Жар

Часть 1

Вставая из-за стола, я вдруг снова упал на свой стул и поморщился, ибо от этого и без того болевшая голова заболела еще сильнее.
Я опустил взмокший лоб на руки, ожидая, когда комната перестанет вращаться вокруг меня.
Вздохнув, я понял, что мне придется сказать Холмсу, что я не смогу поехать с ним в Сассекс для его последнего расследования. Даже если оно и будет небогато на события и не особенно опасно (такое редко бывает у Шерлока Холмса), я не смогу остаться в вертикальном положении даже на то время, что потребуется, чтобы спустится вниз на семнадцать ступенек дабы сесть в кэб, не говоря уже о том, чтобы ехать в Сассекс и помогать в расследовании.
Холмс будет недоволен, в этом я был уверен. Он планировал, что эта поездка продлится три дня, и вот теперь этот ужасный вирус все погубил, по крайней мере, то, что касается моего участия в деле.
В то время как мой аномально медленный мозг пытался придумать способ, как сообщить эти новости, не поранив чувств своего друга, дверь в гостиную распахнулась и он ворвался в нее собственной персоной.
- Послушайте, Уотсон, - сказал Холмс своим глубоким голосом, в котором теперь чувствовалась лихорадочная энергия, - мы должны поспешить, если хотим успеть на вечерний поезд! Вот тут все детали этого дела, - он бросил на диван папку с документами, - и, несомненно, у нас будет вся необходимая информация по делу. Ну, пойдемте, дорогой друг! До отхода поезда осталось ровно двадцать три минуты и двенадцать секунд, судя по нашим часам на каминной полке. Учитывая расстояние и скорость кэба, мы как раз успеем туда добраться. Господи, да вы даже не принесли сюда ваш чемодан?
Холмс шагнул в спальню, чтобы взять свой собственный багаж.
- Знаете, Холмс, - немного раздраженно сказал я, когда он зачем-то втащил в гостиную свой тяжелый саквояж (при соприкосновении с полом саквояж издал громкий звук, и я поморщился от боли) – если б вы вернулись пораньше, мы могли бы успеть на более ранний поезд или уж, по крайней мере, не бежать, чтобы успеть на этот.
- Уотсон, мне нужно было встретиться с клиентом, чтобы узнать некоторые подробности, - спокойно ответил Холмс, находясь в слишком приятном расположении духа, чтобы реагировать на мое раздражение.
Я вздохнул, будучи слишком обессиленным, чтобы отвечать, и закрыл глаза рукой. То, что она начала дрожать, вызвало у меня новый приступ раздражения.
Когда Холмс вновь вошел в комнату, я этого не видел, но зато услышал, как он воскликнул:
- Уотсон! Вы еще даже не одеты!
- Холмс, я…
- Я же сказал вам, к какому времени мы должны быть готовы!
- Холмс, я не…
-Почему, черт возьми, вы еще сидите за своим столом? У нас нет времени, чтобы задерживаться!
- Холмс, я не еду! – вскричал я и, шатаясь, привстал со стула, чтобы прервать его тираду.
Но такое стремительное движение, видимо, было не самой лучшей моей идеей, так как мне пришлось схватиться за стол из-за внезапного головокружения; я почувствовал, как мои колени внезапно подогнулись, и, когда серый туман, наконец, рассеялся, я уже сидел в кресле у камина и изумленно смотрел на взволнованные серые глаза, глядевшие на меня сверху вниз.
- Уотсон! Ради бога, ответьте мне!
- Холмс, - простонал я, закрывая глаза от боли, - пожалуйста, перестаньте кричать. У меня в голове и так стучит, и без вашей помощи.
Он вздохнул, и его напрягшиеся худые плечи слегка расслабились. Когда Холмс снова заговорил, его голос был таким же холодным и монотонным, как обычно.
- Боже мой, Уотсон… Я чувствую, как от вас так и пышет жаром. Почему вы не сказали мне, что не здоровы?
- Может, я бы и сказал, если бы вы дали мне вставить хоть слово, - сказал я полушутя -полусерьезно, недовольный тем, что мой голос начал хрипеть.
Холмс нахмурился.
- Простите меня, старина. Если б я знал…
- Я вас прощаю, друг мой, - я слабо улыбнулся.
- Какой ваш диагноз, доктор?
Одним быстрым движением он сорвал со спинки дивана плед и набросил его на меня.
-Я уверен, что это вирус, который я лечу уже неделю, - ответил я, со вздохом потирая глаза, от разговора голова заболела еще сильнее. – Я знал, что, в конце концов, я им заражусь. Я думал, что если буду принимать лекарства, то смогу сопровождать вас в Сассекс, но чувствую, что это невозможно. Мне очень жаль, старина, - искренне добавил я, повернув голову, чтобы встретиться взглядом с Холмсом.
