***
Арамис очередной раз удивил всех: в тот момент, когда врачи уже ни на что не надеялись, он пришел в себя. Лихорадка по-прежнему нещадно трепала его, но мэтр Тома видел, что восковая призрачность уходила с лица пациента. Понемногу возвращалась жизнь. Это было бы замечательно: вырвать молодого мушкетера из когтей курносой старухи с косой. Он так храбро с ней сражался, что заслужил победы!
Ночью у постели больного товарища дежурили Атос и Лабурер. Жером начитался Марка Аврелия и теперь рвался дискутировать с Атосом, который не выходил из палатки, отбывая наложенный на него арест с привычной добросовестностью и честностью.
Днем визитеров в палатке хватало. Если Атос через порог не переступал, то к нему мог явиться кто угодно.
Атос сдержанно радовался вниманию сослуживцев. Когда оставался в одиночестве, подходил к постели Арамиса и творил молитву за молитвой. Горячо, искренне. По мнению мушкетера, следовало полагаться скорее на милосердие Божие, чем на лекарское искусство мэтра Тома. Человеку свойственно ошибаться и жить иллюзиями, а между «сильным жаром» и «очень сильным жаром» не такая уж большая разница. С точки зрения человека военного – вовсе незначительная.
читать дальше
Потому Атосу было не до диспута, но он вежливо отвечал на вопросы Лабурера. Право, Господь зачтет ему даже прерванную появлением Лабурера молитву: ведь Жерома, потерявшего горячо любимого им брата, тоже следовало отвлекать от мрачных мыслей!
- Не делай того, что осуждает твоя совесть! - цитировал Жером.- И не говори того, что не согласно с правдой. Соблюдай это самое важное, и ты выполнишь всю задачу своей жизни!
- Иногда совесть заставляет идти на шаги, о которых потом жалеешь... - задумчиво возразил Атос, вспомнив своем о давнем кошмаре.
- А разве совесть и правда - не равноценные вещи?
- Правда может быть у каждого своя. Лабурер, не можете же вы не признать, основываясь на вашем личном жизненном опыте: такое понятие, как совесть, известно не всем!
- Но почему же? Как это может быть: человек без совести? В таком случае, это не дворянин! Без совести мы... просто животные!
Лабурер в порыве чувств даже привстал.
И застыл на месте, ибо от изголовья кровати донесся слабый голос, в котором внимательное ухо, однако, могло распознать нотки привычной насмешливости:
- Si tacuisses, philosophus mansises! *
Атос не выдержал и рассмеялся.
Жером в немом изумлении смотрел не на Арамиса, а на Атоса: он ни разу не слышал, как сдержанный мушкетер смеется!
*Если бы ты молчал, сошел бы за философа.
Похороны были назначены на седьмой день после того, как тела погибших мушкетеров доставили в лагерь.
Скорбная церемония должна была состояться в восемь утра, пока палящее солнце не превратит все вокруг в ад.
Атос не спал с вечера.
Всю ночь он то сидел на кровати, то ложился, но не мог даже на минуту забыться сном. У него ничего не болело, кроме души.
Он тысячный раз восстанавливал в памяти события недельной давности - и во всем, решительно во всем склонен был обвинять только себя. Безжалостная функция анализа, которая ни на минуту не отключалась в голове мушкетера, теперь выделяла все промашки.
Он, как командир, обязан был наблюдать за процессом передвижения, а не философствовать с Лабурером... Оноре Лабурером. Умницей. Серьезным, и в то же время добрым и общительным парнем.
Он не должен был позволять пятерым всадникам ехать в конце обоза: затем потребовалось время, чтобы собраться, а под Шампленом вовсе убили коня, и он отстал от остальных.
Нужно было заставить возчиков сильнее понукать лошадей. Сотня конных, проехавшая всего за полчаса перед тем, как напали испанцы, успела проскочить узкую лощину и попала к своим.
Нужно было сразу проверить, нет ли в деревне засады. Но день был так тих! Из деревни они направились навстречу обозу. Сколько времени прошло? Четверть часа...
Нужно было бежать не к домику кюре, а в церковь. Звонить в набат. Свои услышали бы. Забаррикадировавшись на колокольне, они бы расстреляли испанцев как куропаток.
Почему он не подумал о том, что испанцы будут швыряться горящими головнями? Почему он дал уговорить себя на лишенную смысла вылазку? Ведь уже тогда было понятно, что они напоролись на противника, многократно превосходящего их по силам.
У них в распоряжении оказались три бочки с водой - почему они даже не подумали воспользоваться этим? Почему не затушили пламя сразу?
Собственные промахи сейчас казались глупыми. Каждый из них стоил жизни восьмерым: Шамплена Атос тоже считал.
Проглядел мальчишку, проглядел...
Почему Сен-Пре был без кирасы? Кираса бы его спасла...
Мысли роились темной тучей. Атос одолжил у Арамиса четки и теперь раз в три часа вспоминал в молитве восемь имен.
Было и девятое. Рене д`Эрбле, настоящее имя Арамиса. Как воины языческих времен открывали друг другу истинные имена, дававшие полную власть над человеком, своим побратимам, так и они после импровизированного причастия сказали друг другу, за кого молиться в церкви.
Верный друг остался жив, но дорого бы Атос отдал за то, чтобы Арамис снова научился улыбаться как раньше! Тот привычно насмешничал, но это было, пожалуй, единственное проявление прежнего Арамиса - лукавого, кокетливого, острого на язык.
Слыханное ли дело: Арамис, который до сих пор ни разу не попросил, чтобы его причесали или побрили! Арамис, который ни разу не попросил, чтобы Атос почитал ему вслух (сам он читать не мог - было строжайше запрещено напрягать зрение)!
Д`Артаньян трогательно опекал друзей. Приносил лакомства. Рассказывал новости «с воли»: ведь уже который день мир для них был ограничен стенами палатки.
Д`Артаньян пытался расшевелить Арамиса и отвлечь Атоса от мрачных дум. Но, несмотря на каскад уморительных шуток, Атос только смотрел на друга своим внимательным взором, а Арамис делал вид, что спит.
Утро дня, когда должны были состояться похороны, было точной копией утра, которое было накануне: молитва, умывание, завтрак, осмотр врачей.
Ни тому, ни другому мэтр Тома вставать не разрешал.
Атос нарушал это предписание и отмеривал шаги по палатке. Д`Артаньяну он напоминал большого зверя, попавшего в неволю. Зверь ходит по клетке, чтобы хоть чем-то себя успокоить.
В семь утра в палатку пришел важный гость. Важнее и быть, пожалуй, не могло.
При виде этого гостя строгий постельный режим нарушил даже Арамис.
Навестить больных пришел его величество.
- Лежите! - приказал король строго. - Господин Тома жалуется на вас. Говорит, что вы неудобные пациенты.
- Мы обычные пациенты, ваше величество, - поклонился Атос. - Мы соблюдаем инструкции врачей и ничем не нарушаем покой остальных. За что господин Тома жалуется?
- Вы слишком медленно поправляетесь и пытаетесь идти наперекор указаниям врачей. Почему, например, я застаю вас одетым, когда вам велено не вставать?
- Движение оживляет меня...
- А что скажет по этому поводу господин Арамис?
- На нас не за что жаловаться, сир.
- У вас есть просьбы, пожелания? - спросил король, усаживаясь на раскладной стул.
Атос помедлил секунду.
- Да, ваше величество, - сказал он твердо. - Я под честное слово хотел бы отпроситься у вас. Снимите с меня арест хотя бы на час. Я должен присутствовать при том, как хоронят людей, которых я не уберег.
- Да-да... - со странной улыбкой ответил его величество и потер себе кончик носа. - Вы говорили мне об этом...
- Я человек чести, ваше величество. Я даю вам слово, что по окончании заупокойной службы вернусь сюда... или туда, куда вам угодно будет меня отправить.
Людовик прикрыл лицо ладонью. Вид у его величества был крайне смущенным и растерянным. Казалось, он не знает: не то гневаться, не то смеяться. Спокойствие он сохранять уже не мог.
