7 июля 1881 г.
18 часов 43 минуты

Должен сказать, что это удивительное чувство – ходить по собственному дому и спать в своей собственной постели (по крайней мере, тогда, когда у меня будет такая возможность, вряд ли это будет сегодня ночью).
После трех бесконечных дней, проведенных в деревне, вдали от цивилизации, если, конечно, исключить местный паб, (а последние новости, которые здесь слышали, кажется, относятся к пятнадцатому веку), даже вид шумного, суетливого Лондона с грохочущими по мостовым кэбами, покажется невыразимо прекрасным. Мной овладел некий поэтический порыв, когда я увидел его сегодня в отдалении, и это отразилось на страницах моего дневника – вот почему предшествующие страницы были вырваны и преданы огню. Бог знает, о чем я думал, но мне бы совсем не хотелось, чтобы хоть одна живая душа увидела этот поэтический вздор, который вышел из-под моего пера в этом несчастном вагоне.
Дело было самое обычное, касающееся споров из-за наследства после смерти богатого родственника; но прошлым вечером оно приобрело интересный поворот, когда была отравлена собака, живущая в этой семье, что дало мне недостающую улику, которая позволила завершить это дело гораздо раньше, чем я ожидал.
Поэтому, в шесть часов в этот прекрасный прохладный вечер я катил в кэбе по Бейкер-стрит, будучи в прекрасном расположении духа, благодаря моему триумфу, а также пятидесяти фунтам, полученным от благодарного клиента. Не уверен, какой из этих двух факторов доставил мне большую радость.
Как бы то ни было, я оставил внизу свой саквояж и помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки, в надежде, что Уотсон полностью поправился и, возможно, согласится где-нибудь поужинать со мной.
Нет, не подумайте, что это была какая-то нелепая потребность в его обществе, хотя я был рад снова оказаться в более-менее разумной компании, - просто завтра истекает срок нашего шестимесячного соглашения, и если я собираюсь выведать его планы на ближайшее будущее, то было бы неплохо перед этим по возможности поднять ему настроение. То есть я преследовал исключительно дипломатические цели, по крайней мере, мне так казалось, однако, на деле все оказалось иначе.
Однако я забегаю в середину своего повествования вместо того, чтобы излагать факты в логической последовательности. Не успел я подняться по лестнице, как дверь гостиной распахнулась, и он выглянул в холл. Я был до смешного доволен и даже слегка смущен, увидев, что его лицо осветилось радостным изумлением.
- Холмс! Вы сказали, что уедете на неделю! О, господи, вы совсем промокли под этим ливнем…
Я оставил без внимания его блестящий логический вывод и прошел в комнату.
- А как ваша поездка?
- Сыро. И скучно. – добавил я, содрогаясь не от холода, но вспомнив своего разговорчивого попутчика. – Рад, что я дома, Уотсон, - я сам удивился, откуда взялась такая сентиментальность, но доктор, видимо, ничего такого не подумал.
- Я тоже этому рад, - весело сказал он, энергично стаскивая с меня промокшее пальто. Вообще-то, подобная погода обычно плохо сказывалась на его здоровье, и ему следовало спокойно лежать на диване. Но, очевидно, он, в самом деле, был очень рад меня видеть.
И, видимо, эти полгода не прошли для меня бесследно, ибо этот факт согрел меня гораздо сильнее, чем камин, к которому он меня потащил.
Наверное, надо было чем-то ответить на это ничем незаслуженное проявление доброты, и я сделал такую попытку.
- Как вы себя чувствуете?
- Совершенно здоров, благодарю вас, - ответил он, улыбаясь. – После грозы, которая разразилась в ночь после вашего отъезда, жара слегка уменьшилась. Думаю, мне просто надо было немного отдохнуть. Может, выпьете чего-нибудь горячего?
- Не сейчас, доктор, я… - начал я и вдруг заколебался.
Меня охватило сомнение относительно предложения пообедать за мой счет (вернее, за счет моего гонорара); если этот человек , в самом деле испытывает финансовые затруднения, то подобный жест мог бы его обидеть. Несомненно, он самый гордый человек, какого я встречал, определенно, в этом он превосходит даже меня. И к тому же, мысль, что, возможно, завтра – последний день, когда мы разделяем эти комнаты, в том случае, если он съедет отсюда, неожиданно возникла в моем мозгу – надо признать – с пугающей ясностью. Но поскольку я остановился на полуслове и как дурак, стоял сейчас у камина, глядя в пылающий огонь, то вынужден был продолжить, несмотря на все эти тревожные мысли.
