Выложу, чтобы все было) Фик оказался очень большим. Но пусть будет здесь. Наверное, будет еще одна часть, а может, и больше...
***
Лейтенант д`Артаньян сидел у палатки Тревиля, ожидая распоряжений.
Настроение у гасконца было отвратительное.
Казалось бы: удостоился личной похвалы короля, был допущен поцеловать перстень на руке его высокопреосвященства. Полк прекрасно проявил себя во время отражения испанской атаки, а затем - во время преследования противника. Планы испанцев сорваны, враг бежал. Радоваться нужно!
Но д`Артаньян непрестанно думал о тех, кого сам послал на верную гибель. Если бы они могли вернуться, то уже были бы здесь...
Особенно горько было осознавать, что он потерял Атоса. Того самого Атоса, который всегда был для него нравственным ориентиром, лучшим другом и советчиком в любых вопросах. С Арамисом у них сложилась дружба-соперничество, где каждый желал быть первым. Атос же ровно относился ко всем и позволял лидировать кому угодно: в момент принятия решения три пары глаз все равно устремлялись в его сторону.
Да при чем тут глупое первенство, удовлетворенное честолюбие...
Атос погиб...
Арамис погиб...
читать дальше
Погибли все, кто поехал встречать обоз. Как теперь смотреть в глаза графу Сен-Пре, который здесь же, на поле боя? Что сказать Жерому де Лабуреру? А лейтенант гвардейцев его величества Жан-Батист де Шамплен - он же готов кому угодно перегрызть глотку за младшего брата!
Впрочему, разговор с Шампленом-старшим откладывался на неопределенный срок: лейтенант лежал без сознания в палатке у лекарей.
Жером де Лабурер бродил вокруг соседней палатки. То богохульствовал, то опускался на перевернутый котел и молился.
Д`Артаньян встал и подошел к нему.
- Ну, не стоит... Мы солдаты.
Жером поднял голову. Глаза его были влажными от слез.
- Оноре мертв. Я это чувствую. Я это понял еще вечером.
- Когда?
- Нынче вечером...
- А до этого?
- До этого он был жив...
Д`Артаньян покачал головой. Эти двое были непостижимым образом связаны друг с другом. Они и на расстоянии знали, что происходит с другим братом: "Оноре задержится. У него захромала лошадь", "Жером пошел к мессе".
- Может быть, вы сами себе внушили?
Жером сделал отрицательный жест.
- Я говорю только за Оноре. Остальные... может быть...
Д`Артаньян яростно теребил свои усы.
- Какого черта мы здесь сидим! Мы свободны уже два часа! Я пошел к Тревилю!
- Лейтенант, я бы и сам пошел к Тревилю, но... Ночь. Нас никто не будет слушать. Трупы можно убрать и утром...
Но гасконец уже не слушал: он помчался назад к палатке капитана.
Путь ему преградили охранники.
- Господин лейтенант, только что приехал его величество. Он совещается с капитаном.
- Ага! Его величество! Тем лучше! - рявкнул д`Артаньян и отшвырнул мальчишек-адьютантов в сторону.
В палатке, при свете свечей, совещались его величество и Тревиль.
На появление д`Артаньяна оба отреагировали тем, что подняли головы от плана, разложенного на столе.
- В чем дело, лейтенант? - спросил Тревиль сухим официальным тоном. Это доказывало, что капитан крайне недоволен вторжением офицера, пусть и отличившегося.
- Дело в том, капитан, что мне нужны пятьдесят конных. Прямо перед нападением испанцев я отправил встречать наш обоз группу мушкетеров под руководством господина Атоса. Они не вернулись в лагерь. Полагаю, они были окружены. Нужно узнать, что с ними случилось.
- А! - сказал его величество, не проявляя ни малейшего признака раздражения. - Лейтенант, похвальная забота о подчиненных. Но волноваться не о чем, ваши люди, скорее всего, живы и здоровы. Это наверняка то, о чем мне доложили! - король живо повернулся к Тревилю. - Вот здесь, - он указал кончиком карандаша некую точку на карте, - был убит дон Сиснерос, капитан испанских мушкетеров, командир "кастильских чертей".
