- Марион, я прошу тебя, ступай тише, нас никто не должен услышать, - Рауль умолял шепотом кормилицу, которая карабкалась вслед за ним по винтовой лестнице.
Женщина поминутно останавливалась, чтобы передохнуть. Ее лицо побагровело, на лбу выступили крупные капли пота, но при этом она находила в себе силы ворчать на собственную глупость, которая позволила ей поддаться на уговоры несносного мальчишки, вместо того чтоб спокойно собираться к мессе.
- Рауль, мы опоздаем в церковь, - тяжело дыша говорила Марион. - Как мне прикажешь объяснять на Страшном суде, почему вместо спасения своей души я занималась лазанием по чердакам? Из-за тебя я буду вечно гореть в адском пламени. Меня будут медленно поджаривать на сковородке и всюду будет стон и скрежет зубовный, как объяснял кюре.
- Ну, Марион, это же совсем недолго. Мы только на минуточку. Зато ты узнаешь тайну господина графа, – Рауль инстинктивно понимал, что именно в этом таился соблазн для Марион.
- И за моё любопытство я тоже буду наказана. Господин кюре говорил, что это самый большой порок после болтливости.
- Вот видишь, Марион, мы уже пришли, - примирительно сказал Рауль, берясь за ручку двери.
Дверь была в половину человеческого роста и поддалась с большим трудом. Чтобы войти, Марион пришлось встать на четвереньки, и это последнее препятствие едва не заставило ее повернуть обратно. Однако Рауль был уже на чердаке и кормилица после некоторых колебаний всё же последовала за ним.
читать дальше
Чердак был завален обычным хламом – обломками мебели, досками, старыми амбарными книгами, какими-то корзинами. На всём лежал толстый слой пыли. В углу виднелось сломанное рыцарское копье с надетым на него шлемом, сохранившим остатки белого плюмажа, ржавые латы, среди которых угадывались набедренники, помятые кирасы и разорванные кольчуги. Вместе с ними можно было рассмотреть и предметы конской упряжи, бывшие в ходу во времена крестовых походов. Луч солнца проникал сквозь сломанные жалюзи крошечного окошка. Где-то высоко под стропилами урчали голуби. Пляска пылинок на свету и паутина, свисающая отовсюду, завершали картину.
Глаза Марион еще не привыкли к полумраку, как вдруг из-под ее ног кто-то выскочил, послышался звук падения какого-то предмета. Из темного угла на нее пристально глядели, не мигая, два зеленых горящих глаза.
Женщина, до смерти боявшаяся привидений, испуганно вздрогнула и воскликнула, осенив себя крестным знамением:
- Господи Иисусе! Кто здесь?
- Не бойся, Марион, - послышался спокойный голос мальчика. – Это Конкубинат*, он живет здесь.
- Кто-кто?
- Кот. Кон-ку-би-нат, - по слогам произнес Рауль.
- Ну и имечко! – возмутилась Марион.
- Это господин граф его так назвал.
На некоторое время воцарилось молчание. Рауль собрался с духом и начал.
- Послушай, Марион – его голос зазвенел. – Сейчас я открою тебе тайну графа де Ла Фер.
Он помолчал еще секунду.
- Граф де Ла Фер – Мерлин!!! – сказал малыш, торжествуя.
- Вот это да? – на всякий случай изумилась женщина. - Погоди-ка… Мерлин… Мерлин… это который? – Марион старательно рылась в своей памяти. - Опальный министр, что ли?
- Марио-он, - разочарованно протянул Рауль, - Мерлин – это могучий волшебник и воспитатель короля Артура, - Малыш терпеливо объяснял взрослой женщине вещи, очевидные даже ребенку. – Ты знаешь, кто такой король Артур?
- А как же! Кто же не знает короля Артура? – Марион была уверена в одном: это имя она слышит впервые. - А ты у нас теперь король Артур? – спросила она, пытаясь нащупать почву под ногами.
- Я бы хотел быть им. Но господин граф говорит, что я, скорее, Красавец Дюнуа*.
- Ну, господину графу лучше знать, - согласилась Марион.
Итак, страшная тайна графа оказалась обычной детской фантазией, которые часто порождало воображение Рауля. Марион почувствовала невероятное облегчение от того, что ничего в прошлом графа не угрожало ее любимцу.
- Так вот, Марион, - продолжал Рауль. – Мерлин скрывается ото всех. Все думают, что его больше нет, а он живет здесь с нами под именем графа де Ла Фер. Когда наступает утро – он действительно благородный граф, которого все знают и уважают. А ночью… Он снова принимает свой настоящий облик. Он поднимается сюда на чердак и надевает свой плащ.
Мальчик говорил с невероятным воодушевлением, глаза его горели, это было заметно даже в полумраке
- Марион! Я нашел плащ Мерлина!!! Он с языками белого пламени и вышит серебром. Смотри!!!
В одну секунду Рауль оказался у противоположной стены. Тонкий луч света падал на ворох какого-то тряпья, висевшего на крюке, вбитом в стену. Мальчик раздвинул складки, и на свету тускло замерцало серебро галуна.


Марион подошла поближе. Она узнала этот чистый лазоревый цвет ткани, этот белый холодный огонь крестов и горделивые королевские лилии. Сомнений быть не могло. Несмотря на потертости, на расползшийся алый подбой, оторванные пуговицы, пороховые подпалины и когда-то давно аккуратно зашитые порезы от шпаг противника, это был обычный плащ.
Плащ королевского мушкетера.
Марион положила руку на плечо мальчика и заглянула ему в глаза.
- Рауль, - серьезно сказала она, - этот плащ никогда не принадлежал волшебнику Мерлину. Это мушкетерский плащ, мой мальчик. Разве ты не знал, что господин граф раньше был мушкетером?
- Нет, - то ли разочарованно, то ли растерянно сказал мальчик. – А кто такой мушкетер?
- Мушкетеры – это самые благородные, самые смелые воины, исполненные чести и доблести. Мушкетеры это гвардия нашего государя. Только им он доверяет свою жизнь. Помнишь, тебе рассказывали о добром короле Генрихе Четвертом?
- Да. Это, которого убили кинжалом на улице Медников?
- Его убили, потому что у него не было мушкетеров, - Марион вздохнула, перекрестилась и продолжала свой рассказ:
- Мне повезло, я видела мушкетеров в Париже, когда кормила внука герцога де Барбье* и жила с его семьей.
Мальчик слушал ее, затаив дыхание. Кажется, мушкетеры начинали ему нравится.
- Ах, какие это бравые и красивые солдаты. Когда они выходят на парад, это самое прекрасное зрелище на свете. Ноздри вороных коней пылают, развеваются на ветру перья шляп, усы лихо закручены, глаза сверкают. А когда они скрещивают шпаги, искры летят во все стороны. Ни одна женщина не устоит перед мушкетером, поверь мне, я знаю, что говорю. Об их храбрости и силе ходили легенды. Ты знаешь, что один обычный мушкетер может запросто поколотить пятерых швейцарцев*? Четверо мушкетеров могут сразиться с целой армией*! Это истинная правда, пусть накажет меня Святая Женевьева, если я лгу.
Рауль слушал как зачарованный.
- А ну, давай-ка примерим?
С этими словами Марион осторожно сняла плащ с крюка, накинула его на узкие детские плечи и аккуратно расправила складки.
- Смотри-ка, Рауль! – воскликнула она. – А он тебе совсем впору.
Мальчик гордо поднял голову и счастливо улыбнулся той чарующей улыбкой, которая так редко озаряла лицо его отца.

