Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Ну, как-то вкратце. Совершила последнюю ходку в магазин. Подозреваю, что до елки сегодня не доберусь. Уже превратилось в традицию украшать ее 31-го. Правда, мне кажется, так было и в детстве.Но если честно, очень хочется отдохнуть, а завтра , значит, безумный день, с елкой и готовкой, причем в минуты, когда можно будет занять кухню. Готовка только для себя, любимой, но и все же. Вот потом будет "разврат", как это называл отец. "Поели, можно и поспать" - ну это, конечно, условно говоря. Может, удастся что-то поделать, а главное покончить с рождественским рассказом.
За обедом смотрела свою любимую "Рождественскую песнь". Очень хорошо пошла, я даже прослезилась, это, наверное, возраст.
На ютубе выложили "Последнее дело" Берта Коулза - это как новогодний подарок, боялась, что автор пресечет эту вакханалию, мне кажется, раньше он так делал. Хотя еще не известно, как я все это "услышу".
Если не ошибаюсь, Гетисс снимает или уже даже снял какой-то приквел вроде как по рассказу Дойля "Лот №249" В главной роли Джон Сноу)
Но мне попались какие-то кадры, которые я про себя окрестила "новым Холмсом" и как же хотелось бы что-то такое увидеть.
Видимо, это не Холмс, но так хотелось бы... А Джон Сноу, наверное, мог бы быть неплохим Уотсоном)
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Университетская карьера Холмса – Новый взгляд
Перси Меткалф
Я выражаю свой интерес к этому вопросу выдвижением некоторых моих собственных идей – основанных на моей статье «Оксфорд или Кембридж или и то и другое?», опубликованной Эдгаром Смитом в «Рождественском ежегоднике Baker Street Journal 1956 года».
Дела, к которым я отсылал своих читателей, это «Глория Скотт», «Обряд дома Месгрейвов», «Три студента», «Пропавший регбист» и «Человек на четвереньках». В первых двух нет упоминания Оксфорда или Кембриджа; «Три студента» с их упоминанием «квадрангла» предполагают, что действие происходит в Оксфорде; тогда как «Пропавший регбист» не представляет никаких трудностей: Кембридж. «Человек на четвереньках» - вполне возможно тоже: и в этом, как сказал сэр Сидни Робертс, состоит вероятный ответ (полагая что, в 1870-е Холмс скорее всего посещал либо Оксфорд, либо Кембридж, нежели какой-то провинциальный университет)
Весьма существенно, что ни в одном из этих дел Холмс не утверждает с полной определенностью, в каком университете или колледже он учился – можно подумать , что при обсуждении с Уотсоном первых двух ранних дел какой-то конкретный ключ к разгадке был опущен – или Уотсон намеренно по каким-то собственным причинам или по желанию Холмса не сказал о нем? Обычно комментаторы группируют все эти дела вместе, но я предлагаю рассмотреть их по отдельности, а затем подвести общий итог.
Глория Скотт
Так как «Глория Скотт» была первым делом, в котором Холмс был привлечен к расследованию, я начну с него. Виктор Тревор был единственным другом, который появился у Холмса «в течение двух лет, которые я провел в(at) колледже». На мой взгляд, это очень важная фраза, ибо Уотсон передает здесь слова Холмса «два года» и «в», т.е.at , а не in college; и два года только в этом колледже. У мисс Сейерс была весьма изобретательная теория, что «at» было ошибочно написано вместо «in»: что в Оксфорде новичкам тут же отводились комнаты в колледже – где они проживали два года и только на третий год учебы могли переехать в комнаты где-то в городе.
Соответственно, бульдог Тревор должен был укусить Холмса, когда он был уже на третьем курсе; в то время как в Кембридже совершенно противоположные обычаи — проживание в городе в течение первого, а иногда и второго года обучения, затем на третий год - в колледже. Она предполагает, что на самом деле Холмс сказал Уотсону следующее: "Он (Тревор) был единственным другом, которого я приобрел за первые два года учебы в Кембридже, когда я жил вне территории колледжа’. Уотсон, либо тогда неправильно это понял, либо сделал поспешную почти стенографическую запись «Единственный друг — два года вне колледжа». Однако я думаю, что, если вспомнить обстоятельства, при которых это дело было рассказано Уотсону, зимним вечером, в тишине гостиной дома 221 б по Бейкер-стрит, будет верным предположить, что Уотсон записал именно то, что сказал ему Холмс. Когда учившийся в университете человек говорит «at college», он имеет в виду время пребывания в этом конкретном колледже университета. Следовательно, ко времени действия «Глории Скотт» Холмс пробыл в университете только два года. Поскольку познания Холмса в химии были "глубокими", это может быть, как предполагает мистер Т. С. Блейкни, указанием на Кембридж, особенно, учитывая присутствие Тревора, жителя Норфолка, не имеющего, по-видимому, никаких связей ни с Оксфордом, ни с Кембриджем, за исключением того, что его "школа", вероятно, выбрала бы Кембридж, как географически более близкий к его дому университет. Полагаю, практически несомненно, что Холмс был стипендиатом — в этом случае он все время жил бы в колледже, если бы был выпускником Кембриджа, и я предполагаю, что в Оксфорде действует аналогичное правило.
Что касается бультерьера, то ничто не мешало Тревору держать пса где-то поблизости, хотя он и жил «в колледже». Он мог вцепиться в лодыжку Холмса на территории колледжа, или последнему, возможно, пришлось переходить дорогу, чтобы дойти до церкви, поскольку он был студентом колледжа, здания которого расположены по обе стороны дороги. Далее, хотя общительному студенту может показаться странным, что Холмс "целыми днями хандрил в своих комнатах и не имел никаких спортивных пристрастий, кроме фехтования и бокса" , следует помнить, что он не был "типичным студентом - он был уникальным". Поэтому я выдвинул предположение, что Холмс и Виктор Тревор были членами одного колледжа, поскольку Тревор-старший называет Холмса «другом своего сына по колледжу». Утверждение мисс Сэйерс о том, что Холмс изучал курс естественных наук, является наиболее убедительным, если учесть его содержание, поскольку, по ее словам, "это почти равносильно окончательной презумпции факта".
Другим интересным моментом в данном случае является фактическая местность Донниторп. Нам говорят, что это к северу от Лэнгмера в краю Бродз, где можно было отлично поохотиться на диких уток на болотах и замечательно порыбачить . Но ни Донниторпа, ни Лэнгмера на самом деле не существует. Холмс, который говорил о них, естественно, уклонялся от ответа относительно фактического местонахождения дома своего друга. Возможно, тут поможет имя врача, который лечил старого мистера Тревора — Фордхэм — это же имя носит деревня недалеко от Даунхэм Маркет в болотистой местности (Fens), хотя Бродз находится в треугольнике Норвич -Грейт-Ярмут -Норт-Уолшем. Где бы на самом деле ни находился Донниторп, в 1870-х годах Холмсу почти наверняка пришлось бы ехать через Кембридж, чтобы добраться туда, поскольку университетский городок находился на главной магистрали из Лондона (Ливерпуль-стрит) в Эли, Норвич, Ярмут и Кромер. Таким образом, независимо от того, принимаем ли мы Кембридж в качестве места действия дела "Глории Скотт" или нет, Холмс должен был быть хорошо осведомлен о его окрестностях, а также о равнинной местности Кембриджшира и болотистой местности в целом, вопреки тем выводам, что можно сделать в «Пропавшем регбисте».
Обряд дома Мегрейвов
Следующее дело в данном контексте – «Обряд дома Месгрейвов». Все без исключения из тех, кто занимался исследованием университетской карьеры Холмса, предполагали, что Тревор и Месгрейв учились в одном университете, если не в одном колледже. Но доказательства этого ни в коей мере не являются убедительными. В "Глории Скотт" Тревор был единственным другом Холмса, а Месгрейв совсем не упоминается. Точно так же Холмс в своем рассказе о Месгрейве не упоминает о Треворе, и если бы все трое действительно учились в одном университете, можно было бы ожидать, что Холмс заметил бы что-то вроде этого: "После ухода Тревора, я познакомился с Месгрейвом". Хотя и очевидно, что у этих двух молодых людей не было ничего общего, один (Тревор) был "сердечным и жизнерадостным", а другой (Месгрейв) - "тихим и сдержанным", они не обязательно учились в разных университетах или даже в разных колледжах, хотя замечания Холмса об этих двух студентах заставили меня признать, что так оно и было. Мы знаем, что это совет Тревора старшего впервые заронил в голову Холмса идею о том, что из своих исключительных способностей он может сделать профессию: " по-моему, все сыщики – как реальные, так и вымышленные - по сравнению с вами младенцы. Это - ваше призвание, можете поверить человеку, который кое-что повидал в жизни. " Затем давайте скажем, что Холмс уже два года изучал курс естественных наук, и, поскольку мы знаем, что он не получил диплома ни в одном из университетов, то ничто, на мой взгляд, не мешало ему поступить в Оксфорд, чтоб закончить свое образование. Ученая степень была ему больше не нужна, поскольку он определился со своей будущей карьерой и последовал совету Тревора старшего. Если бы он захотел избрать какую-то профессию, то был бы вынужден продолжить обучение, особенно если , как я уже сказал, он был стипендиатом своего колледжа. Для стипендиата было бы трудно изменить курс обучения, пройдя его уже на две трети. Конечно, существует проблема, примет ли Оксфордский колледж, в том числе и в качестве стипендиата того, кто не закончил предыдущий курс обучения. Но я хочу выдвинуть предположение, что Холмс не был стипендиатом в Оксфорде (но я ни на секунду не собираюсь утверждать, что уровень образования в Оксфорде – сейчас или был прежде, - выше чем в Кембридже!).
У Месгрейва был домашний учитель, и, следовательно, он не посещал подготовительную или, как бы добавила мисс Сейерс, частную школу. Если это не так, то он учился бы в Итоне, Хэрроу или Винчестере, вероятнее всего в первом. И если он был выпускником Итона, то в Кембридже есть только три колледжа, из которых в то время мог бы выбирать такой человек, как Месгрейв: Кинг, Магдален и Тринити. Первые два были тогда практически эксклюзивны для выпускников Итона – Кинг – для стипендиатов, а Магдален, в котором было мало стипендий и они были не слишком велики – для богатых бездельников. Тринити был комбинацией первых двух.
Но исходя из слов Холмса в «Пропавшем регбисте», я не думаю, что он учился в Тринити. Сторонники Оксфорда единодушно указывают на Крайст Черч, как наиболее вероятный колледж – «склонность, к которой не может придраться ни один выпускник Кембриджа» - как сказал сэр Сидни Робертс. Если процитировать Уотсона, у Холмса были основательные практические знания английских законов (под которыми, я полагаю, он подразумевал английское общее право)и огромные знания сенсационной литературы. Это предполагает официальное изучение права, а не зубрежку непрофессионала. Поэтому не исключено, что, приняв решение относительно своей будущей карьеры, Холмс покинул Кембридж, не получив ученой степени, и отправился в Крайст Черч, чтобы сдать экзамен на степень бакалавра, хотя так и не удосужился ее получить. Возможно ли, что так как, что у него не было стипендии, денежные средства семьи иссякли, или, что Майкрофт еще недостаточно хорошо обосновался на государственной службе, чтобы дать ему взаймы? Это были бы три экзамена — по иностранному языку (французскому или немецкому), праву (с акцентом на криминальную составляющую) и одной из естественных наук. ‘Greats’(выпускные экзамены на степень бакалавра искусств по классическим языкам и философии) его бы не заинтересовали.
Если это предположение верно, то хотя он технически был новичком, в реальности Холмс был бы студентом третьего курса и как таковой, вероятно мог бы сойтись с Месгрейвом, который в то время тоже был третьекурсником. Это тем более вероятно, что студенты в университете строго придерживались общества своих однокурсников (обычай, который был смягчен только после двух мировых войн, когда возраст первокурсников мог варьироваться от 18 до 26 лет). Мы можем предположить, что Холмс применял этот принцип на практике, и что " в последние годы моего пребывания в университете там немало говорили обо мне и моем методе "; то есть он несколько перерос свою сдержанность и стал более общительным, поскольку еще в университете у него было более чем поверхностное знакомство с Месгрейвом: " Время от времени нам случалось беседовать, и, помнится, всякий раз он живо интересовался моими методами наблюдений и выводов ".