- Я сказал что-то недостойное, сир? - с легкой обидой в голосе осведомился Атос. - Если вам угодно будет отклонить мою просьбу...
- За что вы отдали мне свою шпагу, сударь? - неожиданно спросил Людовик.
Атос вздохнул.
- По моей вине погибли люди, сир. Восемь человек. Я был их командиром.
- Так-так... - Людовик покачал головой и побарабанил пальцами по эфесу своей шпаги. - Значит, погибли люди... Полторы сотни испанцев, которых уже похоронили по моему приказу в общей могиле. И восемь храбрецов в мундирах самого славного полка моей армии. Что ж, господин Атос... запишите себе в молитвенник, если дознаетесь, еще две сотни испанских имен. Это те, кто погиб, когда вас освобождали.
- Сир... - с совершенной беспомощностью выдохнул Атос. - Сир, зачем вы так? Чем я заслужил?
- Вы оказались отрезанными от всех и вели неравный бой! - глаза Людовика зажглись. - Вы сражались как львы и готовы были умереть. Это война, сударь. На ней убивают. Вы были командиром. Я тоже командовал. Вы потеряли своих людей. Я тоже оплакивал тех, кто был убит. На моем счету гораздо больше таких, поверьте. А теперь слушайте: я не умею посылать свои войска на бойню, я умею только вести их туда за собой. Я слишком поздно узнал о беде, в которую попали вы, солдат моей армии. Я лично привел вам подмогу. Мы сделали все, что могли.
Людовик перевел дыхание, и заговорил вновь: непривычным для себя, быстрым, взволнованным голосом, совершенно забыв о том, что от волнения обычно начинает нещадно заикаться.
- Вы сделали больше, чем я. Вы продержались три дня. Вы не отсиживались за спинами других, вы не отправили их на бойню. Нет, вы сами были впереди всех и показывали, как нужно сражаться... Я не трус. Никто не назовет меня трусом. И как человек храбрый, я всегда различу ту же храбрость в другом. Сделайте мне одолжение: простите себя. Слышите ли? Король берет ваших погибших на себя. Вы чисты. И довольно об этом. Иначе нам с вами прямая дорога в монахи. Мы будем хорошими монахами, я не сомневаюсь. Но кто тогда будет защищать Францию? Кардинал? Кстати - кардинал будет молиться о всех восьмерых. Предоставьте все мне. Вы доверяете своему королю?
Оба мушкетера склонили головы.
Людовик некоторое время полюбовался их лицами.
- Храбрец... - сказал он, кивнув в сторону Атоса. - А наивен как мальчишка. Так вы решили, что отдать шпагу мне - значит быть арестованным?
- Но вы сами... - начал было Атос, и тут же осекся.
Король хохотал!
- Наивны как мальчишка! Это была единственная возможность удержать вас во владениях мэтра Тома!
Атос недоумевал, король хохотал, Арамис... Арамис наконец-то улыбнулся и сияющими глазами посмотрел на Атоса.
- Так, мои храбрецы! - Людовик резко оборвал смех. - Четверть часа на сборы. К чертям врачей. На два часа разрешаю вам встать. Свои шпаги... свои шпаги вы получите назад. Я их взял, я же и отдам. До начала церемонии остается чуть больше получаса. Господин Арамис, я бы рекомендовал вам не вставать...
- Нет, сир, я тоже хочу пойти.
- Да, но только если вас не придется нести назад. Вы мне дороги, молодой человек. Вы потом поучите меня, как попадать в темноте в вырез испанских лат!
Арамис заметно покраснел.
- Хорошо. Все равно убежите, даже если я прикажу вам остаться. Что ж, собирайтесь.
Оба мушкетера поклонились в знак благодарности.
Людовик покинул палатку, но тотчас просунул голову назад.
- Через три минуты я пришлю вам кое-кого. Он поможет вам привести себя в порядок.
Полог палатки опустился.
Арамис в растерянности провел рукой по лицу... и тут же брезгливо отдернул ее.
- Пресвятая Дева! - вырвалось у него в полном отчаянии. - Да на кого же я похож!
- Наконец-то... – меланхолично заметил Атос.
***
Погибших мушкетеров хоронили с почестями, как принцев крови.
Легкий ветер теребил траурные ленты на знаменах. Мушкетерский полк в полном составе стоял в первой линии войск.
Мушкетеры.
Гвардия.
Пехотинцы.
Артиллеристы.
Огромная, славная армия французского королевства.
Арамис не без труда воспринимал происходящее. Он только усилием воли заставил себя встать, безропотно вытерпел заботу королевского цирюльника, вышел из палатки и сел на коня, которого ему подвели.
В седле его поддерживал Атос.
Лица расплывались в радужном тумане, голова страшно кружилась. Не надо, не надо было вставать, насиловать себя. Но не пойти он не мог. Он не слышал ни единого слова из тех, что были произнесены на краткой траурной церемонии. Сознание улавливало только тембр голосов.
Вот говорит король, и голос его вибрирует от сдерживаемых чувств. На войне, в своей стихии, Людовик воистину велик. Отважный воин и опытный полководец. Но воевать бесконечно нельзя...
Вот голос кардинала. Ришелье устал. Ему приходится напрягаться, подбирать слова. Но он не волнуется - он спокоен. Так и должно быть. Он сейчас больше священник, чем главный советник короля...
Вот несколько слов сказал Тревиль. Не сказал - выдавил из себя. Капитану очень тяжело.
Тревиль накануне заходил в палатку. Расспрашивал осторожно.
Атос врать не умеет. Атос, к счастью, дремал. И Арамис с непонятной легкостью сказал неправду. Заведомую неправду. Но... ТАК БЫЛО НАДО. Не было предательской слабости Шамплена. Шамплен отстреливался до последнего, прикрывая отход своих. Да, они пытались вырваться из окружения. Это было в первые же полчаса после того, как их заманили в ловушку. Шамплен умер как герой, со славой.
Сен-Пре тоже умер со славой... Капитан, он из рода воинов... Он мог бы стать... мог бы... так и передайте его отцу... нет, я скажу сам.
...Солнечный свет был неприятен. Лошадь переступала с ноги на ногу, и каждое ее движение вызывало тошноту.
Что, уже заупокойная служба? Спешиться?
Подоспели д`Артаньян и Феррюсак. Сбив строй, подперли с двух сторон. Теперь не упасть.
Молитвы, пение. Служит сам кардинал.
Великая честь, великая слава...
Себастьян де Шамплен... тебя будет отмаливать твой убийца. Когда наденет рясу, и будет находиться не в строю солдат, а там... где сейчас священники, помогающие кардиналу. До тех пор у тебя есть право являться в ночных кошмарах.
Чья-то рука... ледяные пальцы.
Атос. Феррюсака сменил Атос.
Арамис разлепил ресницы и заставил себя посмотреть на друга. Атос - бледный как смерть, неподвижный, с застывшим лицом мраморной статуи - стоял рядом, закрыв глаза, и молился. Друг настолько глубоко ушел в молитву, что было неудобно на это смотреть. Словно исподтишка подглядываешь за чем-то, что - не для тебя. Выше твоего сознания. Выше, много выше.
Арамис молиться не мог даже при всем своем желании: все его силы были направлены на то, чтобы стоять в строю как положено. Дурнота, подступившая к горлу, никуда не собиралась исчезать.
«Я не мог поступить иначе, Шамплен. Иначе бы у тебя были другие похороны. Тебя бы пристрелили как собаку и бросили на растерзание волкам, лисицам и коршунам. К тому же все знали бы, что ты - предатель и трус. Ложь во спасение. Теперь не волнуйся. На земле правду знают всего двое, но они умеют хранить тайну... Тебя хоронят с почестями. Все знамена королевской армии склонились, оплакивая тебя... И наше полковое знамя тоже... На тебе был мундир... Такой же, как у нас всех... Я не мог иначе...».
- Господин Атос и господин Арамис, к королю!
Перед глазами - марево.
Его взяли за руку. Куда-то нужно идти.
И через непонятный промежуток времени (не вели - почти несли, непонятно кто, но руки, подхватившие под локоть, были сильными и надежными) - голос его величества. Глухой, но торжественный.
