Заканчивая перевод этой предпоследней главы осознала, что все проблемы следующей части этой эпопеи , возможно, тянутся отсюда и получается, что корень всех проблем это Майлс. Еще раз убедилась, что у меня не настолько хорошая память или мне просто надо обязательно письменно переводить то, на что хотелось бы обратить внимание.
Перевод шел как-то со скрипом, уж точно без вдохновения. Возможно потому, что неделя была тяжелой. Сейчас сидела переписывала целые куски.

Разошлись, как в море корабли

- Это никуда не годится.
Инспектора Лестрейда, расположившегося в мрачном, выходящем на северную сторону, офисе Скотланд Ярда, за конторкой, трещавшей под грузом бумаг, папок и различных сентиментальных безделушек, подаренных женой и детьми, не особо впечатлило сказанное мной.
И эта недовольная мина, появившаяся у него на лице сразу после моего появления, пока еще не сменилась чем-то более располагающим. Я и не ждал благодарности, за то, что передал brayette в его надежные руки, но такая открытая враждебность была ничем не обоснована.
- Мне нужно имя, мистер Холмс, - настаивал он.
- Мне оно не известно, инспектор.
Он окинул меня взглядом, который учителя приберегают для тех, кто болтает на уроке или сажает в своей тетради уйму клякс. Взгляд был прямой, жесткий и для меня весьма дискомфортный. Но я надеялся, что мне удастся сохранить хладнокровие, несмотря на терзающее меня чувство вины.
- Если вы не возражаете, то я скажу, - наконец изрек инспектор, откидываясь на спинку стула, - что не верю ни единому вашему слову.
- Вам придется, - ответил я, пытаясь изобразить негодование. – Все, что я сказал вам - чистая правда.
Лестрейд покачал головой.
- Вы, должно быть, принимаете меня за младенца, если приходите ко мне с подобной байкой и ждете, чтоб я в нее поверил.
- Если б я пытался обмануть вас, то изобрел бы что-нибудь получше.
Тем не менее, у Лестрейда был весьма недоверчивый вид.
- Ну, а этот человек, что подошел к вам… как он выглядел?
История, рассказанная мне Майлсом, казалась слишком фантастичной – и, наверное, слишком невероятной, - чтоб быть выдумкой, и я решил, что нет ничего лучше, как последовать его примеру. Но, чтоб оценить тонкости такого трюка нужно обладать более живым воображением, нежели то, каким был наделен Лестрейд, и он был настроен явно скептически и настойчиво требовал , чтоб я сказал правду. И мы дошли до точки преткновения: ему нужна была лишь чистая правда, ничто меньшее его не устраивало, я же был связан словом чести хранить в секрете то, что знал. Я решил соблюдать свою часть договора, заключенного между мной и Майлсом, теперь оставалось узнать, насколько далеко готов был зайти Лестрейд, чтоб получить у меня информацию.
- Это был обычный человек, - уклончиво сказал я. – Ничем не примечательный.
- Рост?
- Средний.
- Какого возраста?
- Средних лет.
- Волосы?
- Да, Лестрейд, у него были волосы.
- Я имею в виду, какого они цвета, мистер Холмс.
- О, каштановые.
- Глаза?
- Два.
Лестрейд вздохнул.
- Какого цвета?
- Полагаю, что карие.
- Какие-нибудь особые приметы?
- Нет. Как я и сказал, он был совершено обычный.
- Итак, это человек среднего роста, средних лет, с волосами и глазами , и по вашим словам, и те и другие темного цвета. Весьма неопределенное описание. Это может быть кто угодно. – Он положил локти на стол и смерил меня пронизывающим взглядом. – Если кто-нибудь другой пришел бы сюда и сказал мне это, я, пожалуй бы, ему поверил. Но вы, мистер Холмс, вы видите детали, которых каким-нибудь обычным ротозеям с улицы в жизни не заметить. Поэтому, уж вы простите меня, сэр, если я назову вас лжецом.
Он сделал паузу, чтоб еще глубже вонзить в рану свое оружие.
- Более того, думаю, что вам хорошо известно, кто этот человек, и вы по какой-то причине защищаете его. Что вы на это скажете?
Это вовсе не мелочь, когда тебя в лицо называют лжецом, да еще к тому же человек, которому ты пытаешься помочь. Видимо, я должен был чувствовать себя оскорбленным. Наверное, мне надо было закричать и поднять страшный шум, как делают эти розовощекие полковники и дерзкие юнцы, о которых пишут в дешевых романах; они бросают друг другу перчатки и потом тяжело ранят друг друга на дуэлях без хоть сколь-нибудь серьезного повода. Но я знал, что был совсем не прав, и в этом была большая разница, и боюсь, что отсутствие должной реакции с моей стороны лишь еще больше обернулось против меня. Под пронизывающим взглядом Лестрейда моя тревога лишь только возросла , и я почувствовал, что мне совершенно необходимо хоть что-нибудь, чем бы я мог занять свои руки.