- Доктор, сейчас в моем кармане лежит чек на довольно щедрую сумму, и к тому же я здорово проголодался после этой длительной поездки . Не хотите ли отпраздновать вместе со мной окончание этого дела? Предлагаю поужинать и прогуляться по Беркли-сквер, хорошо?
Надеюсь, что я сумел скрыть свою нерешительность под этим оживленным тоном. Несмотря на свою напускную веселость, я прекрасно ощущал, что в комнате нарастает напряжение, примерно так я себя ощущал в первые недели нашего знакомства.
Моя неловкость только усилилась, когда я заметил, что он не решается принять мое предложение. Вся его радость при встрече со мной превратилась, как минимум, в беспокойство, и если я правильно сужу о человеческой природе (а это именно так, я очень редко здесь ошибаюсь) и даже в некую боязнь.
Боязнь чего? Что я буду хуже думать о нем, если он не сможет позволить себе подобный ужин?
- Я … ну…я… - он провел рукой по волосам нехарактерным для него нервным жестом и опустил глаза. – Боюсь, что не могу себе сейчас позволить питаться в таких заведениях, которые в вашем вкусе, Холмс…, но я буду очень рад прогуляться вместе с вами, если позволит погода.
Его голос был спокоен – слишком спокоен для него - и тих, я бы даже сказал, робок, хотя это слово и не совсем соответствует его натуре.
Что-то было не так, и я внезапно понял, что у меня совершенно пропал аппетит. Его колебания и денежные затруднения могли привести лишь к одному логическому выводу.
Он переезжал на другую квартиру, и ему не хотелось обсуждать со мной этот факт, возможно, потому, что он ошибочно считал, что я буду разочарован его отъездом. И надо сказать, что как бы это ни было странно, я понял, что вопреки своей воле и предшествующим замыслам … это было именно так. Но нет, не разочарован, пожалуй, еще хуже. Вряд ли я определю, что это было, так как никогда раньше не испытывал столь острого чувства и не хотел бы испытать ничего подобного впредь.
В любое другое время при подобных обстоятельствах я возможно как-то смог бы склонить его к этому ужину, но на этот раз я понял, что дальнейшие уговоры бесполезны. Поэтому, пробормотав, что я согласен на прогулку после того, как миссис Хадсон подаст нам ужин, я покинул комнату. Приняв горячую ванну и уединившись в спальне, чтобы выкурить трубку, я почувствовал себя немного лучше, но мое беспокойство лишь возросло.
Я прекрасно сознавал, что трусливо сбежал из гостиной, хоть и не хотел в этом признаться даже себе, понимая, что это задевает мою гордость. Мне совсем не хотелось, чтобы доктор сейчас сообщил мне, что купил медицинскую практику в какой-нибудь части Лондона или, что он переезжает на другую квартиру, которую будет снимать с каким-нибудь медиком, которого он встретил в клинике Святого Бартоломью или где-нибудь еще.
Но хуже всего здесь не то, что этот факт расстроит меня, а почему он меня расстроит. Сомневаюсь, что у меня будет достаточно времени перед ужином, чтобы разгадать эту загадку, которая превратит предстоящую нам прогулку по парку в настоящий разговорный поединок. Надо признать, что мне совсем бы этого не хотелось.
Все- таки, странно как может меняться настроение за столь короткий отрезок времени; только два часа назад я был невероятно рад вновь увидеть Лондон, а сейчас мне страшно хочется бежать отсюда без оглядки.

23 часа 22 минуты

Вот уж точно, мир это театр!
Мне надо просто записать этот удивительный, и весьма благоприятный поворот событий прямо сейчас, потому, что я не смогу заснуть, пока не сделаю этого. Мой мозг напоминает сейчас сжатую пружину, готовую распрямиться и выстрелить в ближайший объект, и я сойду с ума, если не приму каких-нибудь мер, дабы ослабить это странное чувство (потому, что я совсем не привык так волноваться по какому бы то ни было поводу). Если бы меня попросили предсказать исход этого ночного разговора, я бы не осмелился и предположить столь драматичный и непредсказуемый результат, и честно признаюсь, я совершенно им ошеломлен.
Но я буду излагать события в их полной последовательности, вне зависимости от того, как бы мне не хотелось объявить, чем все кончилось, не останавливаясь на предыстории.
