Я уже как-то говорила, что прочитала "В лесах" и "На горах" Мельникова -Печерского, а потом посмотрела наш сериал по этим книгам. В сети на него полно отрицательных отзывов - и я тоже готова была к ним присоединиться, потому что видела кучу ляпов и расхождений, вплоть до полного изменения характеров героев, их отношений друг к другу и т.д. Но потом к концу просмотра пришла к выводу, что мне приятно и интересно было это смотреть. Да, там многое изменили, добавили детективную линию, оживили погибшего по книге героя, но если книгу не читать, то, на мой взгляд, прекрасный сериал, либо мне очень легко угодить. Но впечатление я поменяла именно в процессе просмотра - сначала возмущалась, потом уже смотрела, не отрываясь)
Это я к чему? Классики нашего кино тоже снимали фильмы по мотивам, да еще по каким мотивам... Но делали это изящно и красиво. А теперь перехожу к главному)
Дочитываю сейчас трилогию Юрия Германа "Дорогой мой человек". Естественно читая, видела перед собой актеров из нашего старого одноименного фильма
Я уже когда-то в детстве бралась за эту книгу, но осилила только куски. Причем очень характерно, что смутно мне помнились отрывки про какого-то молодого англичанина - кто о чем, а я все том же))
И еще... помню, что читала отзывы о новом вышедшем сериале с тем же названием. И кто-то говорил, что сериал хорош и гораздо лучше передает содержание книги. Я когда-то этот новый сериал сразу отвергла, потому как разве может быть кто-то лучше Баталова в этой роли?!
Но сериал этот где-то у меня в заначке лежит и скоро я его погляжу, как только дочитаю книгу.
Чувствую, что перескакиваю с одного на другое и никак не дойду до сути. Начну сначала)
Прочитав уже первую часть трилогии - "Дело, которому ты служишь" - я поняла, что тот наш старый советский фильм поставлен сильно по мотивам. Наверное, если бы смотрела после прочтения, то возмутилась бы. Буквально простой диалог иногда состоит из фраз, взятых из разных глав. Но опять же сделано это очень умело и к месту. Поэтому сейчас не почувствовала никакого в этом плане негатива, кроме сожаления от того сколько всего интересного не вошло в фильм .
И, наверное, я позволю себе поспойлерить. Для тех,кто смотрел и полюбил наш фильм, а книгу вряд ли возьмется прочитать.
Ну, и сразу скажу, что хоть современный сериал еще не видела, но прочитав уже две с лишним книги трилогии все же считаю, что Баталов идеально подходит для роли Владимира Устименко. Могу добавить на основе прочитанного, что Устименко очень упертый, чуть ли не со школьной скамьи врач от Бога, воспитанный в институте такими же врачами, готовыми пожертвовать всем ради своих больных, всем вплоть до самой жизни
Хочу еще сказать , что в книге можно увидеть два лагеря, условно говоря. Даже если оставить в стороне, то, что кто-то может счесть советской пропагандой. С одной стороны, там Владимир, Варвара, тетка Владимира, Аглая, цельная и страстная натура, подпольщица; отец Варвары, адмирал Степанов; уже упомянутые мной врачи – учителя Володи; героические старухи –военврачи – Ашхен и Бакунина. А с другой, совсем другие люди, хотя тоже, казалось бы, советские, – Евгений Степанов, сводный брат Варвары, ловкач и карьерист; его мать, Алевтина, бывшая господская горничная (хоть про нее и можно сказать «жил скверно, но умер хорошо») ; жена Устименко, Вера, сделанная из того же теста; ужасная мадам Горбанюк (этого персонажа в фильме нет), противостоящая Устименко уже после войны. С одной стороны, полнейшее бескорыстие и честность, самопожертвование с самой большой буквы; с другой – мещанство, пошлость, карьеризм, трусость и даже подлость.И на всем протяжении фильма идет борьба между двумя этими лагерями. Так что, воистину "и вечный бой, покой нам только снится..."
Хочу сказать здесь о тех моментах, весьма важных, не вошедших в фильм. Он, конечно, собран из кусочков, но сделано это очень аккуратно и профессионально. Хочу, кстати, сказать, что военные эпизоды фильма сильно расходятся с книгой. К примеру, Ашхен и Бакунина в книге совсем не погибают, героя Леонида Быкова в книге нет, а очень много важных военных моментов из книги в фильме отсутствуют.
