Поль Деларош — Посмертный портрет Луизы Верне, жены художника. 1846. Холст, масло. 62,2 х 75 см. Музей изящных искусств в Нанте, Франция.

Луиза Верне была дочерью живописца Ораса Верне и — с 1835 года — супругой известного французского художника Поля Делароша. Любовь Делароша к Луизе была всепоглощающей страстью всей его жизни. Безвременная смерть молодой женщины в возрасте 31 года омрачила последние годы художника. Говорят, что Деларош так и не оправился от этой потери. Овдовев, он стал писать картины на трагические темы.

Вместо того, чтобы изобразить неприглядные подробности мучительной смерти от лихорадки, Деларош передал христианский триумф над смертью, изобразив нимб над головой усопшей жены.

@темы: Живопись, Верне

---

Шестой Наполеон. Часть 5

5.

Через несколько недель после рождения в 1830 году Франца Иосифа испуганный священник, отец Эммендорф тайно разыскал Меттерниха. Он обнаружил изъян в заключении брака Софии и эрцгерцога Франца Карла. Меттерних был ошеломлен. Никто никогда не должен был узнать об этом. Через несколько часов Эммендорф был мертв, пав жертвой уличных хулиганов, и это преступление так никогда и не было раскрыто. Чтобы перестраховаться, Меттерних незамедлительно устроил брак Фердинанда. Возможно, он сможет произвести законного наследника и таким образом избавиться от этого призрака.

Между тем, летом 1831 года между Софией и герцогом Рейхштадтским возникла любовная связь.


Осенью она уже знала, что носит его ребенка и что Рейхштадт умирает. Затем от верного священника, некоего отца Шмидта, она узнала об изъяне в заключении ее брака – ему тайком от Меттерниха доверил эту тайну отец Эммендорф. Она была вне себя от радости. В обстановке полной секретности отец Шмидт обвенчал ее с герцогом Рейхштадтским. Об этом знала лишь Эмилия Верне Холмс.

И как подруга Софии, и как член семьи Верне, преданный Империи, и как женщина, попавшая в ловушку брака без любви, она согласилась на необыкновенный план Софии. Так как эрцгерцогиня смертельно боялась за жизнь своего ребенка в том случае, если Меттерниху станет известна вся правда, то она отдала его.


Эрцгерцогиня София с сыном

Тайно София и Эмилия обменялись своими детьми, родившимися в один и тот же день. Сын Роберта Холмса воспитывался как эрцгерцог Максимилиан Австрийский, который стал императором Мексики в 1864 году и был расстрелян в Керетаро в 1867 году.



Он был очень обаятельным человеком; о нем говорили, что он Габсбург "только внешне", не зная, что он, на самом деле, был не Габсбургом, а Верне и Рассендиллом. Законный внук Наполеона был воспитан как Уильям Холмс, и умер в Балаклаве в 1854 г., оставив единственного сына по имени Шерлок.

***

Ну, как бы там не было, а хочу сказать об этом несчастном Максимилиане.



Эрцгерцог Австрийский Фердинанд Иосиф Габсбург, младший брат императора Австрийского Франца-Иосифа I (1830–1916 гг.), и император Мексиканский под именем Максимилиана I, правивший Мексикой в 1864 - 1867 годы, родился 6 июля 1832 года в Вене. При Святом Таинстве Крещения он получил имя Фердинанд Максимилиан Иосиф.
С 1854 года эрцгерцог командовал Австрийским флотом.
В 1857 году вступил в брак с принцессой Шарлоттой, дочерью Бельгийского короля Леопольда I (1790–1865 гг.), и был назначен генерал-губернатором Ломбардо-Венецианского королевства (австрийские владения в Италии). С тех пор он жил вместе с супругой временами в Милане, по большей части в своем замке Мирамаре около Триеста, занимаясь литературой.

Он был романтиком, мечтавшим о временах, "когда в турнирах развивалось рыцарское чувство, когда в свободных лесах охотились на кабанов и медведей", о тех "мощных временах, которые производили мощных людей" и которые, к несчастью, исчезли под "растлевающим влиянием просветителей". Мысль, что он — потомок императора «Священной Римской империи немецкой нации» Карла V (1500–1558 годы), воспламеняла его; он верил, что ему суждена корона Германии и Австрии; все это он выражал в не лишенных таланта стихотворениях. Помимо этого романтичный принц собирал коллекцию бабочек и был без ума влюблен в свою молодую жену Шарлотту.



Вместе с тем он умел мыслить как мудрый государственник, утверждая, например, что "правительство, которое не хочет слышать голоса управляемых, есть гнилое правительство, быстро идущее к падению". Этими либеральными увлечениями он возбудил к себе неприязненное чувство при Дворе своего брата Франца Иосифа, но зато, как горячий поклонник наполеоновской идеи, пользовался симпатиями императора Франции Наполеона III Бонапарте (1808–1873 гг.). Когда последний задумал подчинить своему влиянию бунтующую Мексику, он обратил свои взоры на эрцгерцога Максимилиана, вероятного кандидата на Мексиканский престол.

С 1854 года бескрайняя Мексика была охвачена гражданской войной. В 1861 году президент Хуарес отложил на два года выплату государственного долга и ввел удвоенные пошлины на импортные товары. Франция, Англия и Испания, потерпевшие большие убытки от этих законов, начали войну с генералом Бенито Пабло Хуаресом (1806–1872 гг.), который в 1859 году издал «Закон о Реформе», где было закреплено отделение государства от Церкви и введение гражданского брака.

К 1863 году в пребывающей в хаосе Мексике остался только французский корпус.
В 1864 году, поддавшись на уговоры императора Наполеона III, самого могущественного Монарха в Европе в 1856 – 1870 годы эрцгерцог Максимилиан Габсбург прибыл в Мехико, после того как французские войска оккупировали Мексику в ответ на отказ либерального правительства Хуареса платить по иностранным долгам.

«Он еще только взошел на корабль, чтобы плыть в Мексику , а уже любил эту страну, которая должна была прославить его имя в веках. Перед отплытием Максимилиан посетил Папу и получил его благословение. Он верил, что едет по просьбе мексиканского народа, хотя на самом деле его никто не приглашал и не ждал.»


Максимилиан и Шарлотта торжественно высаживаются в порту Веракрус с французского военного корабля, доставившего их в Мексику.

Собранное по приказу эрцгерцога в столице Мексики собрание нотаблей выбрало Максимилиана в императоры Мексики (1863 год). Когда депутация от этого собрания, явившаяся в Мирамаре, предложила эрцгерцогу Максимилиану корону, он первое время колебался, не желая потерять свои права на Австрийский престол; но, побуждаемый своей страстью к приключениям, видя в предложении ему, потомку Карла V, Мексиканской короны волю Божию, и под давлением своей страстной и честолюбивой супруги он принял предложение, поставив условием, чтобы "сооружение трона поставлено было в зависимость от плебисцита всей нации".

При помощи французских штыков были собраны во многих городах голоса мексиканцев, и император Максимилиан, увы, удовлетворился такой пародией на плебисцит.

Он подписал отречение от своих прав на Австрийскую корону, и в 1864 году отправился с супругой в Мексику, заехав по пути в Рим, чтобы получить благословение Римского папы Пия IX (1792 – 1878 гг.). Опираясь на французские войска и на небольшие отряды австрийцев и бельгийцев, он вступил 22 апреля 1864 в Веракрусе в управление своей власти.

Связанный обязательствами, данными папе и императору Наполеону III, он хотел опираться на выбравшую его клерикальную партию, однако, очень скоро он, будучи человеком образованным, доброжелательным, с истинным рыцарскими взглядами, искренне надеявшимся навести в стране порядок, убедился, что о возврате католическому духовенству конфискованных имуществ не может быть и речи.

Он безуспешно делал попытки примирить с собою либералов. Республиканцы — а к ним принадлежало значительное большинство населения — не признавали власти императора Максимилиана. Не признавали ее, по понятным причинам, и Соединенные Штаты, имевшие посольство при генерале Хуаресе. Последний, хотя и вытесненный из столицы и других городов Средней Мексики, не признавал себя побежденным и вел отчаянную войну против империи на американские деньги. В дальнейшей трагической участи императора Максимилиана I Габсбурга, таким образом, Соединенные Штаты Америки сыграли главную роль, хорошо знакомую нам и теперь. Они в буквальном смысле слова вложили деньги в проект «Республика Мексика», вытеснив оттуда всякое влияние Европы, а тем более Монархии.

Император Максимилиан I пытался привлечь генерала Хуареса, а также генерала Порфирия Диаса и других видных республиканцев на свою сторону, обещая им высокие должности в империи, но никто из них не поддавался на его обещания. В то же время император Максимилиан I выпускал прокламации, которыми признавал всех ведущих борьбу республиканцев за бандитов и грозил им расстрелом в 24 часа, что и было приведено в исполнение по отношению ко многим пленным.

Недостаток средств, невыполнимые денежные обязательства, принятые им вместе с принятием короны, тяжелый климат Мексики, неприятная житейская обстановка — все это открыло перед императором Максимилианом оборотную сторону медали, о которой он раньше не думал, мечтая о героических подвигах в сказочной стране.

Как только в Соединенных Штатах окончилась междоусобная война, они решительно потребовали от Франции очищения Мексики, в которой желали видеть только республиканское, зависимое от них правление. Император Наполеон III поспешил исполнить требование, хотя раньше формально обязался поддерживать императора Максимилиана до 1868 года. Положение последнего стало совсем невозможным. Император хотел отречься от престола, но его удержала Августейшая супруга, отправившаяся к императору Наполеону III и Римскому папе просить помощи.

Крайне резкое объяснение с первым из них, которого она упрекала в предательстве, не привело ни к чему; столь же бесполезным было свидание с Римским понтификом. К тому же несчастную императрицу Шарлотту от стольких переживаний поразил припадок острого помешательства, скоро перешедшего в тихое.

Тем временем, командуя небольшим отрядом сформированного им войска, император Максимилиан I продолжал войну против генерала Хуареса, объявив, что по умиротворению он вновь прибегнет к плебисциту, и если народ выскажется против него, то он вернется в Европу. Судя по некоторым впоследствии опубликованным письмам, он рассчитывал, основываясь на непопулярности императора Франца-Иосифа после войны с Пруссией, восстановить свои права на Австрийский престол.
В мае 1867 г. император Максимилиан I был окружён в крепости Кверетаро. Генерал Эскобедо отказался вступить с ним в какие бы то ни было переговоры. После 71-дневной обороны один из полковников сдал свой участок фронта, император и император попал в плен. Несмотря на просьбы всех европейских монархов, президента США Эндрю Джонсона, Джузеппе Гарибальди и Виктора Гюго, Хуарес приказал расстрелять «Максимилиана Габсбурга, называющего себя императором Мексики» вместе с оставшимися до конца ему верными генералами Мирамоном и Мехией. 19 июня 1867 года они были расстреляны на холме Лас-Кампанас.


Картина Жана-Поля Лорана "Последние минуты Максимилиана". Бывшему императору только что огласили приговор. Автор-француз явно сочувствует свергнутому монарху.

19 июня (2 июля) того же года, за 17 дней до своего 35-летия, император Максимилиан I был расстрелян по приговору военного суда вместе с генералами Мирамоном и Мехией. Перед смертью он успел крикнуть: "Да здравствует, Мексика!" Событие это потрясло всю Европу и на многие годы омрачило отношения США и Мексики с Францией, Австрией и другими европейскими Домами, в том числе и с Россией.

Труп монарха после продолжительных дипломатических переговоров с содействия США, таким образом, смягчавшим свою роль в свержении императора, был отдан родным и перевезен в Вену, где с почестями погребён в Императорском склепе в церкви Капуцинов (Капуцинкирхе). Августейшая супруга его, ничего не знавшая о судьбе убиенного венценосного мужа, жила, будучи неизлечимо больной, около Брюсселя, где и скончалась, так и не узнав о несчастной участи супруга.

В память об убиенном императоре-рыцаре Максимилиане I воздвигнуты были статуи на его родине: в Гитцинге (Вене), Триесте и Поле.


Памятник Максимилиану в Вене

***

Если же вернуться на поле "Большой игры", обоим этим мальчикам, рожденный в один день, не очень-то повезло в жизни...

@темы: Шерлок Холмс, Верне, Шестой Наполеон

---

Шестой Наполеон. Часть 2

Продолжаю. И эта часть тоже больше историческая с небольшими вкраплениями шерлокианских подробностей.

2
Младшая сестра Ораса Верне, Эмилия, родившаяся в 1806 году, была предана дому Бонапартов даже более, чем ее брат или, точнее, предана ностальгическим воспоминаниям о славных днях Империи времен ее детства и романтическим представлениям о пленении Наполеона на острове Святой Елены и его сыне герцоге Рейхштадтском, который был почти что узником в Вене. В 1821 году она сопровождала своего отца Карла Верне в Мюнхен, куда король Баварии Максимилиан I пригласил Верне, чтоб тот написал портрет его скакуна Астианакса.


