22 глава
Смерть на коне бледном.

Сказать, что это было запутанное дело – все равно, что ничего не сказать.
К тому времени, когда мне удалось разбудить накачанного наркотиками констебля, сержант вернулся со своих изысканий в Чаттертон Парва. Труп, лежащий в камере, и заявление о покушении на убийство оказались той последней каплей, что заставила его послать за инспектором Боулзом. Миссис Харрисон подняли с постели, и была отправлена телеграмма. Когда была установлена и подтверждена личность Лестрейда, он овладел собой и упивался своим превосходством. Единственным облачком на его горизонте была необходимость послать за Грегсоном. Это раздражало его больше, чем вывих лодыжки и ночь, проведенная в камере полицейского участка Эгама.
Что до меня, я ничего не чувствовал. Я не испытывал угрызений совести по поводу смерти Улыбающегося или Кларенса, если это было его настоящее имя, в чем я сомневался. Я действовал в целях самообороны. Это очень мало беспокоило мою совесть.
Под руководством Лестрейда были быстро произведены аресты. Бейли и Уильямс, уверенные, что их незнание о причастности Кларенса к пожару спасет их, вскоре оказались под стражей. Основанием служили мои показания, но еще больший вес имели слова Лестрейда, когда он рассказал, что все это время расследовал то, что происходило в конюшне. Я ничего не сказал и позволил ему купаться в лучах славы.
Чего никто не мог объяснить, так это присутствия Кларенса. Теперь, опасаясь судебного преследования, Бейли утверждал, что он вместе с Мильтоном всего лишь выполнял приказы, присланные сверху кем-то, кого он знал только как "профессора". Полиция графства не желала ничего слушать. По их мнению, Бейли пытался переложить вину на других. Инспектор Боулз выдвинул теорию, что Бейли с самого начала хотел получить место тренера и нанял Кларенса для выполнения его грязной работы.
Мы решили не лишать их этих глупых иллюзий. На данный момент это соответствовало нашей цели, пока Лестрейд пытался найти союзника. Я посоветовал ему не признаваться в том, что он ничего не знал о заговоре против него. Как бы сильно я ни верил в честность Грегсона, никогда не стоит полностью отдавать себя во власть другого. Стиснув зубы, Лестрейд рассказал своему сопернику о мошенничестве и тайном расследовании, которое он проводил. По прищуренным глазам Грегсона я понял, что он ему не поверил. Взгляды, которые он время от времени бросал в мою сторону, также сказали мне, кто, по его мнению, выполнил львиную долю работы.
Какое-то время я не был уверен, что он готов помочь. Сам факт того, что Лестрейд обратился к нему за помощью сейчас, когда ему самому грозили возможные уголовные обвинения, вызвал у него подозрения, не говоря уже о его скептицизме, когда указующий перст был направлен на старшего инспектора Мэтьюза. Его мнение изменилось, когда он осознал, что без него Лестрейду было бы трудно доказать свою правоту.
Как бы ему ни было приятно видеть, что этот человек впал в немилость, мысль о восстановлении своего прежнего положения была более привлекательной. Это давало Грегсону право диктовать свои условия и означало, что, когда он заявит, что их заслуги в этом деле должны быть признаны равными, Лестрейд был не в том положении, чтобы отказать. Я думал, что челюсть инспектора наверняка треснет, когда он выдавит из себя несколько слов согласия.
читать дальше
Однако, теперь они выступали единым фронтом. Как они теперь говорили, это был брак по расчету, потому что они не знали, кому доверять. Грегсон с самого начала знал об обмане Лестрейда, он был рад признать это, и они объединили усилия, чтобы искоренить язву в Скотленд Ярде. Старший офицер попытался привлечь к делу одного из своих людей, чтобы отвести подозрения от его собственной гнусной деятельности. Лестрейд был готов подставить себя под удар, чтобы расследовать преступную деятельность старшего инспектора. С их слов, на Мэтьюза был выдан ордер. К тому времени, когда в субботу вечером это дошло до штаб-квартиры, его уже не было.