А сейчас остановлюсь на наиболее важных эпизодах, не вошедших в фильм. Во многом это касается семьи Степановых. А началось все с того, что боевого матроса с «Авроры» Родиона Степанова выхаживает от ранения горничная господ Гоголевых, Алевтина. И в итоге эти двое таких разных людей связали свои судьбы. Наверное, во многом это произошло по воле Алевтины, на руках которой уже был маленький Женька. Она думала, что теперь, став женой комиссара, она будет вести совсем другую, очень обеспеченную жизнь.Да и внебрачный сын будет пристроен. И сын был весь в нее, но это видно по его образу, показанному и в фильме, хотя Алевтины там не было. В этой семье также было как бы два лагеря – Родион Мефодьевич и его дочь Варвара - с одной стороны, и Алевтина с сыном Евгением – с другой. В конце концов, супруги расстались. Причем Евгений остался с отчимом, рассудил, что это выгоднее.
Далее, в фильме ничего не было сказано о тетке Устименко, Аглае, с которой он жил и которая собственно о нем и заботилась и ласково называла его "длинношеее" ) И вот, кстати, перед войной они с отцом Варвары поженились, а потом она пропала без вести, видимо, попала в плен.
Собственно вторая часть трилогии вся о войне. И она там показана гораздо трагичнее, чем в нашем старом фильме, но думаю , наверное, это и хорошо. Но я просто вскользь скажу. Ну, во-первых вот этот городок, где все они жили, Унчанск, был оккупирован. И война сразу показала, кто есть кто, там погибли два педагога Владимира; только один погиб, защищая своих больных и стреляя в эсессовцев, а другой - предатель - погиб собственно от его руки.
А мать Евгения и Варвары, которая вообще-то была мещанка и всю жизнь думала только о собственной выгоде, погибла, отвлекая внимание фашистов, чтобы спасти Аглаю, которая собственно стала второй женой ее бывшему мужу.
"– Кстати, ты только не подумай, что я именно для твоей личности хочу что-то сделать, – вновь заговорила Алевтина, и резкий шепот ее вдруг выдал всю силу скрытой неприязни, которую питала она к Аглае Петровне. – Ничего бы я для тебя не сделала, потому что если бы не ты, то попозже он, Родион Мефодиевич, меня бы не только простил, но даже на руках бы стал носить и все бы свои ошибки передо мною признал. Но ты не в добрый час подвернулась, когда я ужасно наглупила, угадала ты время, когда ему из-за моих дуростей было скверно, и теперь уже все, теперь дело наше с ним кончено. Так что, Аглая Петровна, пожалуйста, запомните, вовсе не для ваших прекрасных глазок косеньких я на это иду, а только потому, что не желаю умирать так зачуханно, как жила. И если ты из этой мясорубки выскочишь, – опять возвратившись к «ты» и чуть вдруг патетически, немножко словно артистка заговорила Алевтина, – если выберешься, то твоя партийная совесть заставит тебя не утаить, а именно с подробностями рассказать Родиону Мефодиевичу, как я красиво и доблестно отдала свою жизнь…
– Значит, только ради красивости ты на это идешь? – резко спросила Аглая. – Так ему и сказать: красиво, дескать, и доблестно?
– Нет, не так, – внезапно испугавшись, прошептала Алевтина. – Не так, не смей так! Это все глупости, Аглая, это все нервность моя и порошки немецкие проклятые. Извини меня, я ведь правда очень нервная, вся комок нервов. Ты Родиону передай, что прожила, дескать, Аля грешно, а помирать смешно не согласилась. Не согласилась без пользы. Решила так все осуществить по своему же проекту, чтобы не думали ни он, ни дети – Варвара с Евгением, – что была я только лишь отсталая мещанка. Я не понимала, я не охватывала, но не такая уж я была, чтобы им меня стыдиться. Да, впрочем, что это я все? Ведь ты какая-никакая для меня, недобрая-злая, но человек-то ты честный и благородный. Сама уж найдешь, как сказать…"
Ну, и самый такой памятный и трогательный военный момент - очень недолгий эпизод, когда Устименко даже не лечил, а скорее приглядывал за раненным английским летчиком, лейтенантом Лайонелом Невиллом, который вообще-то был не просто лейтенант,а сэр Лайонел Ричард Чарльз Гэй, пятый граф Невилл. Он был ранен и осколок находился где возле легкого, можно было сделать операцию. Довольно трудную, но Устименко смог бы это сделать.
