Мемуары Гримо
Господин очень немногословно дал понять, что еще одна такая выходка, как последнее хлопанье дверью, и он меня разжалует. Я хотел было высказать мысль, что жалованья я еще вообще не получал ни разу и даже не полраза, но потом все-таки высчитал, что есть мне хочется больше, чем разговаривать, поэтому просто молча кивнул. Господин заметил, что я молодец и схватываю все на лету, и что если так пойдет дальше, то из меня явно будет толк. После чего дал мне полпистоля (когда у людей есть совесть, это сразу видно, я всегда это говорил!) и сказал, что до утра я свободен, с условием, что утром ему будет подан завтрак.
Я отправился в ближайший кабак и встретил там Мушкетона. Поскольку наши господа подружились между собой, мы решили тоже это попробовать, тем более что Мушкетон, кажется, был славным малым. Только имя у него было длинноватое. Мустон подошло бы ему гораздо больше.
Мушкетон после второго стакана анжуйского сразу принялся жаловаться на своего хозяина—болтает без умолку, аж голова раскалывается. Я пожаловался на то, что мой хозяин, хоть и немногословен, мне и вовсе запретил болтать. Мушкетон предложил поменяться, на что я заметил, что я своего господина не променяю ни на кого на свете до самой смерти. Мушкетон вздохнул и сказал, что он тоже. После этого Мушкетон (тьфу, ну и имечко, прости меня, господи) предложил подложить какую-нибудь свинью слугам гвардейцев его высокопреосвященства. Он заметил, что поскольку его господин уже мушкетер, а мой господин обязательно им станет, для нас это должно быть святым занятием. Я рассудил, что развлечением это, пожалуй, было бы неплохим, но мой господин еще не настолько хорошо меня знает, чтобы вытащить из неприятной истории. Как-нибудь в другой раз. После этого Мушке... тьфу ты, пропасть! Нет уж, вы как хотите, а я так себе сломаю в конце концов язык! Правда, с моим хозяином это, похоже, итак совершенно излишняя часть тела, но с остальными людьми-то мне никто пока разговаривать не запретил! Так что как желаете, а я стану называть моего нового товарища Мустоном, хотя бы про себя... На этом месте Мустон окончательно разоткровенничался и пожаловался, что раньше его звали Бонифацием (вот уж повезло человеку с именами, так повезло!) но что господину это не совсем понравилось... Из чего мы сделали вывод, что оба наших господина со странностями, но от этого мы их меньше любить не станем.
Я заплатил за Мустона, поскольку до счастливого дня, когда его господину должны были вручить жалованье, оставалась еще неделя, а ему еще надо было как-то кормить и себя, и Мустона, а судя по всему, господин Портос был не дурак поесть и выпить, а он в свою очередь пообещал заплатить за меня в следующий раз. Таким образом мы приняли молчаливое согласие помогать друг другу в трудных ситуациях, финансовых и прочих. В том числе, Мустон тут же предложил, что если мне надо просто поговорить после трудового рабочего дня, я могу прийти к нему в любое время суток, даже если он будет спать. Я же сразу заметил, что он славный малый. Я предложил ему тоже самое, только в отношении помолчать—словом, мы расстались, чрезвычайно довольные друг другом, дав так же слово обязательно насолить слугам гвардейцев.
Господин явился в мушкетерском плаще. Красавец, ничего не скажешь. Девушки на него так и заглядываются. Особенно одна, хозяйка гостиницы. Чуть шею себе не свернула, высматривая его из окна. Вот дура. Господина ей не видать, как своих ушей. Во первых, сразу видно, господин на самом деле из знатного рода. Во вторых, женщины его видимо пока не интересуют—я так полагаю, что если бы он захотел, выбрал бы какую-нибудь герцогиню, не меньше. Чего не скажешь о господине Портосе—хотя он больше воображает о себе и своих любовных похождениях, чем это есть на самом деле. Уж Бонифацию-то это точно известно. Поскольку, как было замечено раньше, господин Портос ну очень любит поболтать. А господин Атос больше послушать. Так что друг друга они просто идеально дополняют. Им бы еще кого-нибудь третьего, который бы писал стихи. Стихи, кстати, можно продавать, за деньги, которые, как известно, лишними никогда не бывают...
