[morsten]

Не хотела об этом писать, но решила, что все же надо для истории..

Статья, которую я переводила, к концу совсем "слилась", как это часто бывает, и я уже совсем хотела ее убрать подальше, но потом решила, что надо все же сохранить здесь то, что перевела, тем более, что это тоже, в общем-то, интересно и, как всегда, открываешь таким образом, что-то новое для себя в Каноне.
Но сначала скажу несколько слов. Где-то в комментариях Баринг Гоулда мне, наверное, попадались ссылки на эту статью, потому что сейчас в конце показалась знакомой теория, что Мэри (миссис Уотсон), уже будучи замужем, была швеей и Уотсон всячески поощрял это занятие, которое стало чем-то вроде побочного заработка. Мне такая идея не особо по душе и к концу статьи автор углубился в такие дебри, что я решила на этом поставить точку, но сейчас решила, что первую часть все же выложу, потому что там есть интересные моменты.
Ну, и вот сразу еще такая штука. Автор, конечно, изрядная фантазерка, и я, может, чего не понимаю, но про шитье миссис Уотсон помню только в "Человеке с рассеченной губой", а вот в "Знаке" не нашла подобных упоминаний, как ни искала. Но интересно, кстати, что в нашем сериале Мэри в доме миссис Сесил Форестер показана именно с этой стороны



Ну, и опять сразу натыкалась на множество несостыковок в переводе. Занятно, что "безупречные перчатки" в старом переводе фигурируют, как "безупречно чистые"))
А теперь сама статья, вернее, ее начало. Это, по-прежнему, первый номер BSI 1946 года. Название оставила почти как в оригинале - вообще не всегда можно найти аналог в русском языке.

Уотсон a la mode

ДЖЕЙН НАЙТВОРК



В душе УОТСОН БЫЛ КУТЮРЬЕ. Мне не нужно напоминать вам, что Мэри Морстен в первую очередь привлекла его, потому что была “изящной, одетой с изысканным вкусом и в безупречных перчатках”. В аккуратном пошиве ее серовато-бежевого платья его восхищало то, что оно было «лишено всякой отделки». Шляпка, «оживленная только крохотным белым перышком», настолько понравилась доктору, что он смотрел на нее из окна, когда мисс Морстен шла по улице. Лишь позже, когда Мэри сидела в плетеном кресле при свете лампы, одетая в то, что преподобный Херрик назвал бы ее “флёром”, Уотсон узнал, что она шила платья в доме миссис Форрестер. Он застенчиво похвалил «белую воздушную ткань с небольшими алыми вставками возле шеи и на талии». Она ответила: “Я сделала это сама”, а что может вызвать больший энтузиазм у рассудительного мужчины?
Подробное описание мисс Мэри Сазерленд, данное Уотсоном в деле «Установления личности», было, конечно, вызвано тем, что он был в ужасе от ее моветона. Шляпа соломенного цвета с огромным красным пером была “нелепой”; черный жакет был расшит бисером и отделан бахромой , а на шее и рукавах была отделка из фиолетового плюша; меховое боа и муфта, несомненно, были потертыми. Серые перчатки были протерты насквозь. Платье (над туфлями из разных пар) было «коричневым, темнее цвета кофе». Темнее, чем кофе миссис Хадсон -не означает ли это, что на вкус Уотсона он был недостаточно крепким?
Как бы то ни было, костюм бедной мисс Сазерленд привел в ужас вкус Уотсона в отношении дамских шляп и моды вообще. В то время он был довольно осведомлен в этом отношении, поскольку еще не так давно был женат.
Что касается "Серебряного" (1881), то тут Уотсону стало известно о финансовых возможностях бизнеса по изготовлению одежды. В то время он не сделал никаких особых комментариев по поводу счета мадам Лезурье, в размере 22 гиней за один туалет, «стального цвета шелковое платье, отделанное страусовыми перьями» для любовницы Стрэкера, но он, несомненно, отметил это в уме. В ранних делах мы мало слышим об оборках и отделке; даже черную кружевную оборку бедной Элен Стоунер он упоминает не из-за того, что был очарован ее изяществом, а потому, что она скрывала пять багровых синяков на ее запястье. Но посмотрите, насколько более искусными, реалистичными (даже чувственными) становятся наблюдения доктора за женщинами после его встречи с Мэри Морстен. Просто из интереса давайте сравним несколько замечаний Уотсона с более деликатными и тонкими замечаниями Холмса об одних и тех же клиентках.

Ирен Адлер

Холмс: Она самое прелестное существо из всех, носящих дамскую шляпку на этой планете. Очень миловидная женщина с таким лицом, в которое мужчины влюбляются до смерти.
Уотсон: Ее великолепная фигура выделялась на фоне освещенной гостиной.

Миссис Невилл Сент-Клер

Холмс: Эта милая маленькая женщина.
Уотсон: Маленькая белокурая женщина в светлом шелковом платье с отделкой из пышного розового шифона вокруг шеи и запястий. Ее фигура четко обрисовалась на светлом фоне дверного проема.

Вайолет Смит
Холмс: В вашем лице есть одухотворенность.
Уотсон: Молодая прекрасная женщина, высокая, стройная и гордая, как королева.

