С одной стороны, статья как бы ни о чем, просто фраза из фильма. Но фраза эта, кажется, стала крылатой, и хотя автор говорит, что произнести ее Холмс не мог, на мой взгляд, именно этим она и хороша. Дает большой простор фантазии.
В процессе перевода даже такой небольшой статьи всплыло несколько моментов "трудностей перевода". В таких статьях очень часто нужен именно дословный перевод и ты понимаешь, что ни один из имеющихся в этом плане не идеален.

С.Б.Х. Вейл
“Уотсон, скорее шприц!”



Это, без сомнения, одна из самых отвратительных фраз в английском языке. Для тех, кто числится или хотел бы числиться среди Нерегулярных отрядов Бейкер-стрит, это самая отвратительная фраза в этом языке. Это дешевая и вульгарная попытка дать характеристику, не имеющая под собой фактической основы, направленная, скажем так, на менталитет студийной аудитории. Однако, как ни печально, большинство непрофессионалов с готовностью восприняли бы это как подлинное заявление из уст Мастера, так же легко, как большинство людей приписали бы Шерману фразу “Война - это ад”.

Вероятно, здесь нет необходимости утверждать, что Шерлок Холмс никогда не произносил этого вздора. Возможно, будет полезнее сказать, что Холмс никогда бы не мог этого произнести. Существует множество свидетельств, которые неизбежно приводят к такому выводу.
“Уотсон, скорее шприц!” - это был бы срочный призыв о помощи в удовлетворении личной потребности. Теперь нам надо вспомнить, что “умственная деятельность Холмса была для него абсолютной” и что “состояние своего здоровья никогда Холмса не заботило”. (Дьяволова нога). Его потребности также были ему безразличны, хотя однажды он все же признался, что не курить в течение трех дней было “труднее всего”. Но при его угрюмой и циничной натуре он никогда не стал бы столь громогласно сообщать о своих сокровенных желаниях. Его ясный, жесткий взгляд мог на мгновение затуманиться, а твердые губы - задрожать, когда Уотсона зацепило пулей; но мысли о предстоящем обеде или простреленная рука никогда не могли бы его заставить сбросить маску.
Более того, когда ему пришлось прибегнуть к шприцу в начале своей карьеры, он делал это с таким “холодным, бесстрастным видом”, что у того, кто видел это, не хватило бы смелости перечить ему, не подкрепив себя бокалом «боне». В его потакании своим прихотям никогда не было никакой срочности; отвлечь его от принятия второй дозы могло даже изучение часов доктора Уотсона. Конечно, это был не тот человек, что стал бы вопить и рявкать на манер актеров водевиля.
Холмс не питал большой любви к слову “Скорее”. У нас есть записи менее дюжины примеров, когда он использовал это слово, хотя он был склонен повторять его, когда все-таки его употреблял.
Возможно, для этого было оправдание: в четырех случаях, когда он повторял его, он разговаривал с Уотсоном, и , возможно, не был уверен в том, что его собеседник правильно его понял. “Скорее, Уотсон, скорее, иначе все пропало!” - воскликнул он, пытаясь проследить за доктором Лесли Армстронгом. Поскольку незадолго до этого Уотсон сделал некоторые туповатые предположения, то ударение, которое Холмс сделал на этом слове, вполне объяснимо.

Опять же, во время осмотра дома мистера Эдуардо Лукаса с Годольфин-стрит, Холмс закричал: “Скорее, Уотсон! Кладите его на место!” Речь, конечно, шла о ковре, который леди Хильда Трелони Хоуп привела в беспорядок, мистифицируя тем самым Лестрейда. Но горячность Холмса в данном случае не удивительна. Он действовал с бешеным рвением, вся его демоническая сила вспыхнула порывом энергии, и он ожесточенно рычал от гнева и разочарования. Трудно было ожидать, что он будет говорить спокойно в такой критический момент.