Атос и его гость прогуливались по саду перед обедом. Они, не спеша, шли в тени деревьев, воздух был напоен теплым ароматом земли и спелых яблок. Сегодня, в воскресенье, по случаю мессы обед подавали значительно позднее обычного.
Сразу после обеда Арамис намеревался покинуть гостеприимный дом своего друга - в Блуа его ждали письма. Арамис тщательно скрывал свое местопребывание ото всех, поэтому предпочел получение почты столь неудобным способом. В Блуа он собирался переночевать, а затем отправиться дальше. Куда? Он ничего не говорил об этом, а нелюбопытный Атос не расспрашивал. Аббат д`Эрбле оставался таким же скрытным и таинственным, как мушкетер Арамис, не из недоверия к своему старинному другу, а скорее по многолетней привычке, выработанной годами скитаний и переплетений политических интриг с любовными.
- Вы не скучаете здесь, дорогой Атос? – поинтересовался Арамис, срывая с ветки спелое сочное румяное яблоко. – Мне всегда представлялось, что жизнь в деревне невыносимо скучна, особенно для такого человека, как вы.
- Скучаю? – удивленно переспросил Атос. – Покосы и посевы, вырубки в лесу, обрезка виноградников, недоимки по ренте, арендаторы, мельник, браконьеры, сбор урожая. Всем этим надо заниматься каждый день. Люди, живущие на этой земле, зависят от меня. Кроме того, Раулю скоро понадобятся хорошие учителя, на это нужны средства. У меня попросту не остается времени для скуки.
- А развлечения? Какие здесь развлечения? – продолжал Арамис, с хрустом откусывая кусок яблока. Сок спелого фрукта едва не залил кружева его манжет. – Здешнему обществу не хватает блеска и остроумия, новости сюда доходят нескоро. Разве что охота. Вы, кажется, предпочитаете соколиную всем остальным?
Атос поморщился.
- Я не люблю охоту - не выношу звук рожка и лай собак, – ответил он.
- Тогда остается чтение. Я успел заметить, что у вас отличная библиотека. У того, кто ее подбирал, не только великолепный вкус, но и отменная храбрость, ведь среди книг, много тех, с которым воюют наши господа иезуиты, - с насмешливой улыбкой сказал Арамис, щурясь на солнце.
- Библиотека досталась мне по наследству от виконта де Бражелона, дальнего родственника моей матери. То был удивительный человек, настоящий философ и мудрец. Я ему и так многим был обязан, - тень каких-то воспоминаний мимолетно омрачила лицо Атоса, - и вот еще прекрасную библиотеку получил вместе с этим замком.
- Постойте, мне знакомо это имя… - сказал Арамис, силясь припомнить, где он слышал имя виконта де Бражелона.
Атос ему помог:
- Он сын советника Парижского парламента времен Генриха Второго Тома де Бражелона, известного своими пылкими речами во времена яростной полемики обскурантов и гуманистов в Сорбонне, блестяще описанной насмешником Рабле. Однако дядюшка не унаследовал честолюбия своего отца, в молодости много путешествовал, а на склоне лет жил скромно в этом поместье.
В этот момент появился слуга и доложил, что обед подан.

Когда Арамис и граф появились в столовой, Рауль был уже там. Взрослые и малыш церемонно раскланялись, каждый занял отведенное ему место. Рауль забрался на стул, куда Гримо предусмотрительно положил подушечку, чтоб малышу сиделось повыше.
На обед подавали пирог с зайчатиной, телятину, шпигованную чесноком, консоме из дичи с овощами, оверньский сыр, зеленые орехи в соке недозрелого винограда, варенье из айвы, сладкие пирожки, и - специально для Рауля - миндальное суфле. В хрустальных графинах рубином и янтарем переливались вина.

Рауль во все глаза смотрел на гостя своего опекуна. Арамис, всегда одевавшийся с большим вкусом, сейчас выглядел просто великолепно. Аббат д`Эрбле путешествовал инкогнито, поэтому и в дороге, и в гостях у своего друга предпочитал светское платье.
На нем был бархатный камзол глубокого терракотового цвета, изумительно оттенявшего белизну фламандского кружева воротника и пронзительную черноту его глаз. Камзол украшали лишь серебряные застежки и вышитые шелком того же цвета, что и ткань, прорези на рукавах, сквозь которые виднелось тончайшее полотно сорочки.
Арамис, как всегда, был тщательно завит, что при отсутствии Базена было особенно удивительно, ибо ни Гримо, ни Оливен этим искусством не владели вовсе. Предоставим на сей счет фантазии читателя неограниченный простор. Впрочем, Арамис, всегда уделявший своей внешности большое внимание, ухитрялся прибегать к помощи щипцов даже на осаде Ла-Рошели, тогда как хозяин дома пренебрегал этим и при дворе.
Рауль, ничего не понимающий в придворном этикете и модах, внимательно изучал этого красивого господина и старался запомнить его непринужденную манеру держаться, движения, исполненные мягкой грации, мелодичные интонации голоса, тонкую улыбку, и дал себе слово повторить ту же безупречную линию усов… когда у него самого будут расти усы.
Внимание Рауля было поглощено гостем до тех пор, пока не подали консоме и пирог. Тут мальчик растерялся: следовало ли есть пирог руками, или необходимо было прибегнуть к помощи вилки? Но куда девать в таком случае ложку? Рауль надеялся подглядеть, как выпутается из этой ситуации гость, но тот, искушенный в подобных вещах, предусмотрительно отказался от пирога. Атос, заметив, затруднения мальчика, поспешил прийти ему на помощь, своим примером подсказав выход.
- О! Да нас ждёт настоящий пир! – воскликнул Арамис, глядя на великолепную сервировку стола и аппетитные кушанья. – Мне до смерти надоели и постные лица, и постные блюда наших святых отцов, которые требовательны ко всем на свете, кроме самих себя, и воспринимают, как оскорбление, лакомый кусок, попавший в чужой рот. С большим трудом мне удалось наконец выхлопотать разрешение Святого престола по слабости здоровья всякий день есть скоромное. Ибо nos tenebamur jejeunare nisi subesset cauza legetima et rationalis.*
- Но мне всегда казалось, quod eclessia non obligare ad peccatum mortatale* , - ответил на это Атос, смеясь.
Рауль, заслышав латынь, в тревоге взглянул на опекуна и его гостя и беспокойно заерзал на стуле.
- В вашем возражении содержится прекрасный предмет для диссертации. В былые годы я не преминул бы воспользоваться такой блестящей идеей, но теперь я не вынесу повторения подобного испытания, – улыбаясь, сказал Арамис. – Я предпочитаю заняться телятиной, даже если б не имел никакого разрешения, и сегодня была бы среда. Какой великолепный шамбертен! – воскликнул Арамис, разбиравшийся в тонких винах, отпив немного из кубка.
- Это вино урожая 1635 года. Через год после неудачного сезона, засушливого или морозного, всегда родятся хорошие вина, - объяснил Атос, большой знаток всего, что связано с вином. - Вы помните, какие небывалые морозы стояли в январе тысяча шестьсот тридцать четвертого?
Мальчик облегченно вздохнул и вернулся к пирогу, в то время как двое старых друзей продолжали наслаждаться едой, вином и беседой одновременно.

