как его грязный пес справил здесь свою нужду, - проворчала она. – Прямо там, где вы стоите, молодой человек, - сказала она, взглянув на меня. Я отошел на несколько шагов. – Моему старику пришлось вышвырнуть его отсюда и сказать, чтоб он не смел сюда возвращаться, пока не научит приличному поведению свою дворнягу. Это неправильно - позволять ему делать свои дела, где придется. Я знаю, что он не видит, но ведь он же чувствует запах, верно?
- А вы имеете представление, куда он мог деться? – спросил Лестрейд.
Она с подозрением прищурилась.
- Эй, а что значат все эти вопросы? Зачем он вам так нужен?
- У нас было пари и я должен ему несколько фунтов.
- А вам что надо?
Она кивнула головой на меня.
- Не обращайте на него внимания, это мальчишка моей сестры. Учится семейному ремеслу.
- Дома еще есть такие, как он?
- Никого из тех, кого могли бы мне доверить.
Она хмыкнула.
- Жаль. Если б ему захотелось научиться чему-то еще, Элси наверху за пять шиллингов дала бы ему пару уроков.
- Кому, ему? Да у него не наберется и двух медных фартингов, - со смехом сказал Лестрейд. – А теперь будьте хорошей девочкой. Как все-таки насчет Слепого Билли?
- Попробуйте поискать на рынке в «Карете и лошадях». Одна из девушек видела, как он, пытая счастье, слонялся там.
Лестрейд бросил деньги на прилавок, поблагодарил услужливую Мэвис и мы отошли от стойки. Скрывшись из ее поля зрения, он отставил свою кружку и выжидающе посмотрел на меня.
- Вот как это делают профессионалы, - сказал он. – Никаких ваших блужданий вокруг да около в поисках улик. Если хотите что-то узнать, то спрашивайте.
- Это я подметил, дядя. Как я понял, они тут не знают о вашей профессии?
- Если б знали, то нам бы живыми отсюда не уйти. Слепой Билли знает, но он никому не скажет, что помогает полиции. Себе дороже. Вот почему, когда мне нужна информация, я иду на южный берег – здесь меня никто не знает.
- Они же читают газеты.
- Да, но они не знают мою фамилию.
- Они знают вас под другим именем. Буфетчица назвала вас «Ангел».
Лестрейд пожал плечами, и я заметил, как по его лицу скользнула тень смущения.
- Это ласковое прозвище, ничего больше.
- Или это некая связь с вашим христианским именем?
Он побагровел.
- Очень хорошо, да, меня зовут Габриэль. Моя мать называла нас в алфавитном порядке, давая имя из Библии, и мне выпало быть седьмым. Но дальше этого дело не идет, мистер Холмс. Если кто-то спросит, мое имя Джеральд. Жена и ее мать предпочитают его.
Он вышел из бара, хлопнув дверью перед самым моим носом. Я вышел следом – Лестрейд молча курил во дворе.
- Это не было осуждением, - сказал я.
- Я надеюсь, что нет, тем более что оно исходило от того, чье имя «Шерлок», - бросил он мне в ответ.
- Лучше это, чем «Джеральд». Оно вам не подходит.
- А Габриэль подходит?
- В нем есть что-то самобытное.
- Другие дети, там, где я рос, так не считали. Все звали меня «Ангел».
- Это ничто по сравнению с тем, как звали меня.
Он внимательно посмотрел на меня, и улыбка тронула край его губ.
- Могу себе представить. Идемте. К «Карете и лошадям» - вот сюда.
Мы пересекли очень оживленную улицу, уворачиваясь от кэбов и фургонов и скопившейся грязи, оставленной людьми и лошадьми. Какой-то небольшой паршивый пес бежал между ног лошадей, норовя укусить прохожих и лая, когда возница кнутом отгонял его от колес. Как и мы, он насквозь промок и был покрыт грязью. Он наблюдал за нами печальными, голодными глазами, а потом вновь побежал за телегой пивовара.
Рынок разместился под железнодорожным виадуком и теперь раскинулся к югу и западу от старой церкви Святого Спасителя.