Три студента
Этот случай произошел в 1895 году, примерно через 20 лет после того, как Холмс закончил университет. Холмс и Уотсон провели несколько недель в университетском городке, о котором идет речь (Оксфорд в то время считался большим городом, Кембридж – университетским городком), когда Хилтон Сомс пришел к ним со своей проблемой. Я склонен думать, что Сомс был другом Уотсона, поскольку последнему были известны его манеры, а Холмс поначалу не хотел браться за это дело. Не исключено, что два друга не раз обедали за преподавательским столом в колледже Св. Луки в качестве гостей Хилтона Сомса, после чего проводили время в комнатах своего хозяина. Этим можно было бы объяснить (если нужно таким образом освежить память) откуда "проницательный наблюдатель" знает о том, что в комнатах колледжа были двойные двери (как еще можно было "показать, что вход воспрещен"?) — обычное явление как в Оксфорде, так и в Кембридже. К 1895 году Холмс стал человеком, известным всей стране, поэтому было естественно, что Сомс сразу же обратился к нему. Теория мистера Брэнда о том, что Холмс знал количество магазинов канцелярских принадлежностей в Оксфорде и окружающую местность, не убедительна, поскольку, независимо от того, учился он в Кембридже или нет, среди тех недель, проведенных за изучением хартий – в Бодлеанской библиотеке? – должно было остаться какое-то время для неспешных прогулок по городу. Еще одним необычным моментом в этом деле является поведение Сомса — он знал, что трое претендентов на стипендию Фортескью живут в одном здании с ним (что само по себе является экстраординарным совпадением), и все же он оставил гранки лежать открытыми на своем столе, хотя перед уходом запер дверь. Теперь в Кембридже всегда есть дубликаты документов, подготовленные на случай такой возможности. Они печатаются только за ночь до экзамена — в Оксфорде наверняка действует аналогичная схема, поэтому трудно понять, почему он тихо "не совершил подмены ", предварительно уведомив о случившемся своих коллег-экзаменаторов. Возможно, он думал, что это нанесет ущерб репутации его колледжа?
Это правда, как предполагает сэр Сидни Робертс, что Холмс совершенно естественно говорит о четырехугольном дворе (квадрангле), но то же самое делает и Уотсон. Они, должно быть, слышали это слово бесчисленное количество раз за недели своего пребывания здесь. Тем не менее, я склонен думать, что местом действия «Трех студентов» был Оксфорд.
Мистер Т. С. Блейкни в своем примечании к моему первоначальной статье в Рождественском ежегоднике B.S.J. за 1956 год (S.H.J. Vol. 4. № 1. стр. 14 — “Местность «Трех студентов”) ясно показал в пункте ‘Хартии’, что Оксфорд в 1895 году был бы наиболее вероятным центром для изучения древних хартий. (Я в долгу перед ним.)
Пропавший регбист
Это дело не представляет проблемы с точки зрения определения места действия — именно замечания Холмса о Кембридже убедили и Гэвина Брэнда, и сэра Сидни Робертса в том, что он никогда не учился в этом университете. Прежде чем обсуждать это более подробно, я хотел бы привязать это дело к определенному году. Наиболее полезной подсказкой является счет в университетском матче по регби и тот факт, что Холмс надеется, что доктор Армстронг окажется достойным преемником профессора Мориарти (т.е. это уже после 1893 года). Мистер Блейкни предполагает 1898 год (февраль); мистер Белл, 1897 год (февраль); мистер Брэнд, 1897 год. «The Blues Handbook», опубликованный в 1900 году, дает следующую информацию за 1893 год: Оксфорд выиграл в 1893 году (1:0), в 1896 году (9: 8) и в 1897 году (2:0). Игра 1894 года закончилась вничью, Кембридж выиграл в 1895 (1:0), и 1899 (2 гола и 4 попытки - ноль). Все игры были сыграны в Queen's Club. Можно было бы ожидать, что Уотсон, сам первоклассный игрок, правильно подсчитает счет, но это соответствует только игре 1898 года, которую выиграл Кембридж. Я склонен думать, что речь идет именно об игре 1897 года. Все вышеупомянутые игры были сыграны в первую или вторую неделю декабря после окончания полного семестра. Следовательно, вероятной датой этого дела является не февраль 1897 года, как хотел бы убедить нас Уотсон, а декабрь 1897 года — примерно за шесть лет до того, как Уотсон опубликовал это дело в «Стрэнд Мэгэзин». Холмс, если моя теория верна, покинул Кембридж примерно за 20 лет до того, как имело место это дело. С тех пор он побывал в Оксфорде и как студент и с целью расследования. Он не был идеальным студентом, и его нельзя было назвать лояльным выпускником — для этого он был слишком исключительной личностью. Он провел два года в Кембридже, слоняясь по своим комнатам, отрабатывая свои метод мышления, и, таким образом, нет причин, по которым он должен был назубок знать деревни вокруг Кембриджа, конечно, за исключением, Трампингтона и Грантчестера. Но, конечно, с раскрытой картой «Орднанс», задача не должна была быть слишком сложной. Что он должен был быть знаком с ландшафтом болот, я уже упоминал при обсуждении "Глории Скотт" - это Уотсон был не осведомлен в этом отношении.
Как указал сэр Сидни Робертс, выражение «running down» в Кембридж весьма существенно; но еще более странен тот факт, что ни Овертон, ни Холмс не упоминают станцию «Ливерпуль стрит» - более быструю и прямую дорогу в Кембридж, чем с вокзала Кингс Кросс. Когда два друга прибыли в Кембридж, семестр был окончен и город был безлюдным, только те, кто остаются в нем по окончании семестра, могут понять, каким пустым и , возможно, негостеприимным может быть университетский город в такое время. Так что в замечаниях Холмса по этому поводу не обязательно есть что-то роковое.
Человек на четвереньках.
Это дело датировано 1903 годом. Кэмфорд снискал расположение Холмса. «В гостинице "Шахматная Доска", если мне память не изменяет, очень недурен портвейн, а постельное белье выше всяких похвал. Право же, Уотсон, наша судьба на ближайшие несколько дней складывается куда как завидно.» Я могу подписаться под подобным же отзывом о «Митре» в Оксфорде.
В начале своего отчета Уотсон говорит нам о том, что неприятный характер этого дела требует соблюдать известную сдержанность и осмотрительность: мы можем поздравить его с тем, как удачно он с этим справился. Сперва я подумал, что Холмс мог слышать лекцию профессора Пресбери; но очевидно последний был совершенно ему незнаком. Странно также, что дом Пресбери был неизвестен Холмсу: можно было бы ожидать, что доктор Беннетт дал адрес, когда так подробно описывал дом профессора (или это еще одна иллюстрация такта Уотсона?)Поездка вдоль ряда старинных колледжей предполагает либо Хай-стрит в Оксфорде, либо Тринити-стрит в Кембридже. Когда я перечитал этот случай еще раз, мне в голову пришло еще одно решение: если бы можно было идентифицировать любой университет с кафедрой физиологии, а также с кафедрой сравнительной анатомии, то вопрос, наконец, был бы решен. Исторические реестры как Оксфорда, так и Кембриджа до 1910 года показывают, что в обоих университетах были кафедры физиологии — Оксфордская кафедра была основана в 1877 году, ее патроном с 1885 по 1912 год был Фрэнсис Готч, магистр медицины, научный сотрудник Мертона; Кембриджская - в 1883 году, когда ее первый патрон, сэр Майкл Фостер, научный сотрудник Тринити, оставался профессором до 1903 года. В Кембридже нет кафедры сравнительной анатомии как таковой, но в 1866 году была основана Кафедра зоологии и сравнительной анатомии, ее первый патрон, Альфред Ньютон, А. М., из Магдален колледжа, все еще был профессором в 1903 году. С другой стороны, в Оксфорде в 1903 году существовала кафедра сравнительной анатомии, которую с 1899 года возглавлял У. Ф. Р. Уэлдон, магистр медицины из Мертона, некогда служивший в колледже Святого Иоанна, в Кембридже. Эта кафедра, первоначально основанная как кафедра человеческой и сравнительной анатомии Линакр-колледжа, была изменена в 1893 году на Линакрскую кафедру сравнительной анатомии и снова в 1915 году,на кафедру зоологии и сравнительной анатомии. Несмотря на благоразумие Уотсона, это еще раз указывает на Оксфорд как на место действия «Человека на четвереньках». Гостиницы «Шахматная доска» нет нигде, но я склонен считать , что рекомендации Холмса относятся к Оксфордской «Митре». (Шахматная доска – это подобие настольной игры с клетчатым полем, а епископская митра может напоминать шахматного слона)
В заключение я бы предположил, что «Глория Скотт» указывает на Кембридж, «Обряд дома Месгрейвов» - на Оксфорд, «Три студента» - на Оксфорд, «Пропавший регбист» - на Кембридж и «Человек на четвереньках» - на Оксфорд. Кембриджским колледжем Холмса, на мой взгляд, мог быть Гонвилл-энд-Киз, поскольку этот колледж известен своей связью с естественными науками и медициной. Ниже я представляю хронологию колледжской карьеры Холмса и его современников следующим образом:
1853 (или 1854) Родился Шерлок Холмс
Октябрь 1871 или январь 1872 Холмс поступает в Кембридж. Тревор поступает в Кембридж. Месгрейв поступает в Оксфорд.
1872(1873) Холмс знакомится с Тревором
1873(1874) начало июля Холмс посещает поместье Треворов
1873(1874) конец сентября Умирает Тревор старший, конец дела «Глории Скотт». Тревор покидает университет.
1873(1874) Октябрь Холмс решает закончить свое образование в Оксфорде
1874 (1875) О Холмсе начинают ходить разговоры среди студентов. Месгрейв сдает экзамены на получение степени бакалавра и оставляет университет.
1875(1876) Холмс оставляет Оксфорд, не получив ученой степени и поселяется в комнатах на Монтегю-стрит в Лондоне
Летние каникулы 1874, 1875, 1876 Холмс проводит за границей во Франции, Германии и Италии
1878,1879 или 1880 Обряд дома Месгрейвов
В вышеупомянутой небольшой монографии я высказал свою точку зрения, основанную на доказательствах, о студенческой карьере Холмса, когда я писал ее в 1956 году. Время не заставило меня изменить свои взгляды. Я хочу совершенно ясно дать понять, что я пришел к вышеуказанным заключениям, не зная о том факте, что мистер Элмер Дэвис пришел к тем же самым выводам в 1933 году, и только после января 1957 года великодушный Уильям Баринг Гоулд прислал мне дарственную копию своего «Хронологического Холмса», прочитав уже упомянутую мою статью в «Baker Street Journal» с надписью «искренне согласен, что это был ни Оксфорд, и ни Кембридж, а оба они вместе»
Если моя гипотеза верна, то все предыдущие и будущие аргументы по этим дискуссионным вопросам представляют сбой только академический интерес. Однако, я надеюсь опубликовать результаты дальнейших исследований этих вопросов, как только представится удобный случай.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
***
Очередная попытка продолжить этот дневник. Сейчас даже не пишу, что последняя. И даже не потому, что надеюсь на что-то лучшее, а просто, чтоб продолжить. Настроение из серии: Нет правды на земле, но правды нет и выше. И не могу уже сказать что-то вроде: "а вот если бы"... или "а вот когда-то...." Нет, когда-то, безусловно, да, но этот поезд ушел, и река утекла. И даже если вхожу, то уже совсем в другую реку, которую вспять поворачивать не буду. Ну, и вот интересный момент, когда ты за тем, что пишет человек, чувствуешь его даже не мысли, а его самого как бы, и иногда тебе бывает от этого больно. Что-то наподобие того, когда дорогой тебе человек от души желает тебе счастья...с кем-то другим) Все очень по-доброму и где-то даже тепло, но тебя обдает холодком...
Но это лирика, возможно, понятная только мне.
На удивление хорошо прошел вчерашний день на работе. Несмотря на трехчасовое унылое собрание. Это беда, когда руководитель любит поговорить, порой именно любит сам процесс. Для этого вызывает всех с удаленки, отрывает от работы и мы сидим и слушаем. Но перед этим мы неплохо так посидели, и после тоже. Зато я прочувствовала, что такое четыре дня подряд работать с недосыпом. В метро не помогает никакая книга, особенно, англоязычная, полдороги пытаюсь бороться со сном, но безуспешно и под конец сдаюсь. А вчера накрыло уже и за ужином, так что мои семь часов сна даже не особо помогли. А еще подпортил настроение Озон. Пришло сообщение, что курьер приедет с 12 до 21 часа. А я его не заказывала, а выбирала самовывоз. Характерно, что он именно по адресу самовывоза и приедет. И? Что это вообще было? Или это просто так сообщают, что я сегодня ничего не получу, а завтра надо идти выяснять, что с заказом? Ибо дозвониться не до Озона, не до курьера нельзя. Сейчас дозвонилась. Мне такое присниться не могло. Курьер привезет заказ в пункт доставки. Когда, он сам понятия не имеет, он еще не выехал.У него 95 заказов. Бросил трубку. Настроение просто супер.
Сейчас приду в себя, перекушу и, может, попробую довести до ума перевод типа рождественского рассказа. Правда, "рождественский" он примерно настолько же, насколько у меня новогоднее настроение) Но чуть меньше половины сделала, надо бы, наверное, закончить.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Вот если бы Джон всегда был такой... Но это, похоже, пилотная серия
Но вообще "Шерлок" вызывает уже очень неприятное чувство. Не четвертый сезон, весь. Можно сказать, что он меня "достал".
*** Я так классно поспала. Много чего снилось. И собака, вроде бы и ни Альма, но мы с ней разговаривали, я чувствовала ее боль и тревогу, а она, кажется, взаимно - мою. И помню, как я пообещала, что нас ничто не разлучит, никто не встанет между нами... Не уверена, что это было, но запомнилось. И проснуться без будильника очень приятно.
