Перед этой главой хочу кое-что сказать. Во-первых, я исправила в предыдущих главах правильное написание Аскригг и Карперби. Нашла их на карте и оказалось, что писала неправильно. И еще насчет этой главы. Мне самой вначале не очень понравилось изображение этого ребенка. И не только мне. Прочла в комментах на Амазоне, как один очень начитанный шерлокианец нашел у этой книги три недостатка и в их числе вот это изображение детей. Но сейчас, прочитав уже всю книгу, мне кажется, что все это как-то связано и с ее развязкой, поэтому я пишу все, как есть, ничего не меняя.
Майкрофт
Ребенок родился здоровым и пухленьким; с довольно большой головой, которую уже покрывали густые каштановые волосы, и был назван Майкрофт Синклер Холмс. Хотя мистер и миссис Холмс оба были высокими, мистер Холмс был коренастым, как и большинство Холмсов, а миссис Холмс была худощавой, поэтому было очевидно, что мальчик пошел внешностью в родню мистера Холмса. Счастливый отец гордо говорил об этом всем гостям и слугам при каждом удобном случае, только одному мне он сказал об этом не менее семи раз.
Казалось, что мальчик обладал уже полностью сложившейся флегматичной натурой, и он больше наблюдал за тем, что происходит вокруг него, нежели плакал или гукал, как это свойственно младенцам. Он всегда казался спокойным и довольным, и не возражал, если его брали на руки или клали в кроватку, пока рядом было что-то интересное, за чем бы он мог наблюдать. Несмотря на всю свою любознательность поспать мальчик любил. Когда его укладывали на ночь, он мгновенно засыпал и дремал еще пару раз в течение дня. Он пугающе быстро научился говорить и достигнув полугодовалого возраста уже мог сказать : «мама», «папа», «няня» и «спать».
Как только мальчик мог хватать какие-нибудь предметы, он стал рассматривать их – крутя их своими коротенькими толстыми ручками, чтобы увидеть со всех сторон – да так внимательно и напряженно, что право, было очень забавно наблюдать за ним.
С самого рождения сына миссис Холмс все время улыбалась. Конечно же, она наняла няню, но сама почти все свое время проводила в детской, вызывая тем самым полное неодобрение вышеупомянутой няни.
- Мадам, вы испортите мальчика, и он вырастет совсем избалованным, - говорила миссис Кирби.
- И пусть. Я всегда буду любить его, - отвечала миссис Холмс, прижимая сына к груди.
Однако, мастер Синклер, казалось, был равнодушен ко всему вниманию, что уделяли ему родители, ну если только изредка тихо смеялся, а в основном он был занят тем, что внимательно изучал то, что держал в руках или же рассматривал что-то , попавшее ему на глаза.
Он очень любил, когда его выносили на свежий воздух, где он мог наблюдать за фермерами и домашними животными - его радовало все новое и необычное. Вскоре заметили, что его несмолкаемый плач в детской тут же прекращался, если мальчика приносили в комнату, где были взрослые. Как только его сажали или укладывали на диван, он начинал слушать их разговоры и зачарованно следить за движениями. Гостей поражало, с каким благонравным вниманием он прислушивался и приглядывался к тому, что на их взгляд, было совершенно неинтересно для такого малыша.
Мастер Майкрофт продолжал наблюдать и за предметами. Кажется, он скорее пристально их изучал, нежели играл с ними – что приводило в отчаяние миссис Кирби – и ловко расправлялся с игрушками-головоломками, которые ему дарили. Мистер Холмс так и сиял от гордости, видя такую сообразительность сына, и покупал ему разные игры и кубики для строительства игрушечных крепостей – игрушечные лошадки и мячи были совершенно не интересны мальчику, и он не проявил не малейшей радости, когда его усадили на такую лошадку.
На самом деле, его больше всего привлекали люди, и когда в комнату входил какой-нибудь слуга – например, горничная, чтобы развести огонь в камине, - он тут же бросал все свои занятия и так пристально начинал смотреть на вошедшего человека, что мне приходилось даже слышать жалобы.
- У меня от него мурашки ползут сэр, уж поверьте, - пожаловалась мне Клара. Это была первая жалоба из множества других, которые мне пришлось выслушивать за эти годы от нее и других слуг, и от мастеров, исполняющих в доме какую-нибудь работу.
