Совершенно неожиданно для себя разболелась. То бишь прямо на работе. Небольшая простуда, кажется, переросла во что-то вирусное, и я тут тихонько помирала. Моя отдельная комната - это, конечно, счастье, но мне реально было плохо. Не пыталась отпроситься. Может, и отпустили бы, но я просто так уйти не могу, надо кому-то сдавать дела, а на это у меня точно сил нет.
Сразу все встало и работа, и -ёлки!- мой несчастный перевод.
Редко такое бывает, что я вообще ничего делать не могу, и это как раз такой случай. Короче , их бин больной

Как продолжение темы "Атос в Англии"

Чтобы понять, что любишь...
Автор Джулия

...Перевернутое ведерко, из которого высыпался песок, попалось на глаза неожиданно. Оно валялось посреди садовой дорожки.
Обычное деревянное ведерко, какими играют дети. И деревянная лопатка. Видно было, что у лопатки уже дважды, если не трижды чинили ручку - видимо, владелец ее не берег и что есть силы лупил по донышку ведерка.
Граф поднял и то, и другое. Почему-то покрутил в руках. Тотчас понял, что ручку придется чинить снова - и в ближайшем же будущем. Песок, оставшийся в ведерке, оказался влажным - конечно, накануне шел дождь.
Какой дождь? Вчера было солнечно, и ни одной тучки на небе до самого вечера. И закат, полыхавший над горами, обещал ясную погоду на несколько дней вперед. У дома благоухали цветущие липы...
У дома благоухали цветущие липы. Запах дурманил и невольно заставлял вспомнить долгие зимние вечера. Зима выдалась трудной: холодной и снежной. Окна в двойных рамах покрывались ледяным узором. Рауль кашлял - малыша отпаивали отваром из засушенных липовых цветков. Он не протестовал. И не опрокидывал ручонкой глиняную чашку. После целебного напитка ему становилось легче, он веселел и начинал с удвоенной энергией громыхать погремушками. Тогда ему было достаточно двух положений тела: лежать и сидеть в подушках.
Но когда в дом заглянула весна и о ледяных узорах на стеклах смешно было даже вспоминать, Рауль однажды днем сам приполз к графу в кабинет. От няньки он благополучно удрал и был весьма этим доволен. Граф собственными глазами увидел, как ребенок, держась за дверной косяк, встал - пусть на слабеньких, дрожащих от напряжения ножках, но встал сам.
Граф помнил тот день совершенно отчетливо. Он даже помнил, что случилось, когда Рауль был допущен к письменному столу опекуна. Малыш опрокинул на себя чернильницу. Чернила залили и бумаги на столе, и самого Рауля, и графа, который держал ребенка на руках.
Теперь-то Рауль уже уверенно ходил. Не только ходил сам, но и бегал, потешно разведя руки. Ни дать ни взять - цыпленок, убегающий от кошки. Ведерко, подобранное на дорожке, принадлежало, разумеется, виконту.
Маркиза постоянно смеется, когда он рассказывает, что Рауль раскидывает где попало свои игрушки. Говорит, что все маленькие дети таковы. Странно. Сколько он помнил сам себя - все игрушки после окончания забав расставлялись по местам. Деревянные солдаты возвращались в ящик и закрывались крышкой, медные пушечки тоже имели четко определенный "плацдарм", где находились ночью. А уж оставить что-то в саду...
- Поставь ведерко на место.
- Едейко...
Он так отчаянно пытался что-то сказать на понятном взрослом языке. Язычок пока плохо слушался. Куда легче было говорить "по-своему".
- Обака...
- Что, Рауль?
Маленькая ручка выпускала цветок одуванчика, сорванный у дорожки. Перепачканные липким белым соком пальчики показывали на небо.
- Обакаааа...
- Да, облака. Правильно.
На гладком белоснежном лбу появлялась сосредоточенная морщинка: малыш уже постиг некоторые секреты огромного мира.
- Ойть... Ойть дёть...
От взрослого требовалось немало усилий, чтобы понять, что же ему пытаются сказать. Это было, пожалуй, не менее сложно, чем изучение египетских иероглифов.
- Да, Рауль. Из облаков может пойти дождь.
Рауль прикрывал голову ладошками и испуганно присаживался на корточки. Тут его ждало новое открытие.
По дорожке ползло СТРАШИЛИЩЕ.
И малыш тут же сообщал об этом - громким испуганным ревом.
- Виконт, как не стыдно! Это же просто жук! Он не страшный!
- Ууукь... - горестный всхлип. Доверчиво прижавшееся ко взрослому тепленькое тельце.
- Да, жук.
Интересно, у малышей когда-нибудь закрывается рот? Особенно у тех, которые уже начали разговаривать... Они или болтают, или плачут, или смеются. И то, и другое, и третье в огромных количествах просто невыносимо...
...- Граф, простите. Но у Рауля, кажется, жар...
После такого сообщения граф откладывал в сторону свои бумаги и бежал - да, именно бежал! - в детскую. Сам ощупывал малышу лоб. Так и есть. Жар. Опять. Он болел всего месяц назад...
Невыносимо было слушать это сбивчивое, тяжелое дыхание. Смотреть на пылающее личико. И знать, что ничем помочь не можешь. Вот разве что заменить компресс, лежащий на лбу. И уж совсем бесполезно целовать маленькую ручку... словно поцелуи могут облегчить страдания ребенка...
А в иные моменты виконт просто невозможен со своими капризами и ревом. Хочется уже не успокаивать - а зажать уши и бежать на край света. Туда, где никаких детей нет. Особенно - маленьких детей.