*** На тумблере наткнулась на пост, где поют дифирамбы фикам Кэти , особенно, "Да святится имя твое" и "Птицы к маяку". Чувствую, что со своими темпами "Имя" буду переводить в каникулы. А вот "Горация", видимо, придется отложить до выходных, если только на меня не снизойдет завтра небывалое вдохновение.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Пользуясь случаем, хочу записать свои впечатления. Сегодня работаю дома. Села перекусить и дай, думаю, попробую в процессе посмотреть-послушать один из подкастов. Ну, что я хочу сказать...Я, конечно, была слишком оптимистична, думая, что я прямо сяду и все пойдет, как по писанному. Ничего же не изменилось. Мой разговорный английский остался тем, каким был. А субтитры на ютубе тоже все те же, автоматические. То есть , что слышится, то и пишется. Вот единственное, что радует, что я уже понимаю, что написано King , а на самом деле это keen. Но такие субтитры, конечно, не слишком вдохновляют. А у ведущих местами какой-то безостановочный речевой поток) Хорошо хоть, что тот, у кого берут интервью, задумчиво делает паузы. Ну, и что-то я просекла, в частности, что лет в восемь-девять этот товарищ смотрел военные фильмы Рэтбоуна и у того была очень смешная прическа, а потом он мечтал стать серьезным писателем, а в результате стал писать детективы, но с ведущими было похуже. И если за это браться - а хотелось бы - то это штука очень непростая и будет настоящая расшифровка. Еще похуже, чем переводить готовые субтитры. Опять немножко поругала себя за то, что когда-то расслабилась и ненасохраняла кучу готовых печатных записей этих подкастов - сохранила штук десять. Все думала потом еще успею, ну, если что сделаю это платно. Ага, а потом случилось то, что случилось, и заплатить то уже и нечем, даже если очень захотеть.
С мамой всегда поражаюсь, как в первый раз. Я, правда, сознаю уже, что это не худший случай и все могло быть горазд хуже. Но просто оно всегда внезапно. Особенно когда ты протаскалась по магазинам по всем этим сугробам и льдинам, купила ей все, что она просила и даже то, что не просила) Без сил рухнула на диван и заснула. А когда встала, оказалось, что за это время я подняла ей давление и пульс. Все так хорошо было несколько дней. И не хочется верить, что это было потому, что я была ей нужна. А сейчас она ругается, когда я просто выхожу из комнаты. Все, как обычно, короче.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
*** Внезапно опять написал ответный комментарий Юрий Тенман. Это то, который так ужасно озвучивает аудиоспектакли о Холмсе. В другое время я бы, наверное, сказала, что мне импонирует его внимательность ко всем слушателям и , наверное, изрядное добродушие. Я иногда , отстраняясь, думаю, что до чего же я дошла, что объясняю актеру, как надо играть Но ничего толкового из этого не будет. Каждый, конечно, останется при своем. Немного удивляют люди, которые слышат только хрипотцу Ливанова, а то, что это скорее голос волшебника-уродца из "Калифа-аиста", чем Холмса чувствуют почему-то не все. И кто-то мне в ответ написал, что какая разница сколько там лет Холмсу. На том и стоим, никакой разницы. А Тенман под конец мне написал, что идеальный слух - это иногда беда) И предложил расстаться, хотя мы вообще-то и не встречались)) Я дольше двух минут это слушать не могу. Я, правда, в связи со множеством восторженных отзывов на эти аудиоспектакли, подумала, что у нас , наверное, Холмса воспринимают как-то на уровне инстинктов. Знакомый хриплый голос, рассказы о Холмсе - и все этого достаточно. Тех, кто уловил, что тут что-то не так, - единицы. Это даже в отношении Ливанова, а чего уже говорить о чем-то другом.
*** Надеюсь плотно два дня посидеть над переводом статей. Буду делать перерывы на тумблер и с ЖЖ надо, наверное, заканчивать.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Антон Пик
*** Провела полу-бессонную ночь со своими отвратительными соседями. Этот "ребенок" когда-то долго не давал спать своим плачем, даже уже выйдя из младенческого возраста. А теперь у девочки другие развлечения. Родители, бывает, сматываются куда-то на выходные и она срывается с катушек. Приходят гости, на ночь, девочки-подружки. И самое веселье начинается около пяти утра. Раньше я терпела, теперь начала стучать в стену, без особого успеха. Но этой ночью, по-моему, вернулись родители, и в шесть часов я проснулась от громкого смеха, оживленных разговоров... музыки. Подумала бы, что это опять посиделки, но услышала мужской голос. Они, правда, затихли, но уснула я уже нескоро. И поняла, что родителям жаловаться на их дочь бесполезно, они сами такие же.
*** И еще о грустном. Иногда небесполезно бывает заглянуть в дневники своих читателей. Я как-то забила на все, ибо это раньше читатели были и собеседниками. А теперь люди подписались и превратились в невидимок. Меня, правда, удивляло, как это народ подписывается, не читая того, что здесь уже есть. Потом привыкла. На самом деле, это часто из принципа что бы было, чтоб заполнить ленту. Тех, кто читал мои старые посты можно по пальцем пересчитать, причем одной руки. Но время такое, что мне все же небезразлично, кто читает меня. И тут я с разбегу натыкаюсь на посты "Ну, когда же умрет вот такой-то человек? Вот этот умер, а он когда?" Охренеть просто. Написано с наивной откровенностью какого-нибудь мальчиша-плохиша. Люди, не ищите фашистов в других странах. Они гораздо ближе. Не ищите причин русофобии, достаточно почитать некоторые дневники, чтоб ужаснуться от того, что думают твои соотечественники. И самое поразительное, что знакомые все лица. Кто-то по дыбру, кто-то с дайри. Но зачем им ШХ, он ведь агент тех самых британцев! Так что кто-то явно ошибся адресом.
Мартовским вечером 1888 года доктору Джону Уотсону случилось проходить по Бейкер-стрит. «Мой путь привел меня, - как он говорит об этом, – …. к хорошо знакомой двери». Интересно, сколько же кругов проделал добрый Уотсон и сколько раз он проходил здесь и прежде ради того, чтобы бросить задумчивый взгляд на дом 221Б, это святилище приключений. Обычно, как можно предположить, он просто вздыхал и спешил домой, к Мэри и своей практике в Паддингтоне. “Моя женитьба отдалила нас друг от друга”, - с грустью говорит он о своем друге Шерлоке Холмсе, а затем говорит о “чисто семейных интересах”. Ах, какое мягкое обвинение! Уотсон был слишком джентльменом, чтобы критиковать свою жену в печати. Однако, 20 марта этого года “острое желание вновь увидеть Холмса” было слишком сильным, и он нажал кнопку звонка. Что произошло после этого, знает весь мир. На протяжении сорока восхитительных часов доктор, твердо отбросив в сторону свои семейные интересы вплоть до того, чтобы провести ночь на Бейкер-стрит, помогал в этом ярком деле, известном как «Скандал в Богемии». Он рассказал о нем, оставив своим читателям хорошую шутку о Холмсе и удовлетворение от раскрытия того, где Ирен Адлер хранит свои сокровища; но оставив им также маленькую дразнящую тайну, которую он так и не соизволил разгадать. Кто была эта миссис Тернер, которая, на время этого приключения, заняла место дорогой Марты Хадсон? читать дальше Исследователи Канона осуждающе отзывались о миссис Тернер:“псевдо-домовладелица, Лжедмитрий”. (Эрл Ф. Уолбридж, “ Питание и прислуживание Шерлоку Холмсу”, в сборнике«221б: Studies in Sherlock Holmes»). Они снисходительно рассуждали о ее единственном и таинственном появлении: «Что стало с миссис Хадсон в период между женитьбой Уотсона и «Скандалом в Богемии»? Миссис Хадсон продала свой дом – как вполне успешное дело? Неужели миссис Тернер сочла, что ее уважаемый постоялец ей не по зубам?”(Джеймс Кедди. Другой жилец) Этих исследователей можно разделить на два типа: Разъяснитель, чьи похвальные усилия направлены на прояснение моментов, которые не успел объяснить Уотсон,и Неверующий Фома, который приписывает эти кажущиеся неточности небрежности доктора. (Некоторые члены «Нерегулярных Отрядов» относятся к обеим категориям; например, Винсент Старретт, который легко объясняет изменение цвета халата Холмса, но в других главахстановится Фомой. В отношении второй группы можно указать, что, как бы доктор ни путался с датами, своим собственным именем и местоположением его раны, нет другогослучая, чтобы он неправильно процитировал слова Шерлока Холмса. Они были со святой точностью запечатлены в его сознании, именно так, как должно. Разъяснителям следует повторить прописную истину о том, что самое простое объяснение часто бывает лучшим. Обеим группам может быть предложен наиболее правдоподобный ответ на загадку Тернер.
Миссис Тернер была вовсе не миссис Тернер, но миссис Хадсон под другим именем.
Давайте обратимся к Священным писаниям. В сентябре 1887 года миссис Хадсон была блистательной хозяйкой дома 221Б. Она живо вырисовывается в повествовании Уотсона, “повышая голос и отчаянно увещевая” «нерегулярные войска», которые с грохотом поднимались по лестнице; опасаясь за здоровье Холмса, когда он ходит из угла в угол по комнате, и, предлагая ему успокоительное, за что получила такой взгляд! Уотсон отзывается о ней как о “нашей достойной хозяйке”. У них были доверительные и дружеские отношения. В июле 1888 года она вновь присутствовала там, игриво подавая цилиндрической формы сверток из серо-голубой бумаги под крышкой блюда для завтрака. («Морской договор»). Уотсон говорит, что это дело «происходило в июле, последовавшем за моей женитьбой» . Речь определенно идет о его первом браке, так как второй случился только после 1902-1903 годов; и в 1892 году, когда он писал о «гибели» Холмса на Рейхенбахе, о «Морском договоре» он говорил, как уже о минувшем деле.) Может показаться, что весной 1888 года она по необъяснимой причине отсутствовала, и ее заменял «лже-Дмитрий». Но постойте! Понаблюдайте за Уотсоном, в день после того мартовского вечера, когда он, поддавшись чувству ностальгии, прибыл на Бейкер-стрит «ровно в три часа». «Хозяйка»,- говорит он, - сообщила ему, что Холмса нет. Разъяснители запросто могут спросить, куда же делось дружелюбие между ним и миссис Хадсон? На это можно ответить только то, что накануне вечером добрый доктор познакомился с наследным королем Богемии в потрясающем одеянии, которое довершали накидка и маска, видел, как тот швырнул на стол тысячу фунтов и тут же был выдворен Холмсом без каких-либо обсуждений.Он думал исключительно о возвращении своего друга. Но позже, когда ему была поведана история поспешной женитьбы и Холмс обратился к нему за помощью, оба джентльмена ненадолго расслабились за блюдом холодного мяса и стаканом пива. Холмс сказал: «Когда миссис Тернер принесет ужин, я вам все объясню…» Затем он « с аппетитом набросился на скромную пищу, приготовленную нашей экономкой.» Пожалуйста, заметьте тут два момента. Это Холмс упомянул имя домовладелицы – Холмс, у которого была «поразительная способность замечать мелочи» и который ценил их важность и предпочитал точность в отношении домашних деталей, таких, как количество ступенек на лестнице, ведущей в его апартаменты, знанию о Солнечной системе; Холмс, самое незначительное слово которого Уотсон старательно записывал для потомков. Это Уотсон тут же после того, как прозвучало это странное имя, назвал ту, что принесла поднос с едой , «нашей хозяйкой». Не «хозяйкой Холмса», не «новой домовладелицей», а нашей; однако, он жил не на Бейкер-стрит, и к тому же не был там несколько месяцев. Очевидно он внимательно посмотрел на эту миссис Тернер и увидел знакомое лицо «нашей» хозяйки минувших дней, миссис Хадсон. То, что он не сообщает о своих расспросах об этом, является лишь еще одним примером его замечательной целеустремленности и экономии слов. Начались куда более оживленные игры, и через два часа они с Холмсом должны были быть в Брайони Лодж. Для тех из нас, кто хотел бы потратить время на объяснение, есть вполне очевидный вывод. На самом деле, все элементарно; миссис Хадсон снова вышла замуж и теперь звалась миссис Тернер. Посмотрите на миссис Хадсон, как на человека со своей собственной жизнью и это само бросается в глаза. Она была вдовой. Согласно Кристоферу Морли, ее первый муж был «тем самым негодяем… Хадсоном, что шантажировал старого мистера Тревора». Старретт добавляет: «Нет ни малейшего намека на ее прежнюю жизнь….