- Ну что ты, Клара, ему же только восемь месяцев, - сказал я, похлопав ее по руке.
- Это все из-за его глаз, сэр, кажется, что они буравят меня насквозь, - продолжала она. – Миссис Уинтерс говорит, что его принесли сюда феи. Пожалуйста, сэр, пусть он перестанет так смотреть на меня.
- Гм, я разберусь с этим, - сказал я. – Занимайся своей работой.
Так она и сделала, успокоившись, хотя бы на время и уверившись в моей поддержке.
Меня позабавило то, что Клару успокоило одно мое обещание «разобраться» с беспокоящим ее младенцем, и я выбросил этот инцидент из головы, лишь только сделал строгое внушение миссис Уинтерс за то, что она распространяет подобные слухи об отпрыске своих хозяев. Однако, постепенно нам всем стало ясно, что ум этого ребенка был развит не по годам, особенно, если учесть, что ему еще не было и года.
То, как он говорил в свои одиннадцать месяцев, приводило в полное замешательство. Этот мальчик уже имел представление о числах, цветах и времени, что показывало, насколько он был развит в столь нежном возрасте. И его речь менялась на глазах, в его словарном запасе появлялись новые слова – в какие-то дни он что-то без умолку говорил, что было на него не похоже, а потом часто пару дней молчал, наблюдая за разговором других, казалось , понимая о чем они говорят и безо всяких усилий впитывая все услышанные им слова. Ему едва исполнился год, когда он впервые сказал экономке: « Здравствуйте, миссис Бёрчел? Как вы поживаете?»; бедная женщина была так шокирована , что забыла убрать утреннюю комнату.
Однажды, ранним летним утром 1848 года, когда миссис Кирби в детской коляске вывезла его в сад, мальчик так приветствовал свою мать:
- Доброе утро, мама. Какое красивое зеленое платье. Какие кружева.
Его мать тут же откликнулась.
- О, спасибо, Синклер. Я купила его два года назад в Лондоне, на пути во Францию.
- А ты навестила бабушку Камиллу? – спросил он.
- Да. Моя мать была…
Неожиданно миссис Холмс поняла, что она ведет этот разговор со своим годовалым сыном и оторопела. Мастер Синклер спокойно наблюдал за ее удивлением.
- Ну, хорошо, играй пока, Синклер, - сказала миссис Холмс, помахав ему и миссис Кирби.
- Я лучше посмотрю на фермеров.
- Я больше не буду сидеть и ждать, пока вы насмотритесь, молодой хозяин, - строго заявила миссис Кирби. – Мы вышли, чтобы подышать свежим воздухом, так давайте будем гулять.
Мне казалось иронией судьбы, что именно женщина, находившаяся рядом с мастером Синклером большую часть времени, не обращала ни малейшего внимания на его довольно развитый ум. Строгая женщина лет сорока, с начинающими уже седеть волосами, собранными в строгий пучок, одевавшаяся всегда только в черное и коричневое, миссис Кирби воспитала в избранной ею манере так много детей, что не хотела признать, что для этого мальчика не годились ее твердые и всегда неизменные методы воспитания, несмотря на то, что она весь день проводила в его присутствии и разговаривала с ним.
Мастер Майкрофт нахмурился, кажется , в отличие от нее, он понял, что миссис Кирби не желает признавать его раннего развития. Но, улыбнувшись матери, он в своей детской коляске, которую везла миссис Кирби, отправился на прогулку.
Миссис Холмс вошла в утреннюю комнату и встав перед небольшим зеркалом , разгладила кружева, украшавшие ворот ее платья.
Он вырос и порядком набрал вес, хотя, казалось, что не очень ловко мог владеть своим телом – иногда ему не сразу даже удавалось взять с тарелки ломтики фруктов, и ходить он начал только в в возрасте полутора лет, и даже тогда не очень уверенно, хотя эта медлительность, кажется, совсем его не расстраивала. Однако, это вызывало беспокойство его отца.
Мистер и миссис Холмс стали родителями в первый раз и, конечно же, не знали, что ожидать от их ребенка. И так как они искренне любили сына, то к его недостаткам они также относились с большой нежностью. И хотя их друзья и знакомые, у многих из которых были дети, были поражены странностями маленького мастера Синклера, они лишь говорили, как счастливы за молодых родителей, и ни словом не обмолвились о том, каким странным казался им этот ребенок. И вот однажды, когда в доме были гости, и в разговоре в гостиной возникла пауза, мастер Синклер, которому миновало уже четырнадцать месяцев, вдруг сказал:
- Мама, пожалуйста, позови няню. Уже два часа и я устал. Я хочу спать..
