Злостная клевета на инспектора Лестрейда. Глава 7

[morsten]

Все главы - включая и эту - находятся здесь morsten.diary.ru/?tag=6311375&n=t



Тут немного сомнительное название главы. По свойски я бы написала "обращение за подмогой", хотя эта самая подмога тут весьма относительна. Но смысл примерно такой.

Глава 7

Зов о помощи

Около минуты у меня ушло на то, чтоб отметить, что Лестрейд это не какое-то горячечное видение, а существо из плоти и крови. Боюсь, что мое облегчение при этом было очевидно, ибо я заметил неуловимую перемену в выражении его лица, от неуверенности до беспокойства.
- Это сюрприз, инспектор, - сказал я, взяв себя в руки.
- Меня впустила ваша хозяйка, - произнес он. – Надеюсь, вы не против.
- Конечно, нет. Хотите бренди?
Как я и надеялся, он ответил согласием. Я нуждался в этом более, чем он, но никому не нравится, когда его видят пьющим в одиночестве. Я нашел два бокала, вытащил бутылку, а потом расплескал ее содержимое по поверхности стола.
- Ох, дайте лучше я, - сказал Лестрейд, поспешно забирая бутылку из моих дрожащих рук.
Я взял предложенный им бокал, и выпил содержимое, все время чувствуя на себе пристальный взгляд своего компаньона. Я смаковал вкус бренди, более сладкий, чем та пригарчивающая бурда, которой меня угощали за день до этого, и почувствовал, что ко мне мало-помалу возвращается душевное равновесие. Учитывая то, что мое неблагоразумие приняло еще более публичный характер, не надо было обладать мощным интеллектом, чтоб предугадать следующий вопрос инспектора.
- Вы не здоровы, да?
- Так сейчас говорят мне практически все. Что вы здесь делаете, Лестрейд?

Он взял свой бокал и вернулся к своему креслу. Удобно устроившись, инспектор не спеша выпил бренди, после чего смерил меня строгим взглядом. Какова бы ни была цель его визита, сочувствие в нее никоим образом не входило.
- Сказать по правде, мистер Холмс, я беспокоился о вас после нашей встрече на днях. Ну, вы, конечно, можете сказать, что это не мое дело…
- Верно, инспектор. Это не ваше дело.
Он кивнул.
- Так и есть. И, тем не менее, я выскажусь. Не стану отрицать, что мы люди разные, но в прошлом вы помогли мне и вы не тот человек, чтоб с легкостью игнорировать совет, сделанный из благих побуждений.
Я знал, что он был в курсе моего состояния. Дрожь стала уже почти управляемой, хотя стук сердца все еще отдавался у меня в ушах и я чувствовал легкое головокружение. Сохранять самообладание с каждой минутой становилось все трудней.
- Почему бы вам не сесть, пока вы не упали? – предложил он.
- Это ваш совет?
- Нет, это рекомендация. Господи, мистер Холмс, моя жена только что родила двойню, и она выглядит и вполовину не так плохо, как вы.
- Как ваша семья? – спросил я, садясь напротив него.
- Очень хорошо, - сказал он, и его лицо немного просветлело. – Девочки растут и полночи не дают жене спать. К тому же сейчас у нас полон дом народу.
- У вас остановилась ваша теща.
Он бросил на меня взгляд.
- Вообще-то, да, но как вы…
- Что может быть естественнее, что в такой момент мать пожелала увидеть свою дочь и новорожденных внучек? В дополнение к тому факту, что вы здесь занимаетесь пустяками, в то время как предпочли бы быть дома, это говорит мне о том, что вас оттуда выдворили.
- В том, что вы сказали, есть доля правды, - признал он, допивая бренди. – За исключением того, что меня не «выдворяли». Я оставил их там по собственной воле. Женщинам нужно время поболтать, когда им не мешают мужчины. Вот женитесь, узнаете. То есть, если до этого дойдет, - на всякий случай добавил Лестрейд. – И это вовсе не пустяк.
Он бросил мне что-то через всю комнату. Я поймал этот предмет и обнаружил, что держу в руках стеклянный пузырек, который оставил на камине. Остатки рубиново-красной жидкости на его дне выдавали в содержимом лауданум.
- Вы глупец! – прошипел он.
- Он пуст.
- Это многое объясняет.
- Это ничего не объясняет. Вы обыскали мои вещи и , обнаружив то, что сочли существенной уликой, пришли к ошибочному заключению.
- Вы отрицаете, что принимали его?