В другой раз, когда он огрызнулся на Уотсона, он только что провел тревожную бессонную ночь и занимался самобичеванием. “Quick, man, quick!” (Скорее, скорее!) - сказал он, жестко даже не называя Уотсона по имени, и они бросились к дому № 36 по Полтни Сквер в Брикстоне, прибыв туда как раз вовремя, как выяснилось позже.
Но Холмс не хотел рисковать. “Скорее, Уотсон, скорее! Вот отвертка!” - крикнул он снова, и гроб был открыт.
Что ж, в этих случаях, повторение Холмсом этого слова было оправдано. Он находился в состоянии сильного стресса и имел дело с более медлительным интеллектом, чем его собственный. И в качестве оправдания последнего приведенного примера мы должны припомнить, что в этом конкретном случае великий сыщик, при всем своих способностях, не смог вспомнить какой-нибудь оплошности, которую пропустил Уотсон. Несомненно, признание того, что он действовал под влиянием гнева, лишь делает Холмсу честь.
Единственный другой известный случай, когда он был настолько взволнован, что повторил это слово, был , когда он имел дело с самой очаровательной женщиной в Лондоне, вышеупомянутой леди Хильдой Трелони Хоуп. Руководствуясь тем, что было ему известно о ее действиях, он смог составить верное мнение о ее уме, и прекрасно осознавал, что должен втолковать ей свою точку зрения более настойчиво. “Скорее, скорее, надо найти какой-нибудь выход!” - сказал он ей. Но этого было достаточно. Высказав свою точку зрения, он вернулся к более общепринятому способу обращения. “Скорее, мадам, принесите его сюда”, - сказал он, требуя принести шкатулку для бумаг, и “Скорее, миледи, время истекает!”, когда он хотел связать воедино все нити этой истории. Ведя себя сдержанно, и как приличествует джентльмену.
Есть два известных случая употребления этого слова, когда он подстегивал Уотсона с дополнительным восклицанием, но без повторений. Стук колес кареты мистера Калвертона Смита заставил его прохрипеть: “Быстрее, если вы меня любите!” Слежка за мистером Джеймсом Мортимером, скромным членом М.Р.К.С., и сэром Генри Баскервилем началась с призыва, в котором безошибочно угадывалась настойчивость: “Быстро одевайте ваши шляпу и ботинки, Уотсон! Нельзя терять ни минуты!” Контекст этих замечаний слишком хорошо известен, чтобы нуждаться в дальнейшем обсуждении.

И есть случай, в котором Уотсон делает запись о том, что Холмс резким и повелительным тоном говорил с женщиной... в интересах своего клиента. Он счел нужным сказать: “Скорее! Обещайте!” невесте Головастика Фелпса. Она пообещала.
И я не думаю, что его предписание Уотсону: “А теперь поворот на юг и быстрым шагом марш!”” входит в сферу настоящего расследования.
Но эти исключения из правила о том, что Холмс не слишком любил слово “быстро”, убедительно подтверждают мое утверждение о том, что он никогда не мог сказать: “Уотсон, скорее шприц!”
В каждом случае, как вы заметите, он в основном беспокоился о ком-то другом, но никогда о себе. Шла ли речь о судьбе Годфри Стонтона (не имеющего отношения к Артуру, подающему надежды молодому фальсификатору), или о мире в Европе, или поисках цыпленка, заблудившегося в мире лис (леди Френсис Карфэкс), или об отмщении за Виктора Сэвиджа. Это было желание помочь аристократам: сэру Генри Баскервилю, у которого пропадал то один, то другой ботинок, или племяннику лорда Холдхэрста, сапоги которого побывали в починке.
Когда Холмсу хотелось чего-нибудь для себя, это, наверняка, было что-то простое... чистый воротничок и ломоть хлеба, спички и сигареты, зеленый горошек в половине восьмого, шерри и бисквит.
Точность рассказов Уотсона часто вызывает сомнения. Они представляют собой хронологический кошмар. Иногда они передают опрометчивому исследователю часть душевного смятения самого автора. Но даже Уотсон, при всех его очевидных слабостях, никогда не смог бы приписать Шерлоку Холмсу столь нехарактерную фразу, как “Уотсон, скорее шприц!”
.