Воспринимался опять не смысл, а тембр. Только тембр. Король говорил медленно, тщательно подбирая каждое слово.
- ...наградить... за неслыханное мужество...
Голос Атоса:
- Благодарю вас, ваше величество. Это великая честь.
И вдруг дурнота прошла. Словно и не было. С неожиданной ясностью Арамис увидел: Атос, преклонив колено, принимает шпагу. У шпаги был дивной красоты эфес, сверкающий алмазами.
Атос не смотрел на шпагу - Атос смотрел на короля.
Этот миг стоило запомнить.
- Спасибо, граф, - негромко добавил его величество.
Атос вздрогнул. И низко склонил голову.
Король повернулся к Арамису.
Повторил наградную формулу для всех - громко.
И так же, как и Атосу, тихо сказал, обращаясь к ИСТИННОМУ:
- Спасибо, шевалье.
Клинок оказался неожиданно тяжелым и теплым. Странно, когда успел нагреться: король держал его в руках всего пол-минуты, не более того. Арамис поцеловал рукоять и тоже хотел посмотреть на короля, встретиться с ним взглядом.
Но вместо этого почему-то посмотрел на солнце.
Это оказалось роковой ошибкой.
Солнце с невероятной скоростью налетело на мушкетера и поглотило целиком...
***
Время лечит. А когда у людей нет времени предаваться горьким раздумьям, каждый день наполнен событиями и треволнениями военной поры и каждая минута может стать последней - значение имеют чаще всего только физические немощи.
Мэтр Тома отпустил Атоса из своих владений на шестой день после похорон. Мушкетер был еще бледен, но вполне бодр и сам просился к товарищам. Арамису пришлось валяться в постели несколько дольше, но через две с лишним недели и он занял привычное место в строю. О случившемся если и вспоминали, то лишь изредка. Шла война. Полк не отсиживался в обозе, а постоянно сопровождал короля. Людовик же вел своих солдат за собой, рвался в бой и бестрепетно слушал свист пуль. Несколько раз случалось, что вечерами его величество приходил к солдатским кострам, вместе со всеми ел пищу из походных котелков и охотно подхватывал песни, которые пели его воины. Король был доволен ходом кампании и храбростью своих мушкетеров.
Нужно было жить настоящей минутой; настоящим и жили. Радовались успехам, отпевали погибших товарищей, получали заслуженные поощрения и наказания. Боевое товарищество существовало по своим, особым законам.
Но что-то изменилось. «Трое неразлучных» перестали быть неразлучными. Д`Артаньян добросовестно исполнял обязанности лейтенанта и часто приходил в свою палатку только переночевать. Времени на общение с друзьями у него не оставалось.
Атос не роптал. К чему? Он все понимал. Когда у д`Артаньяна находился лишний час, молодой человек по-прежнему охотно посвящал его разговорам со старшим другом.
Зато Арамис как-то отстранился от своих испытанных товарищей. Все чаще в часы, свободные от служебных обязанностей, его можно было застать или за чтением молитвенника, или за беседами с графом де Сен-Пре, чей сын погиб во время осады испанцами домика священника. Атос склонен был никак не оценивать первое, но хмурил брови, когда случалось второе. Предостерегать Арамиса от неблагонадежных знакомств было бы делом бессмысленным. Разве можно уберечь от неизбежного? Разве Арамис сам не отдает себе отчет в том, что поступает неразумно, открыто разделяя взгляды человека, который жалел Марию Медичи и был дружен с маршалом Марильяком? Граф Сен-Пре неприязненно посматривал в сторону Ришелье, но в числе врагов его высокопреосвященства пока не значился. Пока…
После бесед с Сен-Пре Арамис являлся перед самым сигналом отбоя, сразу ложился и укутывался в плащ так, что всякий бы понял: мушкетер не желает, чтобы его беспокоили.
Атос и не беспокоил. А д`Артаньян просто не видел…
Незаметно закончилось лето, наступил ласковый, теплый сентябрь. Кампания завершилась, и часть армии повернула назад, к Парижу. Шли другой дорогой, совершали длинные переходы. На привалах король несколько раз устраивал охоту, чтобы развлечь офицеров своей свиты. Звучали у костров веселые песни, стучали в стаканчиках игральные кости...
Иногда веселье прекращалось, и приходилось опять брать в руки оружие. Попадались отдельные испанские отряды, порой достаточно многочисленные, чтобы оказывать серьезное сопротивление. Они нападали, по своему обыкновению, ранним утром, жалили, как осы, словно желая показать: вы уходите, а мы остаемся на нашей земле, и никакая политика не заставит нас считать, что вы эту землю завоевали.
Каждый полк считал своим долгом предложить своих кандидатов в разведчики, французы прочесывали местность по несколько раз на дню, к ночи выставляли усиленные караулы.
Однажды вечером д`Артаньян пришел к палатке друзей и обнаружил Атоса сидящим у костра в компании Франсуа Рошешуара и Жана-Батиста Шамплена – старшего брата погибшего Себастьяна. Лейтенант приветливо кивнул всем троим. Рошешуара он не слишком любил, но того привечал в последнее время Атос. И было за что: редко найдешь в молоденьком мальчишке столь яркое сочетание образованности, ума и блестящего остроумия! Что до Жана-Батиста, то д`Артаньян не первый год знал этого человека. Старший Шамплен был лейтенантом гвардейской роты Дэзессара, бывшим начальником гасконца. Если братья Лабуреры были похожи друг на друга как две горошины из одного стручка, то Жан-Батист нисколько не напоминал хрупкого, несколько женственного младшего брата: он был выше среднего для мужчины роста, широкоплечий, белокурый, с ясными серыми глазами и четко очерченным ртом. Д`Артаньян искренне обрадовался возможности пообщаться со старинным приятелем: Жан-Батист за день до гибели Себастьяна был тяжело ранен. Покалеченную осколком ядра правую ногу ему чудом спасли, но заметная хромота теперь должна была сопутствовать храброму офицеру всю оставшуюся жизнь. Шамплен мог бы подать в отставку, но не захотел этого делать. Да ему никто и не предлагал покинуть армию: кто же лишит солдат руководства храброго, опытного и всеми уважаемого офицера, снискавшего славу при Ла-Рошели, во время битвы на Сузском перевале и во время взятия Казале!
Шамплен долго находился во владениях мэтра Тома и вернулся в строй только позавчера.
Арамиса д`Артаньян не увидел – и нахмурился.
Вновь прибывшему искренне обрадовались все трое, пересели плотнее, освобождая место у костра, выделили кружку, которая тотчас оказалась наполненной: вино согревало, вино помогало сохранять легкомысленность и стряхнуть усталость, вино поддерживало дружескую беседу.
Вынырнувший из темноты Гримо молчаливой тенью скользнул мимо, удвоил количество бутылок – и исчез.
- А где Арамис? – спросил гасконец у Атоса, пока их никто не слышал: Шамплен и Рошешуар делили на четверых гусиную тушку. – Опять у своих чертовых святош?
Д`Артаньян сделал небрежно-пренебрежительный жест в сторону палатки маршала Марильяка. Ему было приятно увидеть реакцию друга: Атос чуть улыбнулся. Да. гасконец, который постоянно ссылался на свою занятость, успевал замечать все то, что для него имело значение. Отсутствие Арамиса было из категории неприятного.
- Вы улыбаетесь? – как можно тише сказал д`Артаньян. – Напрасно. Его нужно оттуда вытаскивать. Они составляют там свою политическую партию, которая вряд ли будет слушать короля и кардинала. И наш бедный Арамис очень рискует. Головы принцев и маршалов редко покидают свое место на эшафоте, зато головы простых шевалье палачи отрубали уже не раз и не два.
- Подобная партия давно существует, - тихо заметил Атос. - И будет существовать, пока живы король и кардинал. Нам-то какое до этого дело? Мы с вами, мой милый, простые солдаты. Политика существует для тех, кто недостаточно хорошо владеет шпагой. Что до меня, то я не вижу в заговорах ни малейшего признака здравого смысла.