Район церкви Святого Спасителя

Кости, капустные листья и рыбьи головы говорили о рыночной толчее ,тогда как смех из близлежащих пабов выдавал присутствие торговцев, тративших свою дневную выручку. На углу главной дороги при тусклом свете газового фонаря мы увидели человека, сидящего на перевернутой корзине из-под фруктов. В руках у него была длинная трость, а глаза закрывала черная лента. У его ног на земле лежала кепка, в которой виднелась горсть монет. Сидевший рядом огромный лохматый пес, положивший голову на его колено, поднял ее при нашем приближении.
- Все в порядке, Билли, - сказал Лестрейд. – Это всего лишь я. Я пришел не для того, чтоб «сцапать» твой заработок.
- Я знаю, мистер Лестрейд, - сказал тот. – Если б это был кто другой, Гораций уже вцепился бы ему в горло.
Гораций бросил на меня мрачный взгляд и облизнулся.
- Кто ваш друг?
- Мой племянник. Хочет заняться нашим семейным делом.
- Что ж, это хорошо. Хотел бы я иметь сына, который пошел бы по моим стопам.
- Куда? В тюрьму? Потому что твой путь лежит именно туда, если не перестанешь заниматься этой чепухой.
Билли тут же приподнял свою повязку и посмотрел на нас, жмурясь от света.
- Что вы хотите, мистер Лестрейд? Разве вы не видите, что я работаю?
- У тебя что-нибудь есть для меня?
Билли вытер нос рукой, которую потом также вытер об доверчивую голову Горация.
- Может быть, есть, - сказал он, вновь опуская повязку. – Может быть, нет.
- Ладно, Билли, оставь эти игры. Ты добыл информацию или нет?
- А вы что-нибудь опустили в мою шляпу? Я слеп и голоден, разве вы не слышали?
Лестрейд вздохнул и , к моему ужасу, вытащил пятифунтовую банкноту и опустил ее в кепку. Собака тут же схватила ее зубами и вложила в руку хозяина.
- Вы очень добры, сэр, - сказал Билли, убирая деньги в карман пальто. – А что вы скажете в отношении свинокрадов в Эссексе?
- Не много. Не могу сказать, что слишком обеспокоен, если какой-то мелкий арендатор потеряет свой бекон.
- А как насчет 50 свиней?
- А, ну это уже малость другое дело. Я слушаю.
Он рассказал свою историю, и Лестрейд внимательно выслушал каждое его слово. Подробности того, как кража должна была быть совершена на скотоводческом рынке, имена тех, кто в этом участвовал, планы грабителей на успешный побег, даже то, что они намерены были сделать с их свиным трофеем; казалось, ничто не осталось незамеченным Слепым Билли.
- Здесь много магазинов, и мясник заплатит за свиную тушу, - сказал он, - и они будут задавать не слишком много вопросов, откуда они взялись – живые или зарезанные. Имейте в виду, им приходится платить больше, если животное мертво из-за забоя, а многие взяли бы живых свиней, потому что они собирают кровь для кровяной колбасы.
- Очень хорошо, Билли, ты отлично поработал.
- Вы знаете, что мне нравится помогать вам, мистер Лестрейд. Что хорошо для вас, то хорошо для меня.
- А у тебя нет для меня чего-нибудь еще, Билли?
Тот нахмурился.
- О чем вы говорите?
- О других четвероногих созданиях.
- Ах, это. Ну, я слышал, что, возможно, что-то есть у Виттории. Учтите, вам это будет дорого стоить. Это малые шансы на победу. Однако, думаю, вам бы не помешали деньги в связи с рождением близнецов и вообще. Очень хорошо, пароль «алхимия».
- Спасибо, Билли. Очень признателен. Купи себе и Горацию что-нибудь поесть.
- Куплю, мистер Лестрейд, уж вы не сомневайтесь. Я бы не допустил, чтоб Гораций отправился сюда голодным. Благослови вас Бог, джентльмены.
Лестрейд все еще улыбался, когда мы зашагали прочь.
- Все прошло хорошо, - сказал он. – Готов биться об заклад, это еще одна моя удача.
- Которую, возможно, лучше было бы разделить с вашими коллегами, - предположил я, думая об опасениях Мэттьюса.
- Чтоб все заслуги достались им, вы хотите сказать? Думаете, они сделали бы то же самое для меня?
Я попробовал избрать другую тактику.
- Откуда он получил эту информацию?
Он пожал плечами.
- Какая разница? Он еще ни разу не ошибался.
- Учитывая риск, едва ли его работа стоила всего пяти фунтов.
- Возможно, вы и можете задирать нос при виде пяти фунтов, мистер Холмс, но некоторые из нас не могут себе этого позволить. - Лестрейд казался оскорбленным, хотя, когда он снова заговорил, его дурное настроение прошло. - Кстати говоря, вот вам десятка. - Он протянул мне десятифунтовую банкноту. - Расплатитесь с Грегсоном и заканчивайте свои дела с ним. И не заключайте пари, которые вам не по карману.