- Когда?! - д`Артаньян был ошеломлен новостью.
- Нынче вечером. Там действительно засели наши. Видимо, те сто человек, которые шли к г-ну д`Эстре. Они переколотили достаточное количество испанцев, да настолько ловко, что половину роты дона Сиснероса сняли с основного участка обороны и отправили туда... Они вырвутся из окружения и придут. Ваши наверняка с ними.
- Какие сто человек? - взревел д`Артаньян. - Их десять! Говорю же вам: конники д`Эстре неизвестно где, а там - мои люди. Сир! Умоляю! Дайте мне пятьдесят человек! Возможно, нам кого-то удастся спасти!
- Спасти? - Людовик ничего не понимал.
- Да, сир! - и д`Артаньян кратко, как только мог, объяснил королю суть дела.
По ходу его рассказа лицо короля менялось на глазах.
- Десять? Вы говорите - их всего десять? И они держатся с того момента, как испанцы зашли к нам в тыл? Трое суток? Я доподлинно знаю, что дон Сиснерос был убит сегодня не раньше семи часов вечера!
Взор Людовика сверкал. Король засунул в карман карандаш, воинственно поправил кирасу и скомандовал:
- Лейтенант, на коня! Немедленно! Пятьдесят, сто, триста человек! Сколько угодно! Королевский штандарт! Я еду с вами!
- Ох, сир... - только и смог вымолвить благодарный д`Артаньян, падая перед королем на колени.
***
Один из «семи смертных грехов», как называли сестер и братьев д`Эстре при дворе Генриха IV, сейчас был человеком преклонного возраста. Он более всего любил тишину и покой. Особенно после тяжелой битвы.
Когда во главе государства стоят мальчишки вроде Людовика - это ужасно. Они врываются в палатку посреди ночи и требуют непонятно чего.
- Люди отдыхают, сир. И лошади тоже отдыхают! - пытался втолковать его величеству старый царедворец. - И вам тоже нужно отдохнуть!
- Какой отдых!!! - взревел Людовик и так ударил кулаком по столу, что д`Эстре почувствовал: более возражать невозможно. Иначе последует опала и удаление от двора.
- Вермуа, - приказал он своему адьютанту, который возник на пороге по первому же требованию, - выделите его величеству столько людей, сколько он просит.
В лагере началось непонятно что.
Всех тут же облетела новость: оказывается, сотня конников д`Эстре благополучно добралась в лагерь еще до нападения испанцев, а деревушку обороняют всего десять храбрецов из полка Тревиля!
Не успела пройти и четверть часа, как у королевского штандарта собралось две сотни конников.
Д`Артаньян, бледный от волнения, с горящими глазами, гарцевал рядом со знаменосцем.
Его величеству дали коня.
Людовик взлетел в седло с мастерством опытного всадника.
- Ну, лейтенант, вперед!
И они помчались.
Усталости как ни бывало. Людовик, горячий и нетерпеливый, шпорил коня не хуже, чем это делал д`Артаньян. Третьим с ними был Жером, которого гнала вперед жажда мести.
Испанцы, не ожидавшие нападения посреди ночи, в кромешной тьме, были сметены с ходу. Человек тридцать, увлекаемые вперед д`Артаньяном и королем, умчались вперед. Остальные пустили в ход оружие.
В небольшой ложбинке укрылся испанский отряд - человек семьдесят, не меньше. Так что дела хватило.
«Кастильские черти», и после смерти командира исправно охранявшие домик священника, успели схватиться за мушкеты и сделать несколько довольно беспорядочных залпов. Но что испанские мушкетеры могли противопоставить атаке, которую возглавлял король Франции! Тем более, что в отряде из тридцати человек двадцать восемь были мушкетерами Тревиля.
Они мчались на помощь товарищам.
Калитка была сорвана с петель сразу.
Французы оказались во дворе домика.