Мне, в самом деле, было жаль, ибо я знал, что если я не буду сопровождать его, Холмс будет вынужден ехать один. Шерлок Холмс терпеть не мог быть вдали от своего привычного окружения, своих книг и химикалий. И я всегда был готов сопровождать его, когда он отправлялся за границу, так как знал, что мое присутствие хоть немного ободрит его, до тех пор, пока он не вернется на Бейкер-стрит.
Мой друг глубоко вздохнул.
- Да, это совсем не кстати, - мрачно согласился он, затем слегка улыбнулся. – Однако, если иначе нельзя, то я справлюсь. Какая у вас температура, Уотсон? Должен сказать, что у вас воспаленный вид.
- Я не уверен,- признался я, неловко ерзая на месте, так как снова почувствовал головокружение.
Когда я не смог сдержать стон, Холмс нахмурил брови. Неожиданно он коснулся моего лба кончиками своих холодных пальцев, и у него вырвался возглас.
- Уотсон, вы совсем больны.
- Поразительная… дедукция, Холмс, - пробормотал я слабым голосом, на полуслове почувствовав сильный озноб. Я даже не заметил, что Холмс пошел за моим медицинским чемоданчиком, пока он не всунул градусник мне под язык.
- 102, Уотсон, - мрачно пробормотал он, - может быть, я и не врач, но думаю, что это совсем не добрый знак.
- Опасности нет, Холмс, - пролепетал я, - по крайней мере, пока температура не достигнет 105 градусов.
В этот момент каминные часы возвестили о наступлении нового часа.
Я тревожно вздрогнул.
- Холмс, вы должны спешить или опоздаете на поезд! – едва только я сказал это и меня сотряс приступ болезненного кашля, напугав даже меня самого.
-Тихо-тихо, Уотсон, - успокаивающим тоном забормотал Холмс, нажимая мне на плечи и заставляя откинуться на подушки кресла. – Вы уверены, что вы один справитесь со всем этим? Ведь миссис Хадсон уехала к родственникам…
- Все будет в порядке, Холмс, - ответил я. По правде говоря, мне очень бы не хотелось остаться одному на два или три дня, пока продлится моя болезнь, но я никоим образом не стал бы просить его остаться. И в первую очередь, это было ради него же самого: Холмс явно будет очень опечален, если ему придется отказаться от расследования, чтобы остаться с больным. Однако, это было и ради меня самого, так как такое разочарование, наверняка, вызовет у моего друга депрессию, а я не в том состоянии, чтобы бороться с его черными приступами тоски.
- Вы уверены? – снова спросил он, видимо сомневаясь, и поднялся на ноги.
Я кивнул в знак согласия, но тут же пожалел об этом, когда почувствовал сильный гул в голове.
- Езжайте, старина. Займитесь этой головоломкой. Через несколько дней я поправлюсь.
Холмс глубоко вздохнул и его голос вновь стал оживленным.
- Что ж, очень хорошо. До свидания, мой дорогой друг, увидимся через два с половиной дня, если я все верно рассчитал. Надеюсь, что к тому времени, мой дорогой Уотсон, вы снова станете сами собой.
- Уверен, что так и будет, Холмс, - ответил я, с трудом проговорив эти слова.
Он поднял свой саквояж, и через минуту я услышал, как он подзывает на улице кэб.
Я устало откинулся назад, закутавшись в плед, и попытался отдохнуть, невзирая на боль во всем теле.

Часть 2

Уже третий раз в течение часа я резко пробудился от мирного сна, и от расстройства и болезни жалостно всхлипнул, чего никогда не позволил бы себе, если б это могла услышать хоть одна живая душа.
Прошел всего час, и я ничего так не желал, как глубоко заснуть и проснуться свежим и здоровым. Однако, как бы мне этого не хотелось, сон бежал от меня. Меня охватывал то жар, то холод, и я отбрасывал на минуту плед, напрасно пытаясь охладиться, и тут же, дрожа, снова набрасывал его на себя. И руки, и ноги болели почти так же сильно, как и моя голова, поэтому я не хотел делать лишних движений и не желал менять своего неудобного положения на диване, хотя предпочел бы оказаться на мягком матрасе, у себя в комнате. Холодное полотенце, которое я положил на свой пылающий лоб, давно уже высохло, и я чувствовал, что балансирую на грани между реальностью и бредом, порожденным моей лихорадкой. В довершение ко всему судорожный, хриплый болезненный кашель почти не давал мне свободно вздохнуть.