Гости стали хвалить мастера Синклера, охая и ахая, что такой маленький ребенок может говорить столь разумно, и никто не сказал насколько это странно.
Время шло, и хотя Холмсы были бы рады появлению на свет еще одного ребенка, но этого не происходило. Поэтому всю свою любовь они сосредоточили на Синклере, который прямо таки купался в этой любви, но, тем не менее, совсем не был зависим от нее. У мальчика всегда было ровное расположение духа, независимо от того, один он или нет, главное, чтобы у него был объект для наблюдения. Его радовало появление новых людей, и у него всегда вызывали радостную улыбку регулярные поездки в Карперби и другие соседние деревни, а также на фермы, в рудники и каменоломни, где можно было наблюдать за работающими там людьми. Оказавшись в таком месте, он мог часами сидеть и наблюдать за тем, что происходит, хотя, конечно, его никогда не оставляли без присмотра.
Хотя его и пугало, когда отец сажал его перед собой верхом на Первенца, но ему все же больше нравилось, когда они ездили на фермы и в город, чем просто ездить кругами перед домом, при этом к его страху добавлялось еще и раздражение, и он начинал тоскливо ныть. Он прекрасно мог играть с любым ребенком и много времени проводил с детьми друзей своего отца, но был молчалив и почти ничего не говорил, кроме тех случаев, когда вспыхивала ссора, и он пытался помирить своих друзей.
Мать любила его все также пылко и также проводила с ним много времени, но он никогда не требовал ее внимания, хотя ее присутствие было ему приятно. Мистер Холмс, казалось, испытывал бОльшую неловкость по отношению к своему необычному сыну, чем его жена. Понятно, что у каждого отца при рождении первого ребенка, особенно сына, появляются в отношении него свои собственные идеи и мечты. Мистер Холмс, так же, как и его жена, хотел принять самое деятельное участие в воспитании мастера Синклера. Мне казалось, что шокирующее умственное развитие мальчика и довольно малая физическая активность были как раз полной противоположностью того, что хотел бы видеть в своем сыне мистер Холмс, как типичный владелец поместья. И можно честно сказать, что в отличие от миссис Холмс, которая примирилась со всеми необычными качествами сына из чувства безграничной любви к нему, мистер Холмс пребывал в большем расстройстве и замешательстве, хотя должен сказать, что он никогда не сердился на мальчика и был все так же привязан к нему. Когда мастер Синклер стал расти, положение дел не улучшилось, ибо мало-помалу он начал как мог бороться с болезненной скукой от обыденности.
Казалось, что у него появилось какое-то пренебрежительное отношение к нам, слугам, ибо когда бы кто-то из прислуги не вошел в комнату, он явно раздосадованный бормотал: «Все те же!» и на его лице появлялось выражение ужасной скуки до той минуты, пока он не оставался один. Всех это очень огорчало, но как-то раз миссис Холмс пришла в голову идея одеть нас не в обычную форменную одежду, а как-то иначе, и мастер Синклер уже более благосклонно реагировал на наше появление. И нам всем тогда выдали деньги, чтобы мы приобрели себе хорошую одежду, чтобы как –то возбудить интерес Синклера. Мистер Холмс продолжал покупать сыну новые книжки и игрушки, ибо мальчик начинал впадать в апатию, хорошо изучив свои сокровища, и это случалось гораздо быстрее, чем вы можете себе вообразить.
Вскоре после случая с одеждой он стал вялым и даже раздраженным, когда входил в утреннюю комнату, где много времени проводил с миссис Холмс.
- Мама, - сказал он - ну неужели все вещи должны оставаться все теми же? Это же так неинтересно.
Миссис Холмс, всегда идущая навстречу его пожеланиям, сказала экономке, чтобы после того, как мастер Майкрофт ляжет спать во всех комнатах поменяли убранство, так чтобы их новый вид удивил его по утру. Она также призвала ей на помощь садовника и распорядилась, чтобы в комнатах была переставлена мебель, чтобы как-то изменить их вид. Или даже перенести мебель из одной комнаты в другую, но так, чтобы это не причинило неудобств мистеру Холмсу, и было в рамках благоразумия. Все это доставило молодому хозяину большое удовольствие, и он постоянно подолгу задерживался то в одной, то в другой комнате, замечая, какие именно перемены там произошли, и с гордостью объявляя о результатах своих наблюдений.
