Довольно простенький фанфик, зато весьма атмосферный. Очень такой весенний, ну, и плюс лирическое отступление на тему "Холмс и университет". И вполне в духе Канона, да еще и вновь с участием птиц)
Как часто бывает с фанфиками по Холмсу, внезапно пришлось узнать немало дополнительной информации. И как я последнее время делаю, сталкиваясь с реально существующими географическими и историческими достопримечательностями, немного проиллюстрирую фотографиями.

Весна, облаченная в радость
Автор goldenhart



Вскоре после странной развязки дела призрачного цветка Манауса я, сопровождая моего друга мистера Шерлока Холмса, на некоторое время оказался в Оксфорде, в огромной библиотеке которого он проводил некоторые изыскания. Был май, и в это время удивительно прекрасно было очутиться за городом, где пение птиц , казалось, вдохнуло жизнь во все живые изгороди и деревья, а воздух был свеж и полон жизни. Я проводил время в длительных прогулках, через Порт Мидоу к развалинам женского монастыря Годстоу, вдоль реки Айсис к деревне Волверхэмптон и вверх к Боурс Хилл.


Порт Мидоу - Оксфордский пейзаж


Вид на Оксфорд с Боурс Хилл


Но время, которое человек может провести наедине с самим собой, не утомившись от собственного общества, довольно ограничено, и поэтому одним солнечным утром я решил попытаться уговорить Холмса совершить вместе со мной маленькую вылазку на природу.
Я нашел его в Бодлианской библиотеке Оксфордского Университета, сидевшим в старинном читальном зале с дубовыми панелями с огромным томом в руках, в котором, по его словам, содержалось все, что только можно пожелать, о старинных семействах Букингемшира.


Читальный зал Бодлианской библиотеки

- Послушайте, Холмс, - сказал я, вглядываясь поверх его плеча в тонкий почерк, покрывающий открытую страницу, - что бы вы сказали о небольшом ланче и глотке свежего воздуха?
К моему удивлению, Холмс захлопнул книгу с звучным хлопком, отчего вверх тут же взметнулось облачко пыли, которое в свое очередь вызвало слезы у меня на глазах.
- Уотсон, - воскликнул он, - полагаю, что это самые разумные слова, что мне пришлось услышать за весь этот день .
Похоже, что Холмс все еще помнил любимые места своих университетских времен, ибо не прошло и часа, как мы плыли по Червеллу в ялике, одном из тех неуклюжих, плоскодонных суденышек, что были, казалось, квинтэссенцией схоластического бездействия. Мне было поручено управлять лодкой, в то время, как Холмс, лениво расположившись на мягком сидении, курил трубку, время от времени, давая мне указания, как лучше управлять нашим судном.
- Левее, - сказал он, и когда ялик двинулся вправо, вздохнул и покачал головой. – Нет, нет, Уотсон, я же сказал, левее .
К тому времени прошло уже около получаса, а мы все еще были в пределах видимости башни Магдален колледжа.

Вот так это место выглядело в старину


А так на современной фотографии



- Если желаете взять на себя управление этой штуковиной, то ради бога, - пробормотал я, отбрасывая в сторону пиджак и засучивая рукава, но Холмс лишь лениво махнул рукой.
- Да нет, вовсе нет, - заявил этот лентяй, каких свет не видывал. – Я как никогда далек от того, чтобы критиковать рулевого.
Управлять лодкой без постоянных комментариев было значительно легче, и в течение незаметно промелькнувшего часа мы медленно плыли вверх по течению, укрытые от солнца зеленью листвы. Наконец, бурчание у меня в животе возвестило, что пора перекусить, поэтому я направил лодку к берегу , и Холмс пришвартовал ее, привязав за носовой фалинь к стволу очень крепкого дерева.