- А я говорю, что вы ошибаетесь, - ответил я, вытаскивая сигарету. – Но, похоже, я не могу переубедить вас…
- Нет, не можете, - ответил инспектор, прерывая меня на полуслове. – Потому что мы оба знаем, что вы лжете. И не курите здесь. Шпингалет на окне заедает и его не открыть. А я не хочу придти домой пропахшим дешевым табаком. Жена подумает, что я выпивал с нашими парнями.
Вообще-то, это были дорогие турецкие сигареты, которые дал мне Майлс, но я понял, куда клонил Лестрейд. Сунув портсигар обратно в карман, я стиснул руки и стал стараться не проявлять во время этого допроса излишней нервозности. Справедливо было бы сказать, что то, что началось с моего благого намерения вернуть украденную ценность его законным владельцам, в результате обернулось тем, что я подвергся жесточайшему допросу с пристрастием.
Я не мог придраться к методе Лестрейда. Что бы вы там не думали о его уме, допрос он вел первоклассно. Если б моя решимость ни была так сильна, я бы давно уже пал духом и рассказал все мельчайшие подробности этого дела, чтобы избавиться от его каверзных вопросов и удушающей атмосферы его маленького кабинета, где не вставая со стула, можно было одной рукой пошуровать кочергой в камине, а другой – открыть дверь.
- Послушайте, мистер Холмс, - сказал Лестрейд, подавив вздох,- я вижу, что бьюсь головой об стену, но позвольте мне сказать. Кого бы вы ни пытались защитить своим молчанием, он не стоит всего того, что это будет вам стоить.
И вновь повисла пауза. Я очень быстро понял, что такой техникой он еще более усугубляет дискомфорт допрашиваемого. Я могу засвидетельствовать, что в моем случае это сработало.
- Короче, я говорю о доверии. Оно очень ценно и заслужить его нелегко. Оно хрупко, как мыльный пузырь. Маленький прокол и оно исчезнет. И вам никогда его не вернуть. Вы понимаете, о чем я говорю?
Я понимал, и даже слишком хорошо, несмотря на совсем неверно приведенную аналогию. Какие бы отношения нас не связывали, были ли они основаны на разногласиях или – боже упаси – на дружбе, они висели на волоске, и он спрашивал меня, готов ли я рискнуть этим ради кого-то, кто может лишиться своего права на мою преданность. До этой минуты я не понимал, какое это имело для инспектора значение. Личность преступника уже была не важна; на карту был поставлен принцип.
Хуже всего было то, что при обычных обстоятельствах, я согласился бы с его точкой зрения и стоял бы за правое дело, был бы на стороне ангелов. Однако, Майлс заставлял меня заключить сделку с дьяволом. И он еще имел наглость обвинять Майкрофта в том, что тот всегда поворачивает ситуацию в свою пользу!
- Я понимаю, инспектор, - сказал я, не глядя на него. – Но я все равно не могу сказать вам того, что мне не известно. Теперь у вас есть brayette…
- И мне придется этим довольствоваться, так?
Хоть я и не отрицал, что нахожусь в затруднительном положении, но в его голосе звучало столько уверенного в своей правоте негодования, что я почти уже готов был пойти на уступку.
- Вас более, чем удовлетворил рассказ миссис Фаринтош о том, как к ней вернулась диадема из опалов, - напомнил я.
- Это другое дело. От этого никто не пострадал.
- И здесь будет то же самое.
- Нет! – для большей выразительности он ударил кулаком по столу, меня это настолько удивило, что я снова сел. – Нет, мистер Холмс, это вовсе не одно и то же. Миссис Фаринтош была жертвой. Она всего лишь заложила драгоценности, и за это вор, которого вы так доблестно защищаете, погубил бы ее. Теперь вы знаете, кто украл обе диадемы и brayette. Хуже всего то, что теперь всем известно о том, что вы это знаете. То, что вы осмелились показаться здесь, говорит о вашем крайнем презрении к полиции и к принципам нашей работы.
Я удивленно уставился на него.
- Лестрейд, о чем это вы, черт возьми, толкуете?
- Я говорю о том, что еще не прошло и часа, как объявилась пропавшая диадема. Сюда доставили небольшую посылку, адресованную Грегсону, внутри была записка «С наилучшими пожеланиями от мистера Шерлока Холмса».
