Тайный дневник Базена часть 14

[morsten]

18 марта 1631 года

Принес домой тушу барана.
Сам не знаю, зачем ее купил. Господин не очень жалует баранину. Но было так дешево! Я не удержался. Теперь раскаиваюсь. Я редко позволяю себе такие необдуманные покупки. Покупали все, я купил тоже. Поскольку я запаслив, купил много. Еле дотащил. Пришлось брать тележку у зеленщика.
Нужно придумать, с каким соусом подавать баранину, чтобы господин не догадался, что за мясо он ест. Это возможно, если приложить определенные усилия. Седло барашка в нежном сливочном соусе очень вкусно.

22 марта 1631 года

Господин д`Артаньян дрался на дуэли с графом де Рошфором.
Я не одобряю дуэлей вообще, но господа не спрашивают мнения слуг. Меня это волнует только по причине того, что мой господин был при этом секундантом. Г-н де Рошфор в большой милости у его высокопреосвященства, Дуэли запрещены. Тем более, что здесь имеет место быть давняя вражда, значит, дело нельзя объяснить минутной вспышкой гнева. Нет, был умысел, причем обоюдный. Я склонен полагать, что инициатива все же исходила от господина д`Артаньяна. Граф – человек солидный и рассудительных, хотя не все его поступки я могу расценить как благовидные. Но это, повторяюсь, только мое мнение, я его никому не навязываю.
Граф отделался дыркой в бедре, его секундант оказался менее везучим. Позавчера г-на Арамиса сильно разозлила одна дама, потому он был не склонен шутить. Я даже не знаю имени несчастного, которого два лакея унесли на руках в карету. Но он был еще жив, и я сейчас лично пойду в собор Богоматери, чтобы заказать мессу. Небеса милостивы – может быть, бедняга и выживет. Он из богатой семьи, судя по его камзолу и манерам. Вот что терпеть не могу в богачах, так это их высокомерия, которое сказывается во всех словах и поступках. Словно Господь сотворил богатых и бедных не из одной и той же глины, а сама Мадонна у них в ближайших родственницах.
Хорошо бы он выжил. После казни Бутвиля я как-то опасаюсь за то, что при случае моего господина пощадят. Не сомневаюсь, что в заключении он будет вести себя подобно апостолам, а на эшафоте произнесет красивую речь. Но лучше бы избежать таких крайностей. Голова господина достаточно неплохо смотрится на том месте, на котором она есть.

27 марта 1631 года

Это невыносимо.
Я сойду с ума от такой жизни.
Я вздрагиваю от каждого стука в дверь.
У меня опять появились мысли попросить расчет и подыскать себе более спокойное и надежное место.
Стараюсь сосредотачиваться на самых простых домашних делах. Признаться, в последние пару недель я мало занимался хозяйством. Не было вдохновения. Но вот сегодня навел порядок в наших запасах, выкинул все лишнее и составил подробную опись. Гримо научил меня чертить таблицы, где сразу все видно: когда и что я покупал, что в избытке, а что требует пополнения. Кроме того, я теперь везде хожу с листом бумаги и карандашом, чтобы записывать расходы прямо при лавочниках. Это производит впечатление. Раньше я просто запоминал, на память я не жалуюсь. Способ Гримо удобней. Ни одно су не пропадает. Еще Гримо научил меня раскладывать сумму, выделенную на ведение хозяйства, по отдельным частям. Некоторая часть на покупку еды, некоторая часть на оплату квартиры.
Спасибо мадам Жаснейри – она не подняла плату за жилье. Гримо говорит, что и им повезло. А вот у г-на Феррюсака цену подняли вдвое. Это за две комнатенки во втором этаже (правда, с камином, с каморкой для слуги и без крыс) отдавать кучу денег! Г-н Феррюсак приспособлен к жизни еще хуже, чем мой господин. Слуга у него плут, жмот и нечист на руку.
Может быть, перейти к г-ну Феррюсаку?
Нет, дурная мысль. Он тоже мушкетер, бретер и бабник. Еще и дурно воспитан. Так что в этом случае мой господин имеет солидное преимущество.

1 апреля 1631 года

Приходил в гости Планше.
Они отбывают куда-то на юг. Воевать.
Мы постоянно с кем-то воюем. То с испанцами, то с имперскими войсками, которые, по сути, те же испанцы.
Когда мы были под Сузой, я не брал с собой тетрадь и записывал на листках. Записей получилось мало, потому не жаль, что потерял их где-то по пути. Честно говоря, вспоминать не хочется. Не люблю войну. Даже когда мы побеждаем испанцев.
Господин Атос возобновил со мной занятия испанским языком. Это трудно, но полезно. Я также желаю выучить несколько фраз по-итальянски. Если я когда-либо попаду в Рим и увижу святейшего отца нашего Папу, я должен из вежливости сказать ему что-то приятное. И попросить благословления. Еще бы я желал иметь разрешение не держать постные дни, мое здоровье в последнее время значительно ослабло.
Я плохо питаюсь. Еще и поститься?

14 апреля 1631 года

У нас был высокий гость.
Г-н де Монморанси – вот кто у нас был! Я первый раз так близко видел столь важную особу. К герцогиням я привык, к графам кое-как тоже приспособился (г-н Атос ведь граф, да и г-н де Тревиль тоже), зато герцоги мне в новинку.
Готовил хороший обед.
Герцог похвалил мою стряпню и отметил мою услужливость.
Может быть, удастся попасть в штат слуг г-на де Монморанси?
Господа долго разговаривали. Много незнакомых слов – латинских и греческих. Говорили о долге перед государством и еще много умного. Старался не слушать.
Г-н Монморанси оставил у нас шкатулку. Красивую. Теперь стоит на каминной доске. Очень украшает обстановку в гостиной.
Я заметил, что пора обновлять обивку на стенах. Пока освещение не очень яркое, и так сойдет, но когда много свечей или раскрыты днем ставни – обивка полиняла и начала расползаться.
Нужно написать нашей благодетельнице. Она в последнее время много нами занимается, пишет каждую неделю и исправно передает деньги через своего поверенного.