...Вот он и сбежал. Кто ж знал, что у английской кузины - трое детей. И один - как раз примерно ровесник Раулю. Живое напоминание.
Детей воспитывали не по французским правилам. Даже самый маленький несколько раз в день общался с матерью и отцом. Графу это было знакомо - в силу своего характера и привычек он сам не решился целиком возложить воспитание малыша на няньку. Женщина, ухаживавшая за Раулем, в доме была - но большую часть времени малыш проводил в обществе графа и Гримо.
Просто маленький, еще очень маленький мальчик. Несмышленыш. Любопытный, слабенький. Появившийся на свет волей случая - и волей случая взятый на воспитание именно графом.
Иногда граф проклинал тот день, когда он приехал в Рош-Лабейль вторично и увидел корзинку с младенцем. Появление этой корзинки в доме кюре не оставляло графу ни малейшего шанса: понятное дело, ребенка нужно было забирать.
Но поддаться благородному порыву и забрать подкидыша - это одно. Другое - изо дня в день видеть, как этот подкидыш растет... воспитывать его, заботиться о нем...
А дети - они всякие.
Граф, окончательно проснувшись, смотрел на постепенно розовеющее небо. Он был в Шотландии. Он приехал сюда две недели назад. Он сделал именно то, что позволяли себе все знатные родители - оставил малыша на попечение няньки и Гримо, и решил пожить собственной жизнью. В свое удовольствие.
Но выяснил, что собственного удовольствия и собственной жизни у него уже нет... Каждую ночь ему снился Рауль. Или, как сегодня, следы его присутствия: раскиданные на садовой дорожке игрушки, книжка с яркими картинками, лежащая в кресле. Или - холодная ручка, которая ищет тепла и доверчиво ложится в ладонь взрослого. Снились тревожные сны про то, что виконт захворал. Рауля не было рядом - но и отдыха не получалось.
Интересно, он уже научился говорить новые слова? Кузина утверждает, что как раз в возрасте Рауля дети начинают связывать слова в фразы. Он уже перестал спотыкаться, переступая через порог? А самостоятельно держать чашку, при этом не проливая на себя кисель?
Пока малыш был рядом, граф не задавал себе подобных вопросов.
Иногда для того, чтобы понять, что любишь, нужно уехать за тридевять земель...