У меня, похоже, пророческий дар...
Господа сидят на бобах. И с чего я решил, что у мушкетеров всегда должны быть деньги? У господ, правда, славная традиция—сначала угощает всех тот, у кого деньги есть, затем наоборот. Но в данной момент денег нет ни у того, ни у другого...
Ну и толку от этого услужения? Разве что крыша над головой. Впрочем, в нашем положении это уже тоже немало.
Мы с Бонифацием вышли на промысел. Авось, господь подскажет на свежем воздухе, чем поживиться. Поскольку слуг господ гвардейцев в ближайшей округе пока не наблюдалось, да и что, собственно, с ними делать, тоже пока не совсем ясно, надо было срочно что-то придумывать, ибо господин Портос наказал Мустону не возвращаться домой без еды. Оно и немудрено—одним вином господина Атоса, которое обычно не переводилось у него даже в самые трудные минуты, особо сыт не будешь... И тут я обнаружил в кармане четыре су. Это явно было божьим провидением, поскольку я никак не мог вспомнить, откуда они там взялись. На четыре су мало чего можно позволить, но хотя бы буханку хлеба... правда, господин Портос съест большую часть, но господин Атос на многое и не претендует...
И тут Мустон заметил невысокого господина с небольшой лысинкой и животиком, который нес корзинку с пирожками. Пирожки явно были с рыбой, поскольку запах от них шел, прямо как из семинарии, когда там в столовой рыбный день.
--Как ты думаешь, Гримо, сколько может стоить один такой пирожок?—опередил мой вопрос Бонифаций, глотая слюни.
--Такому пирожку цена минимум четыре су в базарный день,--ответил я после некоторого раздумья.
--Давай поймаем того чудака, побьем и отберем пирожки,--предложил Мустон.—От меня он точно не убежит...
--Нет, Мушкетон, нет, лично я бить никого не собираюсь и тебе не советую.
--Но что же тогда делать?
--Попробую уговорить его продать по пирожку за су.
--Но ведь это грабеж!
--Это лучше, чем то, что ты предлагаешь. В общем, слушай и запоминай, как я буду его убеждать.
Однако убеждать долго не пришлось. Стоило мне рассказать толстячку, что наши господа—самые храбрые в мире мушкетеры его величества, и что оставить их голодными означало бы взять- грех на душу, как он стал слушать меня с величайшим вниманием. Оказалось, что его господин—бывший семинарист, а пирожки с рыбой в самом деле именно оттуда,--который приехал в Париж всего два дня назад, попал в очень скверную историю, о которой рассказывать он не может, так как подробности ему в любом случае неизвестны, но что господин сам собирается в мушкетерский полк, и какая это удача, что именно мы ему встретились, поскольку господа дворяне и должны помогать друг другу... Так может мы согласимся познакомить его господина с нашими господами?
--Только за пирожки!—тут же вставил Бонифаций на всякий случай.
--Помилуйте, господа,--вскричал толстячок, которого, кстати, звали Базеном.—Помилуйте, да у нас же рыба только по средам, а по всем остальным дням у нас нормальная человеческая пища... это, конечно, пока у моего господина не кончаться кое-какие сбережения, которые он привез с собой из дома, но к тому времени он ведь уже станет мушкетером, как ваши господа, не так ли?
Бонифаций многозначительно хмыкнул—это должно было означать, что если господина Портоса хорошенько накормить, даже пирожками с рыбой, то мушкетерство неизвестному господину точно будет обеспеченно. (Это не к тому, разумеется, что сам господин Портос это мушкетерство обеспечит, а к тому, что он непременно сделает все возможное и невозможное, что только от него зависит, чтобы помочь их новому товарищу).
В том, что господа поладят, а уже не то что не сомневался, а даже просто не на секунду не задумывался об обратном исходе. Поскольку господ стало трое, мы с Мушкетоном тоже приняли Базена в наше общество. Тем более что от двух моих приятелей была явная польза: Базен умел находить провиант, Бонифаций умел его приготовить, моя же роль теперь заключалась лишь в накрывании стола. Поскольку господа стали называться «Трое неразлучных», нам это пришлось по душе и мы стали называть себя так же. Ну просто не жизнь настала, а идиллия...