Я никогда еще не испытывал такого шока, но изо всех сил постарался это скрыть. Пока я даром тратил время, пытаясь оттянуть свой разговор с Лестрейдом и неминуемую череду вопросов, которые он за собой повлечет, Майлс выполнил свою часть условий нашей сделки, но так, что это прямо указывало на мое участие в подобной развязке дела. Если он думал, что подобным образом способствует продвижению моей карьеры, то доказал, что обладает не слишком здравым суждением. А раз так, то мне еще повезет, если меня не арестуют за совершенное преступление.
- Я ее не посылал.
Лестрейд хмыкнул.
- Мы знаем. Там была подпись «Тео».
Я похолодел, точно вся моя кровь , отхлынув от мозга, внезапно прилила к ступням. Майлс все знал. Уж не знаю, каким образом; единственное, что пришло мне в голову это то, что Фэйрфакс написал ему письмо, перед тем, как лишить себя жизни, где сообщил, что это я повлиял на его решение. Я смутно начал все понимать, припоминая свои соболезнования, отвергнутые Майлсом, его резкость, когда я обвинил его в равнодушии к тому, что шантажиста не постигнет наказание, его слова о том, что он бы предпочел, чтоб это я, а не его друг, утонул в Темзе.
Я даже уже совсем в другом свете увидел его нерешительность, когда он стоял возле колодца. Он сказал, что позволив мне умереть, мог бы отомстить Майкрофту, но не было ли это связано непосредственно со мной? Не думал ли он о том, чтоб дать мне погибнуть той же смертью, что унесла и его друга, дабы наказание равнялось преступлению? И, наверное, жизнь мне спасла не столько холодная логика, сколько его привязанность и горе от потери друга, когда он сказал, что не мог стоять и смотреть, как я тону?
Теперь, когда Майлс уехал, мне никогда уже не получить ответы на свои вопросы. Он спас меня в ту ночь, зная, что мое вмешательство довело его друга до самоубийства. Говорят, что месть это блюдо, которое подают холодным и это в высшей степени расчетливо. Двум смертям не бывать, каждый умирает лишь единожды, но я еще долгое время буду ощущать последствия его мести.
- Кто такой Тео? – не отставал от меня Лестрейд.
Я покачал головой, слишком оцепеневший, чтобы заговорить.
- Единственный Тео, который приходит мне в голову, это молодой человек, бросившийся в Темзу неделю назад. Моряк по имени Теодор Фэйрфакс. Вам это о чем-нибудь говорит?
- Я его знал, инспектор, - признался я.
- Так это он был вором? Это бы объяснило, почему он так и не сообщил миру, что диадема миссис Фаринтош была подделкой, что могло ее разоблачить.- Выражение его лица стало жестким – Скажите что-нибудь, мистер Холмс. Я ведь пытаюсь помочь вам.
- Фэйрфакс мертв. Как он мог послать диадему Грегсону?
- Ее принес посыльный. Он также не смог сказать ничего конкретного о внешности человека, приславшего его сюда. Я подозреваю, что этот Фэйрфакс поручил кому-то сделать это после того, как он сведет счеты с жизнью. Хоть я и не понимаю, почему он упомянул там вас. Может быть, вы скажете?
- Фэйрфакс не был вором, - твердо ответил я. – Он покончил с собой, потому что его шантажировали. - Я взял лист бумаги и написал на нем имя инспектора, которому принадлежал опиумный притон Лаймхаус, где Фэйрфакс якобы убил человека. - У вас будет проблема, инспектор.
- Я его знаю, - сказал Лестрейд, и в его глазах мелькнуло недоверие, когда он прочел имя. – Он добрый, честный человек, хороший семьянин. Возможно, он немного ловкач, тут я с вами согласен, но он вполне достойный офицер полиции.
- Он шантажист, - сказал я, вставая и собирая свои вещи. – И к тому же владелец притона «Золотой Дракон» на Лоуэр Дюк Корт.
- Но это же… - Лестрейд , не произнося ни звука, открывал и закрывал рот, словно рыба, выброшенная на берег, которой нечем дышать. – Я займусь этим, - заверил он меня. – Благодарю вас, мистер Холмс. У нас и без того немало проблем в плане отношения к нам широкой публики. – Если об этом станет известно… - Он покачал головой. – Еще один пример того, что никогда нельзя сказать, что вы в ком-то уверены.
- Нет.
Лестрейд кивнул, затем вновь посмотрел на меня.
- Я все равно хочу знать имя этого человека.
- Я ничем не могу вам помочь, инспектор.
Я повернулся, чтоб уйти.
- Прежде, чем вы уйдете, сэр, я подумал, что вам интересно будет узнать, что я вспомнил, где раньше видел лакея вашего кузена.