На дворе 24 декабря, и у кого-то уже Сочельник, а новогоднего настроения нет и в помине. Даже небольшой предпраздничный поход по магазинам делу не помог. Конечно, то что нет снега , тоже делу не способствует. И я вдруг понимаю, что даже не особо сильно растраиваюсь, что 31-го буду работать. Хотя Новый год -это, конечно, святое дело. Надеюсь, что в выходные и елку наряжу, и хоть что-то приготовлю, и после работы нарежу таки салат.
А были времена...Я уже не говорю о том времени, когда вкусности готовила бабушка, и в салат у нас тогда клали настоящее крабовое мясо) Я даже смутно помню. Но и еще относительно недавно я тоже изощрялась: грибочки по-венесуэльски, какие-нибудь экзотические салаты, обязательно тортик да еще и печенье какое-нибудь. Но вот на это теперь уже точно никаких сил нет, ну, и времени.
К слову сказать, раньше вся подготовка к празднику начиналась соваем незадолго до праздника. В том числе и в городе, по крайней мере, мне так запомнилось. Ну, и дома тоже. Не зря же в "Иронии судьбы" они елку там наряжают утром 31-го. У нас примерно то же самое было. Запомнилось, что елку притаскивал отец с какими-то дядьками и ее клали на балкон, а потом отец с дедом ее ставили, ну, это пока отец жил с нами, а потом это делал дед, наверное, при помощи бабушки. И он же развешивал электрогирлянду в виде разноцветных лилий, это была очень кропотливая работа, но это я поняла, только когда стала делать это сама, ругаясь на эту самую гирлянду, которая вся запутывалась и за все цеплялась.
И я иногда , вспоминая прошлое, говорю себе, что раньше елку ставил дед, бабушка готовила вкусности, мне дарили подарки - ну, в смысле, дед Мороз. У моих близких это классно получалось. Подарок под елкой утром 1-го числа всегда выглядел очень загадочно, и в комнате в этот момент никого не было. Я хватала подарок и бежала показывать маме с бабушкой) Они удивленно ахали)
Так о чем я - теперь сама себе дед Мороз; и вкусности, и елка все сама - не приготовишь, останешься без праздника. Елку наряжать люблю, вижу в этом какую-то семейную традицию. И игрушки скажем так, трех поколений. Совсем старые, полустершиеся и потрепанные , кажется еще довоенные, лежат в старом деревянном чемодане, переложенные ватой. Потом позже, но еще до моего рождения появились немецкие вот в такой коробке

Ну, а потом я еще покупала много игрушек

Вот здесь я, наверное, в позапрошлом году снимала свою елку и игрушки
morsten.diary.ru/p214526421.htm

Ну, и вот чисто для истории хочу добавить, хотя я об этом когда-то уже писала.
У меня очень долго был именно советский Новый год, с Голубым огоньком по телеку, салатом оливье, делом Морозом и Снегурочкой под елкой.
Потом позже, когда я уже работала и училась продвинутая жена отца рассказала мне, что в заграницах люди наряжают елку как минимум 23 декабря, то бишь до Рождества, и у тамошнего Рождества красный цвет), и еще что-то в этом роде.

Ну, а еще задолго до этого отец принес откуда-то американский рождественский каталог 1962 года, я о нем уже писала. Там и так было на что посмотреть:мужчины и женщины в красивой одедле, нарядные дети, потрясающие игрушки. И было много такого, чему у нас практически не было аналога. Но самое большое впечатление на меня произвела неведомая мне прежде рождественская атмосфера: все эти Санты Коаусы, нарядно упакованные подарки, даже изображения Христа и ангелочков с каким-то музыкальным сопровождением...
Это было очень красиво и необычно. Хочу поделиться фотками именно из-за этой атмосферы праздника











И я тогда не могла представить, что вот это все на нижнем фото просто для упаковки подарков)

Небольшое добавление обложек Sherlock Holmes Journal. Для тех, кому интересно

Нашла у себя в старых "Веселых картинках" Наверное, вот такой Новый год нам уже ближе. У нас еще, конечно. не Африка, но снегом и не пахнет

Понравился вот такой набор гифок со стихами Леонарда Нимоя











Молчание наедине с тобой
наполнено не тишиной,
но умиротворением.