Максимилиан I
Там она подружилась с дочерью короля Софией, своей сверстницей. Максимилиан был мягким и непретенциозным монархом, потому не возражал против этой дружбы.


(Порадовало, что существует множество портретов Софии Баварской. Она здесь у нас одна из главных героинь и для наглядности буду помещать ее портреты. Этот вот, кажется, самый ранний, если и не до замужества, то где-то вскоре после него.)

В 1825 году принцесса София вышла замуж за эрцгерцога Франца Карла, второго сына кайзера Австрии Франца.

(Позже напишу о нем несколько строк)

В Вене ей было скучно, ее муж эрцгерцог был скучным и непривлекательным, она чувствовала себя там неуютно и была там несчастна, и к тому же у нее следовали один выкидыш за другим. Мрак ее новой жизни рассеивали лишь два светлых луча: периодические визиты ее подруги Эмилии Верне и общество герцога Рейхштадтского. Князь Меттерних не одобрял ни того, ни другого.

С Эмилией он справился быстро. Во время одного из своих визитов в Вену в 1829 году она влюбилась и вышла замуж за молодого английского дипломата по имени Роберт Холмс. Одно слово в министерство иностранных дел, и Холмс был переведен в Рим. Там Эмилия больше времени проводила в шумной студии брата, чем под крышей ее мужа. По правде говоря, она полюбила не Холмса, а свое романтическое представлением о нем. Ибо в его прошлом было нечто романтическое. Его матерью была урожденная Кэролайн Рассендил из обедневшей ветви рода графов Берлсдон. . И не секрет, что из-за нескромного поведения графини Берлсдон в 1733 году в отношении кронпринца Руритании, последующие Рассендилы уже не были Рассендилами, а Эльфбергами. Поскольку дома Эльфбергов и Габсбургов на протяжении многих поколений связаны брачными союзами, Рассендилы были в равной мере Габсбургами, как и Эльфбергами; и в самом деле, смущающее внешнее сходство Роберта Холмса с членами королевской семьи стало для Меттерниха оправданием для его отстранения. В 1831 году министерство иностранных дел перевело Холмса из Рима в Мюнхен, где 6 июля 1832 года родился их с Эмилией единственный сын, Уильям Холмс.
(Теперь , значит, насчет всех этих упомянутых тут Рассендилов, Эльфбергов и Берлсдонов. Я долго копала в этом направлении)) На самом деле, все это как бы намек и заимствование из книги Хоупа "Пленник замка Зенды". Я даже начала читать. И есть два фильма по этой книге 30-х и 50-х годов. В более позднем играет Стюарт Грейнджер. Собственно, можно бы об этом забыть. Но это просто говорит о том, что в роду у этого Роберта Холмса - можно его пока назвать условным дедом Холмса)) - тоже были любовные связи с монархическими особами.


София Баварская

На время первых двух лет замужества Эмилии герцог Рейхштадтский также исчез из жизни Софии. Ее первый сын, Франц Иосиф, родился 18 августа 1830 года. Ее второй сын, которого окрестили Фердинанд Максимилиан, родился 6 июля 1832 года. Шестнадцать дней спустя Рейхштадт умер от туберкулеза. На протяжении всего этого года было ясно, что жить ему осталось недолго. Он улыбнулся в последний раз, услышав о рождении Максимилиана.

Герцог Рейхштадтский, Орленок

С той минуты, как он умер, за одну ночь из яркой молодой женщины София превратилась чуть ли не в старуху. Между тем, как для Меттерниха смерть герцога Рейштадтского оказалась большим облегчением. Теперь больше не было законного потомка великого Наполеона, который уже самим своим существованием мог бы нарушить покой Европы.
Полагали, что основным наследником трона был сын Софии Франц Иосиф, так как считалось, что бедный слабоумный эрцгерцог Фердинанд, старший сын кайзера, был не способен править , а также жениться и производить на свет детей. Поэтому всех крайне удивило объявление, сделанное в ноябре 1830 года о том, что Фердинанд женится на принцессе Савойской. Историки считают, что этот необычный брак устроил Меттерних, чтобы обеспечить право наследования слабоумному Фердинанду и, следовательно, свой собственный постоянный контроль над Империей. И когда кайзер Франц умер в 1835 году, корона действительно перешла к Фердинанду, который с трудом удерживал ее в своих слабых руках до революционного переворота 1848 года, когда пал Меттерних, и Фердинанд и его брат, муж Софии отказались от своих прав, и на престол взошел молодой Франц Иосиф.

***

Хотела сухо добавить кое-что о супруге Софии. Но... меня тут просто засосало)) Я вообще совсем не любитель рассказов о королях и королевах, но, как я уже сказала, они тут воспринимаются прямо, как живые, да и к тому же еще все это как-то связано с Холмсом и Верне... И тут прямо как клубок разматывается - одна ниточка тянет за собой другую. И реально понимаешь, как связаны были между собой все монархи Европы. Придется, видимо, делать еще может даже не один дополнительный исторический пост, но я предварительно все же вот что скажу.
Я уже вначале вообще сказала, как у меня встали на место все части мозаики. Но я вот только в процессе изучения всех подробностей поняла, что София - это же мать Франца Иосифа и свекровь знаменитой принцессы Сисси. И я сразу вспомнила ее в кино с Роми Шнайдер, она там такая очень властная и суровая дама. А Сисси - это мать кронпринца Рудольфа, если кто помнит такого по нескольким фильмам о Майерлинге. Но об этом еще речь впереди. Короче все здесь связано и не только в одной Австро-Венгрии)

@темы: Шерлок Холмс, Наполеон, Верне, Шестой Наполеон

---

И еще захотелось кое-что написать о Верне. При чем о Верне в России.

И для начала вот такая картина.



Эмиль-Жан-Орас Верне «Царскосельская карусель. Семья императора Николая I в маскарадных костюмах», 1843

Государственный художественно-архитектурный музей-заповедник «Царское Село»

Всем известно, что карусель — это аттракцион с вращающимися по кругу сиденьями, однако, изначально каруселями назывались особые виды конных состязаний, пришедшие на смену рыцарским турнирам. В каруселях все двигались по кругу и на скаку выполняли различные упражнения. Любопытно, что карусели с деревянными лошадками возникли как забава для простонародья параллельно придворным каруселям.

Картина француза Ораса Верне воспроизводит реальное событие — Царскосельскую карусель, в которой участвовала почти вся семья Николая I. Кавалеры были одеты в подлинные старинные доспехи из личной коллекции императора. Для дам сшили роскошные наряды, стилизованные под средневековые.

***

В 1835 г. Верне возвратился во Францию из Рима, где возглавлял Французскую академию живописи. Вернулся, чтобы писать батальные картины для Галереи Славы Версальского музея, детища Луи-Филиппа. И вдруг неожиданно художник уезжает в Россию, разойдясь во взглядах с Луи-Филиппом: Верне не согласился с трактовкой короля сюжета картины «Осада Валансьенна».

Вероятно, через посла в России Проспера де Баранта, с которым он был знаком со времен пребывания в Риме, (Барант в 1830-1835 г.был послом Франции при короле Сардинии), Верне был осведомлен,что его кисть могла очень пригодиться Николаю I. Тем более, что государь уже давно выражал желание видеть Верне в Петербурге.

Французским биографом Верне А. Дайо была подмечена любопытная деталь: коренной парижанин, родившийся в апартаментах деда-художника в Лувре, Верне видел перед своими глазами либо российские степи и заснеженные равнины, либо бескрайние африканские пустыни: «Его привлекали контрасты. В его сердце властвовали Африка и Россия...».

Император и петербургская знать завалили художника заказами.Николай поручил ему написать картину «Наполеон принимает парад гвардии в Тюильри». При этом государь сказал: «Эта картина останется в моем кабинете. Я хочу всегда иметь перед глазами императорскую гвардию, которая cмогла нас разбить».
Верне сопровождал Николая во время его поездки в Москву, но пробыл там всего несколько дней, вынужденный в конце лета вернуться на родину, где умирал отец. Однако уже в ноябре 1836 г. он получил письмо от одного из своих петербургских знакомых, в котором сообщалось: «Возвращайтесь! Отовсюду я слышу только один вопрос:''Вернется ли Верне?''».

Однако едва прибыв в Петербург, Верне был вынужден покинуть Россию: 13 июля 1842 г., в тот самый день, когда художник присутствовал на императорском празднике в Петергофе, в Париже произошла трагедия: погиб старший сын короля, наследник престола, герцог Фердинанд Орлеанский. Верне решил незамедлительно ехать во Францию. В записках художник сообщает о вечере, проведенном им в императорском дворце накануне своего отъезда:
«Император, пройдя ко мне через толпу, взял меня за руку, отвел к окну и сказал:
„Вашего несчастного короля снова постиг удар, еще более ужасный, чем те, что уже выпадали на его долю. Смерть герцога Орлеанского является
огромной потерей не только для его отца и для Франции, но и для всех нас...“ Потом государь добавил: „Если вы увидите короля, заверьте его в том, что я полностью разделяю его несчастье; скажите ему... о моем уважении к его великим добродетелям и твердости его характера“».

Я не буду здесь вдаваться в политическую миссию Верне, - а он при всем при том выступал, как неофициальный посол - , а дам слово Верне, который говорит об императоре и России в своих письмах жене. И сейчас очень хотелось бы прочитать их целиком, но пока не получается. А жаль, Верне пишет очень живо и ярко.



«В хорошей семье всё должно быть общее: ты плачешь в Париже, и мои глаза наполняются слезами в Петербурге».

«Я сделал большую ошибку, оставшись на зиму в России… Мои старые кости ржавеют от сырости, проникающей сквозь шёлковые чулки. Голова, не защищённая остатками волос, выталкивает из себя все мысли в желудок».

«Ты спрашиваешь о моём здоровье? Всё такое же железное. Глаза ясные, усы завиваются, вот только из-за сырости кожа на лице дрябловата, но при первых лучах солнца она натянется, как на барабане».

А вот что он пишет об императоре:



«… у нас была всего одна еда в день. Император великий трезвенник; он ест только капустный суп с салом, мясо, немного дичи и рыбы, а также солёные огурчики. Пьёт одну воду… Когда мы останавливались на несколько дней, кухня была изысканнее: нам старались угодить стерлядью, дрофой, лосиной…»

«Я отдаю ему справедливость – это человек необыкновенный, но всё-таки ещё далёкий от совершенства. Он обладает всем, чтобы завоёвывать сердца людей независимых; но когда у него есть хоть наималейшая власть, жестокость его такова, какой я ещё не встречал ни у одного человека. Правда, для поддержания всеобщего повиновения он и не может вести себя иначе. Русские во всех слоях общества настолько склонны к беспечности, что их можно сдерживать только страхом. Если русский не дрожит от страха – это самый никчемный человек на свете. Здесь всё устроено на военную ногу, начиная от кухонь и до верховного суда. Привычка постоянно изрекать приговоры (при сем обвиняемый должен всегда стоять навытяжку) сделала императора неприметно для него самого столь грубым, что это погубит его, когда внушаемый им ужас сменится безразличием и усталостью».

«Я не устаю восхищаться, видя самодержавного сего монарха, столь свободно общающегося со своими подданными, не то что конституционные короли, не осмеливающиеся показаться даже в окнах своего дворца из страха получить пулю в лоб».

«Чем больше узнаёшь его, тем выше ценишь просто как человека. Никто лучше него не понимает возвышенную душу. Вот уже год, как я вижу императора совсем близко, и ни разу он не дал мне повода переменить это мнение. Поверьте, быть вблизи от него – это уже целая эпоха в жизни».

«Император осыпает меня милостями. Я уже писал тебе, что поднёс ему на день ангела маленького Наполеона верхом на лошади, за которого он прислал мне сани. В день Пасхи меня пригласили на выставку подарков, сделанных Его Величеством, среди коих была копия сей картины, изображённая на великолепной трёхфутовой вазе, имитирующей севрский фарфор. С другой её стороны помещён императорский герб и надпись: "Г-ну Орасу Верне в знак уважения к его замечательному таланту".

@темы: Верне

---

Еще о Торвальдсене...

Без какой-то особой писанины; просто те его шедевры, что особенно потрясли меня.


Кафедральный собор.Копенгаген.Алтарь.


Надгробие папы Пия VII в соборе Св. Петра в Риме


Памятник Николаю Копернику в Варшаве


Статуи апостолов в кафедральном соборе Копенгагена



Статуя княгини Марии Барятинской



Музей - самое полное хранилище коллекции работ выдающегося датского скульптора конца 18 — начала 19 вв. Бертеля Торвальдсена, работавшего в стиле позднего классицизма. Здесь же, во дворе музея, находится его могила.

Бертель Торвальдсен был поистине выдающимся скульптором. Именно он создал памятник Копернику в Варшаве, Байрону в Кембридже и другие скульптуры, которые стали знамениты на весь мир. Торвальдсен также дружил с Андерсеном, который увековечил его имя в одной из своих сказок.