Но их союз означал еще и то, что у меня был кто-то, кто мог поручиться за меня – что было еще лучше. Жители Чаттертон Парва, как я и предполагал, настаивали на том, что я сумасшедший, и эта история набирала силу с допросом каждого нового свидетеля. Один сказал, что слышали, как я клялся отомстить своему отцу. Другой утверждал, будто я сказал, что увижу, как сгорит Мильтон. Грегсон был готов поддержать Лестрейда, подтвердив мою подлинную личность, хотя я подозревал, что долг за эту услугу будет больше, чем те десять фунтов, которые я все еще был ему должен.
Затем был вопрос о мертвеце в моей камере. Констебль вспомнил Кларенса и его расспросы. Он также вспомнил, что почувствовал сонливость, а потом ничего больше не помнил, пока я,- весь в крови, - не разбудил его. Старина Гарри проспал всю драму, поэтому у них были только мои слова о том, что произошло в камере. Когда сержант прибыл из Эгама, желая узнать о пожаре и молодом человеке, который сообщил об этом, Бейли охотно признался, что передал сообщение убийце. Если он надеялся на снисхождение, то был разочарован. Что касается меня, то полиции пришлось довольствоваться тем, что она причиняла мне неудобства так долго, как только возможно, прежде чем взять у меня показания и отпустить с условием, что при необходимости я явлюсь для дальнейшего допроса.
Вот так и оказалось, что в понедельник в полдень я ехал в поезде, идущем в Лондон, одетый в костюм респектабельного сельского джентльмена, с достаточным количеством монет в кармане, чтоб заплатить за обед, и экземпляром "Таймс". Моя собственная одежда была безнадежно испорчена, и я предал ее огню. Надев поношенный твидовый костюм, я похоронил призрак Генри Холмса. Поскольку моя личность была известна, отныне я мог быть только самим собой. Генри, как и несчастный Дэнни Палмер, был мертв.
Вместе с ним я похоронил и давнее ощущение неудачи, которое в последнее время преследовало меня по пятам. Я оправдал Лестрейда. Я раскрыл мошенничество на скачках. Я побил убийцу его же оружием и восстановил справедливость в отношении Мостейна Джонса. И я делал все это, борясь с обременительной зависимостью, которая не давала мне покоя.
Это было заявление и оправдание. И я бы ликовал, если бы не сознавал, что меня еще ждал Майкрофт. Поскольку дело было закрыто, я больше не мог откладывать решение этой проблемы.
На другой мой вопрос дала ответ газетная передовица. Сразу в нескольких заголовках нашла отражение новость о том, что редкий розовый бриллиант, предназначавшийся королеве, был украден в субботу в Сити из хранилища банка «Феллоуз». Майлс явно не внял моему предупреждению, в котором я сообщил ему, что Улыбающийся знал о его роли в этом деле. Далее газета возложила вину непосредственно на плечи Скотленд-Ярда и старшего инспектора, который наблюдал за безопасной доставкой бриллианта.
Мэтьюс, говорилось в нем, отказался комментировать произошедшее.
Несомненно, это было к лучшему. С уходом Мэтьюса у них появился козел отпущения. Точно так же Мильтон должен был взять на себя вину за выставление на скачки подставных лошадей. Кларенс был бы отстранен от дел, как деловой партнер, затаивший обиду. Никто бы не поверил рассказам о злодеях из университета и нанятых ими убийцах. Этот раунд Профессор, возможно, и выиграл, но будут и другие дни.
Я говорил себе это во время мучительного пути домой по железной дороге и в кэбе. После того, как я больше недели спал на полу и тюках соломы, я предвкушал роскошь кровати и матраса. Помня об этом, я вошел в дом и поплелся вверх по лестнице в свою комнату, кивком поприветствовав миссис Булстроуд, которая вышла из кухни, чтобы не пропустить мое возвращение.