Позволю себе заметить, что было что-то жуткое в том, как этот мальчик, на несколько секунд прищурившись, тут же говорил, что точно изменилось в комнате. Конечно же, родители потакали ему, но они были так искренне рады его рождению, даже если порой с ним было не просто, что в первую очередь они всегда учитывали его желания. И потом, мастер Майкрофт был внимательным мальчиком, и он всегда благодарил родителей за их усилия.
Должен подчеркнуть, что по большей части мастер Майкрофт был очень благонравным, уважительным, спокойным ребенком. Он сидел спокойно, как взрослый и делал, то, что ему было сказано, хотя и мог порой состроить недовольную гримасу, если ему это было не по вкусу. Он не производил беспорядка, был аккуратным и чистым, убирал на свои места игрушки и книжки, был добр к животным и к другим детям, делился с ними своими игрушками, и почти никогда не попадал ни в какие неприятности, если только в силу своей неловкости. Он без всяких капризов съедал все, что клали ему на тарелку.
Худшими его чертами была некоторая раздражительность, нетерпение, которое он порой проявлял да еще скука, которой мальчик поддавался так легко. И уж если он начинал выражать недовольство, то это могло продолжаться не менее получаса. Однако, когда я наблюдал за ним в такие минуты, то мне казалось, что в его глазах можно было прочитать скорее тонкий расчет, нежели раздражение, и они всегда продолжали неотступно наблюдать за теми, кто находился рядом с ним. У меня появилось довольно неприятное чувство, что по большей части его поведение, в том числе и жалобы, капризы, были для него экспериментами, дабы проверить реакцию окружающих на его настроения и слова. Я бы поклялся на Библии, что пару раз, делая паузу между своими вечными фразами «Нечего делать и не на что смотреть» и «Все то же самое», сжав губы и издав что-то вроде «Гм», он наблюдал за тем, как взрослые попытаются ублажить его. Мне подумалось, что этот мальчик понял, каким пользуется влиянием. Однако, если это его уныние, разыгранное или неподдельное, можно было предотвратить, перенося горшки с цветами из комнаты в комнату, Холмсы с готовностью шли на это ради своего обычно довольно покладистого мальчика. Через некоторое время я заметил, что, казалось бы, мастеру Синклеру наскучили эти его вспышки раздражения, словно бы он узнал то, что хотел, и они прекратились, хотя его родители – особенно мать – старались менять что-то в доме, по меньшей мере, раз в неделю.
Но при всей необычной речи мастера Синклера, наблюдая за тем, с каким пристальным вниманием смотрит он и на свои игрушки и на окружающих и в то же время, видя, как он пытается отбить ножкой мяч, играя с отцом или садовником, мы все пришли к мнению, что это все же обычный мальчик , хоть и возможно с некоторыми гениальными задатками. Возможно, читатели этой биографии придут к выводу, что его родители допустили ошибку, что не стали развивать в нем эти задатки и никак не уделяли им нужного внимания, но в их защиту я могу сказать лишь, что эти преданные друг другу и очень достойные люди просто хотели , чтобы у них была обыкновенная семья, и они любили друг друга и сына. Я думаю, что так долго мечтая иметь хотя бы одного ребенка, Холмсы не хотели признавать, что из-за своей гениальности этот ребенок был потерян для них. Поэтому они полностью сосредоточились на том, что было общего у мастера Синклера со всеми другими детьми, и хоть они и сознавали его не по годам развитой ум, но игнорировали его насколько это было возможно, либо относились к нему, как к чему-то совершенно обыденному.
Но я точно помню день в конце 1848 года, когда Холмсам пришлось отбросить все попытки считать их сына обычным ребенком. Он был в библиотеке со своей матерью, она читала , а он, расположившись на полу, медленно переворачивал страницы какой-то книги.
Я только что принес мадам чашку чая, и тут мастер Синклер встал и подошел еще довольно шаткой походкой к своей матери, обеими руками держа книгу. Она улыбнулась ему, но когда он заговорил, мгновенно побледнела.