16 апреля 1631 года

Размышляю о возвышенном и низменном.
В смысле литературы и поэзии. И про женщин.
Вот по-простому я могу сказать мадам Жаснейри: «Мадам, вы хорошо сегодня выглядите!». Это будет вежливо и вполне определенно. Я ей сказал о том, что ее внешний вид меня радует. Я был вежлив. Я не лукавил, поскольку она действительно свежа и привлекательна.
Я могу сказать ей: «Мадам, вы свежи и привлекательны!». Это будет уточнение к тому, что она хорошо сегодня выглядит.
Можно сказать и так: «Ваши глаза сегодня блестят очень ярко!».
Нет, так не надо. Она, пожалуй, начнет искать в моих словах скрытый смысл и додумается до того, чего я и вовсе не предполагал. Например, решит, что все вокруг видят, как она с утра пропускает стаканчик крепкого винца. Или что она заболела. Или еще что. Ход женских мыслей мне всегда был не понятен, в нем часто нет ни логики, ни смысла. А если я скажу про глазки ее служанке, девушка подумает, что я имею на нее определенные виды. Начнет хихикать и жеманиться. Не люблю такого поведения. Оно сбивает с толку. Я еще воображу, что девушка сама желает затащить меня в постель. Так что комплименты даме нужно говорить только конкретные и понятные. Исключающие неправильное понимание. Чтобы меня лично эти слова ни к чему не обязывали. Бывало ведь и так: скажешь даме, как у нее ярко раскраснелись щечки – на следующий день ее братья приходят к тебе с дубинкой и угрожают. Мол, совратил сестру – теперь женись. От щечек до совращения не такая уж близкая дорога.
Это про нас, про простолюдинов. Нужно быть вежливым, но не слишком.
У господ отношения иные.
У них не любовь, а Страна Нежных Чувств.
К даме в гостиную часто можно попасть только под предлогом сонета. Без сонета выгонят. Господина, правда, ни разу не выгоняли. Но господин старается. То мадригал, то сонет, то целая поэма. На поэму уходит много бумаги. Господин сначала черновик пишет, зачем начистовую переписывает. Иногда раз, а то и два раза. Однажды трижды переписывал. Почерк у него мелкий, аккуратный. На лист выходит много текста. Хорошо. Экономия. Представляю, если бы господин Портос стал поэмы сочинять. Нет, не представляю господина Портоса с поэмами.
Хотя поэмы – это интересно. Я тоже люблю поэмы читать. Про рыцарей там, еще про что. Только поэты всегда все переврут. У них никакой определенности нет, один туман.
Вместо того чтобы прямо сказать, какие у дамы пальчики красивые, они ее с какой богиней древнегреческой сравнят обязательно. С Эос. У той от пальцев свет зари исходил.
Назовут тоже как богиню. Вот мадам маркиза де Рамбуйе. Все ясно и просто. Ее светлость. Нет, мало ее светлости. Артениса. Что за имя?
Прелестницам подавай, чтобы их восхваляли до небес. Я заглянул в один листок. Не знаю, по какой сейчас господин сохнет. К нам многие ходят, многие и на целую ночь остаются, все благородные, ни одна пешком не пришла, все в каретах. Но сонеты у благородных господ не означают, что там Страна Нежных Чувств.
Ручей Признательности – вот как.
Испив однажды из Ручья Признательности, но не угодив, можно попасть не туда. Например, в Долину Вечного Забвения. Это значит, что если назавтра придешь, то слуги даже на порог не пустят. С сонетом или без – уже неважно.
Если туда, то все равно нужно месяца три придумывать, как прекрасна дама. Тут уж «Мадам, вы свежи и привлекательны!» не годится. Решат, что у кавалера мало куртуазности и любви тоже мало.
Трудно быть дворянином.
Ведь после того, как дама наградит своей милостью (здесь никаких вариантов нет – все одно и то же, что ты дворянин, что последний виллан), ей нужно продолжать писать сонеты.
Откуда столько греческих богинь для сравнения набрать? Ведь там каждая норовит быть одновременно Герой, Афиной, Афродитой, Деметрой и Артемидой.
Как хорошо, что я простолюдин и довольствуюсь обществом мадам Жаснейри!

19 апреля 1631 года

Приехала наша благодетельница.
Прощай, покой.
Мне же так хотелось отдохнуть. Теперь и выходной день не испросить. Только успевай поворачиваться.
Чуть было не столкнулась с господином Атосом. Только успела выйти, как он пришел. Господин смутился – как только не сгорел! Весь был красный.
Это он знает, что герцогиня у нас.
А господин Атос не знает. Для господина Атоса от нас субретка вертлявая выскочила.
Шевретта она и есть. Коза.








23 апреля 1631 года

Гроза, какой давно не припомню. Сейчас день, а господин сидит у окна – и с лампой. У меня тоже свет горит. Ветер завывает словно оборотень какой. Вот, я тоже стал выражаться как поэт. Я ж отродясь не слыхал, как оборотни воют. Я их и не встречал ни разу. Впрочем, не хочу. Господин Арамис говорит, что привидения и призраки бывают. Об этом в Библии упоминается.
В голову по такой погоде всякая ерунда лезет. Например, о том, что Сена из берегов выйдет и нас зальет. Что после наводнения крысы в подвале появятся. Они и так есть, только мадам Жаснейри следит за тем, чтобы не очень размножались. У нее семь кошек. Все таскают и душат крыс не только у нас, но и у соседей. У которых дом напротив.
Нам повезло, что у соседей все окна до единого выходят во двор. На улицу – ни одного. Никто помоями не окатит, наш участок улицы прибирают хорошо. Оно и понятно: живут приличные люди.
Господин второй день сидит дома. Он не на карауле. Не знаю, что с ним. Даже подходить боюсь. Сидит задумчивый и что-то пишет. Не стихи. Были бы стихи – я бы не беспокоился. Там все письма. Сначала на плохой бумаге записывает, затем на хорошую переводит. Плохую сжигает сразу же. Как бы пожара не наделал. Дважды ему еду приносил – стоит нетронутая. Только и съел, что два бисквита, да половинку репы, да еще бутылку вина выпил. Я теперь знаю, где заказывать такое, какое он любит. И недорого.

27 апреля 1631 года

Был Гримо. Зовет за город. На день. Вместе с господином Атосом.
Господин д`Артаньян у нас совсем перестал бывать.
Между господами не иначе как черная кошка пробежала. То вместе целыми днями, то вот неделями не видятся теперь. Я не знаю, на что и подумать.
Господин Атос еще у нас бывает. С господином Атосом мы в хороших отношениях. Ссориться с господином Атосом вроде как не с чего.
Вот еще что. Господин Арамис, оказывается, целую главу для диссертации написал. Он показал ее отцу Совалю. Отец Соваль много чего раскритиковал, но много чего похвалил. Очень хвалил. Что дорабатывать или полная ересь – подчеркнуто красным. Я смотрел. Таких мест пять. В одном поставлен восклицательный знак и написано «Возмутительно! Откуда у вас в голове такие мысли?». В трех, напротив, восклицательный знак и пометка «Превосходно!».
Сам я страдаю от приступа радикулита. Мадам Жаснейри дала мне барсучьего жира и платок из собачьей шерсти.
Нужно бы к мессе сходить. И еще к цирюльнику. Один зуб придется выдрать. Он шатается и стал совсем коричневый. Это от парижской воды. Здесь зубы у всех плохие.

29 апреля 1631 года

Прекрасно отдохнули за городом. Такие представительные господа! Я думал, мы поедем в кабачок – играть в мяч. Господин это дело любит, господин Атос тоже.
Нет, поехали в один из домов, которые принадлежат г-ну Монморанси.
Мне совсем нечего было делать, прислуживали тамошние лакеи. И за нами тоже. Я поразился: Гримо умеет все то же, что и они. Сыр красиво нарезать. Подать супницу как положено, чтобы ничего даже не шелохнулось. Правильно ко всем обращаться. Я все время путаю, кто «светлость», а кто «сиятельство». Гримо все помнит!
Нужно поучиться у него, пока есть такая возможность.
Мы тоже играли в мяч, когда господа ушли в дом. Их много было, человек тридцать. И дамы тоже были. Красивые.
Господин Атос, когда желает выглядеть вельможей, не уступает г-ну Монморанси. Кажется, они в сродстве, причем близком. К г-ну Атосу г-н Монморанси несколько раз обратился «Любезный кузен».
Еще мы обнаружили кардинальского шпиона и побили его как следует. Я тоже его пнул два раза и один раз дал кулаком как следует. Кулак все еще побаливает.
Гримо сказал, что господа наши состоят в каком-то политическом обществе. Что тут такого? Пусть состоят.