В музее выставлены его работы из мрамора и гипса, на основе которых впоследствии отливались памятники из бронзы. А также его картины, предметы антиквариата, собранные им по всему миру, и личные вещи мастера, которые он использовал в работе.

Два портрета Торвальдсена


Eckersberg,1814, Королевская датская академия изящных искусств



Портрет работы Кипренского

@темы: Искусство, Верне

---

О Виттории Кальдони

Эта история всплыла по ходу рассказа о творчестве и дружбе Верне и Торвальдсена. Заинтересовала судьба этой известнейшей на тот момент натурщицы, которую рисовали многие художники. И здесь я приложу небольшой рассказ о ней.

...Простенько, даже убого одетая девочка стояла у колодца.Лица её художник не видел,- но его привлекла грация и изящество в каждом её движении. "Виттория!" - окликнул кто-то девочку, и она обернулась...


А.Иванов. "Девочка из Аль Бано"

"...Попробуй взглянуть на молнию, когда, раскроивши черные, как уголь, тучи, нестерпимо затрепещет она целым потопом блеска. Таковы очи у альбанки Аннунциаты. Все напоминает в ней те античные времена, когда оживлялся мрамор и блистали скульптурные резцы. Густая смола волос тяжеловесной косою вознеслась в два кольца над головой и четырьмя длинными кудрями рассыпалась по шее. Как ни поворотит она сияющий снег своего лица — образ ее весь отпечатлелся в сердце."
Это о ней позднее напишет Гоголь. А пока - немецкий художник Август Кестнер зачарованно смотрел на стоящую у колодца девочку - нет, не простенькую крестьяночку из римского предместья видел он, а то идеальное Воплощение Красоты, о котором веками мечтали художники и скульпторы...


И.-Ф. Овербек "Портрет Виттории Кальдони", 1821.

...Виттория Кальдони родилась 6 марта 1805 года в беднейшей семье крестьянина - виноградаря. Ей было 12 лет, когда её увидел Кестнер - и в тот же день он познакомил Витторию с женой немецкого посла в Италии графиней фон Реден.
Очарованная красотой, скромностью и врожденным благородством девочки, графиня фон Реден, пригласила её к себе в качестве камеристки - но, однажды появившись в салоне графини во время музыкального вечера, юная Виттория произвела такое впечатление на собравшихся там многочисленных художников и скульпторов, что графине пришлось просить родителей своей маленькой протеже позволить девочке работать натурщицей.

Ф.-К.Винтерхальтер "Виттория Кальдони",1833-34.

Прежде всего, это, конечно же, были немецкие художники - молодые романтики. "У нас у всех открыты глаза, - говорили они, - но кисти и краски наши бессильны выразить эту необычную красоту!" Кестнер, нашедший эту Галатею,писал в письме к Гёте:" Её красота совершенна, такая была только, по-видимому, на заре человечества..." Виттория воплощала собой идеал эпохи - классицизм и романтизм находили в ней достойнейшую модель.


Г.-М. фон Малер. Портрет Виттории Кальдони. 1823 г.

Влюблённый в Витторию Юлиус фон Каролсфельд делал с неё рисунок за рисунком,и безупречность карандашных линий придавала модели нежную чистоту.



Увидев портрет Виттории работы Верне, Оноре де Бальзак пишет свой "Неизвестный шедевр",воспевающий идеальную красоту: "Но где же найти ее живой, - сказал он,прерывая сам себя, - эту необретаемую Венеру древних? Мы так жадно ищем ее,но едва находим лишь разрозненные частицы ее красоты! Ах, чтобы увидать на одно мгновение, только один раз, божественно-прекрасную натуру, совершенство
красоты, одним словом - идеал, я отдал бы все свое состояние. Я отправился бы за тобой в загробный мир, о небесная красота! Как Орфей, я сошел бы в ад искусства, чтобы привести оттуда жизнь..."
А сам Верне пишет об этом портрете: "Мгновенье мгновенья я всё же схватил!"




..Среди художников, восхищавшихся античной красотой Виттории, появились два молодых человека из далёкой России - Александр Иванов и Григорий Лапченко. И именно последнему - бывшему крепостному графа Воронцова, отправленному самим графом учиться живописи в Италию,- и отдала Виттория свою руку и сердце - на всю оставшуюся долгую и непростую жизнь.
Александру Иванову нравилась Виттория как личность, он, как художник, восхищался её красотой - но он опасался, что влюблённый друг забросит занятия живописью. И напрасно. Именно любовь вдохновила Лапченко на создание настоящего шедевра - картины "Сусанна и старцы"



Виттория отстояла своё право после заключения брака с православным оставаться в своей - католической - вере, она поехала с сильно заболевшим и почти ослепшим Лапченко в далёкую и холодную Россию, до этого приложив все усилия, чтобы вылечить мужа (они поженились 29 сентября 1839 года), она оставила своих близких и прекрасно поставленный ею же дом и быт, друзей, многочисленные знакомства и поклонение художников. Впрочем, позировать она больше не собиралась.
В России семью Лапченко встретили приветливо. Здоровье и зрение художника улучшились с первых же шагов по родной земле. Граф Воронцов тут же дал ему должность управляющего в одном из своих поместий в Крыму, где в 1841 году родился их единственный сын Сергей. В.А.Жуковский выхлопотал для художника достаточно большую пенсию; картину Лапченко "Девушка с хлебной корзиной" приобрёл для себя Великий Князь Александр Николаевич. Во всём помогал Лапченко Воронцов и по мере возможности - Иванов. Позднее семья переехала в Ревель, но южанка Виттория плохо переносила холодный климат, и следующим местом их пребывания стал Киев, а затем - Одесса. Несколько раз супруги выезжали в Европу. Последний из известных нам портретов прекрасной итальянки был написан Анной-Сусанной Фриз в 1850-м году в Цюрихе - 45-летняя Виттория всё ещё красива, лицо её дышит спокойствием и благородством.


Но жизнь шла к закату. Сын Лапченко женился, семья росла, родились правнуки. Вместе с сыном Григорий и Виттория выехали сначала в Латвию, где Сергей работал преподавателем в Лицее, и в 1870 м году окончательно переехали в Петербург. В 1876 году Виттория овдовела. В Италии она никогда больше не была, никаких сведений о её дальнейшей жизни не сохранилось.

Дата её смерти неизвестна, и это - Знак Судьбы. Ведь настоящие шедевры Красоты и Гармонии - бессмертны...

Взято вот отсюда divina-augusta.livejournal.com/943.html , там еще много цитат из Гоголя. Правда видела этот рассказ еще в одном месте)

@темы: Живопись, Верне

---

Из статьи Миа Стэмпл "Верне и Торвальдсен"

Еще до болезни взялась за статью "Верне и Торвальдсен". Давно положила на нее глаз) И было очень любопытно, как Торвальдсен мог тоже быть связан с Холмсом.
Забегая вперед, сразу скажу, что статья оказалась большим разочарованием. Но об этом позже. А сейчас хочу сказать пару слов вот о чем.

До сих пор Торвальдсен в моем подсознании был неразрывно связан с Андерсеном и его сказкой (если это можно назвать сказкой) "Ребячья болтовня"
Там дети из знатных семейств долго разглагольствовали на тему, что ничего путного ничего не может получиться из того, чья фамилия кончается на "сен") И все это слушал бедный мальчуган, у которого как раз была такая фамилия. А позже говорилось, что из него все же кое-что вышло, хоть фамилия его и заканчивалась на "сен": Торвальдсен. Ну, и в примечании было написано, что это знаменитый скульптор. Вот такие у меня первоначальные ассоциации с этим именем)

Теперь что касается статьи. На мой взгляд, в ней совсем ничего нового, и это даже какой-то шаг назад. Автор не знает, каким образом Верне могли быть связаны с Холмсами и просто предполагает, что у Ораса была еще одна какая-то сестра, у которой , видимо, была дочь, которая вышла замуж за англичанина Холмса.
Если честно, вообще странное название для статьи, потому как именно к шерлокиане Торвальдсен здесь практически никакого отношения не имеет. Хотя лично мне было интересно узнать кое-какие детали об их дружбе с Орасом Верне.

Поэтому тут будет не статья, а скорее отдельные тезисы и детали.

Я опускаю совершенно беспомощные предположения автора относительно личности пресловутой бабушки Холмса и его матери и сразу перейду к собственно теме статьи.

"Парижская Академия изящных искусств назначила Ораса Верне директором французской Академии художеств в Риме, и этот пост он занимал с 1828 и до конца 1834 года. Со своей женой Луизой Верне (урожденной Пюжоль) и семьей он жил в квартале Монте Пинчо, и их дом был средоточием и местом встреч многих художников и центром живой и веселой жизни. Стендаль, Феликс Мендельсон-Бартольди и Гектор Берлиоз, добрый друг этого семейства, рассказывают о частых приемах с музыкой и танцами, проводимых на вилле Медичи. Орас и сам был страстным танцором, об этом факте в своем дневнике упоминает датский поэт Ганс Христиан Адерсен во время своего пребывания в Риме в 1833 году. Конечно, музыкальность с первого взгляда видна и в его внучатом племяннике Шерлоке.
В бытность его президентом академии в Риме Орас Верне познакомился с датским художником Бертелем Торвальдсеном (1768-1844), который был примерно на 20 лет старше его, и преуспел в другом виде искусства, скульптуре, и современники считали его величайшим скульптором своего времени.

Орас Верне и Бертель Торвальдсен, в способах своего художественного выражения непохожие друг на друга , как день и ночь, стали очень близкими друзьями и искренне восхищались работой друг друга. Торвальдсену принадлежало одно из полотен Верне и в письме, написанном из Рима в 1838 году, он говорит другу, что считает его «первым художником столетия». В 1830 году, когда у Торвальдсена возникли профессиональные разногласия с Тенерани, его самым верным учеником (конфликт, который разрешился лишь соглашением, заключенным в папском суде), Орасу Верне и герцогу Микеланджело Каэтани удалось примирить двух художников. Между прочим, дипломатический такт, был одним из тех качеств, что порой демонстрировались в гостиной на Бейкер-стрит, и Майкрофт уж точно был экспертом в этой области.

Как очевидец ,Верне должен был сделать литографию открытия могилы Рафаэля, в работе над которой Торвальдсен действовал, как художественный консультант. Здесь Торвальдсен виден только сзади.

Но однажды в Риме двое друзей договорились, что Торвальдсен сделает бюст Верне, а тот в свою очередь напишет портрет Торвальдсена. В 1832 году был сделан глиняный бюст. Несколько лет спустя, в 1835 году, Орас написал портрет своего друга Бертеля, дополнив его интересной деталью – изображенный на картине скульптор работает над глиняным бюстом Ораса!

Такой суховатый юмор должен быть наследственным, да и любовь к бюстам тоже. По крайней мере, внучатый племянник Ораса, Шерлок обладал сходным чувством юмора и имел похожую склонность выставлять свои бюсты на всеобщее обозрение.
На портрете есть надпись «Орас Верне своему прославленному другу Торвальдсену», Рим, 1835 год.
«Исходный» гипсовый бюст и портрет находятся сейчас в музее Торвальдсена в Коппенгагене. Большая мраморная копия бюста принадлежит музею Кальве в Авиньоне, и существует несколько репродукций его изображения, в том числе в Музее Метрополитен в Нью-Йорке.

***
Сестра Верне и ее семья, в том числе мать Холмса, тогда молодая девушка, не упустили бы возможность побывать в Риме, в то время когда Орас был директором Французской академии. Посетить колонии художников в Риме несомненно было увлекательно и интересно, в том числе и для детей, тем более что этикет там был не так строг, и не так стесняли прочие нормы светского общества. Мать Холмса прекрасно провела бы время в кругу этой чудесной и гостеприимной семьи. Я представляю, как в то время, когда она не сидела за роялем и не наблюдала за работой живописцев, будущая мать Холмса в восхищении следила за всем, что делала ее кузина, прекрасная и умная дочь Ораса, мадемуазель Луиза. Бертель Торвальдсен также посещал дом Верне. Матушка Холмса могла быть знакома и с его дочерью Элизой, которая была ровесницей Луизы.
Как и другие члены семьи Верне, мать Холмса могла фигурировать на некоторых полотнах Ораса, а также на барельефах Торвальдсена. Для тематических работ (в отличие от портретов и бюстов) художники в качестве моделей и источников вдохновения часто использовали членов семьи или друзей. Примером может быть картина Ораса Верне «Ветеран дома»: солдат с маленькой дочкой. Довольно соблазнительная идея, что изображенными на этой картине людьми могли быть зять Ораса (дед Холмса) и его мать в детстве!



