Тайный дневник Базена часть 7

[morsten]

10 июля 16.. года

Не день, а вавилонское столпотворение. Не могу вспомнить нужную латинскую цитату. По такой жаре и после стольких потрясений латынь совершенно не идет на ум.
Утром я опрокинул в суп из раков солонку. Пришлось все выкидывать. Даже соседская собака есть не стала. Зря. Я эту тварь, которая вечно воет по ночам, давно хочу придушить. У меня, как и у моего господина, очень чуткий сон. Мы от этих жутких звуков просыпаемся и долго не можем уснуть снова. Мне в моем возрасте не полезно прерывать глубокий сон.
Снова сходил в лавку, выбрал десять раков покрупнее. Марнских не было, пришлось брать что есть. Хозяйка заупрямилась и цену ни скинула. Почему я не могу торговаться с ней? Со всеми остальными получается, Мушкетон уверяет, что я торгуюсь как дьявол и могу скинуть цену чуть не вдвое. Это правда. Часто у меня получается. Только не с этой торговкой. Почему я не взял вчера сразу три десятка? Те, что были в супе, который я погубил, выглядели прилично. Сегодняшние не в пример мельче. И по той же цене.
Господин встал поздно. Жаловался на головную боль. Попросил приготовить ему ванну с морской солью и розмариновую воду.
Я обнаружил, что в доме есть всего ведро воды. Пришлось бежать и искать самому водоношу. У насоса страшная очередь, к тому же вода течет гнилая и вонючая. Водоноша запросил втрое дороже обычного. Заплатил.
Плеснул себе на ногу кипятком. Теперь нога распухла и ноет. Хожу с трудом. Но это еще не все неприятности.
У господина порвался его любимый воротник. Отдал в починку, заплатил деньги. Отойдя от лавки шагов на сто, обнаружил, что у меня срезали кошелек. Хорошо, что позарились на тот, что выглядит богаче с виду. На самом деле там была одна мелочь.
Днем явился чей-то слуга без ливреи, принес записку. Я не стал будить господина сразу. Нужно было готовить обед и прибираться.
Господин второй раз поднялся около пяти вечера, когда к нам зашел господин Атос. И тут было не до записки. Господин терпеть не может, когда им с господином Атосом мешают разговаривать. Они проговорили часа два, после чего господин Атос ушел.
Я забыл совсем про эту записку. Она у меня сама из кармана вывалилась. Господин поднял ее, посмотрел на печать – и аж в лице переменился.
Вот тут я дождался того, чего давно опасался. Он дал мне пощечину. Да какую! У меня до сих пор щека горит и звенит в ушах. Ничего не сказал. Но я еще никогда не видел, чтобы у него так гневно сверкали глаза. Оттолкнул меня, ушел в спальню. Переоделся сам. У него, похоже, мигом прошла вся головная боль.
Сказал ждать его через три часа. И чтобы все было в порядке. И еда была.
Я одного не пойму: зачем он в такой жаркий вечер вырядился в длинный плащ и широкополую шляпу? Какой в этом смысл?
Прошло два часа.
Только бы второй раз за день не опрокинуть куда-то соль. Я сам этого не вынесу.

11 июля 16.. года

Мой личный капитал увеличился разом на сто пистолей. Пятьдесят дала наша благодетельница, пятьдесят – господин Арамис.
Господин Арамис сияет как начищенный золотой. Кроток как ангел. Попросил у меня прощения за вчерашнюю несдержанность.
Сегодня у меня голова болит. Тоже нужно растереть виски розмарином. Если не поможет, применю ароматический уксус. Я понемногу у господина из бутылочки отливал, и теперь у меня есть свой запас.
Господин Арамис и благодетельница приехали вчера ближе к полуночи. Благодетельница была сначала как будто чем-то взволнованна. Господин ее успокаивал, и через некоторое время они даже начали весело смеяться над своими приключениями. Я мало что понял, поскольку не подслушивал. Но из того, что слышал, уяснил, что приключение было. Вроде как господина моего приняли за другого дворянина, появление которого нежелательно в Париже, и хотели арестовать. Но господин сделал так, что его тут же, на месте опознали, и при этом не обратили внимание на даму. Нашей даме внимание слуг кардинала вовсе ни к чему. Она приехала на несколько дней, инкогнито, как всегда.
Я им прислуживал за ужином. Они все больше молчали и смотрели друг на друга. Ну, еще руки пожимали. Господин Арамис переместился так, чтобы сидеть с госпожой де Шеврез на одной половине стола.
Герцогиня сказала мне, что я хорошо выгляжу. Изволила шутить постоянно. И даже поцеловала меня в лоб. Господин сказал, что будет ревновать. Тогда она и его поцеловала. Сначала в лоб, как меня. Затем – в глаза. А уж дальше я смотреть не стал и ушел. Только когда вернулся забрать остатки тарелок, то увидел, что в столовой никого нет.
На эту ночь вовсе из дома уйду, чтобы ничего не слышать. Думаю, что эта ночь будет точь- в- точь как прошлая.
Они и за завтраком смотрели друг на друга такими глазами, что я просто неудобно себя чувствую.
Господин послал меня к господину де Тревилю. Ему нужно было в караул заступать, а он сказался нездоровым.
Он и вправду нездоров. Еще бы. После такого-то…
А она – как майская роза. И опять по дому в одном тонком пеньюаре ходит. Стыд какой. Так бы и смотрел не отрываясь!