Никто так и не узнал, каким образом Холмс впервые познакомился с ней. Есть устойчивое мнение, что она была несчастна; она так спокойно относилась ко всему этому.” Но несчастливый первый брак не обязательно должен был удержать ее от повторных попыток; скорее совсем наоборот - ибо такова природа человеческой надежды. Она извлекла немалую пользу из своей квартиры в доме 221Б.(Вскоре стали говорить, что платил Холмс «по-царски», и есть все основания предполагать, чтов марте 1888 года он уже был весьма щедр, поскольку “не позднее1887 года Холмс смог выписать чек на 3000 фунтов стерлингов”, и получил 1000 фунтов чистой прибыли за один день напряженной работы) Вне всякого сомнения, она была очень приятной в общении . Обратите внимание на ее снисходительность к необычным привычкам своих жильцов, на ее сдержанность в вопросах уборки их комнат, на ее верность, привязанность и готовность накормить в любое неурочное время. Эти черты характера,а также высоты физической подготовки, до которых она позже поднялась, были с восхищением отмечены мистером Старреттом. Она была пухленькой; поэтому нельзя не видеть в ней уютную и жизнерадостную женщину. (Старретт не раз называет ее пухленькой или полной.) ”Единственным прямым указанием на ее фигуре в Каноне является упоминание ее “величественной поступи”, которое с таким же успехом может относиться и к какому-нибудь гренадеру; но можно предположить наличие пышных форм, под которыми уже таилась нервная система, которая у более худощавой женщины могла быть расшатана странными химическими запахами и взрывами, а также периодической стрельбой из револьвера в комнате. И, наконец, у миссис Хадсон была своя собственная полноценная светская жизнь. У нее были “закадычные друзья”, и почему мы должны считать, что все они были женщинами? Какой у нас здесь получился портрет? Портрет женщины, вполне готовой к замужеству. Обратите особое внимание на второй пункт, связанный с финансами. Вначале она получала довольно скромную плату,и только к концу десятилетия ее доход значительно увеличился. Теперь следует вступить в область догадок. Похоже, вполне разумным будет предположить, что у нее был второй муж, но кто был этот мистер Тернер, и чем он занимался, что о нем никогда не упоминалось? Выводы должны быть сделаны из того единственного и слишком незначительного факта, что в марте 1888 года в доме 221Б пребывала некая миссис Тернер, и что летом и осенью того же года она снова превратилась в миссис Хадсон. Брак, к сожалению, был недолгим и, по-видимому, супругов разлучила не смерть, поскольку она сразу же восстановила свое первоначальное имя. Был ли это просто несчастливый союз, возможно, по той причине, что мистер Тернер возражал против того, что происходило наверху, или преданность жены к ее жильцу вызывала у него ревность? Можно было бы представить его консервативным и флегматичным бюргером, который и сам был вдовцом, тоскующим по домашнему уюту, который Марта могла бы так великодушно ему обеспечить: и тем не менее,поскольку она не могла разорваться пополам, их пути в конце концов разошлись. ”Выбирай, Марта, или "он" или "я". Каково же было его потрясение, когда она дала ему единственно возможный ответ... Но если это было именно так, то, что с ним стало? Можно ли представить, что Марта Хадсон-Тернер вернула свое первое имя, пройдя через викторианские жернова разводов, которые перемалывали столько судеб? Немыслимо; ибо строгая респектабельность того времени дошла до апофеоза у среднего класса и в среде домовладелиц, для которых было отвратительным само слово "развод". Она могла, разочаровавшись в мистере Тернере, расстаться с ним и изгнать его из дома 221B;но обращаться в суд? Никогда. И после простого расставания она по-прежнему осталась бы миссис Тернер, как и после второго вдовства. Но что же потом случилось такого, что Марта Хадсон, недолгое время считавшая себя миссис Тернер, объявив об изменении фамилии Холмсу - который педантично усвоил эту информацию - вдруг внезапно вернулась к своему прежнему статусу? Ответом на этот вопрос может быть только одна гипотеза. Мистера Тернера, возможно, привлекли ее качества, связанные с домашним уютом; но больше - гораздо больше - он добивался ее из-за очень хорошего дохода от жилья. Он женился на ней не для того, чтобы увезти ее в свой дом; о, нет. Она по-прежнему была квартирной хозяйкой в доме 221Б, а жених переехал прямо в те комнаты на первом этаже или в подвале, которые, по меньшей мере, семь лет были ее домом. Они кажутся уютно обставленными, с пылающим огнем в камине и безукоризненным порядком повсюду. Там, пока его жена продолжала прислуживать своим джентльменам, мистер Тернер сидел - вероятно, даже не утруждая себя принести для нее наверх кофейник. Мало-помалу он становился все более алчным, возможно, требуя, чтобы она повысила плату сверх разумной меры, возможно, даже предлагая ей попросить съехать такого разрушительного жильца, как мистер Холмс, - что Марте совершенно не понравилось. Возможно, он стал властным, напомнив ей, что все ее доходы принадлежат ему. Видимо, она почувствовала первые признаки тревоги, подозрения. Куда подевался тот "заботливый ухажер", который либо был одним из ее закадычных друзей, либо был представлен другим (до сих пор пользующимся ее доверием) закадычным другом? Где был тот мужчина, который так понимающе согласился, когда она сказала ему, что,замужем она или нет, она не может покинуть мистера Холмса? Почему он женился на ней? Возможно, он даже стал зловещим, угрожающим. И потом, к кому бы она могла обратиться за помощью? Нет никаких записей о событиях на Бейкер-стрит в период с марта по июль 1888 года. У Шерлока Холмса не было особых приключений для "Хроник Уотсона". Не будет ли преувеличением предположить, что вместо этого он был занят одной из тех незначительных проблем, касающихся безвестных женщин, не знающих, как поступить или попавших в беду, к которым он всегда относился с такой добротой? Если бы такая женщина была его собственной верной компаньонкой, насколько больше внимания он уделял бы ее делу! “Он отличался удивительной мягкостьюи обходительностью в обращении с женщинами”. Когда миссис Хадсон-Тернер, обеспокоенная и, возможно, со слезами на глазах, появилась у его двери в качестве клиентки, возможно ли, чтобы Холмс отказал ей? Для него это была бы детская забава, эта небольшая задачка: неосмотрительно заключенный брак, мистер Тернер все более выказывающий все признаки охотника за приданым, может быть, даже чувство опасности - нет, возможно, это слишком смелое предположение: но главный вопрос, поставленный ребром, заключался бы в следующем: как можно расстроить замыслы мистера Тернера? Нельзя допустить, чтобы он терроризировал Марту. Возможно, когда-то она любила его, но теперь любовь ушла. Как избавиться от него навсегда, как можно более безболезненно? А затем последовало небольшое исследование биографии Тернера и его недавнего прошлого. . . . Ну , конечно. Негодяй Тернер был женат раньше, возможно, не один раз, на простых доверчивых женщинах со средствами. Он брал у них все, что мог, а затем уходил; и ему не надо было затруднять себя никакими формальностями с разводом, перед тем, как он находил новое теплое местечко. Теорией двоеженства, и только ей одной, можно объяснить тот факт, что “миссис Тернер”, без суеты и церемоний, вернула себе фамилию своего первого мужа. Мистер Морли желает "слегка посетовать на то, что у преданной миссис Хадсон никогда не было собственных тайн”. Возможно, ее тайна заключалась именно в этом, но это была столь болезненная ситуация, что она никогда не была отражена в Каноне; Холмс хранил об этом почтенное молчание. И не следовало посвящать в это краткое приключение летописца с Бейкер-стрит, доктора Джона Уотсона. Единственное упоминание Холмсом ее нового имени могло быть оговоркой, поскольку, в конце концов, Уотсон, хотя и заметил ее, никогда не спрашивал, что она значила. Одним из его немногих промахов было то, что он так мало интересовался тем, что происходило на первом этаже дома 221Б. А если бы Уотсон догадался? Что ж, он также был благородным рыцарем, что доказано всеми его невинными саморазоблачениями; и он также проявил бы свою обычную деликатность, сохранив эту тайну. Что касается нас, исследователей, то миссис Хадсон уже много лет как ушла на покой, и если бы она знала, какой любовью продиктован наш интерес, она бы наверняка нас простила .
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Антон Пик
*** Последнее время часто бывает так. Что-то затронул в тебе чей-то пост. Пишешь от души, внимательно перечитываешь, потом вдруг понимаешь, что твой ответ вообще-то никому не нужен... Вот так оно, наверное, и бывает. Это не на ровном месте, конечно, а , как "опыт - сын ошибок трудных". Или пишешь что-то откровенно, вспоминаешь что-то, рассказываешь... А в ответ "Спасибо Вам за письмо" И это еще хорошо, а то вообще ничего. И даже если и не сразу, то постепенно, ты отучиваешься от этих подробных искренних ответов. Если его ждут, напишешь что-то кратко. Если нет- сто раз подумаешь прежде, чем написать. Иногда это неправильно. Обрывает то, что могло бы быть, но ты просто пытаешься избежать ран, там, где это возможно.
*** Немного завуалировано о разочаровании. Есть дневники, куда я, не будучи никогда на них подписана, тем не менее, ходила, как на экскурсию. Уже после начала войны. Ходила просто, чтоб знать , что есть вот и такие люди. Ждущие захвата чужой страны, вывешивающие в профиле "Родина-мать зовет", и с виду вроде милые и добрые, жалеющие животных и любящие кино... Но потом ты упираешься в какую-то фразу и понимаешь, что вот таких у нас больше половины страны. И все равно заходишь, чтоб просто знать. А потом понимаешь, что это, оказывается, "друг твоих друзей" и ты тогда понимаешь, что ничего не понимаешь...
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Сделаю тэг "информация к размышлению". Ну, это условно. Там буду просто интересные моменты, которые хотелось бы запомнить.
Ну, вот, во-первых, в "Союзе рыжих" Холмс говорит:
I had brought a pack of cards in my pocket, and I thought that, as we were a partie carrée, you might have your rubber after all. Я захватил с собой колоду карт, и поскольку у нас здесь partie carrée, надеялся, что в конце концов вы все же сыграете свой роббер.
У нас это всегда переводили исключительно, как "нас здесь четверо". Но вот в новом издании с комментариями Баринг Гоулда очень точно отмечено, что вообще "partie carree" - компания из четырех человек. Но обычно это выражение употребляют в отношении компании из двух мужчин и двух женщин.
И потом... - Этот случай спас меня от угнетающей скуки, — проговорил Шерлок Холмс, зевая. — Увы, я чувствую, что скука снова начинает одолевать меня! Вся моя жизнь — сплошное усилие избегнуть тоскливого однообразия наших жизненных будней. Маленькие загадки, которые я порой разгадываю, помогают мне достигнуть этой цели.
It saved me from ennui...