Я отпер дверь и вошел, чувствуя усталость, грозившую свалить меня с ног. Но каким бы усталым я ни был, инстинкт сказал мне, что что-то не так. В комнате было темно и душно, но ощущался легкий запах дорогого турецкого табака. Я уже собирался ретироваться, когда от массивного кресла отделилась фигура и направилась к камину. Рука потянулась к газовому светильнику, и, при свете я узнал полковника Амброза Мальпаса.
- Добрый вечер, мистер Холмс, - сказал он. - Вы не войдете? Я ждал вас.
- Если вас послал мой брат, то вы зря потратили время.
Я указал на открытую дверь, показывая, что ему следует уйти. В ответ он закурил сигарету.
- Сначала вы должны услышать то, что я скажу, - сказал Мальпас. - Затем, если вы все еще будете настаивать, я уйду. Так будет справедливо?
Я неохотно закрыл дверь.
- Не особенно. Говорите, что хотели и уходите.
- Очень хорошо. - Длинная струйка дыма вырвалась из его рта, когда он на мгновение замолчал, чтобы собраться с мыслями. - Вы знаете, кто я?
- Вы работаете с моим братом. Он сказал, что вы были своего рода консультантом.
Он улыбнулся, не выпуская изо рта сигарету.
- С вашим братом никто не работает. У него уникальная должность. Моя работа состоит в том, чтоб защищать его.
Я подавил смех.
- Вы телохранитель Майкрофта? Мне трудно в это поверить.
Мальпас задумался.
- Возможно, это не совсем точно. Видите ли, я пекусь о национальной безопасности. Моя задача - выявлять угрозы и устранять их до того, как они станут проблемой. Неофициально я известен как "Кукловод". - У него вырвался легкий смешок. - Мои подчиненные имеют довольно ограниченное представление о том, что я делаю.
- Мне это кажется достаточно ясным. Вы дергаете людей за ниточки.
- Кто-то должен это делать, - сказал он. – Лучше уж это буду я, чем иностранный агент. Вот тут-то и вступает в игру ваш брат. Майкрофт занимает чрезвычайно ответственную должность. Он стоит на перекрестке информационных потоков. Никто не знает о действиях правительства больше, чем Майкрофт. Это делает его ценным сотрудником. Но это делает его и обузой.
Он глубоко затянулся сигаретой, а потом бросил ее в камин.
- Если ваш брат попадет не в те руки, намеренно или случайно, что ж, вряд ли мне нужно рассказывать вам о последствиях. Я несу ответственность за то, чтобы этого никогда не случилось. Я защищаю его уязвимые места и, если необходимо, нахожу способ их нейтрализовать.
- Должен сказать, это достойно восхищения. Какое отношение это имеет ко мне?
Мальпас пристально посмотрел на меня.
- Вы – его уязвимое место. Некоторое время назад, когда вы начали досаждать ему тем делом в клубе "Тэнкервиль", я сказал Майкрофту, что он должен обуздать вас или отпустить. Он не смог сделать ни того, ни другого.
- Он пытался, - сказал я, вспоминая угрозы Майкрофта лишить меня наследства, и множество способов, которыми он пытался склонить меня к выбранной им для меня профессии.
- Он мог бы преуспеть, если бы захотел, - сказал Мальпас. - Но, когда дело касается вас, он проявляет слабость. Он склонен вам... потакать.
- Это не то слово, которым я бы характеризовал своего брата.
- Тем не менее, оно очень правильное. Таково мое наблюдение. Пока эта уязвимость сохраняется, Майкрофт находится в опасности. Более того, в опасности находится правительство. Я не могу этого допустить. Я наблюдал за вами, мистер Холмс. Вы похожи на ребенка, играющего в прятки в темноте. Вы на что-то натыкаетесь, суете туда свой нос и оставляете за собой хаос, который должны убирать другие. А последней каплей стало ваше участие в деле Постернской тюрьмы. Тогда я сказал Майкрофту, что необходимо принять определенные меры.
Не будет преувеличением сказать, что от его слов у меня волосы встали дыбом. Я подумал, что знаю, в чем заключались эти меры.