- Мой дорогой друг, - обратился Атос к аббату, - я еще раз благодарю вас за книгу, которую вы привезли. Я читаю ее с наслаждением.
- Вы говорите о «Рассуждении о методе» Декарта? Я тоже прочел ее, она показалась мне любопытной, но несколько путанной. А что вы думаете о ней?
- Позвольте не согласиться с вами. Мне кажется, что Декарт сознательно напустил туману там, где больше всего опасался придирок иезуитов - в «Геометрии»... В остальных главах – он ясен, прост и глубок, как всегда.
- Вы всерьез так думаете?
- Да. Я полагаю, в этой книге указан путь, по которому пойдет развитие человеческой мысли.
- Я не возьмусь с вами спорить, - сказал Арамис, безоговорочно признававший авторитет Атоса в науках. - Я попросту удивляюсь вашему вниманию к этому маленькому странному человечку.
- Вы встречались с ним? – с интересом спросил Атос.
- Да. В Утрехте я часто виделся с ним у м-ль де Шюрманс, этой ученой дамы, которая долгое время заблуждалась, считая, что интересуется больше богословием, чем богословами, – насмешливая, самодовольная улыбка скользнула по лицу Арамиса.
Атос отметил про себя, что, сняв мушкетерский плащ, Арамис перестал краснеть, говоря о женщинах.
- Это она познакомила вас? – продолжал расспрашивать Атос.
- Нет. Нас познакомил еще в Париже кардинал Берюль.
- И как вам показался господин Декарт?
- Тогда я не читал еще его трудов, но много слышал о нем. В свете много говорили об этом необычном человеке - не то математике, не то философе - и он едва не стал моден. Позднее, когда я узнал его немного ближе и получил возможность судить о нем, мне показалось, что слухи, соответствуют действительности.
- Каковы же эти слухи?
Удивительное дело! Обычно Атос не интересовался слухами ни о себе, ни о других. Личность автора «Рассуждения о методе» явно всерьез занимала графа.
- Безусловно, он не глуп, – отвечал Арамис. - Не глуп настолько, что имеет право на те странности, которые ему приписывают. Но больше, чем о его уме, говорят о надменности и высокомерии с равными, но при этом считают чересчур угодливым царедворцем. К тому же он упрям, упрямей самого упрямого бретонца
- Ого! Молва зла к нему, - Атос усмехнулся. – Люди часто близоруки и одно принимают за другое.
- Так вы знакомы с господином Декартом? - удивился Арамис.
- Я знавал его в ту пору, когда сам учился в Наваррском коллеже. Я не говорил об этом раньше?
Арамис отрицательно покачал головой.
- Рене Декарт, приехав в Париж откуда-то из провинции, примкнул к нашему кружку «золотых», как нас называли, – продолжал Атос. – Это было в 1613 или 1615 году. Внезапно Декарт скрылся ото всех. Я единственный из его прежних друзей, кто бывал у него в Сен-Жерменском предместье, где он два года жил почти в полном одиночестве, избегая всех и занимаясь только математикой. Уже тогда мне казалось, что Франция будет гордиться этим молодым человеком, как величайшим из своих сынов. Потом я уехал в Англию*, и с тех пор мы виделись мельком лишь один раз, когда Декарт приезжал на осаду Ла-Рошели, чтоб познакомиться с устройством дамбы, которую возводил Ришелье. Однако, мы переписываемся до сих пор, сохранив теплые отношения в память о юности.* Что же касается надменности, полагаю, что за нее принимают робость Декарта, угодливость же царедворца не что иное, как гибкость, ибо его пугает инквизиция и судьба Галилея.

Примечания:
*(лат.) мы должны держать пост, если нет какой-либо законной и оправданной причины.
*(лат.) что церковь не может предписывать смертный грех.
*В романе "Двадцать лет спустя" Атос говорил, что в молодости долго жил в Англии.
*Переписка Атоса и Декарта не сохранилась, хотя в мемуарах графа де Ла Фер упоминается о ней и даже приведены выдержки из нескольких писем.

Рауль почти не слушал того, о чем говорили взрослые. Все его внимание было поглощено усилиями не плеснуть соусом себе на камзол и не смахнуть кубок с водой со стола. Кроме того, подушка съехала набок и в любой момент грозила с излишним шумом свалиться со стула. От напряжения лоб мальчика покрылся испариной, а щеки раскраснелись, как-будто он пил не воду, а вино вместе со взрослыми.
Еще утром граф предупредил мальчика, что сегодня он будет обедать в столовой вместе с ним и его гостем.
- Вы уже взрослый, Рауль, - серьезным тоном сказал Атос, - я надеюсь, что вы справитесь без помощи Марион. Мне бы хотелось, чтобы вы поучились изяществу и прекрасным манерам господина д`Эрбле. Вам это пригодится в будущем.
Марион до последнего не оставляла мальчика своими советами.
- Рауль, помни, что нельзя вылизывать соус с тарелки, какой бы он ни был вкусный, нельзя лезть в тарелку руками, не вытирай пальцы о скатерть, у тебя есть салфетка. И не вздумай ковырять в носу!
После этих слов она на всякий случай заставила малыша высморкаться в свой передник, пригладила ему волосы, перекрестила и втолкнула в столовую, куда чуть позже вошли хозяин и его гость.