Можно предположить, что это ссылка на "Портрет Дориана Грея"
- Самое страшное на свете — это скука (ennui) , Дориан. Вот единственный грех, которому нет прощения.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 18 Полцарства за коня
Намерение Мильтона потолковать со мной подразумевало собой знакомство с его кулаками. И после этой беседы я остался в синяках и ссадинах, согнувшись пополам от боли, сплевывая кровь на солому в стойле Грейфрайера, потому что не дал ему ответа на такой, казалось бы простой вопрос. - Где он, Холмс? – снова проревел Мильтон. – Я знаю, что он у тебя. В последний раз тебя спрашиваю: где он? Он говорил о пузырьке, который я вытащил из кармана Бэйли. Я отдал его на хранение Лестрейду, и надеялся, что он все еще был у него. Хотя, конечно, не собирался говорить об этом Мильтону. Его жгучее желание узнать это подтверждало мои подозрения о том, насколько было важно это снадобье и как оно помогало его лошадям выигрывать на скачках. Однако, если я хотел продвинуться в своем расследовании дальше, то мне нужно было как-то сбежать отсюда. Мне нужно было добраться до Лестрейда, рассказать ему о мошенничестве и привлечь к делу стюардов. Гнев Мильтона и его столь длительное – хоть и нежелательное – присутствие здесь означали, что Майлс сыграл свою роль в пресечении попытки разоблачения. Теперь я должен был сыграть свою. Надежда на это была довольно слабая, как это все чаще случалось с делами, которыми я занимался. Прежде, чем Мильтон предпринял новую атаку, появился Бэйли. Он окинул меня и мой потрепанный вид небрежным взглядом и сосредоточил все свое внимание на Мильтоне. - Он уже сказал Вам, где пузырек? – спросил он. - Нет, - буркнул Мильтон, потирая окровавленные костяшки пальцев. – Но он скажет. - У нас нет на это времени. Он сообщил секретарю ипподрома о Екатерине Великой. Сэмуэль был там. Он сказал, что мистер Темпл посоветовал ему поговорить с мистером Баулсом. У меня была минута перед тем, как Мильтон нацелился нанести мне удар в живот, чтоб вспомнить совершенно непримечательного человека, который сопровождал надменного секретаря ипподрома, когда тот осматривал скаковой круг. Я вовремя откатился, чтоб избежать опасного удара по ребрам. - Ты сказал Баулсу? – спросил он. - Нет, мистер Мильтон, он не сказал, - ответил Бэйли. - Когда я увидел его, у него был такой вид, что он намерен создать нам проблемы, - сказал Билли Уильямс. – Он пытался привлечь внимание стюарда. На самом деле, я пытался предупредить Лестрейда. Он смотрел во все стороны, только не туда, где стоял я, и у меня не было уверенности, что он меня видел. Если никто не знал, где я, то я не мог рассчитывать на помощь извне. И я помнил о том, сколько времени прошло с тех пор, как я в последний раз принимал лауданум. Твои возможности ограничены, когда ты не можешь доверять собственному разуму. Я вспомнил, что Майлс говорил мне о том, что если что-то пойдет не так , мне придется рассчитывать только на свои силы. Его предсказание оказалось болезненно точным. Если мы когда-нибудь встретимся снова, живые или мертвые, он будет удовлетворен сознанием того, что был прав. Тем временем лицо Милтона побелело. Он застыл на месте, как будто ужас от собственных мыслей пригвоздил его к земле. -Мы уезжаем, - внезапно сказал он. – Погрузите лошадей в фургоны. Возьмите Холмса с собой. Мы найдем, где с ним разобраться по дороге. читать дальше - Подходящим местом может быть Чаттертон Парва, - предложил Бейли. – Это небольшое местечко, не больше придорожной стоянки. Вокруг не слишком много людей. - Очень хорошо. Бейли, ты отправляешься с лошадьми в Лондон. А мы с Уильямсом разберемся с этим смутьяном. Поехали . В самый разгар этой кипучей деятельности мои шансы ускользнуть от похитителей казались все более призрачными. Уильямс с большим удовольствием связал мне бечевкой руки за спиной, а потом отвел к поджидающим фургонам для перевозки лошадей. Если возможно быть невидимым в толпе, то нам это удалось. Уильямс прикрыл одеялом пистолет, который прижимал к моей пояснице, подавляя тем самым мое импульсивное желание позвать на помощь. Как бы заманчиво это ни было, сейчас было не время для побега. На таком расстоянии раны были бы катастрофическими. Поэтому я сохранял спокойствие и выжидал подходящего момента. Оказавшись внутри фургона, он привязал меня к кольцу в стене и засунул мне в рот носовой платок, закрепив его куском бинта, который он крепко завязал у меня на затылке. Кроме того, что я стучал каблуками по полу в тщетной надежде привлечь чье-то внимание, я больше ничего не мог сделать, поскольку лошади были погружены, и мы отправились к железнодорожной станции. Пока фургон грохотал и кренился то в одну, то в другую сторону, а Грейфрайер сочувственно принюхивался, видя мое незавидное положение, у меня была возможность поразмыслить о том, что Мильтон ничего не знал о сорванном разоблачении. Он считал, что я представляю наибольшую опасность. Если бы Майлс не задержал человека профессора, то Мильтон был бы так же удивлен, как и остальные участники скачек, когда стало бы известно о подмене лошадей. Он был не более чем винтиком в колесе, который вознаграждал информаторов и платных агентов и вовлекал в дело доверчивых полицейских сыщиков. Когда в его услугах больше не нуждались, хозяин перевел стрелки на него и оставил его платить по счетам. Ибо, несомненно, именно Мильтон понесет на себе основную тяжесть скандала. Он мог утверждать, что находится на службе у вышестоящей инстанции и просто выполняет приказы, но я сомневался, что ему было известно имя профессора. Доказательством этого был тот факт, что он был все еще жив. Его хозяин, кем бы он ни был, имел привычку устранять тех, кто мог оказаться помехой. Преднамеренное убийство Мостейна Джонса многому меня научило. Тогда неудивительно, что предложение, о котором я предупредил стюардов, обратило его в бегство. Насколько ему было известно, он должен был продолжать разыгрывать шараду. Мне было интересно, что он приготовил для меня. Новые побои, пока я не предложу ему решение, которое он мог бы представить своему хозяину. И что потом? Я не сомневался, что в Чаттертон Парва бедного Генри ждала смерть. Я должен был позаботиться о том, чтобы он не забрал Шерлока с собой. На железнодорожной станции меня развязали и отвели в сторону от Грейфрайера, под дулом пистолета, подальше от глаз начальника станции, вверх по сходням в ожидающий вагон для перевозки лошадей. Меня снова привязали к стене. Уильямс улыбнулся, проверяя кляп, а затем бросил пистолет Дэнни Палмеру, который должен был сопровождать меня в фургоне. - Если он будет мешать, прострели ему ногу, - приказал Уильямс. - Не убивай его. Мистер Мильтон с ним еще не закончил. Палмер выглядел потрясенным. - Я не уверен, что знаю, как это делается. - Ты же хочешь стать жокеем, верно? - сказал Уильямс, угрожающе похлопав его по щеке. -Хороший мальчик. Делай, что тебе говорят, и ты в мгновение ока станешь чемпионом . С этими словами он удалился. Вагон закрыли, и мы остались в полумраке. Вагон содрогнулся, когда поезд тронулся, и вскоре мерный стук колес стал отсчитывать мили. Палмер забился в противоположный угол и наставил на меня пистолет, как будто ожидал, что я в любой момент на него прыгну. В руках испуганного и неопытного человека пистолет может быть таким же смертоносным, как и в руках меткого стрелка. Резкие движения могут спровоцировать выстрел, и я старался представлять как можно меньшую угрозу, насколько это было возможно в раскачивающемся вагоне. Кроме того я понимал, что Палмер - это мой лучший шанс на спасение. Я вспомнил наш разговор в конюшне после скачек Линкольна, его благодарность за то, что я спас его от побоев со стороны Вигора. Я должен был верить, что мое вмешательство все еще может сработать в мою пользу. Но чтобы это произошло, мне нужно было заговорить, а это было невозможно, пока во рту у меня был кляп. В моей голове сформировались основы плана, и я принялся за Палмера. Я начал с того, что меня вырвало. Это не потребовало большого актерского мастерства, учитывая, что у меня во рту был комок грязной ткани. Палмер наблюдал за мной, по-прежнему держа пистолет обеими руками, но теперь с озабоченным выражением на лице. - Генри?- произнес он, наконец. - С тобой все в порядке? Я покачал головой. Вкус желчи обжигал мне горло. -Хочешь пить? Я кивнул. - Я не уверен, что мне позволено тебе что-либо давать. Я посмотрел ему прямо в глаза и увидел, что его решимость поколебалась. - Хорошо, - сказал он, убирая пистолет в карман. – Не пытайся ничего предпринять. Он подтащил ко мне ведро с водой, а затем принялся развязывать кляп. Когда он вытащил платок у меня изо рта, я глотнул свежего воздуха и решил убедить его больше не засовывать его обратно. Сложив ладони чашечкой, он набрал немного воды и предложил мне. Я выпил , благодарный за возвращение влаги к моим пересохшим губам. Мы повторили эту процедуру несколько раз, пока Палмер не заволновался и снова не потянулся за носовым платком. - Дэнни, не надо, - сказал я в отчаянии. - Помоги мне. - Я не могу, Генри. Я предупреждал тебя, чтобы ты не создавал проблем. Он наклонился вперед с платком в руках. Я отпрянул. - Они лгут тебе, Дэнни. Ты никогда не станешь чемпионом, если останешься с Мильтоном. Ты знаешь, что они сделали с Вигором. - Они дают ему что-то, и он выигрывает скачки. -Это доводит его до безумия. - Ты не можешь этого знать. - Он победил тебя, Дэнни, потому что он знает, что они сделают с тобой, то что они сделали с ним. Вот почему он назвал тебя идиотом. Его голос дрогнул, когда он попытался отрицать это. - Нет, я тебе не верю. Я воспользовался своим преимуществом, теперь, когда в его сознании поселились сомнения. - Как ты думаешь, что они собираются со мной сделать? Он проглотил комок в горле. - Мистер Мильтон задаст тебе взбучку за твою дерзость. - Он уже сделал это, Дэнни. Держу пари, они намерены убить меня, как только получат то, что хотят. Это делает тебя соучастником убийства. - Я ничего не сделал! - запричитал он. – Я всегда хотел только ездить на лошадях и больше ничего. Мы быстро приближались к деревушке Чаттертон Парва. Мое время было на исходе. - Тогда развяжи меня. Мы уйдем вместе. Я разоблачу Мильтона как мошенника, которым он и является, и тогда ты сможешь пойти на работу к честному тренеру. У Палмера был измученный вид. - Генри, почему ты должен был во все это вмешиваться? - Это моя работа. Я не конюх. Я детектив. Я могу помочь тебе. Он покачал головой, и выражение его лица было печальным, как у ребенка, лишенного игрушек. - Я не могу пойти с тобой, Генри. Если Мильтон поймает меня, я никогда уже больше не сяду на коня. Он сказал, что если я когда-нибудь предам его, он переломает мне ноги.- Он слегка помрачнел.- Но я выпущу тебя. Только... - Да? - Ты можешь сбить меня с ног? Я могу сказать, что ты подавил меня своим напором. Мистер Мильтон не будет так сердиться, если решит, что это не моя вина. Я согласился. Палмер начал развязывать узлы, и вскоре я был свободен и растирал запястья, чтобы разогнать кровь в онемевших руках. Он спокойно наблюдал, ожидая, что я выполню свою часть сделки. Я отобрал у него пистолет и ударил им Дэни по затылку. Он без единого стона рухнул на мягкую солому, вдали от копыт взволнованных лошадей. Мой план был основан на внезапности и быстроте Грейфрайера. Чистокровный скакун устал после забега, в котором он не осрамился, заняв почетное третье место. Он не протестовал, когда я надел на него уздечку или когда опустил седло ему на спину и затянул подпругу. Когда поезд подъехал к платформе, я устроился у него на спине и стал ждать. Сквозь прорези в бортах фургона я видел разноцветные движущиеся фигуры , загораживающие свет, когда они проходили мимо. Были слышны свистки и шипение двигателя, а также безошибочно узнаваемые голоса Уильямса и Бейли. Я похлопал Грейфрайера по шее, когда раздался звук отпираемых засовов. Сходни были опущены, и я вонзил каблуки в бока коня. Он взвился на дыбы и рванулся вперед, отбросив Уильямса назад. Кто-то вскрикнул, когда мерин спустился по сходням и загрохотал копытами по платформе, на мгновение запаниковав от того, что выехал из темноты на свет и, увидев испуганного начальника станции, который в страхе размахивал руками. Я направил его прочь от всех них и направился к концу платформы. По другую сторону путей лежали открытые поля, а где-то вдалеке, за сонным скоплением крытых соломой коттеджей, должен был находиться городок с полицейскими силами, которые должны были позаботиться о Мильтоне и его дружках. Ближе к хвосту поезда платформа шла под уклон, и я направил Грейфрайера вниз по ней. Он перескочил через рельсы, и мы оказались перед живой изгородью высотой не менее пяти футов. Можно предположить, что все лошади умеют прыгать. В меньшей степени это касалось их всадников, и, подгоняя Грейфрайера к препятствию, я намотал его гриву на руку и сжал бока коленями. Я доверился коню, и он не подвел. Во всяком случае, вид живой изгороди только подбодрил его. Он идеально рассчитал время своего приближения и перемахнул через кусты, совсем не задев их, имея еще несколько дюймов в запасе. Мир взлетел и опустился, и удар от приземления чуть не выбил меня из седла. Не видя перед собой никаких препятствий, Грейфрайер рванул поводья и помчался по траве полным галопом. Я выпрямился и оглянулся через плечо. Люди выглядывали из всех окон вагонов, глядя на нас с тревогой и удивлением. Мне показалось, что я увидел, как что-то блеснуло на крыше станции, но я был слишком далеко, чтобы быть уверенным в этом. По крайней мере, за нами никто не следовал. Мы вырвались на свободу, и Грейфрайер наслаждался каждой ее минутой. Я позволил ему бежать, с каждым быстрым шагом увеличивая расстояние между нами и поездом. Я обманывал себя, считая, что мы в безопасности. Затем раздался звук, похожий на щелчок кнута. Голова Грейфрайера дернулась вверх, и его передние ноги перестали скакать галопом. Мы еще продолжали двигаться по инерции, даже когда передняя часть его тела рухнула оземь. Раздался треск ломающейся кости, когда под нами подогнулись его ноги. Я рухнул вниз, а за мной последовали полтонны мышц и взмыленного тела коня. Мы катились по земле, пока Грейфрайер всем весом не навалился на меня, придавив своими боками. Я лежал под ним, ошеломленный и запыхавшийся. Конь не двигался. Пуля вошла ему в череп под ухом и застряла в мозгу. По сломанным конечностям время от времени пробегала дрожь, когда гасли последние признаки жизни. Грейфрайеру никогда уже больше не подняться. Я не избежал повреждений. Три пальца на руке, принявшей на себя основную тяжесть падения, были неестественно выгнуты. С возвращением чувствительности появилась острая боль в левой лодыжке, скрытой от моего взгляда и зажатой под мертвым весом мерина. Я попытался высвободиться, а потом перестал , вознося к Небесам свой крик, полный безмерного разочарования. Теперь я знал, что металлический отблеск на крыше был ружьем. Для человека, который стрелял из него, расстояние не имело ни малейшего значения . Если бы мы полностью повернулись спиной к станции, пуля могла бы попасть мне в голову. Поскольку поле вынуждало нас двигаться по диагонали, Грейфрайер был более крупной и легкой мишенью. Теперь я снова оказался в ловушке и в худшем состоянии, чем раньше. Где-то здесь же под конем лежал пистолет, который я забрал у Палмера. Я напрягся и потянулся за ним, зная, что Мильтон наверняка будет все исследовать. Конечно же, вскоре он появился, его лицо было красным от гнева, и он смотрел на меня убийственным взглядом. Если бы не было свидетелей, я был уверен, что он задушил бы меня голыми руками. Вместо этого он был вынужден проявить некоторую сдержанность. При данных обстоятельствах хлесткая пощечина, которую он мне отвесил, была еще весьма легковесной. - За это я разорву тебя на куски, - прорычал он. - Уильямс, как это произошло? - Похоже, он одолел Дэнни, - сказал тот, появляясь рядом с тренером. – Парень лежит без сознания в фургоне. - Никогда не поручай мальчишке мужскую работу, - парировал Мильтон.- Тебе следовало остаться с ним! - Я не слышал, чтобы Бейли выразил желание сидеть в лошадином навозе. - И теперь у нас на руках мертвая лошадь. Нам придется остаться здесь на ночь. Снимите лошадей с поезда и найдите для них конюшни. Где-нибудь в тихом месте, Уильямс, где нас никто не потревожит. - Он ударил кулаком о кулак. - А затем ты расскажешь мне, что сделал с этим пузырьком, не так ли, Холмс? Если это действительно твое имя. Я вызывающе посмотрел на него в ответ. - Я спросил о тебе графа Роузлинна. Он сказал, что никогда не присылал ко мне грума. Так кто ты? - Я знаю, кто он. Голос был незнакомым. Его обладатель неумолимо приближался к нам, и теперь я увидел, что то, что я принял со своего низкого наблюдательного пункта за трость, на самом деле было стволом винтовки. Я взглянул в молодое, мальчишеское лицо, с волосами цвета свежескошенного сена и большими голубыми глазами. Он улыбнулся еще шире, обнажив крепкие белые зубы с острыми клыками. В последний раз я видел это лицо в тюрьме, где он взял у меня листок бумаги и задушил фальсификатора Мостейна Джонса. Это был человек, которого Майлс назвал "Улыбающимся».