- Нет. Мне его прописали. У меня были… проблемы.
- Что ж, они определенно у вас есть и сейчас.
- Уже другие.
- Правда?
Лестрейд рывком поднялся с кресла и встал перед камином, держа руки за спиной. Мне это напомнило отца, принимавшего такую же позу, когда он чувствовал, что должен прочесть лекцию о том, как я разочаровал его. Это не слишком способствовало моему благостному расположению духа.
- На днях я понял, что тут что-то не так. Шерлок Холмс, которого я знал, никогда бы не принял шарманщика за кэбмена. Вы сбежали из того паба, как побитый щенок. Мне подумалось, что все это было очень странно. И потом, вот сейчас, когда вы только увидели меня, я заметил выражение вашего лица. Вы не знали, насколько я на самом деле реален, ведь так?
Я ничего не сказал, так как он уже все решил. И я не мог отрицать того, чему он сам был свидетелем.
- Мою матушку, - начал он, откашлявшись на манер какого-нибудь лектора, - слегка прихватывал ревматизм. Местный знахарь говорил, что от боли ей надо принимать лауданум. Он прописал принимать по шесть капель три раза в день, этого было бы вполне достаточно, чтобы ослабить боли, когда они начинали ее мучить. Дело в том, что, похоже, она принимала его всегда, а когда не принимала, то придумывала причины, чтобы принять. Так что, когда дул северный ветер, она пила свое «лекарство». Когда должен был пойти дождь, она уже отсчитывала капли. То и дело, когда у нее болела голова и боль была особенно сильной, она добавляла к своей обычной дозе еще пару капель, просто, чтоб облегчить боль. К тому времени, когда отец почуял, куда ветер дует, она принимала каждый день по две ложки этого снадобья. Когда он увидел, как она большими глотками пьет это зелье прямо из пузырька, то проявил твердость и отобрал его.
- Лестрейд, - устало начал я.
- Дайте мне закончить, мистер Холмс. Как я сказал, он его отобрал. Она стенала и плакала, но он был тверд. Ужасно было смотреть на все это. Я тогда был еще мальчишкой, но помню все, как будто это было вчера. Без своего «лекарства» мать была взмокшей, точно ломовая лошадь, и хлюпала носом, будто у нее был насморк. Не получая свою дозу первые полдня, она корчилась от боли в животе и она пыталась извергнуть его содержимое, хотя ничего не ела, так что это ничего не дало. Когда у нее начались галлюцинации, и она сказала отцу, что во дворе видела демонов, он запер ее в спальне.
Он бросил на меня пронизывающий взгляд.
- Она выпала из окна верхнего этажа, пытаясь выбраться из комнаты и раздобыть хоть немного своего проклятого снадобья. Сломала руку и ключицу. Одному Богу известно, каким образом она не сломала шею. Думаю , что помогло падение в тележку ночного сторожа, понимаете, почва способствовала мягкому приземлению.
Он сделал паузу, как будто ждал, что я что-то скажу. Я знал, к чему он клонит, но он был настолько не прав, что смысл сказанного был весьма оскорбителен.
- Есть ли какой-то смысл в этой истории? – спросил я.
- Смысл, мистер Холмс, заключается в том, что лауданум принадлежит к тем вещам, которые я ни при каких обстоятельствах не позволил бы держать в своем доме. Доктор хотел дать его жене на следующий день после родов. Я отказался. Возможно, он назвал меня жестокосердным, но я видел, к чему это может привести. И не желаю менять одну проблему на другую. Я видел, что он сотворил с моей матерью. – Он вновь посмотрел на меня своими блестящими глазами. – Теперь я вижу все это снова.
Я встал и вновь наполнил свой бокал. Дрожь прекратилась и рука, которой я наливал бренди, была твердой. Я знал, что Лестрейд наблюдает за мной и, судя по выражению его лица, эта демонстрация самообладания не сильно его впечатлила.
- Когда у вас закончился лауданум? – строго спросил он.
- Он не закончился. Я его вылил. Больше месяца назад.
Он нахмурился.
- И у вас все еще сохраняется этот мандраж? Я, конечно, не врач, мистер Холмс…
- Нет, это уж точно.
- Но мне это кажется странным. Либо вы лжете о том, что не принимаете этот препарат, либо… - На этом он сделал паузу. – Либо он нанес вам непоправимый вред. Мозг – чудная штука, мистер Холмс, его легко повредить. Какую дозу вы принимали?