Уже подали десерт, когда Арамис решил доставить удовольствие своему другу «похвастаться» успехами воспитанника.
- Скажите, Рауль, вы уже начали изучать латынь? – спросил он мальчика.
- Да, господин шевалье, - ответил он, поняв, что со сладким придется повременить.
- Латынь – это ключ к большим знаниям, - продолжал Арамис, не заметив огорчения мальчика. - Еще недавно существовало мнение, что дворянину не обязательно иметь хорошее образование. Я слыхал, что маршал Бирон тщательно скрывал свое знание греческого языка. Но теперь наступают времена, когда свет не приемлет невежества ни в ком. Для меня всегда был образцом ваш опекун. Его знания в области схоластики и отвлеченных наук удивляли даже профессоров Сорбонны и Наваррского коллежа.
- Прошу вас, дорогой д`Эрбле, оставим мою скромную персону, - мягко перебил его Атос. – Давайте попросим Рауля вспомнить то, что он уже выучил.
Обращаясь к Раулю мужчины не заметили, что малыш сидит немного странно, наклонясь в бок. Он из последних сил старался удержать подушку на стуле.
- Сударь, я с удовольствием послушаю вас, – сказал Арамис с искренним интересом обращаясь к мальчику.
Рауль взглянул на графа, как бы спрашивая разрешения. Атос едва заметно кивнул и улыбнулся, подбадривая малыша. Рауль немного подумал и произнес:
- «Equo ne credite, Teucri. Quidquid id est, timeo Danaos et dona ferentas»*
- Замечательно, - похвалил его Арамис, - у вас прекрасное произношение. Но, наверное, это не все?
- Нет. Еще я знаю также «Pulchrumque mori succurrit in armis»* и «Vir bonus est quis? Qui consula patrum, qui jurare servat»*
Рауль вошел во вкус. Он ощущал поддержку своего опекуна, который, едва заметно шевеля губами, повторял стихи вслед за своим воспитанником, с удивлением отмечая про себя, что волнуется даже больше малыша.
- И еще, - продолжал мальчик, - «Aspice nudatas, Barbara terra, natas».*
- Что-что? – спросил Арамис, разражаясь хохотом.
В этот момент подушка окончательно выскользнула из-под мальчика, с предательским шлепком ударившись об пол. Малыш внезапно стал заметно меньше ростом, над белоснежной скатертью торчала только тонкая шейка и испуганные глаза.
- «Aspice nudatas, Barbara terra, natas» - повторил краснеющий Рауль, недоуменно взглянув на опекуна, который тоже, в свою очередь, улыбался.
- У Рауля хорошая память и иногда он просто заучивает фразы, которые слышит в разговорах взрослых, не всегда понимая их значение. Так что будьте осторожны, – пояснил Атос, делая вид, что не заметил происшествия с подушкой.
Смущенный Рауль желал побыстрее покинуть зыбкую почву латыни, и приступить к суфле, которое казалось ему гораздо безопасней всех ученых высказываний в мире.

*(лат.) Equo ne credite, Teucri. Quidquid id est, timeo Danaos et dona ferentas - Тевкры, не верьте коню, обман в нем таится. Чем бы он ни был, страшусь и дары приносящих данайцев. (Вергилий. «Энеида» Пер. С.Ошерова)
*(лат.) Pulchrumque mori succurrit in armis - И вспоминается, что прекрасно умереть, сражаясь. (Вергилий, «Энеида»)
*(лат.) Vir bonus est quis? Qui consula patrum, qui jurare servat - Кто является добрым гражданином? Тот, кто соблюдает решения отцов, права и законы (Гораций, «Послания»)
*(лат.) Aspice nudatas, Barbara terra, natas - Полюбуйся, варварская земля обнаженными ягодицами.

Атос велел Марион привести Рауля к воротам замка попрощаться с шевалье д`Эрбле. Та нашла его в саду за весьма увлекательным занятием. Зажав Конкубината между колен, мальчик пытался привязать к его хвосту старую подкову.
- Блезуа сказал, что меня ждет восхитительное зрелище, - объяснил Рауль.
Конкубинат, предчувствуя страшную развязку, пронзительно орал.
Марион отняла кота и зашвырнула подальше в кусты крыжовника, не дожидаясь с его стороны выражений признательности.
- Ей Богу, я выдеру этого негодника, пусть только покажется мне на глаза, – рычала Марион, ее негодованию не было предела. - Но сначала мы проверим, насколько зрелище будет впечатляющим на примере самого Блезуа: привяжем к нему прохудившийся таз и заставим бегать вокруг замка.
Марион грозила кулаком в сторону, где, по ее мнению, сейчас должен был находится Блезуа. Однако она вскоре вспомнила, зачем пришла. Удостоверившись, что с костюмом Рауля все в порядке, и слегка поправив воротник, Марион взяла мальчика за руку и повела к воротам.

Все было готово к отъезду гостя, когда появились Рауль и Марион. Гримо держал лошадь под уздцы, вещи Арамиса были уже приторочены к седлу.
- До свиданья, друг мой, - произнес с теплотой Атос. – Пишите мне при любой возможности. Если бы вы знали, какое действие иногда оказывают на меня ваши письма!
Атос бросил быстрый взгляд на Рауля и улыбнулся загадочной полуулыбкой, тайну которой Арамис предпочел не разгадывать.
- До свидания, Атос, - ответил Арамис. – Я очень благодарен вам за эти несколько дней. У вас я обрел то, в чем больше всего нуждался – покой, отдых и безопасность.
Он пожал на прощанье руку Атоса. Потом аббат обратился к мальчику:
- Рауль, я благодарен графу за знакомство с вами, вы мне очень понравились, – Арамис также пожал руку малышу, как взрослому.
Арамис занес ногу в стремя, как вдруг нечто привлекло его внимание. На левом ботфорте отсутствовала пряжка. Ее пара - изящная серебряная вещица тонкой работы, выполненная с большим вкусом – красовалась на правом сапоге, тогда как левый был гол.
– Вот дьявольщина, – с досадой воскликнул Арамис, - теперь придется искать ювелира, чтобы сделать вторую. Это подарок, который мне необходимо было сохранить.
Свои слова Арамис сопроводил непередаваемой гримасой, которая свидетельствовала и о ценности подарка и о важности отношений с дарителем (или дарительницей).
- Это бездельник Оливен не уследил. Я велел ему как следует подготовить ваши вещи к отъезду. Надо будет его выпороть, - спокойно сказал Атос, пожав плечами.
Арамис легко и изящно взлетел в седло, вызвав восхищение Рауля.
- Мне придется повторить подвиг Бекингема, изготовившего недостающие подвески за сутки, – с иронией произнес аббат, проделав верхом круг по двору, чтобы опробовать лошадь. - Увы, я не герцог, и у меня нет в распоряжении ни государственных финансов, ни лучших мастеров королевства.
- У вас есть нечто большее, - возразил Атос.
- Что же это?
- Вы живы, а герцог – нет.
- Ах, Боже мой, мне кажется, что и это различие скоро исчезнет, – сказал Арамис с беспечностью человека, только что избежавшего большой опасности и уже начавшего смеяться над своими злоключениями. - Однако, всё это пустяки, как вы говорите, не будем больше об этом.
Арамис безмятежно улыбнулся и, приподняв шляпу, произнес:
- Прощайте, мой друг!
- Берегите себя, прошу вас, - сказал Атос с нескрываемой тревогой.
В это время всадник пришпорил лошадь и она рванула с места.
– Храни вас Господь! – воскликнул граф вслед удаляющемуся другу.