Это могло быть где-то здесь


- Прекрасно, - сказал я, потирая руки и сидя напротив Холмса, - и что же у нас в корзине?
Кухня старого колледжа Холмса была весьма щедра – одна из поварих, почтенная полная женщина, сохранила о Холмсе самые теплые воспоминания и положила нам в корзину изрядное количество сэндвичей, пирог с мясом, половину кекса с изюмом и бутылку лимонада. Кроме того, она сунула туда бутылку кларета, который, как сообщил мне, лукаво улыбнувшись, Холмс, обычно подают лишь ректору колледжа и его гостям.
Это было прекрасное вино, может быть, даже слишком роскошное для такого обычного дневного пикника, но я, ни в коей мере, не склонен был роптать на этот факт. Еда была очень вкусной, я был в прекрасной компании и вскоре почувствовал себя совершенно непринужденно. К нам подплыл лебедь, точно баркас под полными парусами, и я бросил ему кусок хлеба, который он тут же жадно схватил клювом.
- Надо понимать, что, будучи студентом, вы обедали с ректором, раз знаете, какое ему подавали вино? – с интересом заметил я, но Холмс покачал головой.
- Увы, такой бедный нестипендиат, как я, был вынужден вечно ютиться на скамьях в конце зала в те редкие случаи, когда я соблаговолил явиться к обеду. Теперь, прежде, чем вы выразите удивление, скажу, что я это знаю, не благодаря какой-то своей весьма искусной дедукции, а скорее потому, что эта бутылка совершенно идентична той, которую давным-давно презентовал мне один приятель после ужасной схватки с его бультерьером. Я заподозрил тогда то, в чем совершенно уверен теперь, а именно то, что получил он ее не самым должным образом.

