Он совершенно неверно истолковывает мою реакцию на его объятия.
- Холмс, - спрашивает он, отпуская мои плечи, - вы ранены?
Я не поднимаю на него взгляд. Я даже не произношу ни слова.
Да, наверное, я ранен – но он сделал это.
Это чувство - быть … нужным кому-то...
Для меня это подобно ощущению, когда ты распрямляешь раненную ногу – онемевшую, отвыкшую от движения и от того сопротивляющуюся. Ощущение настолько непривычное, что оно вызывает боль. Впрочем, непривычное ли? Вернее будет сказать незнакомое. До появления в моей жизни этого человека. Он так дорожит моим обществом… как будто бы моя личность может и впрямь представлять для него какой-то интерес. Он так искренне и чистосердечно восхищается самыми обычными моими действиями; наверное, со стороны можно подумать, что я и впрямь достоин восхищения.
Я понимаю свою реакцию на все эти вещи и прекрасно понимаю его мотивы, но странно, я чувствую какое-то непонятное смущение и очень хотел бы избежать чьего бы то ни было пристального внимания.
- Холмс? – спрашивает он снова, и я качаю головой, высвобождаясь из его рук и отступая назад.
- Нет, - холодно отвечаю я. – я в полном порядке.
Он все еще обеспокоенно смотрит на меня, как будто бы откуда-то знает, что я могу и ничего ему не сказать, но снова неверно истолковывает причину.
- Вы работали над этим случаем до полного изнеможения, - заключает он через минуту. В его тоне чувствуется легкий оттенок укоризны, и я делаю недовольную гримасу.
Хотя – по правде говоря – его беспокойство о моей безопасности в этом деле было вполне оправдано. Это было вообще рискованное предприятие, не говоря уже об опасности, которую повлекло за собой его завершение. Откровенно говоря, я был на волосок от смерти, хотя ему этого, конечно, не скажу. Риск был неизбежен, я прекрасно знал это, потому-то и не взял его с собой сегодня вечером.
Никак не ожидал, что он последует за мной по своему собственному почину.