[morsten]

Попытки биографии Сами Знаете Кого -продолжение

162... год
С самого момента своего образования полк королевских мушкетеров по праву считался «цезарским легионом» В названии, данном неизвестным автором, сквозило как преклонение перед Его Величеством, так и невольное уважение перед лучшими воинами Франции. В легендах о мушкетерах, ходивших по всей стране, было много фантазий и нелепиц, но все сказители соглашались в одном-- в опасный час все мушкетеры горой становились друг за друга. Это была совершенная правда. Каждый из полка не задумываясь, отдал бы жизнь за друга или просто однополчанина.
И тем страшнее было терять друзей—не на войне, не в честной дуэли, не в час мора, а среди бела дня. Жанно де Манойль распрощался вечером с друзьями, вышел из трактира и не пришел на утреннее построение. Два дня де Тревиль метал громы и молнии, потом отправился к королю. А на следующее утро имя де Манойля не прозвучало на утреннем смотре и капитан был чернее тучи от бессильного гнева.
Поэтому-то мушкетеры, собравшиеся по обыкновению в «Сосновой шишке» пили молча, лишь изредка роняя крепкое словцо в адрес человека, чье имя не следовало даже просто упоминать – Париж был опутан шпионами как муха. И одному (все знали кому именно) из них Жанно что-то неосторожно сказал.
В этот вечер на душе у Атоса, как и у остальных было особенно мерзко—от ареста Жанно, от острого ощущения грязи и жестокости жизни, от ощущения собственного бессилия. Хотелось отправиться сразу в Пале-Кардиналь и затеять там неравный бой с охранниками и любимцами кардинала. Хотелось… много чего хотелось в этот вечер всем мушкетерам роты де Тревиля, вливающим в себя вино как простую воду.
Поэтому когда трактир опустел и свечные фитили плавали в лужах воска, лейтенант де Нимуа встал и запер дверь. Дальнейший разговор шел шепотом… ну, почти шепотом, потому как Портос не всегда мог себя сдерживать от обуревавших его эмоций.
Имя доносчика было известно, дело оставалось за малым, решить:
1. Кто вызовет на дуэль Гастона де Нантейля.
2. Как сохранить жизнь и свободу его убийце.
3. Где найти Гастона де Нантейля.
После часа ожесточенного шепота из-за принципиальных несогласий по первому пункту едва не началась драка. Уступать честь избавления Парижа от ядовитой гадины не хотел никто. Дю Жозе с горячностью доказывал что-то де Виньи, дю Кариньи, забыв о субординации шипел что-то негодующее де Нимуа. Д'Ансени яростно клялся де Нариньяку, что после того, как он убьет де Нантейля, г-н Нариньяк отправится с ним на Пре-о-Клер. Портос держал оппонента за шиворот и что-то весьма убедительно ему доказывал….
Когда спор достиг того накала, за которым обычно следует драка, раздался негромкий спокойный голос Атоса.
-- Клянусь Богом, господа, вы не правы.
Такой фразы не ожидал никто. Все разом замолчали и с интересом уставились на Атоса, который до сих пор молчал, поигрывая испанским кинжалом.

-- Вот как,-- язвительно спросил лейтенант— мы не правы? А почему же, позвольте узнать, господин Атос?
-- Потому что надо думать не о том, кто убьет, а о том, кто сможет убить. И смените ваш тон, господин лейтенант, на более приличествующий вашему чину.
Де Нимуа с негодованием глянул на Атоса, но ничего не сказал—все знали, что Атос никогда ничего не говорит без веской на то причины.
-- То есть как это: кто сможет убить?— Портос скрестил руки на груди.— Поясните, друг мой.
-- Поясняю.—Атос чуть улыбнулся, как учитель, показывающий школяру нехитрый ход решения. – Прежде всего, Гастона де Нантейля мы с Портосом встречали в фехтовальном зале. Уверяю вас, господа, это сильный противник. Сильный настолько, что я не отпустил бы на схватку с ним добрую половину из здесь собравшихся. Все мы знаем друг друга и знаем, кто чего стоит, не так ли? Он силен физически и его удары чрезвычайно сложно парировать. В его технике есть единственный недостаток—она слишком резка и прямолинейна. Его можно одолеть, но только серией обманных финтов, долгой и искусной игрой, и для этого человек должен быть спокоен и хладнокровен. Прошу прощения, де Нариньяк, но выдержка—не самая сильная ваша черта. Вы побеждаете за счет горячности. Прошу прощения так же у вас, Портос, но вы берете силой, а не хитростью.