Лебедь вновь сделал круг по направлению к нам, и я бросил ему корочку хлеба.
- Он ее украл?
Холмс глубокомысленно кивнул.
- У Сейерса, бывшего в то время дворецким в колледже, была репутация пьяницы и человека, который не пропускал ни одной бутылки. И Тревор, несмотря на то, что был добрым и честным малым, унаследовал от своего отца гораздо больше, чем ему самому хотелось бы признать. – Он стал внимательно разглядывать бутылку, и его лицо помрачнело. – Как странно, Уотсон, что столько лет спустя я возвращаюсь в университет в связи с кражей. – О, да, - сказал он, видя мое удивление, - здесь произошла кража. Вот почему меня сюда вызвали, вот почему я оставался здесь последние несколько дней под видом того, что якобы веду некое собственное расследование, тогда как, на самом деле я пытаюсь разнюхать на месте нечто такое, что помогло бы распутать это дело. Естественно, все это совершенно секретно, ибо ректор не желает, чтобы к колледжу было привлечено чрезмерное внимание, особенно, когда речь идет об академиках и прочих весьма достойных лицах. Но боюсь, что этого уже не избежать, ибо на этот раз дело мне представляется столь же простым, как и в тот день, когда я впервые прочел письмо ректора.
- Если так, - сказал я, - то почему вы не поехали один?
- Вам прекрасно известно, что я пропаду без моего Босуэлла, - сказал он с озорным блеском в глазах. – Но на этот раз боюсь, что вы мне мало, чем сможете помочь : дело такое элементарное, какого и пожелать нельзя. В нем замешаны два человека, и кандидатуры обоих, как мне дали понять, рассматриваются в плане получения пальмерианской профессуры англо-саксонского языка. Первый, мистер Джайлс Стэвертон, - о котором вы, возможно, слышали - фигурировал в газетах в начале этого года из-за его причастности к так называемому кладу Бокардо, в котором среди прочих драгоценностей находилось кольцо, которое, как предполагается, было подарено королем Мерсии дочери Альфреда Великого в день их свадьбы.
- А кто второй джентльмен?
Холмс потер подбородок.
-Мистер Томас Лэтбери также является заметным ученым – он -известный лингвист, написавший великолепную серию монографий по расшифровке англосаксонской рунической поэзии. Однако, некоторое время назад между Лэтбери и Стэвертоном произошла ссора, и по словам ректора, с тех пор они смертельные враги. А кража, произошедшая на прошлой неделе, все только усугубила.
Две недели назад кольцо Бокардо – как его называют – с позволения руководства Эшмолеанского музея было изъято оттуда Стэвертоном, который пытался продолжить изучение сделанной на нем надписи. Он взял кольцо в свою квартиру, где провел тот день. Он пообедал в гостиной, а когда вернулся в комнату, то кольца уже не было. Комнаты Стэвертона находятся на втором этаже и их окна выходят на Феллоус Гарден – по несчастью комнаты Лэтбери находятся по соседству.
Теперь лебедь плыл уже совсем рядом с нами, и я бросил ему еще хлеба, начиная уже жалеть, что стал делать это.
- Холмс, позвольте, я угадаю, - сказал я. – Вы считаете, что это сделал Лэтбери.
- И тому имеются доказательства. Стэвертон оставил кольцо на своем столе, который находится под окном; он страстный орнитолог и следит за тем, какие птицы прилетают в сад, он часто кормит их семенами из миски на подоконнике. Уходя в тот вечер из комнаты, он оставил окно слегка приоткрытым - ранее в тот день шел дождь, и ему хотелось подышать свежим воздухом. Когда он вернулся, окно было все в том же положении, что и прежде, но кольца не было. Он запер дверь перед тем, как уйти, а единственный другой ключ принадлежит его служителю Роулинсону, который был с поручением в городе. Когда я исследовал комнату Стэвертона, то обнаружил две улики: во-первых, очень тонкие царапины на подоконнике - возможно, они были нанесены чем-то вроде грубой подошвы . Вторая, и, возможно, самая любопытная улика: загадочный знак, наспех нацарапанный на углу заметок Стэвертона.
Он достал из кармана блокнот и показал мне срисованный им знак. Это было похоже на букву Y с вертикальной линией, проведенной через центр.
- Это похоже на руну, правда? - сказал я, и Холмс улыбнулся.
- Именно так я и подумал. Согласно моим изысканиям, он представляет собой англосаксонскую руну «альгиз». А кто в колледже хорошо разбирается в рунах и, кроме того, что-то выиграет, если Стэвертон выставит себя идиотом?
- Лэтбери! - воскликнул я. Лебедь испуганно отскочил от лодки.
- Точно. Он также не лишен способностей - Лэтбери - великолепный альпинист, поэтому вылезти из окна и пройти по узкому уступу к окну Стэвертона, было бы пустяком для человека с его сноровкой. Похоже, что кроме того, руна оказалась предзнаменованием дальнейшего противостояния. Вечером после того, как я только приехал и попытался что-то здесь разнюхать, Лэтбери и Стэвертон схватились врукопашную во дворе колледжа, и их разняли привратники. Лэтбери был в ярости на Стэвертона - он, конечно, не стал бы говорить о причине этого, - и смирился лишь под угрозой вызова полиции. – Холмс нахмурился. – Так что, видите, Уотсон, я боюсь, что это всего лишь пустяк, совсем не то, на что стоит тратить чернила. Я намерен поговорить завтра с Лэтбери и тем самым положить делу конец.
За долгие годы нашей дружбы я научился гораздо лучше распознавать эмоции моего друга, чем ему это казалось.
- Вам тут что-то не по душе, Холмс, - осмелился предположить я, – иначе вы не стали бы так долго говорить со мной об этом деле.
Лебедь повернул назад и теперь направлялся к Холмсу, который сидел к нему спиной, но я решил не обращать на него внимания, уверенный в том, что он забудет о нас, как только поймет, что у меня больше нет для него хлеба.
- Холмс, простите мою смелость, но я не могу не спросить, не слишком ли большое значение вы придаете всему этому? Мне кажется, что Оксфорд - это место, которое само собой порождает в нашем воображении тайны, и тайны гораздо более мистического характера, чем те, что можно встретить где-либо еще. Легендарные дикие утки, призраки, ходячие гигантские каменные головы, руны – все это из мира сказок, Холмс, а не из реальной жизни. Что, если эта руна - всего лишь какой-то отпечаток? А не может быть так, что Стэвертон куда-то засунул это кольцо и стыдится в этом признаться? Или, может быть, его украл его слуга.
Холмс задумался, и на миг помрачнел, но затем усмехнулся, и его лицо оживилось.
- Ну, конечно! – воскликнул он, и, вскочив, едва не перевернул нашу лодку. - Слуга! Отпечаток! - Он поспешно вытащил блокнот и стал листать его, пока не нашел нужную страницу. -Ага! Это вообще не руна «альгиз»! - Он перевернул блокнот вверх ногами и сунул мне под нос. - «La gazza ladra!» Сорока-воровка!
- Холмс, - предостерегающе сказал я, но он продолжал, не подозревая, что в нескольких футах от него притаился лебедь.
- Лэтбери был слишком явным подозреваемым, - сказал он. – И мотив был весьма неубедительным, хотя известно, что ученые бывали настолько мелочными, что опускались до воровства. Но сорока – царапины на подоконнике – отпечаток!
- Холмс, - зашипел я. - Лебедь!
Птица прыгнула на нос лодки и теперь, с трепещущими на ветру крыльями, приближалась к Холмсу.
- Лебедь? О, боже, да нет же, Уотсон, это след сороки.
Лебедь издал тихое, угрожающее шипение, и Холмс повернулся, как раз вовремя, чтобы заметить, как распахнув крылья, тот сделал к нему пару шагов.
- Лебедь, Холмс, - сказал я.

