Сын Йорка

«Бледные щеки Холмса порозовели, и он поклонился нам, как кланяется драматург, вызванный на сцену рукоплесканиями зрителей.»

Доктор Уотсон. «Шесть Наполеонов»



- Как вы это сделали? – спросил Тони Девитт, бросая взгляд на публику перед бенефисом Эскотта.– Это кто, министр иностранных дел? Думаю, у вас здесь половина Уайт-холла и значительная часть внешнеполитического ведомства.
- У меня есть там кое-какие связи.
- Боже, здесь Ирвинг, - произнес Ленгдэйл Пайк, который и сам подошел взглянуть на публику.
- Удивительно!
- Не волнуетесь?
- Самую малость. Но если моему примеру никто не последует, то все пропало, - сказал Эскот с огоньком в глазах.



Его инсценировка первой сцены была проста. Он стоял освещенный прожектором на темной сцене, а на декорациях у него за спиной были изображены еле различимые очертания Лондона. Костюм был тот же, что был на Девине в сибберовской версии спектакля, но Уильяму Эскотту удалось преобразиться в более зловещую фигуру, чем та, которую являл собой Девинь. У него не было искусственного горба, но изогнутые шея и плечи как бы отражали извращенную природу души его героя. В то время, как его речи говорили совсем иное, вы начинали думать, что, возможно, скорее это тело изменило свои очертания, следуя примеру духа, живущего в нем, нежели душа изменилась под влиянием уродливого тела. Задолго до того, как Ричард показал свою истинную злодейскую сущность, от голоса Эскотта у зрителей мурашки побежали по спине, когда они впервые услышали его речь.
Ее начало было довольно приятным…

«Итак, преобразило солнце Йорка
В благое лето зиму наших смут.
И тучи, тяготевшие над нами,
Погребены в пучине океана.
Победный лавр венчает нам чело…»
читать дальше
…до тех пор, пока он не открывает своих планов со спокойной злобой, более выразительной, чем если бы он беспрестанно кричал. Эскотт, казалось, понимал отвратительную, коварную натуру этого человека, и это проявлялось в его голосе, позах, каждом его движении.

« Я сплел силки: умелым толкованьем
Снов, вздорных слухов, пьяной болтовни
Я ненависть смертельную разжег
Меж братом Кларенсом и королем.»