-- Дамские штучки—проворчал Портос.
-- Возможно. К счастью, женщинам не дано владение шпагой. Итак, у нас остаются наш лейтенант… вы уже начали понимать, де Нимуа? Не ожидал…. д'Ансени, дю Жозе, и ваш покорный слуга. Итак, переходим ко второй части вопроса. Что, если убийцу все же схватят? Де Тревиль не поможет, не сможет помочь, потому как речь будет идти не о нарушении эдиктов, не о нарушении воинского устава и дисциплины, а как самое меньшее – о посягательстве на спокойствие государства. Убить друга и родственника кардинала это не трактирщика пнуть. Так вот, говорю я, что тогда мы будем делать с вашей матушкой, д'Ансени? С вашим, делающим стремительную карьеру, братом, ле Корюзак? С вашей женой, лейтенант? Ваш арест обеспечит опалу всей семьи.
-- Ишь ты, -- проворчал Портос—Как вы ловко на себя-то одеяло перетянули. Будто кроме вас некому.
-- Некому,-- просто согласился Атос.— Потому что я одинок и своей жизнью могу располагать как мне вздумается. К тому же я недурно владею шпагой.
-- Все так, -- медленно произнес де Нимуа.— Но как-то это… неправильно.
-- Вот как? Почему же?
-- Потому что вы один все решили. Давайте кинем жребий. Вы, Атос, тянете его первым.
Все остальные мушкетеры согласились с таким решением и скоро в шляпу Портоса были сложены листы молитвенника, принадлежавшего д'Ансени, на одном из которых был нацарапан крест.
При общем молчании Атос вытянул одну из бумажек. Развернул и пожал плечами.
- Есть правда на земле,-- сказал он.
Посреди листка гордо красовался жирный угольный крест.


Последующие дни не принесли никаких новостей. Гастон де Нантейль где-то обретался, но где не знал никто. Мушкетеры были в бешенстве, и с каждым днем Атосу все сложнее было сохранять за собой право дуэли.
Позже, намного позже, когда Атос вспоминал события того дня, он никак не мог понять, кой черт затащил их с Портосом на улицу Пайен. Они сменились с дежурства, Портос увлеченно рассказывал про найденный им вчера кабачок, они шли туда поужинать, все так, но ради всего святого, объясните господа, почему они тогда сделали огромный крюк и оказались в аристократическом квартале Парижа? Оба всегда ходили самой короткой дорогой, особенно к ужину.
Единственное внятное объяснение высказал через несколько лет Арамис, на мгновение подняв глаза от молитвенника в голубом бархатном переплете.
-- Вы отрицаете Божий промысел, друг мой?— хмыкнул он и вновь погрузился в благочестивое занятие--писем от герцогини не было уже неделю.
Атос пожал плечами и посмотрел в небо – насчет божественного промысла у него давно были некоторые сомнения.
Но, по Божьему велению или нет, они с Портосом очутились на улице Пайен именно в тот момент, когда под окнами чьего-то особняка, тускло освещавшими происходящее, стояли Гастон де Нантейль в роскошном бархатном плаще и юноша, одетый в темное платье с ослепительно белыми даже в этой полутьме манжетами и воротничком.
Атос схватил за плечо Портоса, уже готового шагнуть к Гастону, и приложил палец к губам. Тот ничего не понял, но послушно остался на месте.

-- Сударь,-- произнес ломким от волнения голосом юноша.— Ровно год назад, восьмого сентября, день в день, вы нанесли мне оскорбление. Вы угрожали мне побоями, тем самым оскорбляя мое достоинство дворянина.
-- И я повторяю это, мой сладкий аббат,-- издевательским голосом пропел Гастон де Нантейль,-- если еще раз вы встретитесь мне на пути, я велю дворне вас отдубасить. Читайте ваши молитвы, не суйтесь в мирскую жизнь и не крутитесь подле дамских юбок, иначе, Рене, я займусь вашим воспитанием. И заодно разжалую вас из аббатов в кюре.
Атос вторично удержал Портоса и для верности зажал ему рот рукой, обратившись тем временем в слух и зрение.