Однако, несмотря на все вышеперечисленные симптомы, больше всего меня угнетал тот факт, что я не смог сопровождать Холмса в его очередном расследовании. Я ничего так не хотел, как помогать ему в деле с пропавшей невестой, и я уверен, что был огорчен так же, как и он, а может быть, даже больше. Ну что за день, это же надо было подхватить от пациента этот ужасный вирус!
И, лежа в полутемной гостиной (все лампы были слишком далеко, чтобы я мог до них дотянуться), я уже почти жалел, что отверг предложение Холмса остаться. Если все другие дни моей болезни будут такими же, как этот последний час – а я думаю, что это будет именно так – то думаю, что к моменту возвращения Холмса, я буду в более мрачном настроении, чем он во время своих приступов темного уныния.
Когда я все обдумывал и вновь пытался заставить свое утомленное тело погрузиться в сон, в котором оно так отчаянно нуждалось, снизу до меня донесся еле слышный звук закрывшейся входной двери. Это полностью вернуло меня в состояние бодрствования.
Лестница заскрипела под чьими-то шагами.
У меня перехватило дыхание. Ключи от дома были только у трех человек: у миссис Хадсон, Холмса и меня. Первые двое уехали больше часа назад , значит оставалось только одно: взломщик. Я потерял уже счет, сколько раз за годы нашей работы мы с Холмсом сталкивались с подобными пришельцами. Более, чем в половине таких случаев они в панике бегут в тот момент, когда понимают, что их обнаружили, и мы просто зовем Лестрейда, чтобы он произвел арест. В других случаях, если до этого доходит, нам, двоим, удается одержать над ними верх или даже мне, одному, если Холмса нет дома. Между нами, нам удавалось справиться и с семью злоумышленниками за раз. Я не мог бы это сделать один; как же я смогу одолеть даже одного человека, если сам еле держусь на ногах?
Когда шаги затихли у двери в гостиную, мной овладела паника. Дверная ручка повернулась, и дверь бесшумно приоткрыли.
В тусклом свете мне не сразу удалось узнать знакомый худощавый силуэт.
- Холмс? – прохрипел я, поневоле несколько расслабившись от облегчения.
- Извините, Уотсон, - спокойно сказал он, беззвучно закрывая за собой дверь. – Я не хотел разбудить вас.
- Вы меня не разбудили, Холмс, - ответил я, ошеломленный его неожиданным возвращением. – Но, - я снова закашлялся, - что вы до сих пор здесь делаете? Мне казалось, что вы уехали больше часа назад.
- Да, дорогой друг, - ответил он, подходя к моему дивану. – В первую очередь я поехал на рынок. У меня ушло гораздо больше времени, чем я предполагал, чтобы купить все нужные ингредиенты для того супа, который заставляла меня есть миссис Хадсон, когда месяц назад я простудился.
Я усмехнулся, вспомнив это. Я никогда не забуду выражение бледного лица Холмса, когда миссис Хадсон чуть ли не с ложки кормила его своим особым супом, и выражение ее лица, когда он сперва отказался есть – даже Холмс не решился спорить с ней дважды.
- Затем я проконсультировался с доктором Арнструзером, и он любезно проинструктировал меня, что мне следует делать, чтобы как можно скорее прогнать ваш недуг, - и, подтверждая свои слова, он показал бутылку с темной жидкостью.
- Но… Холмс… - я снова закашлялся.
- Мой дорогой Уотсон, - сказал он довольно властным тоном, подняв руку в знак того, чтоб я замолчал. – Я был бы весьма вам обязан, если бы вы не пытались говорить, пока не будете в состоянии произнести хотя бы одно предложение. Уж будьте так любезны!
Я слабо улыбнулся, приятно удивленный тем, что он взял в свои руки власть в этой ситуации, несмотря на то, что врачом здесь был я.
Холмс резко кивнул, видимо, довольный сам собой и скрылся в своей комнате, но быстро вернулся с влажным полотенцем в руках.
- Благодарю вас, - только и прошептал я, как всегда, подчиняясь его командам. – Вам не надо было оставаться.
Я знал, что он уже думал об этом, но, тем не менее, чувствовал, что будет только честно сказать это.
Холмс легко понял мои еле слышные слова, и теплая, искренняя, столь редкая улыбка осветила его лицо, в его серых глазах читалось редкое проявление привязанности. Огонь отбрасывал красивый золотистый отблеск на половину его, обычно совсем бледного, лица; правая же половина лица составляла полный контраст этой, пребывая в холодном сумраке ночи. Мой ум бодрствовал лишь наполовину, но я подумал, что два этих разных образа, кажется, вполне ему соответствовали – одна его часть – темная и мрачная, замкнутая и рациональная, холодная и безразличная ко всему, как камень; однако, была и другая часть, которую можно было видеть гораздо реже , но она была столь же сильна, как и первая. В этот момент, в моем помутневшем разуме я не мог найти подходящие слова, чтобы описать эту половину его души. Я лишь мог считать, что мне повезло, что я время от времени мог видеть эту более искреннюю часть Шерлока Холмса, которая так сильно контрастировала с его внешним фасадом.
