Антон Пик

В общем, сейчас это уже записи за последние два дня.



Должна разобрать елку(сейчас уже все убрала). И надо сделать кое-какие сканы.(сделала) Мелькала мысль, что надо бы делать сканы всего неоцифрованного архива, но это уже в самом худшем случае.

Сейчас мне скажут, вернее, подумают, что у меня семь пятниц на неделе, но вот как-то меня охладило, что мой пост с Эксельсиором прошел совершенно незамеченным. Вернее, это такая многозначительная тишина. И я рада сейчас, что в свое время мы здесь об этом говорили и благодаря этому у меня нет ощущения, что это я одна настолько безумная.
Но вот за что еще благодарна ЖЖ, так это за то, что смогла забить на полное молчание здесь, могу днями не проглядывать статистику, а проглядываю чисто от нечего делать. И меня дайри отпустило. Я уже не схожу с ума, проехали. Могу неделями ничего не писать, этого все равно никто не заметит, а значит, в этом нет смысла, кроме как только, если мне очень припрет. Но этого тоже нет, и это уже такой замкнутый круг. Писала, когда знала, что ждут. И не только на словах... А сейчас просто... захотела - написала.

Начала потихоньку слушать подкаст "Я слышу о Шерлоке повсюду". Продвигается тяжело, а я хочу не просто понять о чем там, но и сделать для себя адекватную запись. Субтитры на ютубе, конечно, очень автоматические. То, что слышится "Скарлатти", на самом деле, Скотт Монти. М-да....Но дорогу осилит идущий. Хотя это все будет очень не быстро.

А вот сейчас горжусь, что въехала, что там не Dan and Riacco, а Дэн Эндриакко)

***
Пишу уже сегодня. В последние два дня было ощущение какой-то лени и нежелания вообще куда-то лезть. "Проклятие ШХ" в какой-то острой форме. Перегнула палку и все, ну, оно не может же продолжаться вечно, оно даже в детстве столько не длилось. А здесь сильно повредила блокировка Архива, и вот эта полная тишина, да и возраст, наверное... Я все же чертовски устала.
Короче, была мысль забить на все вообще. И в ЖЖ и везде. В ЖЖ особенно это остро чувствуется, когда тебе ставят лайки за какие-то "простые" посты, смысл которых "Холмс - это хорошо". А когда об этом "хорошо" ты начинаешь говорить конкретно, то люди не понимают. И ты понимаешь, что тема "Холмс и Наполеон" там точно не пройдет. И тебе при всем при том не так уж трудно просто остановиться.
Я ничего больше в ЖЖ не пишу, особенно после того, как один товарищ с восторгом заявил, что Бретт для него главный Холмс, а потом большое интервью Бретта болталось там совершенно незамеченное. А я не могу не делать выводы... Короче, никакой драмы, и я просто хотела забить.
Но голоса Мироздания никто не отменял. И внезапно это самое ЖЖ вернее, его админы, или как там это называется, с какого-то перепугу решили прорекламировать мой совершенно проходной пост про "Марию Антуанетту". Я вообще сижу , никого не трогаю, да и выложила его просто по ходу дела, а тут опять потянулись люди, да еще и с просьбами что-то посоветовать. И я тут внезапно уже какой-то "спутник кинозрителя".
Поневоле вспомнишь и Дойля, и Бретта, и даже Рэтбоуна. Show must go on. А там как пойдет.

Эту статью перевела на работе еще до праздников. Но было много всякого разного плюс она написана так коряво, что только сейчас она приобрела относительно приличный вид. Но лишь относительно. Статья, возможно, спорная, но точно интересная. А все спорные места объясняет то, что написана она в духе Большой игры. Но в тексте осталось немало корявостей и каких-то практически непереводимых мест. Оставлю все, как есть, что могла - отредактировала.

Статья из третьего выпуска за июль 1946 года Baker Street Journal

Хафиз и Гораций, Хакстейбл и Холмс
Моррис Розенблюм



С начала нынешнего столетия, по причинам, очевидным для любого читателя Священных писаний, ни один коллекционер произведений Горация и Горацианы не считает свою коллекцию полной, если в нее не входит экземпляр первого и единственного издания "Комментариев к Горацию" английского школьного учителя, Торникрофта Хакстейбла, магистра, доктора философии и т.д. Эту редчайшую из всех книг Горацианы настолько трудно найти, что многие коллекционеры были бы готовы расстаться с Альдином или великим Крукиусом 1578 года, обменяв их на нее.Какая польза от Эльзевиров и Плантенов, безупречных Баскервилей и безукоризненного Пайна, если не хватает самого краеугольного камня библиотеки Горация?
Не так давно, когда я во время отпуска бродил по Пенсильвании, то направился в шахтерский городок Вермисса в поисках нескольких брошюр о жизни и временах Чистильщиков. Представьте мое изумление, когда я заметил в магазине, торгующем старой мебелью и антиквариатом, небольшой томик форматом в 1/8 листа в красном тканевом переплете с надписью "Комментарии к Горацию" на корешке. Поспешно, чтобы скрыть свое волнение, я заплатил требуемые десять центов и помчался в меблированные комнаты Молли Магуайр, чтобы в тихом и укромном месте осмотреть свое сокровище.
Сначала я был разочарован, узнав, что мне в руки попало не первое издание, а доселе неизвестное мне исправленное издание, напечатанное частным образом в издательстве "Прайори Пресс", Мэклтон, Халламшир,1904 год, распространяемое только по подписке. Однако, читая предисловие, я вскоре обнаружил, что держу в руках нечто более ценное для исследователей Канона, чем даже первое издание. Читатели разделят мой энтузиазм, если только у них хватит терпения прочитать предисловие. И следует помнить, что доктор Хакстейбл был высокопарным человеком.