Наш ужин был чистым воплощением неловкости и напряжения. Честно говоря, я начал чувствовать себя свободно в присутствии Уотсона с третьего дня нашего совместного проживания, его молчание никогда не было неловким, он никогда ни принуждал меня к бесцельным разговорам , также как и я его. Но сегодня вечером позвякивание ножей и вилок уподобилось пистолетным выстрелам, а беспредметный разговор причинял такую же боль, как какая-нибудь огнестрельная рана. Потерей аппетита страдал, как оказалось, не я один, так что содержимое наших тарелок к концу ужина оказалось почти нетронутым.
Взяв трость и шляпу, я ждал его в передней (к несчастью, попав на линию огня – миссис Хадсон не преминула упрекнуть меня за нетронутый ужин). Почему-то доктору потребовалось гораздо больше времени, чем обычно, чтобы спуститься вниз, то ли из-за усталости, то ли из-за нежелания. Оказавшись внизу, он протянул мне зонтик, который я оставил в гостиной. Я часто забываю о таких мелочах (конечно, таких, которые не имеют отношения к моей работе), и предупредительность этого человека не раз выручала меня.
Около часа мы гуляли в сумерках, пытаясь завести разговор, но тщетно. В конце концов, когда мы шли по Сент-Джеймс-парку, освещенному светом газовых фонарей, я уже больше не мог выдержать это напряжение. Чувствуя, что мои нервы на пределе, я вздохнул, взглянул на него и приготовился к худшему: услышать то, что ему бы очень не хотелось мне говорить, а мне еще больше – слушать.
- Итак, доктор… когда вы планируете съезжать с Бейкер-стрит? – прямо спросил я.
Он вздрогнул, и я увидел, как его рука стиснула трость.
- Ну…я…боюсь, что не смогу пока вывезти свои вещи, - ответил он так тихо, что я еле расслышал. - Простите… Я могу прислать за ними потом, если хотите…
- Нет, нет, - я махнул рукой, - доктор, это совсем не срочно.
Он взглянул на меня краем глаза и нахмурился.
- Вы уверены?
- Ну, конечно.


Уже совсем стемнело, и сквозь пелену тумана мерцал лунный свет, озаряя тропинку, по которой мы шли, серебристо-голубыми бликами.
Да, атмосфера под стать нашему разговору. В этом даже есть что-то поэтическое, хотя поэзия эта не самого веселого толка, - мрачно подумал я.
- Ну, как скажете… - пробормотал мой компаньон. Он ударил тростью по краю тропинки, отчего пушистые семена одуванчиков разлетелись во все стороны.
Я бросил взгляд на его лицо, оно было совершенно непроницаемо. От его открытости не осталось и следа, видимо, Уотсону очень не хотелось показать мне свои подлинные мысли и чувства.
- Вы уже решили, где будете жить? И что вы будете делать, после переезда?
- Пока еще … я не могу ответить ни на один ваш вопрос, - медленно произнес он, а я застыл на месте, бросая на него недоверчивый взгляд. Между тем, в моем мозгу поселился крошечный зародыш надежды и укоренился там.
- Вы собираетесь съехать, но не решили, что будете делать и где будете жить?
- Я не собира… то есть… - он оступился на неровной, покрытой глиной тропинке, но тут же резко выпрямился, опустив голову то ли в смущении, то ли пытаясь подобрать нужное слово. – Я хочу сказать …что еще не думал об этом.
Но я уже не слушал, всецело сосредоточившись на том, что он начал говорить.
Внезапно я схватил его за руку.
- Постойте, доктор, - ему надо было перевести дух, но мне нужен был ответ. – Что вы только что пытались сказать?
- Ничего, Холмс, абсолютно ничего, - ответил он, высвобождая свою руку с уже знакомым мне упрямством.
После чего он отвернулся так, чтобы не встречаться со мной взглядом, но я не дал ему такой возможности, тут же оказавшись прямо перед ним.
- Уотсон, вы хотели сказать, что не собираетесь менять адрес? – спросил я, выжидая, когда его лицо выдаст мне правду, даже если он ничего не скажет.
- Ну … просто я … - он замолчал и наконец посмотрел на меня, в его глазах явно читался вопрос. – Я, конечно, не хочу, Холмс… но знаю, что вы рассчитывали на то, что через полгода вы останетесь здесь один, это было совершенно ясно …
- Я никогда этого не говорил! – воскликнул я, ошеломленный тем, что мог позволить себе подобную грубость (хотя это была чистая правда, все так и было тогда – много месяцев назад.)