Я взял деньги, вспомнив тот вечер, когда Лестрейд сделал грандиозный жест в пабе в день рождения дочерей, купив всем по порции выпивки. Брэдли придавал большое значение этой демонстрации богатства, и было очевидно, что Лестрейд не усвоил свой урок до такой степени, чтобы проявлять осторожность.
- Не слишком радуйтесь, - сказал он. - Это в долг, а не навсегда. Вы сможете вернуть мне деньги, когда наша лошадь придет к финишу.
- Не похоже, чтобы вы нуждались в деньгах.
- Это то, что я отложил на черный день, - сказал он, похлопывая себя по верхнему карману. - Я смотрю на свои траты как на выгодное вложение средств. Информация Слепого Билли помогает мне в Скотленд-Ярде, вы - если к вам когда-нибудь вернутся ваши мозги – можете снова пригодиться мне в будущем, а Виттория расскажет мне, как за одну ночь превратить один фунт в сотню.
- Виттория? - спросил я.
Лестрейд улыбнулся.
- О, она вам понравится, мистер Холмс. У нее есть особый талант.
Погоня за этим талантом привела нас по улицам и отполированным дождем булыжникам к таверне, которая одновременно служила мюзик-холлом. Снаружи собралась небольшая группа сторонников трезвости с плакатами, предостерегающими от пагубного влияния пьянства. Среди них стояла фигура в черном одеянии с надвинутым на голову капюшоном и большой косой в руке. Я сказал себе, что это видение было не более чем плодом моего одурманенного лауданумом мозга, и последовал за Лестрейдом внутрь, где, заплатив шесть пенсов, мы вошли в ярко освещенный зрительный зал, заполненный мужчинами и женщинами, пытаясь найти один из немногих свободных стульев, сгрудившихся перед сценой.
Идущее выступление группы танцоров в деревянных башмаках пришлось зрителям не по вкусу, и зрители из первых рядов забросали их апельсиновыми корками. Они в спешке покинули сцену, и их место занял мужчина более крепкого телосложения, который глотал сабли под музыкальное сопровождение трех кампанологов с колокольчиками. Это было несколько неуместно, поскольку одно не имело никакого отношения к другому, хотя зрители одобрили это, если судить по их воплям ужаса, когда он вонзил саблю себе в горло, и их радостным возгласам, когда он, будучи абсолютно невредимым, снова ее извлек.
- Ими можно восхищаться, - заметил Лестрейд.
- Да, я уверен, что это требует большой практики.
Он фыркнул.
- Не этим наверху, я имел в виду тех людей на улице, которые пытаются заставить нас всех пить чай. Я бы не хотел оказаться на улице в такую ночь, как эта, и делать то, что делают они. Вы видели того парня, одетого как "Мрачный жнец"?
- Вы его видели?
- Я не мог его не заметить. Но почему вы спрашиваете?
- Да просто так, - рассеянно ответил я, молча радуясь тому, что мои галлюцинации не проявились сегодня вечером. – Но кто такая, на самом деле, эта Виттория?
- Увидите. Смотрите, вон там есть пара свободных мест. Я принесу нам что-нибудь выпить. Нам придется подождать ее выхода.
В своих поисках прохладительных напитков он был поглощен толпой на галерке. Я пробивался сквозь неуправляемую, отдающую потом толпу к нескольким неудобным стульям, где пол хрустел у меня под ногами, когда я наступал на слой ореховой скорлупы и разломанного печенья. Я чуть не упал на сиденье, заставив мужчину рядом со мной пожаловаться на мои локти и издаваемый мной шум, из-за которого он не мог расслышать исполнителя, невзрачного типа, пытающегося достать из кармана кролика и игральную карту из шляпы. Как бы то ни было, он перепутал этих двоих, заставив публику реветь, подобно ослам. Для своего следующего трюка он попытался прочитать мысли нескольких зрителей. Люди, которых он выбрал, явно были подсадными; даже я, выступая в Хокстоне, по одному взгляду на человека не смог определить дату его рождения и девичью фамилию матери.
Однако толпа высоко оценила его старания, и к тому времени, когда Лестрейд с двумя бутылками портера и бутербродами с ветчиной нашел меня в зале, фокусник под аплодисменты сходил со сцены. Его быстро сменили освещенный огнями фонтан и "Чудо - бескостная Мария", женщина, которая могла обхватить ногами голову и поместиться в ящик. Когда она оказалась не в состоянии закрыть крышку, начались насмешки, и град апельсиновых корок полетел нам на головы. Ее быстро унесли, и конферансье выступил вперед, чтобы объявить следующее выступление.
- Это Виттория, - сказал Лестрейд. - Вот увидите.