Он слишком уважал право дворян на дуэль, что бы помешать неизвестному юноше попытаться смыть кровью оскорбление, нанесенное ему, но вот когда схватка закончится (а закончиться она должна была победой де Нантейля, его противник выглядел слишком юным и несерьезным ), тогда де Нантейля будет ждать дуэль с Атосом и уж ее результат будет иным.
Портосу видно пришли в голову те же соображения, он заметно расслабился. Расположившись поудобнее в густой тени сада де Армавилей, они стали ждать конца дуэли.
Противники обнажили шпаги и едва скрестились клинки, как Атос понял, что ошибался в своих прогнозах и изо всех сил пожелал, что бы этот мальчик остался жив. Потому как гибель почти ребенка, вложившего столько ума и фантазии в разработку приемов, позволяющих ему биться почти на равных с мужчиной, вдвое старше, сильнее и опытнее была бы нелепа и несправедлива. По всем канонам классических школ фехтования – итальянской и испанской, он был обречен еще до начала поединка – из-за явного проигрыша в силе врагу. Поэтому он и выбрал совершенно иную тактику.
Главной здесь была не сила, а ловкость.
Вопреки общепринятой манере клинок в руках юноши подчинялся не движению плеча, а движениям локтя и запястья. Шпага могла в любой момент изменить свое движение и предугадать куда именно придется удар, было почти невозможно. Дважды Гастон де Нантейль едва сумел отразить неожиданные и что намного страшнее, непредсказуемые удары противника. Атос решил, что если юноша останется жив, (а теперь в этом не было почти никаких сомнений), надо будет обязательно научиться этому образу боя, он был чертовски удобен, особенно при ранениях и тесноте.
И все-таки даже эта неожиданная и блестящая техника не дала бы результата, если юноша был чуть глупее. Но он великолепно использовал все шансы, неумолимо навязывал противнику свою волю, заставляя его поступать невыгодным для него же самого образом и третий неожиданный выпад де Нантейль парировать не смог. Шпага юноши вонзилась в приоткрывшийся на секунду живот де Нантейля. Даже издалека Атос мог бы поклясться, что удар был смертельным.
Портос шумно выдохнул и слегка толкнул Атоса в бок. Атос кивнул, они переглянулись и решительно вышли на освещенную сторону улицы.
Юноша старательно вытер шпагу белейшим носовым платком и замер, глядя на приближающихся к нему мушкетеров.
Атос учтиво приподнял шляпу, Портос поаплодировал.
-- Поздравляем Вас, сударь.
Тот машинально кивнул в ответ.

--Сударь,-- поинтересовался Атос.--Я надеюсь, вы догадались запастись у Его Высокопреосвященства индульгенцией?
Юноша непонимающе на него посмотрел, и в голове Атоса промелькнула мысль слишком абсурдная для правды. Он ее решительно отмел.
-- Зря. Я на вашем месте поступил бы именно так.
-- Я сам священник… почти.-- Положительно, Атосу везло на нетипичных священников. Портос удивился не меньше, он хмыкнул и сдвинул шляпу на затылок.
-- Надо же,-- пробасил он,-- в первый раз вижу священника со шпагой.
-- Они, друг Портос, бывают разные,-- философски заметил Атос,-- и мы только что в этом убедились. – Посмотрев на озадаченное лицо несостоявшегося аббата, он решил все же проверить свою догадку.
-- Вы, юноша, знаете кем был сей труп при жизни?
-- Разве это имеет какое-то значение?
Атос и Портос переглянулись. Помолчали, один— восхищаясь смелостью дуэлянта, другой—мысленно застонав и схватившись за голову.
-- Да, собственно уже никакого,-- мрачно произнес наконец Атос.-- Но сюда идет патруль. Ходу, господа, ходу!
С места дуэли они скрылись почти бегом, подхватив недоумевающего дуэлянта под руки. Оказавшись на улице Феру, зашли в купеческий с виду дом, поднялись по лестнице и вошли в просторную, очень просто убранную квартиру. Атос легонько свистнул и жестом что-то приказал появившемуся в дверях слуге. Тот сразу же исчез. Портос развалился в кресле и вытянул ноги.
-- Ну вот, сударь,-- обратился Атос к гостю,-- мы и пришли. Позвольте наконец представиться—меня зовут Атос, моего друга – Портос, мы королевские мушкетеры. Я не спрашиваю вашей фамилии, ситуация в которой вы оказались слишком неординарна, что бы соблюдать приличия. Вас, кажется, зовут Рене?