Уильям Эскотт контролировал каждую сцену спектакля и так же следил за тем, что происходит в зрительном зале. Актеры, которые добровольно вызвались принять участие в его бенефисе, вместе с ним создавали мир, который держал их в своем плену до тех пор, пока Эскотт не падал на сцену, играя умирающего Ричарда, и не опускался занавес, разрушая это рабство. Он был хозяином всего этого. На какую-то долю секунды воцарилась тишина, а потом раздался шквал аплодисментов, и публика вызывала их на бис, снова и снова…
Критики встретили спектакль с энтузиазмом и газеты на следующее утро были полны хвалебных отзывов.
«В смелом отходе от их обычной практики небольшой Корицианский театр возродил оригинального «РичардаIII» Шекспира ради бенефисного спектакля одного из их молодых актеров. Это было особенно смело после негативных рецензий на более раннюю постановку этого спектакля в стандартной инсценировке Сиббера. Актер Уильям Эскотт сделал инсценировку и поставил этот спектакль, а также сыграл главную роль. Перед бенефисом мистер Эскотт декламировал сцены из пьес в городских парках, чтобы привлечь внимание лондонцев к своему спектаклю. Среди публики преобладали правительственные чиновники, возможно, у мистера Эскотта есть там друзья или члены его семьи. Спектакль втянул публику в свое действо, разбивая барьер между актерами и зрительным залом, благодаря натурализму, который мог бы соперничать с «Гамлетом» Генри Ирвинга. Сам мистер Ирвинг во время спектакля сидел в ложе Корицианского театра и вместе с другими зрителями, стоя аплодировал Эскотту и его партнерам. Хотелось бы надеяться, что на сцене Корицианского театра будут идти повторные спектакли этой версии «РичардаIII», так чтобы как можно большее число зрителей стали свидетелями этого замечательного события.»
«Невероятно! – написал другой критик. – Трудно подобрать слова, достаточно выразительные, чтобы рекомендовать игру Эскотта в роли Ричарда III. Этот маленький театр одержал настоящий триумф.»
«Итак, преобразило солнце Йорка в благое лето зиму наших смут…» Так начинается Шекспировский «Ричард III». И, тем не менее, эти слова на протяжении 175 лет не звучали с английской сцены. Почему же? Да потому, что театры использовали «инсценировку», написанную в 1699 году Колли Сиббером, в которой совершенно иной первый акт. Дважды в начале этого века актеры Макриди и Фелпс пытались вернуться к оригиналу, но публика не одобрила их истолкование пьесы. Там, где они потерпели неудачу, Уильям Эскотт с труппой Корицианского театра смог добиться успеха.»
Бенефис Эскотта имел бурный успех. Он оправдал вложенные им усилия, как в финансовом, так и во многих других отношениях. Сазаноф хотел внести в него несколько небольших изменений и ввести в репертуар театра. Себастьян Девинь был изрядно раздражен, когда Ленгдейл Пайк рассказал ему о планах Сазанофа.
- И сколько вы уже знаете этого мошенника? – спросил Девинь.
- Мы познакомились в колледже. И уж точно не были тогда в хороших отношениях.
- Он тогда любил театр?
- Нет, ничего подобного.
- Охотно верю. Было очевидно, что он ничего не знает об актерском мастерстве и законах сцены, и вот через несколько месяцев он уже захватывает место ведущего актера.
- Вы не считаете, что он его заслужил?
- Это был просто мыльный пузырь, который скоро лопнет. В том, что его бенефис оказался таким успешным, частично сыграло свою роль везение, а частично он выехал на горбу более опытных актеров. Сомневаюсь, что его стойкости хватит, чтобы играть этот спектакль один вечер за другим.
- Посмотрим, - ответил Пайк.
Мысли Девиня обратились от спектакля Эскотта к своему собственному спектаклю.
- Я влип из-за этой инсценировки Сиббера. Если бы Сазаноф позволил мне сыграть «Ричарда» в этой версии…
- Эскотта?
- Шекспира!
- Думаете, у вас вышло бы лучше?
- Несомненно!
С такими мыслями Девинь вытащил договор Сазанофа, в котором он мог дублировать Эскотта в роли Ричарда. Он все еще играл Генри в качестве дублера Девитта, но если бы Эскотт был не здоров, он стал бы играть Ричарда. Это, по меньшей мере, давало ему шанс показать, на что он способен в этой трактовке Ричарда, и, таким образом, снять с себя ответственность за провал Сибберовской инсценировки.
- Соперничество меня не интересует, - сказал Эскотт, когда Пайк передал ему этот разговор.
- Не говорите мне этого. Вы решили взять на себя постановку «Ричарда». Вы вынашивали эти планы на протяжении нескольких месяцев.
- Потому что я терпеть не могу инсценировку Сиббера и потому, что почувствовал, что могу сыграть эту роль лучше. Думаю, что у меня более реальные представления о злобе в людских сердцах, чем у Девиня. Я имел дело с такими, как Ричард.
- Возможно, причина именно в этом. Но аплодисменты публики вам явно доставили удовольствие.
Эскотт улыбнулся. Этого он не мог отрицать.
Следующие пять дней, пока к удовлетворению Сазанофа шли репетиции новой версии «Ричарда III», они продолжали играть «Ромео и Джульетту» и «Короля Лира». Потом, 2 августа состоялась премьера «Ричарда», который должен был идти неопределенное время, а также они продолжали играть «Ромео» в качестве дневного субботнего спектакля. Это давало Девиню удовлетворение от убийства Эскотта семь раз в неделю. Для него в этом было что-то очищающее. И, кроме того, очень выгодное для театра. Рецензии и молва подстрекали любопытных посмотреть этого нового «Ричарда III».Шли недели, а кассовые сборы оставались по-прежнему высокими. Имя Уильяма Эскотта стало известным в Лондоне. К счастью, без грима и костюма, он выглядел совсем иначе, что позволяло ему оставаться неузнанным и избавленным от назойливого внимания незнакомцев на улицах города.