- Мой дорогой Уотсон, - спокойно и откровенно сказал Холмс, - как мог я поступить иначе?
- Ваше дело…
- Это не важно, Уотсон.
Даже сейчас, с моим помутненным сознанием, эти слова, произнесенные моим другом, неистово преданным своей работе, были ошеломляющими; восхитительного открытия того, что стояло за этими словами ,было достаточно, чтобы безо всякого успокоительного погрузить мой запутавшийся больной разум в сон.
Мои глаза, наконец, мирно закрылись, а на губах появилась довольная улыбка. Плед, сбитый моими ногами во время моих тщетных попыток задремать, был расправлен, и его снова натянули мне на плечи; а минутой позже откуда-то появилась подушка и подложена мне под голову.
Последнее, что я помню перед тем, как Морфей, наконец, распахнул мне свои объятия, это рука моего друга, которой он коснулся моего плеча, и его непривычно мягкий голос, говоривший, что все хорошо и мне надо спокойно отдыхать.

Часть 3

Тремя днями позже я проснулся в своей постели и почувствовал, что жар, наконец, спал. Еще приятнее было узнать, что мой друг Шерлок Холмс сидел в старом кресле у моей кровати; его колени были прижаты к груди, а голова покоилась на спинке кресла.
Я встал, чтобы накрыть его одним из своих одеял, так как, очевидно, он замерз, и при этом я не мог удержаться от улыбки.
Болезнь была явлением временным, но я не скоро забуду, как мой друг спокойно отдыхал рядом со мной вместо того, чтобы погрузиться в интригующее и увлекательное расследование.
И в тот момент, казалось бы, довольно обычный – среди многих других за годы нашей дружбы – сама реальность дала мне понять, что в Шерлоке Холмсе было гораздо больше того, что он показывал своими словами и поступками. Что-то в глубине, может быть, так глубоко, что великий логический ум Холмса упускал это из виду, но оно действительно там было.
Как лихорадка, когда она вспыхивает, разрастается и овладевает всем его существом, подчиняя даже его мозг; она заставила его пренебречь той частью его натуры, которой в первую очередь подчинялись он сам и все его желания. Когда эта «лихорадка» овладела Холмсом, то симптомами были не озноб и кашель, а доброта и самоотверженность, которые заставили его остаться на Бейкер-стрит и заботиться о друге.
С той поры мне приходилось быть свидетелем и подобных случаев, и других, гораздо более очевидных, и , тем не менее, этот я отношу к одному из самых памятных.
И вот в тот момент, когда я стоял тем ранним утром, глядя на моего, явно, совершенно обессиленного друга, я вдруг осознал, что вместе мы будем непоколебимы.
Если бы Холмс узнал мои искренние сердечные мысли в тот день, то наверняка бы стал посмеиваться и называть меня «безнадежным романтиком». Я не сомневаюсь, что он был бы прав в своих прогнозах.
Это было лишь несколько месяцев спустя после нашего переселения на Бейкер-стрит, однако подобные мои представления не изменились; прошло немало времени с тех пор, как я верил во что-нибудь так твердо. Я понимаю, это кажется почти абсурдным, что у меня столь большие ожидания относительно нашей дружбы, ведь так мало времени прошло со времени нашего знакомства, да еще если учитывать , как молодой мистер Шерлок Холмс избегает любого общения и предпочитает одиночество.
Однако, я сижу сейчас здесь в этот туманный понедельник, смотрю, как он дремлет под одеялом в другом, но тоже знакомом кресле, и знаю, что несомненно я был прав . Ведь даже расстояние между моим лондонским домом и неким простым коттеджем в пяти милях от Истборна не смогло ослабить эту связь между нами, что продолжается все эти годы.
Более того, как я понял много лет назад, та жизнь, которую мы бессознательно выбрали и стали коллегами и компаньонами, доказала, что один из нас будет всегда защищать другого от всех врагов, какие только не появятся, не важно насколько грозными они будут. И та сила, которая вынудила его остаться со мной в тот день, точно также действует и на меня, и по этой причине я увеличу свой уик-энд еще на один день и буду заботиться о заболевшем друге.
В конце концов, я знаю лучше, чем кто-либо другой, что переносить болезнь гораздо легче, когда знаешь, что ты не один, и что твой друг готов забыть о своих нуждах и остаться рядом с тобой.