-А теперь, - сказал конферансье, - выступает самая выдающаяся среди императриц воздуха и королей проволоки - я представляю вам Витторию, цирковую красавицу!
Был спущен канат, вместе с единственной раскачивающейся трапецией. Из-за занавеси выбежала женщина, полноту которой едва скрывал розовый атласный костюм, который сильно обтягивал ее в талии над широкими шароварами. Толпа дико зааплодировала, когда она выполнила несколько сальто по сцене, после чего подпрыгнув в воздух, приземлилась на натянутый канат. С кажущейся легкостью, подняв руки над головой, она сумела опуститься на него, расставив ноги вперед и назад, после чего сделала сальто с одного его конца на другой. Оттуда мощным прыжком она взмыла в воздух, ухватилась за трапецию и, немного покрутившись, перевернулась на ней вверх ногами. Гвоздем ее программы было, находясь в этой позе, очистить и съесть сваренное вкрутую яйцо. Если мелкие осколки скорлупы летели в зрителей, они, казалось, не возражали, а еще больше радовались. Лично у меня пропал аппетит после того, как мне на колени упал пережеванный кусочек яйца, после чего я протянул свой сэндвич Лестрейду.
Когда представление завершилось, инспектор сделал мне знак следовать за ним. Постепенно, с большим трудом проталкиваясь и раздвигая публику локтями, мы оказались у служебного входа и столкнулись лицом к лицу с неуступчивым здоровяком с лицом, давно потерявшим форму на боксерском ринге. Лестрейд сунул соверен ему в карман, и гигант, охранявший дверь, отступил в сторону. Я в последний раз взглянул на сцену, где в самом разгаре был собачий номер, прежде чем присоединиться к Лестрейду в затемненном помещении за кулисами.
Все здесь было таким, как это помнилось мне. Запах масляной краски, визг выступающих животных и порыв ветерка, когда мимо галопом проносились хористки, придерживая свои головные уборы с перьями и хихикая при виде незнакомцев. Как и прежде, я оттолкнул прикоснувшуюся ко мне руку, и обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как последняя и самая крепкая из них подмигнула мне, поспешая за остальными.
Вскоре мы нашли комнату Виттории, так как на двери было написано ее имя. Лестрейд постучал, представился как "Ангел", и ему было предложено войти. Внутри на кушетке растянулась эта дама с вздымающейся грудью и удушающим запахом духов. Она все еще была в сценическом костюме, единственной уступкой скромности было то, что поверх него она набросила тонкий пеньюар и энергично обмахивалась веером.
- Черт меня раздери, - воскликнула она, - если сегодня вечером на улице и вполовину не так жарко, как здесь.
- Вы собрали большую толпу, Виттория.
- Мне ли этого не знать! Скажите-ка, Ангел, что вы думаете о представлении?
- Фантастика. Я не видел ничего лучше.
Она улыбнулась и встала, все еще обмахиваясь веером и медленно подходя к нему. – Вы так думаете, мой милый?
- Уж, поверьте мне, я немало их повидал, так что знаю, что говорю. Вы по-прежнему самая лучшая.
- Так и должно быть после сорока лет работы в этом бизнесе.
- Я помню. Вы начинали, как девочка на шаре.
Она перевела взгляд на меня.
- А вы что скажете?
- Триумф, - дипломатично ответил я.
- Оох, вы только послушайте его, «триумф», - насмешливо повторила она. – Как тебя зовут, красавчик?
- Он мой племянник, - с ухмылкой сказал Лестрейд. – Мы зовем его Бедовый.
- У вас симпатичная семья, Ангел, - проворковала Виттория, возвращаясь на кушетку.- Теперь, что я могу для вас сделать?
- У меня есть для вас пароль, Виттория. «Алхимия».
Она кивнула.
- И вы хотите, чтоб я сообщила вам имя? Положим, я его знаю. Весь вопрос в том, сколько это вам будет стоить?
- Пять фунтов?
Она покачала головой.
- Десять. Она стоит того, эта красавица, придется раскошелиться.
- Очень хорошо, вот десять фунтов.
- Десять фунтов… и поцелуй этого красавчика.
Я бросил на Лестрейда свирепый взгляд, но он, казалось, не обратил на это внимания.
- Думаю, это можно устроить, - сказал он, доставая из кармана пальто две пятифунтовых банкноты.
Виттория схватила их и засунула в свое глубокое декольте.
- Эскот. Русская старуха. Правила те же, сохраняйте свою ставку до дня забега. – Она перевела взгляд на меня. – Ну, и где мой поцелуй?
- Ну, же, давай, - сказал Лестред, ткнув меня в ребра. – Не хорошо заставлять леди ждать.
