Выкладываю следующий абзац "Священных улик" Заранее прошу прощения, если какие-то цитаты вдруг прозвучат не так. Здесь их не мало: и из Канона, и из Библии, и из множества других ранее мне неизвестных авторов и источников. Куда только Холмс уже не заводил : приходилось интересовать и скрипачами прошлого, и химическими веществами и химиками. Теперь вот дошла до Библии, пришлось кое-что полистать. И какое-то очень возвышенное настроение от этого куска



РЕЛИГИЯ И ДЕДУКЦИЯ – ТОЧНАЯ НАУКА?

Возможно, прошло уже немало лет с тех пор как вы читали рассказы о Шерлоке Холмсе. Однако, весьма вероятно, что в один прекрасный день все мы присоединяемся к Холмсу в его поисках ускользающей под множеством личин истины: в виде похищенных драгоценностей, собаки-призрака в тумане девонширских болот, пропавшей королевской короны, тайне личности человека, пишущего кровью на стене.
Мы шли вместе с Холмсом, когда он двигался по туманным улицам Лондона нашего воображения. Мы думаем, что точно знаем, кто он, эта вездесущая и мифическая фигура: худощавый, эксцентричный, с пронзительным взором серых глаз, в которых горит огонь азарта погони. Каким-то образом он всем нам известен, этот главный искатель скрытой правды. И все же в Холмсе так много того, чего мы прежде никогда не замечали – он почти секретная личность.
Он не просто ищейка, как можно заметить в столь редком эпизоде в «Морском договоре», когда Холмс томно берет розу и вдыхает ее аромат, прислонившись к подоконнику. «Нигде так не нужна дедукция, как в религии. Логик может поднять ее до уровня точной науки.» Религия! И это говорит человек, всегда выступающий в роли циника, этот вечный скептик.
Это поразительное высказывание, столь нетипичное для Холмса, являвшего собой образец холодного детектива с аналитическим умом, переходит в следующее его размышление: «Мне кажется, что своей верой в Божественное провидение мы обязаны цветам. Все остальное - наши способности, наши желания, наша пища - необходимо нам в первую очередь для существования. Но роза дана нам сверх всего. Запах и цвет розы украшают жизнь, а не являются условием ее существования. Только Божественное провидение может быть источником прекрасного. Вот почему я и говорю: пока есть цветы, человек может надеяться.»
Да, Холмс, безусловно, не обыкновенный мудрец-теолог, но истина иногда приходит к нам в дольно причудливой форме. Даже в весьма непритязательном облике детективных рассказов, презираемых критиками, и их просто не принимают во внимание , считая лишь занятными головоломками.
В этой книге мы постараемся узнать, что имеет в виду Холмс, когда говорит, что «нигде так не нужна дедукция, как в религии.» Игра началась, как сказал Мастер, и ее цель божественна.
Холмс – некто больший, чем литературный сыщик – он один из величайших образов, который был когда-либо создан. Он более, чем величайший литературный образ – он в буквальном смысле легенда.
Честертон, который в лице смиренного отца Брауна создал одного из нескольких детективов, которых предположительно можно поставить в один ряд с Холмсом, восхищенно писал:
«Герой мистера Конан Дойля, вероятно, первый со времен героев Диккенса литературный персонаж, который действительно вошел в нашу жизнь и речь и стал существом равным Джону Буллю и Санте Клаусу.» Честертон даже дошел до того, что настаивал на необходимости возведения в Лондоне памятника Шерлоку Холмсу, ибо есть же памятник Питеру Пэну, единственной литературной легенде ХХ века, которого можно приравнять к Холмсу.
Но в современном Лондоне Холмса нет – он живет в королевстве вне времени и пространства, в туманном Лондоне нашего воображения, освещенном грезами и светом газовых фонарей. И такая экстравагантная любовь к Холмсу развивалась отнюдь не постепенно. Как только «Стрэнд Мэгэзин» начал публиковать в 1891 году короткие рассказы о «единственном в мире частном детективе-консультанте» , это тут же вызвало у читателей подлинный взрыв интереса к Холмсу. Эта одержимость продолжалась свыше сорока лет, причиняя Конан Дойлю невыразимые страдания, потому что он вполне справедливо считал, что эти детективные рассказы затмевают другую его более серьезную работу.
Собственно говоря, Дойл намеревался написать только шесть рассказов о персонаже, которого сначала нарек Шеррингфордом, но будучи компетентным, но не очень процветающим медиком, поддался уговорам и написал еще шесть. Когда в 1892 году эти рассказы были опубликованы вместе под названием «Приключения Шерлока Холмса» Дойл надеялся завершить этим эту серию, но его мать, его издатель и бесчисленные читатели требовали продолжения. В ответ на его заявление, что «я намерен окончательно и бесповоротно избавиться от Холмса. Он отвлекает меня от более важных вещей» , мать написала ему с резкостью настоящего редактора: «Ты этого не сделаешь! Ты не можешь! Ты не должен!»