Я заставил себя улыбнуться и обернулся.
- В самом деле?
- По данным наших архивов, - продолжал Лестрейд, - Уолли Элджернон старый взломщик, которого уже неоднократно сажали в тюрьму. Мы потеряли его след лет десять назад. Его называли Nun ( «Монашка») из-за того, что он всегда молчал о своих сообщниках, и из-за сходства с его именем.
Я бросил на инспектора вопросительный взгляд.
- Его фамилия заканчивается на «нон», что иногда звучит как «nun». – Ну, неважно. Однако, странно, что он внезапно объявился. Никогда бы не подумал, что он лакей.
- И я тоже. Он очень способный.
- Да, это верно.
Лестрейд пару минут не отрывал от меня взгляда. От меня больше ничего не требовалось, ибо было очевидно, что Лестрейд сделал собственные выводы о личности человека, которого я защищал. Он, несомненно, пришел к верному заключению. Не смотря на то, как недооценивал я его умственные и прочие способности в прошлом, никогда еще я не чувствовал себя таким неполноценным, как в тот день, когда стоял, держась за дверную ручку, желая уйти и сознавая, что если уйду, не доверясь ему, то возможно уже не смогу прийти сюда снова.
Но такое тупиковое положение не могло продолжаться вечно, и, наконец, Лестрейд нарушил наше неловкое молчание.
- Ну, если на этом все, то я слишком занятой человек, - сказал он, снимая верхнюю папку с довольно впечатляющей стопки на столе и открывая ее.- Вам лучше уйти. Я уверен, мистер Холмс, что у вас есть более важные занятия, чем тратить время полиции.
- Инспектор, - начал я
- И если вы достаточно умны, то вы не придете сюда снова. Сегодняшний день не способствовал тому, чтоб у вас появились здесь друзья. Должен сказать, что мы несколько медлительны здесь, в Скотланд Ярде, но в конце концов добиваемся успеха и без ваших экстравагантных методов. Я уже говорил вам, что не буду закрывать на это глаза. Да, я попустительствовал миссис Фаринтош, но это нельзя сравнивать с вашим укрывательством вора, который заслуживает серьезной кары. Это только один случай – а что будет в следующий раз? А он будет, поверьте мне. Люди не меняются. Нет, мистер Холмс, я такого не потерплю. Я бреюсь каждое утро…
- И я тоже,- вставил я, получив в ответ его пылающий взгляд.
- Я имею в виду, что каждое утро я смотрю на свое отражение в зеркале , зная, что, что бы ни случилось, куда бы все ни зашло, я , по крайней мере, всегда смогу сказать, что приложил все силы, чтоб исполнить свой долг и блюсти закон. В тот день, когда я не смогу это сделать, я уйду в отставку. Все эти ценности возвращены и это хорошо, но вы обманули мое доверие, сэр. Вы мне солгали и мне это не нравится. Для меня лжец, хуже грабителя. Грабитель забирает только ваш бумажник, а лжец оскорбляет вас, считая вас глупцом.
Он прервал свою обвинительную речь, чтоб перевести дыхание.
- И возвращаясь к нашему делу, скажу, что другим полицейским сыщикам тоже не нравится, что вы тычете их в это носом. Они говорят, что этот Тео хочет сделать ваше имя известным. Но этого не будет, поверьте мне. Это дело Скотланд Ярда, а не ваше.
- Я никогда этого и не говорил, - возразил я. – Если помните, Лестрейд, это вы просили меня помочь.
- Что ж, больше я не совершу такой ошибки. Пусть лучше меня считают дураком, чем тем, кто пользуется помощью таких, как вы. Знаете, мистер Холмс, вам еще повезло, что Главный Констебль не велел арестовать вас. И то только потому, что , по его словам, вы не стоите того, чтоб с вами возиться. Не стану повторять, что еще он говорил в ваш адрес. Да и в мой тоже, за то, что посвятил вас в это дело. И вновь зашла речь о Ратленде.
- А делу не поможет то, что вы разоблачите этого алчного инспектора-шантажиста?-
- Думаете, здесь кому-то понравится, что я стану выносить сор из избы и разводить сплетни о своем коллеге? Мне за это спасибо не скажут. Главный Констебль предпочитает думать, что после последних неприятностей в нашем управлении нет подобных проблем. Что, думаете, он скажет, когда я приду к нему с этим делом?
- Я думал, что это вам поможет. Сожалею.
- Вы? – парировал он. – Тогда как насчет того, чтоб открыть мне имя преступника?
Я покачал головой.
- Что ж, тогда я думаю, что нам больше нечего друг другу сказать. Закройте дверь, когда будете выходить. Всего хорошего, мистер Холмс.