-Я хочу научиться читать, мама, - сказал мальчик, указывая ей на книгу.
Мне следовало уйти, но должен признать, что был также ошеломлен, как и мадам, и ноги мои точно приросли к полу.
- Прости, что ты сказал?- спросила миссис Холмс, ее рука с чашкой замерла в воздухе.
- Я хочу научиться читать, - повторил мастер Синклер. Он указал на шкафы с книгами. – Здесь много книг. И я очень хочу научиться читать их.
- Ну, хорошо, позволь мне сначала поговорить об этом с твоим отцом. – Миссис Холмс слегка пришла в себя. Затем принужденно засмеялась и посадила мальчика к себе на колени. – А ты уверен, что уже готов к этому? Не лучше ли тебе пока играть с другими детьми или ездить с отцом на Первенце?
- Нет, я готов. Я устал от игрушек, - сказал он. – Я хочу научиться читать. И говорить по-французски , как ты, папа и мистер Брюстер.
Холмсы, и правда, говорили и на французском, ибо оба они прекрасно владели обоими языками, и как я сказал, одна из причин, по которой меня взяли на эту должность, заключалась в том, что я мог говорить по-французски. Однако, обычно они говорили с мастером Синклером по-английски, ибо считали , что такой маленький ребенок мог пока освоить только один язык.
Можете представить себе реакцию мистера Холмса, когда он вернулся домой и миссис Холмс рассказала ему о желании мастера Синклера; его ответ легко можно было услышать из коридора; он повторял :
- Что он сказал? Читать в его возрасте? –и – Не могу поверить. Дорогая, ты уверена? Ему же только два года!
- О, боже, Дэвид, пожалуйста, поговори с ним сам.
- Думаю, что мне следует это сделать. Брюстер, принесите сюда Синклера, - сказал мне мистер Холмс .
Мальчик был наверху, в детской с миссис Кирби. Она пыталась вызвать в нем интерес к книге, показывая ему изображения различных животных.
- А это корова, - сказала она, показывая мальчику очередную картинку.
Никогда прежде мне не доводилось видеть такое безразличие на лице маленького ребенка. Собственно говоря, я даже не представлял, что у ребенка может быть такое выражение лица. Неожиданно он перевернул страницу и стал показывать на изображенных там животных, одного за другим.
- Лошадь, лиса, олень, ястреб. – Он перевернул еще одну страницу. – Собака, утка, цыпленок, рыба. – Снова.- Слон, тигр, обезьяна, верблюд. – Он посмотрел на няню. – Ты показывала мне эту книгу уже дважды. Хватит.
Няня удивленно уставилась на мальчика. Сначала в ее глазах был гнев, но потом он уступил место страху.
Я кашлянул, чтобы как-то разрядить сложившуюся обстановку.
- Миссис Кирби, мистер Холмс требует, чтобы я отнес мастера Синклера в библиотеку.
- Отлично, - сказал мастер Синклер, вставая со своего стульчика и подходя ко мне. – Пойдемте.
- Миссис Кирби? – я не хотел, чтобы между нами возникла антипатия из-за моего участия в том, как легко отказался от занятий с ней мастер Синклер.
- Ах, отведите же мальчика к отцу, - вот все, что она сказала, махнув мне рукой.
Я не видел того, что происходило в библиотеке, ибо был занят подготовкой к ужину. Однако, в столовой я заметил смесь тревоги и смятения на лицах обоих Холмсов, и некоторое самодовольство, если это можно так назвать, на лице их сына. Несколько месяцев назад мастер Синклер попросил, чтобы ему разрешили сидеть за столом вместе с взрослыми.
Две недели спустя миссис Кирби получила расчет с прекрасными рекомендациями и платой за три месяца вперед, и в начале 1849 года ее место занял домашний учитель, мистер Энтони Уортон, прежде служивший в школе в Бэйнбридже. Майкрофт ликовал и приступил к занятиям с сосредоточенностью и быстротой, поразившей его наставника.
- Сэр, мадам, я должен сказать, что этот мальчик – гений, - сказал он мистеру и миссис Холмс после месяца занятий с мастером Синклером. – За все годы преподавания я не встречал ничего подобного. Если так пойдет и дальше, в двухлетнем возрасте он будет читать на английском языке, а вскоре еще и читать и говорить по-французски.