Внутри было темно и тихо. Пахло гаревом - не свежим, после пожара прошло уже некоторое время.
- Факелы! - закричал Людовик. - Немедленно подайте факелы!
Принесли факелы.
И сразу стало ясно, что здесь происходило.
- Они пытались вырваться из окружения... - д`Артаньян кусал губы. - Шамплен... Ламберт... д'Аржансон... Рабастен..
Шамплен моложе прочих и лежит ближе к калитке. Бедолага... Он надеялся на спасение... наверняка к ограде были привязаны лошади...
Трупы испанских солдат. Этот заколот. Тот - уложен выстрелом из пистолета... Четверо французов и полтора десятка испанцев.
- Они могли сгореть заживо! - тихо сказал Жером, указывая на обуглившиеся стропила и осколки черепицы.
- Они были живы сегодня вечером, вы же сами сказали! - в сердцах рявкнул на него д`Артаньян.
- А, близнецы Лабурер... - в иных обстоятельствах Жером был бы весьма польщен тем, что король помнит их с Оноре. Но сейчас это не имело никакого значения. - Жером? Оноре? Кто вы?
- Жером, ваше величество. Дайте мне войти внутрь. Я хочу его видеть... - Лабурер-младший умоляюще смотрел на короля.
И в этот момент внутри дома послышалось какое-то шевеление.
Дверь, кое-как припертая изнутри чем-то тяжелым, распахнулась.
На пороге стоял человек, черты лица которого совершенно невозможно было разобрать в чернильной темноте ночи. К тому же это лицо было примерно того же цвета, что у африканских невольников.
Но при свете факелов на темном лице блеснули светлые, как льдинки глаза.
Д`Артаньян ахнул. Ноги у него словно приросли к месту.
Зато устремился вперед король.
Человек при виде его величества преклонил колено. Его шатало - не то от ран, не то от усталости. Скорее всего, и от того, и от другого. Он с трудом опустился на землю.
- Сир... - голос звучал глухо и не вполне твердо. - Сир... я командовал этим отрядом... мушкетеры капитана де Тревиля, рота лейтенанта д`Артаньяна. Мое имя - Атос... Мы были посланы встретить наш обоз, но подверглись нападению испанцев. Отбили... более двух десятков атак... Сир, сейчас в живых двое. Я и господин Арамис. Он не может встать... без сознания...
- Я в сознании... - в дверях показалась вторая фигура. Арамис опустился не на одно колено - на оба. Даже не опустился, а попросту рухнул.
- Моя шпага, сир... - Атос протянул клинок королю. - Я оказался плохим командиром. Мои люди погибли, а я жив. Судите меня, сир...
Все изумленно смотрели на эту сцену и не могли ничего понять.
Почему эти двое - герои, каких поискать во всех европейских королевствах! - в чем-то каются и пытаются отдать королю свои шпаги?
Арамис протянул свою шпагу вслед за Атосом.
- Кто из вас руководил обороной? - спросил Людовик.
- Я, сир! - Атос наклонил голову.
- А кто отправил на тот свет дона Сиснероса?
- Я, сир... - отозвался Арамис.
Король молча кивнул.
Сделал знак рукой.
Подбежал адьютант.
Король взял у Атоса шпагу. Затем протянул руку к Арамису и получил второй клинок. Долго смотрел то на шпаги, то на мушкетеров, которые по-прежнему стояли на коленях, не смея поднять головы.
Передал шпаги адьютанту, тихо сказав «Хранить как зеницу ока!».
Сделал шаг вперед - и насильно поднял с колен Атоса. Порывисто обнял.
Арамиса он поднять не успел: шевалье, не издав ни единого звука, упал ничком.
- Лекаря!!! - закричал король. - Немедленно!!!
Атос, кое-как стоявший на ногах, осел на руки подбежавшему д`Артаньяну.
Двое мушкетеров вбежали в дом и осмотрели его.
- Кто еще в живых? - спросил Людовик, наблюдая за тем, как товарищи на руках уносят Атоса и Арамиса к кострам, где ждал лекарь де Тревиля.