Думая, что ни один человек в здравом уме на это не согласится, Дойл запросил тысячу фунтов за продолжение историй о Холмсе, и его предложение было немедленно принято. Так , в 1892 году в рождественском выпуске «Стрэнд Мэгэзн» стали появляться новые рассказы о Холмсе; и тем не менее, решив окончательно избавиться от Холмса, последний из этих рассказов Дойл назвал «Последнее дело». Для этого завершения Дойл придумывает великолепный финальный сюжет: некоего противника, который равен Холмсу интеллектом, чего нельзя сказать о его моральных качествах. Это будет король преступников, профессор Джеймс Мориарти, который в буквальном смысле дойдет с сыщиком до края Забвения. Холмс и Мориарти падают в Рейхенбахский водопад с высоты двести футов и исчезают среди его бурлящих пенистых вод и смертоносных скал. В этом рассказе доктор Уотсон с печалью описывает конец «самого благородного и самого мудрого из всех известных мне людей».
Говорят, что молодые люди носили траур, когда Дойл сбросил их любимого героя в Рейхенбахский водопад, и вся Англия горевала о его предполагаемой кончине. Конечно, Дойл , который отнюдь не был глупцом, никогда не говорил о том, что было найдено тело Холмса, и так как, несмотря на все вое раздражение на Холмса, он сознавал, что тот практически финансировал его, позволяя писать и другие книги, воскрешение Холмса всегда ожидало своего часа.
Через восемь лет Холмс, наконец, появился с выходом «Пустого дома». ( «Собака Баскервилей», вышедшая в 1902 году, во время этого длительного интервала, под восторженные отзывы и возгласы одобрения критиков, была хитро представлена, как дело из прошлого.) После этого никто уже не воспринимал всерьез протесты Дойла, и рассказы продолжали выходить и так продолжалось до 1927 года, когда после публикации «Архива Шерлока Холмса» Дойл, наконец, через более, чем тридцать лет, освободился от разностороннего героя своего собственного сочинения.
Холмс остался в этом мире, даже когда его создатель умер, подобно всем смертным, в 1930 году. И как не удивительно эта сага продолжается и до сего дня. И никто в действительности не считает, что люди почти сто лет читают и перечитывают эти рассказы, просто ради того, чтобы узнать разгадку той или иной тайны.
Поразительно, но мы вновь и вновь оживляем в своей памяти эти сцены из жизни викторианской Англии, давно унесенной не просто временем, но и катаклизмами двух мировых войн, чтобы вновь пережить теплые и порой комичные минуты дружбы между многострадальным Уотсоном и его странным другом, временами испытывающим его терпение, и самое важное – почувствовать странное обаяние самого Холмса.
И все же, почему мы так увлечены таким человеком, как Холмс?
Потому что в этом изыскателе есть качества, придающие ему бесконечное очарование.
Он учит нас видеть , поистине наблюдать за тем, что происходит в этом мире. В десятках диалогов с его «студентом», Уотсоном, снова и снова Холмс пытается пробудить в своем друге умение и готовность видеть вещи такими, какие они есть, а не такими, какими он желал бы их видеть, какими считал их или представлял в своем воображении. Как сказал Витгенштейн, в стиле весьма похожем на Холмса: «Не думайте! Смотрите!»
Это труднее, чем может показаться вначале и для этого требуется терпение и хороший учитель. Как выразил это много лет назад учитель-буддист: « Глупцы не признают того, что они видят, ценя лишь то, что думают сами. Мудрецы не признают того, что думают, ценя лишь то, что видят.» Много будет случаев, когда расследование пойдет в нужную сторону лишь благодаря способности Холмса просто взглянуть на место преступления и увидеть его без заранее созданных теорий и предубеждения; увидеть то, что есть в действительности. Сохранение ясности своего восприятия – ключ к проницательности, верному пониманию.
Более того, его преданность истине делает Холмса не просто человеком, вызывающим восхищение; это некоторым образом возвышает его до уровня какого-то необыкновенного монаха, готового отдать жизнь за других. Дойл создал героя, который, несмотря на очевидные недостатки, тем не менее, обладает почти сверхчеловеческой способностью насквозь видеть тех, с кем встречается.
