Картина Василия Поленова "Бабушкин сад" 1878 год

Старинный дом и столь же старый сад
Свидетели угаснувшего пира.
В колонном портике хранит фасад
Фривольный росчерк русского ампира.

Цветник зарос, но сладкий аромат
Чуть источают вянущие розы,
И, словно в воздух вплавившись, висят,
Отсвечивая бирюзой, стрекозы...

Александр Верба

Еще две главы - где пересказом, где непосредственно отрывки из книги. Пересказ только, чтоб не было совсем уж нудно и похоже на школьное сочинение. А текст мне часто его напоминает: Все бело кругом. Замерзли реки и пруды. и т.д))
Ну, и конечно, текст выглядит малость по-детски. По мере возможности стараюсь его приукрасить, но чтоб достичь совершенства все пришлось бы просто переписывать и это был бы уже не совсем перевод)
Вообще зима тут нагрянула как-то без всякого перехода и мне даже как-то трудно было связать с Англией снежные заносы, но поглядела на кое-какие фото и приложу сюда для атмосферности виды зимнего Северного Йоркшира.

Следующие главы - их осталось не так много - уже очень большие и последуют после небольшого перерыва.

Глава 25
Поиски

Шерлок выбежал из кабинета отца, распахнул массивную дверь главного входа и побежал вокруг дома. Вайолет вырвалась из цепких рук Мориарти и, подбежав к лошади, вскочила в седло. Сэнди заливалась лаем, мечась между Вайолет и Мориарти. Профессор отбивался от собаки ногами, пытаясь бежать следом за Вайолет. Шерлок бросился на профессора сзади , и резко повернув его к себе левой рукой, нанес ему удар правой. Никогда еще он не был так рад своим боксерским навыкам. Но его удару придали силы не только многочисленные тренировки, но и давно накопившееся чувство обиды и к тому же, еще и негодование и гнев от того, что он только что увидел. Мориарти был совершенно не готов к этому и рухнул на землю.
В эту минуту откуда-то появился Шерринфорд. Он увидел лежащего на земле Мориарти, прижимавшего руку к лицу, и бегущего прочь Шерлока.
- Что опять стряслось? – воскликнул Шерринфорд, приближаясь и помогая профессору подняться. Но Шерлок не ответил, устремившись следом за Вайолет. Он видел, как Маффин понеслась по проселочной дороге, и знал, что у нет никакого шанса догнать ее на своих двоих.
- Вайолет! – крикнул он, но ответа не последовало. Он побежал к конюшне и свистнул.
Он часто подзывал так Гейл, когда они были где-нибудь среди пустоши, но из конюшни он еще ни разу не вызывал ее таким образом. И все же она откликнулась на зов. Раздался треск, когда она вырвалась из стойла, едва не сбив с ног мальчишек, работавших на конюшне. Шерлок вскочил ей на спину, и, зарывшись пальцами в ее гриву, направил ее вслед за ускакавшей лошадью. Чувствуя, как торопится ее всадник, Гейл понеслась вперед.
Возвращавшиеся с полей работники и пастухи, гнавшие стада, теснились к краю дороги, когда мимо них прогремели копыта первой лошади. А когда за ней последовала вторая, они уже просто стояли, укоризненно качая головой.
Когда расстояние между ними стало медленно сокращаться, Шерлок вновь окликнул Вайолет, но она не обернулась и, похоже, не обратила внимания на его крик. Когда они миновали самые отдаленные коттеджи, Шерлоку пришла в голову мысль пересечь луг и перехватить Вайолет у дороги, ведущей к ферме Рашдейлов. Но она не стала сворачивать к ферме. Вместо этого она направилась прямо к пустоши.
Когда лошадь Шерлока поехала по дороге, лежавшей средь пустоши, он вновь стал звать Вайолет. И тут он почувствовал, что его будто бы ужалила в щеку ледяная оса. Потом еще одна и еще. Он не смотрел на небо и не видел, как влажные капли из тучевых облаков полетели вниз, превратившись в полете в крошечные льдинки, но почувствовал, когда они, словно иглы, вонзились ему в щеки. Вайолет все также скакала вперед с неистовой скоростью. Он вновь крикнул, но порыв ветра заглушил его крик. Вскоре все вокруг заполнили летящие ледяные хлопья. Одни таяли у него на щеках, другие оседали на волосах и одежде. Снег пошел сильнее, и за ним с трудом можно было что-то увидеть. Шерлок лишь едва-едва где-то далеко впереди различал скачущую Маффин. Он умолял Гейл ехать быстрее, и то терял из виду Вайолет и ее лошадь, то видел их вновь. Но Гейл стала замедлять свой темп, когда почва стала скользкой от льда и снега. Но Шерлок все так же гнал ее вперед, даже когда Вайолет совершенно скрылась из вида.