Д`Артаньян подыскивал нужные слова, чтобы достойно ответить. Спорить с невозмутимым Атосом, который каждому предоставлял право следовать собственным путем, было трудно. Но Атос и не желал продолжать едва начатый разговор. Он привстал, заметил кого-то в темноте и помахал рукой.
- Арамис, вы заплутали там? Что бродите как неупокоенная душа? Идите к нам.
Это действительно оказался Арамис. Теперь улыбнулся Д`Артаньян – ему сразу стало легче, хорошее настроение вернулось к гасконцу, словно и не покидало на миг.
- Добрый вечер, господа. Рад видеть вас, Шамплен, в добром здравии.
- То же могу сказать и про вас, Арамис, - сказал гвардейский офицер. – Вас все считали везунчиком, заговоренным от пуль и от шпаг, а теперь везение перешло кому-то другому. Похоже, что нашему другу д`Артаньяну.
Юный Рошешуар засмеялся.
- Пока и я не обвиню Фортуну в дурном нраве!
- Подождите, молодой человек, она еще покажет вам, что любая женщина может изменить, - Атос пожал плечами. – В семнадцать лет и я считал себя редкостным везунчиком. Ну, за везение – пусть оно достанется всем нам!
Стаканы стукнули друг о друга.
- Хорошее вино, - заметил Шамплен. – Где ваш Гримо умудряется добыть такое?
- У вашего Гримо длинные ноги и поразительное чутье, - подтвердил Рошешуар. – Мне бы такого лакея! Расторопный, молчаливый, толковый, верный…
Атос с рассеянным видом выслушивал комплименты, которые сыпались в адрес его слуги.
- Но как бы ни было хорошо вино, господа, я не советую вам увлекаться им. Когда окажемся в Париже – другое дело. Пока мы на войне, мы не принадлежим сами себе. В любой момент может оказаться, что нужно вступать в бой, - сказал д`Артаньян, вспомнив о том, что у него есть поручение, данное Тревилем. – Очень хорошо что вы здесь, у одного костра, господа. Завтра наша очередь идти в разведку. Выступать нужно около четырех утра. Тревиль дал мне задание составить группу, а командование отдать вам, Атос.
- Я согласен с д`Артаньяном, - подтвердил Шамплен. – Меня за тем же вызывал Дэзессар, я со своими людьми тоже еду. Но предпочел бы подчиняться вам, Атос.
Атос замер. Затем обычным ровным голосом сказал:
- Разве я стал лейтенантом мушкетеров?
- Нет, но… - одновременно сказали оба офицера. Шамплен выразительно посмотрел на д`Артаньяна, тот продолжил. – Это общее решение, оно согласовано с нашим командованием. Пятнадцать человек конников под вашим руководством, Атос. Я сейчас объясню, куда ехать.
- Куда угодно. Под командованием господина де Шамплена. Простым солдатом, - Атос встал и поклонился одновременно Шамплену и д`Артаньяну. – Господа, вы постоянно забываете, что я обычный мушкетер. Офицеры – вы. Мое дело – добросовестно выполнять приказы командования.
- Прямое указание командования заключается в том, чтобы старшим в отряде стали вы. С этим согласны все! Это даже не обсуждается! – воскликнул гасконец, хлопнув себя по коленям. Неожиданное, необъяснимое нежелание Атоса подчиниться ясному и четкому приказу изумило и одновременно озадачило его. – Такой опытный человек, как вы…
- Я могу что-то подсказать Шамплену, мои глаза и уши, как и мой боевой опыт, моя шпага и моя жизнь – в его распоряжении. Поймите, господа, я не отказываюсь ехать и рисковать собственной шкурой. Но возглавлять отряд – нет. Это было бы в высшей степени некрасиво по отношению к господину Шамплену, который выше меня по званию и служит дольше. Давайте не забывать о воинской субординации.
- Атос, постойте! До чего же вы порой упрямы! Вам не дают офицерские нашивки. Это только пожелание нашего капитана…
Атос снова покачал головой.
- Нет. Я не имею права брать на себя ответственность за жизнь других людей. Однажды вы, д`Артаньян, уже посылали меня с поручением. Пустячным поручением, которое не требовало почти никаких усилий, только аккуратности и пунктуальности. Вы помните, чем дело закончилось?
Д`Артаньян дернул себя за ус.
- Ах, вот вы о чем! Вы полагаете…
- Я полагаю, - спокойно заметил Атос, - что мне не стоит быть командиром. У меня нет ни знаний, ни опыта. Ни благоволения Фортуны, о котором мы только что так весело шутили. Я могу рисковать собой. Но я больше не хочу подвергать неоправданному риску других. Увольте, д`Артаньян. Я пойду под арест, если Тревиль так распорядится, но я не возглавлю отряд.
- Черт побери, вы упрямы как осел!
- Я назову это простым благоразумием, - прежним ровным тоном ответил Атос.
- Простое стечение обстоятельств! Каждый из нас мог оказаться в подобной ситуации!
- Однако не всякий допустил бы такие ошибки, который допустил я. Я оказался плохим командиром. Закончим этот разговор, если возможно.
- Все мы ошибаемся, безгрешен только Господь, - вздохнул Шамплен, устремив взгляд вдаль. Он вспомнил о брате – это было очевидно.
- Атос, было бы просто глупо всю жизнь винить себя в том, что вовсе не на вашей совести! – д`Артаньян задался целью во что бы то ни стало настоять на своем и вынудить Атоса исполнить приказ. – Ну, отберите себе людей сами, если вы сомневаетесь в чьей-то храбрости или решительности.
- Я могу не сомневаться только в себе самом, да еще в вас, господа. Но, как следует из ваших слов, в разведку поедут не четыре… не пять человек, - Атос поспешил включить в общее количество и Рошешуара. Было бы невежливо отказывать юноше в мужестве!
Гасконец видел, как Арамис прикусил губу и быстро отвернулся, чтобы никто не видел его очевидного раздражения. Конечно: честолюбивый будущий аббат никому и никогда не признался бы, что очень ревниво наблюдает за почти ежедневными беседами Атоса и Рошешуара. Д`Артаньяна, мало сведущего в литературе, философии и истории, сложившаяся сиутация скорее забавляла. Ну да, мальчишка умен и образован, этого не отнять, но… Неужели Атос отдаст ему предпочтение только потому, что Рошешуар с легкостью переводит труды античных авторов, много читает даже на военном биваке, разбирается в тонкостях вин и закусок к ним куда лучше Арамиса и еще – равен Атосу по знатности? На днях д`Артаньян стал невольным свидетелем того, как Арамис даже не смог вступить в разговор: те двое обсуждали тонкости изображений на геральдических гербах, и уровень знаний обоих значительно превышал тот, на котором Атос обычно разговаривал с Арамисом! В разговорах друзей д`Артаньян, как правило, понимал хоть что-то, и жадно улавливал новые для себя знания. Здесь же ощущал себя примерно так же, как когда-то в гостинице Кревкера, слушая теософский спор Арамиса с ученым богословом и кюре!
Глаза Франсуа вспыхнули. Юноша выпрямился и горделиво вскинул голову.
- Что ж, и я пойду в разведку с вами, господа! Я новичок и младше вас, что правда, то правда, но я не побоюсь свиста испанских пуль и постараюсь показать, чего стоит новобранец, в жилах которого течет кровь одного из самых благородных родов французского дворянства! Я готов идти хоть под командованием господина Шамплена, хоть под командованием господина Атоса! Настоящий солдат не суеверен, осторожность – качество, похвальное скорее для… - Рошешуар позволил себе бросить на Арамиса взгляд, полный насмешки, - служителей церкви!
Арамис не выдержал подобной наглости. Мушкетер положил руку на эфес шпаги.
- Благородный виконт Сен-Пре, который знатностью мало уступает вам, господин де Рошешуар, тоже поехал с нами встречать обоз, - звенящим от напряжения голосом произнес он, - и, думаю, скоро пожалел об этом. Новичкам, которые вообразили, что мундир на плечах уже делает из человека солдата, трудно смотреть на настоящую бойню, где для осажденных мало шансов остаться в живых. Там, куда мы попали, оказалось слишком страшно. Я не стесняюсь в этом признаться, потому что есть вещи, о которых можно легко рассуждать, пока сам не испытал их. И если у меня есть право советовать, то я поддерживаю Атоса в его решении. Не надо. С нас довольно. Если хотите, назовите меня трусом.