Портреты Джереми автора Bluezest

Еще вот такое добавление к истории Рош-Лабейля. И, кстати, нашла еще один интересный вариант, но только в отпечатанном виде. Попробую позже перенести его сюда. В сети по названию нигде не нашла

Ну, а пока...

Рош-Лабейль. Посткриптум
.(Как это могло быть)" .

Автор Lys


Гримо стоял в дверях и уже довольно долгое время созерцал спину графа де Ла Фер. Тот упорно не отворачивался от окна, будто хотел увидеть там что-то новое. Но за окном было все то же: ветки клена, метавшиеся под порывами октябрьского ветра и осенняя серость. С утра погода не заладилась, напитавшееся тучами небо того и гляди могло разразиться дождем.
Гримо еле слышно вздохнул. Тихо ступая, он подошел к столу и поставил на него новую бутылку. Потом так же осторожно вышел из кабинета, прикрыл дверь и остался возле нее – ждать. Атос слегка повернул голову, и, убедившись, что Гримо нет, подошел к столу. Уже трижды за сегодняшнее утро он гонял Гримо в погреб и приказывал приносить не более одной бутылки, чтобы иметь возможность снова его туда послать. Так этот процесс можно было растянуть подольше, может быть на целый день. Пить ему не хотелось, но трезвым выносить эти бесконечные дни было невмоготу. Он сел и полистал книгу, отложил ее и, поколебавшись, придвинул бутылку к себе.
Из-за двери донесся неясный шепот. Атос поднял голову – Гримо, заглянув в кабинет, одними губами сказал: «Жоржетта!» . Граф поморщился, ну что ей опять надо, он же ясно сказал, что не будет завтракать.
Жоржета, кухарка, таращила глаза и непроизвольно крестилась – эти двое пугали ее до потери сознания. Хотя граф жил здесь уже около года, она все никак не могла свыкнуться с его привычками, Гримо своими гримасами пугал ее не меньше.
- Там, приехали…. – прошептала она.
Граф с досадой отставил бутылку.
- Опять маркиз де Лавальер? Вы впустили его?
- Другой….
- Кто?
- Не маркиз, я не знаю… он похож…вроде, в прошлом году….
Атос отвернулся, Гримо воспринял это как приказание, и легонько подтолкнув Жоржету кивком головы показал: «Идем!»

читать дальше
- Дорогой друг! С каждым разом к Вам все труднее попасть! В следующий раз я рискую остаться за дверью, тщетно пытаясь пробудить Ваше сонное царство!
- Д’Эрбле!
- Да, это я, милый граф! Надеюсь, Вы мне рады?
Друзья обнялись.
- Боже, да Вы совсем замерзли! И насквозь промокли!
- Да, дождь хлынул как раз, когда я подъезжал к вашему дому и должен признать, если бы Гримо наконец не открыл дверь, я бы просто утонул в этом потоке.