- В качестве уступки его сентиментальности и, - неохотно добавил он, - признания ваших нераскрытых талантов я предложил ему принять вас в свой круг. Конечно, вы не ваш брат, но у вас есть определенные качества, которые сделали бы вас полезным для нас. Даже в этом вы проявили открытое неповиновение.
- Как вы и сказали, я не мой брат.
- Нет. Вы неуправляемый человек, мистер Холмс, и это делает вас опасным. Посмотрите, к чему привело ваше нынешнее вмешательство. Тренер скаковых лошадей мертв. Еще один скандал на скачках. В него замешан главный инспектор Мэтьюс. Как вы думаете, кто понесет основную тяжесть удара от вашего вмешательства?
- Это не моя забота. Сэр Руперт Брэдли попросил меня провести расследование. Против инспектора Лестрейда были выдвинуты обвинения.
- И теперь нас снова настигает позор.
- Я пытался добраться до правды.
- Ваша правда достается слишком дорогой ценой, сэр! – парировал Мальпас. - Вы, как никто другой, должны понимать, какие последствия имеют подобные действия. Я должен позаботиться о том, чтобы ваш брат был защищен от опасностей как за границей, так и на родине.
Его взгляд остановился на каминной полке, заваленной письмами, трубками и всякой всячиной. Посередине смело стояла маленькая бутылочка, доверху наполненная красной жидкостью лауданума. Мальпас взял ее, погладил двумя пальцами, почти любовно, а потом вытащил пробку и понюхал содержимое.
- Вот почему я пришел к вам с предложением, мистер Холмс, - сказал он. - Вы умный человек. Вы знаете, что решение может быть только одно.
Он подошел к буфету, нашел стакан и вылил в него содержимое бутылки. Затем, добавив немного бренди, он взболтал смесь и одобрительно улыбнулся.
- На этот раз, полагаю, пусть будет полная доза, - сказал он, поднося бокал к свету. - Я должен извиниться за свою неуклюжесть в прошлый раз за ужином. Я дал вам дозу, которая убила бы любого другого человека. Я не знал, что вы употребляете опиум. У меня были неверные данные.
- Все мы совершаем ошибки.
Мальпас улыбнулся.
- Я бы предпочел, чтобы вы умерли той ночью в присутствии вашего брата. С Майкрофтом порой бывает очень трудно. Ему нужно время от времени напоминать, что его жизнь ему не принадлежит. Я полагаю, вы знаете о его невесте? Да, конечно, знаете. Американская биржа подтвердила, что кто-то наводил справки о мистере Каммингсе. Не требовалось большого воображения, чтобы догадаться о личности этого человека. Что ж, это можно исправить. Найдем другую невесту. Но сначала я должен разобраться с вами.
Он поставил стакан на стол и подтолкнул его в мою сторону.
- Нет, - сказал я.
- Бросьте, мистер Холмс. Вы были бы не первым. Возможно, вы помните смерть младшего сына лорда Грэхема, совершенно беспутного малого, который был завсегдатаем некоего "клуба для джентльменов" с дурной репутацией. Я рассказал ему о ценности благородного самопожертвования. Это самый важный урок, который мы можем усвоить, не так ли? Жертва,на которую может пойти человек ради своей семьи или друзей, не имеет границ.
- Убирайтесь.
Мальпас не отрывал от меня взгляда, казалось, целую вечность, затем вздохнул и покачал головой.
- Это, конечно, ваше право. Однако, если, когда я уйду отсюда, вы не умрете, то далее я нанесу визит вашему брату. Я не оставлю ему выбора. А затем я посвящу себя тому чтобы уничтожить вас. Я сделаю так, что вас обвинят в смерти вашего брата, и тогда вы закончите свои дни униженным, опустившись ниже самого мерзкого существа в самой грязной лондонской лачуге. Вы умрете задолго до того, как окончит существование ваше тело. Итак, сэр, чего вы хотите? Хотите, чтобы я ушел?