- Никого, сир...
Людовик перекрестился и зашептал молитву.
Никто его не прерывал.
- Всех погибших - в лагерь! - приказал король, закончив молиться.
Подбежал д`Артаньян.
- Ну, что они? - спросил Людовик.
- Без сознания, ваше величество. Оба ранены, потеряли много крови. Лекарь ручается за жизнь господина Атоса, но опасается за жизнь господина Арамиса.
Д`Артаньян сделал паузу и выразительно посмотрел на его величество. Вопрос, заданный молча, был очевиден. Король положил руку на плечо гасконца.
- Вы думаете, я взял их шпаги затем, что признал их виновными? - в голосе Людовика послышалась непривычная мягкость. - Нет, лейтенант. Вы сами прекрасно понимаете, что это герои. Сейчас оружие им не потребуется. За то время, что ваши друзья находятся под присмотром врачей, оружейник успеет сделать для этих шпаг новые эфесы. Вы сегодня получили шпагу за храбрость. Они заслужили того же...
- Больше! - горячо воскликнул д`Артаньян.
- Я рад, что вы это понимаете! - улыбнулся король. - Будь по-вашему. Они получат больше. Идите. Идите. Им приятно будет видеть вас, когда они придут в себя. И скажите господину Атосу, что его честность поразила меня в самое сердце. Пусть не вздумает винить себя за смерть товарищей. Ну... остальное я ему сам объясню при встрече. Это натура особенная, и к ней требуется особый подход.
***
Через три часа, когда на востоке уже начало светлеть небо, а французский лагерь, взбудораженный ночными событиями, вновь погрузился в чуткий сон, мэтр Тома, самый искусный хирург, имевшийся в распоряжении армии, осматривал поступивших раненных.
Накануне было сражение; работы хватало и так, но эти двое были привезены к мэтру Тома его величеством - позже всех других. Тревиль вкратце ввел врача в курс дела.
Когда на тебя с мольбой смотрят глаза его величества, капитана королевских мушкетеров и лейтенанта этого славного полка - поневоле начинаешь руководствоваться не только врачебной этикой.
Первый раненный - мужчина лет тридцати, на редкость хорошо сложенный и явно выносливый физически - не вызвал у мэтра Тома никаких особых опасений. Да, без сознания. Судя по всему, пробудет без сознания еще некоторое время. Но это следствие не ранений, а глубочайшего нервного истощения и усталости, которая превзошла все мыслимые пределы. Пулевая царапина на боку совсем никакой опасности не представляет. Сложнее с раной, которая на спине: она не позволит применить корсет, который бы помог срастись сломанному ребру. Перелом чистый; никаких осколков, способных повредить внутренние органы.
Значит, тщательный уход, нормальное питание и покой. Организм сильный - со всем прочим при соблюдении этих трех условий он справится сам.
Куда хуже обстояло дело со вторым раненным. Несколько ранений, одно из которых довольно опасное. Большая кровопотеря, сотрясение мозга средней тяжести, начавшаяся лихорадка. Слишком много для человека столь хрупкой комплекции, какой обладал молодой мушкетер.
К тому же мэтру Тома очень не нравилась состояние, в каком находилась левая рука этого молодого человека. Пулю, застрявшую в мышцах, извлекали не слишком умело. Рана начала гноиться...
В семь утра господину Арамису вскрыли рану, тщательно обработали ее и наложили шов по всем правилам лекарского искусства. Шил сам мэтр Тома. Не потому, что это было очень сложно: просто у него самого был сын примерно того же возраста. Мэтр Тома по-отечески жалел своего пациента. Другие руки наложат шов менее искусно, чем он. А он так, что шрам останется, но не будет выглядеть уродливо...
Ничего. Если молодого человека не убьет лихорадка, он останется жив. Ближайшие сутки покажут, как будут развиваться события.
В палатку в девять утра впустили д`Артаньяна. Только на минутку, чтобы он убедился, что его друзья спят.