Предисловие гласит: “После публикации моих «Комментариев к Горацию»,- которые, полагаю, были благосклонно встречены разборчивыми исследователями творчества венецианского барда, ободренный добрым приемом, оказанным читающей публикой моим скромным исследованиям творчества этого горячо любимого поэта, я предложил посвятить себя параллельному изучению жизни Катулла. Однако, мои исследования были прерваны настойчивыми просьбами многих поклонников современного героя, некоего Шерлока Холмса, о том, чтобы я выпустил брошюру с изложением дополнительных сведений, касающихся расследования, проведенного мистером Холмсом в Скалистом краю, в котором я сыграл невольную роль. Я уверен, что мои сочувствующие и понимающие читатели отнесутся снисходительно к моим колебаниям и нежеланию добавлять какие-либо подробности к рассказу о печальных событиях в школе-интернате и в Холдернесс-холле, которые помощник и летописец мистера Шерлока Холмса, доктор Джон Х. Уотсон, счел нужным сообщить нетерпеливой и любознательной публике. Более того, я не только должен помнить о чувствах его светлости, герцога Холдернессского, покровителя и благодетеля школы-интерната, чье нежелание дальнейшей огласки я глубоко уважаю, но, кроме того, чувствую себя неподходящим для этой задачи, поскольку моя жизнь прошла в академических рощах вдали от суматохи этого беспокойного мира, и мои литературные склонности вели меня не к кровопролитию и угрозам, буре и ярости повествования об убийстве и скорби, но к более мягким темам, вдохновленным Музами Камен.
Однако, поскольку в моих «Комментариях о Горации» есть глава о ссылках на Горация, сделанных частными людьми в ходе их общественной жизни, что говорит о неувядаемой весенней свежести вечного поэта, я подумал, что недурно было бы бросить на них новый взгляд, включающий критическое исследование использования нескольких строк, взятых из Горация и процитированных в рассказе доктора Уотсона, известном как "Этюд в багровых тонах". Таким образом, я надеюсь удовлетворить как любителей Горация, так и мистера Холмса, которых, как мне стало известно из множества писем, очень много. Наконец, я приношу свою благодарность бесчисленным корреспондентам, которые проинформировали меня о появлении горацианской цитаты в произведениях доктора Уотсона, и я заверяю их в своем удовольствии от чтения остальных его работ в поисках других свидетельств приведения классических ссылок”.
От этого захватывающего предисловия я перешел к остальным «Комментариям к Горацию» Хакстейбла. Я быстро просмотрел его советы школьным учителям о том, как научить юного ученика понимать основную философию Горация, раздел, который доказывает, что при всей своей величественности, напыщенности, самообладании и флегматичности доктор Хакстейбл был очень отзывчивым учителем. Отложив до другого раза чтение того, что обещало быть очень интересным материалом, особенно той части, которая описывает чтение Горацием романтических "таинственных рассказов", привезенных из Греции, я перелистывал страницы, пока недошел до последней главы, переработка которой послужила поводом для нового издания. Эта глава носит обстоятельное название: “Об использовании горациевских цитат в общественной жизни с толкованием уместности таких цитат: дополнение и правомочность некоторых примечательных негорациевских цитат”.
И вот Шерлок Холмс и, благодаря его отраженной славе, доктор Джон Х.Уотсон занимают свое истинное место в английской истории наряду с такими титанами, как Питт, Берк, Фокс, Шеридан и Гладстон. Хакстейбл углубился в изучение записей речей, произнесенных в Палате общин, и нашел бесчисленные примеры использования классических цитат великих ораторов, которые использовали мудрость древних не только как доказательство учености, но и как оружие остроумия, с помощью которого они опровергали аргументы оппонента.
Далее следует locus classicus (основное свидетельство по данному вопросу) для всех знатоков Канона, обсуждение цитаты из Горация в том виде, в каком она появляется в заключительных строках "Этюда в багровых тонах".
“В наше время, - пишет доктор Хакстейбл, - первые главы Первой книги (строки 66 и 67) были написаны джентльменом с претензиями на классическую ученость, доктором Джоном Х. Уотсоном, другом и соратником выдающегося логика, мистера Шерлока Холмса”.
Очевидно, что доктор Уотсон не произвел впечатления на доктора Хакстейбла, хотя он восхищался Холмсом и уважал его, и всегда называл его “мистер Холмс”. Еще более очевидно, что ученые тех времен, подобно поэту А. Э. Хаусману, использовали очень резкие выражения, критикуя взгляды своих оппонентов, ум которых по их мнению уступал их собственному.
Здесь я прерву доктора и сам попрошу снисхождения читателей. Пожалуйста, обратите внимание, что доктор Хакстейбл утверждает, что цитату из Горация процитировал не Холмс, а Уотсон.
В этом пункте он, похоже, не согласен с выводами более поздних ученых, Говарда Коллинза и Роберта Кейта Ливитта. Первый из них в своей блестящей статье “Экслибрис Шерлока Холмса” (в сборнике «Профиль при свете газовой лампы»), а второй - в не менее блестящем исследовании “Монеты в сундуке, или фискальный Холмс” (в сборнике «221Б: Исследования о Шерлоке Холмсе) заявляет, что это Холмс цитировал Горация. Как бы предвосхищая эту текстологическую проблему, доктор Хакстейбл говорит несколько слов о чистоте текста Канона.
“Ценность цитирования, – позволим мы продолжить доктору Хакстейблу, - зависит от ее уместности и применения к обстоятельствам, при которых она используется. Даже самый отсталый в интернате ученик быстро поймет, что использование доктором Уотсоном строк из Горация было несвоевременным, неуместным и неудачно подобранным.
Некоторые защитники доктора Уотсона высказали мнение, что цитату использовал мистер Холмс, а не Уотсон. Скажите, пожалуйста, каким изданием пользуются эти клеветники на мистера Холмса? Ни в одном доступном мне издании я не смог найти указания на то, что цитата принадлежит мистеру Холмсу. Если есть какие-либо издания, которые ложно приписывают мистеру Холмсу использование строк из Горация, они нуждаются в исправлении, и ни один современный Скалигер или Бентлини ни единого мгновения не колебался бы, чтобы внести необходимые текстовые изменения”.
Здесь ученый потерял самообладание, став несколько непоследовательным и прибегнув к примечательному анаколуфу.
“В какое бездонное невежество погружаются те, кто осмеливается утверждать, что человек с точным умом мистера Холмса - ах, каким классическим ученым он мог бы стать со своей любовью к точности в мелочах, как легко он разгадал бы тайну скрытых величин, как он собрал бы воедино фрагменты Сафо, как он распознал бы песню, которую пели сирены;воистину, литературный мир лишился редкой фигуры, когда он решил посвятить себя искусству расследования - повторяю, человек с таким точным и логичным умом, как у мистера Шерлока Холмса, никогда бы не процитировал обсуждаемые строки в тот момент, когда они были процитированы.
“Темой Первой сатиры, как известно каждому читателю, является недовольство человечества, которое часто выражается в зависти к чужой участи. Гораций критикует тех людей, которые думают, что добиваются успеха, соперничая со своими соседями в накоплении богатства.
Он предостерегает людей от стремления просто копить деньги. Однако, они не прислушиваются к его предостережению, поскольку верят, что ни один человек не может обладать достаточным для него богатством, поскольку о человеке судят по тому, что у него есть.
Пусть такие люди цепляются за свое убожество, обвиняет поэт, ибо они подобны богачу, который встретил насмешки толпы выражением самодовольства:

Populus me sibilat, вmihiplaudo
Ipse domi, simulacnummoscontemplarвarca.

(‘Пусть их освищут меня, говорит, зато я в ладоши хлопаю дома себе, как хочу, на сундук свой любуясь.)

Этими словами доктор Уотсон пытался утешить мистера Холмса, когда последний, очевидно, был огорчен, что господам Лестрейду и Грегсону возносили хвалу за поимку Джефферсона Хоупа, в то время как блестящая работа мистера Холмса была проигнорирована прессой. Поскольку он еще не очень хорошо знал мистера Холмса, достойный доктор не понимал, что мистер Холмс играл в эту игру ради искусства, а не ради общественного признания, и его мало заботила жалкая реклама кричащих сенсационных заголовков. Несмотря на то, что мистер Холмс рассмеялся, говоря об этом, всегда доверчивый доктор Уотсон не совсем понял, что мистер Холмс шутил, когда воскликнул: "Вот для чего мы создали весь этот Этюд в багровых тонах: чтобы обеспечить им достойную награду“.
"Эрудиция доктора Уотсона была далека от совершенства. Он просит мистера Холмса довольствоваться ‘сознанием успеха, подобно римскому скряге’. Ну, надо же римскому! Каждый школьник знает бессмертную фразу Томаса Бабингтона Маколея, что Гораций говорит не о римском скряге, а о богаче из Афин! представителе общества "грязных богачей" – поразительно удачные фразы Горация имеют современный оттенок. Athenis sordidus ac dives (Афинянин богатый и гнусный)-это слова поэта. Интересно, думал ли Гораций о Тимоне Афинском, но, конечно, я не должен обременять своих читателей экскурсом в этот момент, поскольку мы говорим о мистере Холмсе. При его обширных знаниях скрытых пружин классической литературы он, конечно, никогда бы не допустил такой ошибочной цитаты.
Намек Уотсона на то, что скряга наслаждается видом своего богатства, должно быть, причинил боль мистеру Холмсу, который не был ни богатым, ни скупым; он был беден, когда Уотсон впервые встретил его, и все еще был не богат годы спустя, встретившись с герцогом Холдернессом.
Поскольку доктор Уотсон получал пенсию, когда познакомился с мистером Холмсом, и, по-видимому, ему не приходилось зарабатывать себе на жизнь, в то время как мистер Холмс находился в стесненных финансовых обстоятельствах, фраза о "богатом афинянине" была неделикатностью, которая не была очевидна прямолинейному доктору Уотсону, но которая, должно быть, оскорбила более чувствительного мистера Холмса. Более того, мистер Холмс, несомненно, не стал бы, будучи безденежным новичком в деле своей жизни, ссылаться на несуществующее богатство как на оправдание отсутствия известности и доверия, и он, в силу своего по сути артистического темперамента, не стал бы рассматривать накопление богатства как компенсацию за отсутствие признания со стороны прессы. Я призываю в свидетели самого мистера Холмса, который заявил в Знаке четырех: "Я не ищу славы. Когда мне удается распутать дело, мое имя нефигурирует в газетах. Я вижу высшую награду в самой работе, в возможности применить на практике мой метод.»