30 апреля 1631 года

У нашего дома была драка. Дрались пятеро лакеев. Трое в ливреях дома Конде. Только я не выяснил, кому они служат: принцессе или принцу. Двое в ливреях герцога Бульонского.
Я как раз на рынок пошел. Но пришлось почти четверть часа за дверью простоять, потому что выйти было никак. Они портшезами дрались. У одного еще трость была.
Одного совсем искалеченного унесли. Не то ногу сломал, не то обе. Идти не мог. Хотели к нам постучаться, но у нас как нет никого: ставни я еще не открывал, дверь тоже открыть не успел. Окошечко захлопнул, пока они не видели. Стукнули пару раз молотком и ушли. В лавку зеленщика. Там оставили.
Господин Арамис совсем плохо спит. Просыпается при малейшем шорохе. Весь бледный. Не ест ничего. Говорит, что не хочется. Не понимаю, как человеку, который здоров, не хочется есть. Это ненормально.
Я ему куриный бульон с кореньями сварю. Жиденький, как он любит. Такое не все любят, а он любит. Для его желудка самое то.
Мы должны перчаточнику, портному и еще немного зеленщику. Проверю расходы – как такое могло получиться?

7 мая 1631 года

Приехала благодетельница. Ближе к вечеру, темнело уже. Явилась верхом, в мужском платье.
Чудо: господин ей спальню уступил, сам спал в гостиной на кушетке. Никакого прелюбодейства. Под утро вовсе стоял на коленях, долго, молился.
Сейчас оба ушли. Он на караул. Она с ним. В мужском платье. Одета в пажа. Не иначе как он ее в Лувр проведет.
Вот когда Гримо говорит, что господа политикой занимаются, то мне без разницы. Это их дела. Но когда является к нам мадам де Шеврез, то тут уже мне не до сна становится. Если она приехала, все идет кувырком.

8 мая 1631 года

Она вчера при мне разделась – ванну принимать.
Она беременна. Заметно.
Мне снятся неприличные сны. Про нее.
Господин ходит мрачнее тучи.

10 мая 1631 года

Был отец Соваль.
Они втроем разговаривали: отец Соваль, мадам и господин.
Меня выставили. Словно не знают, что я подслушивать не буду! Ну, если и услышал бы что – никому бы не рассказал!
Обидно такое недоверие.
Когда вернулся через три часа, как было приказано, отца Соваля уже не было. И мадам уехала.
Господин тоже куда-то собирается ехать. Взял отпуск на три дня.
Меня с собой не берет.
Пусть берегут свои секреты. Мне это совсем неинтересно. Только дурак не догадался бы, что речь про очередной заговор.
Мадам свои перчатки оставила и веер. Уберу к себе в сундук, пока никто не увидел.




16 мая 1631 года

Господин Атос сегодня ночует у нас.
Меня не покидает ощущение близких перемен. Пытаюсь понять, к лучшему или к худшему то, что у нас столько посетителей, постоянно бегают чьи-то лакеи без ливрей и передают записки, а господин вот уже десять дней находит себе замены и не ходит в караул.
На месте г-на де Тревиля я бы выгнал такого плохого солдата. Скоро господин совсем забудет, как держать мушкет.
Я не против такого поворота дел. Но тогда требуется альтернатива. Человек не может совсем ничем не заниматься. Время от времени отдых полезен и приятен, но не всегда же!
Это не мое дело. Я пытаюсь решать проблемы, которые меня не касаются. Мое дело – к семи вечера приготовить ужин. Достать хорошего вина. Вот это по мне. Остальное я, как воспитанный слуга, обязан не заметить.
Политикой пусть дворяне занимаются. Не припомню случая, чтобы политикой занимались мещане. Только те, кто состоит в парламенте. Это другая история. Для того, чтобы попасть в парламент, нужно много денег. Еще нужна здоровая глотка. У меня нет ни того, ни другого.
Я не хотел бы быть в парламенте, несмотря на то, что в моей голове имеется немало здравых мыслей, способных изменить жизнь в Париже. Даже в целой Франции. Я думаю о благе нашего государства. Но кого интересует мнение простого слуги?
Решительно, нужно, чтобы господин мой все же решился пойти по духовной стезе. Я переговорю при случае с господином Атосом. Он имеет влияние на моего господина.

29 мая 1631 года

Господин мой поссорился с г-ном д`Артаньяном.
Господин де Феррюсак пришел за ним нынче днем и сказал, что принес извинения от г-на лейтенанта. Господин мой сказал, что слышать ничего не желает. Но г-н Феррюсак настаивал. Они ушли вместе.
Час назад Серф и Гримо принесли г-на Арамиса.
Он не ранен. Слава Пресвятой Деве! Он просто мертвецки пьян. С этим я справлюсь.
Если он занимается политикой, ему нельзя так напиваться. Он выболтает все чужие секреты. Пока он спит, я отлучусь и узнаю, что к чему.
Нужно быть сразу готовым к неожиданностям, особенно к плохим.

30 мая 1631 года

У господина страшно болит голова. Ходит по дому как тень.
Ему стыдно. Он даже просил у меня прощения.
Они помирились. Без дуэли. Дуэль была на «Кто кого перепьет». Так предложил г-н Феррюсак.
Мой господин выиграл.
Только об этом мало кто помнит.

2 июня 1631 года

Господин Атос опять был у нас.
Он просидел часа три, не меньше.
Господин Арамис после этого разговора ходит мрачнее тучи, кусает до крови губы.
Я не отличаюсь особой чувствительностью, это излишнее качество для мужчины, но сейчас мне его жаль.
Хотел бы знать, что случилось, но спрашивать неудобно.




5 июня 1631 года

Вот оно в чем дело.
Только что заходил Гримо.
Они с господином Атосом покидают Париж. Совсем покидают. Господин Атос уже подал прошение об отставке. Г-н де Тревиль подписал его. Видимо, причина серьезная.
Я буду совсем один. Без Гримо, Планше и Мушкетона.
Есть Серф, но это совсем не то.
У меня были друзья, теперь я остаюсь один.
Я еще не понял, как это, у меня нет определенного мнения по данному вопросу. Кажется, это плохо. Я так долго был с ними, что уже не помню, как обходиться без людей, с которыми можно иметь дело.
Я попробую приспособиться, раз ничего не могу изменить.
Еще две недели или около того Гримо и г-н Атос будут в Париже.

13 июня 1631 года

Господа совсем странные. Господин Атос трезвый, господин д`Артаньян пьян третий день, и не собирается прекращать пить. Господин Арамис старается ни во что не вмешиваться, но каждую свободную минуту проводит на улице Феру.
Гримо попросил меня помочь распродать кое-что. Я, в свою очередь, попросил племянника мадам Жаснейри. Он парень толковый, он справится. И никуда мне не надо бегать. Пусть другие бегают. Я посмотрю на это с большим удовольствием. Сам же буду общаться с Гримо.
Гримо не хочется уезжать из Парижа, я вижу.
Он открыл мне страшную тайну. У него здесь есть любимая женщина. И сынишка. Мальчику пять лет. Господин Атос про это не знает.
Не нужно, чтобы кто-то знал.
Гримо оставил им порядочную сумму денег.
Я тоже добавил. Пообещал проследить, чтобы у них все было в порядке. Пока я сам в Париже.
Какое-то смутное предчувствие подсказывает мне, что и я тоже скоро покину Париж.
Я не сентиментален, но последние дни только и делаю, что плачу.
Гримо меня успокаивает.