Это был дерзкий вопрос, и я не склонен был на него отвечать. Однако, Лестрейд задел меня за живое и сказанное им совпадало с тем, что уже приходило мне в голову.
- Тридцать пять капель.
- А сколько вам изначально прописали?
- Двадцать.
Лестрейд мрачно хмыкнул.
- Совсем, как матушка. Она так пристрастилась к нему, что, чтоб заставить ее отказаться от лауданума полностью, отцу пришлось для начала с каждым днем уменьшать ее дозу. Доктор сказал, что если б он сразу полностью лишил ее лауданума, она могла бы умереть от шока.
- Ну, я не ваша мать, и, несмотря на ученое мнение профессионала, я не умер, перестав принимать его.
- Возможно, мистер Холмс, но ведь и нельзя сказать, что вы вышли из этого совершенно невредимым, ведь так? Что также крайне досадно. У вас был потенциал. И мне жаль констатировать, что дома для умалишенных в этой стране управляются довольно скверно. Мой дед рассказывал мне о том, как однажды, еще будучи ребенком, он посещал Бедлам. Я никогда не забуду этот его напуганный взгляд, когда он рассказывал о том, как больные оставались раздетыми и голодали, прикованные цепями к стенам, с одной только соломой и одним одеялом на всех, чтобы не замерзнуть. По его словам, это было похоже на псарню.
Я резко опустил на стол свой пустой бокал, который издал при этом достаточно громкий звук, чтоб прервать его монолог. Я знал о своем изъяне. Мне также было известно, что все было скверно и мое состояние быстро ухудшалось. То, что осталось от моей способности рассуждать, говорило мне, что вполне логичное дальнейшее ослабление моего рассудка будет проявляться все сильнее, пока его нельзя будет скрыть. И в тот момент, когда я стану причиной публичного позора для своего брата, мне придется удалиться от общества. Я надеялся только, что Майкрофт проявит достаточно милосердия и выберет для меня лечебницу с более бережным отношением к пациентам, нежели соломенная постель и цепи.
Однако, чего я совсем не хотел слышать, так это любительское суждение о своем стоянии, основанное на случайном наблюдении. И тем единственным, что было у меня общего матерью Лестрейда, был сам Лестрейд. Все прочее было случайным.
-Это все, инспектор? – спросил я. – Потому что, если вы пришли сюда позлорадствовать…
Он возмущенно крякнул.
- Я пришел потому, что беспокоюсь.
- Тогда, полагаю, вы удовлетворены тем, что увидели. Хорошего вечера, Лестрейд. Думаю, вы сами сможете найти дорогу к выходу.
Моя домохозяйка, миссис Балстрод, с безупречной точностью выбрала этот момент, чтобы постучать в мою дверь и войти с миской горячего супа, над которой поднимался пар. Будучи словоохотливой, добродушной женщиной, она вела себя как хлопотливая наседка и придерживалась линии поведения, не доставлявшей особых хлопот ее жильцам. Ее муж, - память о котором она нежно хранила вместе с кольцом, которое она, несмотря на его сжатый размер, продолжала носить на своих пухлых пальцах,- умер много лет назад, и траурный медальон, который она носила на шее, который , открывшись как-то раз, продемонстрировал хранившийся в нем светлый локон, говорил о потере ребенка в весьма юном возрасте. Создавшуюся в ее жизни пустоту отчасти заполняли те, кто снимал ее простые, но удобные меблированные комнаты. И эти неприкаянные души, искавшие убежища в этом тихом конце Монтегю-стрит, не слишком жаловались, если уединение их одиноких вечеров нарушалось появлением с самыми благими намерениями миссис Балстрод с чашками чая или с тарелками, полными еды.
- О, вы еще здесь, инспектор? – сказала она, ставя поднос на стол. – Вы останетесь на ужин?
- Он уже уходит, - сказал я, прежде, чем он успел ответить.
- Что ж, хорошо, что у вас был гость, мистер Холмс, - продолжала она, с улыбкой перенося свое внимание на Лестрейда. – Он был нездоров, сэр. Едва ли выходил за порог на протяжении нескольких недель. Приходили доктора, но ни один из них не смог даже понять, что с ним. Однако, теперь он пошел на поправку, и все это к лучшему. И теперь ему надо поправляться.
- Да, благодарю вас, миссис Балстрод, - сказал я ,провожая ее обратно к двери. Лестрейд проявил слишком большой интерес к тому, что она сказала, и у меня не было желания, чтоб кто-то из них здесь задерживался.