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Попробую что-то записать, пока работает мой дневник.(На самом деле, пока написала несколько предложений, работать он уже перестал)
После рабочих дней надо редактировать и выкладывать то, что "наработала". Кроме очередной главы "Злостной клеветы на Лестрейда" и еще одной "затяжной" статьи сидела над "Хафизом и Горацием". Для меня она как-то интуитивно была интересной статьей. Но на деле все оказалось гораздо сложнее. Что-то из серии статей, одновременно спорных, притянутых за уши, но в итоге приводящих тебя к каким-то поразительным выводам . Статья произвела такое впечатление, что решила доделать ее дома. А пока что хочу сказать по ее следам... Как-то я за последнее время, и не без помощи моих читателей в ЖЖ, плавно вырулила на мысль, что все же отношения Холмса и Уотсона очень не простые. Ну, тут в помощь нам, конечно, книга Джун Томпсон. Но у меня как-то все это еще дополнил вспомнившийся образ Уотсона из уонтнеровского "Знака четырех".
И разные его попытки поддеть Холмса в "Этюде" и "Знаке". Кстати, сейчас мне показалось характерным, что все это было в "прижизненных" холмсовских делах. А в "Записках" потом тональность была другая, хотя я могу и ошибаться,я совсем не аналитик. Но суть в том, что Уотсон изначально - человек довольно простой, во всех смыслах этого слова. И я бы даже , наверное, расстроилась из-за Холмса) Но мне видится, что там все именно не просто. И хоть это и не совсем аргумент, но на заднем плане я вижу то, что писала Кэти Форсайт и "С тех пор, как впервые увидел тебя" - надо вообще вернуться и к тому и к другому. Ну, и если говорить об Уотсоне из дополнительных источников, то тут, в самом деле, на первом месте для меня наш Ватсон-Соломин. И когда мне хочется обвинить Уотсона в какой-то близорукости, поверхностности , совершенно не к месту проявляемом самодовольстве, то я вспоминаю Соломина и он примиряет меня с Уотсоном) Хотя я точно не буду кричать, что он лучше оригинала. Я, наверное, пишу непонятно, но статья о цитатах из Горация вдруг вскрыла для меня какой-то очередной пласт. Вот прямо, как гифка какая-нибудь. И я увидела Уотсона, который, наверное, частенько что-то "ляпал". Особенно вначале. А Холмс соответственно о многом молчал или даже "играл роль". Я его не идеализирую, но это просто то, что как-то мелькнуло в голове параллельно переводу не самой простой статьи. И он в ней мне увиделся немного с другой стороны.
*** Надо бы сделать что-то рождественское, но не уверена. Таскала с собой 5 рождественский выпуск Маркума, и попался на глаза рассказ, где опять речь идет о Нерегулярных войсках с Бейкер-стрит. Как-то уже традиционно под Рождество. Вообще, хотелось бы чего-то другого, но посмотрим.
*** И еще до кучи. Выходит еще одна книга.
Ну, вот просто то, что Доктор прописал. И классно, что на обложке все книги знакомые)
*** И надо таки как-то , наконец, наладить свое плановое хозяйство. А то многое забросила. Хотя дневник, конечно, на дайри работает как придется.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Георг фон Розен. Рождественская ярмарка.
*** Традиционно новогоднего настроения нет вообще. И даже нет желания праздновать - это, наверное, не есть хорошо и признак депресняка. Но оно все вместе как-то настолько невесело, что ничего удивительного нет. Относительно смирилась с болячками, с тем, что ничего не успеваешь, постоянно что-то ломается и выходит из строя, чинить все это нет ни сил, ни времени, ни денег.
Досмотрела за завтраком "Он пошел один". Раньше не видела. Все же старые фильмы - это совсем другая эпоха, так бы их и смотрела.
Участились проблемы с дайри, возможно, что их вызывает Антизапрет, но мне от этого не легче. Когда при этом отваливается дайри, то отваливаются и копии изображений с него, сделанные мной на том же дыбре. То есть, если что, нужна полная независимость изображений. Это тоже достало.
На двух "запасных" ноутах почти не работает хром. Вот здесь я его починила, а там не получается. В сервис больше не пойду, деньги берут, и ничего не делают, только вирусы сажают. В общем, сплошное нытье)
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Вообще, это, конечно, очень сомнительная вещь и я во все это почти совсем не верю, но все же кое-что в этом есть. И в частности ответ на вопрос, который мне недавно задали: почему в книге Майкрофт довольно положительный и отношения у него с братом нормальные, а в фанфикшене и в кино все немного иначе? И в частности в голову приходит именно Майкрофт из "Шерлока". Не то, что бы я думала, что Моффат настолько в теме всех шерлокианских исследований, хотя кто его знает, конечно. Ну, и я опять вспомню о теории "живых кораблей" и героях, впитавших в себя по дороге самые разные характеристики. Очень тяжело дался перевод и сейчас попутно редактирую и пишу какие-то свои примечания.
Прямо в начале в эпиграфе снова немного другая, чем в переводе, фраза из оригинала. Будут внезапные строки, которые оставлю, как есть. И сейчас мне представляется вполне логичным то, что Нокс вообразил, что Холмсы были сыновьями священника. Во-первых, он смотрел на них со своей колокольни, а во-вторых, вот эти Уильям и Томас Шерлок, в честь которых могли назвать Холмса.
Тайна Майкрофта – Рональд Нокс (Входит в сборник "Baker Street Studies" Х.У. Белла)
«Не могу поверить, что вы могли до такого опуститься. Вы разузнали о судьбе моего несчастного брата.»
-Знак четырех.
Тайна Майкрофта
ЭТО бесславный удел - быть известным, как брат бессмертного. Если у Джона Китса было мало овсянки или вообще никакой, то какую амброзию, какую медвяную росу ел Джордж? Как унизительно поправить полоумную соседку за ужином со словами "Нет, нет, я Уильям Россетти, мадам" или «Боюсь, что не Энтони, а Адольфус Троллоп!» Несомненно, что-то из этого унижения выпало и на долю Майкрофта Холмса и нашло отражение в его первом приветствии при встрече с Уотсоном: "С тех пор, как вы стали биографом Шерлока, я слышу о нем повсюду." Однако, он нашел для себя утешение, знакомое всем , прозябающим в безвестности — он мог стать великим, говорил он себе, но у нет к этому склонности. "Вся энергия нашей семьи досталась Шерлоку.» И что касается его,то он гордился собой не напрасно; у нас есть свидетельство его брата на этот счет, и какого брата! Того, кто никогда не был обманут ложной видимостью и , будучи логиком, не позволял себе из скромности неверно излагать факты. «Следовательно, если я говорю, что Майкрофт обладает большей наблюдательностью, чем я, то так оно и есть, и вы можете понимать мои слова в прямом и точном смысле.» Возможно, мы смогли бы по-другому оценить ту роль, которую он сыграл в истории своей семьи, если бы у нас не было такой уверенности. Но одно можно сказать наверняка: на Майкрофте Холмсе не было мух, даже при осмотре через лупу Шерлока. Если бы позволяло пространство, мы могли бы сократить несколько абзацев, реконструируя по разрозненным признакам атмосферу их общего детства. Я полагаю, оно прошло в сельской местности, поскольку они происходили из семьи сквайров, и Майкрофт, лондонец по своим привычкам, без труда смог править экипажем: к тому же умело, иначе он едва ли смог бы, даже в те дни, «вырваться» из гущи уличного движения у вокзала Виктория. В остальном, они оба, должно быть, наслаждались простыми радостями мальчишек, растущих в деревне, которые они ощущали еще более остро, благодаря тому замечательному дару наблюдательности, которым они были наделены. Майкрофт, старший на семь лет, развеет миф о Санта-Клаусе, когда Шерлок еще будет лежать в колыбели; и сотней других способов Шерлок с самого начала будет избавлен от иллюзий. Как только он наденет брюки, он станет лидером в их спортивных играх, просто благодаря своей природной энергии. Вы представляете Майкрофта, растянувшегося на коврике у камина и предсказывающего местонахождение птичьих гнезд, и он был слишком ленив, чтобы достать их; он выяснял, какие деревенские мальчишки, какими окольными путями, были ответственны за разграбление фруктового сада, и уговаривал Шерлока вылезти из постели и поймать их с поличным. Визит к семье Холмсов, должно быть был весьма нервирующим опытом; можно было быть уверенным, что тебя вывернут наизнанку в тот момент, когда ты будешь уходить. «Мамочка, - спрашивал маленький Шерлок, - кто был тот мужчина, который приходил на ланч? Я имею в виду эту жертву хронического алкоголизма с грязными ногтями? Я, конечно, увидел, что у него неприятности с женой и что его счет за газ за последний квартал остается неоплаченным; что он не бережлив, рассеян и евразиец по происхождению; но я не мог до конца понять, был ли он рекламным агентом или просто обычным шантажистом?» Затем с коврика у камина раздавалось: "Не выставляй себя таким никчемным ослом, паршивец; ты хочешь сказать, что не можешь отличить издателя по тому, как он облизывает палец, прежде чем перевернуть страницу рукописи?" «- Мои дорогие, - увещевала их миссис Холмс, подавляя в себе гордость Семпронии в пользу хороших манер: - Право же, вы не должны говорить таких вещей». читать дальше Насколько я понимаю, они были северянами; южные графства довольно хорошо освещены в воспоминаниях Уотсона, и ни разу его друг не выдает своего знакомства с местными пейзажами и не демонстрирует в отношении них какого-либо энтузиазма. Их жилище мне представляется домом священника, вполне достойным, но не слишком обеспеченным материальными удобствами. Теологические взгляды их отца невозможно точно определить из-за отсутствия каких-либо свидетельств того, в честь кого был назван будущий сыщик - Уильяма или Томаса Шерлока. Творения обоих богословов, должно быть, были скучным чтением для воскресных вечеров, но они оказали свое формирующее влияние; именно этому источнику можно приписать определенную склонность к морализаторству. Что касается Майкрофта, то с первого взгляда легко можно предположить, что его крещение отражало вкусы большого поклонника крикета. Но он родился, если верен расчет мистера Белла, в 1847 году, а на тот момент будущему игроку в боулинг за Дербишир шел всего шестой год. Вероятно, в таком случае имя «Майкрофт» было фамильным ; и можно даже предположить, что оно было дано при условии или в надежде на наследство от какого-нибудь родственника. Надежда эта, похоже, в любом случае не оправдалась. Ранние финансовые трудности сыщика наводят на мысль, что у него не было личных средств; и когда он говорит Уотсону, что его брат "получает четыреста пятьдесят фунтов в год"(Чертежи Брюса Партингтона), он не дает ни единого намека на какой-то независимый источник дохода. Был ли Майкрофт старшим или младшим клерком? То, что он должен получать 450 фунтов стерлингов в год в возрасте сорока восьми лет, является обстоятельством, которое не проливает свет на этот вопрос. В целом, кажется вероятным, что он был старшим клерком, который поступил на службу через какой-то закулисный ход после опыта работы в другом месте. Об этом промежуточном периоде Уотсон молчит; и его молчание является отражением молчания Шерлока. К этой проблеме мы должны теперь обратиться сами: почему Холмс в течение почти десяти лет их близости ни разу не упомянул о брате, который жил через несколько улиц от них? Дело было не в том, что отношения между двумя братьями были напряженными или их общение каким-то образом было прервано: "Снова и снова я приходил к нему с какой-то своей задачей".{Случай с переводчиком} «Некоторые из моих самых интересных дел пришли ко мне вот таким же образом через Майкрофта».{Случай с переводчиком} Правда перед делом Брюса-Партингтона Майкрофт никогда не приезжал на Бейкер-стрит, за исключением одного раза, и это, должно быть, было связано с делом переводчика с греческого, так что не было никаких причин, по которым Уотсон действительно должен был встретиться с ним, хотя, как мы знаем, в обязанности Уотсона входило впускать посетителей, когда миссис Хадсон уже легла спать.