13 июля 16.. года

Господин подменил господина Атоса. На два караула подряд.
Ему полезно. Он точно с ума сошел. Подарил мне целый кошелек и свой перстень.
Мне стыдно в этом признаваться, но я взял. Счастливые люди глупеют на глазах. Если бы я не взял подарок господина, то очень обидел бы его. Деньги оставлю себе, а перстень осторожно верну на место. Все равно мне такие вещи носить не положено. Там один камень около семисот пистолей стоить может, да еще золота сколько. Мне этот перстень разве что на мизинец влезет.
Нет, и на мизинец не налезает. У господина Арамиса пальцы совсем тонкие.
Прячусь у себя. А вдруг этой сумасбродной придет в голову, что неплохо бы совратить и меня? Я уж ей и так завтрак в постель подал, как велел сделать господин, когда уходил к г-ну де Тревилю. Все как положено. Если господин Арамис думает, что я дамам подносы с едой в постель не носил, то он ошибается. Может, таким высокородным и не носил.
Но тут был грех. Она спала. Или притворялась, что спит. Я кашлянул несколько раз, чтобы она проснулась. Лучше бы просто поднос поставил на столик. Проснулась бы – поела.
А тут она потянулась, открыла глаза и смотрит на меня. И ямочки у нее на щеках почти как у деревенской девушки. Румяная такая. Глаза большущие, голубого цвета. Ресницы как шелк. Зубки ровные. Голос такой… хрипловатый немного. Поблагодарила, и тут же руку за кусочком курицы протянула. Попросила вина ей налить. Мне велено ее слушаться. Я уж и так в потолок смотрю и молитву шепчу. Она смеется. «Я тебе нравлюсь, Базен? Скажи честно – я красивая?».
Ну что делать человеку вроде меня, когда о таком спрашивают? Она еще и привстала. Волосы распущены. Роскошные у нее волосы. Лучше, чем у ее величества. А плечи какие. Просто мрамор. И все, что ниже, тоже хорошо. Главное, она сидит голая по пояс и даже не стесняется. Наоборот, поправила волосы так, чтобы я ее грудь получше рассмотрел.
Грех мой, тяжкий грех! Я что, не человек?
Конечно, я уставился на нее.
«Красивая, - говорю. – Очень красивая!».
Она зевнула и попросила приготовить ей ванну.
Ну, я приготовил.
Помогать кому? Воду там лить, полотенце подать. Тапочки опять же, чтобы ногами на пол не ступала.
Ступни ног у нее маленькие и пухлые. Прожилочки чуть просвечивают. Кожа просто шелковая. Страх сказать, какая у нее кожа.
Я уж старался как мог. Она похвалила. Сказала, что я справился лучше, чем ее камеристка.
Вот. Теперь она переоделась в мужское платье и ушла куда-то. Велела господину ничего не говорить. Я лужи с пола чуть не два часа подтирал. Оказывается, столько воды напрасно на пол вылилось. Откуда бы? Я же аккуратно.
Ох, и красивая она… А в мужском платье словно мальчик молоденький. Миловидный такой паж. В пажа и переоделась. Росточком она немного поменьше господина. Обещала через два часа вернуться.
Я боюсь из дома выйти, вдруг вернется? Но как вернется, сразу же пойду в Собор Богоматери. Нужно заказать десяток месс. И исповедоваться. Конечно, имени не назову. Просто скажу, что любовался на нагую обольстительницу и имел плотское вожделение.
Пожалуй, схожу еще к мадам Жаснейри. Она давно приглашает. А я не железный, между прочим. У меня тоже сердце есть. И я мужчина в возрасте, но еще мужчина.