26 июня 1631 года

Господа сегодня устраивают прощальную пирушку. Г-н Атос выбрал «Сосновую шишку». Хорошее место, не из дешевых. Зато всякая рвань под ногами не крутится. Обещал быть даже г-н де Тревиль.
Хотя чего ему не быть? Он всегда заодно со своими солдатами. Настоящий командир.
Господин Арамис купил господину Атосу подарок. Убрал в шкаф, мне даже не показал. Что за таинственность? Я бы дал молодому человеку дельный совет. Наверняка он приобрел какую-то малозначительную безделушку, он на это мастер. По случаю такого значительного события стоило бы устроить складчину и купить большой подарок. Все же г-н Атос – граф. Он отправляется в свое поместье. Подробностей я не знаю, из Гримо много не вытянуть. Гримо говорит, что его сиятельство получил наследство где-то в Турени или Берри. Я настолько часто в последнее время слышу названия «Тур» и «Блуа», что мне становится не по себе. Я их уже путаю.
Хотел бы я хотя бы еще раз в жизни побывать в Блуа. Такой красивый город. Как раз по мне. В столице слишком людно, шумно, суетно. Не люблю толпы, крика и когда все бегают. Но когда слишком тихо, не люблю тоже. Тишина приличествует трем местам: кладбищу, церкви и монастырю. В какой-нибудь глухой деревеньке или маленьком городе я бы заскучал. Там нет течения событий, каждый день одно и то же. А города вроде Блуа – самое то. Есть на что посмотреть, есть с кем поговорить. При этом тебе на голову не вываливают содержимое ночных горшков и никто не ездит по твоим ногам колесами экипажей. Так что я, если честно, даже немного завидую Гримо. Он уезжает из Парижа. Думаю, что господин Атос Гримо не оставит. Он слишком привык к его обществу и обхождению. Полагаю даже, что у господина Атоса с Гримо совсем другие отношения. Они почти ровесники, через многое прошли вместе. Гримо четко знает свое место и никогда не навязывает свое мнение господину. Но господин Атос иногда советуется с Гримо. Они так похожи внутренне, что мне кажется: им часто не нужно слов вовсе, чтобы общаться. Вот они и молчат. Об одном и том же.
Г-н Атос ходит задумчивый.
Они последние дни все время опять втроем: г-н д`Артаньян, г-н Атос и г-н Арамис.
Мы с Гримо тоже решили напоследок посидеть. Не в кабачке – у нас. Я ради такого дела уже купил шесть бутылок хорошего вина. Такого, какое обычно господам подаю.

28 июня 1631 года

Пишу быстро, чтобы успеть сложить оставшиеся вещи.
Рад тому, что мы едем вместе с г-ном Атосом и Гримо большую часть пути. Они повернут на Блуа, мы поедем в Тур. Господин пришел два часа назад и велел собираться.
Он и рад и не рад тому, что едет. Рад, видимо, тому, что мы едем с г-ном Атосом. Не рад… боюсь, тому, что мы едем в Тур.
Благодетельница наша ожидает младенца – не в этом ли причина?
Младенец есть. Только, похоже, господин мой здесь ни при чем.
Не понимаю его ревности. Они с мадам давно заключили соглашение не ревновать. Оба это соглашение постоянно нарушают. К чему было говорить лишние слова? Господин мой ревнует, я почти готов ему напомнить, что у мадам есть законный супруг, который имеет на жену все права. Если бы г-н Арамис носил титул герцога де Шевреза, он бы мог ревновать. Поскольку г-н Арамис не герцог де Шеврез – в чем причина такого странного и глупого поведения?
Или же, что куда вероятней, причина, по которой нервничает мой господин, заключается в том пакете, который он не дал уложить в сундук и унес с собой на груди. Там вовсе не любовные послания – если я, конечно, что-то понимаю в этой жизни. Я себя дураком не считаю, потому утверждаю: опять политика. Опять моего господина используют в качестве связного. Он еще утром никуда не собирался. Собирался не дальше городской заставы – проводить г-на Атоса. Теперь же мы едем аж в Тур.
Я люблю путешествовать в комфортных условиях и неспешно. Похоже, в этот раз скачки не будет. Мы будем ночевать не под открытым небом, а на постоялых дворах. Деньги есть.
Лишь бы господин Атос не вздумал играть в карты или кости. Он на это мастер.
Путешествие займет недели две.




30 июня 1631 года

Едем не спеша по живописной местности. Погода благоприятствует путешествию. Господа разговаривают о возвышенном. Часто отдыхаем. Останавливаемся, устраиваем маленькие прогулки. Перекусываем.
Мне нравится такой способ путешествия. Посуду моем по очереди мы с Гримо, готовить не приходится. Вчера господин Атос подстрелил косулю – разводили костер и жарили дичь на открытом огне.
Мы с Гримо вспоминаем Мушкетона. От такой приятной прогулки он бы тоже не отказался! А мы бы вдвое сэкономили на покупке мяса.
Земля здесь богатая, тучная. Но народ живет бедно. Год назад даже случился бунт. Вилланы вооружились и напали на нескольких местных сеньоров, которые потеряли совесть и грабили людей хуже, чем разбойники. Господин Атос сказал, что хороший сеньор всегда должен думать о том, как извлечь доход с поместья, не прибегая к откровенному грабежу. Я понял его мысль так: господин должен как следует заботиться о своих людях, если он желает благоденствия для себя. Было очень интересно послушать. Завтра непременно расспрошу его о способах заботиться о своих людях. Я, как-никак, тоже являюсь землевладельцем. Пусть и не таким важным, как господин Атос.
Хорошая мысль хороша в любой голове. Я не виноват, что удачно вложил деньги и теперь имею небольшой, но стабильный доход. Я не виноват, что умен и не скрываю этого. А что у меня нет дворянского достоинства – так это воля судьбы. Не всем быть дворянами. Кому-то нужно быть добрым слугой, который поддерживает своего господина в добром и препятствует по мере сил плохому.

4 июля 1631 года

Мы приехали в Тур.
Остановились не у мадам, а в гостинице.
Здесь тихо и достаточно уютно. Нет клопов, мышей тоже нет. Обстановка мне нравится.
Господин ходит по своим делам, я предоставлен сам себе.
Первым делом я выспался.
Вторым делом я написал письма Гримо и Мушкетону. Гримо короткое письмо, мы не так давно расстались, Мушкетону довольно обстоятельное. Я предупредил его, что мы с господином можем приехать в гости. Я не знаю, правильно ли сделал. Письмо еще не отправлено, так что не поздно переписать листок.
Кроме того, я совершил ряд покупок.
Тур не слишком изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз.
Единственное, что портит мое настроение – это местные коты. Их много. Их даже слишком много, все они нахально ведут себя и орут по ночам. Вчера они довели меня до того, что даже я, человек кроткий и незлобивый, распахнул спальни и швырнул в стаю этих тварей свой ночной колпак.
Утром я его не нашел.
Но уже купил новый. Приличный человек не может ночевать без ночного колпака. У меня не такие густые волосы, чтобы обходиться без него даже в жаркое время года.
Из покупок еще войлочные тапки для меня и меховые с задниками для господина Арамиса. Немного ткани для починки постельного белья. Здесь ткани дешевле, чем в Париже, особенно лен.
Десять бутылок местного игристого вина.

13 июля 1631 года

Мы приехали в Париж четыре дня назад, и господин опять испросил отпуск! Сослался на слабость после ранения. Г-н де Тревиль удивительно покладистый командир. Он отпустил г-на Арамиса на целых полтора месяца и велел возвращаться в полном здравии!
Я упаковываю вещи для новой поездки.
Господин не велел говорить, куда мы едем. Или говорить, что мы отправляемся в Лангедок к целебным источникам. На деле же мы едем в Лотарингию.
Говорят, что в Лотарингии мило. Я там никогда еще не бывал. Мы ездили воевать только на юг. Хорошо, что июль. В июле в Лотарингии приятно, нет особой жары. Еще прошли дожди. Дорога будет не пыльной.
Пыль – еще одна неизбежная спутница путешествий, которую я, человек аккуратный, терпеть не могу. К тому же г-н Арамис имеет привычку ездить быстро и делать большие перегоны. Мне придется сопровождать его, а это вредно для моего здоровья. Я люблю путешествовать, но не люблю спешки.
Господин мне ничего не сказал, кроме того, что мы уезжаем довольно надолго. Но я привык подмечать мелочи, потому путем логических размышлений пришел к выводу: мы вряд ли вернемся в Париж в ближайшее время.
Господин сам увязал свои книги и отправил их к кому-то из знакомых. Он наносит визит за визитом, домой является совершенно уставший, я его вижу только поздно вечером. Он наспех перекусывает и валится в кровать. Вчера дошло до того, что я в полночь грел воду, чтобы сделать ему ванночку для ног с розмариновым маслом. У него отекли ноги! Он много ездит и ходит пешком.
Я то и дело принимаю за него записки.
Нет, мы действительно покидаем Париж на длительный срок. Уж полтора месяца не стоят таких церемоний.