- Вот как, - сказал мистер Холмс, выбивая свою трубку об каминную решетку.
Я заметил, что миссис Холмс пришлось распустить ошибочно набранные в ее вязании петли.
- Ну что ж, мистер Уортон, продолжайте ваши занятия, - сказала она.
В течение года мистер Уортон занимался с мастером Синклером с понедельника по пятницу два часа по утрам и три часа днем. Я уверен, что мастер Синклер был бы рад заниматься и по субботам, но миссис Холмс придерживалась твердого мнения, что для нервной системы мальчика будет полезнее сосредотачиваться не исключительно на одних занятиях, и у него должно быть время для игр со сверстниками и прогулок на свежем воздухе. Что же касается Синклера, то хотя это был крупный, здоровый мальчик с хорошим аппетитом , он все еще был довольно неловким, и надо признать, несколько неуклюжим. Он тянулся за чашкой и ронял ее или же без каких-то особых причин натыкался на ножки стула.
Мистер Холмс пытался скрыть свое разочарование от того, что его сын не проявлял особого интереса хотя бы к играм с мячом. Мастер Майкрофт соглашался ездить на Первенце со своим отцом, но я чувствовал, что мистера Холмса огорчало то, что его сын никогда не просил его взять с собой, а просто подчинялся, когда тот сажал его перед собой на лошадь.
Мастер Синклер с радостью наблюдал за каким-нибудь механизмом и машиной на фермах, но если дать ему подержать какой-нибудь инструмент, то дело чаще всего кончалось тем, что он мог уронить его кому-нибудь на ногу. Мистер Холмс купил ему трехколесный велосипед, но сделав на нем несколько кругов перед домом, мастер Синклер всегда говорил, что хочет спать. Когда он бегал и играл с другими детьми, то всегда первый прекращал играть и садился, чтобы передохнуть. Ему, и в самом деле, не хватало выносливости для физических упражнений, хотя его родители настаивали, чтобы он занимался ими – мать – чтобы направить его энергию в другое русло, нежели умственная работа, отец же пытался побороть его неловкость и постепенно подготовить к роли своего сына, которому однажды предстоит взять в свои руки управление поместьем. А мастеру Майкрофту нравилось проводить время с его отцом, когда тот просматривал счета по поместью, или же, как мировой судья выступал посредником в тяжбе, поэтому мистер Холмс позволял ему при этом присутствовать.
По воскресеньям ходили в церковь, ибо миссис Холмс была очень религиозная женщина, и она предпочитала посещать в Карперби и утреннюю и дневную службу. Мистер Холмс присутствовал, по меньшей мере, на одной, но часто и на обоих, чтобы сделать приятное своей жене. Остаток дня миссис Холмс проводила за чтением Библии, читая ее мастеру Синклеру, который очень любил ее слушать.
Мастер Синклер занимался со своим учителем уже полтора года и за это время его способности к чтению и его речь стали еще лучше. Мистер Уортон с гордостью показывал Холмсам учебники , по которым теперь занимался их сын – они были почти на уровне первого класса школы - и с жаром говорил об интересе мальчика к истории и политике.
- Кажется, у него огромное желание узнать о том , как в мире все было устроено прежде и как все происходит теперь. Он уже знает наизусть английских королей и важные события во время их правления. Мы начали с ним заниматься латинским и греческим. Это поразительно, сэр.
- Я не знал всех королей, пока мне не исполнилось тринадцать, - сказал своей жене мистер Холмс, после того, как мистер Уортон вернулся к своему ученику.
Когда мастеру Синклеру исполнилось три года, мистер Уортон стал учить его писать, ибо у него уже вроде появилась необходимая для этого координация движений. Тогда он и узнал, что его полное имя Майкрофт Синклер Холмс, так как после того, как он освоил все буквы алфавита, первое, чему стал учить его мистер Уортон, это написанию своего полного имени.
Как вы, несомненно, заметили во время моего краткого рассказа о генеалогии этого рода, в каждом поколении у одного из Холмсов было имя Майкрофт. Кажется, эта традиция взяла начало от самого первого Холмса, поселившегося здесь, в Карперби , и который назвал так своего первенца от радости , что жил на «моей маленькой ферме» (собственно «my croft»). Но вы должны понять, что, хотя в роду Холмсов с тех пор появилась традиция давать первенцам каждого поколения имя Майкрофт, как первое или второе имя, но фактически никого этим именем не звали в силу его не совсем обычной природы. Таким образом, к мастеру Синклеру всю его жизнь обращались как к Синклеру, и он был очень удивлен, когда узнал, что его христианское имя, на самом деле, древнее, почитаемое, но игнорируемое всеми - Майкрофт.