Он больше не видел ни ее, ни ее лошади. Вокруг него был лишь один белый снег. Пустошь и небо слились в единое целое . Внезапно Гейл остановилась , в ответ на все призывы Шерлока она трясла головой и громко фыркала. Лошадь встала, как вкопанная. Шерлок выкрикнул имя Вайолет, но ответом ему было лишь громкое завывание ветра. Он потерял ее. И вздрогнул, когда ветер стал насквозь продувать его пальто. До этого он совсем не замечал холода.
Шерлок спешился и смахнул снег с волос и пальто. Он прислонился к теплому лошадиному боку, чтобы согреться. Он не знал, где находится. Даже следы от лошадиных копыт тут же заметал снег. Шерлок содрогнулся от холода и чихнул, он знал, что должен найти какое-то убежище. Он еще раз позвал Вайолет, а потом, положив руку на холку Гейл, повернул ее туда, откуда они приехали. Она шла медленно и неохотно, и Шерлок старался держаться как можно ближе к ней. Напрасно он искал на земле хоть каких-то следов, вся земля была покрыта белоснежным покровом. Шерлок был бы рад солнечному свету, пробивавшемуся сквозь эту метель, пусть и самому слабому. Но он был слишком тусклый и с каждой минутой становился все слабее и слабее. Они брели, натыкаясь на камни и кустарник, не имея понятия, где они находятся.
Внезапно земля ушла из-под ног Шерлока, и он соскользнул вниз по ледяному склону. Охнув, он пытался за что-то ухватиться, но вокруг никого и ничего не было. Тогда он скатился вниз, оказавшись в воде, среди льда и камней. Шерлок лежал там какое-то время, оглушенный своим падением, затем поднялся и вздрогнул от холода. Он оказался на дне глубокого оврага, и насквозь промок и замерз прежде, чем смог выбраться оттуда. Испугавшись, его лошадь убежала.
Было уже совсем темно, и, шатаясь, Шерлок с трудом доковылял до той самой каменной пещеры. Отодвинув камень, закрывавший вход, он без сил свалился на лежавший там матрас.

Глава 26
Розыски Шерринфорда

Еще до рассвета Шерринфорд был уже на ногах . Постель Шерлока была не тронута. За минувшую ночь никто его не видел и ничего не слышал о нем. Шерринфорд тепло оделся. Снег идти перестал, но было очень холодно. И он понятия не имел, когда вернется назад.
- Что ты хочешь делать? – спросила его Аманда.
- Собираюсь разыскать своего брата, - ответил он. – Вернусь, как только смогу.
- Да пребудет с тобой Господь, - сказала она и поцеловала его.