Через четверть часа, уютно устоившись в кресле, Арамис наслаждался теплом камина, цыпленком и дружеской беседой.
- ….Вот такие дела, дорогой Атос….Все хорошо, что хорошо кончается и должен Вам сказать, что Ваша помощь была поистине неоценимой, даже не знаю, как бы я тогда без Вас обошелся.
- Право не стоит об этом, Арамис, я всегда рад быть Вам полезным. Тем более, что услуга была не столь уж велика….
- Как сказать милый мой, как сказать. Если бы это письмо не получили вовремя…
- Арамис, Вы не обязаны мне все рассказывать, мне довольно того, что это было нужно Вам.
- Ну что ж, - засмеялся Арамис, - раз Вы так добры, я, пожалуй, злоупотреблю Вашим расположением.
- Я должен куда-то съездить?
- Нет, нет! Мне всего лишь понадобится Ваша лошадь – моя совсем без сил, а я бы не хотел остаться в такую погоду в чистом поле без коня. Все таки 50 лье…
- Не думаете же Вы …
- Нет, конечно, я не переоцениваю возможности бедного животного! Вы могли бы помочь составить мне маршрут – вот, собственно, в чем я хотел злоупотребить Вашей добротой. Вы лучше знаете эти места и дороги – которая не слишком разбита?
- Тогда объясните, если, конечно…
- Господи, Атос! Вы так говорите, будто я какой-то тайный шпион, которому рта нельзя раскрыть, без того чтоб не выдать государственную тайну! Нет, мне просто надо повидать одного человека и кое-что передать ему, вот и все.
- Если речь идет только об этом, может лучше послать Гримо? Помнится, я тоже не особо был осведомлен, что везу.
Арамис покачал головой. Атос продолжал:
- Дело в том, что мне не нравится Ваш внешний вид – Вы выглядите совсем больным, похоже у Вас начинается лихорадка. Этот дождь не пошел Вам на пользу.
- Благодарю, но вынужден отказаться, понимаете, я должен передать деньги, честно говоря, просто заплатить за услугу.
- Вы не доверяете честности Гримо?
- Ну что Вы, граф. Однако сумма немалая и, если я и верю Гримо, то уж простите, сомневаюсь в его способности в одиночку защитить эти деньги от грабителей. Все ж самому надежнее.
- Ну, тогда позвольте предложить свои услуги – полагаю, в моих возможностях Вы не сомневаетесь?
Арамис невольно бросил взгляд на нестройную шеренгу бутылок, но тут же отвел глаза. У Атоса, перехватившего его взгляд, напряглось лицо. Повисла неловкая пауза. Первым не выдержал Арамис.
- Поймите мой друг, дело не в том кому я доверяю, а кому нет. Безусловно, мое доверие к Вам безгранично, но есть вещи которые…которые….
- Ваше право ничего мне не объяснять.
Арамис вздохнул, ему не хотелось недоразумений, Атос, похоже, решил, что все дело в его пагубной привычке. Но видит Бог, он не собирался обижать друга и дело вовсе не в Атосе с его бутылками.
- Я все же лучше объясню. Один старый друг попросил меня передать деньги за оказанную ему услугу. Друг этот сейчас за границей и не может сделать этого сам, а деньги надо передать в ближайшие дни, собственно, чтоб услуга была оказана до конца и заодно убедиться, что моего друга не обманули. Так что понимаете сами, перепоручать это еще кому-то невозможно, я должен сам убедиться, что все в порядке. И поверьте, дело совсем не в том, что я считаю Вас..считаю Вас неспособным помочь, это было бы черной неблагодарностью с моей стороны, а я льщу себя надеждой, что этот недостаток мне не свойственен. Я слишком часто имел возможность полагаться на Вас и никогда в этом не раскаивался. Но сейчас...
Арамис запнулся – фраза вышла двусмысленной.
Атос постарался, чтоб его голос звучал как можно дружелюбней:
- Ну тогда хотя бы останьтесь на несколько дней – Вы положительно больны!
Арамис поежился, он и правда неважно себя чувствовал.
- Право не могу!
Дружелюбие в голосе Атоса стало натянутым:
- Тогда можете располагать мной в той степени, какой сочтете нужным.
- Вы очень меня обяжете, если предоставите лошадь и подробное описание дороги, Вы живете здесь, да и бывали как раз в тех местах, куда я еду.
- Куда же Вы едете или…
- Да нет, Бог мой! Это не секрет!
Арамис снова поежился, но на этот раз от раздражения – разговор начинал его нервировать.
- Рош-Лабейль. Там я должен встретить человека, убедиться, что он все сделал правильно и отдать деньги. Клянусь Вам это все! И если бы я лично не поручился другу, то не преминул бы воспользоваться Вашими услугами, только чтоб доказать, что доверяю Вам и ценю.
- Хорошо, когда же Вы намерены отправиться?
- Как можно скорее. Дорога не близкая, а сейчас темнеет рано.
Атос кивнул.
- Я распоряжусь. Что-то еще?
- Перо и бумагу.
Пока Арамис писал, граф отдал Гримо все необходимые распоряжения. Вернувшись в кабинет, он застал Арамиса полностью одетым и готовым отправиться в путь. Подробно рассказав как лучше ехать и где можно будет передохнуть, Атос присел у стола:
- Я напишу Вам записку, передадите ее хозяину и он сделает все, что нужно. Вы не намерены на обратном пути заехать ко мне?
- Боюсь, что другие дела мне не позволят.
- Как Вам будет угодно, мой дом для Вас всегда открыт.