Когда я приблизился, чтоб выполнить свою часть сделки, она похотливо улыбнулась. Ее губы приоткрылись в предвкушении поцелуя, но ее улыбка померкла, когда я взял ее руку и поцеловал ее. Я подумал, что в качестве компромисса , это было восхитительно. Однако, у Виттории был другие намерения. Не успел я поднять голову, как она схватила меня за галстук и бросилась на меня. И прежде, чем она отпустила меня, я пережил несколько неприятных минут, почувствовав ее язык у себя во рту.
- Вот это больше похоже на правду, - гордо сказала она. – Я не имела удовольствия встречать много мужчин со своими собственными зубами. Учти, красавчик, у тебя там одного не хватает. Тебе нужно смотреть за этим. Потеряешь один, за ним быстро последуют и другие. Уж я-то знаю.
Она улыбнулась, обнажая щели между своими зубами. Я слабо улыбнулся, что изрядно позабавило Лестрейда, и он потащил меня, совершенно ошеломленного прочь. Когда мы оказались за дверью , он предложил мне свой носовой платок и я вытер рот и подбородок.
- Очаровательная женщина, - сказал он. – Очень дружелюбная.
- Я бы сказал, нахальная.
- Но оно того стоило. Мы получили то, за чем пришли.
- Я услышал только что-то про «русскую старуху». Надеюсь, сегодня вечером надо мной больше никто не будет измываться.
Лестрейд взял меня под локоть и повел подальше от двери Виттории.
- Нет, больше ничего такого. Вот, где начинается настоящая сыскная работа.
Мы вернулись в зал и разыскали столик у задней стены. Лестрейд вытащил из кармана пальто «Календарь скачек» и развернул его на столе.
- Теперь, - пояснил он, - мы ищем лошадь, названную в честь какой-то русской старухи. Мы знаем, что она бежит в Эскоте. Нам остается только найти ее.
- Как-то слишком все сложно.
- Им приходится быть осторожными. Это конфиденциальная информация. Если бы все знали, шансы резко упали бы. Как бы то ни было, вы не сможете сделать свою ставку до дня скачек. Если вы сможете сделать это прямо по ходу дела, тем лучше. Таким образом, шансы остаются высокими, и вы получаете лучшую отдачу.
Я откинулся на спинку стула и посмотрел на него. Его глаза горели алчным огнем, как у человека, почуявшего легкую наживу, которая сама идет к нему в руки, и не обращающего внимания на опасности пути, по которому он шел.
- Вы не находите это…необычным? – спросил я.
- Нет. Им что-то известно о лошади. Возможно, последнее время она делала большие успехи на тренировках. Тренеры охотно продают такую информацию зазывалам на скачках.
-Хорошее выступление на скачках не гарантирует победы.
Лестрейд поднял на меня взгляд.
– Послушайте, вы хотите помочь мне или нет? Нет ничего плохого в том, чтоб делать небольшие ставки на лошадей. В прошлом Виттория предоставляла хорошую информацию, и я не тот, кто смотрит в зубы дареному коню.
- А может, следовало бы, - заметил я.
- Мне нужны деньги, как и вам, - ответил он. – Жена и ее мать давно толкуют об этом. Она хочет одну из этих новомодных моечных машин, а теща забивает ей головой разной чепухой о переезде в более лучший район. Такие вещи стоят денег, мистер Холмс, и я не из тех, кто может сказать ей «нет».
- А, может, следовало бы, - повторил я.
- После того, как она родила двойню? Это вряд ли. Я не говорил, что я против, но газ обходится мне в двенадцать фунтов в год, не говоря уже о том, что сорок шесть фунтов мы тратим на уголь и кокс. Кроме того, жена намекала, что нам следует нанять служанку, которая помимо работы по дому помогала бы ей еще и с детьми. Это будет стоить еще двенадцать фунтов. А скажите мне о своих расходах. Какова рента за вашу квартиру?
- Четыре гинеи в неделю.
- И ее, несомненно, платит ваш брат. Вам это по-прежнему не по силам. Ну, пока у вас нет собственной семьи, не дерзите. Теперь русская старуха?
Я пытался воззвать к его здравому смыслу, но все впустую. Я проглядел страницу и не нашел там никаких русских женщин, ни старых, ни молодых. Такой результат не удовлетворил Лестрейда и он стал проглядывать эту страницу сам. Внезапно у него вырвался триумфальный возглас. Я взглянул на имя, на которое он указывал.
- Она была прусской, а не русской.
- А есть разница?
- Конечно.
- Но она ведь была русской императрицей?
- Да, благодаря своему браку.
- Вот вам и ответ. Вы забыли, мистер Холмс, что люди, с которыми мы имеем дело, не образованы, как вы или я. Русская императрица – это уже очень близко, плюс к тому же она стара, так , что вот. И это наша лошадь – Екатерина Великая!