Упомянем вскользь, что через некоторое время после отъезда гостя, когда все разошлись по своим делам, Рауль заметил в траве между каменных плит, которыми был вымощен двор замка, нечто такое, что привлекло его внимание. Это была та самая серебряная пряжка, которую незаметно для себя обронил Арамис. Но так как малыш никогда не видел подобных вещиц, а сохранившуюся на ботфорте вторую пряжку издали разглядеть не сумел, он принял находку за драгоценность или клад. В детстве мы всегда готовы к неожиданным и сказочным подаркам судьбы.

Стоял жаркий августовский день. Синяя вода Луары переливалась тысячами слепящих бликов. Высоко в небе заливался жаворонок. По залитому солнцем лугу неторопливо шла женщина. Она направлялась к реке, вместе с ней был мальчик. Сказав «вместе с ней», мы несколько погрешили против истины. Малыш то убегал вперед, то бросался опрометью в сторону, завидев кузнечика, то вдруг начинал неистово подпрыгивать за стрекозой, во весь голос напевая старинную песенку:

Мой друг, что есть
У наследника престола?
Орлеан, Божанси,
Нотр-Дам-де-Клери
И Вандом,
И Вандом.

- Марион, - перебил сам себя Рауль, ибо это была уже хорошо знакомая нам пара, - господин граф сказал, что возьмет меня с собой в следующий раз, когда поедет в Нотр-Дам-де-Клери. Ты поедешь с нами?

Осторожно спустившись по ложбине, они достигли цели – окруженной ивами очаровательной тихой заводи, где желтый песок и тонкие стебли водорослей виднелись сквозь прозрачную воду реки.
Немного поодаль из кустов торчала удочка.
- Оливен, это ты там? – вся рыба, ходившая кругами вблизи удочки Оливена, тут же предпочла скрыться от громового голоса Марион за блуасским мостом, что был не меньше чем в двух лье отсюда. – Не волнуйся, мы постараемся не очень шуметь. Молодой господин пришел немного поплавать. Как вода? Теплая?
Оливен, ничего не ответив, немедленно сделал Марион своим злейшим врагом. Целую неделю он готовился к этому дню и прикармливал здесь рыбу, выкраивая редкие минуты, и рискуя получить трепку от Гримо за отлучки. Рыбалка была безнадежно испорчена. Незадачливый рыбак свернул свои удочки и направился к дому, призывая тысячи чертей на голову Марион.
- Ну-ка, Рауль, давай, быстрей раздевайся.
Марион, проводив взглядом Оливена, от присутствия которого она не надеялась избавиться столь легко, сняла башмаки с чулками, решительно подоткнула юбку и первой полезла в воду.
Она зашла по колено и остановилась широко расставив ноги, преградив малышу таким образом путь к речным глубинам и прочим опасностям.
- Марион! Ты носишь штаны?! – Рауль не сводил изумленных глаз с панталон кормилицы, но удивление тут же сменилось жалостью. - О, бедняжка Марион! Тебе придется гореть в аду. Я помню, что говорил кюре. Женщина, которая носит штаны под юбкой, совершает величайший грех.
- Рауль, ты еще слишком мал, чтобы судить о подобных вещах, - хладнокровно отвечала кормилица, закатывая рукава. - Во-первых, кюре имел в виду женщин, которым не исполнилось и двадцати пяти лет. А во-вторых, запомни, благородный человек никогда не говорит вслух о том, что находится у женщины под юбкой. Хватит разглядывать мои панталоны. Иди сюда, не бойся. Я буду тебя держать. Ложись на воду. Так, вот так. Видел, как плывет лягушка? Повторяй ее движения.
Так в хохоте, брызгах, полезных советах пролетело около часа.
Усталые и довольные друг другом Марион и Рауль наконец вышли на берег и улеглись, чтоб отдохнуть и обсохнуть. Марион завернула малыша в простыню, его губы посинели, с носа капала вода.
- Я думаю, что еще неделя-другая, и ты будешь плавать, как дельфин, - сказала Марион, расчесывая своим гребнем темно русые локоны мальчика.
Рауль был исполнен решимости наверстать упущенное. Оказывается, дофин*, который был тремя годами моложе, уже умел плавать.
- Рауль, давай мы ничего не будем говорить господину графу, о том, что ты учишься плавать. А вот когда научишься, мы тут же позовем его и покажем, на что ты способен. Я думаю, он будет доволен.

Примечания:
*Во французском языке слова дельфин и дофин звучат одинаково.

Солнце начинало клониться к закату, когда Марион и Рауль подходили к замку. Они возвращались той же дорогой, которой двумя часами ранее Арамис покинул Бражелон.
Когда до ворот оставалось совсем немного, стая гусей вздумала преградить им путь. Стаю возглавлял большой серый гусак, внук или правнук того забияки и драчуна, который ничего не боялся и двумя годами ранее третировал Рауля, до тех пор, пока граф не распорядился отправить его на кухню. Мы скромно умолчим о разнообразных отвратительных сценах, до сих пор преследовавших мальчика в страшных снах, в результате которых на руках и ногах Рауля появлялись следы от щипков, а однажды даже великолепный кусок бисквита перекочевал в собственность пернатого задиры. Скажем лишь, что с тех пор долгие годы Рауль испытывал уважение к гусям, особенно жареным, также как и они продолжали стойко хранить неприязнь к нему.
Завидев гусей, Рауль остановился и замер. Серый вожак, унаследовавший нрав своего предка, повернул голову и одним глазом несколько минут внимательно изучал мальчика, пока его стая, не спеша, пересекала дорогу, направляясь от одного водоема к другому. Что-то в облике мальчика явно не удовлетворило пернатого разбойника, кровь его предка во втором или третьем поколении не утратила горячности, а, напротив, еще больше рассвирепела, и он расставил крылья, вытянул вперед шею и, отвратительно зашипев, двинулся в сторону малыша.
В глазах Рауля застыл ужас, не в силах ничего сказать он оцепенел. Боясь показаться трусом, мальчик не осмелился звать на помощь. Но взглянуть он мог и взглядом мог попросить о поддержке. Этот взгляд был мучительно красноречив.
Марион, прекрасно осведомленная о полной драматизма истории отношений своего любимца с гусями, вспомнила свое детство, когда она, как большинство крестьянских детей пасла домашнюю птицу. Одним движением женщина сломала первую попавшуюся тонкую ветку и несколько раз с силой взмахнула ею в воздухе, закричав:
- А ну, пошел отсюда, пока не попал на вертел!
Гусь не секунды не раздумывал, сообразив, что к его противнику неожиданно подошла подмога, и счел за благо ретироваться, подчинившись силе и признав доводы Марион неотразимыми.


