[morsten]

Просто, чтоб было. Позже перечитаю более внимательно.

Из дневников Корнея Чуковского: о писателях и чиновниках СССР в 50-е годы прошлого века.



1959 г.
…он [Пастернак] получил приглашение на прием к шведскому послу – и ему сообщило одно учреждение, что, если он не пойдет к послу и вообще прекратит сношения с иностранцами, ему уплатят гонорар за Словацкого и издадут его однотомник. Он согласился.
***
…Умер Еголин – законченный негодяй, подхалим и – при этом бездарный дурак. Находясь на руководящей работе в ЦК, он, пользуясь своим служебным положением, пролез в редакторы Чехова, Ушинского, Некрасова – и эта синекура давала ему огромные деньги, – редактируя (номинально!) Чехова, он заработал на его сочинениях больше, чем заработал на них Чехов.
***
…Вернулся из Америки В. Катаев. …
Катаева на пресс-конференции спросили: «Почему вы убивали еврейских поэтов?»
– Должно быть, вы ответили: «Мы убивали не только еврейских поэтов, но и русских», – сказал я ему.
– Нет, все дело было в том, чтобы врать. Я глазом не моргнул и ответил: – Никаких еврейских поэтов мы не убивали.
О Пастернаке он сказал:
– Вы воображаете, что он жертва. Будьте покойны: он имеет чудесную квартиру и дачу, имеет машину, богач, живет себе припеваючи – получает большой доход со своих книг.
– Господи, до чего лжив – из трусости.


1960 г., 31 мая.
Пришла Лида и сказала страшное: «Умер Пастернак». Хоронят его в четверг 2-го. Стоит прелестная, невероятная погода – жаркая, ровная, – яблони и вишни в цвету. Кажется, никогда еще не было столько бабочек, птиц, пчел, цветов, песен. Я целые дни на балконе: каждый час – чудо, каждый час что-нибудь новое, и он, певец всех этих облаков, деревьев, тропинок (даже в его «Рождестве» изображено Переделкино), – он лежит сейчас – на дрянной раскладушке, глухой и слепой, обокраденный, – и мы никогда не услышим его порывистого, взрывчатого баса, не увидим его триумфального… Он был создан для триумфов, он расцветал среди восторженных приветствий аудиторий, на эстраде он был счастливейшим человеком, видеть обращенные к нему благодарные горячие глаза молодежи, подхватывающей каждое его слово, было его потребностью – тогда он был добр, находчив, радостен, немного кокетлив – в своей стихии! Когда же его сделали пугалом, изгоем, мрачным преступником – он переродился, стал чуждаться людей, – и помню, как уязвило его, что он – первый поэт СССР, не известен никому в той больничной палате, куда положили его.
– И вы не смоете всей вашей черной кровью
Поэта праведную кровь.
11 сентября.
Вчера весь вечер сидел у меня Дм. Вас. Павлов, министр торговли. Он написал книжку «Ленинград в блокаде» – и теперь расширяет ее, готовит новое издание. Читал отрывки – спрашивал советов.
Говорит:
– У меня уже та заслуга, что я впервые назвал в своей книге таких расстрелянных людей, как Попков.
И рассказал, как приходилось ему спасать во время террора разных людей, прикосновенных к Попкову. Один директор кондитерской фабрики был арестован только за то, что Попков приходил к нему на фабрику принимать душ.
Октябрь 12.
Сегодня сидел у своей могилы – вместе с Лидой – и думал, что я, в сущности, прожил отличную жизнь, даже могила у меня превосходная.
7 декабря.
Сегодня открытие Пленума по детской литературе. Было от чего прийти в отчаяние. В Президиум выбраны служащие всех трех правлений, а подлинные писатели, вроде Барто, были в публике. Уровень низкий, чиновничий.
Вместо того чтобы прямо сказать: «Писателишки, хвалите нас, воспевайте нас», начальство заводит чиновничьи речи о соцреализме и пр. Но все понимают, в чем дело.
19 декабря.
Сегодня часа в 4 вечера промчалась медицинская «Победа». Спрашивает дорогу к Кожевникову. У Кожевникова – сердечный приступ. Из-за романа Вас. Гроссмана. Вас. Гроссман дал в «Знамя» роман (продолжение «Сталинградской битвы»), который нельзя напечатать. Это обвинительный акт против командиров, обвинение начальства в юдофобстве и т. д. Вадим Кожевников хотел тихо-мирно возвратить автору этот роман, объяснив, что печатать его невозможно. Но в дело вмешался Д.А. Поликарпов – прочитал роман и разъярился. На Вадима Кожевникова это так подействовало, что у него без двух минут инфаркт.
Роман Казакевича – о Ленине в Разливе – вырезан из «Октября», ибо там сказано, что с Лениным был и Зиновьев.
1 апреля.
День рождения: 79 лет. Встретил этот предсмертный год без всякого ужаса, что удивляет меня самого. Были: Заходер, Рина Зеленая, Берестов, Лариса Берестова, Марина Берестова, Женя с женой, – было грустно и весело.
Очень интересно отношение старика к вещам: они уже не его собственность.
Всех карандашей мне не истратить, туфлей не доносить, носков не истрепать. Все это чужое. Пальто пригодится Гуле, детские английские книжки – Андрею, телевизор (вчера я купил новый телевизор) – гораздо больше Люшин, чем мой. Женя подарил мне вечное перо. Скоро оно вернется к нему. И все это знают. И все делают вид, что я такой же человек, как они.
И мои сказки, и «От 2 до 5», и «Серебряный герб» могли бы уже выйти, но в стране нет бумаги!
30 июля.
Был на кладбище. Так странно, что моя могила будет рядом с Пастернаковой. С моей стороны это очень нескромно – и даже нагло, но ничего не поделаешь.
Сегодня 6 августа, два огромных события – полет 2-го «Востока» в космос, Германа Степановича Титова. Сейчас, когда я сижу в комнате и пишу эти строки, его, Германа Степановича, мотает в безвоздушном пространстве вокруг этой трагически нелепой планетки – с ее Шекспирами, Львами Толстыми, Чеховыми, Блоками, Шиллерами – и Эйхманами.
23 августа.
В «Литературе и жизни» две статьи с доносом о моей неблагонадежности. Эта газета какое-то «Ежедневное ура». Рассердилась, что я сказал, будто у нас есть человеки в футляре. Одно время считали необходимым замалчивать существование у нас очковтирателей и тунеядцев. Теперь объявляют чуть ли не врагом народа того, кто осмелится сказать, что среди учителей у нас есть человеки в футлярах, хотя сами же плодят таковых.
подготовил Сергей Николаев