Жизни Ораса Верне и Бертеля Торвальдсена часто шли параллельно. Например, они оба изобразили красивую молодую альбанку Витторию Кальдони, известную натурщицу в среде художников. (Наверное, сделаю про нее отдельный пост)






В 1829 году они стали соучредителями Общества Ценителей изящных искусств, и в 1842 году они оба получили Немецкий орден «За заслуги в науке и искусстве»(кстати, вместе с Мейербером, одним из любимых композиторов Холмса, автором «Гугенотов»)
Торвальдсен, как и Верне, был удостоен Ордена Почетного легиона.
Когда Орас Верне уезжал из Рима, передавая бразды правления Французской академии Энгру, в Риме состоялся прощальный вечер, организованный местными художниками. Торвальдсен не только присутствовал там; он занял почетное место рядом с Верне.
Об этом говорится в одном личном письме:
« Для нас, датчан, было огромным удовольствием видеть Торвальдсена, сидящего во главе стола рядом с Верне, который его любил и восхищался им. И что любопытно – когда в его присутствии начнут чествовать какого-нибудь человека , в конце вдруг оказывается, что все это было сделано для него. Вот так и теперь. После того, как был провозглашен тост в честь Верне, и Торвальдсен преподнес ему лавровый венок, который раньше висел на его бюсте, и который художник не позволял надеть себе на голову, Верне встал и со словами «Вот теперь он на своем месте!» с французской учтивостью возложил венок на голову Торвальдсена, а потом бросился ему на шею и поцеловал его.»
Торвальдсен не любил писать письма, но они переписывались после того, как Верне покинул Рим в 1835 году. Некоторые из этих писем хранятся в музее Торвальдсена.
Двоюродный дед Холмса также несколько раз проезжал через Копенгаген во время своего путешествия в Россию и обратно, но неизвестно, удалось ли ему тогда встретить в Дании своего старого друга.
После смерти Торвальдсена баронесса Кристин Стамп, долгие годы бывшая его другом и благодетельницей, поехала в Париж и передала Верне кольцо, принадлежавшее скульптору в знак памяти о старом мастере.
Где сейчас это кольцо? Ни дочь Верне Луиза, ни его сестра Камилла не могли его унаследовать, поскольку они обе умерли раньше него. Вероятнее всего, кольцо перешло ко второй сестре, бабушке Шерлока. Она, в свою очередь, оставила его дочери, которая, видимо, прежде встречала старого скульптора во время пребывания у своего дяди в Риме. Учитывая его происхождение и склонность к миру искусства далее это кольцо могло бы перейти к Шерлоку. Ему должны были рассказать его историю, и он должен был хранить его в память о бабушке и как символ дружбы между Торвальдсеном и Верне.
Холмс вполне мог рассказать Уотсону о своей семье больше, чем об этом говорится в Каноне. И сдержанный и верный Уотсон никогда не обнародовал этой информации. Интересно, не оказалось ли кольцо, этот символ дружбы, в том жестяном ящике, что был уничтожен во время бомбежки банка «Кокс и К» во Вторую Мировую войну?"

***
Как это часто бывает с Холмсом, этот пост потянул за собой и другие, так что будет нечто вроде нескольких приложений к нему

@темы: Верне

---

Самый благородный и самый мудрый из всех известных мне людей. ч.2.

Итак, продолжим
Но мы, конечно же, не должны забывать, что в родословной Холмса существует и французская ветвь; все в том же «Случае с переводчиком» он говорит, что его бабушка была «сестрой французского художника Верне.»
Мистер Гразербрук заметил в статье «Оксфорд или Кембридж?», что «французские корни просматривались также и в родословной лорда Питера Уимси. Возможно, особое преимущество французской крови состояло в том, что она способствовала развитию логического мышления, что в дальнейшем не могло не сказаться на успешной карьере частных исследователей».
Мы также можем здесь отметить, что сэр Артур Конан Дойль был ревностным франкофилом, и что его сын Адриан Конан Дойль говорит, что нет практически никаких сомнений в том, что связь Холмса с Верне можно проследить вплоть до одной картины Верне, подаренной Конан Дойлю незадолго перед тем, как он стал писать «Этюд в багровых тонах», его дядей Генри Дойлем, директором Национальной галереи в Дублине. «А вместе с картиной два письма от Ричарда Дойля, брата Генри, относительно художественной ценности работ Верне.

В истории с Верне есть моменты, которые заставляют взглянуть на всю историю создания образа Холмса другими глазами. Даже если отбросить в сторону мистику, получается, что Дойль явно подходил к созданию своего героя гораздо серьезнее, чем принято считать, и Верне, как предки Холмса подразумевались там с самого начала, когда о них и речи не было в самих книгах. Ну, и я в очередной раз не могу не упомянуть еще об одном портрете Ораса Верне, на который я сама вышла, благодаря одному фанфику. И он меня поразил этот портрет. Что-то неуловимо знакомое... Несомненно перед нами кровный родственник Холмса. Невольно думаешь, что Дойлем все было продумано до мелочей.


Мистер Бен Вольф проследил историю Верне:
«Родоначальника дома Верне звали Антуан. Он родился в Авиньоне в 1689 году, и там же скончался в 1753 году. Поскольку он был отцом 22 отпрысков, можно предположить, что у него оставалось немного свободного времени для путешествий. Видимо, у него не так много было времени и для живописи, так как в «Словаре живописцев и граверов» Брайанта содержится запись лишь об одном его этюде «Цветы и птицы», который находится в музее Кальве в Авиньоне.
Из 22 его детей четверо стали художниками… Видимо, в какой-то момент этот снедаемый заботами отец столь огромного семейства уже не знал, как называть детей, и двоих из четырех его сыновей-живописцев звали так же, как и его, Антуанами. Двое же других были Клод Жозеф и Франсуа Габриэль…
Похоже, что из этих четырех братьев самым деятельным был Клод Жозеф, родившийся в Авиньоне в 1715 году. Когда ему исполнилось 17 лет, отец отправил его на учебу в Рим. Во время путешествия он стал свидетелем сильного шторма, и согласно традиции привязал себя к корабельной мачте, чтобы во всех деталях увидеть то, что могло стать предметом его будущей картины. И кораблю , и Верне суждено было пережить этот шторм, и в Риме он начал писать штормовое море по своим воспоминаниям. Во время своего пребывания в Вечном городе по ходу своих занятий он сосредоточил свое внимание художника на древних руинах, пейзажах и костюмах Рима, начав писать в стиле , напоминающим технику Сальватора Розы. Он влюбился в дочь священника военно-морской комендатуры , и в свое время они поженились.
Во время пребывания Клода Жозефа в Риме он отправлял написанные им холсты во Францию. Они вызывали огромное восхищение – одной из поклонниц его таланта была никто иная, как мадам де Помпадур. По ее распоряжению он обосновался в Париже. Клод Жозеф был принят в Академию и получил заказ от Людовика ХV написать серию из 20 картин с изображением французских морских портов. Казалось, его карьера была весьма успешной, но последние годы его жизни были омрачены безумием и смертью его жены. Волей судеб его собственная кончина случилась в весьма примечательной манере, учитывая окружающую обстановку. Он умер в Лувре 3 декабря 1789 года…
У него был сын Антуан Шарль Орас, известный, как Карл, родившийся в Бордо, в 1758 году. Будучи еще ребенком, он любил рисовать лошадей и учился живописи под руководством своего отца. Когда ему исполнился 21 год, он получил Вторую римскую премию Академии живописи, а три года спустя – Первую.
Будучи в Италии, он, очевидно, вел распутный образ жизни, отдавая дань увлечениям молодости, после чего был охвачен раскаянием и стал почти монахом, но его отцу удалось вернуть его во Францию. И хотя во время Великой Французской революции его симпатии сперва были на стороне простого люда, его лояльность по отношению к ним омрачило его ранение в руку во время восстания в Париже.
Его более ранние работы были классическими по своему стилю. Затем последовал период, когда его увлекла военная тематика, и за свою картину «Утро Аустерлица» в 1808 году он получил Орден Почетного Легиона. Умер он в 1836 году.
У Шарля Ораса (или Карла) был сын по имени Эмиль Жан Орас..Он был рьяным бонапартистом и таким и остался даже после Реставрации, что, понятное дело, вызывало явное неудовольствие со стороны Бурбонов. Однако, Эмиль наравне с его талантом живописца в равной степени обладал способностью ловко маневрировать. Он вновь стал пользоваться успехом во Франции, и ему удалось, возможно, благодаря своему отсутствию в стране в тот момент, когда произошли политические перемены во власти (пребывая в тот момент при некоторых других королевских дворах Европы) приспособиться к смене политического режима в стране. Полные живости и патриотизма, множество его картин можно видеть в Версале…
Согласно наиболее авторитетным мнениям в кругу шерлокианцев бабушкой Холмса была дочь Карла Верне и сестра Ораса, предположительно, она родилась около 1787 года. Давайте более внимательно приглядимся к Орасу Верне, двоюродному деду Холмса:
«…со слов композитора Мендельсона, - писал мистер Грейзербрук в своей работе «Оксфорд или Кембридж, - мы узнаем, что наделенный значительной проницательностью и весьма поразительной памятью, Орас Верне был столь методичен и организован, что его ум напоминал собой прекрасно укомплектованную и содержащуюся в идеальном порядке конторку. Верне нужно было лишь открыть соответствующий ящик и найти то, что ему было нужно. («Человек должен обставить чердачок своего мозга всем, что ему, вероятно, понадобится, а остальные знания он должен сложить в чулан при своей библиотеке, откуда может достать их в случае надобности.» - Шерлок Холмс, «Пять зернышек апельсина»)
О двоюродном деде Холмса говорили, что ему хватало одного взгляда на натурщика, чтоб по мельчайшим деталям его внешности узнать о нем все необходимое. Следовательно, некоторые из этих его характерных черт, эти выдающиеся качества Ораса Верне могли быть в генах этой семьи , и этого вполне достаточно , чтоб объяснить происхождение, если и не всех, то многих исключительных способностей Шерлока Холмса…
Первая картина Ораса Верне была выставлена в Салоне в 1812 году; среди множества других шедевров есть одна картина, написанная в 1822 году, которая вызывает особый интерес всех исследователей литературы о Холмсе. На этой картине художник изобразил себя в своей студии, в окружении боксирующих и фехтующих мужчин (и разве не примечательно, что Холмс ловко владел и тем и другим видом единоборств?), посреди смешанной толпы гостей, лошадей, собак и натурщиков, и это сборище было столь же пестрым и удивительным, как те еще не родившиеся на тот момент клиенты, что будут толпиться в доме на Бейкер-стрит и подниматься наверх по его неизменной лестнице.



Но остается еще вопрос: была ли мадемуазель Верне бабушкой Холмса по отцовской или по материнской линии? Вышла ли она замуж за некоего Холмса и стала матерью отца Шерлока? Или стала женой какого-то иного мужчины и родила девочку, которой суждено было стать матерью Шерлока Холмса?

Мистер Рольф Босуэлл высказался за «отцовскую линию» в своей работе «Янки из Коннектикута в поддержку сэра Артура» «Где-то между 1806 и 1808 годами доктор Лэтроп Холмс (из Вудстока, Коннектикут, США) , по видимому, женился на дочери… Карла Верне. От союзы с бывшей мадемуазель Верне у доктора Холмса родился, по меньшей мере, один ребенок… Шерлок был дальним родственником (кузеном) Оливера Уэнделла Холмса Старшего, так как он был внуком доктора Лэтропа Холмса (который был фактически) дядей Оливера, и следовательно, троюродным братом мистера Джастиса Холмса.

Ну, наверное, вот здесь насчет Оливера Уэнделла Холмса ничего не понятно... К статье я, конечно, еще вернусь, чувствуется, что там много чего понапихано) А сейчас хочу сказать вот что, насчет этих американских Холмсов. Иногда мне кажется, что что-то в этом есть... Правда, насчет выше упомянутых родственных связей я немного не въехала, скажу только, что вот этот Джастис, на самом деле, вроде как законовед и сын писателя Оливера Уэнделла Холмса. Мне вообще стало интересно, что могло связывать этих американских Холмсов с английскими) и я вспомнила, что видела в "SHjournal" статью под названием Holmes boys. Я когда-то и журнал-то приобрела ради этой статьи, думая, что там что-то про детство Шерлока и Майкрофта, а оказалось как раз про О.У. Холмса, которого автор - конечно же, американец, безо всяких сомнений называет старшим братом Майкрофта и Шерлока. Я уж молчу о том, что он 1809 года рождения. И все что там написано весьма странно и даже не притянуто, а просто взято с потолка безо всякой связи с Каноном