Некоторое время мальчик не мог прийти в себя. Марион вела Рауля домой, не выпуская его руки из своей, чтоб к малышу побыстрее вернулось присутствие духа.
Как вдруг Рауль резко остановился и отнял руку.
- Постойте, Марион, - его голосе слышалось нечто необычное. – Я считаю своей обязанностью воздать вам должное.
Удивительное дело - Рауль назвал ее на вы!
- На колени, Марион! – громко и торжественно произнес Рауль, простирая руку.
Марион потеряла дар речи, но, покорная этому повелительному голосу, опустилась на колени перед мальчиком.
- Марион, вы всегда верно служили мне, а сегодня оказали неоценимую услугу, – жесты и голос Рауля были исполнены поистине королевского величия. - Ваша преданность должна быть вознаграждена. Посвящаю вас в рыцари, будьте верны, храбры и честны! Примите этот орден и достойно носите его впредь.
С этими словами Рауль достал из кармана свою драгоценность – найденную пряжку Арамиса, – поцеловал ее и прицепил на грудь Марион, едва не уколов.
Всё это произошло так быстро, что Марион не успела ничего сообразить. Оставшийся путь они проделали молча, причем Марион всерьез размышляла, не имеет ли она теперь права на дворянство?


По заведенному в замке обычаю Гримо, уже несколько лет исполнявший обязанности управляющего, перед ужином спустился в кухню, чтобы отдать последние необходимые распоряжения. Так как Арамис уехал и других гостей вечером не ожидалось, а Атос был весьма непритязателен в еде, особой суеты и спешки не наблюдалось. Марион внимательно следила за приготовлением ужина для Рауля - запеканки из тыквы, пшенной каши и изюма. Завидев Гримо, она собралась решительно переговорить с ним, чтобы убедить приобщить графа к еде, приготовлявшейся для мальчика. Марион была убеждена, что то, что полезно для ребенка, не может повредить и взрослому.
Однако, вопреки всему беседа (если можно назвать беседой смесь монологов с одной стороны и пантомимы с другой) приняла совсем не тот оборот, на который рассчитывала Марион. Поравнявшись с женщиной, Гримо неожиданно замер и уставился на пышный бюст Марион. Потом он перевел взгляд на потолок и некоторое время созерцал его своды, после чего снова вернулся к пристальному разглядыванию сокровищ Марион, целомудренно скрытых сорочкой и корсажем, на самом видном месте которого красовался «орден», врученный Раулем. Марион не принадлежала к числу тех женщин, которые допускают бесцеремонное разглядывание своей персоны. Она засыпала Гримо вопросами, в которых сквозило сначала удивление, а потом все явственнее слышалось негодование.
- Что? Что случилось? Это что еще за взгляды? Ты в своем уме? Да как ты смеешь? Что ты себе позволяешь, бесстыдник? Я порядочная женщина и не заслужила такого обращения! Какое нахальство! Чего уставился, потаскун? Вы только посмотрите, как унижают честную беззащитную женщину в наше время! – уже вопила Марион под конец своей речи.
Не получив объяснения такому наглому поведению, женщина схватила в руки первую попавшуюся медную сковороду, как предмет, способный внушить должное уважение к его обладателю. Проявив предусмотрительность, управляющий решил заговорить:
- О! – произнес он, указывая пальцем на бюст Марион, после чего знаками пытался растолковать ей нечто.
Зная о немногословности Гримо, Марион, хмурясь, внимательно следила за бешеной жестикуляцией, с помощью которой тот пытался объясниться. Сковороду, однако, она не спешила выпустить из рук.

Из жестов и междометий Марион уловила несколько важных моментов. Речь шла о ее красоте (когда Гримо указывал на грудь), о величайшем почтении (когда наклонялся к самым своим башмакам), о пути куда-то (когда махал рукой прочь), о церкви (когда обращался к распятию).
Марион никак не могла связать все эти понятия воедино, пока Гримо не посмотрел пристально в глаза кормилицы.
Надо сказать, что долговязый Гримо, принадлежал к той редкой когорте мужчин, которые, благодаря высокому росту, имели возможность глядеть в глаза Марион прямо, а не снизу.
Этот взгляд произвел на Марион неожиданное действие. Она, пораженная внезапной догадкой, успокоилась и даже улыбнулась, стараясь придать своему лицу самое приветливое выражение.
- Ах, ты вот о чем!.. Так бы сразу и сказал… Какой ты, оказывается сердцеед, Гримо, никогда бы не подумала…
Она смущенно потупилась, затем снова взглянула на управляющего, кокетливо улыбнулась, игривым жестом схватила поднос с запеканкой и молоком для Рауля, приготовленный Блезуа, пока шел этот странный диалог и, резко повернувшись к ошеломленному Гримо спиной, умчалась вверх по лестнице с прытью молодой козочки.


Пока Рауль уплетал за обе щеки запеканку, Марион делилась с ним своими соображениями и взглядами на семейную жизнь, попутно примеряя один за одним свои чепцы.
- Видишь ли Рауль, женщине в наше время сложно жить одной. Со всех сторон ее подстерегают различные опасности. Всякий негодяй обидеть может. Как ни поверни, а муж нужен. Господин Гримо человек положительный со всех сторон и видный. Его уважает челядь, он солидный, серьезный, не дерется и не болтает попусту, не то, что мой весельчак Робер, да будет земля ему пухом. Опять же, господин граф к нему очень расположен, глядишь, даст мне в приданое какой-нибудь виноградник или огород. Правда, Гримо иногда любит приложиться к бутылке, но должен же у него быть хоть один недостаток, как ты думаешь, Рауль?
Рауль, не очень понимавший, к чему клонит Марион, был краток.
- Угу, - сказал он.
- Решено, - сказала Марион, - я отправляюсь к графу.
- Зачем?
- Чтоб он поженил нас с Гримо.
Рауль едва не поперхнулся.