14 июля 16.. года

Пришел Гримо. С синяками. Долго вздыхал. Сказал, что господин Атос вчера опять был пьян зверски. Гримо принес ему не то вино, которое хотел господин Атос.
Гримо – слуга из хорошего дома. Он даже при мне не позволяет осуждать своего господина. На то он и господин.
Гримо и сам похмельный. Как они с господином Атосом друг друга не поубивали? Гримо говорит, что уже на следующей неделе господину Атосу станет лучше.
Когда господин Атос трезвый, ему цены нет.
Но я своего бедного господина не брошу ни за что на свете. Хотя сегодня с утра мадам Жаснейри предложила бросить службу и жениться на ней. Немедленно. Мы очень мило провели время. Только не буду я говорить ей, что всю ночь думал о мадам де Шеврез и ее прелестях. У мадам Жаснейри они куда более зрелые, хотя не менее впечатляют.
Господин думает, как бы избежать ночного караула.
Почему именно ночного? Они с герцогиней перепутали все часы. Они и днем как голубки милуются. Вот сейчас я не могу в столовую зайти, чтобы забрать посуду. Спальни им мало!
Эта прелестница совсем свела господина с ума. Он ей пальчики на ногах целует и сочиняет сонеты. А ей нравится. Она называет его «милым» и «дорогим».
Мне одно не дает покоя: зачем она попросила его пойти в караул не ночью, а днем. Завтра днем. И идти по случаю жаркой погоды не в форме, а просто в камзоле? В том, что она ему в подарок привезла?
Он, конечно, уже согласился. Он на все ее просьбы согласен заранее.
Мне его жаль. Сейчас он вне себя от счастья, весь светится и целует ей пальчики. Но что будет, когда она уедет? А я же вижу, что у нее на уме что-то есть. Я в нее не влюблен. Я всегда ожидаю от женщин подвоха. Когда женщина изображает без памяти влюбленную, она всего лишь желает что-то от вас получить. Женщинам доверять никогда нельзя. Женщина создана на погибель миром.
Что госпожа де Шеврез желает получить от моего бедного господина, когда он действительно беден? То, что он может ей дать, она и так получает.
Пытаюсь думать. Если надумаю, попробую защитить господина Арамиса. Это вполне в моих силах.

17 июля 16.. года

Пишу потому, что все плохо. Все просто отвратительно.
Пришел Планше. Позвал господина Арамиса в «Сосновую шишку» по просьбе своего господина. Господин Арамис поцеловал госпожу герцогиню и убежал. Сказал, что скоро вернется.
Госпожа герцогиня затем сказала, что ждет гостя. Или гостью. Я не препятствовал ей.
С гостем она разговаривала, не выходя из дома. Через окно в столовой. Гость к нам даже не заходил. После чего герцогиня быстро переоделась в мужское платье, подхватила свой сундучок и была такова. Со мной она едва попрощалась. Ни записки, ни словесного пояснения. Я пребывал в недоумении.
Затем появился Планше. Он сказал, что арестовали господина Атоса.
Вместо господина д`Артаньяна.
Час назад, уже за полночь, вернулся господин.
Мой бедный господин.
Он сидит в столовой, смотрит на бокал, из которого пила ОНА, и лицо у него…
Я не знаю, что делать.
Бедный, бедный господин Арамис. По-моему, стоит напоить его. В целях безопасности. Иначе он наложит на себя руки.
Вот что. Нужно внушить ему надежду на то, что она ему напишет.