Анна Корэм
Холмс: Хорошо одетая женщина.
Уотсон: Вряд ли ее можно было бы назвать красавицей даже в ее лучшие годы.

Леди Хильда Трелони Хоуп
Холмс: Прекрасный пол это по вашей части.
Уотсон: Самая очаровательная женщина в Лондоне… удивительное, мягкое обаяние и прелестные краски ее тонкого лица…белые перчатки…шуршание юбок.

Характерное для Холмса описание Вайолет де Мервиль: «снежная фигура на горе; она прекрасна, но это какая-то неземная, потусторонняя красота.» Типичное для Уотсона примечание относительно Грейс Данбар: «Мисс Данбар была высокой брюнеткой, с благородной и внушительной осанкой». Он любил, когда женщины стояли в дверном проеме, освещенные светом, струившимся из дома. Конечно, Уотсон не стал бы так часто говорить «редко, когда мне приходилось видеть» или «одна из самых прекрасных женщин, каких я видел…», если речь не шла о женщине, поистине привлекшей его внимание. В «Эбби Грэндж» леди Брэкенстолл вдвойне пробудила его природный инстинкт и своей внешностью и одеянием:
«Редко приходилось мне видеть такую изящную фигуру, такие женственные манеры и такое прекрасное лицо. Она была блондинка с золотистыми волосами, голубыми глазами… На ней был свободный, голубой с серебром халат, но здесь же, на кушетке, позади нее, лежало черное, отделанное блестками нарядное платье.»
Эти подробные детали будуара настолько увлекли Уотсона, что он, видимо, не сосредоточил свое внимание медика на багровом кровоподтеке над ее глазом.
Легкомысленное увлечение Уотсона галунами и отделкой в его собственном доме было более сдержанным. О подруге его жены, миссис Айзе Уитни, он замечает только, что она была «одета во что-то темное».
Насколько оживленнее идет дело, когда он в дороге с Холмсом! Вот мисс Тернер из Боскомбской долины: «одна из прелестнейших девушек, каких я когда-либо видел. Голубые глаза сверкали, губы были слегка приоткрыты, нежный румянец заливал щеки. Сильное волнение заставило ее забыть обычную сдержанность». Возможно, были моменты, когда Уотсон считал, что утрата естественной женской сдержанности – отличная штука. И не было ли причиной его особой симпатии к веснушчатой Вайолет Хантер то, что ей приходилось надевать это ужасное платье цвета электрик?
Молчание Уотсона иногда так же показательно, как и все, что он говорит. Он был слишком умен, чтобы возражать против частых взбалмошных жалоб Холмса на то, что мотивы женщин непостижимы. В поведении женщины в Маргейте, у которой не был напудрен нос (в деле «Второго пятна») для Уотсона не было ничего удивительного. Если бы рассказ о «Львиной гриве» написал доктор, то мы бы наверняка увидели более ясное и подробное описание прекрасной Мод Беллами. У нее был «нежный, свежий цвет лица, типичный для этих краев» - пишет Холмс (с новой для него сентиментальностью, вдохновленной пчелами и Сассексом), но если бы только здесь был Уотсон, мы могли бы, по меньшей мере, увидеть “отделку из белых кружев у шеи и на запястьях”.
Не слишком ли я фантазирую, считая, что старый добрый Джон Хэмиш Уотсон был первым викторианцем, воздавшим должное еще только появившимся белым женским воротничкам? Помните ли вы Лору Лайонс из Кумби Трейси, чьи пальцы “нервно коснулись клавишей ее пишущей машинки Ремингтон”? Ее щеки порозовели от «нежного румянца на щеках, правда усыпанных веснушками, – румянца того восхитительного оттенка, что таится в самом сердце белой розы». Уотсон никогда не делал более откровенного признания, чем в тот момент: “я просто почувствовал, что передо мной сидит очень красивая женщина”. И это осознание, глубокое и всеобъемлющее,всегда было двояким, касаясь и женщины и ее облачения.
В то же время он с не меньшим энтузиазмом отзывался и о Берил Стэплтон, “с ее идеальной фигурой и элегантным платьем”.
Есть и другие отрывки, но я сказала достаточно, чтобы напомнить читателям особый интерес Уотсона к женщинам, “множества национальностей и трех континентов”, тема, которую мало кто, кроме мистера Элмера Дэвиса когда-либо откровенно исследовал, и которая настолько туманна, что даже привела к ужасному предположению мистера Рекса Стаута в этой его ужасной авантюре “Уотсон был женщиной”. Это подтолкнуло других к сомнительной теории о том, что Уотсон был трижды женат. Моя собственная точка зрения предлагается здесь только как глазок в непостижимое.
У Мэри Морстен, искусной портнихи, после того, как они с Уотсоном переехали в дом в Паддингтоне, появилась масса свободного времени. Медицинская практика была не очень прибыльной (мы знаем, что их горничная Мэри Джейн была из довольно низких слоев общества), детей не было, и Джон Хэмиш ((”Джеймс") продолжал совершать свои частые вылазки с Холмсом. Уотсон, с его особым интересом к пошиву одежды, поощрял Мэри в ее стремлении начать свой собственный небольшой бизнес…