ождь, исчерпав свои запасы, уже прекратился. Прощание не заняло много времени и Арамис сказав очередное «благодарю» пустил коня в галоп..
Атос покусывая губы смотрел ему вслед.
В кабинете на столе белела записка. «Черт», - ругнулся Атос, - «он забыл записку! Шарло, конечно и так его пустит, да и дорогу короткую покажет, но так было бы меньше хлопот». Подойдя к столу он машинально пробежал текст глазами, почерком Арамиса было написано: «11 октября 1633 года». Похоже, что забрав записку Атоса, он не заметил, что оставил свою. Атос сел в кресло и растерянно глядел на листок. «Друг, старый друг Арамиса…. Передать деньги и записку в Рош-Лабейль? Деньги? Но для чего? Или для кого? За услугу, какую услугу?». Он провел рукой по лицу. «Наверное я и впрямь одичал, сидя здесь, выдумываю Бог знает что. Скорее всего он снова ввязался в какую-то политическую интригу, только и всего… Друг сейчас за границей…Арамис лично обещал, кому он может давать такие обещания?»
Атос подошел к окну, погода не улучшилась. В конце концов, какое ему до этого дело?


Прошла неделя. После бессонной ночи граф закутавшись в халат ходил по кабинету. Было еще темно, в камине тлели угли. Он взял какой-то клочок бумаги со стола, сунул в камин и ровный маленький огонек вытянулся на уголке записки. Атос зажег свечу, и хмуро уставился на сгорающую бумагу. Потом, вздрогнув, быстро погасил ее. «11 октября 163……». Почему это его так волнует? А почему собственно и нет? В конце концов он ничем не занят, никому ничем не обязан, почему он не может просто поехать и узнать? Да, он так и сделает! Разве он не имеет на это право?


Рассвет уже не застал графа в замке.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Рош-Лабейль-2

Автор Натали


Атос с тоской оглянулся вокруг и сплюнул. Дорога –раскисшее месиво глины и грязи-- обещала быть бесконечной. Он не узнавал эти места. Честно говоря, он уже несколько часов не понимал где они, а ведь дорога была той же самой, что и год назад. «Балбес, -- со злостью подумал он. – Мог бы и повнимательней рассматривать окрестности, а не вспоминать Мари Мишон. Блуждай теперь где-то в окрестностях Ангулема с больным слугой и лошадью, которая вот-вот потеряет подкову». Он оглянулся на Гримо. Гримо держался в седле прямо но Атос знал, что его необходимо уложить в постель и напоить хотя бы горячим вином, а лучше – отваром тимьяна и базилика с щепоткой мяты и майорана. И сделать это надо было еще вчера.
Вчера они были в Тюлле, рассчитывали засветло добраться до Ангулема, и отдохнуть там. Но кто ж знал, что гордость полка королевских мушкетеров Атос, блистательный граф де Ла Фер, не сможет вспомнить, по какой дороге ехал не так давно! Никто не знал, а уж он сам и подавно. От злости на себя хотелось выть. Громко.
Лошадь споткнулась на переднюю ногу. Ну вот, напророчил. Подкова осталась в грязи. Слетевшая подкова – это очень плохо. Это почти так же плохо, как сломанная нога. От грязи и воды копыта набухнут, растрескаются, каждый шаг будет доставлять коню боль, он будет плестись еле-еле, плача от боли как ребенок. Атос не выносил этот плач. Но где ближайшая кузница, он не знал. Гримо подъехал сзади, дернул за плащ. Атос машинально обернулся. На лице Гримо сияла непривычная улыбка – на западе, на красном небе отчетливо виднелись дымки деревни.
До деревни они добрались через час, почти в полной темноте – в октябре темнеет быстро. Проехали между грязных крестьянских лачуг по улице, где лошади утопали в грязи и помоях по самые бабки, свернули к церкви—высокому строению белого камня, странно не подходящему к окрестным хижинам. Глянув на церковь, Атос понял, что они в Рош-Лабейле. Легкая улыбка тронула губы – по крайней мере теперь он точно знал где они и где надо искать приют.