19 июля 16.. года

Никаких новостей. Некоторым утешением могу считать то, что господин не собирается сводить счеты с жизнью. Он даже сегодня пошел в караул.
Я размышляю над тем, может ли женщина иметь такое влияние на меня. Прихожу к выводу, что у меня всегда рассудок на порядок выше сердечных слабостей. Это спасает меня от разочарований. Правда, однажды, очень давно, я был влюблен. Как мне кажется, это действительно была любовь. Но я уже не помню подробностей.
Попытался поговорить с господином. К моему удивлению, он меня выслушал. Боюсь, что говорил я несколько сумбурно, потому что испытывал необычайное для меня возбуждение чувств. Стараюсь избегать таких бурных разговоров, потому что они очень болезненны для меня. Я человек тихий и спокойный.
Вряд ли господин послушается моих советов. Он, в отличие от меня, излишне эмоционален. Он и сейчас только поблагодарил меня за добрые слова и желание утешить его в горе. Он все равно сделает по-своему. Успокаиваю себя тем, что отрицательный результат - тоже результат. Мушкетон любит повторять, что когда-нибудь количество переходит в качество. Чем больше я буду говорить господину, что житье в монастыре надежно спасает от всех мирских потрясений, тем выше вероятность, что господин примет духовный сан.
Но господин все-таки пошел в караул.
Я только сейчас понял, что служу настоящему мужчине. До сегодняшнего дня я полагал, что моя главная задача – опекать господина Арамиса. Он никак не проявлял свой характер. Я не мог понять, что он делает в мушкетерском полку. Так же, как не понимаю, что там делает господин Атос, которому самое место в министрах.
Я не отрицаю, что мне присуща разумная осторожность. Это не трусость, это всего лишь желание избежать опасности. Господин Арамис этим качеством совсем не обладает. Наоборот, он постоянно рвется в бой и находит поводы для ссор. Мне страшно представить, сколько душ он погубил за то время, что держит в руках шпагу.
Но речь не об этом. Настоящее мужество не противоречит осторожности и не имеет ничего общего с ростом и телосложением.
Попытаюсь выразить свою мысль более ясно. Настоящий мужчина, в отличие от женщины, никогда не покажет свой страх посторонним. Господин Арамис может влепить пощечину мне, открыть душу перед господином Атосом. Он может три часа сидеть неподвижно или швырять свои вещи куда попало в припадке ярости. Это вижу только я или никто не видит.
На караул он ушел бледный, но спокойный. Я уверен, что он никому ничего не скажет. Даже господину Атосу.

25 июля 16.. года

Ужас.
До чего мы дожили. У нас был обыск. Я сказал об этом только господину. Впрочем, господин и сам все видел. На счастье, когда пришли трое господ в черном, господина Арамиса дома не было.
Я же хвалю себя за предусмотрительность. Я сам, лично, собрал все улики. Я перерыл все шкатулки господина Арамиса. К счастью, их не так много. Я убрал с глаз долой его самую ценную шкатулку. Убрал книги, которые ему подарила наша благодетельница. Все сгреб в дорожный чемодан и попросил мадам Жаснейри немного присмотреть за этим. Я заранее продумал, что говорить судейским. Потому встретил их почти спокойно. Я удивляюсь сам себе. Да, я не стал отрицать, что у нас жила женщина. Кто она – я не знаю, господин Арамис представил мне ее как дальнюю родственницу.
Я решил, что буду врать и под присягой, если это поможет господину. Но пока присяги с меня никто не требовал.
Сейчас господин взял отпуск. Г-н де Тревиль дал ему пять дней. Для всех говорю, что господин Арамис уехал в Руан по семейным делам. Куда он в действительности поехал, не знаю. Полагаю, что не в Тур. В Тур его не пустит хотя бы оскорбленная гордость. Он решил, что его возлюбленная его бросила ради другого мужчины. Я же уверен, что во всей этой истории если и есть любовь, то чужая.
Господину я сказал правду. Про отсутствие мадам де Шеврез в то время, что он сам не был дома. Про то, что она уходила в мужском платье. Про то, что в карете, в которой она уехала от нас, я разглядел мужской силуэт. Про форму ничего не сказал. Достаточно и того, что господин сам не свой. Мушкетерский плащ на следующий же день принес слуга без ливреи.
Все это плохо закончится. Если это не любовь, то политика. От политики в наше время лучше держаться подальше. Иначе окажешься или в тюрьме, или на эшафоте.
Планше говорит, что их квартирного хозяина, отставного галантерейщика, сутки продержали в Бастилии.