-- Именно так, сударь.
-- Значит, мы будем обращаться к вам по имени, не сочтите за фамильярность. Но располагайтесь, прошу вас.
Рене, явно чувствовавший себя неловко, пересек комнату и сел на краешек кушетки.
-- Не, сударь, так не пойдет,--Портос решительно придвинул к кушетке кресло.— На этой мебели сидеть невозможно. Лучше пересядьте, а не то у вас синяки останутся.
Рене покорно опустился в кресло.
-- Но… как же вы?— нерешительно оглянулся он на Атоса.
-- Прекрасно,-- отозвался тот.—Я не так привередлив как Портос.
Портос фыркнул и принялся накрывать на стол снедь, принесенную Гримо из трактира.
-- Гримо сегодня быстр как никогда.—заметил он, разрезая жаркое.
-- К счастью, после последней трепки он наконец-то уяснил, что значит «быстро»…—Атос разлил в бокалы и пригубил вино, жестом отпустив Гримо,-- и научился отличать шампанское от шамбертена. Но прошу к столу, Рене.
Трапеза началась в полном молчании. Рене произнес застольную молитву и уставился в стол. Атос, не слишком голодный, в основном смаковал вино. Если бы за столом не было Портоса, возможно, собеседники так бы и не произнесли ни слова, но умница Портос всегда видел в каком душевном состоянии находится человек (по мнению Атоса это был просто Божий дар) и всегда старался помочь, ежели человеку почему-то было не по себе. А Рене явно ощущал себя неловко. Поэтому Портос прежде всего положил на тарелку юноши лучший кусок, налил полный бокал вина и проследил, что бы посуда опустела. А затем начал беседовать о всяких пустяках—о погоде, о парижских ценах и многом другом. Вскоре Рене расслабился, заулыбался, по-прежнему не поднимая глаз и сел в кресле поудобнее. Атос в очередной раз попытался понять, как у Портоса это получается и в очередной раз махнул рукой— в конце концов, в мире должны были оставаться загадки.
Портос и Рене, явно очень понравившиеся друг другу, с удовольствием общались. Рене поглядывал на Портоса с явным восхищением, впрочем, им трудно было не восхищаться. Портос же в свою очередь был в восторге от того, что его так внимательно слушают. Разговор в основном шел о поединках.
-- А скажите-ка, где вы научились фехтовать? Ведь в семинарии этому не учат?
-- Нн-нет, -- чуть покраснел Рене,-- я… сам. Я год брал уроки фехтования. У мэтра Жуана, на улице Флери. Я занимался по особой программе.
-- Мы там были,-- махнул рукой Портос,-- но нам не понравилось. Для вас, семинаристов, да еще и по особой программе, может там что и было интересное, а для нас, старых солдат… Атос один из лучших мастеров клинка в полку, а значит, и во всей Франции.
-- Не совсем понимаю, причем здесь я,-- пожал плечами Атос, убирая со стола пустую бутылку
-- Само собой,-- продолжал Портос,-- я ему почти ни в чем не уступаю. Не правда ли, Атос?
-- Во многом даже превосходите,-- с рассеянной улыбкой отозвался Атос. В дальнейшем разговоре он участия не принимал, только слушал, потягивая вино, чуть сдвинув брови, и думая о том, как быть дальше.
Добряк Портос, всегда готовый помочь другому, в деталях объяснял теорию и практику фехтования, обещал показать парочку славных приемов и по косточкам разбирал преподавателей Королевской Академии и парижских мэтров фехтования. Рене с видимым удовольствием слушал Портоса и даже вставлял свои замечания. Пару раз Атос ловил на себе его взгляд – пристальный и оценивающий— но никак не реагировал, время еще не пришло. Нежданный гость его порядком заинтересовал -- сочетанием бьющей в глаза скромности, изящества, тихого мелодичного голоса и неизменно опущенных глаз— с силой характера, которая позволила год подготавливать убийство, причем подготовка требовала потрясающей силы воли и целеустремленности, особенно у будущего духовника, которому с детства вдалбливали в голову первую заповедь христову.