Вот этот пост, который ниже, полный отчаяния, написала вчера, придя с работы. Потом после ужина, подумав удалила из соображений, что "никто не должен видеть твоих слез".Спокойно удалила, его все равно -за несколько часов! - никто не увидел. И дело здесь не только в том, что ничего не работает, просто без избранного люди сюда заходят хорошо если раз в неделю, или не заходят вообще. Вывод напрашивается сам собой. Но сейчас пост решила восстановить, пусть будет, я и так тут о многом молчу.

***

Здесь никого нет.

И этим, наверное, все сказано. Глухо, как в танке и ждать , в принципе, нечего.
Я это понимаю, но временами мне почему-то, кажется, что все еще изменится, придут люди, будут писать...

Не знаю, из чего вдруг просыпается такой оптимизм, он ничем не оправдан.

И совсем недавно - по печальному поводу - я вдруг снова ощутила, каково это, когда тебя слышат сразу, даже, когда не ждут. И отвечают.

И все равно пока невольно строишь какие-то планы. Но из интереса зашла сегодня на Шерлокиану в Сети - последний пост в январе! Так что ничего необычного, все, наверное, так и должно быть. Чертовски жаль.

***

В техподдержке тоже теперь глухо, народ понял, наверное, что все бесполезно. Но,правда, разве бы раньше нам помешало отсутствие каких-то счетчиков или уведомлений? мы и без них постоянно паслись в дневниках. Это я просто не хочу признать очевидное...