Атос лежал спокойно. Он был непривычно бледен, но живительный ток крови уже начинал неуловимыми, тончайшими красками оживлять его лицо. Д`Артаньян вглядывался в знакомые черты жадно и пристально.
Эти три дня состарили Атоса не меньше, чем на пять лет, но эта перемена как-то по-новому раскрыла благородную тонкость и строгость черт. Легкие морщинки, внезапно проступившие вокруг глаз, ничуть не портили его: напротив, превращали совершенную красоту древнегреческой статуи в нечто живое, теплое, бесконечно родное.
Д`Артаньян слегка пожал кончики холодных, неподвижных пальцев, сглотнул комок, предательски перекрывавший дыхание, и направился к Арамису.
У Арамиса на щеках полыхал нездоровый румянец, на лбу выступили мелкие капельки пота. Пересохшие губы были приоткрыты.
И это лицо было непривычно д`Артаньяну. С того момента, как друзья чуть не передрались из-за платочка с вензелем и герцогской короной, прошло достаточно времени. Но Арамис умудрялся оставаться все тем же красавчиком с девичьи нежным, тонкой лепки лицом. Он не взрослел и, кажется, сам страдал от этого.
А тут - повзрослел, одним махом. Неожиданная жесткость появилась в линии рта, каким-то иным стал разлет бровей, линия подбородка... Все мужество, что скрывалось под изящной оболочкой, вдруг стало явным. И дело было не в небритости, не в пороховой гари, въевшейся в кожу…
Д`Артаньян, всегда относившийся к Арамису со снисходительной иронией, сейчас готов был отдать все на свете за то, чтобы его друг выжил.
Не только Атос - но и Арамис. ТАКОЙ Арамис был куда более дорог гасконцу.
- Это он уложил дона Сиснероса? - тихо спросил мэтр Тома, поправляя на раненном простыню.
Гасконец утвердительно кивнул головой. Он уже знал кое-какие подробности. Вокруг домика подобрали более сотни убитых испанцев. Значит, один сражался против десятерых противников. Сколько времени французов было десять? Несколько часов? Кто-то погиб сразу?
Раненный испанский мушкетер, чудом избежавший смерти, дал показания. Но не с самого начала: полурота дона Сиснероса появилась у домика только на второй день. О смерти своего командира испанец сказал так: «Французы убили его не иначе, как колдовством. Он был неуязвим. Было почти темно, но пуля пробила ему шею. Так мог стрелять только сам дьявол!».
- Тогда я гарантирую вам, что приложу все свое искусство, чтобы ваш друг выжил, - с дрожью в голосе сказал мэтр Тома. - Моего старшего сына... два года назад... эти проклятые головорезы... раненного... не пожалели...
Д`Артаньян зло куснул ус. Не помогло: последняя фраза, произнесенная бедным лекарем, заставила отважного лейтенанта разреветься.
Размазывая слезы по щекам, он выбежал из палатки.
***
Первый из пациентов огорчил мэтра Тома тем же днем.
Он пришел в себя. Попытался встать. Это у него получилось.
Далее господин Атос затребовал, чтобы к нему пустили его слугу с переменой платья. Действительно, его прежний костюм был никуда не годен.
Затем господин Атос намеревался покинуть палатку, причем весьма решительно. Он заявил, что совершенно не намерен прохлаждаться. Заверил, что его ранения - совершенный пустяк и не стоят внимания.
Он даже дошел до стены палатки.
Но тут Божья рука покарала строптивца: господин Атос вновь потерял сознание.
Когда он очнулся, рядом с постелью сидел Гримо, заботливо прикрывающий полотенцем чашку с куриным бульоном - чтобы не остыла.
Бульон выплеснули на колени Гримо. Господин Атос решительно направился на выход, приказав слуге следовать за ним. На сей раз он дошел до соседней палатки, где как раз находились его величество и капитан де Тревиль.
Мэтр Тома беспомощно развел руками: он не в состоянии задержать человека, который чертыхается и кричит, что желает немедленно вернуться к своим товарищам. Тревиль вынужден был сказать ему, что это невозможно. Напомнил про шпагу, которую Атос лично вручил его величеству.