{Пенсне в золотой оправе}. Но невероятно, что Холмс не упомянул бы о единственном живом члене своей семьи, к тому же, жившем так близко, если бы за его молчанием не стояло никаких причин. Уотсон, конечно, только однажды упоминает о своем собственном брате, но не без оснований; ибо этот брат был пьяницей, и не исключено, что такая порочность была наследственной. Эта тайна только усугубляется тем фактом, что Шерлок, по его собственному признанию, не рассказал Уотсону всей правды о своем брате, даже тогда, когда он раскрыл тайну существования этого брата. Во время дела «Случай с переводчиком» Уотсону дали понять, что Майкрофт занимал «какую-то небольшую должность при британском правительстве». Только в рассказе «Чертежи Брюса Партингтона» он знакомится с истинным положением дел; Майкрофт занимает настолько важную должность, что «иногда он и является британским правительством». И как же сыщик объясняет свое прежнее умалчивание? «В те дни я знал вас не так хорошо». Можно с уверенностью сказать, что такое объяснение не понравилось бы никому, кроме Уотсона. Холмс говорит это зимой 1895 года; и говорит о лете 1890 года. В 1890 году маленькая община на Бейкер-стрит существовала уже девять лет. За этот период у нас нет записей ни об одном случае, когда Уотсона хотя бы выдворяли из комнаты, даже когда обсуждались секреты какой-либо королевской семьи. Можем ли мы действительно поверить, что Холмс на столь позднем этапе их знакомства испытывал какие-либо трудности в понимании характера своего друга? Испытывал ли Шерлок что-то подобное? Если да, то это был бы не Шерлок. По-настоящему правдоподобно только одно объяснение: в 1890 году он как можно меньше рассказывал Уотсону о Майкрофте, потому что в жизни Майкрофта была тайна, о которой необходимо было любой ценой умалчивать. Тогда почему, вы спросите, Холмс вообще упомянул своего брата? Случайно ли это имя сорвалось с его губ? Едва ли; это не было вызвано внезапными эмоциями. Лучшее объяснение этого уже у нас под рукой; Холмс намеренно упомянул своего брата, намеренно представил его, потому что его брату предстояло сыграть важную роль на заключительных этапах его борьбы с Мориарти. Мориарти, на самом деле, не знал о надвигающемся кризисе до января 1891 года, то есть примерно пять или шесть месяцев спустя. Но Холмс, как мы знаем, "имел виды " на Мориарти самое позднее с 1889 года.{Долина страха}.Он знал, что их с Мориарти противостояние будет полно опасностей для него самого; возможно, он захотел использовать Майкрофта в качестве своего защитника, своего кучера, своего предполагаемого душеприказчика и фактического доверенного лица. Очевидно, было бы лучше, чтобы Уотсон и Майкрофт встретились, и встретились в самое ближайшее время. Так что Холмс вполне обдуманно проводил своего друга в клуб "Диоген" тем летним вечером 1890 года. Даже в этом случае, Уотсону рассказали совсем немного, и это немногое ввело его в заблуждение. Нельзя позволять ему проявлять любопытство к Майкрофту, потому что в Личном деле Майкрофта было нечто такое, что заглядывать в него было крайне нежелательно. Что же это было? Чтобы получить хоть какое-то представление об истине, необходимо очень внимательно изучить «Случай с переводчиком». Совершенно случайно, в комнате для посетителей клуба "Диоген", Майкрофт вспоминает, что с греком, который живет в комнатах над ним, произошел любопытный случай. За ним посылают, и он рассказывает, как за две ночи до этого его посадили в кэб и отвезли в неизвестный дом в пригороде, где он выступал в качестве переводчика во время беседы между другим греком (по имени Кратидес) и двумя очевидными мошенниками, которые, моря его голодом, хотели, чтобы он под принуждением отписал им свою собственность. Полиция слышала эту историю, но, похоже, не придала ей значения; посольству Греции ничего не известно; Майкрофт поместил в газетах объявление о местонахождении Софи Кратидес, сестры похищенного. Шерлок и Уотсон возвращаются на Бейкер-стрит, отправляя по дороге несколько телеграмм, одна из которых, очевидно, была адресована афинской полиции. Добравшись до дома 221B, они обнаруживают, что Майкрофт добрался туда раньше них, приехав в кэбе. Он получил ответ на свое объявление от мистера Дж. Дэвенпорта, который пишет из Лоуэр Брикстона. (Название газеты, в которой он его видел, не упоминается, но чутье мне подсказывает, что это была "Дейли телеграф".) Майкрофт предлагает отправиться в Лоуэр Брикстон; Шерлок решает, что лучше получить в полиции ордер на обыск виллы «Мирты», в Бэккенхэме, где (по словам Дэвенпорта) проживает София Кратидес. По дороге в Скотленд-Ярд они заезжают к мистеру Меласу, чтоб взять с собой переводчика, и обнаруживают, что его снова увез один из злодеев. Драгоценное время тратится впустую на проведение в Скотленд-Ярде надлежащих юридических процедур; затем они отправляются поездом в Бэккенхэм, вламываются в «Мирты» и обнаруживают, что ее обитатели бежали. Но двух греков, Меласа и Кратидеса, оставили в верхней комнате, где, связанных по рукам и ногам, их медленно травили угарным газом. Спасти Кратидеса уже не удалось; но Мелас пришел в себя и рассказал все, что ему известно о происшедшем. Из рассказа Дж. Дэвенпорта следует, что София Кратидес вышла замуж за Латимера, одного из двух злодеев, вопреки советам своих друзей, и что ее брат приехал, чтобы попытаться ее спасти. «Несколько месяцев спустя мы получили любопытную газетную вырезку из Будапешта», где описывалось, как были найдены заколотыми два английских путешественника; Холмс предположил, что это была месть Софии Кратидес убийцам ее брата. Я не сомневаюсь, что Уотсон добросовестно сообщал факты в том виде, в каком они были ему известны; эта уверенность лежит в основе всего нашего изучения литературы о Холмсе. Но из этого не следует, что он видел все, что происходило. Я приглашу своих читателей рассмотреть ряд любопытных аномалий в приведенной выше истории и спросить себя, нельзя ли их легко устранить, если у нас возникнет подозрение, которого никогда не было у Уотсона, — что Майкрофт был знаком с этими негодяями, Латимером и Кемпом, и на протяжении всего дела действовал в их интересах. Это, конечно же, совпадение, что мистер Мелас, чьи услуги были так необходимы Латимеру и Кемпу, на самом деле жил в том же доме, что и брат великого сыщика, которому предстояло раскрыть эту тайну. В реальной жизни преступление не преследует сыщиков по пятам. Совпадение исчезнет, если мы предположим, что Майкрофт был союзником Кемпа и Латимера, тогда как Мелас каким-то образом вызвал их неприязнь. Квартирная хозяйка Майкрофта, сама принадлежавшая к банде, предложила исключительно выгодные условия сдачи комнаты и таким образом заманила любопытного грека к себе в мансарду. Теперь он был во власти своих врагов. Таким образом, разрешается множество мелких вопросов; например, как возможно, что Кемп и Кратидес недостаточно владели французским, чтобы вести свой чрезвычайно отрывистый диалог на этом языке; или почему Кемп мог пригрозить переводчику разоблачением, если тот расскажет о том, что видел. "Нам будет известно, если вы проговоритесь.- У нас есть свои каналы осведомления."Какими каналами осведомления могли располагать два джентльмена из Бэккенхэма о поведении греческого переводчика, живущего на Пэлл Мэлл, если только он не жил под одной крышей с их сообщником? Почему Шерлоку не сказали об этом раньше? Дело явно было срочным; здесь был человек, умирающий с голоду; Майкрофт, при всей своей лени, наверняка позвал бы своего брата, если бы не действовал в интересах злодеев. С другой стороны, можно предположить, что полиция была проинформирована утром во вторник; разве они не обратились бы на Бейкер-стрит для консультации? Ответ, очевидно, таков: они это явно сделали; и Шерлок уже слышал историю Меласа в общих чертах от Лестрейда; и он пошел в клуб "Диоген", чтобы получить более полную информацию; и что Майкрофт, догадавшись о его деле, опередил его, якобы позвав его по собственной инициативе. Тем временем, что сделал Майкрофт? Вы могли бы подумать, что у любого дурака хватило бы ума не делать этого: он дал объявление во всех утренних газетах, разузнавая о местонахождении Софии Кратидес. Майкрофт не был дураком; он точно знал, что делал. По сути, он посылал сигнал своим сообщникам в Бэккенхэме: "Ваш секрет раскрыт, и полиция уже идет по вашему следу. Подбавьте угля". Нелепо предполагать, что публикация объявления в газете было единственным возможным методом действия. Как отметил Шерлок, можно было бы уведомить полицию Афин. Можно было бы навести справки в окрестностях Уондсуэрт-Коммон относительно появления там ранним утром во вторник экипажа джентльмена с запряженной в нее лошадью, которая после наступления темноты преодолела тридцать миль. Опять же, если Мелас под давлением проделал всю эту "бесконечную поездку", которая закончилась в полночь на Уондсуэрт-Коммон, то было бы легко построить треугольник, показывающий районы Бэккенхэм и район Илинг в качестве строгих альтернатив; ни один из них тогда не был перенаселен, и местный аптекарь запомнил бы невысокого посмеивающегося джентльмена, которому он продал необычное количество пластыря. Единственным роковым способ действия было разместить объявление в газете, и именно это и сделал Майкрофт. Почему Майкрофт, получив письмо от Дж. Дэвенпорта, немедленно взял кэб и впервые в своей жизни посетил квартиру Шерлока? Почему, если он был в кэбе, он по дороге не заехал за Меласом? Ответ очевиден — он знал, что Кемп придет через несколько минут, чтобы похитить Меласа во второй раз из квартиры на Пэлл-Мэлл. Быть там или даже в клубе "Диоген", расположенном прямо за углом, для Майкрофта означало быть замешанным в этом деле. Нужно было алиби: а какое алиби может быть лучше, чем взять кэб и присоединиться к своему брату на Бейкер-стрит? Почему он предложил нанести визит Дж. Дэвенпорту в Брикстоне, когда уже был известен адрес в Бэккенхэме, и, очевидно, было важно как можно скорее отправиться в этот квартал? Единственный разумный ответ заключается в том, что он хотел выиграть время, чтобы до прибытия помощи несчастный Мелас мог основательно надышаться угарным газом. Его предложение было отклонено; оно, естественно, не вызвало никаких подозрений у Уотсона; но можем ли мы сказать то же самое о Шерлоке? Он ничего не сказал; но, как мы увидим позже, вполне вероятно, что Шерлок многое знал о гнусных связях своего брата и изо всех сил старался скрыть свои знания. Что представляется на данном этапе наших рассуждений несомненным, так это то, что Майкрофт был человеком, который не гнушался пособничеством в убийстве. С другой стороны, едва ли можно предположить, что такой человек, как он, добровольно связался бы с парой убийц вроде Латимера и Кемпа. Их связь друг с другом можно объяснить только , если предположить, что и он, и они были частью более крупной организации. Сказанного вполне достаточно для каждого, кто изучает литературу о Холмсе; следующее имя, которое приходит на ум, - Мориарти. Предполагая, что Майкрофт в этот период своей жизни состоял на службе и получал жалованье у бывшего профессора, я знаю, что вызову определенное недоверие. Но мы должны смотреть фактам в лицо; «когда вы исключаете невозможное" — это собственный принцип Шерлока — "все, что остается, каким бы невероятным оно ни было, и окажется правдой». Реконструировать последовательность событий совсем нетрудно. Семья Холмсов по неизвестной нам причине лишилась своего состояния. Майкрофт каким-то образом получает назначение, которое включает в себя проверку отчетности в некоторых правительственных департаментах; вполне вероятно, что даже эта должность, пожалованная ему ввиду его "необыкновенных способностей к вычислениям", была получена благодаря влиянию человека, который прежде был профессором математики. В любом случае, сомнительно, что Майкрофт был в то время кем-то большим, чем просто младшим клерком; каким образом он должен был пополнять свои финансы, чтобы вести такую жизнь, которую он любил, и которая проходила между клубом "Диоген" и его квартирой на Пэлл-Мэлл, которая, наверняка, была недешевой? Решение проблемы было найдено, когда он обратил свои таланты на службу «Наполеону преступного мира». Организации Мориарти было бы вполне уместно вести наблюдение за отчетностью государственного аппарата. Но дело было не только в этом; Майкрофт, как мы узнаем позже, обладал талантом к координации; «остальные являются специалистами в той или иной области, его специальность - знать все.» У Мориарти была крупнейшая организация лондонских преступников, с их неизбежными столкновениями, трениями, конфликтами; в таком деле Майкрофт был бы для него бесценен. Но для амбиций