Подождите, он, что, только что сказал, что не хочет уезжать?
Доктор тихо засмеялся, в темноте этот смех прозвучал как-то печально.
- В этом и не было необходимости; совершенно очевидно, что для вас это было только финансовое мероприятие. Коли на то пошло, то и для меня тоже, на тот момент. Мы заключили соглашение на шесть месяцев; они истекают завтра. Пожалуйста, простите меня, Холмс… Просто я надеялся, что до этого не дойдет и не подыскивал себе новое жилье…
- Доктор …
- Но я займусь этим завтра прямо с утра, - продолжал он, не обращая внимания на мое восклицание. – Я знаю нескольких студентов в больнице, которые ищут…
- Доктор.
- …кого-нибудь с кем можно на паях снимать квартиру около больницы Св.Бартоломью… стоит только повернуть за угол и оказаться на работе, если, конечно, мне удастся…
- Уотсон, ради бога, вы можете помолчать хотя бы минуту? – мое нетерпение и раздражение, наконец, нашли выход. Я не знал, то ли мне смеяться над неловкостью бедного доктора, то ли выкрикнуть какой-нибудь возглас облегчения прямо в это ночное небо.
Уотсон вздрогнул и посмотрел на меня, совершенно шокированный, ибо никогда раньше я не поднимал на него голоса.
- Холмс?
- Доктор, с чего, скажите на милость, вы взяли, что я хочу, чтобы вы съехали? Неужели я так вел себя с вами, что произвел такое впечатление?
Я искренне хотел бы знать это, ибо у меня не было такого намерения. Хотя, Бог свидетель, что я часто бываю груб совершенно непреднамеренно. Да, я знаю, что мои недостатки не поддаются никакому описанию. Ни один человек не совершенен, а уж тем более я…
- Нет-нет, - поспешно ответил он, взмахом руки отгоняя ночного мотылька. Я облегченно вздохнул, по крайней мере на этот счет я могу быть спокоен. – Но … вы ничего не сказали по этому поводу, Холмс. И до этой прогулки у меня оставалась маленькая надежда. Вы спросили, когда я вывезу свои вещи, и я предположил…
Он замолчал на полуслове, услышав, как я рассмеялся – сначала еле слышно, а потом расхохотался во весь голос, да так, что не мог остановиться. Бедняга, он, должно быть, решил, что я внезапно сошел с ума , но я никак не мог сдержать своей радости – это недопонимание, возникшее из-за моей сдержанности и несклонности к общению, было по-детски смешным. Я так смеялся, что, в конце концов, у меня заболел живот, заставив меня согнуться пополам. Доктор осторожно положил руку мне на плечо.
- Холмс, с вами все в порядке?
- Да, - выдохнул я, снова распрямляясь и вытирая глаза. – Да, доктор. Мой дорогой, у меня не было намерения выставлять вас из квартиры, наоборот, я бы хотел, чтобы вы остались. У меня сложилось впечатление, что вы ищете медицинскую практику в Лондоне, а тот факт, что последнее время вы испытываете финансовые затруднения, натолкнул меня на мысль, что вы откладываете деньги для покупки практики и собираетесь съехать!
- Вы… - он смотрел на меня какое-то время, напоминая взъерошенную, удивленную сову, а потом совершенно по-детски рассмеялся. – О, боже…
- Да уж.
Мы стояли под газовым фонарем, глядя друг на друга, а потом снова рассмеялись к ужасу маленького констебля, который как раз в этот момент совершал свой обход. Он бросил вопросительный взгляд на двух сумасшедших, но продолжил свой путь, видимо надеясь, что скоро за нами приедут и водворят на место.
- И все это время… о, Господи… Последнее время вы были таким мрачным из-за того, что считали, будто я переезжаю? – наконец спросил Уотсон, улыбаясь с самым довольным видом.
- Я не был мрачным.
- Собственно говоря, последнее время вы вели себя крайне неблагоразумно, - хихикнул он, прислонившись все к тому же фонарю, его глаза искрились весельем и … облегчением.
- Я не был мрачным! – нет, ну честное слово! Даже если и был, то в этом не было ничего удивительного. Я совсем не желаю разыскивать нового компаньона, а потом заново привыкать к нему и т.д. и т.п.
- Да-да, Холмс. Ну, конечно, не были. Как бы то ни было, - усмехнулся он, с озорством поглядывая на меня, - я, в самом деле, откладывал деньги, потому что боялся, что придет завтрашний день, и вы выкинете меня на улицу со всеми моими пожитками.