27 июля 16.. года

Я не люблю давать пустые обещания. Я лучше вовсе ничего обещать не буду.
Господин Портос попросил меня одолжить ему двадцать пистолей. Я не хочу давать ему денег в долг. Даже под проценты. Потому что не увижу ни своих денег, ни процентов. Господин Портос обладает многими добродетелями, но обязательность в их число не входит.
Вот. Пусть господин Портос просит денег у Мушкетона. Мушкетон вдвое, если не втрое богаче, чем я.
Сегодня решил отдохнуть. Господин Арамис еще не вернулся. Стало быть, не нужно и прибираться. Того порядка, что мы с господином Арамисом навели после обыска, вполне достаточно. Господин Арамис, как я уже не раз замечал, требователен к своему внешнему виду, но не придирается к порядку в комнатах.
У мадам Жаснейри заплаканные глаза. Когда она отдавала мне шкатулку, то всхлипывала. Я не могу спросить прямо, что произошло.
Да, я слишком робок в отношениях с женщинами.
Я боюсь их.
Думаю, что это разумная осторожность.
Нашел хороший способ, как выгнать от нас Мушкетона, если он засиделся. Все очень просто. Я начинаю заниматься делами и изображаю, что мне очень нужно тщательно все сделать. Некоторое время Мушкетон пытается меня отвлекать, но я проявляю характер и не отвлекаюсь. Тогда он скучнеет и уходит. А я достаю бутылочку вина, бисквиты и с удовольствием начинаю отдыхать.
Хотя я люблю рассказы Мушкетона. Он так интересно рассказывает про висельников, про старые кладбища, про то, как его папаша отправлял на тот свет гугенотов. Это мрачновато, но вполне мне по вкусу.
Планше все больше рассказывает про свою Пикардию. Еще я заметил, что он страшный лакомка. Они с Мушкетоном на днях купили вскладчину изюму, и съели весь кулек еще прежде, чем мы дошли от площади Сен-Сюльпис до дома господина Портоса. Какая неразумная трата хорошего продукта!

30 июля 16.. года

Разразилась страшная гроза. Я молился, чтобы молния не ударила в наш дом и не было пожара.
Приехал господин Арамис. Как раз в самый ливень. Одежда у него до сих пор не просохла, хотя я старался. Даже растопил камин.
Господин все еще спит. Или просто лежит с закрытыми глазами. Он очень изменился за то время, что я его не видел. Не могу найти слов, чтобы описать эти изменения, но они очевидны.
Пока его не было, я анализировал свои мысли по поводу его отношения к мадам де Шеврез. Если знаешь причину болезни, можно вылечиться. Так вот, я сравнил, что было, когда я поступал к господину Арамису на службу, и что я вижу сейчас. Увы, мой бедный господин действительно глубоко любит эту вертихвостку. Что-то подсказывает мне, что это надолго. Может быть, до конца жизни.
Женские чувства я анализировать не могу по причине того, что я не женщина. Слава Пресвятой Деве, что я не женщина! Я бы и дня не прожил, если бы был женщиной!


1 августа 16.. года

Выхожу из нашего с Мушкетоном дела. Я оценил свой доход в последние три месяца и пришел к выводу, что мой капитал можно разместить в более выгодном месте. К тому же нехорошо иметь дела только с одним компаньоном.
Буду подыскивать более удачливого компаньона. Мушкетон может быть нечист на руку и несправедливо распределяет доходы. Действует он, но советы даю я. Советы, по моему мнению, стоят дороже, чем умение что-то делать. Плохой совет приведет к краху. Хороший совет способен спаси дела.
Потому я высоко ценю господина Атоса, который никогда никому никаких советов не дает. Это очень мудро и предусмотрительно.
Пока я отдам свой капитал в надежное место. Затем просчитаю, кому бы его доверить так, чтобы он приносил хороший доход. Ведь у господина Арамиса то есть деньги, то их нет.
Нынешняя ситуация меня заботит еще и потому, что мы находимся в непонятном положении. Если благодетельница действительно бросила господина Арамиса, то придется освобождать квартиру и искать новое место жительства. Я уже успел изучить характер господина Арамиса и знаю, что он никогда не примет никаких милостей от женщины, к которой равнодушен. Он очень горд и знает себе цену. Если он решится на разрыв, то это будет раз, навсегда и окончательно. Несмотря на то обстоятельство, о котором я уже упоминал.
Увы, он ее действительно любит. Это крайне неприятно. С этим придется считаться.
Я совсем забыл про существование второй дамы. Может быть, это и напрасно. Нужно искать новый источник поступления денег. Возможно, она снимет нам новое жилье.