- Да, очень хорошо, Уотсон, я вижу, - сказал он, осторожно отступая назад, не отводя взгляда от грозной птицы. – Соблюдайте спокойствие. Никаких резких движений. Эти существа чувствуют страх, как акулы - кровь .
Лебедь все еще двигался вперед, расправив крылья, запрокинув шею и готовый нанести удар.
- Холмс, - тихо произнес я. - Что мы будем делать?
- Уотсон, вы хорошо плаваете? – спросил он в ответ.
И прежде, чем я успел ответить, Холмс уже был в воде и направился к противоположному берегу. Я последовал за ним, потеря моего пиджака была пустяком по сравнению с теми ударами, какие мог бы нанести мне этот лебедь. Мы выбрались на илистый берег , смеясь над своим скоропалительным бегством.
- Лебедь, Холмс! Подумать только, чтоб именно лебедь… - выдохнул я, перекатившись на спину; мой костюм был неисправимо испорчен.
Холмс засмеялся и поднялся на ноги.
- Вы забываете о сороке.
Он потянул мне руку, и я встал, промокший насквозь и весь покрытый липким илом.
- Ах да, сорока, - сказал я, когда он повел меня через кусты, по лугу к своему старому колледжу. - Напомните мне, как вы пришли к такому замечательному выводу?
- Ну, я ведь сказал, что этот Стэвертон был страстным орнитологом? В своих записях он написал о паре сорок, которые гнездились на боярышнике в дальнем конце сада. Он часто оставлял тарелку с семенами для птиц - я полагаю, что в этот вечер очень умная сорока увидела в комнате нечто более интригующее, чем ее обычное блюдо. Я не могу представить, чтобы она утащила кольцо в гнездо - за все эти годы мне еще не приходилось сталкиваться с чем-то подобным той истории, которую Россини использовал в своей опере, - так что, вероятнее всего, кольцо должно быть где-то в саду под окном Стэвертона. Хотите проверить мою теорию?
В своих записках я часто отмечал, что за время моей долгой дружбы с Шерлоком Холмсом я не раз попадал во множество самых странных ситуаций, однако, даже я не мог предвидеть, что буду стоять на страже, пока мой друг, словно барсук, роется под кустами роз, особенно, если учесть, что перед этим нам пришлось довольно неловко карабкаться через кирпичную стену высотой в десять футов.
-Скорее, Холмс, - прошептал я, - я слышу шаги!
- Сейчас, - пробормотал он, - еще немного… Ага!
Увы, надо же было такому случиться, чтоб из-за угла вышли именно ректор и Джайлс Стэвертон!
- Послушайте, - сказал ректор, переводя взгляд с меня на того, кто вылезал сейчас из-под розового куста, - что здесь происходит?
Ректор был высоким худым человеком с энергичным выражением лица, благодаря которому он выглядел почти молодым, несмотря на его седые волосы. Стэвертон, напротив, был молод, не старше тридцати, и обладал фигурой игрока в регби, что резко контрастировало с его застенчивостью.
- А, ректор! – воскликнул Холмс, вскакивая на ноги. Он что-то сжимал в зажатом кулаке, а на его щеке была размазана свежая грязь. Лицо ректора потемнело, а мне стало интересно, сколько лет Холмс был для него источником неприятностей.
- Я надеялся, мистер Холмс, что за последние двадцать лет вы изменились и стали уже не настолько невыносимы, как в то время, когда вы были под моей опекой.
Холмс улыбался, рассматривая предмет , который держал в руке.
- Спросите Уотсона, и он скажет вам, что в этом отношении я совершенно безнадежен. Итак, о чем это здесь говорится? «Aethelred mec heht gewyrcan» - прочитал он.
- «Меня приказал изготовить Этельред», - перевел Стэвертон. - Но - это кольцо!
- В самом деле, - сказал Холмс, протягивая запачканное кольцо Стэвертону, который взял его дрожащими руками. Полагаю, вы оставляете пищу для птиц?
- Да.
- А в ту ночь, когда пропало кольцо, вы поставили им тарелку с едой?
Стэвертон вертел кольцо в руке, его лицо светилось от удовольствия.
- Нет, в ту ночь не поставил, из-за дождя, который был днем.
- А что вам известно о сороках?
- О сороках? - Стэвертон поднял глаза. - Вы же не хотите сказать, что ...
- Умная сорока, привыкшая находить еду на вашем подоконнике, возвращается однажды вечером и обнаруживает, что для нее ничего нет. Однако она замечает внутри комнаты ярко блестевшее сокровище . Возможно, она считает, что это еда, а может быть, ей просто любопытно. Она прыгает через ваше окно, оставляя царапины на подоконнике, прыгает на ваши записи, оставляя на них грязный отпечаток лап , хватает кольцо и утаскивает его с собой. Когда она обнаруживает, что оно не съедобно, бросает кольцо, и оно падает в сад. О, если бы все воры были такими благородными...
И Стэвертон, и ректор удивленно покачали головами, а я изо всех сил старался сдержать улыбку.
- А теперь, Уотсон, - сказал мой друг, обращаясь ко мне, - мне нужно кое-что обсудить с этими джентльменами, а также извиниться перед доброй Маргарет, которая, боюсь, не получит назад свою корзину. Почему бы через два часа нам не встретиться в гостинице?
Это было разумное предложение, и я, естественно, согласился, искренне желая избавиться от грязи, засохшей на моей одежде. Путь до гостиницы был долгим, но, к моему удивлению, никто не обратил на мой вид внимания; возможно, местным жителям приходилось видеть и более странные зрелища, чем незнакомец, покрытый грязью. В гостинице я вымылся, оделся к обеду и распорядился, чтоб вычистили мою промокшую одежду. В пять часов умытый и переодетый Холмс нашел меня у стойки регистрации. Он казался особенно довольным собой, и мне было приятно видеть его в таком прекрасном расположении духа.
- Ректор пригласил нас сегодня вечером отобедать с ним в главном зале, - сказал Холмс. - Я попросил почистить ваш пиджак, надеюсь, вы не против. Он был порядком затоптан.
-Неважно, - сказал я. – Пусть уж лучше эта птица затопчет мой пиджак, чем вас или меня.
Холмс улыбнулся.
- А теперь, пойдемте, Уотсон. Полагаю, нас ждут за столом для почетных гостей.