Впрочем, божьи заповеди—последнее, о чем стоило вспоминать в такой ситуации. Сидящий перед ним молодой человек чем-то напоминал девушку, переодетую в мужское платье и если бы Атос не видел его в деле, он бы не колеблясь записал мальчишку в слабаки и маменькины сынки. Но маменькины сынки и слабаки не способны переменить в один миг всю свою жизнь, они не дерутся так яростно и так красиво. Они не кидаются в дуэль, как в реку, они сперва наводят справки об обидчике, а потом, как правило теряют память, и не реагируют на новые оскорбления. Атос встречался с такими достаточно часто. Кроме того, у маменькиных сынков и записных красавчиков обычно имеются надежные заступники, помогающие им выйти сухими из воды. Меж тем, у Рене скорее всего не было ничего и никого, кроме полученного когда-то прекрасного воспитания, незаурядного характера и светлой головы. В семинарию обычно попадали младшие сыновья, которым не доставалось ни наследства ни имущества… или же те, от которых старалась избавиться семья. Атос прекрасно знал, что в дворянских семейных кланах порой творятся вещи, невозможные даже в Квартале Воров. Что-то шелохнулось в душе при этих мыслях, какое-то неясное воспоминание, толи сон, толи ощущение… Атос еще раз посмотрел на Рене. Нет, он не видел его раньше, он мог бы поклясться, но этот разрез глаз, уголки которых были чуть вздернуты к вискам, изящный рисунок бровей и самое главное-- точеный профиль были ему откуда-то знакомы. Что-то связанное с семьями и жестокостью крутилось в голове. Атос решительно прогнал непрошенные воспоминания, сейчас надо было думать о другом, к тому же Портос уже несколько раз вопросительно кхекнул – разговор, кажется, иссяк сам собой.


Атос налил в бокал новую порцию вина – у Портоса и Рене бокалы были еще полны, и посмотрел на Рене. Тот встретил его взгляд чуть настороженно, но спокойно.
-- Итак, юноша, как вы думаете, что сегодня произошло?
Настороженность в темных глазах сменилась недоумением.
---- Я убил человека, который меня оскорбил, вот и все. Вы считаете, я был не в своем праве, сударь? Я год ждал этого момента, и теперь наконец-то могу поставить крест на всей истории и вернуться к занятиям.
Портос недоверчиво покрутил головой.
-- Итак, вы считаете, что все окончено?— все же уточнил Атос.—И вы можете сейчас вернуться домой?
Рене чуть покраснел.
-- Ну, домой наверное не получится—в семинарии очень строгий режим. Но я найду, где мне переночевать. Право же, я очень благодарен вам за то, что вы меня укрыли от патруля—ведь нарушение эдикта это не шутка, но сейчас позвольте откланяться. Поздно.
Портос замер с раскрытым ртом. Атос собой владел лучше, хотя такие чувства он испытывал лишь однажды в жизни– на экзамене по древнегреческому, когда Антуан де Ланвиль, раскрыв учебник, удивленно воскликнул «Ой, какие буковки!»…
Но делать было нечего, оставалось выяснять, все ли так плохо, как ему кажется или может быть еще хуже?
-- Еще один вопрос, сударь. На прощание. Кто-нибудь знал, что вы вызвали на дуэль де Нантейля?
Рене опять покраснел и опустил глаза.
-- Видите ли, вызова как такового не было… Мы просто ушли вместе. Правда… -- с легкой заминкой добавил он,-- перед уходом он обещал дамам, что вернется, как только убьет меня.
-- Браво!—зааплодировал Атос, начинаюший, кажется, постепенно терять голову. — Дамы… что за дамы? Ваши родственницы, или любовницы, я надеюсь?
При упоминании о любовницах Рене покраснел особенно сильно и снова уставился в пол.
-- Нет,-- сдавленно произнес он.— Просто посетительницы салона.
-- Разумеется, вы еще и стихи пишете…
-- Я не понимаю цели и смысла ваших вопросов, сударь. И уж тем более не вижу повода отвечать на них. Позвольте мне откланяться.
-- Не позволю,-- отрезал Атос.—Сядьте в кресло и выслушайте меня.
Сказано это было не так, что бы резко или повелительно, но однако Рене послушно опустился в кресло, сам немало этому удивившись.
-- Я, кажется, тоже ничего не понимаю,-- встрял в разговор Портос.—А когда я чего то не понимаю, значит мне не надобно этого понимать. То есть, я пошел домой, а вы сами разбирайтесь, Атос, в вас я уверен.