3 августа 16.. года

Ищу вторую прелестницу. Навожу справки у знакомых лакеев. Их у меня не так много. Но утешаю себя тем, что и знатных красавиц тоже немного. Если дама живет в Париже, то у нее наверняка есть служанки, у служанок есть другие знакомые служанки. Беда только в том, что я не умею разговаривать с женщинами. Я не раз думал, почему я испытываю робость по отношению к женщинам. Видимо, я их не понимаю. Они иначе устроены. С женщинами поди разберись. Иногда даже в пятилетней девице, которая еще и к причастию не допущена, можно разглядеть будущую стерву. По тому, как она обращается со своей нянькой, капризами и слезами добивается уступок от старших. Это ужасно.
Может быть, я еще и потому боюсь женщин, что ненавижу зависимость. Быть влюбленным и ухаживать – это столько душевных сил отнимает. А сколько денег пропадает зря.
Иногда общение с женщинами приятно. Я порой жалею, что отец не настоял на том, чтобы я женился. Таких мужчин, как я, можно вести сразу к алтарю, и не настаивать на том, чтобы я влюблялся и ухаживал. Все эти куртуазные ухищрения пугают меня. Хотя я ценю хорошо написанные стихи и тонкие отношения. Все же общество знатных господ, в кругу которых я вращаюсь вот уже пятнадцать лет, многому меня научило.
У меня был хороший наставник, старший лакей господина герцога де Ла Тремуйя. Я ушел оттуда потому, что дом Ла Темуйей – настоящий рассадник ереси. Там все гугеноты. Меня сторонились, я терпел притеснения за свою приверженность истинной вере.
Теперь, чтобы смыть с себя остатки ереси, я должен непременно получить благодать. Каким путем легче всего добиться благодати человеку незнатному вроде меня? Только путем личного покаяния, смирения и служения священнослужителю.
Нет, я решительно буду настаивать, чтобы господин принял сан. Момент самый подходящий.

5 августа 16… года

Господин ходил к мессе! Господин исповедовался и причастился! Сделал он это после моего строжайшего внушения!
Ну, теперь дело пойдет! По этому поводу я даже открою нынче вечером бутылочку шамбертена и пропущу пару стаканчиков. Может, и не пару.
Нужно заказать себе новое платье, которое будет прилично для слуги священника.

12 августа 16.. года

Господин Атос был у нас в гостях и хвалил мою стряпню.
Я осмелился задать ему несколько вопросов. Все же не каждый парижанин сумел побывать в тюрьме и выйти оттуда. Господин Атос пожал плечами и сказал, что ничего особенно я в тюрьме не увижу. Поэтому не стоит даже стремиться попадать туда. Там плохо кормят, дурно обращаются с заключенными.
Почему господин Атос решил, что я могу стремиться попасть в тюрьму? Или он о чем-то хотел меня предупредить? Теряюсь в догадках.
Лакомлюсь остатками седла барашка. Не пропадать же скоромной пище в постный день. Я отмолю этот грех, когда мой господин станет священником.
Вчера вечером он сидел над переводом латинского текста. Очень старался. Сказал, что ему поручили написать комментарий к восемнадцатой главе Блаженного Августина. За две недели он должен справиться с заданием, тогда его допустят к испытаниям, неизбежным для принятия духовного сана.
Благодетельница наша исчезла, и я не могу навести никаких справок о ней. Господин полагает, что ей удалось ускользнуть от слуг кардинала и она благополучно вернулась в Тур. Тогда почему она до сих пор не может написать моему бедному господину?

14 августа 16.. года

Завел новое знакомство. Расторопный, услужливый лакей, который покупает зелень в той же лавке, что и я. Мы примерно одного возраста. Лакей служит у польского посланника. Он поляк. Настоящий. Как и его господин.
Мы вчера посидели за бутылочкой вина. Он много рассказывал про жизни в своей стране. Дворяне у них очень воинственны и постоянно с кем-то имеют стычки. Дуэли не так распространены, как у нас, для Владека наши поединки в новинку.
А еще Владек рассказывал о диких порядках в Московии, которая граничит с его страной. Он говорит, что там лакеев держат как рабов. Хотя там живут христиане, они обращаются с католиками как мусульмане. Католики там терпят всяческие бедствия. Их заковывают в кандалы и отдают на растерзание медведям. Медведей там много. Они ужасны.
Московиты продают своих слуг и вилланов словно скот.
Вот ужас какой!
Еще Владек рассказал мне о варварском обычае мыться в специальном помещении с помощью большого количества воды. Говорят, в столице Московии воды предостаточно. Владек уверяет, что столица Московии больше Парижа в три раза. Ну, вот это он врет. Еще он говорит, что когда-то в Московии жил такой правитель, которому даже персидский шах посылал богатые дары. Например, слона. И слона этого так напоили местными винами, что он умер.
Одно слово – варвары. Нужно убедить господина, что ему не нужно вступать в общество миссионеров. А то как прикажут ему ехать и проповедовать к московитским лже-христианам!
Я не хочу попасть в яму к медведю! Я не хочу, чтобы меня сварили заживо в ужасном месте, которое называется «баня»! Не уверен, что правильно запомнил слово. Даже Владек говорит по-французски плохо. Представляю, на что похож московитский язык!
Их правитель называется – тсар! Язык сломаешь!
Будь у меня слон, я бы ни за что его не подарил тсару.








