Наверное, как-то фрагментарно, но все же напишу об очередных параллелях между Шутом и Холмсом. Точнее, это будут в основном цитаты.
Все это уже в самом конце "Судьбы Шута" и это, на самом деле, тот самый, собственный Рейхенбах Шута, о котором я говорила.

И, наверное, это исключительно мои фантазии и здесь все совсем иначе, но вот именно в этот раз, когда читала крайне надрывный разговор между Фитцем и Шутом, когда все уже было позади, то мне слышалось тут то не сказанное, что могло быть между Холмсом и Уотсоном, где все вместе и "Знак четырех", и "Последнее дело" и Великий хиатус и, наверное, "Пустой дом".

И тут еще надо вспомнить с каким упорством Шут стремится на Аслевджал, зная, что его ждет там смерть, и как он накануне избавляется чуть ли не от всего своего имущества, и как Фитц, не желающий брать его с собой в эту, опасную для Шута экспедицию, внезапно находит его там среди льда и снега.


Если не ошибаюсь, иллюстрация Drake

И вот здесь, когда мрак смерти уже позади Шут говорит о своей готовности умереть, и о том, что будет теперь, когда благодаря Фитцу он остался жив.

"Фитц, я принял свою смерть. Возможно, мне не хватило храбрости, но я встретил ее совершенно сознательно. Зная, что произойдет после моей смерти, я посчитал, что готов уплатить такую цену...."

"Есть и личные причины, которые заставляют меня уйти. Я видел, что после моей смерти ты нашел удовлетворение в вещах и людях, от которых ранее отказывался. Иными словами, после моей смерти ты живешь той жизнью, которой должен жить. Ты подарил мне еще кусочек жизни. Могу ли я отнять у тебя часть твоей? — Он заговорил медленнее. — Я могу любить тебя, Фитц, но не могу позволить, чтобы моя любовь уничтожила тебя и твою личность..."

"— А не мог бы ты хотя бы раз сказать все прямо?

Шут посмотрел на меня, потирая подбородок. Казалось, он колеблется. Потом он печально улыбнулся.

— Нет. Не могу. В противном случае я уничтожу нечто очень для меня дорогое. ...."


"Он смотрел в огонь. — И я не твой любовник.

Неожиданно на меня навалились усталость и раздражение.

— Так вот о чем идет речь? О том, чтобы спать со мной? Ты не вернешься в Баккип из-за того, что я отказываюсь делить с тобой постель?

— Нет! — Он не выкрикнул это слово, но то, как он его произнес, заставило меня ошеломленно замолчать. Его голос стал хриплым. — Ты постоянно возвращаешься к этому, словно других наивысших точек в любви не существует.
Он вздохнул и откинулся на спинку стула. Задумчиво посмотрев на меня, Шут спросил:

— Скажи мне, ты любил Ночного Волка?

— Конечно.

— Безоговорочно?

— Да.

— Значит, если следовать твоей логике, ты хотел с ним совокупиться?

— Я хотел… Нет!

— Вот. Но только из-за того, что он был самцом? Это не имело отношения к другим вашим различиям?

Я изумленно вытаращился на него. Несколько мгновений ему удавалось сохранять невозмутимое выражение. Затем он расхохотался. Пожалуй, его смех в первый раз прозвучал свободно и искренне. Мне хотелось обидеться, но смех Шута принес такое облегчение, что я не смог.
Немного успокоившись, Шут сказал:

— Вот в чем дело. Все очень просто, Фитц. Я сказал, что нет пределов в моей любви к тебе. Тем не менее я никогда не рассчитывал, что ты предложишь мне свое тело. Я хотел лишь завоевать твое сердце. Хотя я никогда не имел на это права. Поскольку ты отдал его до того, как увидел меня. "

"Шут вновь взял мою руку в ладони. Перевернув, посмотрел на отпечатки своих пальцев на моем запястье.

— Фитц. Я долго размышлял на эту тему. Я не могу забрать у тебя подругу и детей...Ты позволил мне быть человеком, насколько это вообще для меня возможно. Ты восстановил десятикратно то, что отняли у меня мои наставники. С тобой я был ребенком. С тобой достиг зрелости. С тобой…

Когда я задал еще один вопрос, мое сердце сжалось, потому что мне было страшно услышать ответ.

— А если я скажу, что готов последовать за тобой? Готов бросить прежнюю жизнь?

Мне показалось, что мои слова ошеломили Шута. Ему пришлось сделать несколько вдохов, прежде чем он заговорил хриплым шепотом:

— Я не позволю тебе. Я не могу позволить.

Мы вновь надолго замолчали. В очаге догорел огонь. И тогда я задал последний, самый ужасный вопрос:

— После того, как я покину Аслевджал, мы больше никогда не увидимся?

— Скорее всего, нет. Это было бы неразумно. — Он взял мою руку и нежно поцеловал ладонь, покрытую мозолями от меча."



***

Для меня это все прозвучало, как эхо того,о чем мог думать Холмс и накануне Рейхенбаха, когда Уотсон в общем-то разрывался между ним и Мэри. С какой стороны на это ни смотри. И когда думал, что все для него кончено. И чем руководствовался, когда решил "исчезнуть".