С другой стороны, мистер Винсент Старретт писал в своей книге «Частная жизнь Шерлока Холмса»: «Бабушка Холмса – но с какой стороны? Видимо, со стороны матери, так как, судя по всему, по отцовской линии его предки были английскими деревенскими сквайрами.»
И в статье «Знания в области политики – слабые?» мистер Йен МакКей писал, что «по материнской линии Холмсу передалась склонность к революционным идеям…»
О своих родителях Холмс не говорит ни слова – факт, который навел покойного президента Соединенных Штатов Франклина Рузвельта на мысль о том, что он был подкидышем. В одном из своих писем (мистеру Бельдену Уигглсворту из Бостона), хранящихся в архиве «Бейкер-стрит» он писал: «Будучи подкидышем, величайшей его неудачей было то, что после продолжительных поисков он так и не смог найти своих родителей».
Доктор Такер, осторожно отозвался о предположении Рузвельта в своих «Генеалогических заметках»: «Некий авторитетный источник – фактически высшая верховная инстанция во всех областях, кроме этой – недавно выразил мнение, что Холмс был подкидышем. Мы не можем бесцеремонно отвергнуть такую идею, но она не будет преградой для дальнейших изысканий и исследований в этой области. Вышеупомянутое лицо известно тем, что часто употребляет фразы в пиквикианском смысле (т.е. в безобидном их значении, не серьезно). Более того, отпрыску восьми поколений землевладельцев с Долины Гудзон человек, чьи предки были просто напросто английскими сельскими сквайрами, естественно, может показаться найденышем.»
Мы можем предположить, что мать Холмса звали Вайолет; заслуживает внимания тот факт, что так звали пять его клиенток, к которым он отнесся с предельным вниманием.
Какова же была ее фамилия прежде, чем она стала миссис Холмс?
Рольф Босуэлл предположил, что ее звали мисс Шерлок, но доктор Такер счел, что более вероятно то, что «Шерлок» девичья фамилия бабушки Холмса по отцу. С другой стороны, мистер Элиот Кимбал довольно недвусмысленно утверждал, что дедом Холмса по материнской линии, женившегося на мадемуазель Верне и ставшего отцом будущей матери Холмса, был сэр Эдвард Шерринфорд, которому в сентябре 1860 года было семьдесят два.
Профессор Жак Барзэн (в статье «Как Холмс научился играть на скрипке») утверждал, что это даже не бабушка, а мать Холмса была урожденной Верне и была незамужем.
Что касается его отца, мы можем с достаточной уверенностью утверждать, что его звали Сигурд или Сайгер Холмс, так как позже Шерлок взял себе в качестве псевдонима фамилию Сигерсон, норвежская форма от Сигурдсона.
У Холмса, как нам известно, был, по крайней мере , один брат: Майкрофт Холмс, который был на семь лет его старше, и родился он, следовательно, в 1847 году.
Но если Майкрофт и Шерлок происходили, по словам Холмса, из семейства деревенских сквайров, то почему же Майкрофт, как старший брат, не унаследовал семейное поместье?
Возможное объяснение для этого предложил Хамфри Митчелл в своей статье «Шерлок Холмс, химик». В ней утверждалось, что , возможно, отец Холмса «спекулировал ценными бумагами и был разорен. Майкрофт… вынужден был занять скромный пост на государственной службе, а Шерлок, после того как оборвалась его блистательная карьера в Кембридже, отправился на Монтегю-стрит, чтоб зарабатывать на хлеб в качестве детектива-консультанта.»
Еще одно возможное объяснение было выдвинуто мистером Р.С. Колборном («Сиротки бури?») : «Авторы работ о происхождении и раннем периоде жизни Холмса, кажется, не осознали того факта, что Майкрофт и Шерлок, должно быть, были сыновьями, родившимися во втором браке их отца. Во времена викторианской эпохи с ее устоявшимися традициями в той семье землевладельцев, из которой происходили Холмс и его брат, был еще один наследник. И тот факт, что Шерлок Холмс, видимо, не поддерживал никаких связей с семьей, явно указывает на вторичный брак. Холмс-старший, вероятно, потерял свою первую жену и женился второй раз в конце 1840-х годов. Он сам, очевидно, умер примерно в 1864-м, когда Шерлоку было десять лет, и то, что в права наследования именьем вступил старший сын от первого брака было главной причиной для того, чтобы мать Шерлока увезла оттуда его и его брата и поселилась отдельно…»
Третье возможное объяснение заключается в том, что был еще третий брат, старше Майкрофта. «Уотсон знал Холмса уже несколько лет прежде, чем узнал, что у его друга был брат, и нет ничего невозможного в том, что этот брат, возможно, был не единственный, - указал мистер Энтони Бучер. Доктор Такер считал, что этого брата, возможно, звали Жерар, но имеется также вероятность того, что первенец Холмсов был назван Шерринфордом; в конце концов, мы знаем, что в определенном смысле Шерринфорд был старше Шерлока.
Доктор Такер писал, что « Холмс никогда не упоминал о своем отце потому, что он умер, когда Шерлок был слишком мал, и у него не осталось никаких воспоминаний о нем.»
В любом случае, Холмс ничего не говорил, как о своем детстве, так и о родителях. Но мистер Бернард Дэвис писал, что «явное отсутствие у Холмса опыта пребывания в обычной публичной школе, отраженное Уотсоном, и его сноровка скорее в искусстве самозащиты, нежели в командных видах спорта, говорят о том, что обучение он проходил с домашними учителями.»
Собственные исследования вашего покорного слуги убедили его, что путешествие на Континент многое объяснило бы в раннем периоде жизни Холмса.
В «Шерлоке Холмсе с Бейкер-стрит» мы писали об этих путешествиях:
«….Сайгер Холмс повез всю свою семью за границу на пароходе «Лердо» 7 июля 1855 года. Через Бискайский залив они направлялись в Бордо. Из Бордо поехали в По и там провели зиму, сняв квартиру на Гранд Пляс…
Они оставались в По до мая 1858 года, пока Шерлоку не исполнилось четыре. Затем вся семья отправилась в Монпелье…»
После недолгого возвращения в Англию:
«В октябре 1860 года Холмсы поехали в Роттердам. Два месяца спустя это странствующее семейство, эти благородные цыгане раскинули свой шатер уже в Кёльне. Рейн зимой 1860-61 гг. замерз, и несколько месяцев семья наслаждалась покоем, в то время, как Сайгер Холмс продолжал свои занятия, но когда лед тронулся, неугомонный йоркширец сел в свой экипаж и вновь пустился в путь…
Дармштадт, Карлсруэ, Штутгарт, Мангейм, Мюнхен, Гейдельберг – их экипаж проехал тысячи километров по плохим дорогам, в любую погоду, с багажом на крыше и с семейством Сайгера Холмса, теснившимся внутри.
Из Гейдельберга в Берн, из Берна – в Люцерн, из Люцерна– в Тун к октябрю месяцу – бродячий экипаж все ехал и ехал, минуя города, проезжая через деревни , маленькие городки и самые дикие уголки Европы, где раньше почти не бывала никакая иная английская семья, и еще много лет спустя мало, кто последовал их примеру. Они посетили Италию, поехали в Тироль и Зальцбург, отправились в Вену, а оттуда в Дрезден. Они прибыли в Саксонию и позже надолго остановились в Мангейме.
Путешествие продолжалось почти четыре долгих года и оказало влияние на всю дальнейшую жизнь Шерлока Холмса. Он близко познакомился с Европейским континентом. Он в некоторой степени стал европейцем, тем цивилизованным существом, которых так еще не хватает в Западном мире. Чуждый обычным мальчишеским интересам, пребывая всегда в обществе своих братьев и родителей… именно тогда и сформировалась личность Холмса со всеми наклонностями его характера.
А в 1868 году их снова ждал По.
В сентябре 1868 года Сайгер, Вайолет и Шерлок Холмсы плыли из Плимута в Сен-Мало, неспешно двигаясь на юг и останавливаясь, когда выпадала возможность, дабы по воскресеньям посетить церковь, которая так много значила в жизни матери Шерлока.
Они прибыли в По в октябре 1868 г., и это было последнее посещение Континента, которое Шерлок Холмс предпринял со своими родителями. Из него Шерлок извлек два полезных урока, которые в будущем сослужат ему верную службу. Чтобы «закалить» сына Сайгер Холмс стал учить его боксировать. И, кроме того, он записал мальчика в самую известную фехтовальную школу Европы, в салон мэтра Альфонса Бенсэна…»

Анналы Уотсона проясняют еще один факт относительно детства Холмса: в обществе родителей или каких-то солидных родственников, принадлежавших к классу буржуа, он почти наверняка должен был провести несколько лет в Южном Лондоне, в одном из тех районов, что позже были поглощены гигантскими кварталами Ламбета, Уондсуэрта и Камберуэлла.
Доказательством тому служит третья глава «Знака четырех», где Холмс хоть и выказывает хорошее знакомство с Южным Лондоном, но называет две улицы, названия которых давно устарели.
Он называет Стокуэлл-плейс, которая в 1872 году превратилась в Стокуэлл-роуд, и Роберт-стрит, название которой было заменено на Росбарт-стрит в 1880-м. Покойный Гэвин Бренд счел это свидетельством того, что Холмс посещал некогда школу в Вестминстере. Но издатели «Шерлок Холмс Джорнал» указали, что этот аргумент применим также к «Грэйкоут скул», прежде располагавшейся на Артиллери-роу или даже к местной школе, находившейся как раз за углом на Грейт-Питер-стрит. Если речь идет действительно о последней, то это придает особое значение панегирику Холмса о казенных школах из «Морского договора».
«Брикстон, Кенингтон, Воксхолл, Стокуэлл, - писал мистер Дэвис в статье «Был ли Холмс лондонцем?», где-то в этом районе стояло здание, которое Холмс называл домом; один из этих массивных особняков среднего класса, которых было так много в этих некогда уютных предместьях шестидесятых. Если он все еще стоит там, то теперь будет, возможно, слегка потускневшим, лишь очередным номером дома в числе других, стоящих вдоль длинной мрачной улицы. Но Холмс знал его до того, как у него появился номер…»

Мне когда-то ужасно не понравилось это начало книги Баринг Гоулда и первая глава о "благородных цыганах", но на фоне множества других теорий все это выглядит не так уж плохо. Тем более, что эту его книгу и теорию практически оживил пастиш "Трещина в линзе", который как раз начинается с того, что Холмсы с юным шестнадцатилетним Шерлоком возвращаются в родные пенаты после своих путешествий и времени, проведенного в Лондоне. В этом плане пастиш весьма неплох, если убрать в сторону романтичного Холмса, его несчастную любовь и прочее. Но благодаря этой книге мне легче воспринять и книгу Баринг Гоулда. Я когда-то пыталась местами перевести, местами пересказать этот пастиш. Все, что о нем имеется, находится здесь под этим тэгом morsten.diary.ru/?tag=5554554 и куски из пастиша и какие-то мои мысли о нем. Его продолжениями займусь позже, а может еще вернусь и к нему, как к иллюстрации Баринг Гоулда на тему жизни Холмса до университета

@темы: Шерлок Холмс, Исследования, Происхождение, The Grand Game, Верне, Баринг Гоулд, Комментарии Баринг Гоулда

---

Бернард Дэвис Артистизм в крови

Перед тем , как выложить эту статью, скажу несколько слов. Как я уже писала в одном посте, меня поразили эти Верне и иже с ними. С одной стороны, возможно, что-то надумано, может, даже многое, но изложенная теория довольно интересна, не говоря уже о целом пласте информации. Перед нами проходят несколько эпох, несколько биографий, это история семьи, в конце концов...
Переводила это несколько дней и мне на почту стала приходить реклама, связанная с живописью)) Потому что в самом деле пришлось копаться в биографиях художников и изучать картины. Снова вспомнила, как еще до моего увлечения Холмсом упросила деда купить мне в книжном набор открыток по живописи. Потом разочаровалась, хотела импрессионистов - ими увлекалась мама, а тут были какие-то неизвестные французы, писавшие наших царей и графов. Половина репродукций там принадлежала кисти Верне, но поняла я это только сейчас)
Я старалась переводить как можно ближе к тексту, у автора определенный стиль. Хочу сказаь, что есть вещи не совсем логичные, но , тем не менее, статья мне понравилась.Только лучше читать внимательнее, чтоб не запутаться, кто чей сын, отец, друг и т.д.

Бернард Дэвис
Артистизм в крови
- и еще кое-что помимо этого

Предисловие

То, что изложено ниже, частично основано на документе, переданном мной в Сообщество в 1962 году. В нем были выдвинуты предположения, что очевидно семейные фамилии «Шерлок» и «Майкрофт» были генеалогически связаны с родовым именем (патронимом) «Холмс» и что «скрытое» имя «Верне» также фигурирует среди этих родовых имен. Небрежное упоминание Холмсом «бабушки, которая была сестрой французского художника Верне» без еще каких-то дополнительных уточнений, указывает на то, что она была сестрой Ораса Верне (1789-1863) наиболее известного из всей его семьи в Викторианскую эпоху благодаря его впечатляющим и реалистичным военным полотнам. Он определенно был лучше известен, чем его отец , Карл (1758-1836) или дед , Жозеф (1714-1789). Обнаруженные в северо-восточном Дербишире идеальные условия для альянса Холмс-Майкрофт сделали связь между Шерлоком и одним из Верне не просто возможной, но даже вероятной…
Вот их история
-------------

Клод-Жозеф, известный, как Жозеф Верне, родился в 1714 году и был старшим из 22 детей Антуана Верне, художника-декоратора в папском дворце в Авиньоне. Когда ему было двадцать лет Жозеф поехал учиться живописи в Рим, где, благодаря своей щедрой и великодушной натуре приобрел много друзей – не только художников, но и музыкантов, таких как Глюк и Перголезе, ибо он был чрезвычайно музыкален и прекрасно играл на гитаре.