18 августа 16.. года

Сломал зуб. Ходил к цирюльнику на Новый мост, хорошо ему заплатил.
Зуба нет. Хорошо, что не на видном месте. Щека распухла. Прикладываю платок, что дали мне монахини и держу на больной щеке дольку чеснока.
К мессе не пойду, поскольку испытываю озноб.
К нам привезли новый стол. Старый сломали эти негодяи, которые делали у нас обыск. Это первый предмет мебели, который мы с господином при случае увезем с собой. Стол не обеденный, а тот, что стоит у господина в спальне. С десятком выдвижных ящичков. Маленький и удобный. Я настаивал на хорошем дереве, господин выбрал каштан. Сказал, что каштан ему по карману, а цветом ничем не отличается от дуба.
Что у меня болит, когда болеть уже нечему?!

21 августа 16.. года

Приходил Планше. В последнее время мы редко общаемся. Я почти все время дома. Господин ничего не приказывал, но я же понимаю: если наша благодетельница все же напишет, то я должен сам принять письмо. Никому не доверяя.
Господин ходит только в караулы и на научные диспуты. Даже не к мадам де Лож, где собираются ученые, а к каким-то богословам, имен которых я не знаю. Уверен, что он занимается именно богословием, а не походами к дамам. Я прибираю его камзолы и каждый раз тщательно их обнюхиваю. Ничего похожего на запах женских духов.
Сегодня холодно и дождливо. Но мне нужно идти в лавку. Господин Арамис заказал три десятка перьев и приказал, чтобы я непременно добыл голландских. Не понимаю, чем голландские лучше французских, но раз господин Арамис приказал, то я пойду.
Он еще бумаги велел купить.
Его не интересует, что у нас на все про все осталось семь пистолей. Сколько нам жить на эту сумму?
Пока он спит, я еще проверю его кошелек.

28 августа 16.. года

Мне повезло. Я узнал, как зовут ту, вторую. Мадлена де Марбуа. Она приближенная ее высочества герцогини де Конде. Муж ее из провансальских дворян. Ему лет шестьдесят, телосложением он куда крепче, чем я.
Ну, у маркизы де Марбуа деньги точно водятся. А и не водится, так какая тридцатилетняя красавица не раскроет свой кошелек для молоденького красивого любовника, раз уж он есть?
Нынче же вечером я постараюсь встретить ее на мессе и поговорить с ней.
Господин собирается принять обет безбрачия, а это несколько иное, чем обет целомудрия. Если я с этого поимею выгоду, никакого греха в моем поступке нет. Потерю одной дамы всегда возместит другая.
Я бы мог устроить так, чтобы господин сам пошел к мессе и встретился с ней, но тогда мне никакой выгоды в моем добром поступке не будет.







30 августа 16.. года

Дело сделано!
Все оказалось проще, чем я думал.
Я встретил ее на мессе. Сначала присмотрелся внимательно. Да, она. Вся такая бледная и благочестивая. Щедро раздавала милостыню до того, как вошла в церковь. Заметил, что ее здесь знают и уважают. Поговорил с двумя нищими. Оба сказали, что бывает часто, дает много и просит молиться за погибшую душу. Господин де Марбуа ее сопровождает редко. Он из дворян принца Конде. Словом, она – сущий ангел, он – совершенная образина.
Если женщина решила изменять такому человеку, ее не остановит никакое благочестие. Знаю по опыту: чем больше молится, тем больше хочет нагрешить снова.
У нее свое место в церкви. Тоже показательно.
Интересно наблюдать за женщиной во время молитвы. Особенно за той, у которой на душе точно есть грех. Глаза прикрыты, губы шевелятся. Сплошное благочестие. Я тоже так умею. Это производит определенное впечатление.
Красавица наша молилась именно так.
Правильно делаю, что не доверяю женщинам.
Поначалу, как я подошел, она меня не узнала. Конечно. Зачем знатной даме обращать внимание на слугу? Я человек не гордый, я напомнил. Кто я, откуда, кому служу. Испытывал при этом странное чувство собственного превосходства. Это нехорошо, но очень приятно.
Как она побледнела! Как она веером стала обмахиваться!
Боюсь, что я все свое красноречие на месяц вперед истратил. Может быть, и на два. Когда много говоришь, почему-то в горле все пересыхает.
Рассказал я ей все, что хотел. Про то, что мы в совершенной нужде. Что господин сохнет. Что та, другая, его предательски бросила. Вот после этой новости красавица едва не лишилась чувств.
Так и сейчас слышу, как эта самая знатная дама, жена маркиза, сама виконтесса по рождению, говорит мне нежным, нежным голоском: «Ах, милый Базен, да что вы такое говорите!». И берет своей белой ручкой меня за руку. Мне что? Я слуга из приличного дома, я рад стараться.
Поговорили. Она меня в карету посадила, отвезла к себе домой. Правильно. Хорошая новость требует немедленного вознаграждения. Еще ничего не ясно, а деньги у меня уже есть.
Пойду готовить ужин. Господин дома, никуда сегодня не выходил. Сидит грустный. Переводит.
Ничего, подождет его перевод. К десяти часам маркиза явится. И уж дальше не моего ума дело. Я ей обещал, что господина дома удержу, а остальное от нее зависит.