- Просто следите, чтоб у вас было что поесть, мистер Холмс, - настаивала она. – Я только что закончила готовить ужин мистеру Лестеру и у меня кое-что осталось от него, и я знала, что вы, как обычно, не поели, поэтому позволила себе принести сюда немного чечевичного супа с карри. У меня осталось еще немного внизу, если вы захотите. Просто дайте мне знать.
Я заверил ее, что так и сделаю, наконец, закрывая дверь. Повернувшись, я обнаружил, что Лестрейд с аппетитом принюхивается и тыкает пальцем в ломоть хлеба.
- Она – неплохая кухарка, - сказал он. – Она сказала, это чечевица с карри? Какой странный рецепт.
- Мистер Лестер – вегетарианец. Миссис Балстрод готовит для него отдельно. Когда она сделает для него слишком большую порцию – что случается постоянно – она часто приносит оставшееся мне.
- Так он один из этих чудаков. Не могу сказать, что не одобряю подобного поведения. Вы не ошибетесь, отведав горячей похлебки из бычьих хвостов. Не забудьте, был длинный день, и я сомневаюсь, что мне много, чего предложат, когда я приду домой…
Он выжидающе смотрел на меня. Я понял, что так легко мне от него не избавиться. И это не помогло бы моему расследованию, каковы бы ни были мои собственные чувства по поводу его дерзости. Его визит будет в должное время замечен тем человеком, которого приставил к нему Мэттьюс, и, если судить по прошлому опыту , новости скоро будут известны в Уайт-холле,. У Майкрофта будет припадок, когда он узнает, что я принимал у себя этого человека, в доме, за который он платил ренту, как он любил это напоминать мне, и я представил, какую он мне задаст взбучку, независимо от продолжительности визита Лестрейда. И покуда он был в моем распоряжении и был весьма разговорчив, было бы глупо не воспользоваться предоставившейся мне возможностью.
- Да, угощайтесь, - смягчился я.
Он охотно воспользовался моим предложением и начал разламывать хлеб.
- Не плохо, - сказал он, макая его в красновато-коричневый суп. – На мой взгляд, он слишком пряный, но, должен сказать, у него приятный вкус. Но это не та еда, которую моя теща рекомендовала бы выздоравливающему.
- Я ем то, что дают, - сказал я, переключая внимание на свою корреспонденцию. Там было слишком много счетов и слишком мало чего-то такого, что можно было считать развлечением. – Еда стоит денег, а я с трудом могу позволить себе такие расходы.
- У вас же были деньги на докторов.
- Нет. Их прислал мой брат. Он тоже беспокоился.
- А что с вами было?
Я понятия не имел, что должен был сделать, чтобы дать понять инспектору, что его интерес к моему здоровью был неоправданным вторжением в мою частную жизнь. Исчерпав все прочие варианты, я быстро приближался к моменту, когда должен буду схватить его за шиворот и выставить за дверь. Но так как это не принесло бы пользы ни одному из нас, мне пришлось прикусить язык. Как всегда, Лестрейд неверно истолковал выражение моего лица и опередил меня.
- Нет, можете ничего не говорить, я могу догадаться сам, - сказал он, откладывая ложку и откидываясь на спинку стула. – Все это из-за того дела в тюрьме, верно?
- Если вы так считаете, инспектор.
- О, я это знаю, мистер Холмс. Человека не каждый день вешают и вынимают из петли, чтоб это никак не отразилось на нем.
Я почувствовал, как где-то внутри меня пробежал непрошенный холодок.
- Мне уже приходилось глядеть в глаза смерти.
- Да, но это совсем не то, как вы едва не утонули или чуть не погибли в сражении на шпагах. Я говорю о том, каково это стоять там и ждать, когда это случится. Не представляю, каково это. Думать, что вам дали отсрочку в приведении приговора, только для того, чтоб под вами провалился пол и …
- Довольно!
Я не мог сдержаться. Это был непростительный промах, сказавший Лестрейду больше, чем ему надо было знать. Он долго не отрывал от меня взгляда и медленно понимающе кивнул.
- Я думал, что это было что-то в этом роде. Я думаю, что вас подсадили на лауданум, чтоб он помог вам уснуть. Я не могу винить вас. Такой ужасный опыт принес бы мне несколько бессонных ночей.
- Их было гораздо больше.
Он кивнул.
- Я виню в этом себя. Я хотел зайти и узнать, как у вас дела. Но был очень занят.
- Я слышал. У вас все шло отлично.
- Мне повезло. У меня был ряд успешных дел.