Но английский врач не захотел брать на себя такую ответственность и обратился с телеграммой к дяде Лайонелла, который только выигрывал от смерти племянника и соответственно сказал: никаких операций. И Устименко было препоручено лишь сопровождать лейтенанта до английского берега, где его встретят родные. Ну, и в дороге случилось то, что должно было случиться.
Я точно не въехала в медицинские дела, но, видимо, осколок вонзился в легкое и он умер. Но он такой трогательный, этот мальчик "с сердцем начинающего льва", совсем не испорченный и не надменный. И Устименко так к нему привязался... Мне кажется это самые душещипательные страницы во всей книги. Хотя, может, я и не ровно дышу к англичанам, и возможно, он чем-то мне напомнил "сами знаете кого")) Поэтому я попробую втиснуть сюда несколько цитат.
"– А кто же вы такой? Принц? – тихо спросил Володя. – Или герцог инкогнито? Я что-то читал в этом роде – довольно скучное.
– Вы знаете, что такое правящая элита Великобритании? Слышали?
– Ну, слышал, – не очень уверенно произнес Володя. – Это двести семейств или в этом роде, да?
– Я – то, что у вас называется «классовый враг». Я – ваш враг.
И он посмотрел на Володю с петушиным вызовом в глазах.
– Вы – мой враг?
– Да. Элита!
Теперь Володя вспомнил: это лорды, пэры, герцоги, кавалеры ордена Бани, Подвязки и разное другое.
– Ну так я лорд!
– Байрон тоже был лордом, и ничего! – не слишком умно произнес Володя. – Лорд Байрон!
– Байрон? – удивился Невилл. – Впрочем, да.
– У нас есть очень хороший писатель, – вспомнил Устименко, – Алексей Толстой. Граф, между прочим. И еще Игнатьев – генерал, тоже граф.
Они смотрели друг на друга во все глаза. Потом Устименке стало смешно.
– Это все вздор, – с вызовом в голосе сказал летчик. – Но сейчас вы перестанете улыбаться: меня зовут Лайонел Ричард Чарлз Гэй, пятый граф Невилл.
– Ого! – произнес Володя. – ЗдОрово! Я такое видел только в театре в мирное время. Входит официант и докладывает: «Баронесса, к вам его высочество…»
Лайонел брезгливо усмехнулся:
– Почему официант?
– Ну, камердинер!
– И не камердинер.
– А кто? Эрцгерцог? – нарочно осведомился Устименко. Он и про официанта сказал нарочно.
Но Лайонел понял его игру.
– Бросьте, – сказал он сердито. – Во всяком случае, я вам не товарищ!
Володя вздохнул. Ему становилось скучно.
– Мне все эти камердинеры и эрцгерцоги не интересны, – сказал он. – Для меня вы просто раненый летчик, я же для вас – врач. И не будем утруждать друг друга всяким вздором, понятно вам, господин пятый граф Невилл?
– А, боитесь свободного обмена мнениями! – со смешным торжеством в голосе воскликнул Невилл. – Боитесь даже спорить со мной. Я знаю, мне говорили, что все вы тут как железные…"
"И, оживившись, Лайонел стал подробно рассказывать про скотину-панамца, про то, как ему его же друг пообещал «сунуть нож», если повторится такая история. Он был жив, совсем жив, этот мальчик, и только Володя знал, что живет он уже за счет смерти. Это была искусственная жизнь, сердце еще тянуло и питало мозг, но не само по себе, а повинуясь тому, что делал майор медицинской службы Устименко: повинуясь бесконечным переливаниям крови, ампулам, шприцу.
– Вот, мы еще говорили о наших традициях, – совсем развеселившись, вспомнил он. – Наши традиции! Это грандиозно, док! Вы слышали про пожар палаты общин в Лондоне? Не знаете? Вот вам наши традиции: сторож палаты категорически отказался впустить пожарных в горящее здание на том основании, что пожарные не являются членами парламента. Вы можете себе это представить?