(Доктор Хакстейбл проигнорировал комические протесты , сделанные Холмсом ранее в «Этюде в багровых тонах»: “Предположим, я раскрою суть дела , но можете ли вы быть уверены, что Грегсон, Лестрейд и Компания не прикарманят все заслуги?” и “Пропали все их надежды на шумную рекламу”. Уотсон сам вскоре узнал, что «Холмс любил свое искусство» (Морской договор). Для доказательства смотрим различные фрагменты Канона. Особенно , «Голубой карбункул»: «Его разрешение само по себе награда»; «Пестрая лента»: «Работая из любви к искусству,..» и «Сама моя профессия и является для меня вознаграждением»; «Медные буки» : «Какое дело публике…?»; «Дьяволова нога» …. «Его гордой душе претили восторги толпы…»; «Чертежи Брюса Партингтона»: «Я играю в игру ради самой игры». Статистика, предъявленная Холмсом инспектору Форбсу в «Морском договоре» показывает, что его имя упоминалось только в четырех из последних расследованных им пятидесяти трех дел, и Холмса, похоже, не смущало, что его заслуги припишут себе другие. Ибо его финансовый статус в период цитирования Горация: « У меня уже была довольно значительная, хоть и не очень прибыльная практика» (Обряд дома Месгрейвов))

Внутренние доказательства также свидетельствуют против соответствия стихов действительности. Публика знала о скряге и освистывала его. Желал ли Холмс такой славы? Наверняка, доктор Уотсон был не настолько небрежен, чтобы воспринять слово «sibilat», в другом его значении «свистеть». Интересно, думал ли он о новом странном обычае, возникшем в лондонских мюзик-холлах, как я узнал из прессы, вульгарном обычае – свистеть исполнителям, демонстрируя одобрение? Это выдвигает новую проблему критического пересмотра текста, которая выходит за рамки данной главы. Или, возможно, доктор Уотсон говорил метафорами и сравнивал блестящие достижения мистера Холмса с золотыми монетами скряги? Но, как указал нам Гораций, золотые монеты были ложным мерилом успеха, и люди свистели, чтобы показать, что они думают о таком успехе.
Люди, однако, не знали о способностях мистера Холмса, и именно это, по словам доктора Уотсона, раздражало великого логика. Здесь цитата, безусловно, неверна: проверьте ее любым способом, и она все равно покажется ложной. В любой интерпретации и при любых непредвиденных обстоятельствах очевидно, что эта цитата, произнесенная в критический момент истории является оплошностью.
“Возможна и другая интерпретация”, - продолжает доктор Хакстейбл, и действительно увлекательно наблюдать, как ученый исследует каждый аспект и не оставляет ни одной части проблемы неисследованной.
“Доктор Уотсон, возможно, проявлял зависть и досаду. Сравнивая великолепные деяния мистера Холмса с безвкусными монетами,убогим эталоном успеха, он лукаво намекал, что на самом деле мистер Холмс не совершил ничего выдающегося. Мои читатели должны помнить, что доктор Уотсон уже выдал себя, когда назвал “дикой чушью” величайший труд по логике со времен Аристотеля, а именно "Книгу жизни", еще до того, как узнал, имя его автора. Страдая от неловкой ситуации, он решил, что больше не попадется, но все еще не мог понять искусного мышления мистера Холмса, а потом он был еще более оскорблен тем, как мистер Холмс очернил Дюпена и Лекока, легкомысленно назвав «хвастовством» точную идентификацию мистером Холмсом отставного сержанта морской пехоты, и, наконец, , доктор Уотсон решил выразить свой скептицизм в незнакомых терминах. Полагая, что мистер Холмс не знаком с латинскими авторами, о чем свидетельствует список интеллектуальных возможностей мистера Холмса, составленный доктором, Уотсон подумал, что он завуалирует свое презрение, прибегнув к цитате из Горация.
«Человеческий разум работает медленно», как сказал Берк, и ум доктора Уотсона работал немного медленнее обычного, пока частично не утратил свою неповоротливость из-за долгих лет общения с острым, как бритва, интеллектом мистера Холмса. В то время доктор Уотсон еще не раскрыл всей полноты знаний мистера Холмса и не знал, что последний прекрасно понял его намек. Из моих бесед с мистером Холмсом в Скалистом краю я знаю, что он прекрасно знаком с произведениями Горация. На самом деле, он высказал несколько замечаний о Горации и природе, которые я, не колеблясь, включил в эту главу и за которые выражаю здесь публичную признательность.
Мистер Холмс был слишком джентльменом, чтоб в тот момент поправить доктора Уотсона. Он полностью отдавал себе отчет в бестактности Уотсона, но выжидал, пока не сможет доказать Уотсону, что знает латинский гораздо лучше. Для человека, столь начитанного в классической литературе, как Холмс, знание Горация было самым обычным делом. Даже мальчики в школе-интернате должны разбирать каждое слово Первой книги «Сатир» и выучить все значимые отрывки. Мистер Холмс понял, что доктор Уотсон запомнил только избитую цитату, отголосок школьных дней, и что он применил ее несколько не к месту. Когда мистер Холмс хотел процитировать что-то из латыни, он выбирал более эрудированные цитаты, ибо никто не забудет его самый меткий и абсолютно удачный выбор фразы из "Агриколы" Тацита (глава 30, 4) "Omne ignotum pro magnifico", которой он охарактеризовал неспособность мистера Джабеза Уилсона оценить его логику в «Союзе рыжих».
“Вскоре после инцидентов, описанных в "Этюде в багровых тонах", мистер Холмс тонко и незаметно, с большим тактом и деликатностью сообщил Уотсону, что он все помнит. «У Хафиза столько же мудрости, как у Горация, и столько же знания жизни», - утверждает он в конце дела ”Установление личности».
Доктор Хакстейбл так разволновался, что его напыщенность начала покидать его. Он даже пропустил несколько “мистеров”.

“Touche, Уотсон, touche”, на бумаге эти слова выглядят довольно смешно.

«Конечно, Холмс сделал это сравнение не для того, чтобы принизить Горация,которого он однажды назвал мне в интернате мудрейшим из древних. Нет, он, наконец, расплатился по счетам, дав Уотсону понять, что не забыл, как доктор неудачно использовал отрывок из любимого автора. Это был мягкий, но от того не менее эффективный удар рапирой, поскольку Холмс не любил хвататься за кузнечный молот, когда надо было колоть орехи. Шерлок Холмс всегда был ученым и джентльменом. После этого Уотсон больше не цитировал латынь.”
Так заканчивается вклад доктора Торникрофта Хакстейбла в сферу высшей критики в Священных Писаниях. Поразительно, как эти любители древностей могут быть одновременно беззаботны и как серьезны, как напыщенны и как оживленны в своих текстологических исследованиях. Интересно, был ли «Катулл» среди тех книг, что уронил старик-библиофил, когда на него наткнулся доктор Уотсон, и если был, не оказался ли он позже в библиотеке доктора Хакстейбла в его школе-интернате? Если так случилось, то у доктора Хакстейбла были основания гневаться на достопочтенного Уотсона. Истинному любителю книг, доктору Хакстейблу не понравились бы потрепанный переплет и порванные углы страниц. Коллекционеру настоящих раритетов лучше отвергнуть Библию Гутенберга и сосредоточиться на поисках наиболее дефицитных изданий, которые будет значиться в каталоге, как


ХОЛМС, ШЕРЛОК – Катулл, книга форматом в 1/8 листа, с синей тканевой обложкой,неплотно прилегающим переплетом, потрепанными углами, без указания места и года издания, УНИКАЛЬНАЯ. На форзаце надпись, сделанная ручкой с широким наконечником человеком крепкого телосложения: “Шерлок Холмс - настоящему ученому, доктору Торникрофту Хакстейблу, в знак признательности за дорогу к 6000 фунтам стерлингов».

К сожалению, здесь же в каталоге значится слово, самое печальное для коллекционера, стремящегося заполучить недостижимое: ПРОДАНО.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Относительно рождественский рассказ из рождественского опять таки сборника Маркума. Ну, и да, стало традицией, что Рождество сочетается с темой "Холмс и дети". Скажем прямо, не самый захватывающий рассказ, но определенно не лишенный интереса.