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

"Меня очень привлекла идея сделать фильм о Шерлоке Холмсе. Просто удивила мысль, что после всех сименонов, «знатоков» и современных детективов можно вернуться к Конан Дойлю. Неужели автор угадал? Неужели зритель захочет увидеть наивность детективов, без садизма, секса и гангстеров?
Мы снимаемся в доме, построенном внутри павильона. Здесь улица, мостовая (отлитые из резины выпуклые булыжники, по которым едут лошади и фиакры). Я живу в доме 221 б на Бейкер-стрит. Внутри интерьеры начала века. Художник сделал это весьма интересно. Здесь целая квартира — столовая, спальня, деревянные лестницы с балюстрадами. Здесь комнаты мистера Холмса и мистера Ватсона, буфетная. Уют английского быта начала века. Моя роль — это отдельные реплики по всей картине. Мое присутствие тут так же необходимо, как часы в столовой или фигурные медные подсвечники. И я сама ощущаю себя не персонажем, а предметом, неотъемлемой частью этой обстановки.
Камин пылает, Холмс сидит в вольтеровском кресле. В углу на полу стоят большие старинные часы, на стенах старые гравюры с видами Лондона, в витринках под стеклом — коллекции бабочек. Я — квартирная хозяйка и экономка Шерлока Холмса. Меня затягивают в корсет в восемь часов утра, так что дышать уже почти нельзя. Но это ерунда, все можно, и будешь дышать всю смену, как миленькая. На мне длинное платье по моде того времени, широкий кожаный пояс с кошелечком на нем и связкой ключей. Парикмахер Люся сделала мне очаровательную прическу. Волосы когда-то блондинки, а теперь седой дамы, легкие и пушистые, уложены просто и замысловато.
Съемка еще не началась. Устанавливают свет. Я разгуливаю по своим комнатам, стою на маленьком балкончике, у лесенки, десять ступенек которой ведут в столовую. Невольно любуюсь интерьером своей столовой. Большой овальный стол покрыт узорчатой тканой скатертью. Стулья старые (чиппендейл, что ли?). Перед камином удивительный экран. Это невысокая трехстворчатая ширма красного дерева, в которую вставлены толстые бемские стеклышки с фасетками, в медной оправе. Почему-то стекло хорошо защищает от огня, и в то же время видишь пламя камина. Народу в столовой сейчас много, каждый занят своим делом: рабочий вешает барометр, костюмер застегивает высокую, под горло, жилетку мистеру Ватсону (В. Соломин); гример причесывает мистера Холмса, который, не обращая на это внимания, повторяет роль. Ставят мебель. Негромкий говор, вопросы по делу, замечания, просьбы. А над всем этим громкие голоса — указания осветителям. Слышу их только я и запоминаю:
— Игорь, поверни. Дай задний фон.
— 12-3 Включи!
— Выключи корыто!
— Нина, второй шевели, дай 1-12.
— Так нельзя! Полосы пойдут по комнате.
Я слушаю как будто голоса из космоса: людей не видно, они где-то в темноте, около своей аппаратуры.
— Ребята, уголечки проверьте наверху!
— Игорь, у тебя не синий? Включи все!
— Надо поманипулировать!
— Убери с барометра. Подними выше.
— Опять бликует!
— Вот этот не достает.
— Шторки давай! Перекоси!
— Олег, гони уже!
Когда от осветительных приборов в комнате становится нечем дышать, я выхожу в маленькую прихожую, где вижу распахнутое окно на улицу и кресло перед ним. И я поддаюсь иллюзии, опускаюсь в кресло у раскрытого окна, чтобы подышать «свежим» воздухом, и тут же вижу установленный за окном огнедышащий «Марс» (осветительный прибор): окно открыто в павильон, а прибор с особым фильтром заливает комнату закатным солнечным светом.
— Рине Васильевне приготовиться!
Я вхожу в столовую:
— Ужасное преступление на Брикстоун Роуд, сэр! — говорю я и кладу на стол свежие газеты, даже «Times» того времени (бывало и так в истории киносъемок, что ОТК на просмотре в руках чиновника чеховского времени мог рассмотреть «Комсомольскую правду»).

Это часть мемуаров Рины Зеленой "Разрозненные страницы".

Уже совсем бегу в магазин, и приперло сказать, что вот эта последняя поломка - какой-то апофеоз, когда от дома и так ничего не осталось, а он все рушится и рушится.

Как-то уже по ходу дела - люди выложили проект будущего шерлокианского календаря, где и памятные даты и цитаты из Канона и просто события из мира ШХ

Художник Владислав Чахурский

***

Со вчерашнего вечера пытаюсь написать пост. Но пишу и удаляю, по прошествии времени понимаю, что все это лишнее и говорить об этом не стоит.