В «Пестрой ленте»Элен Стонер, женщина, пришедшая к Холмсу за помощью, говорит: «Я слышала, мистер Холмс, что вы способны распознать всякие порочные наклонности человеческого сердца». Он способен на это , и такова его страстная преданность правде, что мы верим в то, что он неподкупен. Эта страсть более, чем восхитительна, она почти святая. Когда накануне своей схватки с профессором Мориарти Холмс говорит: « Я принимал участие в тысяче с лишним дел и убежден, что никогда не злоупотреблял своим влиянием, помогая неправой стороне», мы чувствуем, что он говорит правду, а не просто для красного словца.
Да, Холмс обладает огромным душевным и нравственным величием, но можно ли его назвать религиозным деятелем? Почему мы вообще должны рассматривать его в области духовной?
Для тех, кто скажет, что детективные рассказы ничего не могут поведать нам о духовности, я предлагаю вернуться к первым страницам Книги Бытия, где История начинается с убийства – тут же, как только начинается и земная жизнь – за пределами Эдема. Каин и Авель – первые дети в истории человечества, а уже, как говорит Бог «грех притаился у дверей». Когда Господь отверг зерно, приносимое ему в жертву Каином ,и принял мясо, что пожертвовал Авель, Каин снедаемый ревностью и гневом, зовет Авеля в поле и там убивает его.
После этого первого убийства Бог спрашивает: « Где Авель, брат твой?» И Каин отвечает самой известной в мире отговоркой: «Не знаю; разве я сторож брату моему?»
Будет не слишком притянуто за уши, если мы скажем, что Бог показан как первый детектив. Он определенно обвиняет, взывая к Каину: « Что ты сделал?»
И по какой же причине Бог определил убийцу? По самой главной из улик – свидетельству пролитой крови: «Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли».
Не с этим ли сталкивается каждый детектив, оказавшись лицом к лицу с ужасной реальностью убийства? Всегда есть надежда, что найденное свидетельство, в самом деле, объявит во всеуслышание, кто виновен. Смерть всегда оставляет следы и как это и происходит в Книге Бытия и за ее пределами. Детектив, который ищет доказательство, которое прокричит: «Виновен!», просто выполняет роль Бога, который сделал то же самое на самой заре истории в первой из библейских книг.
В своей книге «Таинство и Тайна – духовный криминальный роман», в которой подробно описаны все литературные религиозные деятели, которые также были детективами, Уильям Дэвид Спенсер делает удивительное заявление: «В определенном смысле, очень реальном, история Иисуса – это нераскрытое убийство.» Он видит классическую структуру: Иисус в качестве жертвы, люди в качестве убийцы, Бог как судья. «Поиски теологами правды о Христе начинаются как поиски детективом тайны убийства…. Если христиане задают вопрос, может ли детективная история быть христианской, они не до конца знают свою собственную веру».
Недавно я с удивлением нашел в серьезном руководстве к великим духовным произведениям целую главу, посвященную детективным романам! Издатель, Эжен Питерсон, размышляет, почему священников так привлекают детективные рассказы, в которых, в отличие от нашей реальности, в конце всегда раскрывается тайна. Возможно потому, что священники « проводят немало времени среди грешников самого разного толка. Некоторые из них вполне готовы признать свои грехи; но часто грехи умалчиваются. Из-за того, что жизнь их проходит порой среди самых неожиданных проявлений этих грехов, мужчины и женщины , носящие духовный сан, прекрасно подготовлены к тому, чтобы находить их, подобно детективам». Но тут есть и нечто большее, нежели просто развлечение. Эта связь между раскрытием преступления и верой имеет длинную историю.
В 1930-е некоторые из критиков (включая создательницу лорда Питера Уимси, Дороти Сэйерс) указывали, что две книги из Апокрифов «Ваал и Дракон» и «Сусанна» показывают молодого человека по имени Даниил в образе детектива древнего мира. В первой Даниил разоблачает махинации священнослужителей Ваала, а в другой опрашивает старцев, которые наводят напраслину на целомудренную Сусанну. Несмотря на их простоту, эти повествования, несомненно, предшественники современных детективных рассказов .
Когда юную деву Сусанну ложно обвинили, Даниил восклицает: «так ли вы неразумны, сыны Израиля, что, не исследовав и не узнав истины, осудили дочь Израиля? Отделите их друг от друга подальше, и я допрошу их.» Затем он искусно использует дедукцию и перекрестные вопросы и разоблачает ложные свидетельства и подкуп.
В эти минуты, кажется, что за действиями Даниила стоит сам Бог, дабы защитить униженных и тех, с кем обошлись несправедливо. Эти библейские апокрифические книги, возможно, не очень хорошо известны, но они являются свидетельством того, что дедукция явно была в иудейской и христианской традиции.