18 июля 1631 года

Мы опять в дороге. Едем верхом, но господин Арамис сказал, что через три перегона, то есть завтра утром, нас будет ожидать карета, в которой мы поедем до Реймса. От Реймса до Вердена тоже поедем на карете. Это хорошо. Особенно если попадется удобный экипаж. Надеюсь, что неудобный нам не подадут.
До Вердена мы должны ехать с двумя попутчиками. Я пытался выспросить, как и что, будут ли у наших попутчиков свои лакеи или мне нужно настроиться на обслуживание целой компании. Господин ничего не знает.
Он пребывает в дурном расположении духа и постоянно говорит мне всякие глупости крайне дерзким тоном.
Я принял решение остаться послушником в одном из монастырей Нанси. Хватит терпеть плохое обхождение и губить свою душу на службе у мушкетера.

20 июля 1631 года

Я в шоке. У меня нет слов.
Наш попутчик – дама! Путешествует в мужском платье, и слуга у нее на самом деле – переодетая девушка!
Обе говорят довольно низкими для женщин голосами, которые действительно можно принять за голоса юношей лет шестнадцати-семнадцати. Субретка совсем тоненькая – ну просто веточка. Бойкая, отлично играет свою роль. Расторопности такого слуги мог бы позавидовать любой сеньор. Она понятлива и все схватывает с полуслова. С госпожой у них полное взаимопонимание.
Карета достаточно громоздкая. Разделена на два отделения. В одном едут господа, в другом мы с Николь. Она просит называть ее на мужской лад. Похоже, ей нравится играть свою роль, и она думает, что я не догадался.
Господа беспрестанно хихикают. Мне немножко видно в дырочку между занавесками: мадам уже перестала скрывать свое естественное происхождение, расстегнула камзол и наслаждается приятной беседой. Она блондинка с пышными локонами, которые ловко убраны как мужские. Насколько я могу судить, в камзоле ей неудобно, хотя носит она его превосходно. Под рубашкой угадываются невероятно соблазнительные формы.
Обедать господа и вчера, и сегодня изволили вместе.
Мне пришлось делить трапезу с Николь.
Ночевали на постоялом дворе «Золотой лев». После того, как господин показал трактирщику свой перстень, тот прогнулся перед господином Арамисом чуть не до земли. Приятно было это видеть. Однако, я не могу не укрепиться в мысли, что мы путешествуем не совсем по своей воле, и путешествие наше имеет политические цели.
Хорошо, что нашлись две свободных комнаты для господ, и две – для слуг.
Совместной ночевки я бы не выдержал.

23 июля 1631 года

Николь очень любопытна, как все молоденькие девушки.
Ей – двадцать. У мадам де Рье она служит три года. Они родственницы – естественно, по греховной части. Дядюшка мадам согрешил с горничной, та родила прелестную малютку. Шарлотте де Рье в сентябре исполнится тридцать четыре года, о чем Николь не преминула упомянуть. Мадам молодится и тщательно ухаживает за собой.
Муж мадам – при дворе. Должность я не уточнял.
Такая же начинающая шпионка, как и мой.
Правду говорят, что у женщин чувство осторожности напрочь отсутствует. Есть муж, есть достаток. Есть две дочери и сын. Чего еще желать? Нет, мадам очертя голову занялась интригами.
Кажется, Николь положила на меня глаз и намерена при первой же возможности превратить наше знакомство в близкое. Я бы сказал – интимное.
Не уверен, что мне этого хочется. Я сам и шагу не ступлю, чтобы спровоцировать ее на такой опрометчивый шаг. Она, конечно, не невинна. Это видно по поведению, по разговорам, которые она ведет, и по взглядам, которые она бросает на моего господина.
Она бы с удовольствием занялась моим господином, но там место занято. Мадам Шарлотта ведет осаду крепости.
Ночью буду молиться, чтобы Господь укрепил дух. Мой и господина.

27 июля 1631 года

Вместо того, чтобы ехать дальше, как планировалось, мы второй день не трогаемся с места.
Николь уснула, потому у меня есть верные два часа на то, чтобы передохнуть и попытаться воззвать к совести своего господина.
Да, он тоже не устоял.
Но как я могу осуждать его за это, когда сам грешен?
На светильнике висит белый дамский чулок. Нужно взять стул и срочно снять его.
Мы тонем в пучине разврата. Мир движется к концу, и я не вижу возможности остановить его в этом пагубном стремлении.



31 июля 1631 года

Этак мы никогда не доберемся до Вердена.
Мадам де Рье заболела. Да, это теперь называется именно так. Женское недомогание. Она не может продолжать путь в мужском платье. Она лежит в постели и требует, чтобы Николь каждый час меняла ей компрессы на голову и грелку в ногах.
Словно Николь больше заняться нечем.
Лучше всех чувствует себя мой господин. К счастью, у него своя комната, он запирается там и что-то пишет. Еще бы выяснить: письма, главы диссертации или очередную поэму.
Вид у него самый рассеянный. Потому я думаю, что речь идет о поэме.
Пусть уже определится, кто он: солдат, поэт или еще кто.

6 августа 1631 года

Мы пересекли границу с Лотарингией. Наконец-то!
На первом же постоялом дворе наши спутницы приняли присущее своему полу обличие. Теперь мы путешествуем в компании двух дам. Все предельно ясно.
По сути ничего не изменилось. Мы оба имеем приятные дни и не менее приятные ночи. Я рад: Николь днем дремлет, господину же приходится развлекать мадам де Рье разговорами. Или выслушивать ее.
До чего болтливы женщины!
Я начинаю склоняться к еретической мысли о том, что прародительница Ева съела яблоко с Древа познания добра и зла только потому, что заболталась со Змеем. Между делом. Ей попался благодарный слушатель – Адаму и Господу уже надоело слушать женский бред.

13 августа 1631 года

Верден.
Кажется, мы действительно путешествуем неспешно и в комфорте. Господин сегодня отдал мне увесистый кошелек. Откуда он его взял, не мое дело. Главное, что у нас есть деньги поддерживать необходимый уровень комфорта и дальше. Также у нас есть предписание, которое приказывает давать нам хороших почтовых лошадей.
Намереваюсь попросить господина нанимать экипаж. Это менее быстро, но так комфортно!
Нет. Не буду. Потому что нет никакой гарантии того, что к нам не подсядет еще одна дама, которой требуется добраться до Нанси.
Мы отправляемся именно туда.