Как-то в четверг я принес чай и сконы в гостиную, где мистер и миссис Холмс сидели в обществе отца Меткалфа и миссис Меткалф, а мистер Уортон как раз ушел, и по желанию Холмсов мастер Синклер тоже сидел в гостиной.
И тут мальчик встал перед своими родителями и сказал:
- Папа и мама, простите меня. Мы можем попозже поговорить?
Его родители, пребывая в отличном расположении духа, улыбнулись друг другу. Отец посадил мастера Синклера на колени.
- Ну, давай поговорим сейчас. Ведь нам же нечего скрывать от отца Меткалфа и его жены, правда?
- Мне нечего скрывать, папа, - сказал мальчик.
Мистер Холмс засмеялся.
- Твоей маме и мне тоже. Так скажи нам, что ты хочешь.
Мастер Синклер с минуту внимательно смотрел на них, а затем повернулся к священнику и его жене. Мне казалось, что он каким-то образом в своем блестящем детском уме обдумывает ситуацию, пытаясь выработать стратегию, как ему действовать и что сказать. Это продолжалось не больше минуты, и, тем не менее, воцарившееся молчание, когда четверо взрослых ждали, что скажет ребенок, было довольно дискомфортным.
Наконец, мальчик заговорил.
- Мне бы хотелось, чтобы меня называли не Синклером, а Майкрофтом, папа, - сказал он.
Это было довольно неожиданно. Первой в себя пришла его мать.
- Майкрофтом? Но, Синклер, почему ты хочешь, чтобы тебя так звали? Синклер это гораздо более… подходящее имя.
- Но мое христианское имя – Майкрофт. Мистер Уортон показал мне, как пишется мое полное имя и объяснил, что оно значит. Оно мне нравится.
Реакция его отца была довольно болезненной.
- Боже мой! Тебе оно нравится? Это же очень странное имя; это просто семейная традиция, но к нему нельзя относиться серьезно. Мы никогда ни одного члена семьи не называли Майкрофт – это просто формальность. Так всегда было, сынок.
Мальчик снова на минуту задумался. Затем он произнес:
- Папа, я горжусь тем, что я Холмс. И также горжусь тем, что я Майкрофт. Мне нравится, как оно звучит. Оно не обычное.
Миссис Холмс настаивала.
- Но я боюсь, что над тобой будут ужасно смеяться твои друзья, если ты решишь так называться.
- Не беспокойся на этот счет, мама, - ответил мальчик. – Не думаю, что у меня когда-нибудь будет много друзей.
При этих словах глаза его отца широко распахнулись, и он надул щеки.
- Какой вздор, мой мальчик. Мой сын будет столь же популярен, как теплый день среди зимы.
Он встряхнул мастера Синклера для пущего эффекта.
И снова это пугающе задумчивое лицо. Затем мальчик улыбнулся отцу.
- Да, я буду пользоваться популярностью, папа. Возможно, и не публично, но буду популярен среди тех, с кем буду работать. И я буду очень важен для этой работы. – Он сделал паузу, затем продолжил. – Но я хочу быть известен, как Майкрофт Холмс. Пожалуйста, можно меня буду звать так?
- Но почему же, дитя мое? – воскликнула миссис Холмс.
Мальчик оглядел каждого присутствующего взрослого и прижал руки к груди.
- Майкрофт, - сказал он, медленно и четко произнося каждую гласную. Затем он раскинул руки в сторону, словно пытаясь охватить всю комнату и то, что было за ее пределами.
- Мой мир, - заявил он безрассудно и самоуверенно, словно предъявлял права собственности на то, что стояло за этими словами.
В комнате воцарилась мрачная тишина. Миссис Меткалф поднесла руки ко рту, не могу сказать, от благоговения или от ужаса. Мистер и миссис Холмс смотрели друг на друга, открыв рот. Тут нечего было больше сказать, разве что молиться. Ребенок в ту минуту был уже вне пределов досягаемости. И с тех пор его звали Майкрофт Холмс.