Марион нашла графа в библиотеке в обществе Декарта и бутылки малаги. Но это не остановило ее, ибо в вине она не разбиралась, а читать не умела вовсе.
Увидев Марион в ее самом нарядном чепце, Атос приготовился к худшему.
- Если ты собираешься продолжить вчерашний разговор… – граф нахмурился.
- Нет-нет, ваше сиятельство, - поспешила успокоить его Марион самым приятным голосом. – С вашего позволения я бы хотела поговорить о своих делах.
- Я слушаю тебя.
- Ваше сиятельство… - Марион, замявшись, отряхивала невидимые пылинки со своей юбки. – Я женщина одинокая, вдовствую уже десятый год. Да-да, в будущем марте исполнится ровно десять лет, как мой Робер покинул меня.
Марион перекрестилась, шмыгнула носом и полезла в карман за носовым платком, чтоб утереть слёзы.
- Продолжай Марион, - Атос был не в том настроении, чтоб выслушивать длинные речи от женщины, да еще в сопровождении слёз.
- Так вот, подумала я, не пора ли мне покончить с печальной участью вдовы?
- Ты хочешь, чтобы я нашел тебе мужа? – удивился Атос.
- Ну, зачем же так утруждать ваше сиятельство, - ласково сказала Марион. - Муж нашелся сам по себе и даже очень хороший.
В голосе Марион звучала та гордость, с которой женщины обычно похваляются удачно испеченным пирогом или дешево купленной тканью на платье.
- А чего же тебе нужно от меня? Ты женщина свободная, самостоятельная.
- Вашего благословения, только и всего, господин граф, - голос Марион был полон медовой сладости.
- Я даю тебе его Марион. Будь счастлива. Я подумаю о свадебном подарке, ты ведь этого хочешь?
Марион в умилении бросилась целовать руку графа.
- Полно-полно, Марион. А кто будет твоим мужем? Я его знаю?
«Господи Иисусе, ну, наконец!» - про себя подумала Марион.
- Гримо, ваш управляющий, - сказала она вслух, простодушно глядя в глаза графу.
Атос остолбенел.
Некоторое время он молча смотрел на женщину, не находя, что сказать от изумления. Потом, вздохнув, как-будто очнувшись от глубокого сна, сказал:
- Ступай, Марион, найди и приведи ко мне Гримо, нам надо поговорить.

Марион летела на крыльях счастья, полагая, что граф намерен обсудить с управляющим размер свадебного подарка и другие детали свадьбы. Поэтому она довольно скоро отыскала Гримо и привела его, ничего не понимающего, в библиотеку. Атос попросил женщину оставить их наедине. Когда она вышла, Атос спросил после минутного молчания:
- Гримо, ты намерен жениться?
Гримо вытаращил глаза. Он резко обернулся в сторону двери, за которой только что скрылась радостная Марион, пытаясь сообразить, что здесь произошло. Когда он вновь посмотрел на графа, Атос увидел, что в глазах его верного слуги застыл ужас. Поняв, что случилось нечто роковое, Гримо бросился в ноги к хозяину, с такой силой ударившись коленями об пол, что этот стук спугнул голубей, начавших было дремать на чердаке.
Атос и Гримо так долго жили вместе, что научились обходиться почти без слов. Однако на этой почве время от времени всё же происходили недоразумения, приводившие к тяжелым последствиям. Памятуя об этом и не желая рисковать в столь важном деле, Атос сказал:
- Гримо, принимая во внимание серьезность ситуации, я позволяю тебе говорить. Что произошло?
Гримо с трудом вспоминал слова, к помощи которых прибегал только в крайнем случае.
- Она решила, что я за ней ухаживаю.
- А ты ухаживал? – с недоумением спросил Атос.
- Нет-нет. Нет! – с горячностью воскликнул Гримо, прижимая к сердцу руки. – Я заметил у нее на корсаже пряжку господина Арамиса. Сначала я подумал, что… Но потом вспомнил, какая она честная… Я пытался ей объяснить… А она…Она не так меня поняла!
Бедняга Гримо боялся даже произнести имя Марион, чтоб не накликать на себя новой беды.
Атос уже все понял и рассмеялся, несмотря на свою флегматичность.
- Так ты не хочешь жениться?
Гримо умоляюще взглянул на хозяина.
- Позови Марион.
Марион не отходила далеко от двери. Не то чтобы она собиралась подслушивать – в доме все знали о немногословности графа де Ла Фер и его управляющего, поэтому надежды услышать что-либо были безосновательны. Просто в такой момент Марион решила не оставлять события на волю провидения.
Когда Гримо вышел из библиотеки он увидел странную картину. Марион стояла под дверью на коленях и посылала небу страстные мольбы.
- Святой Андрей прими меня под свое покровительство, ведь ты покровительствуешь тем, кто собирается замуж. Святой Иосиф, пошли богатство моему мужу. Святая Клара, сделай так, чтобы он любил меня. Святой Антоний отврати от него легкомыслие. Святой Лука, пусть он не будет ревнив. Святой Анелик укрепи его в нашей католической вере. Святая Шарлотта, сделай так, чтоб в доме господствовала я. Святая Маргарита и Святая Александра, помогите нам побыстрее сыграть свадьбу. Святой Елевтерий, пусть он будет хорошим отцом нашим детям. А ты, Святой Николай, храни меня!
Больше всего женщина опасалась забыть какого-нибудь важного святого, обязанного устроить ее семейное счастье.
Марион, вернувшись в библиотеку, подошла к графу, скромно опустив глаза, как шестнадцатилетняя девушка перед оглашением помолвки. Она уже слышала запах цветков флердоранжа в своем венке и подсчитывала количество яиц для крема свадебного пирога, как вдруг граф прервал ее мечты странным вопросом.
- Марион, - начал Атос, - скажи, откуда у тебя это украшение?
Женщина удивилась, так как поняла, что графа занимал совсем не тот предмет, что так волновал ее самоё.
- Какое украшение? – недоумевала она. – Ах, это! - она с нежностью погладила пряжку на груди. - Меня сегодня господин Рауль наградил этим «орденом». Теперь я – его верный рыцарь.
Марион произнесла эти слова с оттенком гордости и доброй усмешки.
- Конечно, я знаю, что ношу на груди сапожную пряжку, пусть даже и очень красивую, – продолжала она. - Но малыш слишком верил в важность происходящего, чтобы я смогла ее снять просто так сразу. Эта пряжка мало похожа на орден, но Раулю приятно, и мне не мешает.
- А откуда у него взялась эта пряжка, ты не знаешь? – продолжал спрашивать Атос.
- Кажется, он нашел ее где-то во дворе или на дороге, когда мы ходили к реке. – Марион не понимала, почему графа так занимает этот вопрос в столь неподходящий момент.
- Марион, Гримо узнал в этой пряжке вещь, потерянную сегодня нашим гостем, господином д`Эрбле. Господин д`Эрбле был очень опечален пропажей. Ее придется вернуть, - Атос был тверд, он говорил, не допуская возражений. – Раулю мы скажем правду.
- Мы скажем ему правду до нашей свадьбы или после, господин граф, - Марион никак не могла понять, какое отношение кусок металла имеет к ее замужеству.
- Марион, свадьбы не будет, - терпеливо продолжал Атос. – Гримо не делал тебе предложения.
Марион перевела недоуменный взгляд на «жениха», который отчаянно вертел головой, отрицая помолвку.
- Ваше сиятельство, вы хотите сказать, что Гримо заинтересовался этой пряжкой, а не мной? Боже милостивый!
Марион разом поняла все. Ее лицо мгновенно посерело, звуки свадебных гимнов смолкли, флердоранж увял. Свадебный пирог рассыпался в прах.