Я заглушил в себе желание сказать ему, что нужно нечто большее, чем просто удача, чтоб достичь результатов, вызвавших беспокойство у Скотланд Ярда.
- Как бы там ни было, - продолжал он, - что сделано, то сделано. Все могло быть хуже.
- Не намного.
- Немногим удалось бы так хорошо со всем справиться.
Судя по тому, как изменился его тон, я почувствовал, что он вот-вот начнет читать лекцию, почерпнутую из анналов его богатейшего опыта. И я не ошибся.
- Знаете, мистер Холмс, нечто подобное случилось однажды и со мной. Это произошло, когда я впервые был ранен при исполнении своих обязанностей. Тогда я был еще констеблем, носящем униформу, и вел себя весьма самоуверенно. Я пытался арестовать старого пьяницу, когда он ударил меня ножом, вот сюда, в живот. Рана была не слишком тяжелой, лезвие лишь слегка задело меня, но меня это потрясло. И я был готов бросить все это и попробовать заняться чем-то другим. Знаете, что заставило меня передумать?
Мне пришли в голову несколько ответов на его вопрос, но так как он был склонен продолжать, я не стал его прерывать.
- Мой сын, - сказал он. – Который теперь мой старший сын. Я не хотел, чтобы он вырос, думая, что его отец был трусом. – Его взгляд немного смягчился. – Думаю, вот почему я все еще занимаюсь всем этим. Когда холодно, и негодяи осыпают меня ругательствами, а камеры полны вопящими во весь голос пьянчугами, я думаю о своей семье, и это поддерживает меня.
Если у меня когда-либо были сомнения в честности Лестрейда, то в эту минуту они исчезли. Я подумал о нависшем над ним обвинении. Если кто-то оценивал сложившуюся ситуацию верно, то это был Мэттьюс с его убежденностью, что Лестрейд оказался в опасном положении (забрел в глубокие воды букв.) непредумышленно. А вот сможет ли он выбраться на берег – это уже другой вопрос.
Проще всего было бы предъявить ему все это там и тогда, и послушать, что он скажет. Оглядываясь на прошлое, я дожжен был поступить именно так.
Вместо этого я подумал о том, что я изложил Брэдли, что Лестрейд никогда не должен узнать, что он был предметом таких толков, если они окажутся необоснованными. Лестрейд мог многое вынести на своих плечах, но он гордился своей работой и то, что кто-то сомневается в нем – особенно я, - отныне наложит свой отпечаток на наши отношения. Я проведу свое расследование, прилагая все те способности, что у меня еще остались, представлю свои заключения по делу, и пусть факты говорят сами за себя. Для этого с моей стороны потребуется некоторая ловкость, на что, полагаю, я был еще способен.
- Вам нужно, мистер Холмс, - продолжал он, - найти причину, чтобы продолжать, если это то, чем вы хотите заниматься в жизни.
- Такой причиной были мои исключительные способности, - сказал я, позволив напряжению последних месяцев отразиться в тоне моего голоса. – Я утратил эту часть самого себя.
Я заметил в Лестрейде недостаток, который, заключался в том, что он имел обыкновение выступать в роли покровителя безнадежных случаев. Если бы я мог воззвать к его чувству щедрости, как ничтожество, нуждающееся в его человеколюбии, я мог бы добиться большего, чем если бы просто стал его о чем-то расспрашивать. Я покопался в себе и нашел глубоко внутри что-то вроде вызывающего жалость несчастного, на просьбу которого, как я знал, откликнулся бы Лестрейд, и сыграл свою роль в совершенстве. И поскольку истина обладает той уверенностью, которой недостает выдумке, я доверил ему то, что прежде пытался скрыть.
- Вы были правы, Лестрейд, - заставил я себя сознаться. – В тот вечер я действительно совершил грубую ошибку. Я видел все, что видели вы, и для меня это ничего не значило. Каждый раз, когда я закрываю глаза, я вспоминаю тот день в тюрьме. С того дня ничто уже не было прежним. Если так будет продолжаться… - для пущего эффекта я сделал паузу – не пройдет и нескольких недель, как я окажусь без гроша в кармане.
- О, я не думаю, что до этого дойдет, мистер Холмс, - сказал инспектор.- Работа есть, все в порядке, возможно, не такая необременительная, к которой вы привыкли, и там, как я слышал, есть некоторый дискомфорт, но за нее платят, если вы перешагнете через свою гордость и признаете господство над вами другого человека.