Дом священника внешне не изменился. Со странным чувством Атос прикоснулся к дверному колокольчику. Он и сам не знал, чего ждет на этот раз. Смешно, чудес на свете не бывает, и уж тем более не бывает их повторения, но этот дом хранился в его памяти как временное, убогое пристанище феи. Дверь отворилась и Атос едва подавил раздражение – на пороге возникла фигура старика со свечой в руке. Священник.
--Добрый вечер, святой отец. Мы нуждаемся в помощи и ночлеге .
Священник слегка отступил и прижал палец к губам
-- Тише, прошу вас. Тише.
-- Мой слуга болен, ему надо лечь, -- шепотом продолжал Атос.-- И еще нужен кузнец – подковать лошадь.
-- Болен? Что с ним?
-- Простуда. Если у вас нет места, я переночую на полу. Или на сеновале.
Места не было, это он хорошо помнил. Единственная кровать и одно кресло. Ладно, не привыкать…
Священник покачал головой.
-- Я отправлю вашего слугу в другой дом – наконец произнес священник. – Я не могу оставить его у себя. К кузнецу я сейчас кого-либо пошлю, он сделает все, что надо.
-- Но почему?
-- Пройдите в дом и сами все поймете. Только не шумите. Я пока отведу вашего спутника в дом местной знахарки – она быстро поставит его на ноги. Он поманил Гримо за собой и оба исчезли в сумерках. Атос пожал плечами, вошел. Дом был пуст. «Я всегда знал, что лишняя религиозность вредит уму. Бедный священник.»

Он снял плащ, с наслаждением сел в кресло, вытянул уставшие ноги. Чудес не бывает. И потому лучше, не ожидая ничего, попытаться задремать. Он почти заснул, но сквозь полудрему услышал какой-то писк. Встряхнул головой, уверенный, что приснилось. Писк повторился и превратился в плач.
Атос решительно открыл дверь в спальню. Плач раздавался из колыбели, стоящей рядом с кроватью священника. «Странный дом. И странный священник, прячущий в спальне младенца. Может, Мари Мишон здесь появляется чаще, чем я думал?». Подойдя к колыбели, Атос убедился, что странности только начинаются. Малыш был одет в дорогую рубашку, сшитую из алансонских кружев, и батистовые пеленки. Колыбель была искуссно отделана резьбой и позолочена. Откуда такое богатство у священника, не имеющего в доме лишней мебели?.. Ребенок продолжал хныкать, Атос нерешительно качнул колыбель. Хныканье прекратилось, ребенок заулыбался и приоткрыл один глаз. Стараясь ступать как можно тише, бывший мушкетер его величества попытался отойти. Не удалось. Плач стал громче.