Атос сник, опустил голову и послушно направился в палатку.
Его величество счел нужным остановить его и дать наставление: послушно выполнять то, что приказывают врачи. Предписано лежать - значит, это приказ не хуже военного.
Мушкетер скрылся в палатке, а король и г-н де Тревиль почему-то отошли шагов на тридцать в сторону и дружно захохотали.
Мэтр Тома был искренне огорчен и строптивостью пациента, и неожиданной строгостью его величества. Ведь все вокруг только и говорили о подвиге, который совершил маленький отряд мушкетеров!
Второй пациент тоже огорчил мэтра Тома. Правда, он никуда не рвался и не пытался встать. Но мэтру Тома было бы куда легче, если бы молодой человек хотя бы на минуту открыл глаза.
У раненного не было сил даже метаться по постели, как это обычно делают те, кто лежит в тяжелой горячке. Он лежал, сжав кулаки - и тихо, безмолвно таял...
В приоткрытый рот осторожно вливали целительные настои.
Пока все было бесполезно.
Мэтр Тома держал в своей руке трогательно тонкое, совершенно не-по мужски изящное запястье - и не мог решиться на кровопускание. Крови из этого мушкетера вытекло предостаточно без вмешательства хирургов. Стоит ли усугублять положение? Будь молодой человек хотя бы покрепче телом...
Практика показывала, что кровопускание могло облегчить страдания больного. Здравый смысл протестовал против подобной нелепости.
В нерешительности мэтр Тома пребывал ровно до той минуты, когда в палатке вновь появился д`Артаньян. Врач глянул на него - и безнадежно махнул рукой. Все равно не выгнать: по лицу сразу видно, что лейтенант настроен решительно.
- Оба - ваши друзья? - строго спросил мэтр Тома. - Так вот, доказывайте дружбу на деле. Если вы в состоянии, то посидите здесь до двух часов ночи. Потом я вас сменю. Этому, - он указал на Атоса, - не давать вставать. Поясняю, молодой человек: ваш не в меру резвый и принципиальный приятель может заполучить вот такую же горячку, если будет прыгать. Организм у него крепкий, но вот нервы пошаливают, да и устал он сильно. Меня он не слушает. Он, видно важный вельможа, если ни во что мое слово не ставит. Ну так втолкуйте ему: пока он здесь, король для него - я.
Д`Артаньян, совершенно ошеломленный подобными речами, робко кивнул в знак согласия и повиновения.
- А этого, - мэтр Тома, наконец, отпустил руку Арамиса. Покачал головой. - Господин лейтенант, сейчас я пришлю кого-нибудь сюда. Вам принесут воду с уксусом и губку. Если хотите, чтобы ваш друг пришел в себя, его нужно непрерывно протирать с ног до головы. Нужно, чтобы тело постоянно было влажным. Кровопускание для него смертельно. Но требуется сбить жар. Если температура у него поднимется еще, он не выживет...
***
Анна ела ежевику. Губы ее были темными от ягод, но от этого не становились менее привлекательными. Она вся была как лучик солнца - тонкая, легкая, быстроногая. Такая юная, такая прекрасная... Он никогда не был склонен к поэтическим сравнениям, предпочитая прозу жизни, но она... Эта девочка делала его поэтом.
- Оливье, на что вы засмотрелись?
- На вас, моя радость!
Он подхватил ее на руки, поднял высоко-высоко, покачал на руках: это было такое приятное занятие! Он был пьян от счастья, ему хотелось петь и ликовать, как библейскому царю Давиду. Сердце его было полно столь невероятной радостью, что слов для выражения такого сильного чувства не находилось.
Он просто молча опустил жену на землю и посмотрел на нее.
Она замерла, прижавшись к нему. Томно прикрыла глаза.
Это было слишком.
Он тотчас начал целовать ее. Она не противилась, только взволнованно дышала и пыталась вразумить его:
- Оливье... любовь моя... прекрати... прекрати же, нас могут увидеть... что о нас подумают?