- Вы не можете заставить меня сделать это.
- Допустим. Однако я взываю к вашему разуму. Потерять сейчас вашего брата было бы прискорбно. Его похищение иностранной державой или оказываемое на него давление были бы полной катастрофой. А теперь скажите мне, мистер Холмс, кому будет не хватать вас?
Он взял стакан и протянул его мне.
- Если это вас утешит, я позабочусь о том, чтобы не было вынесено вердикта о самоубийстве. Молодой человек с ограниченными перспективами и известными проблемами со здоровьем однажды вечером принимает слишком большую дозу настойки лауданума и умирает. Такое случается постоянно. Ваш брат будет горевать, а у вас будет приличный участок на деревенском кладбище, где вас будут оплакивать, думая о том, кем вы могли бы стать. Насколько это лучше позорной смерти? Выбор за вами.
По правде говоря, у меня не было выбора. В конце любого пути ждала смерть, либо быстрая, либо медленная и мучительная, если бы я верил, что Мальпас способен был обречь меня и на ту и на другую - а я в это верил. Я получил ответ на вопрос, волновавший меня в ночь того приема, и в какой-то степени я был удовлетворен тем, что оказался прав, решив, что виновником был Мальпас. Он добавил лауданум в мой бренди и «сыграл» притворное отвращение к его горькому вкусу, чтобы обмануть меня и заставить поверить, что все в порядке.
Однако я ошибался, думая, что это произошло по наущению Майкрофта. Я вспомнил выражение лица моего брата, когда он застал нас вместе. Это был страх, не из-за того, что я мог сказать Мальпасу, а из-за того, что Мальпас мог сделать со мной.
Я назвал Лестрейда дураком, но сам оказался еще большим глупцом. Врожденное предубеждение ослепило меня в отношении другого исхода событий. Я слишком поздно осознал, что был несправедлив к брату. Мне вспомнились слова Майлса о том, что Майкрофт потерял контроль над ситуацией. В этой игре его, не побоюсь этого слова, обставили. Как только Мальпас решил меня устранить, Майкрофт попытался сделать, что мог, подготовив меня, находящегося в полном неведении, к такому повороту событий, создав у меня определенный уровень иммунитета к препарату. А я с той поры уничтожал его труды, постепенно уменьшая свою зависимость.
Чего он не мог предвидеть, так это того, что Мальпас преподнесет мне нечто такое, от чего меня не спасут даже его приготовления. Полная бутылка лауданума - это верная смерть. Я мог отказаться и верил, что смогу оправдать себя. Но кто бы мне поверил?
Улики были бы изобличающими. Домовладелица могла бы засвидетельствовать, что я знал, что мой брат по доброте душевной к выздоравливающему брату приказал подмешать в мою еду настойку опия. Я сунул свой нос в дело его бракосочетания. Мальпас, без сомнения, смог бы представить любое количество свидетелей, которые поклялись бы, что наши отношения были натянутыми. Если у кого-то и был мотив убить Майкрофта Холмса, то , несомненно, у его своенравного младшего брата со странной профессией и отказом от благосклонной братской помощи. Если бы меня признали невменяемым преступником, то я не был бы повешен, а провел свои дни, гния в Бродмуре.
Я взвесил все возможности.
Не в силах унять легкую дрожь в руке, я взял стакан. Я в последний раз поколебался, а затем залпом выпил содержимое.
- Вы приняли мудрое решение, мистер Холмс, - одобрительно сказал Мальпас. - Ваша страна благодарна за жертву, которую вы принесли в этот день. Англия ждет, что каждый исполнит свой долг, как однажды сказал Нельсон. Что ж, сэр, вы свой долг исполнили, и я позабочусь о том, чтобы вы получили свою награду, если уж не в ином, то хотя бы в этом мире.
Я поверил ему. Мальпас был человеком слова.
- Теперь, я думаю, нам следует подготовиться к вашему уходу. Я аккуратный человек, мистер Холмс. Я взял на себя смелость составить ваше завещание. Вы все оставляете своему брату. Надеюсь, вас это удовлетворит.