Дело пропавшей «нерегулярной»
Эми Томас

- Мистер Холмс, Экклз нигде нет.
Именно этими словами бесстрашный капитан Нерегулярных отрядов моего друга приветствовал нас однажды утром за три дня до Рождества. Уиггинс слегка подался вперед, привстав на цыпочки, горя желанием поделиться новостями и выпячивая грудь от важности этого сообщения.
Холмс спокойно окинул его взглядом.
- Сколько уже времени?
- Три дня.
- И ты поступил как обычно?
Уиггинс кивнул.
- Дважды проверил все места.
- А что насчет ее матери?
Я прислушивался к этому разговору с чувством, которое, как мне хотелось бы думать, было вполне обычным беспокойством, но услышав неожиданное притяжательное местоимение, я смерил своего друга подчеркнуто неодобрительным взглядом.
Уиггинс, тем временем, поднес руку ко рту, делая вид, будто пьет.
- Она не в том состоянии, чтобы замечать, кто есть дома, а кого нет.
- Спасибо, Уиггинс, - сказал Холмс. -Я вижу, ты замерз и ничего сегодня не ел. Сходи и возьми что-нибудь у миссис Хадсон, пока я соберу свои вещи.
Мальчик побежал выполнять это распоряжение, а мой друг поднялся и стал укладывать небольшой саквояж.
- Если бы только взрослые так легко внимали голосу разума, как дети, - пробормотал он, в то время как за закрытой дверью я услышал, как ужасалась миссис Хадсон при виде мальчика, разносящего по дому грязь со своих башмаков.
- Холмс, - резко спросил я, - прав ли я, предполагая, что Экклз - девочка?
читать дальше
- Да, - коротко ответил он.
Мое негодование только возросло.
- Я понимаю, почему помощь этих детей полезна в вашей работе. Правда, понимаю. Я даже говорил, что с вашей стороны было благородно предоставлять им такой заработок. Но девочки, Холмс? Это противоестественно.
Мой друг остановился и мгновение пристально смотрел на меня, как будто прикидывая, как лучше поступить.
- Я мог бы сказать вам об умении и способностях многих женщин, таких как наша домовладелица, которые простираются далеко за пределы их положения, но сейчас я расскажу вам о Марии Экклз, которой всего десять лет. Уиггинс привел ее ко мне два года назад. Ее с матерью только что вышвырнули из жалкого помещения, которое они снимали на крыше аптеки, за неуплату арендной платы, которую владелец требовал с них за проживание в кишащем крысами чулане. Отец бросил их давным-давно. До того, как выпивка стала ее единственным занятием, мать при помощи своей красоты зарабатывала на жизнь себе и дочери. Когда Мария пришла ко мне, они обе едва не замерзли до смерти. Я платил ей достаточно, чтобы снимать комнату, и она стала частью моей команды. Она, безусловно, такая же умная, как мальчики, и даже умнее некоторых из них. Но гораздо важнее то, что благодаря той плате, что она получает от меня, у них с матерью есть крыша над головой. Должен ли я был позволить им голодать, Уотсон, или оставить их на милость общественной благотворительности, что примерно одно и то же?
Я покачал головой.
- Конечно, нет.
Он продолжил:
- Да, Уотсон, я нанимаю девочек. Они хорошо работают,и плата помогает им выжить так же, как и их коллегам мужского пола.
Излишне говорить, что слова моего друга заставили меня замолчать, и я кивнул в знак согласия.
-Вы совершенно правы.
- Да, - сказал он. – Я прав.
Как раз в этот момент в комнату ворвался Уиггинс, возбужденный едой и вниманием к своей персоне.
- Вот, надень это. - Холмс протянул ему один из своих джемперов, и мальчик надел его поверх рубашки, закатав слишком длинные рукава и накинув поверх него свою поношенную куртку, и стал похож на маленького старичка. Казалось, он не имел ничего против. Как обычно, он смотрел на нас обоих дерзким взглядом.
- Сначала мы пойдем к этой комнате, - резко сказал Холмс.
- Я знал, что вы это скажете, - сказал наш юный посетитель. - Я был там, но, конечно, вы найдете больше, чем я.
На мгновение он опустил взгляд.
- Я бы не стал из-за этого переживать, - сказал мой друг, обматывая шею шарфом. - У тебя еще много времени, чтобы этому научиться.
Я последовал за ними на улицу, плотнее закутываясь в пальто от холода. Мое относительно короткое знакомство с Холмсом подразумевало, что большинство других детей еще не прониклись ко мне теплотой, но частые посещения Уиггинса укрепили наши отношения. Он был необычным ребенком, развитым не по годам, немного дерзким, но необычайно способным вожаком. Я не представлял, что он может пойти по стопам Холмса, хотя он, безусловно, быстро освоился с работой. Ему гораздо больше подходила профессия адвоката, где нашла бы применение его способность понимать людей и, по мере того как он становился старше, скорее всего еще и, манипулировать ими. У меня самого было мало опыта в подобных вещах, но мой разум был гораздо менее склонен к предположениям, чем ум того, кто делил со мной квартиру.
Как и следовало ожидать, Уиггинс, привыкший передвигаться по городу в такой поношенной обуви, что ходил практически босиком, был в восторге от новой перспективы прокатиться в кэбе. Он уселся в кэбе между Холмсом и мной, засыпая нас вопросами об экипаже и лошади, на которые Холмс невозмутимо отвечал. Как уже было мне известно, он считал, что любопытство у детей и подростков - замечательное качество, которое следует поощрять на каждом шагу. Я не имел ничего против, но мне все равно было странно видеть, как Шерлок Холмс проявляет предельное терпение, имея дело с людьми самого разного толка.
Через полчаса мы добрались до сомнительного вида аптеки. Всебыло именно так, как я себе и представлял, - учитывая печальные обстоятельства Экклз и ее матери -, вкупе с облупившейся краской, наполовину выцветшей вывеской, предлагающей сомнительные “Лекарственные средства”, и окнами, покрытыми толстым слоем грязи. И я невольно подумал, что все это место в духе Диккенса, как нельзя более соответствовало обстоятельствам, учитывая это время года.
При входе нас приветствовал Икер, внешность которого никоим образом не являлась воплощением относительно приятного стереотипа сухопарого и хитрого хозяина. Это был дружелюбно улыбающийся, приятный на вид, крепко сложенный мужчина, которому, как я предположил, было около сорока лет.
- Могу я помочь вам с выбором товара, джентльмены?
Как раз в этот момент он увидел Уиггинса, который вошел следом за Холмсом, и лицо его в ту же минуту приняло исключительно злобное выражение.
- Я сказал, чтоб ты не смел возвращаться сюда, гадкий мальчишка, - прошипел он. – Оставь этих джентльменов в покое, или я отхожу тебя метлой.
Он посмотрел на нас так, словно намеревался извиниться за то, что нам докучало столь низкое существо,но обнаружил, что Холмс смотрит на него с побелевшим от ярости лицом. Мне еще очень мало приходилось видеть своего друга по-настоящему рассерженным, но я знал характерные признаки этого. Он был не из тех, кто позволял другому человеку лишить себя самообладания, но, когда его охватывал гнев, он был неумолим.
- Этот мальчик у меня на службе, - холодно сказал он. - У меня нет намерения стать клиентом вашего жалкого заведения, но я хотел бы получить доступ в комнату наверху, где проживают миссис Экклз и ее дочь.
С минуту у хозяина был такой вид, словно он готов был обрушить свой гнев на моего друга и меня, но, очевидно, передумал еще больше сердить двух решительных на вид мужчин и вместо этого мотнул головой в направлении узкой лестницы на другом конце комнаты.
- Благодарю вас, - сказал Холмс таким тоном, словно имел в виду нечто прямо противоположное, и мы поднялись наверх по деревянной лестнице.
- Прежде я уже получал от него пару синяков, - сказал Уиггинс, взбегая по лестнице. – Я проворный, но однажды он застал меня врасплох. Спасибо, что отчитали его.
- Ты славный малый, - сказал Холмс, но я видел, что его внимание было поглощено изучением деталей окружающей обстановки. Возможно, что там, где я видел лишь обычную неопрятную лестничную клетку, мой друг, несомненно, наблюдал нечто гораздо большее . Я знал по опыту, что он мог увидеть целые миры там, где я видел лишь пыль и копоть.
Поднявшись по лестнице, мы вошли в тесный, пропахший плесенью коридор, в который выходили двери чуланов и кладовок, и только одна зона предназначалась для жилья. Впрочем, я выразился не совсем точно. Если бы я вошел в комнату, где жила Экклз с ее матерью, не зная ее назначения, я бы предположил, что это еще один тесный чулан. Как бы то ни было, мы вошли и обнаружили почти пустую комнатус крошечной печкой у одной стены и изношенным стеганым одеялом на полу. В этой убогой комнатушке, конечно, не было ничего, что могло бы навести на мысль, что скоро Рождество.
- Где Доротея, ее мать? – спросил Холмс, обходя каждую стену и угол и рассматривая через лупу отпечатки на грязном полу.
- Она выходит раз в день, - сказал Уиггинс. -Если Лу дает ей деньги, она покупает хлеб и джин. Если нет, она просит милостыню до тех пор, пока не наберет достаточно на джин, если не на еду. Я и не думал, что она сейчас бодрствует.
- Тем лучше для моих целей, - сказал Холмс, продолжая прочесывать комнату в поисках информации еще долго после того, как я уже не мог что-либо заметить, кроме очевидного присутствия пустых бутылок и слоя пыли на всех поверхностях.
- Матери нет уже более нескольких часов, - коротко сказал Холмс, касаясь пальцами поверхности плиты. - Это необычно?