- Я не имею права обвинять вас в трусости, - надменно проронил Рошешуар, - поскольку только слышал об этом деле. Но новобранцы доказали свою храбрость, погибнув с честью. Видимо, кое-кто из них решил отдать свою жизнь за то, чтобы герои выжили… и продолжали совершать подвиги.
Д`Артаньян с нарастающей тревогой наблюдал, как взгляд юноши с преувеличенным вниманием скользил по фигуре Арамиса. Тот, как нарочно, ради визита в палатку Сен-Пре, достал хороший камзол и приказал Базену привести в порядок красивый воротник из дорогого кружева. Молодой мушкетер оказался единственным, на ком не было ни кирасы, ни нагрудника.
- Арамис, - поспешно вмешался в разговор Атос, делая Рошешуару повелительный жест, обозначавший: да замолчите же вы, самонадеянный глупец! – Арамис, уж если кто это и посмеет утверждать, то не я. Вы, в отличие от меня, сделали все, что могли. И это было больше, чем я от вас ожидал. Рошешуар сам не знает, о чем говорит, и насколько его слова оскорбительны для вас. Я прошу простить его.
- Разумеется, я прощаю! – Арамис старался ни на кого не смотреть, теребя манжеты. В его голосе звенел гнев. Он еле сдерживал себя: наглость, так явно выказанная юнцом Рошешуаром, требовала немедленного наказания, но Арамис помнил про юность обидчика. – Да, пожалуй. Тому, кто не видел ада, в который мы попали, легко рассуждать о том, кто за кого отдал жизнь. Вы слышите меня, Рошешуар? Там было больше того, что я способен вынести – а я, благодарение Богу, семь лет служу в мушкетерах. Мое решение и мою возможную ошибку мне предстоит отмаливать еще очень долго. Мою, Атос. Не вашу. Мне не в чем вас обвинять. Ваша честь не пострадала в том деле. Не вы выбирали тех, кто поехал. Вы просто взяли на себя командование – и были хорошим командиром. Иначе бы королю пришлось увидеть не восемь трупов, а куда больше. Полурота Сиснероса напала бы на лагерь с тыла, испанцев никто не ждал… Стрельба, которую мы подняли, всполошила наших, они были готовы… Вы об этом думали, Атос? А я думал… Не вы, а Господь сотворил людей. Мы разные. Шамплен прав: никто не безгрешен.
- Да о чем вы тут рассуждаете! – д`Артаньян ничего не понимал, как и Рошешуар. – Кто и в чем вас обвиняет!? Что за ерунда, что за рассуждения, достойные героев древности? Прекратите! Я уже понял, я попрошу, чтобы Шамплен…
- Чтобы старший из братьев отправился за младшим, получив пулю в спину? – лицо Арамиса исказилось. - Увольте меня, Атос, старший этого не заслужил!
- Арамис, теперь преувеличиваете вы, - Атос был не на шутку встревожен.
- Ваша вина как командира? Который взял на пустячное – говорю вам, пустячное! - дело новобранцев, которые еще и пороху толком не нюхали?! Куда вы в таком случае денете мою вину как солдата, который…
- Арамис! – Атос сорвался на крик. И тут же повторил куда более тихо. – Арамис, опомнитесь. Пожалуйста, опомнитесь. Вы не в себе.
Он наполнил свой стакан и протянул Арамису.
Арамис дрожащей рукой вытер со лба выступивший пот. Он был смертельно бледен, глаза сверкали.
Молодой мушкетер залпом осушил стакан. Выдохнул.
- Вы правы, Атос. Я не в себе. Господа, я прошу прощения… у меня только что был серьезный разговор, и я все еще под впечатлением от услышанного… Говорят, что королева-мать просила короля позволить ей посетить Италию… король отказал в самой резкой форме. Королева не из тех женщин, которые прощают оскорбления… возможно, нам вновь предстоит воевать… К тому же я нездоров нынче… Новолуние… Простите… Я никудышный собеседник, а уж собутыльник точно не из приятных. Отдыхайте, господа. Спокойной ночи. Если завтра мне нужно будет ехать, я готов, меня достаточно разбудить.
Арамис торопливо поднялся с места, пожал всем руки и ушел в палатку.
Атос последовал за ним.
- Вы напрасно вспылили, сударь, - д`Артаньян старался не смотреть на Рошешуара, чтобы, в свою очередь, не наговорить лишнего и не спровоцировать новую ссору. – Ваша правда: мой друг Арамис очень трепетно следит за своей внешностью, но тому, кто посмеет обвинить его в трусости, я сам, первый, перережу глотку. И пусть за это меня посадят в Бастилию. Оно того стоит. Вы меня слышали, господин Рошешуар?
- Я слышал и запомнил ваши слова, господин лейтенант д`Артаньян, - откликнулся юноша. – Я завтра найду способ принести господину Арамису свои извинения.
Он слегка поклонился – скорее, Шамплену, чем д`Артаньяну, и удалился.
Шамплен был очень бледен.
- Что там такого Арамис сказал про выстрел в спину? Дезессар говорил, что Себастьян погиб во время вылазки, которую ваши предприняли через несколько часов после того, как оказались в осаде. Но ведь никто не видел…
- Я видел, - ответил д`Артаньян машинально, думая о только что произошедшем инциденте, - я там был лично, и сам перевернул тело вашего несчастного брата. Да, скорее всего, это случилось, когда они поняли, что вылазка бесполезна, и надо вернуться в дом. Я полагаю, что Себастьян, желая проявить геройство, прикрывал отход, и пуля настигла его в тот момент, когда он сам намеревался проскользнуть в дом. Он лежал во дворе, в нескольких шагах от калитки, раскинув руки. Наверно, перевернулся в агонии, поскольку пуля перебила ему позвоночник чуть ниже основания черепа.
- Одна пуля? – Шамплен говорил тихо и очень медленно.
- Да, - безучастно подтвердил гасконец. – Одна пуля. Я сам удивился. Должно быть, он сразу упал, и остальные выстрелы оказались бесполезными…
Договорить молодым людям не дали. К палатке подбежал вестовой.
- Господа лейтенанты! Вас просят срочно явиться к капитану де Тревилю!
Офицеры встали и немедленно пошли за вестовым. Разговор прекратился сам собой.
Д`Артаньян думал о своем, обращая внимание только на то, чтобы Шамплен поспевал идти быстро и не слишком нагружал свою раненную ногу.
На лицо лейтенанта гвардецев он не смотрел.
А зря…
***
За сутки, что прошли прошедшие после привала, где произошла вышеописанная сцена, между «троицей неразлучных» не было сказано ни единого слова, кроме обычных фраз утреннего и вечернего приветствия и неизбежных банальностей.
Д`Артаньяну пришлось выдержать нелегкий разговор с командирами, но гасконская изворотливость помогла ему придумать какую-то причину, чтобы оправдать товарища. Лейтенант дулся на друга, Тревиль тоже как-то показал свое недовольство. Впрочем, капитан нашел решение: в разведку поутру отправился отряд под руководством лейтенанта Феррюсака, составленный из гвардейцев короля и мушкетеров. И д`Артаньян, и Атос поехали в числе добровольцев, но, как и желал того Атос, в качестве простых солдат.
Все благополучно вернулись в лагерь и доложили, что опасности впереди нет. Друзья заслужили благодарность командования, но между собой помириться еще не успели.
На следующий день армия, преодолев невысокую каменную гряду, к полудню миновала прелестную буковую рощицу на склоне холма и вышла в живописную долину.
В полутора или двух лье от дороги виднелся остов колокольни.
Атос побледнел. Неужели это то самое место? Или все же не то, а поразительно похожее на долину, которую он будет помнить до смертного часа во всех подробностях?
Не может быть, чтобы то самое. Они шли другой дорогой. Мало ли в этих краях колоколен, пострадавших от огня и ядер, мало ли красивых долин?
Но и д`Артаньян, похоже, увидел колокольню. Он подъехал к Атосу и тронул его за рукав.