Истинным призванием Жозефа были пейзажи – особенно морские. Видимо, благодаря своей любви к морю, он познакомился с Сесилией Паркер, дочерью адмирала Паркера, а потом женился на ней. Хотя они и были католиками, эти ирландские Паркеры вели свой род от Мэттью Паркера, первого протестантского Архиепископа Кентерберийского Елизаветинской эпохи.


Умелый администратор, учредивший 39 новых постановлений религиозного устава, Паркер, главным образом, известен тем, что он был первым собирателем древнеанглийских и средневековых манускриптов и основателем английского антикварного движения. Одна из самых ценных рукописей «Англосаксонской хроники» названа в его честь, и его дары колледжу Корпус Кристи в Оксфорде и Университетской библиотеке Кэмбриджа – бесценные древние манускрипты, являющиеся подлинным сокровищем. Его потомок унаследовал эту страсть к древним рукописям и палимпсестам и даже опубликовал несколько статей на эту тему.
Будучи подлинным космополитом, Жозеф обожал Рим. Как уроженец Авиньона, он не был исконным французом, а скорее подданным Папы; его родной язык был провансальским, и на итальянском языке он говорил лучше, чем по-французски. Однако, в 1753 году он с сожалением покинул Италию, чтобы приступить к выполнению грандиозного заказа короля Людовика ХV – написать 20 древнейших портов Франции; подобный заказ говорил о том, что в ближайшие несколько лет ему придется вести кочевой образ жизни. И в 1758 году, когда Верне были в Бордо, у Сессилии родился третий сын, Антуан Шарль Орас, который позже станет известен, как Карл Верне.


Жозеф Верне. Морской порт


Жозеф Верне. Вид на Тулон и гавань

Жозеф был в зените свей славы, имея значительный доход и апартаменты в Лувре, и являясь влиятельным лицом не только в художественных салонах, но и при дворе. В 1760 году было задумано выпустить серию гравюр с изображением вышеупомянутых портов Франции, и Верне смог доверить эту работу только своему лучшему другу Жаку Филиппу Ле Ба. Ле Ба был великолепным гравером и лучшим учителем гравировки в Европе. Его мастерская всегда привлекала к себе учеников из разных стран, и они жили вместе с семьей мастера на улице Ла Гарп. Как и Жозеф, Ле Ба, был очень музыкален и прекрасно играл на виолончели.
Один из его учеников , которого он привлек к работе над гравюрами по картинам Верне, был еще довольно неопытный молодой человек, недавно вернувшийся из Санкт-Петербурга, по имени Жан-Мишель Моро. Во время визитов Верне, когда Жозеф пристально изучал работы молодых граверов, Моро смог лучше узнать известного художника-мариниста. Много лет спустя он узнал его еще лучше, ибо позже Моро стал тестем Карла Верне.
Но наше внимание привлекает соученик Моро, сидевший с ним на одной скамье и вырезавший гравюру с одной из картин «Порты Франции» … Возможно, ему не суждено было стать известным, но какая известность сравнится с именем? Он был ирландцем ,и его имя было Уильям Шерлок.
***

В Лондоне с его населением 700 000 человек уже проживало множество ирландцев; особенно много было их в театральной сфере и среди художников. В 1759 году молодой Уильям Шерлок получил премию в 20 гиней за гравировку в Художественной школе на Сент-Мартин Лейн. Ее учредили Уильям Хоггарт и его друзья в «Турецкой голове» на Жерар-стрит, в Сохо. Этот успех также дал Уильяму право делать гравюры для «Истории Англии» Смоллетта наравне с парижским гравером Франсуа Равене. Равене был бывшим учеником Ле Ба, и он уговорил Уильям поработать у своего старого учителя.
Французский язык молодого Шерлока так же, как и его техника, должно быть, претерпели изменения к лучшему, когда он работал над гравюрами по картинам Верне вместе с Моро. Они работали одними инструментами, делили трапезу, а возможно, вместе и ночевали в мансарде особняка старого Ле Ба. Старик был толстым весельчаком, который строил некогда рожи, чтоб развеселить дофина. Он любил увеселения – музыкальные вечера, для которых доставал свою любимую скрипку. Как частый гость на этих вечерах, Жозеф Верне со своей гитарой помогал разнообразить импровизированную программу концертов. Если у молодого ирландца был музыкальный дар – возможно, он играл на том традиционном для ирландцев инструменте, который Сэм Мертон называл «проклятой скрипкой» - его, наверняка , поощрили к участию в концерте. У Жозефа была слабость к землякам его супруги.
Первые четыре гравюры были закончены в 1761 году и мастера приступили к следующей серии работ. Кроме того, Шерлок сделал свою собственную гравюру «Мыза» по картине Жана-Батиста Пильмана. В следующем году, когда Жозеф поселился в своей резиденции в Лувре, Шерлок вернулся в Лондон. Мы не знаем, встречал ли он четырехлетнего Антуана-Шарля, но о его отце у него, определено, сохранились самые приятные воспоминания, так же, как и о своем товарище, Моро. Связь последнего с семьей Верне является одной из самых веских причин, по которой мы можем считать связь между Шерлоком и Верне вполне возможной. Это могло бы быть еще одним ингредиентом «Артистичности в крови», которая, как заметил Холмс, может принимать самые странные формы.
Артистичная жилка у Холмса был , в основном, музыкальной и актерской. Он прекрасно знал и понимал живопись, не имея к ней собственного творческого таланта. Его наброски вряд ли могли бы быть хуже рисунков Уотсона, который изобразил Форин Офис похожим на могилу фараона.
Когда Уильям Шерлок вернулся в Лондон, первый адрес в его списке был «Музыкальный магазин мистера Уэлкера, Жерар-стрит, угол Маклсфилд-стрит, Сохо.» Не означает ли это, что, в конце концов, он все-таки любил «эту проклятую скрипку»?
Происхождение самого Уильяма представляет широкие возможности для артистичности в крови совсем другого , но весьма походящего рода… Хорас Уолпол заметил, что Уильям был «сыном Шерлока, учителя фехтования», и в 1765 году Уильям представил на выставке новую картину «Школа фехтования», на которой определенно была изображена студия его отца на Олд-Квин-стрит, в Уорминтере. Но Френсис Шерлок не всегда был учителем. В молодости он был профессиональным бойцом до того, как поединки с боевым оружием были вытеснены боксерскими. Он был профессиональным воином, бьющимся при помощи палаша или дубинки (или трости) на кровавых, типичных для Англии, представлениях, длительность которых зависела от выносливости участников, а также от полученных ими ушибов и порезов, поэтому поединки эти редко имели фатальный исход.
Родившийся в Дублине, «Парень с реки Лиффи», как его называли, стал известен в Англии, сражаясь на ярмарках и бойцовых аренах, таких, как та, что содержал английский чемпион Джеймс Фигг на Исткастл-стрит, в районе Мерилбоун. Одновременно с Френсисом на ринге тогда выступал дядя Эндрю доктора Джонсона, который научил его борьбе и боксу, и когда Самуэль Джонсон впервые приехал в Лондон он поселился на Исткастл-стрит. Позже Уильям снимал комнаты на Жерар-стрит, недалеко от «Турецкой головы» , известного места встреч не только художников, но и известного «Клуба», членами которого были Джонсон, Гаррик и Джошуа Рейнольдс. Не случалось ли Уильяму проводить время со старым лексикографом?
«Он стоит, словно фехтовальщик с рапирой в руках» - написал капитан Годфри о бойцовском стиле Шерлока. Это может объяснить, каким образом он мог неплохо зарабатывать на жизнь с этим оружием джентльмена, уже после того, как ушел с ринга. Сочетал ли он бокс и борьбу с фехтованием, как делали другие профессиональные бойцы, нам не известно. Хотя мы знаем человека, который при необходимости сочетал во время схватки тот и другой вид защиты.
А через много лет на ринге Фигга на Тоттенхэм-Корт-Роуд Шерлок Холмс одержал победу в поединке с венгерским чемпионом Фэдди, и на этом герцог Кумберлендский потерял несколько тысяч гиней.
Френсис Шерлок определено мог бы стать предком-чемпионом Шерлока Холмса.
***

К 1764 году Уильям Шерлок обратил свое внимание на фешенебельное искусство миниатюры и выставлял свои работы вместе с Обществом Художников, которое было основано группой Хоггарта. Через год он снял студию побольше по адресу Ромили-стрит, в Сохо.
В 1767 году Общество получило Договор о присвоении ему статуса корпорации, но раскол в его рядах привел к выходу из него наиболее выдающихся его членов и к созданию Королевской Академии, президентом которой стал сэр Джошуа Рейнолдс. Однако, Общество продолжало проводить выставки и открыло свою собственную новую галерею на Стрэнде. В 1771 году Шерлок был избран в члены общества, и на выставке было представлено не менее восьми его портретов. В следующем году он стал Директором Общества.
Он поддерживал связи с Францией через своих знакомых французов, таких , как Равене и Пильман, которые также были членами общества. Позже он совершил несколько длительных поездок в Париж и одну в Авиньон, и вероятно, встречался во Франции с Верне.
В 1770 г. художественный Лондон простирался от Сохо до Мэрилебон Филдс и Оксфорд-стрит. В 1775 г. Уильям поселился в доме №17 по Ньюман-стрит – дорогой фешенебельной улице художников. Однако, попытки бросить вызов Академии дорого стоили Обществу и содержание здания собственной галереи фактически привело его к банкротству. Художникам пришлось продать его с убытком для себя и через много десятилетий оно стало Театром Лицеум. Долги привели к затруднительному положению руководящих членов Общества, поэтому ничего удивительного , что в 1779 году Уильям переезжает в более дешевую квартиру в гораздо менее фешенебельном доме по адресу Нортон-стрит ,25.
Всего через два дома от него жил Ричард Уилсон, который был приятелем Жозефа Верне в те времена, когда оба они жили в Риме. У бедного, отверженного Уилсона был только мольберт и совсем немного мебели. Жозеф часто упрекал английских экспертов, за то, что они игнорировали таланты его друга, но, к сожалению, при жизни Уилсона его солнечные пейзажи не были оценены по достоинству, и он умер в нищете. Шерлок должно быть знал Уилсона, одного из членов-основателей Общества, и особенный интерес вызывает то, что его сын Уильям Прескотт Шерлок стал не только страстным почитателем Уилсона, но и лучшим из всех известных подражателей его стилю, настолько, что многие из бесчисленных полотен Уилсона , представленные во множестве галерей на самом деле принадлежат кисти У.П.Шерлока.
Еще одной интересной связью с Верне была дружба Уильяма с Джорджем Стаббсом, самым величайшим из художников, воспевших красоту лошади и оказавшего наиболее сильное влияние на молодого Карла Верне. Монументальный труд Стаббса «Анатомия лошади», опубликованный в 1766 году, стал Библией Карла, и он был первым французским художником, писавшим лошадей в классических и исторических композициях в натуралистической манере Стаббса.
1777-й был тяжелым годом для Общества Художников в связи с понижением доходов. Шерлок выставил в этом году на выставку пять своих портретов. Среди картин Общества, представленных Шерлоком на выставке, можно было увидеть и морской пейзаж Жозефа Верне, что можно было расценить как знак преданности старому другу.

****

Жозеф Верне Автопортрет

Печаль и разочарование омрачили последние годы Жозефа Верне. Война и скупость правительства вынудили его оставить проект «Порты Франции» незавершенным, было закончено лишь пятнадцать полотен. У его жены Сессилии развилась острая меланхолия, и после смерти ее любимого отца ее пришлось поместить в дом для умалишенных. Жозеф пытался отвлечься от своих горестей в светском обществе, и кроме того , он стал франкмасоном, пройдя посвящение в Ложе Девяти Сестер, к которой также принадлежали Вольтер, Бенджамин Франклин и Жан-Батист Грёз.
Жозефа также поддерживали надежды, возлагаемые им на его младшего сына Шарля или Карла, как его называли друзья. Карл должен был стать художником. Будучи хрупким и болезненным в детстве, Карл возмужал, став первоклассным атлетом, ловким фехтовальщиком, самым быстрым бегуном Парижа и превосходным наездником. Любовь к лошадям доминировала в его работе, и он стал настоящим англоманом и верным сторонником английских видов спорта – скачек, охоты, атлетики и бокса. Он получал огромное наслаждение от них и еще от посещения оперы.
Своей худощавой крепкой жилистой фигурой и внешностью Карл пошел в мать ,и нет никаких сомнений в том, что Шерлок Холмс унаследовал его стройную высокую фигуру, впалые щеки, орлиный нос и глубоко посаженные глаза. Достаточно лишь взглянуть на портрет Карла.