- Только не тогда, когда она пьяна в стельку, - сказал Уиггинс, тут же умолкнув и не высказывая какие-то другиевыводы, которые он, возможно, сделал. Он знал, что моемудругу не понравилось бы, если бы его отвлекали посторонними разговорами.
- Я не думаю, что наш друг внизу мог бы пролить какой-либо свет на это дело, но я хочу осмотреть магазин на предмет любых деталей, которые там могутбыть. Уиггинс, тебе лучше уйти. Если Экклз свяжется с кем-нибудь из вас, немедленно отправляйтесь на Бейкер-стрит и передайте сообщение миссис Хадсон.
- Можно мне остаться?
- Нет, - беззлобно сказал Холмс. - Вдали от нас от тебя будет гораздо больше пользы. Держи.
Он достал из кармана монету, и мальчик спокойно принял ее, повернулся на пятках и ушел, не сказав больше ни слова.
- Вы с ним неплохо ладите, - сказал я.
Холмс оторвался от созерцания дальнего левого угла маленькой комнаты.
- Я обращаюсь с ним именно так, как если бы он был человеком.
Я последовал за своим другом обратно вниз, где теперь, когда Уиггинса не было, хозяин выглядел если и недоброжелательным, то, по крайней мере, чуть менее разъяренным,.
- Сэр, - сказал Холмс, - мне нужно обыскать остальные помещения. Я заплачу вам, поскольку не питаю иллюзий, что мысль о пропавших женщине и ребенкесама по себе будет достаточным стимулом, чтобы склонить вас к сотрудничеству.
Икер покраснел при этих словах.
- Ну, сэр, я... - он с трудом подбирал слова. - Я не знал, кто вы, когда вы впервые появились. Я полагаю, вы мистер Шерлок Холмс с Бейкер-стрит.
Вместо того чтобы показать, что это его обрадовало, Холмс бросил на этого человека крайне раздраженный взгляд, как будто предпочел бы остаться неизвестным такому отвратительному типу. Тем не менее, он ответил:
- Да, это я.
- Тогда, конечно, ничего платить не нужно, - поспешно сказал Икер, нервно сжимая и разжимая руки, теперь его поведение было уже совсем другим.
- Я настаиваю на этом, - сказал Холмс со сталью в голосе. - Я не намерен быть в долгу перед такими, как вы. - С этими словами он положил на прилавок перед аптекарем горсть монет. - Идемте, Уотсон, мы должны заняться розысками.
Я последовал за своим другом в дальний угол магазина, но, признаюсь, сначала украдкой взглянул на грозное выражение лица его хозяина. Я всегда предпочитал простые удовольствия. И считаю, что удовольствие, которое я получаю, когда вижу какое действие оказывает Холмс на других - одно из них.
- Какое это может иметь отношение к исчезновению девочки? -- спросил я, как только присоединился к Холмсу за заставленной бутылками полкой.
- Ищу след, Уотсон, - загадочно сказал он, выполняя свою обычную работу, заключавшуюся во внимательном изучении каждого укромного уголка, пока я наблюдал за ним и пыталсяувидеть нечто большее обычной коллекции химикалий, как полезных, так и не очень.
Через десять минут Холмс оторвался от изучения пузырька с таблетками.
- Я полагаю, это практически все, что мы можем получить, -быстро сказал он и направился к выходу через скрипучую деревянную дверь.
- Мистер Холмс! - остановил нас голос хозяина. – Возможно… мне что-то известно об этой девочке.
- В самом деле? - Холмс холодно посмотрел на него.
- Ее... не было здесь три дня, - быстро ответил он. -Мать, да, была, но не девочка.
- Когда вы видели ее в последний раз? -спросил Холмс.
- Три дня назад, около восьми утра, - ответил он.
- Спасибо, - сказал Холмс, - и когда ее мать появится снова, пожалуйста, будьте так добры направьте ее на Бейкер-стрит, 221б.
Икер кивнул, и я видел, как его желание быть полезным сыщику из газет вступило в конфликт с раздражением из-за того, что к нему относятся какк эпизодическому герою этой драмы.
Когда мы снова оказались на оживленной улице, я повернулся к Холмсу.
- Вы нашли что-нибудь интересное в магазине? Признаюсь, я мало что увидел.
- На этот раз, - ответил он, - я согласен с вами. Я хотел обыскать это место,но другой моей целью было дать его неприятному владельцу некоторое время , чтоб обдумать свое собственное участие в этом деле и решить, хочет ли он по-прежнему идти против нас. Я правильно понял, что его гордость возьмет верх, и он не сможет довольствоваться молчанием.
- Но, конечно, же - вставил я, когда мы снова сели в кэб, - ему было известно немного.
Холмс улыбнулся.
- Когда приходится выбирать, то качество важнее количества, Уотсон. То, что он нам сказал, очень важно. Теперь мы знаем, что Экклз исчезла ранним утром, о чем Уиггинс не знал, поскольку он обычно встречается с ней днем.
- Но она, конечно же, каждый день уходит из дома рано утром, - сказал я.
-Верно, ответил Холмс, - но это исключает возможность того, что она возвращалась и снова уходила вечером по необычному поручению, из которого она не вернулась. Я уверен, вы заметили дверь в квартиру аптекаря за магазином. Стены в этом месте тонкие, и я верю, что он бы узнал, если бы девочка или ее мать отправились на ночную прогулку.
- Вы, правда, собираетесь говорить с ее матерью? – спросил я, как только мы опять приблизились к Бейкер-Стрит.
- Безусловно, - согласился Холмс, - если она появится. Даже ее пьяные воспоминания могут помочь нам воссоздать ход событий.
Нам не пришлось долго ждать, чтобы узнать, что знала и что не знала Доротея Экклз, потому что, по приходе домой, мы нашли ее в нашей квартире, сидящей напротив Уиггинса с чашкой чая в руке.
-Я нашел ее после того, как ушел от вас, в одном из тех мест, где она обычно бывает, - сказал мальчик. - Я подумал, что вы захотите ее увидеть.
- Очень хорошо, - сказал Холмс. – В отличие от многих других, ты предвосхищаешь мои желания.- Он протянул еще одну блестящую монету, которую Уиггинс сунул в карман, покрутив ее одно мгновение в пальцах.
Женщина представляла собой жалкое зрелище. Ее платье, первоначальный цвет которого был совсем другим, теперь было коричневым и потускневшим от того, что было грязным, и она уставилась на нас пустыми, печальными глазами.
- Миссис Экклз, - сказал Холмс, - когда вы в последний раз видели свою дочь?
Как и заверил нас Уиггинс, она едва ли была в состоянии давать правдивые показания, но через несколько мгновений женщина медленно кивнула.
- Миссис Стаббс, - сказала она. - Я видела, как она пошла туда вчера. Она так и не вернулась домой.
- Кто такая миссис Стаббс?- спросил Холмс, но она замолчала и стала смотреть на пламя камина, словно надеясь собраться, таким образом, с мыслями.
- Я знаю ответ, - внезапно сказал Уиггинс. - Миссис Стаббс продает старый хлеб на углу этой улицы, но она туда не ходила вчера, иначе мы бы увидели ее, поскольку мы начали наблюдать за улицей два дня назад - когда она не пришла уже на две наши встречи подряд.
Холмс снова переключил свое внимание на мальчика.
- У нас есть основания полагать , что ее последний визит туда был три дня назад. Она часто туда ходит?
- До недавнего времени нет, - ответил Уиггинс. - Хлеб, который она продает, ужасен, но Мария начала ходить туда несколько месяцев назад. Я думал, это потому, что ее мать забирала у нее больше денег, поэтому она не могла позволить себе лучшего.
Он говорил о Доротее Экклз так, словно ее там не было, но я не мог его за это винить, такой отсутствующей и потерянной она казалась.
-Ты когда-нибудь был там с ней? - спросил Холмс, и мне стало интересно, к чему же ведут его вопросы.
Уиггинс покачал головой.
- Нет, но Колин видел, как она туда ходила.
- Тогда мы поговорим с миссис Стаббс, - сказал Холмс, вставая. – Уотсон, Уиггинс, идемте. Миссис Экклз, вы, если хотите , пока нас не будет ,можете погреться у нашего камина , - сказал Холмс и, повернувшись ко мне, добавил: - Надо, чтобы миссис Хадсон присмотрела за ней.
С этими словами мы втроем снова закутались в шарфы и пальто и взяли кэб, который отвез нас туда, где мы уже были. На этот раз мы остановились в конце улицы, где, по уверению Уиггинса, жила миссис Стаббс, когда не торговала своим отвратительным товаром, что она делала только в начале дня, задолго до нашего прибытия.
Через минуту шаткую дверь нам открыла сама хозяйка, женщина, выцветший наряд которой, казалось, прилагал героические усилия к тому, чтобы выглядеть респектабельно, но в целом потерпел неудачу.
-Что?- спросила она.- Сейчас закрыто. Хлеб будет завтра.
Холмс шагнул вперед и протянул ей монету.
- Сюда приходит маленькая девочка. Мария Экклз. Вы ее помните?
- Сюда приходит много маленьких девочек, - сказала она, - и мальчиков, - но ее тон не был грубым, и она держала деньги как сокровище.
- Десять лет, каштановые волосы, очень умна, - сказал Холмс. - Носит серебряный медальон.
Миссис Стаббс сделала вид, что долго и упорно обдумывает свой ответ.
- Да, - наконец ответила она. - Приходит каждые три или четыре дня - примерно последние полгода.
- Что она покупает? - спросил Холмс. - Сколько хлеба? На сколько человек?
Я пытался проследить за ходом его мыслей, но этот вопрос поставил меня в тупик.
- Думаю, едва хватит на одного, - ответила она, и мой друг кивнул.
- Как я и ожидал, - сказал он. – Можете ли вы вспомнить, в какую сторону она уходила?
Она мотнула головой в сторону от магазина, где жили девочка и ее мать.
- Всегда туда.
- Благодарю вас. Вы очень помогли.
На лице женщины отразилось разочарование от того, что она не смогла придумать другого способа вымогать деньги у Холмса, но она крикнула нам вслед:
-Приходите утром за лучшим хлебом в городе, дорогие!
В ответ на это Уиггинс фыркнул, но он знал, что лучше не устраивать сцену, которая будет помехой Холмсу, и последовал за нами, как послушный, хотя и очень возбужденный щенок.