-- Портос, друг мой, -- вздохнул Атос.— Я прошу вас остаться. Потому как нашего юного гостя я, признаться, слегка побаиваюсь. Люди, не думающие о последствиях, меня всегда пугали. Ложитесь на кровать, в кресле вам все равно неудобно, только не забывайте, что мне тоже необходимо место. И оставьте подушку для Рене.
Портос кивнул и прошел в спальню.
-- Но что все это значит?— спросил не столько разгневанный, сколько обеспокоенный Рене.
Атос вздохнул и достал новую бутылку вина.
-- Это значит, юноша, что вы ввязались в историю с неприятным концом. Да-да-да, я имею в виду вашу дуэль с другом и родственником кардинала. Вы знали кто он, когда вызывали его?
Рене молчал. Долго молчал. Полыхающий на щеках румянец сменился матовой бледностью и эта бледность опять что-то напомнила Атосу.

-- Нет. Я знал, что он меня оскорбил, знал, как его зовут и где его можно найти. Все остальное меня не касалось. Вы думаете, меня будут искать?— Видно от потрясения в его речи пробился легкий певучий говор жителей юга—лангедокцев или провансальцев.
-- Я уверен, что вас схватят едва вы выйдете на улицу— вы сами сделали все для этого. Целая Франция боится хоть пальцем тронуть любого из кардинальских клевретов, а вы спокойно убиваете одного из друзей герцога, да и еще всех об этом извещаете. Учитывая, кто сейчас правит страной, лучше бы вы убили Гастона Орлеанского, ей-богу. У вас есть заступники? Связи? Родственники, достаточно высокопоставленные?
-- Мой отец был в свите короля.
--Был?
-- Да, но он убит при осаде Арраса. Король его очень любил.
-- Уже кое-что, но слишком мало. Кто ваши остальные родственники?
-- Я не поддерживаю отношений со своей семьей. Уже очень давно.
-- Вы с ними, или они с вами?
Рене выпрямился, глянул почти надменно.
-- Я с ними,-- отчеканил он.
-- Прелестно.
По всей видимости гол как сокол и можно сказать, безроден. Знай Гастон де Нантейль от чьей руки ему предстоит пасть, он бы удавился, ей-богу. Но что ж делать-то, бог мой?
Атос повторил это вслух—от полной безысходности.
Рене прикусил губу. И решительно поднялся.
-- Мне остается только поблагодарить вас за участие в моей судьбе. Я не могу навлекать на вас опасность. Прощайте и поблагодарите от моего имени господина Портоса.
-- Никакой опасности мы не подвергаемся. Во-первых, никто не знает, что вы у меня, во вторых, люди кардинала сюда так просто не войдут. А вы останетесь здесь до тех пор, пока мы не решим, что делать.
-- Вы хотите помочь мне? Но почему?
-- Тому есть как минимум две причины. Во-первых, де Нантейля должен был убить я. Вы поставили меня в дурацкое положение, моя честь задета и я должен как-то исправить ситуацию. Иначе я просто перестану себя уважать. Второе-- в наше время, юноша, приходится выбирать—либо ты служишь королю, либо кардиналу. А я—королевский мушкетер. Поэтому постараюсь сделать что-либо для вас.
Рене смотрел пристально и молчал. Долго молчал, словно обдумывая что-то.
-- Я верно вас понял? Вы хотите помочь мне, человеку, которого даже не знаете? Я не ошибся?
-- Не ошиблись.—Атос налил себе новую порцию вина. Судя по всему, новому знакомому в жизни пришлось нелегко, иначе с чего бы ему так радостно заблестеть глазами и неуверенно заулыбаться.
-- Я знаю о вас достаточно,-- мягко сказал Атос.— Достаточно, что бы понять, с кем имею дело. И Портос тоже понял, будьте уверены.
Рене, опустившийся было в кресло, снова встал.
-- Сударь, клянусь вам, даже если вы не сможете мне ничем помочь, я сохраню в памяти и вашу доброту и ваше благородство, до самого последнего момента своей жизни. И в смертный час тоже.
… Рене сдержал слово. Через много-много десятков лет умирающий генерал великого Ордена в числе прочих завещаний указал каждый месяц служить поминальные мессы по рабам божьим Шарлю и Исааку и выстроить часовню—святого Этьена….