К сожалению, Карл также выказывал и нестабильность темперамента, свойственную его матери, черты той наследственной меланхолии, которая чередовалась с периодами приподнятого настроения и лихорадочной активности. Эта черта передалась и его потомку.
Такие настроения и слишком веселые компании заставили Карла пренебречь его занятиями и причиняли немало беспокойства Жозефу. Даже, несмотря на то, что после двух попыток ему удалось получить римскую премию, поездка была крайне неудачной. Расставание с некой молодой леди довело его до отчаяния, близкого к попытке самоубийства, и он даже пытался уйти в монастырь, но потом передумал. В отчаянии Жозеф вызвал его домой, но Карл постоянно уходил из дома – на скачки или же в оперу и так продолжалось много месяцев подряд. Вынужденный отъезд вместе с родственниками в Авиньон отрезвил его, и он полностью погрузился в работу над своим первым большим полотном – при участии множества лошадей – «Триумф Эмилия Павла».
Однажды Жозеф привел в мастерскую Карла своего старого друга. Это был бывший соученик Шерлока, Моро, теперь один из выдающихся граверов Франции. Это знакомство принесло свои плоды, и в 1787 году, когда Карлу было 29, он женился на очаровательной дочери Моро, Фанни. В довершение ко всему, благодаря «Триумфу», Карла приняли во Французскую Академию. В 1788 году у него родилась дочь, а через год – сын, который стал Орасом Верне. Однако, новые ветви появлялись, а старые отмирали , и вскоре после рождения Ораса Жозеф тихо скончался в Лувре, ему было 75 лет. Это был конец эпохи . 14 июля пала Бастилия.
Как и большинство художников, Карл приветствовал Революцию, но пришедший с ней рост насилия шокировал его. Его любимая сестра была приговорена к гильотине за сочувствие к роялистам. Карл отчаянно умолял художника-якобинца Давида ходатайствовать за нее. Последний дал лживый, достойный презрения ответ: «Я писал Юния Брута; я не могу умолять Робеспьера…» Это сломило дух Карла. Он уединился в деревне до тех пор, пока к власти не пришла Директория.
Постепенно к Карлу вновь вернулись энергия и вдохновение художника и за картины, отражающие битвы при Аустерлице и Маренго, он получил Орден Почетного Легиона. Однако, в этой области его затмил его сын Орас, и Карла , главным образом помнят, как яркого и живого художника, воспевшего красоту коня, и прекрасного карикатуриста.
****
Но у нас возникла проблема… Единственная дочь Карла и Фанни, Камилла, была замужем лишь один раз, и ее мужем был Ипполит Леконт. Тут может быть только один ответ. Если бабушка Холмса принадлежит к этому же поколению, то она, видимо, должна быть незаконным ребенком. И как насчет того, что, возможно, был и второй такой ребенок?
Очевидно, что родственники Холмса, Вернеры, были родней не по бабушкиной линии, а от мужской половины Верне. Семья молодого доктора Вернера, купившего с помощью Холмса в 1894 году практику Уотсона, поступила как полагается типичным консервативным викторианцам, изменив свою фамилию, чтобы скрыть французское происхождение. Однако, даже Холмс, который очевидно был заинтригован своей родословной, говорил о своей бабушке довольно неопределенно. Еще можно было бы выпустить из вида одного внебрачного отпрыска Верне, обосновавшегося в Англии, но двое вряд ли не привлекли бы к себе внимания, если только они не прибыли туда вместе – как брат и сестра.
Если мы будем думать о периоде, когда могли появиться на свет эти отпрыски Карла Верне, то весьма вероятно было бы предположить, что это могло быть в 1783 году, после болезненного состояния двадцати пятилетнего Карла, готового уйти в монастырь, когда он вдруг , наоборот, погрузился в роскошную жизнь богемного Парижа. Он все еще зависел от своего отца, и то, что он был принудительно отправлен в Авиньон, возможно, было единственным средством, которым Жозеф мог совладать с кризисом в жизни его сына. Карл не желал покидать молодую леди – кем бы она ни была – танцовщицей из Оперы или гризеткой из толпы в спортивном клубе. Для него это было очень серьезно, ибо она родила ему двоих детей с разницей около года – или может быть, близнецов. Жозеф был обеспокоен, ведь Карл все еще ничего не достиг, как художник.
Жозеф был добрый, великодушный человек, и если этому затруднительному положению надо было положить конец, то он бы позаботился о том, чтобы молодая женщина и ее дети были хорошо обеспечены. Не вероятно, чтобы она и Карл тайно поженились и что впоследствии молодая женщина умерла, так как в этом случае не было бы причин, почему дети не должны быть признаны законными. Их мать в любом случае постаралась бы позаботиться о том, чтобы они носили фамилию отца.
Вероятнее всего, маленькая семья приехала в Англию во время ужасных лет Террора -1793-1794 когда через Ла Манш хлынул поток эмигрантов. Многие из них были людьми интеллектуальных профессий и из мира искусства, либералы, на которых якобинцы вымещали свою ярость уже после того, как покончили с аристократами. У некоторых было совсем мало имущества и еще меньше денег. Они наводнили такие места, как Сохо, Мэрилебон и Блумсбери. Те, кто вывез из Франции ценности , мог теперь снять особняки в Портмане и Кэвендиш-сквер, но было множество тех, кому повезло значительно меньше и им приходилось снимать меблированные комнаты и жить на улицах, гораздо более низкого сорта, выходящих на Тоттенхэм-Корт-Роуд.
Сочувствующие британские художники объединились, чтобы помочь тем, кто был в нужде. Часть Миддлсексской больницы в верхней части Ньюман-стрит превратилась в большой приемный пункт и информационный центр для приехавших французов, и дружелюбно настроенные люди со связями, такие, как Уильям Шерлок, помогали им найти жилье и работу. Общество Художников было, в конце концов, распущено в 1791 году, и в это время Уильям Шерлок, которому теперь уже было пятьдесят, появился в каталогах Академии как участник выставок. У него также был очень успешный побочный бизнес в качестве реставратора по адресу 78, Слоун-стрит, в Челси. Уильям, конечно же, знал, что Карл женат на дочери Моро, но, возможно, ему также было известно и о существовании двоих детей.
В пост-революционный период было трудно поддерживать связи с Францией, особенно после того, как разразилась война. До смерти Жозефа, и возможно, даже немного позже Уильям поддерживал связи с этой семьей, включая и Карла. У них определенно было много общего. Карл был наполовину ирландец и страстно увлекался фехтованием и боксом, не говоря уже о живописи и связи Уильяма со Стаббсом. Если дети Карла и их мать и нуждались в друге в Лондоне 1790-х, то никто не подходил на эту роль лучше Уильяма Шерлока.
Вот самая плодотворная ситуация для нашего предполагаемого альянса Шерлок-Верне - предполагающая еще одну ситуацию, которая могла произойти через несколько лет, когда один из членов семьи Уильяма – один из его сыновей или племянник - в конечном итоге женился на мадемуазель Верне и стал будущим дедом Шерлока Холмса по материнской линии.
Ну, дедушка Шерлок – это, конечно, хорошо, но оставил ли какие-то следы молодой англичанин французского происхождения с талантом – достаточным для того, чтобы попробовать свои силы в том мире, в котором он вырос? В каталоге выставки, проводимой в 1812 году Британским институтом по адресу Пэлл-Мэлл, 52, есть запись «Домашний интерьер» Т.Верне… Адреса нет. И, по крайней мере, мы знаем, что Т. Верне не был французом. Институт выставлял картины только британских художников. Молодому мистеру Верне было тогда, должно быть, 27 или 28 лет.
Конечно же, мы не должны быть шовинистами и сексистами. «Т.Верне» могла бы быть и бабушка Холмса… Может быть, Тереза? Но с другой стороны, ей ведь тоже могло бы быть 27 или 28 лет и мы предпочли бы, что к тому времени она уже была бы миссис Шерлок!

@темы: Шерлок Холмс, Исследования, Происхождение, The Grand Game, Верне, Бернард Дэвис

---

"Артистичность в крови" и Орас Верне

В принципе это был довольно обычный фанфик, но он вызвал довольно сильные впечатления именно какой-то своей подлинностью. В принципе эта тема уже поднималась и раньше и похожий фанфик я уже как-то здесь выкладывала, так что тема, в общем не нова.
Сначала я представлю сам фанфик и то, что к нему прилагается)), а потом скажу еще кое-что от себя.

Артистичность в крови (Автор silverfoxstole)

За все годы моей дружбы с Шерлоком Холмсом я почти ничего не узнал о его семье и практически ничего о его детских и отроческих годах, если не считать рассказов о странном братском соперничестве, о котором заходила речь почти всегда, когда Холмс упоминал своего брата. Я убежден, что если бы Майкрофт не обратился за помощью к своему брату в связи с «Делом греческого переводчика», я остался бы в полном неведении о его существовании. Холмс был (и есть) патологически скрытен, и настолько, что это граничит с умышленным умалчиванием, которое способно скорее разжечь любопытство у окружающих его людей, нежели подавить его. После стольких лет нашей дружбы мне так и не было известно графство, в котором он вырос или даже имя его отца. Прилагая усилия к тому, чтобы выглядеть уникальным в глазах всего мира, Холмс, словно специально скрыл все, что могло бы рассказать о том, какая среда смогла породить такое поразительное существо. Однако, порой какая-то случайная информация все же пробивалась на свет, несмотря на все его усилия.
Признаюсь, что я был далек от таких мыслей в то утро в конце 1897 года, когда во время завтрака нам принесли телеграмму. Холмс вскрыл ее ножом для масла, не отводя глаз от передовицы «Таймс», и едва взглянул на ее содержание.
- От брата Майкрофта, - сказал он в ответ на мой молчаливый вопрос.
- Что-то важное? – поинтересовался я. Старший Холмс редко писал, не имея на то веских оснований, и никогда не заходил к брату, если только речь не шла о безопасности государства.
- Навряд ли. Он предлагает мне взглянуть на новую выставку французских художников в Мэйфере.
Холмс бросил телеграмму на середину стола, где она едва не попала на тарелку с недоеденной яичницей с ветчиной, и вернулся к своей газете, не проявив явного интереса к посланию старшего брата.
Я взял желтый бланк. Сообщение было коротким и строго по существу, что было типично для человека, который предпочитал не тратить энергию там, где можно было этого избежать:
КОЛЛЕКЦИЯ ФРАНЦУЗСКОЙ ЖИВОПИСИ, В ТОМ ЧИСЛЕ БАТАЛЬНЫЕ ПОЛОТНА, ВЫСТАВЛЕНА В ГАЛЛЕРЕЕ КРУКШЕНКА. РЕКОМЕНДУЮ ПОСЕТИТЬ. М.
- Звучит интересно, - заметил я, потянувшись за кофейником. – Возможно, в особенности стоит взглянуть на батальные картины.
Холмс бросил на меня поверх газеты удивленный взгляд.
- Вы хотите пойти?
Я пожал плечами.
- Сегодня у меня нет особых дел. А вы заняты?
Он взял у меня телеграмму своими длинными пальцами и прочитал ее еще раз.
- Что, черт возьми, хочет этим сказать мой брат ? – произнес он. – Уверен, что сам он не доковылял туда, чтобы увидеть эти картины самому.
Некоторое время он смотрел на телеграмму, постукивая по столу пальцами и нахмурив брови. Наконец, видимо, что-то пришло ему в голову и он, отбросив телеграмму в сторону, снова вернулся к «Таймс» и стал листать газету, пока не наткнулся на какую-то статью, и на его лице появилась улыбка. Зашелестев страницами , Холмс сложил газету, бросил ее на диван и резко встал со стула.
- Ну, что, доктор, пойдем? Я вижу, вы закончили свой завтрак?
- Конечно, но, Холмс, что все это значит? – спросил я, стараясь не обжечься, поспешно допивая остатки своего кофе. Холмс скрылся в своей спальне, чтобы одеться, и я услышал, как он выдвигает там ящики и хлопает дверями своего гардероба. Через несколько минут он появился в пальто и шляпе, держа в руках перчатки и трость.
- Немного озорства со стороны моего выдающегося брата, - ответил мой друг, увлекая меня к выходу.
***
За время нашего недолгого пути к галерее Холмс не сказал ни слова, несмотря на все мои попытки его расспросить.
Было все еще довольно рано, и всего несколько посетителей почтили своим визитом эти элегантные залы, давая нам возможность свободно изучать выставленную коллекцию. Как я и ожидал, картины, изображающие поля сражений, в особенности победные битвы Наполеона, были довольно впечатляющи, так же, как и морские пейзажи более раннего периода, полные волнения и драматической игры света. Однако, Холмса, кажется, больше заинтересовали несколько портретов, висевших немного в стороне от больших батальных полотен. Я понятия не имел о том, кто там был изображен, ибо Холмс не дал мне возможности пробрести на входе каталог выставки, но они были прекрасны. Постепенно я уловил между ними определенное фамильное сходство и что-то еще, чего я не мог пока полностью понять. В этих лицах было что-то знакомое, что было довольно странно, так как я знал, что никогда прежде не видел ни одного из этих портретов.
- Холмс, что происходит? – спросил я, наконец, последовав за ним в последний зал выставки. – Видимо, есть причина, по которой Майкрофт предложил вам сюда прийти, но я никак не могу себе представить, в чем она может состоять. Вы знаете этого художника?
- Точнее, это три художника, из одной семьи, - и нет, лично я их не знал. Они умерли довольно давно.
- Тогда почему мы здесь? Ваш брат специально спровоцировал это?
- Как всегда. Ему это свойственно. Но взгляните вон туда, мой дорогой друг, а потом скажите мне, что вы все еще не понимаете, почему мы здесь.
Он указал тростью на полотно, находящееся в центре противоположной стены и жестом показал мне, чтобы я подошел поближе.
Так я и сделал, хотя мой друг остался на месте, наблюдая за мной с улыбкой сфинкса. Я повернулся к картине, на которую он указал, и когда взглянул на нее, то не смог сдержать невольного восклицания – в ту же секунду я немедленно понял, почему Майкрофт послал нас сюда.
Человек в центре этой картины смотрел назад, на публику, практически через плечо, очевидно потревоженный в тот момент, когда просто курил сигарету. Налево от него стояла стремянка, лежали кисти и палитра художника, направо был вид, судя по всему , итальянский. Он носил синий халат и щегольские бакенбарды того же каштанового оттенка, что и его волосы, но это лицо… это лицо я знал очень хорошо. Эти черты с орлиным носом и пронзительным взглядом я узнал бы где угодно, и я оглянулся на Холмса, чтобы убедиться, что он,и в самом деле, все еще стоит у меня за спиной.
Он подошел ко мне и тоже посмотрел на портрет.
- Орас Верне, мой двоюродный дед, - пояснил Холмс. – Полагаю, он написал этот портрет где-то в тридцатых годах, когда был директором Французской Академии в Риме.
Я изумленно уставился на него.
- Это брат вашей бабушки?
- Он самый. На самом деле, Уотсон, в вашем художественном образовании ощущаются заметные пробелы, - сказал мой друг, смеясь.- Вся эта выставка состоит из работ моих предков – Наполеоновское сражение – работа моего прадеда, а морские пейзажи принадлежат кисти его отца. Майкрофт, изолированный от мира в своей башне из слоновой кости, то бишь в Уайт-холле, подумал, что я не узнаю о том, что картины привезены в Лондон.
- Боже милостивый… Но какое сходство, Холмс – вы так похожи на него!
- Уверяю вас, это замечали и прежде. Мою мать все боле и более раздражало, когда говорили, что во мне нет ничего от ее родни.
Я покачал головой.
- Я и понятия не имел.
- Конечно, старина, потому что я не говорил вам об этом. Однако, когда мои предки выставлены на обозрение перед широкой публикой , наверное, с моей стороны было бы довольно неучтиво самому не показать их вам. - Он взмахнул рукой, описывая незримый круг по выставочному залу.- И вот теперь вы их увидели.
- Я вам благодарен, - сказал я, и это было искренне. Судя по тому, как скрытен был Холмс во всем, что касалось его семьи, это дорогого стоило.
- Но у меня есть одно условие, - продолжил он.- Чтобы вы ни разу не упоминали об этом ни в одном из ваших романтических повествований о моей деятельности. Конечно, временами известность может быть и полезна , но у меня нет никакого желания лицезреть, как огромные толпы лондонского населения выстраиваются в очередь, дабы полюбоваться на моих предков.
- Ваша тайна останется между нами, - заверил я его, надеясь, что Холмс забыл, что я ранее упоминал о его бабушке в рассказе о деле мистера Меласа.
Мой друг улыбнулся.
- Отлично, Уотсон! Теперь, когда мы выполнили желание брата Майкрофта, мы можем немного развлечься. Чашка кофе и на концерт в Сент-Джеймс-холл?
- Отличная идея, Холмс, - согласился я, и мы покинули галерею.
Проходя мимо портрета Ораса Верне, я, молча, поблагодарил его и его семью за то, что они позволили мне еще немного приблизиться к моему другу. Взгляд на Холмса в контексте с его предками ничуть не преуменьшил его уникальность, ибо в целом мире не было другого такого человека. Напротив, это делало его более человечным, и всего на мгновение, более похожим на любого из нас. Мне стало вдруг интересно, что бы они подумали о нем. Не сомневаюсь, что они бы им гордились, также как и я.
Артистичность, когда она в крови, закономерно принимает самые удивительные формы…