***
Ну, и кое-какие примечания.
Холмс здесь назвал себя нестипендиатом, но это скорее американское выражение, а в Оксфорде "commoner" - означал студента, не получающего стипендии и вносящего плату за питание.

Монарху Великобритании по традиции принадлежат все дикие лебеди в стране. С XII века существует обычай ежегодно пересчитывать королевских лебедей на Темзе и её притоках. А потому, как бы возможно не хотелось бы Холмсу сразиться с лебедем, это было бы нарушением закона.
Уотсон говорит о легендарных диких утках и это имеет отношение к "Дикой утке" колледжа Всех Душ.
Каждые 100 лет, как правило 14 января, его студенты в чёрных галстуках и мантиях отправляются на «утиную охоту». Они совершают шествие вокруг колледжа с горящими факелами и пением «Песни дикой утки » во главе с «Господином Дикой уткой», которого несут в кресле. Шествие посвящено поискам легендарной дикой утки, по преданию взлетевшей при основании колледжа с того самого места, где он был после построен. Во время охоты перед «Господином Дикой уткой» идёт человек, несущий шест, к которому привязана кряква. Изначально это была живая птица (в 1901 году привязали чучело, а в 2001 году — деревянную скульптуру). Последний раз церемония проводилась в 2001 году. Следующая должна состояться в 2101 году. Точное происхождение обычая не известно. Предположительная датировка относит его к 1632 году.