А если в двух словах, то порадовало, что кто-то заглядывал в старые посты с комментариями. Понастальгировала по этому поводу. Ну, и мне все же жаль, что все это безвозвратно ушло... Скажу честно, вот мне все время хочется дать какие-то цитаты, но я все больше понимаю, что oscary права - кому надо и интересно, тот повсюду зайдет и все найдет сам, а тыкать кого-то носом и навязывать свой восторг и какую-то информацию не стоит. Здесь все это есть и уже давно.

На дайри опять поломка, но админы уже и так разрушили все, что можно, поэтому теперь все это уже значения не имеет. Рушиться особо уже нечему.

Еще немного посетую. Заканчивая "Сцену", я с надеждой думала, что возврат к фикам Westron Wynde и в частности , к "Злостной клевете", вдохнет в этот дневник струю свежего воздуха и была очень интересна реакция тех, кто пришел уже после того, как я все эти фики временно отложила. Оказалось все строго наоборот и "Клевета" проходит почти совсем незамеченной (ну, то есть я, конечно, примерно знаю, кто ее читает). Все это не очень очень весело, но что есть, то есть.

Тем не менее, я, видимо, больше для себя запишу кое-какие мысли относительно рассказов Westron Wynde

Вчера на работе переводила ее в четыре руки) Брала с собой листы "Злостной клеветы". Перевела, правда, только один лист, но и то неплохо. Лестрейд там, как всегда поднял настроение)
А зале взялась переводить рассказ все той же Westron Wynde, опубликованный в 22 выпуске сборников Дэвида Маркума под именем С.Ф.Беннетт - не знаю, настоящее это ее имя или тоже псевдонимом, она и "Дневник Майкрофта" и еще несколько книжек под ним опубликовала. Рассказ собственно называется "Ужас Тэнкервиля" и взялась я за него еще и из интереса, насколько он может быть связан с ее "Тэкервильским леопардом". Ну, и пока, похоже, вообще не связан. Но , переведя страницы четыре, сделала для себя кое-какие выводы.
Видимо, с одной стороны, она все же решила, что ее Сага о молодом Холмсе у читателей может "не пойти", хотя, возможно, я и ошибаюсь. Но мне, в любом случае, жаль, что с сайта она их удалила и на том дело и кончилось, хотя я понимаю, что идея, что их кто-то издаст, ее страшно возмутила. Как бы там ни было, а вот эти фики о молодом Холмсе пока канули в лету и присутствуют тут, у меня, совершенно чудом, и конечно, совершенно нелегально.

Но что хочу сказать. В "Ужасе Тэнкервиля" она соединила классическое изложение Уотсона и тот самый, хорошо знакомый мне голос молодого Холмса. Все выглядит совсем, как в "Глории Скотт" или в "Обряде Месгрейвов", когда Холмс рассказывает Уотсону о своем старом деле. Но тут , как я сказала, была как бы ниточка, соединяющая юного Холмса из прежних ее вещей и Холмса зрелого, который рассказывает о тех временах. При этом сохраняется та же его язвительность, те же живые и жизненные отношения между братьями Холмс и плюс еще Уотсон иногда вставляет что-то от себя. Пока идет очень хорошо

Пока сижу-ваяю перевод, напишу таки книжные посты.

И для начало вот это. Из продвинутых шерлокианцев только ленивый еще не запостил этот новый выпуск "Шерлок Холмс Мэгэзин"



Конечно, тут одна обложка чего стоит), но она тут не просто так, а потому что там очень важная статья. Как я понимаю, о той трагичной ситуации, когда решалось, какому сериалу быть: с Холмсом-Бреттом или с Холмсом-Ричардсоном. Нет, я, конечно, понимаю,что там своя политика, но вот кому бы помешало, если б было два прекрасных сериала, вместо одного. А дело ведь, кажется, до суда дошло... Короче, животрепещущая тема и журнал очень ценный.




Выглядит это обычно так. Выкладывает его тот же дорогой немецкий товарищ Стефан, а ему в ответ: а где, где можно найти этот журнал?!
И мне уже пришло редакторское письмо) Не забудьте купить наш новый выпуск!

Как раньше писали, бросайте все и идите покупать. Вот у меня был такой порыв, но, увы, все не так просто