Он засмеялся, потом надолго задумался и неожиданно очень серьезно сказал:
– Необыкновенно глупо то, что я не увижу, как это все кончится. Может быть, это и самомнение, которым вы меня так часто попрекаете, но все-таки…
– Что – все-таки?
– Я бы здорово пригодился после войны, когда они там, в Лондоне, и в Вашингтоне, и в Париже, топнут ногой и прикажут: «Теперь довольно валять дурака, довольно всяких маки, Сопротивления, партизан и комплиментов русским. Теперь есть законное правительство!» Вот тут-то мы бы и пригодились. Но нас очень мало останется, к сожалению, док, а те, кто останется, вздохнут и поплетутся старой дорогой…"
"И, задыхаясь, Володя вышел.
Упершись лбом в аварийный плот возле лазарета, ухватившись рукой за полукружие «эрликона», он произнес как заклинание:
– Я не могу, чтобы ты умирал! Слышишь?
Но никто его, конечно, не слышал. И никто ему, разумеется, не ответил.
– Я не могу, чтобы ты умирал! – сквозь зубы, не дыша, выдавил Устименко. – Ты не смеешь умирать! Ты только рождаешься! Ты только еще будешь, мальчик! Ты еще мальчик, ты дитя, но твой день наступает, ты будешь! Ты не смеешь умирать! Я не хочу, чтобы ты умирал!"
"Он говорил сам – Лайонел Ричард Чарлз Гэй, пятый граф Невилл, говорил, клятвенно обещал Устименке, что они выпьют с ним, там, «дома», по глиняной кружке старого, доброго прохладного гильфордского пива, и он сыграет наконец не на губах, а на рояле свой «опус 2», «опус 7», «опус 9».
– Это не так уж плохо, – силясь приподняться и отыскивая Володю уже не видящими глазами, бормотал он, – гонг к обеду, и мама, когда мы собираемся. Но кому собираться, док?
Словно во сне, заметил Володя, как подошел и отпрянул назад Миленушкин. Еще раз и еще пробили склянки, утро наступало, последнее утро Лайонела Невилла. Мысли путались все круче и круче в его сознании, он куда-то скользил и пугался того неведомого, куда его влекло с неотвратимой силой. И чтобы ему не было так страшно и так одиноко, Володя взял его руки в свои, понимая, что это конец. Горячими, большими, сильными ладонями он сжимал и растирал – бессмысленно, не как врач, а как брат – холодеющие, беспомощные ладони Лью, вглядывался в его ищущий, потерявшийся, непонимающий взор и говорил одно и то же – тихо, бессмысленно, не по-английски, а по-русски:
– Ничего, Лью, все будет хорошо, все наладится, вы поправитесь! Все будет прекрасно!
А что могло быть прекрасного в этом мире, где честное и чистое порой умирает раньше дрянного и трусливого? Что?
И Володя все растирал руки и растирал, все вглядывался в глаза и вглядывался, пока врач в нем не объяснил ему – брату человека и человеку, что ни брата, ни человека больше нет, а есть только то, что называется «трупом».
Этот труп вдвоем с Миленушкиным они убрали и одели в хаки военно-воздушных сил Великобритании с серебряными крылышками на рукавах мундира. Над караваном уже барражировали английские истребители, и грохот их моторов и вой, когда они закладывали виражи, не только не нарушал тот величественный покой, в который навсегда теперь был погружен лейтенант Невилл, но как бы даже звучал единственной сейчас достойной Лайонела, торжественной и грозной музыкой. И странное дело: страдающая девочка, притворявшаяся храбрым мальчиком, исчезла. Теперь здесь, в белом свете матовых, лазаретных лампочек, лежал молодой мужчина – сильный и хрупкий и бесконечно, невыносимо одинокий…"
Вот это все мне запомнилось еще с того раза когда первый раз пыталась читать - ничего не помнила, кроме какого-то очень трогательного англичанина.
Сейчас читаю третью книгу и собираюсь посмотреть сериал, хотя фотки оттуда меня как-то не сильно соблазняют, но просто хотелось бы увидеть воплощение всего, что прочитала. Но читая, вижу исключительно Баталова и Макарову