- Хлеб на одного человека, - сказал Холмс. - В течение полугода она покупала хлеб для одного человека и выходила за пределы района, за которым должна была присматривать по моей просьбе. Наконец, в один прекрасный день она уходит в том направлении и не возвращается.
- Существует множество причин, по которым девочка может не вернуться домой в эту часть Лондона, - сказал я, мой разум был полон мрачных предположений.
- Но хлеб, Уотсон! - сказал Холмс. - Подумайте о хлебе.
- Для неимущего ребенка вполне разумно покупать для себя дешевый хлеб, - ответил я.
- Ага, - сказал мой друг, - но при этом только на одного человека и только раз в несколько дней, да? Как утверждает Уиггинс, она обычно достает пропитание для себя и своей матери. Возможно, они не роскошествуют, но ни один из них не умер от голода. Может, она покупает хлеб в двух разных местах?
Я был совершенно сбит с толку этим вопросом и покачал головой.
-Я не понимаю.
- Уиггинс, - продолжил он, - ты знаешь историю отца Марии?
Мальчик кивнул, он широко распахнул глаза и был очень серьезен.
- Она рассказала мне ее однажды, но взяла с меня обещание никому не рассказывать.
- Отлично, - сказал Холмс. -Ты можешь рассказать нам, поскольку доктор Уотсон и я совсем не «кто-нибудь».
В ответ на его слова я улыбнулся, но Уиггинс прежде, чем заговорить на мгновение серьезно задумался.
- Она сказала, что когда она была маленькой, ее отец был каменщиком, но он пострадал, когда на него упала часть стены. Он не мог работать, поэтому у него не было денег на еду. И он стал воровать, чтобы Мария и ее мать могли есть. Кто-то узнал об этом, и они пригрозили сдать его полиции, если он не заплатит им, но он не смог, поэтому бежал, чтобы избежать тюрьмы.
- Туман начинает рассеиваться, Уотсон, - сказал Холмс, хотя я не мог понять, каким образом. -Очень хорошо, Уиггинс. У тебя прекрасная память.
Мальчик, который, несмотря на весь свой энтузиазм, был нехарактерно мрачен из-за беспокойства за свою подругу, широко улыбнулся в ответ на эти слова, но быстро вернулся к своей прежней серьезности.
-Вы отошлете ее? - с любопытством спросил он. – Вы больше не позволите ей работать на вас?
-Это,- сказал Холмс, - будет зависеть от того, как и почему она исчезла, но я очень сомневаюсь, что в этом будет необходимость.
Уиггинс заметно расслабился, и я был тронут его очевидным доверием к моему другу и заботой о его компаньонке.
- У кого ее отец украл деньги?- спросил Холмс, продолжая свои расспросы.
Уиггинс покачал головой.
- Она никогда мне не говорила.
- Очень хорошо, - сказал Холмс. - Иди и займись своими обычными делами, а я пришлю тебе сообщение, когда ты мне снова понадобишься.
Это, казалось бы, холодное распоряжение было встречено веселым согласием со стороны
Уиггинса, который умчался прочь с таким видом, как будто ничто на свете его не волновало.
- Отлично! - сказал Холмс, поворачиваясь ко мне. - Мы вернемся на Бейкер-стрит и выясним у миссис Экклз, кто должник ее мужа.
- А если она не знает?
- Всему свое время, Уотсон, - ответил он.
Мы добрались домой около полудня, и застали упомянутую даму, разговаривающей с миссис Хадсон, в руке у нее была тарелка с булочками и, во всяком случае, выглядела она менее голодной. Как только мы вошли в квартиру, хозяйка предложила нам горячительных напитков, чтобы согреться и удалилась в свои комнаты.
- Миссис Экклз, - сказал Холмс, - я полагаю, что у меня будет возможность очень скоро воссоединить вас с вашей дочерью, а возможно, и сделать нечто большее, но мне нужно, чтобы вы сказали мне, кого ограбил ваш муж перед исчезновением, если вам это известно.
Он заговорил резко и без обиняков, чтобы ошеломить ее и заставить ответить прежде, чем природная скрытность помешает ей это сделать.
Она с минуту смотрела на него, и где-то в глубине ее глаз можно было заметить ум, который обстоятельствам и отчаянию не удалось полностью искоренить.
- Вы знаете, как это случилось?
- Пока нет, но я был бы очень рад, если бы вы мне рассказали, - ответил Холмс, усаживаясь напротив нее с нехарактерным для него терпением.
Доротея Экклз сжимала в руке стакан с тем же напитком, что согревал сейчас и нас с Холмсом.
- Мой муж умный человек, вернее, полагаю, был умным человеком. Он работал каменщиком, но учился, чтобы стать химиком. Именно так он познакомился с Икером, ужасным человеком, которому принадлежит дом, где живем мы с Марией.
- Ага, - сказал Холмс. - Я подозревал, что за поведением этого человека скрывалось нечто большее, чем обычное неудовольствие.
- Джеймс работал на него, чтобы освоить это ремесло, в течение двух лет после несчастного случая, в результате которого он повредил руку. Он попросил Икера взять его на полный рабочий день, так как он больше не мог класть кирпичи, но тот отказался и сказал, что мой муж теперь в долгу перед ним за все, чему он его научил, не принимая во внимание время, которое Джеймс потратил, выполняя за него его работу. Она остановилась, замолчав на мгновение, и на ее лице отразилось глубокое негодование.
- У моего мужа была гордость, но он был в отчаянии, поэтому попросил небольшую ссуду. Но Икер и в этом отказал ему. Я думаю, он ревновал, потому что мой муж был умнее его, и клиенты начали отдавать ему предпочтение. Он начал опасаться, что Джеймс затмит его в мастерстве и заберет его бизнес, что ,безусловно бы, и случилось. У него было бы гораздо более успешное заведение.
- В то время Мария была маленьким ребенком, и она заболела. Мы потратили оставшиеся у нас деньги на врача. Мистер Холмс, вы, наверное, уже знаете, что у нее все еще слабая грудь - она очень легко заболевает. Во всяком случае, мой муж был доведен этим почти до отчаяния. В течение нескольких недель мы думали, что потеряем ее, и он винил во всем свою неспособность обеспечить семье лучший дом и лучшую еду.
Затем, однажды поздно вечером, он пошел к Икеру и вернулся домой с таким количеством денег, какого я не видела с момента его травмы. Я спросила его, откуда это, и он сказал мне, что его хозяин решил выплатить все, что он ему задолжал за проделанную работу. Я ему не поверила, и, в конце концов, он признался, что Икер оставил его за главного в тот вечер, и он намеренно не включил в реестр несколько последних заказов за минувший день.
Сказав это, она отвела взгляд от Холмса,и я видел, что она все еще испытывала острейшее чувство стыда, хотя все это произошло довольно давно.
- Я была удивлена, потому что Джеймс всегда был честным человеком, и его чуть не убило признание в содеянном передо мной, но как только он рассказал мне об этом, я не знала, что делать. Наша нужда в деньгах была настолько велика, что мне была невыносима мысль о том, чтобы вернуть их и быть разоблаченными.
- В течение трех недель казалось, что у Джеймса все получилось, но мой муж был умным человеком, но никудышным преступником, что, я полагаю, делает ему больше чести, чем что-либо другое. Один из заказчиков, которого он не занес в регистр, был близким другом Икера, он вернулся, когда хозяин был в магазине, и упомянул о своей покупке, о которой Икер не знал. Так он понял, что произошло. Мой муж умолял о пощаде - дать ему время расплатиться, - но он сказал, что если вся сумма не будет возвращена к следующему дню, он сдаст Джеймса полиции.
Мы не могли вернуть то, что уже потратили, поэтому Джеймс сбежал, и это был последний раз, когда я видела своего мужа. Когда Икер узнал об этом, он заявил, что ему очень жаль меня и мою дочь, и предложил нам комнату, которую мы сейчас занимаем. На самом деле, думаю, он надеялся, что мой муж вернется, и он хотел, чтобы мы были у него на виду, чтобы в случае возвращения Джеймса он мог ему отомстить.
Два года назад он пригрозил выставить нас на улицу, потому что, я думаю, он, как и я, понял, что моего мужа, вероятно, больше нет на этом свете. В то время Мария начала работать на вас, чтобы платить столько, сколько он требовал, потому что моего заработка едва хватало, чтобы прокормить нас, а я уже немолода.
- И, насколько я понимаю, не слишком воздержаны,- сказал Холмс, поразив меня своей резкостью.
- Да, - согласилась она, - я перенесла нашу ситуацию не так мужественно, как следовало бы, и наша Мария и мне, и Джеймсу делает больше чести, чем мы оба заслуживаем.
- Я рассчитываю разрешить эту задачу в течение пары дней, - сказал Холмс как раз в тот момент, когда в дверь, тихонько постучав, вошла миссис Хадсон.
-Миссис Экклз, я приготовила вам комнату. Я и слышать не хочу о том, чтобы вы возвращались на улицу в такой холод. Я очень надеюсь, что вы закончили с ней, мистер Холмс. Ей нужен отдых.
- Да, превосходно, - сказал Холмс. - Я бы не хотел, чтобы она возвращалась к Икеру этой ночью.
Доротея удивленно посмотрела на нашу квартирную хозяйку и встала, чтобы последовать за ней, но снова повернулась к нам.
-Я не всегда была такой, какая сейчас.
После ее ухода я пообедал, а Холмс тем временем своим четким почерком писал какое-то пространное письмо . Он не произнес ни слова, и я представить не мог, что он пишет, но примерно через час он встал, сложил листок и сунул его в карман.
-Идемте, Уотсон! Нам нужно еще раз отправиться на эту проклятую улицу.
-Зачем? - спросил я, послушно следуя за ним.
- Конечно же, для того, чтобы расплатиться с долгами этого человека, - ответил он.