Только то, что перед ними - безумно влюбленные друг в друга молодожены...
...Ее руки. Ее глаза. Он не мог оторваться от ее колдовских глаз - слишком светлых, слишком чистых... он бы смотрел в них целую вечность. Но какая-то неумолимая сила заставляла его переводить взгляд ниже.
Еще бы: он знал, что ангел с перепачкаными ежевикой губами совершенен до мелочей.
Тонкая шея, нежная линия ключиц... изящное округлое плечо...
Плечо...
Солнечный день внезапно рассыпался вдребезги. Наступала темнота... Под ногами вместо зеленого луга оказывалось болото.
Он нырял в какую-то вязкую, черную массу, она облепляла все тело. Дышать было нельзя; он стремился к поверхности и с ужасом понимал, что не вынырнет: никаких человеческих сил не хватит на то, чтобы вырваться из этого ужастного омута...
Клеймо... у ангела на плече было клеймо... продажная девка... воровка... ничего святого... никогда... никогда его не любила... использовала как последнего дурака... не любила...
И чей-то неумолимый голос грохотал в темноте. Он повторял одно и то же: "Умрите с миром!".
Взвивался в воздух длинный меч...
"Палач, делай свое дело!"
Палач взмахивал мечом... и рассекал темную муть не то воды, не то еще чего-то...
НЕТ! ЕЕ НЕЛЬЗЯ УБИВАТЬ ВОТ ТАК, БЕЗ СУДА!
Кого - ЕЕ? Ангела с прозрачными глазами и волосами цвета льна? Или демона с мутным взором, вокруг головы которого вились не пряди, а змеи?
- Атос! Атос! Да очнитесь же!
- Сударь, поддержите его. Крепче. Иначе он сейчас упадет и сломает себе еще что-нибудь...
Атос открыл глаза.
Было темно и душно. По потолку палатки метался свет лампы.
Над ним склонились двое.
Широкое, грубоватое лицо. Незнакомое.
И еще одно: испуганное, с шальными от ужаса глазами. Родное.
- Д`Артаньян.
- Вот и хорошо! - сказал незнакомец, вытирая со лба пот. - Узнали. Значит, вы пришли в себя, сударь. Слава Богу. Выпейте вот это.
У губ появилась кружка.
Приятно прохладный, освежающий все внутри настой. Пахнет летом и травами.
Хорошо.
- Д`Артаньян, вы мне не чудитесь?
- Нет, Атос. Я рядом, и буду здесь всю ночь.
- А служба? Нет-нет...
- Да, дорогой Атос. Тревиль отпустил меня. Вас нельзя оставлять без присмотра. Вы то пытаетесь куда-то бежать, то посылаете к чертям врачей, то вот бредите.
- Я? Бредил? Почему?
- Потому, мой дорогой, что вы ранены и ослабли.
- Как... я...
- Как вы здесь очутились, хотите сказать? Просто: вас принесли на носилках. Доктор велит, чтобы вы отдыхали как следует.
- Д`Артаньян, я вспомнил. Я арестован. Я сам отдал королю свою шпагу.
- И хорошо, что арестованы: не будете никуда рваться. Сейчас помолчите, но не засыпайте. Я вынужден отойти на пару минут к Арамису.
- Как он?
- Плохо. Горячка. Но сейчас у него хотя бы не поднимается жар... Потому я сделаю то, что велел врач, и вернусь к вам. Я потрачу все силы на то, чтобы вы говорили. Не несли всякий бред, а рассказывали нормальные вещи.
Атос послушно кивнул.
Д`Артаньян исчез куда-то, но, судя по всему, недалеко. Атос видел на потолке его тень.
Никаких кошмаров.
Просто был жар от усталости. Просто ночь.
Просто тяжело на сердце. Потому что шпагу королю он отдал не просто так.
В доме священника было девять человек, кроме него самого. Он был командиром.
Плохим командиром, если в живых остался только один.
Правда, самый драгоценный.