- О, ради бога!
Я бросил на него сердитый взгляд, но внезапно по его подергивающемуся усу понял, что он намеренно преувеличивает, подшучивая надо мной так, как это делал только он.
- Доктор, но вы могли бы хоть что-нибудь сказать.
- Говорил горшку котелок: «Уж больно ты черен, дружок!»
-Touche! - несмотря на свой сердитый вид, я засмеялся, и он тоже улыбнулся, радуясь своей маленькой победе. – Ну, а теперь, когда этот небольшой … прорыв позади, может, попытаемся продолжить прогулку?
- Пожалуй, - проговорил он, вновь опуская свою трость на мостовую, и прежде чем я понял, что он делает и успел возразить, он взял меня под руку в довольно фамильярной манере.
Однако, чтобы сохранить эту безоблачность, что воцарилась между нами, а также потому, что я был в слишком хорошем настроении, чтобы расстраиваться, по какой бы то ни было причине, я пошел на этот контакт. Таким вот образом мы продолжили нашу прогулку, а неловкое молчание уступило место гораздо более приятной беседе. Через полчаса совсем стемнело, и эта темнота принесла с собой совсем другое, вполне комфортное молчание, и мы повернули к дому.
- Не думаю, что миссис Хадсон оценит, если мы сейчас разбудим ее только для того, чтобы подписать новый договор о сдаче квартиры внаем, - насмешливо заметил я, когда мы вошли в темную переднюю нашего дома.
Доктор подавил смешок и медленно толкнул дверь, стараясь производить как можно меньше шума; я никогда не встречал более тактичного человека моего возраста, чем этот мой компаньон (мои соседи по комнате в Университете хлопали дверями и разговаривали в полный голос вне зависимости от времени суток, в какое они приходили домой).
- Вряд ли, Холмс.
- В таком случае, не хотите ли выпить чего-нибудь перед сном? Обратите внимание на шестую ступеньку, ковер на ней не закреплен.
- Спасибо. А выпить что-нибудь я бы не отказался,- он отстал от меня, видимо, подниматься по лестнице ему было нелегко, хотя он прекрасно скрывал это. – Думаю… снова пойдет дождь.
Видимо, нога причиняла ему боль и плечо, наверное, тоже, бедняга. Наша прогулка затянулась, а он ведь только что поправился, не говоря уже о его старых ранах. Я задержался на верхней площадке, чтобы удостовериться, что он благополучно достиг холла, и очень кстати, так как он пошатнулся на самой верхней ступеньке. Он ухватился за меня, и это уберегло его от внезапного падения.
-Ох… - выдохнул он и вытер рукавом взмокший лоб. – Простите, Холмс.
Я что-то проворчал в ответ и увлек его в гостиную, на которую миссис Хадсон, воспользовавшись нашим отсутствием, обрушила весь свой хозяйственный пыл; я явно ощущал лимонный запах средства для полировки мебели, а на моих книжных полках исчез привычный слой пыли.
Стоя у серванта с графином в руках, я насторожился, услышав скрип пружин. Значит, доктор благополучно добрался до своего кресла. Затем последовал удовлетворенный вздох и громкий зевок, означавший, что он устроился со всеми возможными удобствами, учитывая данные обстоятельства.
Видимо, очень удобно. Я чуть не рассмеялся, когда повернувшись, увидел, что он уже почти спит; рука свисает с подлокотника кресла, рот полуоткрыт и слышится тихое сопение. Я еще за обедом понял, что он плохо спал, вероятно, из-за погоды, и решил не беспокоить его и ушел к себе. Однако, надо, пожалуй, вернуться в гостиную и разбудить его, чтобы он перелег на диван, ибо если он останется в этой позе на всю ночь, то его раны только сильнее разболятся.
Странное чувство, оно вызвало у меня такое же волнение, как и факт, что мне не придется искать другого компаньона и потом привыкать к нему. Это было бы очень неудобно, нет, пусть уж лучше здесь останется доктор. Я вполне способен выносить его постоянное присутствие, чего не могу сказать ни об одном своем знакомом.
Так что, благодаря всему этому, мне можно простить некоторые нехарактерные и нелогичные мысли в конце этого дня. Даже если столь странная эмоциональная реакция и окажет некоторое пагубное влияние на мой мыслительный процесс, то ведь у меня сейчас нет никакого дела, и я вполне имею право на некоторое помутнение рассудка.