Это был не тот ответ, которого я ожидал. Я подумал, что неверно его понял, ибо никогда не предполагал, что в этом отношении у него такие же широкие взгляды, как у Майкрофта.
- У меня еще осталась капля достоинства, - сказал я.
- Нет ничего плохого в том, чтоб подметать улицы, - бросил мне в ответ Лестрейд, и я поймал себя на том, что почти улыбаюсь тому , как неверно я сперва истолковал его слова. - Как только ваши руки загрубеют, они уже не будут покрываться волдырями. Я знаю, что это неестественно для человека вашего происхождения, но многие зарабатывают на достойную жизнь, работая на других людей.
- Я не против такой работы. Однако, боюсь, что заработная плата не будет соответствовать моим потребностям. У меня есть долги.
Лестрейд вздохнул и сунул руку в карман.
- Сколько на этот раз?
Я назвал сумму, и он вытащил руку.
- Не говоря уже о тех десяти фунтах, что я должен Грегсону. – Естественно он хотел знать подробности. – Мы заключили пари. Я проиграл.
- И у вас хватило наглости изображать передо мной святошу, - сказал он, фыркнув от смеха. – «Человек, играющий в азартные игры, играет своим семейным счастьем». Это вы мне сказали.
- Я от своих слов не отказываюсь. У меня нет вашего умения выбирать победителей.
Лестрейд подозрительно прищурился.
- Кто вам это сказал?
- Ваш шурин Джордж в тот вечер.
Он немного расслабился, и зевнул так, что, казалось, и сам от себя такого не ожидал. - Джордж слишком много болтает. Тем не менее, это правда. В последнее время мне немного везло с лошадьми.
Я решил рассказать ему о своем визите в Скотленд-Ярд, поскольку он, несомненно, услышал бы об этом от других, заменив подлинную цель моего прихода ложью, рассчитанной на то, чтоб сыграть на чувстве его личной выгоды. Я сказал ему, что ходил повидаться с Мэттьюсом в надежде, что он сможет найти мне работу. Я в значительной степени воспользовался предложением Грегсона отказаться от получения выигрыша в обмен на мою помощь. Я надеялся, что Лестрейда достаточно обеспокоит мысль о том, что его соперник одержит над ним верх, чтобы он доверился мне.
Вместо этого я обнаружил, что Лестрейд заснул во время моего объяснения. Его голова склонилась набок, рот приоткрылся, и он тихонько похрапывал. Я грубо встряхнул его, и он, фыркнув, пришел в себя.
- Простите меня, мистер Холмс, я, должно быть, устал больше, чем думал. Что вы там говорили?
- Грегсон, - повторил я. - Он хочет, чтобы я работал на него.
- В самом деле?
Лестрейд встал и чуть не упал. У него был остекленевший взгляд человека, пытающегося пробудиться от глубокого сна. - Ну, этого мы допустить не можем. Что с этим делать, вот в чем вопрос?
- Тут не помешало бы немного вашей удачи, - подсказал я.
- Я в этом не уверен, мистер Холмс.
- Лестрейд, я бы не спрашивал, если бы не было крайней необходимости.
Он задумался.
- Что ж, раз уж так получилось, возможно, я смогу вам помочь. Только один раз, имейте в виду, я не собираюсь превращать это в привычку. Встретимся завтра вечером в семь часов в пабе "Джордж" в Саутворке. Оденьтесь попроще, не забывайте, это южный берег. Вы сможете найти это место?
Я заверил его, что буду там. Он ушел, все еще пребывая в полубессознательном состоянии, и сказал, что направляется домой прямо в свою постель, что, вероятно, было не самой лучшей новостью для его жены с ее выводком детей и новорожденных.
Я сидел в темноте, компанию мне составлял только огонь, защищавший от вечерней сырости, доел свой суп и мысленно вернулся к нашему разговору. Я не напрасно унижался. Встреча за пределами района его проживания предполагала, что он получал там подсказки о скачках. Завтра он приведет меня к источнику этой информации. Личность этого человека и его мотивы определят судьбу Лестрейда. Ради него я надеялся, что это не было чем-то более зловещим, чем человек, играющий на скачках с наметанным глазом на стоящую лошадь.
На фоне всего остального моего дня, по крайней мере, в самом конце он принес свои плоды. Что касается моего собственного затруднительного положения, то с этим придется подождать. Что-то из сказанного Лестрейдом не давало мне покоя, но я был слишком уставшим, чтобы размышлять об этом дальше, и стоило мне только закрыть глаза, как я тут же провалился в глубокий сон, лишенный сновидений.