- Видите?
Атос молча кивнул.
- Здесь дороги сходятся. Та котловина, через которую прошла конница, а вы не успели - вон она, за деревьями... Сейчас объявят привал. У нас есть часа четыре, если не больше. Я отпрошусь у Тревиля. Хотите - съездим туда вместе?
Атос снова кивнул.
- Пожалуйста. Я буду очень вам благодарен. Но если вам затруднительно сопровождать меня, я поеду один. В сопровождении Гримо.
- Нет уж, - гасконец был сердит, но здравомыслие взяло верх. – Я не отпущу вас в одиночестве. Можете воображать, что отправились один, я буду следовать за вами шагах в двадцати. Как ваша тень. Желаете вы того или нет?
Атос пожал плечами. Д`Артаньян ускакал, чтобы вернуться через неполную четверть часа.
- Да, будет привал - и долгий. Тревиль отпустил нас. Соблаговолите дождаться меня: я возьму какую-нибудь снедь.
Проскакал вестовой: его величество отдал приказание отдыхать до шести часов вечера, пока не вернется новая группа разведчиков.
- Ну, тогда точно не будем терять времени, - сказал д`Артаньян. – Повторяюсь: я еду с вами в любом случае, но если вам угодна свобода – я буду следовать позади.
- Увольте. Мы поедем рядом, если моя физиономия не противна вам, - неподражаемым тоном заметил Атос.
Они поехали - в сопровождении Гримо, захватив оружие и провиант.
По пути разговор не клеился. Несколько раз Атос пытался обратиться к д`Артаньяну и явно искал примирения, но гасконец, все еще обиженный недавним поступком Атоса, гордо хранил молчание.
Вот развилка дорог, по которой мушкетеры проскакали в тот день. Вот большой дуб, расколотый молнией: он так и валяется рядом с крайним домиком деревни. Около него испанцы разбили лагерь. Здесь по ночам горели костры, слышался смех и чужая гортанная речь. Дожди давно смыли все следы от бивака. Деревня понемногу восстанавливается после нападения: на домике кюре - свежеуложенная черепичная крыша, стены каким-то чудом почти очищены от черноты, оставшейся после пожара. На домах поодаль - крыши соломенные. Ничего, со временем их тоже заменят черепичными: судя по добротности построек, жители не бедствуют. За лошадью Атоса увязалась пестрая собачонка, которая остервенело лаяла, предупреждая жителей о визите гостей. Но на ее лай никто не отзывался. Только у одного из крайних домов в крошечном огороде копошился старик. Он даже не поднял головы, когда всадники проезжали мимо. Д`Артаньян, приподнявшись на стременах, разглядел на склоне ближайшего холма множество маленьких фигурок.
- Все на сборе винограда! - уверенно сказал гасконец. – Виноградники остались целы. Ну, за жителей нечего беспокоиться. Кто выжил – восполнит потери.
Атос кивнул. Он, пожалуй, был даже рад тому, что деревня пуста.
Но домик кюре, стоявший на возвышенности, оказался обитаем. Хозяин, засучив рукава, старательно выдалбливал внутренности тыквы большой деревянной ложкой. При виде господ офицеров он вскочил. Тыква, сорвавшись с колен, со звоном ударилась о землю, но не разбилась, а только откатилась в сторону.
- Чем могу быть полезен вам, господа? - спросил кюре.
Только сейчас Атос разглядел его. Пожилой мужчина лет шестидесяти, но еще крепкий телом и с ясными, внимательными, умными глазами.
- Я должен отдать вам кое-что, - сказал Атос, спешившись и бросив поводья Гримо. Мушкетер подошел к кюре и протянул ему туго набитый кошелек. Д`Артаньян удивился: откуда у Атоса деньги?
Кюре был удивлен еще больше.
- Зачем? - растерянно спросил он, не решаясь взять богатый дар. - На какие это нужды, сударь? Это пожертвование на церковь?
Атос отрицательно покачал головой.
- Это вам. Ведь вы всего лишились, от дома оставались только стены. К тому же мы вытоптали у вас весь огород.
Кюре, казалось, потерял дар речи.
- Я не возьму для себя ничего, - сказал он после продолжительного молчания. - Прихожане обеспечили меня всем необходимым. У нас здесь простые, честные люди. А вот церковь...
- Что такое? - кажется, у Атоса в кармане лежал и второй кошелек, набитый так же туго.
- Да ведь разграбили все проклятые испанцы! - с горечью произнес кюре. - Икону Пресвятой Девы - и ту не пожалели. Разбили, а оклад унесли с собой. Словно и не католики, как мы, а стая воронья...
- Мы бы хотели заказать мессу и помолиться в храме! - попросил Атос, доставая второй кошелек.
- Сейчас... - кюре смотрел на деньги, но явно не верил в реальность щедрого дара от незнакомого господина. - Матерь Мария... да ведь здесь целое состояние! Этого нам и на новые стропила хватит, и на алтарь... Сударь... вы, случайно, не ангел в обличии человеческом?
- Я обычный человек, и грешник притом, - тихо ответил Атос. - Святой отец, я не возьму назад эти деньги. Принимайте их. Ваш дом спас мне жизнь.
Кюре несмело мял в руке чистый платок из домотканого полотна.
- Так получается по вашим словам, что вы, сударь, из тех королевских мушкетеров, что держали здесь оборону?
Атос молча кивнул.
- Дело в том, сударь, что с полчаса назад я уже принял пожертвование на нашу церковь. Его сделал молодой человек из того же полка, что и ваш. С ним был еще один молодой человек, по виду – военный, но одет в другой мундир. Я запомнил его имя, потому что он заказал заупокойную мессу по своему младшему брату, погибшему здесь.
- И как же его звали? – голос Атоса дрогнул.
- Его? – кюре наморщил лоб. - Виконт де Шамплен. Жан-Батист-Мишель де Шамплен. А брата...
- Я помню, как звали его брата, - тихо ответил Атос. – Мир его душе.
Кюре, казалось, был чем-то озабочен. Атос, погрузившись в свои думы, не заметил беспокойства достойного священника, зато д`Артаньян спросил:
- Святой отец, они что-то сделали не так? Вас смущает их щедрость?
- Меня смущает только то, что они приехали сюда не молиться.
- В смысле? – Атос точно выплыл из оцепенения, в которое впал, когда друзья приехали в деревушку.
В это время послышался стук копыт. По дороге с невероятной скоростью летел всадник.
- Да простит меня Господь за дурные мысли, но я знаю мир, и у меня самого есть племянники… И сын у нашего господина примерно такого же возраста, как те двое, и повадки у него те же…
- Так что же? – д`Артаньян подбоченился в седле.
- А то, господа, что молодые люди приехали как враги и намеревались драться. Из тех немногих слов, которые я услышал, понятно: один обвиняет другого в страшном грехе. И тут же готов совершить подобный грех сам… Может быть, вы еще успеете их остановить. Меня они не послушают.
Атос побледнел смертельно.
Пока Атос и д`Артаньян выслушивали кюре, всадник приблизился к ним настолько, что теперь оба мушкетера могли различить его лицо.
И всадник тоже узнал их.
- Атос, д`Артаньян! – крикнул он, осаживая коня. – Скорее!
- Да что случилось? – не выдержал д`Артаньян.
- Шамплен собирается драться на дуэли с Арамисом! Их нужно остановить!
Подобное не повторяют дважды. Друзья устремились за графом де Сен-Пре, забыв про собственные обиды и размолвки.
К счастью, церковь была совсем рядом. Они влетели на площадь рядом с храмом, по знаку Сен-Пре спешились, повернули за угол – и увидели тех, кого искали.
- Откуда вы узнали? – успел спросить Атос.
- Шамплен оставил мне записку, - ответил граф.
Арамис и Шамплен расположились не на самом солнцепеке, на известняковых плитах паперти, а чуть поодаль, на лужайке под деревьями.
Шамплен сидел на заросшем мхом валуне и потирал вытянутую вперед раненую ногу. Арамис стоял перед ним, совершенно не желая искать какую-либо опору.