Он достал документ из кармана и положил его на стол.
-Вам нужно только подписать.
Я не мог придраться к его подготовке. Он даже освидетельствовал это завещание и датировал его несколькими месяцами ранее.
Он протянул мне ручку. Я попытался взять ее, но не смог сжать ее пальцами. Он понимающе улыбнулся, поднял ее и вложил мне в руку. Я стоял, зная, что должен что-то сделать, но не был уверен, что именно. И снова вмешался Мальпас, опустив мою руку на документ и попросив меня поставить там свое имя. То, что получилось, было странными каракулями, которые совсем не походили на мою обычную подпись.
- Неважно, - сочувственно сказал Мальпас. - Ваши свидетели подтвердят плохое состояние вашего здоровья на момент составления завещания.
Удовлетворенный, он сложил документ и подошел к письменному столу, заваленному книгами и журналами, чтобы найти для него место. Я наблюдал, желая сделать что-нибудь, чтобы остановить его, но обнаружил, что согласованность между мыслью, словом и делом у меня странным образом отсутствует. Мне было трудно дышать, и пропала координация движений. Потянувшись к спинке стула, чтобы опереться, я промахнулся и не упал только потому, что ухватился за стол. Мальпас в мгновение ока оказался рядом со мной, обнял меня и поддержал.
- Осторожно, мистер Холмс, теперь нам пора уложить вас в постель.
Я попробовал заговорить. С моих губ сорвалось жалкое карканье. Меня, кроткого, как ягненок, подвели к кровати. Мальпас усадил меня на краешек и начал снимать с меня одежду.
- В халате было бы намного удобнее, - сказал он, снимая его с крючка на задней стороне двери. Я не мог сопротивляться, когда он просунул мои руки в рукава и завязал пояс вокруг моей талии. - А теперь пора спать. Вот правильно, ложитесь.
Он обошел вокруг меня, поправляя подушки, подтыкая одеяло, ставя пустую бутылочку из-под лауданума и стакан на тумбочку у моей кровати. Когда сцена была готова, он сел на кровать рядом со мной, а затем, протянув руку, начал убирать волосы с моих глаз и зачесывать их назад.
- Вы напоминаете мне моего сына Гарольда, - рассеянно сказал он. - Он был на год моложе вас, с такими же темными волосами и серыми глазами. Он всегда хотел быть солдатом, как его отец. Я никогда не был так горд, как в тот день, когда он поступил на военную службу. Он сражался с ашанти и с почестями вернулся домой. Затем, однажды, он увидел, как слепого человека ограбили из-за тех пенни, что лежали у него в жестянке. Когда он попытался остановить воров, они ударили его ножом и бросили там. Никто не пришел ему на помощь, мистер Холмс. Он умер в сточной канаве, в полном одиночестве. Я часто задаюсь вопросом, звал ли он меня и свою мать? А люди видели его и шли мимо?
Он смотрел на меня остекленевшим взглядом.
- Я не бессердечен. Ни один человек не должен умирать в одиночестве. Я останусь здесь с вами, пока вы не умрете, мистер Холмс. Не бойтесь. Говорят, расплата за грехи - смерть, но бог дарует нам вечную жизнь.
Он взял мою руку и ободряюще сжал ее. Я слабо попытался вырвать ее, но его хватка была сильнее. Когда он наблюдал за тем, как я силился дышать и тщетно боролся с непреодолимой усталостью, на его лице появилось выражение величайшей печали, и я понял, что он больше меня не видит.
- Тише, мой храбрый солдатик, - сказал он. - Скоро все закончится. Боли больше нет. Что это была за песня, которую пела твоя кормилица в Америке? "Баю-бай, не плачь, засыпай, мой малыш. Когда ты проснешься, у тебя будут все эти красивые лошадки". Да, мой драгоценный сын, все будет твоим. А теперь спи.
И когда он закрыл мне веки, я не смог сопротивляться.