17 августа 1631 года

Дорога надоела мне. За окном тянутся поразительно однообразные виды. Я устал от тряски и перемещений. Все хорошо в меру. До этого мне казалось, что я люблю путешествия. Нет, я их терпеть не могу. Особенно если поговорить не с кем. Едем вдвоем, верхом. Господин все молчит.
Я мечтаю, чтобы мы скорее приехали. Лучше уж ехать быстрее. Дороги в Лотарингии хорошие, ровные.
Хорошо работает почта. В Вердене нас ждали письма. Меня тоже. Написала мадам Жаснейри, еще было письмо от Мушкетона. Он приглашает меня отдохнуть на несколько дней и просит мой адрес. Как я ему могу ответить, если не знаю, надолго ли мы останемся в Нанси? Мушкетон совершенно доволен жизнью. Он теперь считается не личным слугой г-на Портоса, а управляющим. Мушкетон делает карьеру. Планше тоже продвинулся. Гримо, если подумать, тоже. Г-н Атос наверняка повысит его статус, когда они обустроятся на новом месте. Один я прозябаю в безвестности и имею неопределенные перспективы. Я по-прежнему остаюсь слугой мушкетера? Что-то подсказывает мне: господин мой в полк не вернется.
Будущее зыбко, я подозреваю, что меня ждут большие перемены. Жизненный опыт подсказывает – нужно готовиться к худшему.

25 августа 1631 года

Мы в монастыре.
Первые сутки я спал. Теперь собираюсь пойти на прогулку.
Господин мой у настоятеля; я совершенно свободен до шести вечера, когда в трапезной можно будет перекусить. Смотрю в окно на местную братию. Большинство имеют вид бодрый; многие румяны как люди здоровые и полные сил. Назвать монастырем это место я не могу. Правильней будет сказать, что это община ордена иезуитов.
Неужели те семена, которые я тщательно разбрасывал на каменистую почву, наконец, проросли и дали добрые всходы?
Прежде, чем отправиться на прогулку, зайду в церковь (это по пути) и возблагодарю Мадонну за доброту. Она такая терпеливая! Сколько лет мой господин блуждал в потемках и предавался грехам мирским?
До шести вечера я не дотерплю. Кажется, в сундучке что-то оставалось. Я запаслив. Там наверняка найдется съестное, и бутылочка вина тоже найдется.
Зачем поститься, когда в этом нет необходимости?

27 августа 1631 года

Я начинаю привыкать к местным нравам.
Единственное, что меня удручает: ранний подъем. Я привык вставать получасом позже, и мне трудно перестроиться. Еще я упрекаю себя в недостаточном религиозном рвении: здесь принято молиться трижды в день. Все ходят с четками. Чтение розария обязательно.
Как при таких строгостях сохранить жизнелюбие? Не хочу становиться постным монахом. Я мирянин; многое из монастырской жизни мне чуждо.
Надеюсь, что при своем честолюбии и познаниях я быстро выдвинусь. Мне кажется, что устав строг только по отношению к рядовым братьям.
Господин Арамис… нет. Теперь к нему должно обращаться как к г-ну д`Эрбле. Имя Арамис – имя погибели. Только сейчас я узнал, что так звали одного из приспешников лукавого. Симара. Мой господин столько лет носил это проклятое имя. Он сам выбрал его себе. Теперь ему предстоит отречься.
Мы имеем здесь неопределенный статус. Нас не обязывают нести послушания, но при этом какие-то правила обязательны и для нас.
Господин ходит в светском платье и при шпаге. Несколько раз в день выходит в город. Вчера даже отсутствовал целый день, я был предоставлен сам себе.
Изучал витражи и фрески в местном храме и имел беседу с двумя монахами.
Вечером иду на ужин и бутылочку вина.
Жизнь определенно налаживается, но я по-прежнему жду подвоха. Не может быть, чтобы все складывалось так хорошо и гладко.
Господин сказал, что я могу дать Гримо и Мушкетону свой адрес в Нанси. От писем Планше пока порекомендовал воздержаться.




31 августа 1631 года

Замерз ночью так, что пришлось встать и вынуть из сундука дорожное одеяло.
Вчера сильно устал. Никогда так не молился. Под конец службы уже молиться не мог и грешил: дремал в молитвенной позе, стараясь дышать ровно и не смущать прочих своей безмятежностью. Кажется, никто ничего не заметил.
Теперь все ясно: мы потому так задержались во Вердене, что там нужно было передать бумаги кое-кому.
Кроме того, я знаю, что мадам де Рье – шпионка кардинала. Мы ее обманули. Она считала, что мы путешествуем по распоряжению его высокопреосвященства. Она доверилась моему господину. Он выведал у нее какую-то важную тайну.
Впрочем, хватит об этом. Негоже предаваться пустым измышлениям. Я не так много знаю.
Почему-то здесь постоянно в голову лезут мысли о женщинах. Женщин на территорию монастыря не пускают. Но у нас есть приходская церковь, куда по выходным приходит вся местная знать. Еще есть чудодейственный источник, в числе прочего излечивающий и бесплодие.
Из окон нашего помещения видно, как к источнику приходят жаждущие исцеления. Правила обязывают дам быть одетыми скромно, в темные тона, без румян, помады и драгоценностей.
Вроде как все правила и соблюдают. Но скромность платья, прически и отсутствие украшений не означает еще, что женщина перестает быть сосудом греха. Я наблюдаю за ними вот уже второй день. На одну даже в нарядном платье смотреть не хочется. Потому что не на что. Там и при всех женских ухищрениях соблазна не возникнет. Постное лицо, жиденькие волосы, тощая шейка, плоская грудь, походка неуверенная – что ж тут соблазнительного? Но таких только половина. Остальные беспокоятся о том, чтобы сохранить привлекательность. Вот вчера была одна. Черный чепец, черное платье. Просто монашенка. Но платье у нее шелковое, из дорогой хорошей материи. Когда она шла, то немножко приподнимала юбки. Кто имел глаза, тот видел, что чулки там белейшие, ножка маленькая и изящная, лодыжки просто восхитительны. А когда ей пришлось подниматься по лестнице, то скромное платье обрисовало бедра. Красивые и длинные, между прочим. Так что женщины могут обойти правила еще ловчее, чем мужчины. У этих богомолок модные перчатки, чепцы, туфельки, чулки. Сколь изощрен в уловках женский вкус!
Господин сказал, что испрашивает разрешения одеть рясу послушника. Я потому увлекся рассуждениями про женские уловки, что предполагаю: вряд ли господин мой даже в нынешнем благочестии и устремлении к возвышенному забудет о том, что молод и привлекателен для женщин. Обязательно что-то выдумает в обход устава.
Хорошо. На месяц его рвения хватит. Даже на полтора.
Но затем… я уже слишком хорошо знаю, чем это обернется.
Лишь бы не узнали остальные!

6 сентября 1631 года

Я все больше проникаюсь особенностями здешней жизни.
Со многими уже знаком. Мы все еще живем как миряне. Мой статус вовсе не определен, поскольку господин собирается стать послушником, а про меня речи не идет.
Я озабочен этим.
Здесь никаких вольностей для монахов нет. В других монастырях тоже вольностей немного, но иезуиты четко поддерживают то, что называется иерархией. Это настоящая армия. Выходит, мы попали из одной казармы в другую. В прежней было получше. Там г-н де Тревиль многое нам позволял. Здесь мы пока новобранцы.
Здесь все друг другу улыбаются, но мечтают заполучить власть. Есть изгои. Есть те, кто не интересуется властью и занимаются исключительно вещами, имеющими практическую ценность. Брат Огюст режет четки. Превосходные. Я ему уже заказал пару. Брат Филипп рисует миниатюрные образки и делает ладанки.
Я не знаю, хочу ли стать послушником. Нужно попробовать. Получается, что я напрасно считал себя человеком кротким и любящим порядок. Да, но до определенной степени. Я не люблю, когда мной командуют и ставят жесткие рамки. Я чувствителен к ущемлению личной свободы.
Монашествующие встают рано. Существует определенный режим дня, в котором много молитвы и труда. Пищу тоже принимают в определенное время, как обычно, если только нет специальных внутренних ограничений и постов. Как это выдержит мой господин?
Преподобный Демустье исповедовал меня и сказал, что монастырь мне поможет. Я не имею предрасположенности к монашеской жизни, но могу претендовать на жизнь человека духовного, церковного в миру. Например, быть служителем в храме. Да, это по мне. Это отвечает моим склонностям. Но принять обеты все равно надо. Иначе я даже до должности причетчика не дойду.
Я помню, что во время разговора с господином Атосом мой господин упоминал принцип «Разделяй и властвуй». Они тогда рассуждали про древних римлян. Вот теперь я понимаю, что это такое. Отца настоятеля и ректора коллегии (она, разумеется, есть) слушаются так, словно это прямые наместники Папы Римского. Буквально по каждому поводу принято обращаться к ним за благословлением. Все старшие по рангу командуют младшими, и нужно подчиняться строже, чем командиру в армии. На армию уж я насмотрелся! Нет, мы здесь лишены всех привилегий. Мы здесь все слуги Божьи, любая попытка проявить инициативу может быть воспринята как ересь.
Или я пока все воспринимаю слишком буквально?
Но я напуган и подумываю сбежать. Деньги у меня есть.
Богу можно жаловаться сколько угодно. Начальство моих жалоб не слушает. Я знаю, я уже пробовал попросить себе келью получше, а если не келью – то дополнительное теплое одеяло.