- Ну что же, - звонко и ясно говорил Шамплен, обращаясь к своему противнику, - я только что уже в пятый или шестой раз попросил вас рассказать правду о гибели моего несчастного брата. Вы опять ушли от ответа, что заставляет меня окончательно убедиться в том, что вам есть что скрывать. Со своей стороны, я подозреваю вас в том, что вы попросту оставили Себастьяна на произвол судьбы, когда спешили скрыться в домике. Он был новобранцем и не имел столько боевого опыта, как прочие. Это бесчестный поступок, шевалье. Как сказал лейтенант д`Артаньян, мой брат был убит выстрелом в спину.
- Да, он был убит выстрелом в спину, - глухо подтвердил Арамис.
- Пусть тогда нас рассудит Бог, - подытожил Шамплен. - Не уповайте на то, что вы целы и здоровы, а я только что встал с постели после ранения и хромаю. Вам это не поможет. Если вы действительно виновны в том, о чем я сказал, то Божья рука покарает вас... Ан гард, шевалье.
- Вы, кажется, гугенот, Шамплен? - осведомился Арамис, скидывая камзол и обнажая шпагу. Видимо, он больше не желал откладывать поединок, на котором так настаивал его соперник.
- Да, и горжусь этим.
- А я, знаете ли, католик. И как таковой, не уверен, что в округе найдется протестантский пастор, который будет способен дать вам утешение. За ним придется посылать в лагерь, и вся история получит огласку, которой вы так стремитесь избежать. Я не скажу вам ни единого слова.
- Вы скажете, но не мне. Разве вы не видите, что я жду кое-кого? Сейчас сюда должен приехать граф де Сен-Пре. Я вызвал его. Его сын тоже погиб, и ему тоже нужно знать правду. Мы оба желаем одного – истины.
- Граф де Сен-Пре знает правду, - с неожиданной мягкостью сказал Арамис. – Что ж, мы подождем графа. Вы мне не враг, виконт, и я отнюдь не спешу скрестить с вами шпагу.
- Я не ищу примирения, - оборвал его Шамплен. – Мне нужна только правда. Моим секундантом будет сам Господь, и горе вам, если вы виновны в том, что…
- Он не виновен, - сказал Сен-Пре, выступая из тени. Следом шли Атос и д`Артаньян. Они слышали весь разговор от слова до слова, пока привязывали поводья к какой-то деревяшке, выступавшей наружу из места, где, судя по всему, находилась боковая дверь. Кюре сказал правду: церковь напоминала руину. Остались только стены. Вместо крыши - синее небо с клочками белых облаков, вместо резьбы иконостаса - обгорелые стропила. Судя по всему, последний месяц службы проводились в одном из боковых приделов, где была восстановлена кровля. Но как следует осмотреть внутренности изуродованного, поруганного храма можно было позже.
- Д`Артаньян?! - удивленный возглас Арамиса показал Шамплену, что появления гасконца никто не ждал, и друзья ни о чем не договаривались.
- Что здесь происходит, господа? - спросил Атос. - Вы действительно собрались драться?
- Мы и будем драться, - с прежней интонацией ответил Шамплен.
- Я волен запретить своему подчиненному участвовать в поединке! - напомнил д`Артаньян. - И собираюсь сделать это.
Шамплен отрицательно покачал головой.
- Тогда я буду вынужден во всеуслышанье заявить о том, что господин Арамис...
Атос сделал столь резкий протестующий жест рукой, что Шамплен умолк.
- Господин Атос желает что-то сказать, - Сен-Пре сделал шаг к Шамплену и обнял его за плечи с отеческой любовью. - Я бы на вашем месте выслушал его.
- Я не могу не принять ваш совет, граф, - Шамплен обозначил легкий поклон. - Ведь вы тоже пострадали. Ваш сын был вместе с моим братом, и они оба погибли.
- Атос, вы слышали, в чем меня обивняют? - Арамис приветливо кивнул, приветствуя Атоса. – В том, что я и вы бросили Шамплена в критической ситуации. Заставили новичка прикрывать отход. И его, разумеется, убили испанцы.
Атос стоял мрачный, но совершенно спокойный.
- Вот как! - проронил он. - Шамплен, вложите шпагу в ножны. Сейчас вы выглядите как последний дурак, только еще не знаете об этом. И вы, Арамис, не лучше. Я сам был при этом деле и менее щепетилен. Надеюсь, виконт де Шамплен не сомневается в моей честности? А если так, то мы сейчас все вместе вернемся в лагерь, и в присутствии его величества я дам клятву на Евангелии и, наконец, расскажу, как было дело.
Сен-Пре подошел к Атосу, внимательно посмотрел ему в глаза: Атос без труда выдержал этот взгляд.
Сен-Пре вздохнул.
- Сударь, - попросил он, - расскажите сейчас. Не господин Арамис, не я – вы. Я не требую от вас клятвы на Евангелии. Вы не умеете лгать – вот и говорите так, как было. И не смущайтесь. Про то, за что поплатился Венсан, я знаю, и не ищу удовлетворения. Моя вина в том, что я воспитал сына храбрецом, но не научил его терпению. Возможно, жизнь сама бы преподала ему нужный урок, но... на все требуется время. У моего мальчика этого времени не оказалось.
- Терпение? - Атос встал рядом с Арамисом и жестом показал ему, что он может вложить шпагу в ножны. - Да. Вы правы, граф. Ему хотелось славы и признания. Сейчас. Немедленно. Это не самый большой недостаток в двадцать лет.
- Он позавидовал другому... - Сен-Пре сделал над собой усилие, чтобы произнести эти жестокие слова в адрес погибшего сына. - Я признаю это, но не осуждаю своего мальчика. Ему всего лишь хотелось быть таким, как вы, как господин д`Артаньян. Как вы, господин Атос. Это похвальное желание.
- И он не побежал с поля боя... - тихо подтвердил Арамис. - Его гибель - случайность. Я сожалею о том, что так случилось.
- А кто побежал с поля боя? - вырвалось у д`Артаньяна. Он, наконец, стал понимать – и ужаснулся.
- Шамплен, - кусая губы, ответил Арамис. - Он не выдержал напряжения и побежал сдаваться в плен. Я вынужден был выстрелить в него. Это святая правда, я тоже готов принести клятву на Евангелии. Я не хотел этого говорить. Я солгал капитану. Если вы хотите знать, как в действительности все случилось...
- Атос, расскажите! - попросил д`Артаньян, потрясенный услышанным. - Клянусь, господа, я сам первый раз об этим слышу!
Шамплен, бледный, как мел, опустился на свое прежнее место.
У него дрожали руки, он не мог держать шпагу - в ножны не вложил, но пристроил на колени.
- О том, с чего все началось, вы знаете, - начал Атос тихо и просто, - мы сидели в лагере и играли в кости...
***
Шамплен слушал молча, только на лице его попеременно появлялись то бледность, то краска стыда, которую он не в силах был скрыть. Атос рассказывал, не вдаваясь в ненужные, с его точки зрения, подробности, которые бы запутали нить повествования.
Арамис присел на камень так, чтобы Сен-Пре и Шамплен могли его видеть. Время от времени он порывался вставить свое слово в рассказ друга, но всякий раз Атос предостерегающе поднимал руку, и Арамис прикусывал губу.
Д`Артаньян сохранял внешнее спокойствие примерно до середины рассказа - ровно до того момента, когда Атос дошел до операции, которую ему пришлось делать. Затем гасконец вскочил, подобрал с земли какую-то сухую ветку и принялся ломать ее на мелкие части.
Сен-Пре был печален и только покачивал головой, поглядывая то на Атоса, то на Арамиса.
- Граф, у меня складывается ощущение, что вы знаете то, о чем я рассказываю, - Атос опять столкнулся с ним взглядом.
- В общих чертах - да. Господин Арамис открылся мне по моей настоятельной просьбе. Сговора между вами не существовало, а рассказываете вы одно и то же, в одной и той же последовательности, но с разными подробностями. Это, несомненно, указывает на то, что вы не лжете.
- Я не стал бы лгать никогда, - сухо ответил Атос. - Если господин виконт желает, я продолжу.
Шамплен кивнул.