***
- Это то, что причитается вам за кражу Джеймса Экклза, с большими процентами, - сказал Холмс, стоя перед прилавком в магазине Икера и демонстрируя потрясенному хозяину пачку банкнот. Аптекарь протянул руку, чтобы взять деньги, но мой друг удержал ее и достал из кармана пальто сложенный лист бумаги.
- Прежде чем я верну вам деньги, вы подпишете это письмо, снимающее с Экклза обвинения в каком бы то ни было преступлении против вас, и поклянетесь, что вы не будете возбуждать против него никаких судебных исков. Я предлагаю вам принять это предложение, потому что другого вы не получите.
Икер просмотрел письменные показания Холмса, которые были написаны простым, без прикрас языком и не оставляли сомнений в их значении. Пока он просматривал этот документ, я чувствовал, как в нем происходит внутренняя борьба между его жаждой мести и его чистейшей,неподдельной алчностью. Наконец, он достал ручку и аккуратно расписался, и не возвращал бумагу Холмсу, пока у него на руках не оказались деньги, в пять раз превышающие сумму, которая ему на самом деле причиталась.
Мой друг положил подписанный документ в карман, затем повернулся и вышел из магазина, не сказав больше ни слова. Я последовал за ним, отметив, какой довольный был у него вид, как только мы вышли на улицу.
- Что ж, Уотсон, мы почти подошли к концу расследования, - бодро сказал он.
- Не понимаю, что вы имеете в виду, - откровенно ответил я.
Хотя я знал его не слишком долго, к тому времени я уже хорошо понимал, что он не ожидал, что у меня окажутся такие же способности к дедукции как у него или, что я сделаю выводы почти так же быстро, как он.
- Как вы думаете, почему я заплатил долг этому человеку? - спросил он, когда мы взяли кэб, чтобы вернуться на Бейкер-стрит.
- Ради ребенка, - ответил я. - Я предположил, что она сбежала из-за какой-то угрозы со стороны Икера, и что вашим намерением было оберечь ее свободу от его шантажа.
- Ага, - ответил он. – Не самое худшее предположение за вашу короткую карьеру, Уотсон, а как насчет черствого хлеба? Если девочка спасалась от опасности, зачем останавливаться ради краюхи почти несъедобного хлеба?
На это у меня не было ответа, и я покачал головой.
- Это я не могу объяснить.
- Решение любой загадки, как вы знаете, должно охватывать все факты, - сказал Холмс. - Хлеб - это то, что в первую очередь направило меня на правильный путь, и именно из этого можно сделать выводы,объясняющие суть дела.
- Когда Уиггинс впервые обратился ко мне, я подумал о всех обстоятельствах жизни Экклз. Она чрезвычайно умная девочка и умело избегает опасности. И конечно, если бы ей или ее матери угрожала какая-либо опасность, то у нее достаточно союзников в лице Уиггинса, других детей и меня. Я также подумал о том, что так странно изменились ее привычки в отношении хлеба. Если, как предположил Уиггинс, это было просто связано с финансовыми трудностями, то количества хлеба, которое она покупала, было бы недостаточно, чтобы они с матерью не умерли с голоду. И все же они живы, и, судя по всему, вполне здоровы. Кроме того, она не отнесла хлеб домой и не съела его сразу, чего можно было бы ожидать от голодного человека, а вместо этого ушла с ним прочь от дома и от района, за наблюдением, за которым я ей плачу.
- Она его кому-нибудь отнесла? - спросил я, пытаясь посмотреть на эту проблему шире, чтобы увидеть ее под другим углом.
Холмс улыбнулся.
- Сейчас вы дошли до самой сути, Уотсон. Я верю, что Экклз вернулся, и что, если мы дождемся следующего визита Марии к торговке хлебом, то сможем найти их обоих и сообщить мистеру Экклзу новость о том, что ему больше ничего не угрожает, если он вернется к своей семье.
- Но если она покупала ему хлеб в течение шести месяцев, почему она только сейчас оставила круг своих обычных обязанностей, и почему вы думаете, что она вернется?- спросил я.
- Отличный вопрос, - самодовольно сказал Холмс. - Я пока не знаю, что изменилось за последние несколько дней. Из фактов следует, что отец давал ей деньги на свое пропитание, ровно столько, чтобы не умереть с голоду. Хотя я терпеть не могу гадать, я подозреваю, что девочки не было дома из-за отсутствия матери. Возможно, единственной причиной, по которой она не ушла к отцу раньше, было желание позаботиться о ней. Возможно, она намеревалась вернуться, если бы вернулась ее мать.
- Что касается возвращения в убогое заведение миссис Стаббс, то она отсутствовала не дольше обычного, и у нее не было причин считать это место небезопасным. Ожидание ее там может оказаться бесплодным, но узнаем мы об этом по истечении нескольких дней, потому что, если она не появится там через пару дней, то мы можем с уверенностью заключить, что она больше
не намерена постоянно наведываться туда.
По правде говоря, мои медицинские обязанности были еще не настолько обширны, чтобы тратить
впустую пару дней, и рано утром следующего дня, как раз в канун Рождества мы с Холмсом встретились с Уиггинсом на одной улице за аптекой и обосновались на втором этаже заброшенного здания напротив заведения миссис Стаббс. Нам пришлось ждать не больше часа с четвертью, потому что Мария появилась вскоре после того, как торговка открыла свою лавку. Я не знал, как выглядит девочка, но Холмс и Уиггинс оба узнали ее по лицу и фигуре, несмотря на плохо сидящее на ней пальто.
С нашего наблюдательного пункта мы видели, как девочка купила черствый хлеб, затем
повернула в направлении, куда она обычно ходила, и которое указала нам миссис Стаббс. Холмс велел нам на мгновение задержаться, а потом спуститься вниз и выйти из дома через черный ход.
Если Холмс намеревался следовать за ней, в течение длительного времени оставаясь незамеченным, то, без сомнения, он оставил бы нас с Уиггинсом позади на приличном расстоянии, поскольку выслеживать кого-то группой из трех человек крайне неудобно. Однако, как он и подозревал, нам не пришлось следовать за Марию по множеству улиц, и прежде чем мы завернули за угол, мы увидели маленькую девочку и мужчину, которые рука об руку входили в полуразрушенный жилой дом. Увидев нас, она резко вздрогнула и склонила голову, опустив глаза.
- Не нужно, Экклз, - быстро сказал Холмс. - Мы все понимаем .
Когда мы впятером остановились, Уиггинс ощетинился.
- Ты могла бы оставить какое-нибудь сообщение. Мы впустую потратили несколько дней, разыскивая тебя.
Холмс положил руку ему на плечо, чтобы успокоить.
- Мистер Экклз, - сказал мой друг, - я полагаю, что самый простой способ решить этот вопрос – это сообщить вам, что против вас больше не выдвигается никаких обвинений; вы можете свободно возвращаться домой.
Мужчина, который, как я понял из речи Холмса, был отцом Марии, уставился на него с нескрываемым изумлением.
- Как?
Настал черед заговорить девочке, и она подняла на нас полные слез глаза и произнесла дрожащим голосом:
-Мистер Холмс - расплатился с ним, верно?
В ответ мой друг пристально посмотрел на нее. Тогда он был еще молодым человеком, с характером, полным прямых углов и острых граней, но он улыбнулся.
- Для меня было бы большим неудобством потерять такого способного помощника, как ты, и я пришел к выводу, что самый простой способ по-прежнему пользоваться твоими услугами - это способствовать возвращению твоего отца.
Уиггинс понял и, наконец, смягчился. Он кивнул Марии, и она кивнула в ответ, и на этом вопрос какой-либо враждебности был исчерпан.
- Папа, - сказала девочка, поворачиваясь к отцу, - это мистер Холмс, доктор Уотсон и Уиггинс.
Мужчина слегка склонил голову.
- Я благодарю вас, джентльмены, за вашу заботу о моей дочери и за вашу доброту ко мне.
- Я хотел бы узнать историю вашего возвращения, - сказал Холмс.
Экклз ответил с большим чувством.
-Покидая свою жену и ребенка, я каждое мгновение молил Бога, чтобы этого не случилось, но я верил, что для них было бы хуже , если бы их отец и муж был в тюрьме, нежели бы он просто исчез. Это долгая и утомительная история, но моя рука, наконец, зажила, и с тех пор я был безымянным странником, нигде подолгу не задерживаясь и работая каждую возможную минуту, с мыслью, что когда-нибудь я смогу вернуться домой и вернуть то, что мне причитается, и, возможно, воссоединюсь со своей семьей.
Шесть месяцев назад я вернулся в Лондон уже почти с достаточным количеством денег и работой, которая окупила бы все остальное. У меня не было намерения встречаться с моей Доротеей или Марией, пока я не буду готов уладить все это дело с Икером, но я пошел купить самого дешевого хлеба, какой только смог найти в Лондоне, и пока я был там, то увидел мою девочку, проходившую мимо по улице. Я не видел ее много лет, но она так похожа на мою жену, что у меня не было сомнений. Я пытался сдерживаться, но не смог и заговорил с ней, а она - моя Мария - вспомнила своего отца спустя столько лет.
-С тех пор она встречалась с вами ежедневно и покупала вам хлеб, - сказал Холмс. - Это я понимаю. Но почему ты исчезла три дня назад?
Он посмотрел на девочку, которая крепко держала отца за руку.
Снова заговорил Джеймс.
- Четыре дня назад у меня было достаточно денег, чтобы вернуть долг, с десятипроцентной надбавкой, и я надеялся, что Икер примет все это после стольких лет. До своего возвращения я не знал, что мои жена и дочь живут над заведением этого ужасного человека, а когда узнал,
преисполнился решимости привести Доротею и Марию ко мне домой, когда я буду готов заплатить ему, на случай, если он начнет буйствовать или будет вызвана полиция. Однако, когда Мария пришла ко мне в тот день, она сказала мне, что нигде не может найти свою мать - что, как я понимаю, было весьма обычным делом. Я убедил Марию остаться со мной и наблюдал за магазином, чтобы узнать, когда вернется ее мать, не желая рисковать, пока не спрячу ее в своей квартире вместе с Марией. Для меня было большим испытанием находиться так близко к своей семье в течение этих шесть месяцев, но быть разлученным с ними. Вот все извинения, что я могу принести за исчезновение моей дочери.
- Ваша жена в безопасности, - сказал Холмс. - Она переночевала у моей квартирной хозяйки и ждет вас на Бейкер-стрит. Вам едва ли удастся застать ее в добром здравии, но зато вы найдете ее живой.
- Я, конечно же, выплачу вам сумму, которую намеревался заплатить Икеру, - добавил Экклз.
Холмс покачал головой.
- Услуги вашей дочери для меня неоценимы, и вам потребуются деньги на Рождество, так что мы больше не будем говорить об этом.
Казалось, Экклз хотел возразить, но через некоторое время понял смысл сказанного и просто кивнул. Мы впятером отправились на Бейкер-стрит очень счастливой, хотя вполне здравомыслящей компанией.
Семья Экклз провела Рождество в спартанском жилище Джеймса. Доротее предстоял долгий путь, чтобы достичь истинного душевного и физического равновесия, но ее лицо было уже не таким осунувшимся, и часть дня она не предавалась своим порокам.
Несмотря на то, что сделали с ней время и обстоятельства, в глазах ее мужа можно было увидеть лишь обожание. Мария уселась на колени к отцу и не отходила от него весь день, и он, казалось, не горел желанием куда-либо отпускать ее.
Я знаю об этом из личных наблюдений, поскольку Холмса, Уиггинса и меня пригласили на это торжество. Миссис Хадсон, щедрая душа, приготовила для нас закуски, и мы отведали их в мрачном жилище, оживленном семейными и дружескими узами и обещанием более светлого будущего.