15 сентября 1631 года

Жизнь протекает крайне однообразно.
Я вроде как ничем не занят и живу здесь в прежнем непонятном статусе. Господин мой принял послушничество. Оно временное и служит лишь испытанием на пути к принятию сана.
Да, господин мой на пути к спасению души. Не об этом ли я мечтал? Но я более пекусь о душе своей. Она мне, как-никак, ближе и родней. Кто будет спасать мою душу?
Послушникам слуги не положены. Но я по-прежнему состою у него в услужении. Меня заботит, заплатит ли он мне?
Он очень изменился. Он снова становится похож на юношу, которого я встретил когда-то у церкви в Париже. Он тогда мне еще подал милостыню. Он весь в благочестии, молится утром еще до ухода в церковь, затем слушает мессу, приходит наспех перекусить и отправляется на занятия в коллегию.
Я не могу сказать, что господин когда-то отличался приятной полнотой. Но уже неделю замечаю, что вся одежда, которую мы привезли из Парижа, висит на нем как на палке. Он сильно исхудал, щеки ввалились, на лице остались одни глаза. Теперь дамам и смотреть будет не на что.
Сплошные посты и молитвы. А жить когда? И на что?
Когда я спрашиваю его, он возводит глаза к потолку и кротко говорит «Нам поможет Господь, мой друг».
Это к вопросу «К кому идти с просьбами». Господин, кажется, тоже понял, что нужно обращаться напрямую к Небесам.

23 сентября 1631 года

Получили письмо от господина Атоса. Для меня пришел конверт от Гримо. Гримо рассказывает мне про уборку винограда. Я думаю, что если Гримо попал туда, где есть прекрасное местное вино, то он за год превратится в пьяницу.
О чем пишет г-н Атос, не знаю. Но господин мой первый раз за прошедший месяц улыбнулся и даже рассмеялся.
Пишет ответ его сиятельству.
Значит, у меня будет повод побывать в городе. Вряд ли господин доверить отправить ответ кому-то, кроме меня.
Я живу неплохо. Поддерживаю наше жилище в порядке, слежу за чистотой. Еду нам приносят. Готовить не приходится. Поскольку господин ест мало, то я сыт.

25 сентября 1631 года

Я не могу столько молиться!
После утренней службы чувствуешь себя так, словно притащил преогромную вязанку хвороста от Сен-Дени к нам на Вожирар. При этом постоянно хочется спать. И есть.

26 сентября 1631 года

Отпросился в город. Оказывается, я могу совершенно свободно перемешаться из стен обители куда угодно. Ограничения касаются только моего господина.
Я случайно слышал его разговор с господином настоятелем.
Господина моего разыскивают. Господин мой в безопасности только в стенах монастыря. Ему даже в город нельзя показываться.
Кроме того, в обход всех правил ему разрешат принять монашеские обеты и сменить имя. Он должен срочно стать полноправным членом общины. Рукоположение произойдет позже.
Я озабочен только своей участью. Мне что теперь делать? Оставаться здесь и терпеть лишения?
Господин мой словно забыл, что он отвечает за меня. Я служил ему верой и правдой много лет. Неужели мне даже не выплатят жалование за три месяца вперед, чтобы я мог найти себе другую службу и не заботиться во время поиска о хлебе насущном?
В городе зашел в первый же трактир и наелся как следует. Еда здесь дешевле, чем в Париже.
Раз я не на положении затворника, и по-прежнему лицо совершенно мирское, то буду ходить обедать в город. Кормят совсем неплохо, но вино дурное, кислое.

7 октября 1631 года

Письма от господина Атоса приходят раз в две недели.
На то, чтобы иметь письменную связь с г-ном графом, господин испрашивал разрешения у настоятеля. Только с г-ном Атосом. Остальные не должны знать, где мы и что с нами.
Отпуск, испрошенный у г-на де Тревиля, давно истек. Когда я напомнил господину об этом, он вздохнул и сказал, что еще из Вердена написал г-ну де Тревилю письмо с просьбой об отставке, и с мушкетерством, вообще с королевской службой покончено. Мы служим только Господу.
Конечно. Он опять ходит рассеянный, бледный и плохо спит. Я знаю, что это означает. Я предсказывал.
Что ж. Смирение грешной плоти подобает скромному монаху.

12 октября 1631 года

Все тщета и суета.
Принять святые монашеские обеты – а затем провести ночь в объятиях любовницы?
Именно так и получилось.
Как я мог забыть, что Нанси – вотчина Гизов, а герцог де Шеврез имеет здесь власть почти неограниченную?
Благодетельница наша пришла поздравить новоиспеченного монаха.
Нужно было обращаться не к настоятелю, не к Господу, не к святым покровителям, а к мадам де Шеврез.
У меня появилась своя комната, нас перевели в помещение, которое хорошо проветривается и отапливается камином. Превосходный вид из окна.
Преподобный Демустье второй день обращается ко мне не иначе, как «мэтр Базен».
О, мое послушничество будет отличаться от послушничества моего господина! Пожалуй, на такое я согласен!



15 октября 1631 года

Господин посещает занятия коллегии и пишет диссертацию.
Я на вершине блаженства.
Жизнь наша тиха и приятна. Узнаю много нового, поскольку господин зачитывает мне много текстов, и затем переводит их с латыни на французский.
Я начал изучать фламандское наречие. Совершенствую свой испанский. Наконец-то у меня много практики в говорении. По-испански здесь говорят все. Много пищи для ума. Люблю, когда мой ум не пребывает в лености. Постоянно о чем-то думаю.
Телесных лишений не испытываю. Кормят вкусно, постель удобная и достаточно мягкая. В комнатах тепло.
Благодетельница наша подарила нам множество полезных вещей. Мы понемногу обновляем и улучшаем обстановку. Это хорошо. В Париже у нас было уютно.
Госпожа де Шеврез пробудет в Нанси еще две недели. Они с господином видятся почти каждый вечер. Сидят как два голубка. Приходит господин настоятель, они разговаривают втроем. Иногда к ним присоединяются и другие.
Господин мой стал любимчиком…
Все-таки как женщины иногда влияют на настроение мужчин!
Правда, я думаю, все объясняется куда проще. Настоятель узнал про услуги, которые оказывал г-же де Шеврез мой господин. Понятное дело, речь идет не о постельных утехах, а о вещах серьезных.
Г-жа де Шеврез, наконец, вспомнила и про меня.
Я могу быть доволен. Мне заплачено, и щедро. Кроме того, г-жа герцогиня осведомилась, не желаю ли я со временем получить приход.
Я отказался. Кажется, я сделал правильно.
Господина моего стоит держаться, он пойдет далеко.
Диссертацию его хвалят уже сейчас. Он выбрал тему догмата Искупления. Пытаюсь понять: она догматическая или идеальная?
К вопросу одеяний. Тонкое сукно выглядит пристойно и при этом соответствует запросам господина.