- Сударь, зачем вы его разбудили? Господи, что же теперь делать?! – В голосе вернувшего священника слышалось настоящее отчаяние. Он начал с силой раскачивать колыбель, что явно не понравилось младенцу. Плач перешел в крик.
-- Господи, за что Ты караешь меня? – всхлипнул священник. – Неведомо откуда на пороге берется колыбель с таким противным мальчишкой, каких свет не видывал. А я тут при чем? Меня и дома-то не было!
-- Так это ваш подкидыш?
-- Он не мой! Подкидыш, но не мой! Я, сударь, 11 октября 1633 года провел ночь у постели Франсуа Марне, который и скончался на рассвете на моих руках! Я это точно помню! И в книгах записано моей рукой!А потом, через год – колыбель, с кошельком и запиской из одной строки –эта самая дата и все. Ладно, кошелек и колыбель, но ребенок, сударь, там был лишним! А куда я теперь его дену? Даже крестьяне не хотят лишний рот брать – добро б ему лет 5 было, тогда еще куда ни шло. По милости синьора нашего мы тут все с хлеба на воду перебиваемся. Да за пять лет я с ума сойду…

Бедный священник разразился плачем. Он не заметил, как изменилось лицо незнакомца. Не заметил, как тот неумело и очень бережно – как хрупкую фарфоровую статуэтку-- взял малыша на руки. Черная кожа перчатки резко выделялась на белой рубашонке. Атос присел на кровать – ту самую, где год назад был зачат наследник двух знатнейших фамилий Франции. Осторожно – очень осторожно – прижал к себе ребенка. Тот был теплый живой и.. настоящий. Чему--то радостно улыбался, не ведая, что его улыбка стала тем единственным в мире орудием, которое пробило ледяную броню Железного Графа. Улыбался, не зная, что его отец судорожно пытается собрать мысли и решить, что же теперь делать. Не зная, что его появление прервало череду самых страшных и жестоких лет в жизни графа. Десять лет лжи, грязи, смертей и потерь, а находки можно пересчитать по пальцам, десять лет пьянства и ненависти к себе, погони за призрачной целью и всегда в конце – пустота, разъедающая душу, калечащая тело. Не много ли для одного – даже железного -- человека?
-- Я заберу его.
Священник, вытирая нос платком, недоуменно воззрился на своего спасителя.
-- Я должно быть ослышался…
-- Я заберу его и позабочусь о нем – терпеливо повторил Атос, машинально покачивая притихшего на его руках мальчика. – Он окрещен?
-- Нет… то есть да… Не знаю, есть же у него родители. Хотя бы мать…
-- То есть не крещен – нехорошо усмехнулся Атос.—Там же был кошелек с деньгами. Открывайте церковь, святой отец.
-- Как его будут звать? – деловито спросил священник-- Как мне записать в книгах?
Атос ненадолго задумался.
--Рауль… Рауль-Огюст-Жюль, рожденный 11 июля сего года.

Велико было искушение сразу записать на свою фамилию (где-то в душе бушевало опасение, что сын исчезнет, растворится, пропадет без следа, не может в моей жизни быть такого, это слишком хорошо для меня), но, вспомнив о многочисленных поездках (всегда тайком), о письмах, тщательно спрятанных на груди, о тех людях, которые так часто стучались в его дверь, людях, пришедших со стороны леса и уходящих по проселочной дороге – передумал. И заодно решил не указывать крестных родителей— осторожность еще никогда никому не вредила. «Сразу же по приезду перепишу поместье на его имя. Заодно решится проблема с фамилией. И много других проблем».

Бывший мушкетер Его Величества не предполагал, что теперь в его жизни, до сих пор посвященной только службе королю и друзьям, возникнет множество других проблем. Через несколько месяцев, одурев от вечно режущихся зубок, больного животика и неуемного любопытства кормилицы Рауля он отправится в Шотландию, откуда вернется как раз вовремя, что бы обнаружить, что сын подрос и воспринимает весь дом как личную вотчину – особенно кабинет и библиотеку. Через год Атос перестанет чертыхаться, через два – бросит пить. Через пять – поверит, что к священнику заглянул тогда по наитию свыше. А еще он начнет смеяться – искренне и от души. Так, как когда-то в юности.