Я ничего не сказал Холмсу, когда мы вернулись домой, но сохранил в памяти воспоминание о деле Экклза, и впоследствии оно помогло мне сформировать свое мнение о нем. Я узнал, что тот, кого я считал умнейшим, но суровым человеком, был способен на глубокую щедрость по отношению к своим ближним. Прошло много времени, прежде чем я понял истинную глубину его уважения к моей дружбе, но в то Рождество я узнал, что человек, которого мир знал как непогрешимую мыслящую машину, скрывал в себе гораздо больше, чем вышеупомянутый мир мог себе вообразить.
Как-то дождливым днем много лет спустя, я размышлял над всем этим, сидя в церкви рядом с Холмсом, в то время как Уиггинс и Экклз стояли у алтаря, соединенные священным браком. Они поженились на Рождество, что, по-моему, было как нельзя более уместно, и хотя мой друг не стал распространяться на эту тему, я думаю, он разделял мое мнение. Его улыбка, по-прежнему редкая, хотя и не такая радостная, как когда-то, сказала мне об этом без слов.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

За минувший день - немного депрессивный - почти не вспомнила, что это была годовщина знаменитой встречи в Бартсе. А раньше мы это когда-то здесь отмечали... А если не здесь, то где-то еще в дневниках.
Ладно , проехали. Отметила зато, что не одна я такая умная и люди мечтают о новом сериале о Холмсе, причем на волне "Лота 249" с Джоном Хеффернаном в роли Холмса и Рори Киннеаром в роли Уотсона


Причем народ размечтался на полную катушку и хочет всю эту роскошь по сценариям Берта Коулза. Что еще интереснее, последний заметил, что пытался вроде как-то продать кому-то с этой целью свои сценарии, хотя хочет, чтоб играли более молодые актеры. Но его осадили вопросом, "Что делает данный проект сильно необходимым и уместным в данное время?"

Тем не менее, интересно, что такие мысли и соображения витают сейчас в воздухе.

Поздравляю всех с Новым годом! Мира всем и добра!

Эта ночь сменила только год,
Время года остаётся прежним:
Время быть растерянным и нежным
От того, что сбудется вот-вот.

Время пить согретое вино
С апельсином, тмином и корицей
И рассветы красногрудой птицей
По утрам впускать в своё окно.

Время доставать черновики,
Чтобы их подставить снегопаду
И потом уж – набело, как надо,
Не меняя ни одной строки:

В синем небе рыжая хурма
Сладкого мороженного солнца
И в душе так звонко отдаётся
Время года – прежнее, зима...

Юлия Белохвостова

Всех с наступающим!

Немного рождественского "Карбункула".



И по Гранаде





Вот здесь, вообще-то, Уотсон открывает и выставляет, видимо, на полку полученные поздравительные открытки. И мне подумалось, может, и эти свертки не только купленные, но и полученные подарки...