Однако до смертного часа им было очень далеко, утро было намного ближе, на что и указал Гримо, притащивший гостю одеяло и подушку.


Рене, поверивший в благополучный теперь исход своей судьбы, заснул сразу. Атос, понявший, что ситуация безвыходная, не смог заснуть почти до зари. Бессоннице немало способствовало стремление Портоса занять всю кровать целиком.
-- Черт бы вас побрал, -- разозлившись произнес в конце концов Атос.—Портос, друг мой, утро, пора вставать.
-- Сейчас, матушка,-- сонным басом отозвался Портос.—Сейчас.
И в самом деле, через пять минут он встал, прихватил шпагу и куда-то отправился. Но Атос уже не обратил на это внимания—он внезапно понял, кого же ему напоминает Рене.
… Этьен опаздывал. Жутко опаздывал и жутко из-за этого нервничал. Поэтому он почти бежал по безлюдным коридорам Лувра—той его, почти безлюдной днем части, где проживали придворные. Бежать, конечно, юному дворянину было непристойно, но, с другой стороны, составители этикета явно никогда не сталкивались ни с разъяренной Изабо, ни тем паче с графом де Ла Фер, который более всего на свете не любил ждать.
Поэтому Этьен несся с завидной скоростью, изящно увиливая от встречавшихся на пути фонтанов и вазонов. Он был почти у цели, когда в конце коридора заметил двух дам и резко снизил темп. Матушка беседовала с какой-то приятельницей, значит, отец еще не приехал, и было время отдышаться, спокойным неторопливым шагом подойти к ним и вежливо поздороваться.
Он всегда ходил тихо, как бы скользя, и поэтому дамы его приближения не услышали и продолжали беседовать. Этьен же, считая себя заметной фигурой, не стал специально напоминать о своем приближении.
-- Это жестоко,-- заметила Изабо, поигрывая веером— это очень жестоко по отношению к неповинному ребенку. Но почему вы не вступились за сына?
-- Я ничего не могла поделать,-- вздохнула ее собеседница, доставая платочек.— Теперь сижу и жду, когда же мой Рене отправится в семинарию. Как это страшно, знали бы вы…
-- Но ведь невозможно совершенно лишить своего сына наследства? Хоть что-то ему должно было достаться?
-- Да. Маленькая жалкая деревушка на севере провинции. Двадцать домов. Но довольно о грустном. Как ваши дети, Изабо?
-- Благодарю вас, Анна. Здоровы.
-- Ведь у вас тоже сын?
-- Да. И пасынок.
Изабо обернулась весьма вовремя, что бы увидеть подошедшего Этьена.
-- А, вот и мой сын,-- рассмеялась она. – Поприветствуйте маркизу, виконт.
Этьен глянул на даму и оторопел.
Никогда еще он не видел глаз такой яркой, пронзительной синевы, такого причудливого разреза, уголки которых были чуть приподняты к вискам, такой снежно-белой кожи и пронзительно-черных волос, резко контрастирующих с белизной кожи.
Этьен склонился к ее руке, произнес заученные слова приветствия, благодаря Бога за то, что Он даровал ему такую прекрасную память и умение держать себя в руках, ибо красота маркизы была ошеломительна и поистине совершенна. При дворе Марии Медичи не было, не могло быть некрасивых женщин, как не могло быть калечных или увечных, ее придворные дамы представляли собой на редкость полную картину всех типов женской красоты – от смуглой Лаурисии де Кастельро до похожей на новорожденного ангела Анны дю Диспануа. Но подобной маркизе среди них не было. Этьен отошел, не поднимая головы, боясь сказать лишнее слово или сделать что-то не так.
На плечо легла рука матери и он с облегчением повернулся к ней.
-- Подождите в моей комнате. Скоро приедет отец и мы все вместе поедем в гости.
-- Надо же, какое совпадение,-- проговорила маркиза. – Ваш сын тоже младший и тоже удивительно похож на вас, так же как и мой Рене на меня. И тоже обещает вырасти красавцем.
-- Для мужчин красота не столь важна как для нас— улыбнулась Изабо, легонько подталкивая сына к дверям комнаты. Продолжения разговора Этьен не услышал.

Вернувшийся Портос, так и не проснувшись, рухнул на кровать. Атос встал, посмотрел на часы и начал собираться – было уже почти пять утра.