Вот он этот портрет.



Возможно, я очень впечатлительна, но он почему-то произвел очень сильное впечатление. И впечатление у меня было такое же, как у Уотсона, как это ни странно. Что-то знакомое... И не то, чтобы он был похож на кого-то из актеров, игравших Холмса, но вот что-то именно неуловимое. Может быть, этот образ как-то напомнил тот образ, что сложился еще в детстве, еще до всех фильмов. В общем, словами я свое впечатление описать не могу. Фанфик прочла впервые на работе пару недель назад и сразу полезла искать портрет. Раньше видела только тот, что с длинной трубкой. И очень быстро нашла вот этот. Очень долго сидела и просто смотрела на него. Что-то в нем такое было...
И после этого я полезла искать другие портреты этого Ораса Верне. Нашла вот еще несколько, где почему-то он мне скорее напомнил Ливанова.







Потом я уже заинтересовалась этим человеком и почитала о нем то, что смогла найти.
Орас Верне (1789-1863) - французский художник и дипломат. Сделал блестящую карьеру художника и дипломата, входя в политическую элиту страны как при Бонапарте, так и во время Реставрации. Был директором Французской академии в Риме (1829—1835). Побывал вместе с французской армией в Алжире (1833), в 1836 и 1842—1843 приезжал с дипломатическими поручениями в Россию, где написал несколько картин по заказам двора. Любил писать яростные схватки и бурные пейзажи, нередко сочетая их в едином образе (Битва на море, 1825, Эрмитаж, Санкт-Петербург). Испытывал влечение к остродраматической экзотике (Мазепа, преследуемый волками, 1826—1827, Музей Кальве, Авиньон). Его североафриканские мотивы оказали большое влияние на развитие ориентализма.
Орас Верне умер 3 декабря 1863 года в родном городе. Умирая он сожалел: «Стоило ли так любить армию и флот, чтобы умереть в кровати, как какой-нибудь лавочник». Сильный этой любовью, он необычайно популяризировал батальную живопись. Он нравился публике, в изображении близких патриотическим сердцам событий он просто, понятно, без придворных или классических условностей, но корректно, с чисто французским шармом, рисовал войну. Историческая заслуга Верне в том, что он окончательно порвал с классицизмом и утвердил в батальной живописи, если не вполне еще реальный, то всё же простой, свободный стиль, ставший основой дальнейшего прогресса этого направления в искусстве.
Это описание также произвело на меня впечатление. Есть в нем некоторые особенности, которые напоминают о другом человеке. И эти биографические данные вызывали в памяти "артистичность в крови", которая может принимать разные формы.
И еще я в который раз подумала о Дойле. Что же он все-таки такое написал? И вот эта семья художников... Похоже, что она выбрана не наобум. И ладно бы , если упоминание о Верне было бы в самом начале, в "Этюде"... Я даже не могу точно описать всех мыслей, которые у меня промелькнули при сопоставлении этих портретов, жизнеописания и того, что Дойль указал вот этих реально существующих художников. Короче, информация к размышлению...

@темы: Шерлок Холмс, Пост, Верне, silverfoxstole

---

Снова к теме "Лестрейд во время хиатуса"

Защищать своих

Перевод фанфика Loremaiden с сайта Archive of our own


Лестрейд сидел за столом в своем офисе и тер уставшие глаза,ему казалось, словно кто-то насыпал в них полные горсти песка. Адреналин,пульсировавший в его венах после поимки прошлой ночью похитителей картин, иссяк уже несколько часов назад, и инспектор надеялся, что чашка кофе поможет ему достаточно воспрянуть духом, дабы взяться за бумажную волокиту.

Он хотел было уже взяться за перо, когда появившийся на пороге Грегсон постучал по открытой двери, привлекая к себе внимание . Лестрейд устало махнул рукой и Грегсон в сопровождении Хопкинса вошел в комнату.

- Вы оба сегодня, кажется , до тошноты полны энергией.

Грегсон усмехнулся.

- Жаль, что я не могу сказать того же о вас, инспектор с крысьей физиономией. Кстати, поздравляю вас с уловом.

- Спасибо, мы смогли захватить их до того, как они успели продать картину.

Взгляд Хопкинса скользнул к какому-то большому предмету в углу, задрапированному серой тканью.

- Это она?

- Да. Мы храним ее здесь, пока за ней не пришлют из музея .

Хопкинс, всегда готовый помочь, предложил:

- Мы с Грегсоном могли бы ее доставить, если так будет проще…

- О, да могли бы..

- Можно было бы прихватить для подмоги несколько констеблей…

- Конечно же, нет! – рявкнул Лестрейд. – Нам и так повезло,что картина не пострадала во время задержания! Я выполнил свою работу, пусть музейщики выполнят свою.

Грегсон положил руку на плечо младшего инспектора.

- Если не брать в расчет Хопкинса, то эта живопись стоит намного больше, чем мы сами.

- Одна рама,вероятно, в пять раз превышает все наше жалованье, вместе взятое. – Лестрейд несколько понизил тон. – Простите, Хопкинс, я не хотел так набрасываться на …

К двери подошел констебль и кашлянул.

- Там в приемной доктор Уотсон, он пришел к вам, сэр, по поводу вскрытия Джонса. Мне проводить его сюда?

Лестрейд вновь сорвался на крик, в котором на этот раз отчетливо слышались нотки беспокойства.

- Нет! Скажите ему, - черт – скажите ему, что я занят и что встречусь с ним через… - Инспектор быстро взглянул на часы, которые показывали восемь. – Два часа! Скажите Уотсону, что через два часа! А до тех пор он не должен приближаться к моему офису, понимаете?

Констебль был немного смущен и обменивался озадаченными взглядами с Грегсоном и Хопкинсом, Лестрейд же обрушился всей своей тяжестью на ни в чем не повинную дверную ручку.

- Что же ему пока делать, сэр?

- Не знаю! Придумайте что-нибудь! Сходите с ним куда-нибудь позавтракать, мне все равно! Только пусть он будет подальше отсюда!

Лестрейд захлопнул дверь прямо перед носом пораженного констебля.

Под удивленными взглядами Грегсона и Хопкинса, инспектор вернулся к своему столуи рухнул на стул.

Грегсон первым нарушил неловкое молчание, наступившее послевнезапной вспышки Лестрейда/

- И что все это значит?

Инспектор провел ладонью по лицу.

- Я не хочу, чтобы Уотсон видел эту картину.

- Почему?

Лестрейд допил остатки своего теперь уже холодного кофе и тихо произнес:

- Это Верне.

Лицо Хопкинса озарилось пониманием. Однако, Грегсон все еще пребывал в недоумении.

- Он, что, так не любит этого художника?

Хопкинс начал объяснять мягким и уважительным тоном.

- Мистер Холмс – родственник … был…родственником художника Верне. Помните "Случай с переводчиком"?

Лестрейд снова встал и пошел к накрытой картине.

- Дело не только в самом художнике.

Пока он как можно аккуратнее снимал с нее покров, оба его коллеги смотрели на загадочное полотно ,и теперь они полностью поняли желание Лестрейда держать доктора Уотсона как можно дальше от этого портрета.

Автопортрет физически ничем не напоминал Холмса, но они ощутили духовное сходство. Изысканная трубка, богемный стиль одежды, туфли, весьма похожие на ту, в которой он хранил табак – все это вызывало в памяти образ эксцентричного сыщика. Даже сабля, будто бы случайно оставленная на стуле рядом с палитрой, напомнила им об их визитах наБейкер-стрит.

Лестрейд осторожно вновь закрыл картину, призрак на холсте исчез.

- Прошло только пять месяцев. Он все еще носит траур. Этот человек пережил уже немало горя, и последнее, в чем он нуждается , это свежее напоминание о нем. И я не хотел бы, чтобы он, попав сюда, вдруг захотел взглянуть на полотно из любопытства или же из любви к искусству. В ближайшие два часа за картиной придут из музея, и чем раньше это чертово полотно исчезнет отсюда, тем лучше.

Остальные, молча, кивнули в знак согласия. В Скотланд Ярде защищали своих, а Уотсона все они считали своим.

Хопкинс приоткрыл дверь и осторожно выглянул в коридор прежде, чем распахнуть ее шире.

- Грегсон, на горизонте никого. Если до десяти я увижу , что доктор крутится где-то поблизости, можете быть уверены, что я направлю его в другую сторону. Удачи, сэр.

Тоже собираясь уходить, Грегсон похлопал Лестрейда по плечу.

- До моего дежурства еще час; я пойду в музей и потороплю этих болванов.

Лестрейд фыркнул, к нему вновь вернулось свойственное ему чувство юмора .

- И с какой же стати эти господа с ходу кинутся исполнять распоряжения простого инспектора полиции?

Грегсон улыбнулся.

- Я скажу им, что заставлять себя ждать инспектора Скотланд Ярда это серьезное преступление и оно облагается немалым штрафом.



Вот он, этот пресловутый автопортрет

@темы: Шерлок Холмс, Лестрейд, Великий Хиатус, Верне