Атос продолжал, с безжалостной точностью фиксируя события: вот прекратилась стрельба, вот Сен-Пре разглядел испанца в золоченых латах, которому все кланялись...
- Признаться, на какое-то время мне самому стало не по себе, но я был командиром, и негоже показывать солдатам свою слабость. С «Розой Кастилии» мы сталкивались уже несколько раз. Это хорошие воины, дисциплинированные и храбрые, прекрасно обученные и вооруженные на славу. Но они люди - стало быть, не бессмертны. Ваш брат, виконт, поддался панике и, воспользовавшись тем, что все сидят и отдыхают, проскользнул во внутренний дворик, а оттуда выбежал наружу. Мне неприятно говорить об этом, но он имел намерение не только сдаться в плен, но и сказать испанцам о нашей малочисленности, которую нам чудом удавалось скрывать. Это погубило бы всех нас. Реагировать нужно было быстро, малейшее промедление грозило нам немедленной гибелью. И потому...
- И потому я выстрелил, виконт. Я не хотел убивать, я хотел ранить. В такой ситуации боль часто отрезвляет, - не смотря ни на кого, вымолвил Арамис. - Если бы он не закричал, что нас легко можно взять...
- Он это закричал?
- Да, - подтвердил Атос. - Но, к счастью, не успел сказать, сколько нас. Арамис - отличный стрелок, и с такого расстояния промахнуться сложно.
- Я первый раз стрелял в спину человеку, - словно не слушая Атоса, в такт своим мыслям медленно сказал Арамис. - Это была спина моего товарища. Господь накажет меня за это. Но... это война. И мы оба давали присягу...
Шамплен, побледнев окончательно, вдруг встал, подошел к Арамису и протянул ему руку.
- Я буду молить Господа за вас. Я думал, что вы погубили Себастьена, а вы его спасли. Когда человек идет на такое, он одержим дьяволом. Я не могу сердиться на вас за то, что вы сделали. Вы погубили тело, но спасли его душу. Дьявол посрамлен. Да будет так во веки веков!
- Как? - Арамис настолько погрузился в свои переживания, что даже не сразу понял, о чем ему говорят. Что ему протягивает руку человек, только жаждавший отомстить за смерть брата.
- Разве Иуда, предавший Спасителя, не был одержим нечистым духом? - с прорвавшейся горячностью, с каким-то фанатичным исступлением восклицал Шамплен. - То же произошло и с Себастьеном. Он сам не мог бы предать... Это он, погубитель рода человеческого!
- Рассказывайте дальше, прошу вас, - попросил Сен-Пре, коснувшись плеча Атоса. - Я хочу от вас услышать, как погиб Венсен.
Шамплен упал на колени и погрузился в молитву. Казалось, он не воспринимает больше ничего, что относилось бы к внешнему миру. Но стоило Атосу дойти до момента, когда они с Арамисом остались вдвоем, практически потеряв надежду и приготовившись принять смерть так, как положено сильным духом мужчинам, как Шамплен поднял голову и сам воскликнул:
- Да это же таинство! У вас были хлеб и вино!
- И мы стали молиться, потому что нам не на кого было надеяться, кроме как на Господа и на заступничество сил небесных, - Атос еле заметно улыбнулся. - Мы исповедовались друг другу и поклялись, что дорого отдадим наши жизни.
- А ангелов вы видели? - с детским простодушием спросил вдруг Шамплен.
- Я - нет, не видел, - совершенно серьезно, с легкой ноткой сожаления ответил Атос. - А вы, Арамис?
Арамис сделал отрицательный жест.
- Что было дальше? - Сен-Пре был глубоко потрясен услышанным.
- Дальше? Арамис впал в забытье, мне даже показалось, что он перестал дышать. Я сменил ему повязку и уселся ближе к дверному проему. Кому-то нужно было следить за испанцами! И тут раздались выстрелы. Я сам поначалу не понял, что происходит. Но после выстрелов закричали «Факелы! Факелы!». Кричали по-французски, и я понял, что де Брэ все же попал туда, куда так стремился, и что нам с Арамисом рановато следовать его примеру. Все остальное может рассказать д`Артаньян, его величество... да кто угодно. Испанцев смели одной дерзкой атакой. Впрочем, не так их много и оказалось... Я хотел бы выяснить, какому святому теперь ставить свечи за наше спасение. Я не слишком склонен к мистике, но мне кажется, что нам помогали молитвы местного кюре и близость церкви. Жаль, что ее разграбили. Я небогат, но сделал пожертвование. Арамис, вы лучше всех нас сведущи в вопросах религии. Скажите, кому посвящен этот храм?
Арамис смотрел куда-то в небо.
- Святому Игнасио... или Иньиго... там изображение Игнасио Лойолы. Это иезуитская церковь, хотя сейчас в ней служит францисканец...
Он решительно встал. Пожал руку Шамплену.
- Не знаю, как вы, господа, но я иду в храм.
У порога мялся взволнованный кюре.
- Вот вы где! - воскликнул он. - А я думал, что вы уехали. Господа, я отслужу все, но только не сегодня. Сегодня никак не получится, потому что я один, наш диакон там... - он указал на склон, где мелькали человеческие фигурки.
- Незачем откладывать, - каким-то странным голосом ответил Арамис. - Если вас, ваше преподобие, устроит моя помощь... не заботьтесь ни о чем, я имею чин субдиакона. Этого, полагаю, будет достаточно.
Кюре кивнул и обрадованно хлопнул в ладоши.
- Вы действительно согласны? Тогда, господа, подождите. Нам нужно облачиться подобающим образом...
Продолжение в комментариях
Припадая к престолу твоему Часть 4 (окончание)
***
Арамис очередной раз удивил всех: в тот момент, когда врачи уже ни на что не надеялись, он пришел в себя. Лихорадка по-прежнему нещадно трепала его, но мэтр Тома видел, что восковая призрачность уходила с лица пациента. Понемногу возвращалась жизнь. Это было бы замечательно: вырвать молодого мушкетера из когтей курносой старухи с косой. Он так храбро с ней сражался, что заслужил победы!
Ночью у постели больного товарища дежурили Атос и Лабурер. Жером начитался Марка Аврелия и теперь рвался дискутировать с Атосом, который не выходил из палатки, отбывая наложенный на него арест с привычной добросовестностью и честностью.
Днем визитеров в палатке хватало. Если Атос через порог не переступал, то к нему мог явиться кто угодно.
Атос сдержанно радовался вниманию сослуживцев. Когда оставался в одиночестве, подходил к постели Арамиса и творил молитву за молитвой. Горячо, искренне. По мнению мушкетера, следовало полагаться скорее на милосердие Божие, чем на лекарское искусство мэтра Тома. Человеку свойственно ошибаться и жить иллюзиями, а между «сильным жаром» и «очень сильным жаром» не такая уж большая разница. С точки зрения человека военного – вовсе незначительная.
читать дальше
Арамис очередной раз удивил всех: в тот момент, когда врачи уже ни на что не надеялись, он пришел в себя. Лихорадка по-прежнему нещадно трепала его, но мэтр Тома видел, что восковая призрачность уходила с лица пациента. Понемногу возвращалась жизнь. Это было бы замечательно: вырвать молодого мушкетера из когтей курносой старухи с косой. Он так храбро с ней сражался, что заслужил победы!
Ночью у постели больного товарища дежурили Атос и Лабурер. Жером начитался Марка Аврелия и теперь рвался дискутировать с Атосом, который не выходил из палатки, отбывая наложенный на него арест с привычной добросовестностью и честностью.
Днем визитеров в палатке хватало. Если Атос через порог не переступал, то к нему мог явиться кто угодно.
Атос сдержанно радовался вниманию сослуживцев. Когда оставался в одиночестве, подходил к постели Арамиса и творил молитву за молитвой. Горячо, искренне. По мнению мушкетера, следовало полагаться скорее на милосердие Божие, чем на лекарское искусство мэтра Тома. Человеку свойственно ошибаться и жить иллюзиями, а между «сильным жаром» и «очень сильным жаром» не такая уж большая разница. С точки зрения человека военного – вовсе незначительная.
читать дальше