Перед сном Рауль пытался утешить Марион, которая потихоньку всхлипывала, переодевая нарядный чепец на ночной.
- Знаешь, Марион, - это хорошо, что ты не выходишь замуж за Гримо. Ведь тогда тебе пришлось бы спать вместе с ним, как спят родители Блезуа, - пояснил мальчик.
На этих словах Марион, до сих пор сдерживавшая слезы, расплакалась совсем.
- Значит, тебе пришлось бы переехать в комнаты господина графа, - продолжал Рауль, - Гримо ведь живет там.
Марион внезапно стихла. Об этом она не успела подумать. Нелепость подобного предположения была очевидна. С таким же успехом можно было надеяться переехать на Луну или в Китай.
- А кто бы мне тогда рассказывал сказки? – с этими словами Рауль нежно обхватил Марион и поцеловал ее в щеку, залитую слезами.

Наутро, когда Марион подняла голову от всё ещё влажной от слёз подушки, её душа была полна непоколебимой решимостью показать всему свету, что Марию-Анну Лапайетри не так-то легко привести в уныние. Утро, как известно, вечера мудренее, а Марион всегда чувствовала по утрам прилив сил и жизнерадостности.
«Он не хочет жениться? – думала она, завязывая ленты чепца. – Что ж, ему же хуже. Он ещё пожалеет!»
Одевшись тщательнее, чем обычно, Марион взглянула на спящего Рауля.
- Ангелочек мой! – умилилась она и тихонько поправила ему одеяло. – Только до чего бледненький! И худенький-то какой! Они, небось, (слово «они» относилось преимущественно к Гримо и было весьма выразительно) и не кормили его как следует! Ребёнок не доедает, что положили, - а им и дела нет! Ну ничего, я это исправлю!
В продолжение этой речи Марион осторожно вышла из комнаты и направилась на кухню, чтобы, во-первых, не разбудить мальчика своим ворчанием, а во-вторых, чтобы незамедлительно претворить свои слова в жизнь.
На кухне она обнаружила позёвывающую кухарку, сонно протиравшую котлы и сковороды.
- Жанетта! Почему не готов завтрак для господина Рауля! – воскликнула Марион. – А ну-ка, лентяйка, скорее вари ему кашу! Да смотри, маслица положи побольше!
- Но господин виконт по утрам пьёт только молоко, - робко возразила кухарка. – А завтракает вместе со взрослыми.
- Молоко! Молоко! – с негодованием напустилась на неё Марион. – То-то бедный мальчик тает, как свечка! Блезуа, негодник, марш на ферму за парным молоком, да не забудь взять и свежих яиц! Жанетта, растапливай печь, ставь кашу!
Для пущей убедительности Марион схватила пучок зелени, приготовленный для завтрака, и стала размахивать им, словно маршальским жезлом.
- А я пока напеку оладий для моего ангелочка, - немного успокоившись, заявила она.

Когда Рауль проснулся, солнце уже поднялось высоко. Мальчик попробовал дотронуться рукой до лучика, пробившегося сквозь шторы, вспомнив, как котёнок играл с солнечным зайчиком, и тихо рассмеялся. Услышав этот смех, в комнату вошла Марион.
- Доброе утро, Рауль! – сказала она, раздвигая шторы. – Ты хорошо спал?
- Замечательно, Марион! – блаженно потягиваясь, ответил мальчик.
- Тогда вставай, умывайся и пойдем завтракать.
- Но, Марион! Я сейчас не хочу. Я хочу молока и гулять!
Добродушие на лице Марион сменилось напускной строгостью.
- Никаких «не хочу», Рауль! Ты же хочешь вырасти большим и сильным? Тогда тебе надо хорошо кушать. Идём!

Одетый, умытый и причёсанный Рауль был отведён в столовую и усажен за стол. С тоской он смотрел на полную тарелку гречневой каши, поставленную перед ним, на два яйца всмятку, положенных справа, и на гору булочек, водружённую слева. Потом Марион принесла целую миску оладий и банку с малиновым вареньем; она расположила их на массивной тумбочке, придвинув её к Раулю, чтобы тот смог дотянуться до лакомства. Двигая тумбочку, Марион не без гордости отметила про себя, что уж Гримо-то в одиночку с такой тяжестью не справился бы.
- Рауль, ты должен постараться это съесть, - сказала кормилица, оглядев все эти яства.
По её тону мальчик понял, что спорить с ней не только бесполезно, но и опасно.
- Марион! – несмело сделал он последнюю попытку, - а можно я съем только оладушки с вареньем?
- Нет, - отрезала Марион.
Рауль вздохнул и покорился. Он набрал ложку каши, прожевал её и проглотил. О второй ложке ему не хотелось даже думать. В голове Рауля забрезжил план.
- Марион! Мне жарко! Открой окошко, пожалуйста!
- Ох, горе моё! Не жар ли у тебя? – всполошилась Марион, но, потрогав лоб Рауля, успокоилась. – Сейчас открою.
Воспользовавшись минутой, пока кормилица отвернулась от стола, Рауль приоткрыл дверцу тумбочки и перекидал туда пять ложек каши. Шестую он положил в рот и начал сосредоточенно её жевать.
Марион вернулась к столу.
- Вот молодец! – похвалила она.
- Марион! А где моё молоко? – спросил Рауль, очищая яйцо.
- Ах ты, Господи! Совсем забыла! На кухне оставила! – И Марион опрометью бросилась на кухню.
За время её отсутствия Рауль вывалил в тумбочку остаток каши, туда же последовало нечищеное яйцо и надкусанное чищенное. Марион, с чашкой молока в руках, застала Рауля перед пустой тарелкой, церемонно вытирающим салфеткой желток с губ.
- Ах, умница! – пришла в восторг Марион. – Ну, теперь оладьи!
Съев на глазах у Марион пару оладий, щедро политых малиновым вареньем, Рауль заявил, что больше он не хочет.
- Наелся ли ты, золотце моё? – с сомнением спросила Марион.
- О да! – закивал головой Рауль. – Теперь я могу идти играть? – благонравно прибавил он.
- Иди, мальчик мой, иди. А я пока сделаю распоряжения насчет обеда, - отозвалась Марион.