2 сентября 16.. года

У меня страшно болит поясница. Где-то застудил. Пришлось достать теплый платок и ходить в нем. Хорошо, что я имею привычку хранить полезные вещи годами. Вот и пригодился. Двадцать лет лежал без дела.
Неужели это уже старость? Хочу надеяться, что нет. Я еще вполне прилично выгляжу для своего возраста.
Вчера господин оставил на столе свою черную шкатулку. И ключик.
Я не удержался и посмотрел бумаги. Я же никому не скажу, что смотрел их. Положил все как было. Я человек аккуратный, потому господин вряд ли что заметит.
Теперь я знаю про него все, что нужно знать доверенному слуге про своего господина. А то – какое-то странное имя. Правда, у господина Атоса оно еще более странное. Придумывают господа себе какие-то клички. Странно. Ну, вот Мушкетона тоже не Мушкетоном зовут. И ничего. Поразмышляю на досуге, что заставляет человека в здравом уме и трезвой памяти отказываться от собственного имени, данного при крещении.
Шевалье Рене д`Эрбле, значит. И через неделю шевалье исполнится двадцать два года. Я думал, что все же чуть больше. Он мне почти в сыновья годится. Да. Если бы я в молодости имел глупость не послушаться отца, то…
Я имею полное право воспитывать своего господина и говорить ему все, что посчитаю нужным. Так будет лучше. Молодой человек нуждается в мудром руководстве. Есть, конечно, господин Атос, но его влияния недостаточно.

4 сентября 16.. года

Сытая, спокойная и размеренная жизнь. Все бы было неплохо, но меня опять терзают смутные сомнения в том, что это надолго. Каждый раз, когда я расслабляюсь и начинаю получать почти полное удовольствие от своего существования, происходит какое-то событие, которое все меняет. Разумеется, в худшую сторону.
Подозреваю, что это неспроста. В Библии написано: «Всегда бодрствуйте». Есть также притча о девах неразумных, которые не припасли масла для своих светильников. Хорошая притча. У меня всегда есть запасные свечи. Никакие мыши до них не доберутся.
Вот. Вот она, мысль, которая не дает мне покоя второй день. У нас появились мыши. Нужно взять у мадам Жаснейри кошку. На несколько дней. Тогда мыши уйдут.
Нужно узнать, как господин относится к кошкам. Я к ним отношусь хорошо. Может быть, если господин любит кошек, мы заведем свою. Это всегда полезно для дома.
Забыл отметить для себя, что мой благой порыв пошел на пользу нашему благополучию, но мало помог господину Арамису.
Маркиза у нас ночевала третьего дня и вчера тоже. Я так и думал, что у господина Арамиса не хватит сил ее выгнать. Я только опасался, что они будут вести умные разговоры и он сам начнет наставлять ее на путь истинный. Но маркиза оказалась женщиной решительной и практичной. Ровно то, что я в ней разглядел в церкви. Она желает, чтобы мой господин оставался ее любовником. Она его любит. Так что никуда она его не выпустит. А у него сердце разбито, он страдает. Пусть хоть бренное тело получит утешение.
А там, смотришь, и сердцу легче станет. Нельзя же так привязываться к одной женщине. Это в высшей степени неразумно.