брата Шерлока этого было бы недостаточно. Его особое положение давало ему возможность снискать благосклонность и, в некоторой степени, финансовую помощь, раскрыв секреты Мориарти Шерлоку. Легко понять, что некоторые из его "наиболее интересных случаев" пришли к нему через Майкрофта, и что Майкрофт смог предоставить своему брату, озадаченному сложным делом, "объяснение, которое впоследствии оказывалось правильным". Хотя это и не возможно доказать, я твердо придерживаюсь той точки зрения, что на самом деле именно Майкрофт и был "Фредом Порлоком", действуя как информатор своего брата в «Долине страха». Шерлок—Порлок; в выборе псевдонима есть подсознательное воспоминание, которое предполагает семейную связь. И у кого больше шансов, чем у Майкрофта, с его аккуратным и упорядоченным мозгом, с его огромной способностью запоминать факты, использовать Альманах Уитакера в качестве основы для зашифрованного сообщения? Итак, перед вами Майкрофт; человек, играющий деликатную роль в непримиримом поединке между его братом, с одной стороны, и супер-преступником - с другой; человек, конечно, достойный критики, но не лишенный благородных качеств. Теперь нам нужно рассмотреть позицию, которую он занимает в решающий момент «Последнего дела». С одной стороны, ясно, что информация просочилась из лагеря Холмса в лагерь его противника. «Все было бы хорошо, если бы я мог действовать так, чтобы профессор Мориарти не знал об этом. Но он слишком коварен. Ему становился известен каждый шаг, который я предпринимал для того, чтобы поймать его в свои сети.». С другой стороны, ясно, что Майкрофт не стал бы участвовать в каких-либо махинациях против жизни своего брата, которые могли бы повлечь за собой семейные неприятности. Комнаты Майкрофта на Пэлл-Мэлл это, так сказать, "дом" в Большой игре между двумя протагонистами; именно там Шерлок находит убежище после того, как в одно прекрасное утро его чуть не задавил фургон и едва не убил упавший с крыши кирпич. Когда он ушел оттуда, то уже не был в безопасности; какой-то хулиган с дубинкой напал на него по пути к дому Уотсона. Там (хотя только тогда, когда он ушел через сад за домом) его след потеряли; Мориарти удовлетворился поджогом дома 221Б по Бейкер-стрит, в то время как Шерлок бродил по улицам незамеченным. Все зависело от следующего дня и от действий Уотсона. Читатель должен извинить нас за то, что мы напоминаем ему о точных договоренностях в отношении поездки на Континент. Уотсон должен был с вечера отправить свой багаж на вокзал «Виктория»; на следующее утро он должен был взять кэб, но не брать ни первый, ни второй, которые попадутся ему на встречу; сесть в него и вручить вознице листок бумаги, в котором говорилось, чтобы он ехал на Стрэнд, к Лоусерскому Пассажу; прибыв туда, он должен был пробежать по нему и сесть в частный экипаж, который доставит его прямо к месту назначения. Теперь у нас есть собственные слова Уотсона о том, что он выполнил эти распоряжения, вплоть до того, что запрыгнул в кэб, что было немалым подвигом. Уотсон считался хорошим бегуном, и он, должно быть, быстро бежал по Пассажу; успешная погоня была бы невозможна, учитывая, как трудно следить за человеком и одновременно на максимальной скорости лавировать в толпе. И все же Мориарти вбежал на вокзал Виктория, когда поезд только начал движение - так близко он был от своей жертвы. Как же объяснить его появление? Шерлок довольствуется предположением: «Но потом они, как видно, стали следить за вами –– вот что привело Мориарти на вокзал Виктория.» Эта теория, как мы видели, неприемлема; и Холмс , должно быть, знал, что она неприемлема. Он выдвинул ее только для того, чтобы выгородить своего брата, скрыв истинную причину. Его едва не настигли на вокзале «Виктория», потому что его выдал Майкрофт. Как мы знаем, именно Майкрофт управлял экипажем, стоявшим на другом конце Лоусерского Пассажа. Очевидно, у него было распоряжение Шерлока; не говоря ни слова, он едет на вокзал «Виктория». Почему же тогда Мориарти не ждал на вокзале, чтобы перехватить свою жертву? Если Майкрофт знал, то знал и Мориарти. Это верно, но жертвой Мориарти был Холмс, а не Уотсон. И Мориарти, естественно, предположил, что вся эта скоростная гонка Уотсона была просто блефом; Шерлок отправит Уотсона на поезде, согласованном с пароходным расписанием в Дувр, а сам направится в Саутгемптон через Ватерлоо. Или же он решит пойти на двойной блеф и все-таки отправится с Уотсоном? Мориарти, в своей неуверенности, был вынужден играть в выжидательную игру; он затаился где-нибудь поблизости, вероятно, в комнатах Майкрофта на Пэлл-Мэлл. Майкрофт высадил Уотсона на вокзале и "умчался", но прежде успел заметить пожилого итальянского священника, который, по мнению его брата, был загримированным Шерлоком . Он на полной скорости помчался за Мориарти, заверив, что Шерлок действительно направляется в Дувр. Когда он посадил в экипаж Мориарти, то направляясь обратно на вокзал «Виктория»,вез ли он его на полной скорости или только сохранял видимость этого? Мы этого никогда не узнаем; это интересное психологическое предположение. В любом случае, независимо от того придержал ли Майкрофт лошадь, или был задержан вполне реальным затором в уличном движении, план просто провалился; поезд, согласованный с пароходным расписанием отправился в путь, оставив Мориарти чертыхаться, стоя на главной платформе. Мы могли бы надеяться, что распад его организации и собственная гибель Мориарти на Рейхенбахском водопаде повлияли бы на изменение мировоззрения Майкрофта, и что с этого момента он должен был встать под знамена цивилизации. Но до боли очевидно, что полковник Моран, оставшийся в живых лидер этой обреченной на гибель команды, оказывал сильное влияние на нашего героя, хотя бы путем шантажа. Сам Шерлок говорит, что, когда весь остальной мир считал его мертвым, у него было только одно доверенное лицо - его брат. Майкрофт хранил это в секрете от Уотсона; к сожалению, он не соблюдал подобной скрытности в отношении других лиц. Когда Шерлок сообщает Уотсону о том, что выжил, он заявляет, что в тот же день прибыл в Лондон с континента . Однако в тот же вечер полковник Моран с духовым ружьем идет к дому 221B. Чем же объясняется такая точность полученной им информации? Шерлок, как обычно, дает нам не верную информацию, но такую, которая подойдет Уотсону. Организация Мориарти, те из них, кто еще остался, знали, что он жив; "Они были уверены, что рано или поздно я вернусь в свою прежнюю квартиру. Они не переставали следить за ней, и вот сегодня утром они увидели, что я возвратился.". Credat Judaeus Apella (Пусть этому верит иудей Апелла", т. е. пусть верит кто угодно, только не я.Гораций, "Сатиры", I, 5, 100.); на самом деле на протяжении трех лет никто не следит за домом, на тот случай, что вернется его жилец. Нет, полковник Моран, как обычно, все узнает от Майкрофта; Шерлок, как обычно, скрывает двусмысленную роль, которую сыграл его брат в этой драме, и обманывает своего доверчивого биографа явной ложью. Чтобы отдать Майкрофту справедливость, следует отметить, что в этом деле у него, вероятно, были намерения предать не своего брата, а полковника Морана. Бюст Шерлока, искусно вылепленный мсье Менье из Гренобля, вряд ли мог попасть на Бейкер-стрит без ведома Майкрофта; и поэтому он, вероятно, осознавал, что, распространяя новость о возвращении Шерлока, он, по сути, расставлял ловушку. Тем не менее, у нас вызывает инстинктивное отвращение то, что Майкрофт по-прежнему является надежным союзником полковника Морана, в то время как шайке Мориарти было нанесено сокрушительное поражение. Некоторые люди, кажется, никогда не осознают, что они побеждены. Много ли было известно Шерлоку, многое ли на протяжении всего этого времени он подозревал о двуличии своего брата? И как он использовал свои знания? У нас нет точной информации по этому вопросу, но представляется вероятным, что Мориарти потерял больше, чем приобрел, наняв такого агента. Он не знал, что его все время обманывали, хотя, если мы примем как аксиому, что Порлок и Майкрофт – это одно лицо, то может показаться, что он иногда подозревал это. С другой стороны Шерлок, вероятно, точно знал, какую тот занимает позицию, хотя и давал своему брату много поводов для беспокойства— это было характерно для его дерзкого образа действий. Очевидно, он пошел на риск из-за разоблачений Майкрофта. Во-первых, его внешность была точно известна членам организации Мориарти, хотя и не самому Мориарти, в то время как широкой публике она вообще была незнакома. Впервые оказавшись на Бейкер-стрит, Джон Гектор Макфарлейн "переводил взгляд с одного из нас на другого"; и король Богемии «переводил взгляд с одного из нас на другого, словно не зная, к кому обратиться»; доктор Дж.Гримсби Ройлотт спрашивает: «Который из вас Холмс?» И Уотсон описывает, как мисс Тернер " переводя взгляд с него на меня, наконец ,с безошибочной женской интуицией остановилась на моем друге". Но эмиссары Мориарти точно знают, на кого нападать, кого сбивать с ног, на кого бросать сверху кирпичи; очевидно, они были тщательно подготовлены кем-то, кто хорошо его знал, и были знакомы с описанием его фигуры и походки. Должно быть, Майкрофт снабдил Мориарти и подробностями маршрута Холмса в Швейцарии, хотя, возможно — такая уж странная штука человеческая натура—утешая себя при этом мыслью, что он всего лишь заманивал заклятого преступника на верную гибель. Приятно, что нужно записать продолжение. Когда полковника Морана посадили, Майкрофт, казалось бы, полностью отмежевался от своей прежней криминальной карьеры и нашел средства честно зарабатывать на жизнь. Именно в этот период, а не раньше, он занял эту любопытную нишу на государственной службе, которая позволяла ему координировать деятельность великой Империи, как раньше он координировал деятельность криминальной кухни. Сделать предположения о том, как он добился этого, можно с уверенностью исходя из того, что нам известно о деятельности его брата. Дело «Второго пятна» датировано мистером Беллом осенью 1894 года, через несколько месяцев после Возвращения, за год до «Чертежей Брюса Партингтона». Европейское значение услуг, которые Шерлок оказал правительству в деле с письмом, хранившимся у Трелони Хоупа, позволило бы ему легко потребовать награду от самого высокого лица в стране; это было типично для его бескорыстия, если вся награда, на которую он претендовал, была должность для его брата, с жалованьем 450 фунтов стерлингов в год, достаточным, чтобы обеспечить его скромные потребности и уберечь от неприятностей. Итак, Майкрофт сходит со сцены. Он не упоминается в «Его прощальном поклоне»,где появление на сцене видных правительственных чиновников побудило бы нас ожидать его посредничества. Я так понимаю, что ему не довелось увидеть Великую войну, которая для человека со столь странно ориентированной совестью могла бы стать суровым испытанием патриотизма. Что ж, возможно это было удачей для Англии, что разведывательное управление ее главного врага зависело от неумелых методов некоего фон Борка. Майкрофт умер, оставив почетный послужной список и, возможно, старшие члены клуба "Диоген" до сих пор произносят его имя с почтением. Его тайна, похороненная на самом дне души молчаливого Шерлока, может быть собрана воедино только по фрагментам, когда время от времени Уотсон невольно натыкался на истину. Подобное исследование вряд ли можно счесть неосторожностью в те дни, когда переписывается так много биографий, и с такими удивительными результатами. Он стоит перед нами таким, каким Уотсон нарисовал его на все времена: «Он был, что называется, грузным человеком, и только в его лице, хоть и тяжелом, сохранилось что-то от той острой выразительности, которой так поражало лицо его брата. Его глаза… водянисто-серые и до странности светлые», а рука, которую он протянул в знак приветствия, была "широкой и плоской, как ласты тюленя". Можно было бы предположить, что это был характер без особых склонностей к добру или злу; но у нас был учитель, который не советовал доверять таким аргументам. " Помните Берта Стивенса, этого кровавого убийцу, который рассчитывал, что мы спасем его? А ведь на вид был безобиден, как ученик воскресной школы." Глаза водянистого цвета, ластообразные руки, могли бы обмануть самых избранных, но не Шерлока.