18 октября 1631 года

Побывал на диспуте в коллегии. Для того, чтобы бывать в коллегии, господину не приходится выходить на улицу. Есть специальный проход между коллегией и монастырем. В коллегии господин тоже в безопасности, поскольку туда допускаются только студенты. О каждом из них известно все. Видимой охраны нет, но многие из служителей вооружены короткими дубинками, которые можно спрятать под рясу.
Я сам обзавелся подобной. Очень удобно.
Господин мой отличается в диспутах. Я всегда знал, что он умен. Я бы не стал тратить свое время на служение дураку.
Господина по-прежнему разыскивают. Но он в надежном убежище. Здесь не любят Ришелье, почти нет шпионов среди обычного населения. Посторонних, пришлых людей сразу видно.
Королевские указы здесь тоже могут не слишком охотно выполнять. Зато местные сеньоры – наместники Бога на земле.
Нам повезло, прямо скажем.
Никогда не думал, что связь с г-жой де Шеврез может сулить такое положение! Нас уважают. Словно мой господин является законным супругом мадам.
Мадам родила девочку. Уже окрестили. Говорят, малышка чувствует себя превосходно. Мадам тоже прекрасно выглядит.
В стенах монастыря она соблюдает некие приличия. Обнаженной не показывается.

29 октября 1631 года

Теперь о нашем положении я могу сказать совершенно определенно.
Нам предстоит прожить здесь как минимум год. Или даже два. Нужно, чтобы забылась история с мадам де Рье. Она наделала много шума. Его высокопреосвященство, говорят, в бешенстве. Г-на де Рье удалили от двора. Сама г-жа де Рье удалилась в монастырь.
Господин имеет все шансы сделать блистательную карьеру в Ордене. Я понимаю волю Провидения и принимаю ее всецело. Если бы господин успел принять рукоположение раньше, он бы сейчас не смог стать братом Ордена иезуитов. Здесь с этим строго.
Обычно от принятия послушнических обетов до обетов монашеских проходит длительное время. Иногда в послушниках находятся по семь и даже более лет. А господин мой уже взял на себя бремя монашества. Это считается духовным подвигом. Или как-то в этом роде.
В Ордене он пока новиций, но я слышал случайно разговор настоятеля и ректора коллегии. Они за то, чтобы уже к Рождеству допустить моего господина к следующей стадии посвящения. То есть он будет схоластиком.
Наше быстрое продвижение вызывает сплетни внутри монастыря, но господин мой своей кротостью, мягкостью манер и почтительностью завоевал симпатии многих. У него больше доброжелателей и сторонников, чем недругов.
Я также не имею видимых злопыхателей.
Г-н настоятель спросил меня вчера, не желаю ли я стать послушником. Моей задачей будет следить за порядком в монастырской библиотеке. Она здесь обширна, и говорят, что книги в ней превосходные. Есть даже такие, какие в других монастырях не смеют держать. Откровенно еретические. Их выдают не всем, а только сильным в вере, дабы прочие не соблазнялись.
Я подумаю над тем, как избежать соблазна прочитать эти книги.
Осень здесь мягкая, климат подходит моему здоровью. Я опасался сквозняков в комнатах, но их нет.
Пользуюсь разрешением выходить, бываю в городе два-три раза в неделю, господин дает мне всякие поручения. Изучаю местные лавочки и торговцев.




6 ноября 1631 года

Выпал снег.
Это очень красивое зрелище.
Мне сказали, что зима будет холодной. Не как в Париже. Нужно запастись теплой одеждой. Жалею о том, что оставил в нашей квартире на улице Вожирар. Нет никакой возможности известить мадам Жаснейри о том, что с нами все в порядке. Думаю, что она нашла себе новых постояльцев и обрела нового любимчика. Она еще не стара, может и замуж выйти.
Я тоже еще не стар, так что подожду принимать послушнические обеты. Хотя это меня ни к чему не обязывает.
Я поделился своими планами с господином. Он рассмеялся и сказал, что свои обеты намерен блюсти свято. Никаких излишеств. Он посвятил себя Богу, и свидание с мадам де Шеврез было последним.
Я осмелился спросить, а как же любовь.
Господин помрачнел и ничего не ответил.
Не нужно быть провидцем: он любит ее. Но шансы, что она не забудет его во время долгой разлуки, крайне малы. Он понимает это и страдает.
К счастью, его ум занят учебой. Он действительно полностью поглощен восстановлением пробелов в образовании. Он об этом и г-ну Атосу написал. Я не хотел читать, но на столе у господина был полный беспорядок, в который я решил внести определенную систему. Когда на столе лежит незапечатанное письмо, то впасть в искушение легко. К тому же у господина легкий слог, читать его письма необычайно приятно. Он так живо обо всем рассказывает. Меня называет «мой ворчун». Мне лестно, что про меня пишут г-ну Атосу.

17 ноября 1631 года

Я решился.
Я все же приму послушнические обеты. Пример моего господина вдохновляет меня.
Я надеюсь, что он станет сначала аббатом, затем епископом, затем кардиналом… а лет через двадцать, скорее всего, сможет претендовать и на место Папы Римского. Почему нет?
Тогда я стану епископом или даже кардиналом. Неплохая карьера для беррийца Арно Базена, у которого в роду ни одного человека благородного происхождения!
Воистину – Господь благоворит к кротким духом.
Завтра сообщу о своем решении преподобному Демустье. Может быть, он согласится стать моим духовным наставником. Это будет лестно для меня. Правда, придется выдержать строгую исповедь.
Но я попытаюсь не рассказывать кое о чем. Это может повредить и мне, и моему господину. Моя совесть отягощена тайнами государственного значения.
Посоветуюсь с господином.

30 ноября 1631 года

Я занят подготовкой к принятию обетов.
Это так утомительно и отнимает много сил. Уже несколько дней даю себе слово написать Мушкетону, но мне решительно некогда.

11 декабря 1631 года

В тетради остался последний листок. О чем писать, не знаю.
Стоят морозы, каких я никогда не видел.
Топим по четыре раза в день.
Хорошо, что мне не приходится ни о чем заботиться. Всего вволю. Я всем доволен. Разве что попрошу у Господа новые шерстяные носки и штаны с начесом, чтобы не мерзнуть во время службы.
Мне уже заказали рясу. Ходил на примерку.
Выяснилось, что я не только не похудел за эти месяцы, но и поправился. Оно понятно: мы живем спокойно, мирские проблемы не проникают сквозь стены монастыря, пища сытная и вкусная.
Я вполне вознагражден за годы лишений.

23 декабря 1631 года

Это последняя запись в тетради. Больше листков нет. К тому же я на днях стану послушником и перейду в другой статус.
Меня не должно волновать ничто мирское.
Я отрекаюсь даже от своего имени.
Главное – выдержать пост. Это неприятно, но обязательно.
Я достиг своей цели.
Теперь мне нужно стремиться стать аббатом. Нет, не так. Сначала я должен помочь стать аббатом моему господину. А уж затем задуматься о собственной карьере.
Она состоится – я уверен в этом.

На этом заканчивается последняя из тетрадей. Сведения о дальнейшей судьбе г-на Базена можно подчерпнуть в романе месье Дюма-старшего, который называется "Двадцать лет спустя". Судя по всему, г-н Базен действительно ступил на правильный путь.