Как только Шерринфорд вышел из дома, его тут же со всех сторон охватил ветер. Он плотнее закутался в шарф. И начал с расспросов на конюшне. Никто там не видел ни Шерлока, ни его лошадь с тех пор, как он уехал накануне.
- И лошадь еще не вернулась, - сказал один из работников. – Мы все еще чиним ее стойло.
- Спросите Бена, - предложил один из мальчишек. – Он говорит, что как раз гнал стадо с холмов, когда мимо него, точно смерч, пронеслись ваш брат и девушка с фермы.
Пока ему седлали коня, Шерринфорд разыскал пастуха Бена.
- Сперва мимо проскакала дочь фермера Рашдейла, да так словно ее преследовал сам дьявол, и я уже подумал, что теперь можно спокойно продолжать путь, как вдруг ваш брат пронесся следом за ней, едва не растоптав моих овец.




- Вы видели, в каком направлении они поехали?
- Да, и я счел их обоих сумасшедшими, раз они направились к пустоши, когда вот-вот должен был начаться снегопад.
- Они оба поехали к пустоши?
- Вот именно.
Шерринфорд сел на коня и поехал на восток; он несколько минут колебался на пересечении дорог, пока его лошадь не повернула к ферме Рашдейлов. Ферма не стала выглядеть лучше из-за покрывавшего все белого убранства, и снег лишь окончательно приглушил те немногие звуки, что изредка раздавались здесь. Единственным звуком, который слышал здесь сейчас Шерринфорд, было свистящее в ушах завывание метели. Въехав во двор, он не увидел никаких следов. Но если б они и были, их давно бы занесло снегом.
- Эй! – крикнул он, но ответа не последовало.
Ферма казалась совершенно покинутой. Не такая ли картина предстала и взору принца, когда он вошел в замок Спящей Красавицы? – подумал Шерринфорд. Но спящим он нашел не красавицу, и потребовалось нечто посущественнее, нежели поцелуй, чтоб пробудить от сна человека, которого он обнаружил.
На кресле возле камина растянулся Годфри Рашдейл. Он громко храпел, и запах, исходивший от него , дал понять Шерринфорду, что этот человек уже давно не принимал ванну. Он потряс его и назвал по имени, но Рашдейл лишь едва пошевелился, отмахнувшись от него, как от мухи и что-то негромко забормотал. Несмотря на все свои усилия, Шерринфорд не смог от него ничего добиться и решил обойти дом. Он не нашел там ни Шерлока, ни Вайолет, ни хоть какого-то признака того, что здесь кто-то был со вчерашнего дня.
Шерринфорд вышел из дома и осмотрел амбар и другие небольшие строения, где также никого не обнаружил. Он вновь вскочил в седло и уехал.


Поглядев на дома соседних фермеров и дорогу, ведущую на пустошь и немного поразмыслив, Шерринфорд двинулся к пустоши, она растилалась позади фермы, как большое белое облако, опустившееся ночью на землю. Он знал, что должен ехать туда.
На перекрестке дорог Шерринфорда внезапно догнала Сэнди, собака Шерлока. Чтоб она не мерзла , он подхватил ее , посадив перед собой на седло, и поехал дальше.
Мальчишкой Шерринфорду приходилось слышать легенды о людях, пропавших на пустоши во время пурги, вроде той, что была накануне. Там говорилось, что души этих несчастных все еще бродят по пустоши и их отчаянные крики можно услышать среди громких завываний суровых зимних ветров, которые насквозь пробирали его в эту минуту. Шерринфорд решительно отбросил подобные мысли. Но тут ветер подул с новой силой, и Сэнди внезапно насторожилась. Она вдруг залаяла и соскочила с коня. Собака бросилась через пустошь и вновь залаяла, оказавшись перед большими сугробами. И тут ей в ответ раздалось лошадиное ржание. Шерринфорд бросился за Сэнди и среди кустарника перед оврагом обнаружил стоящую там лошадь Шерлока. Но Сэнди остановилась лишь на минуту и бросилась дальше вдоль кромки оврага. Ну, конечно, подумал Шерринфорд, - ведь совсем неподалеку отсюда находится пещера. Он едва не забыл о ней. Он быстро спешился и вдохновленный новой надеждой бросился следом за собакой.
Оказавшись возле пещеры и войдя в нее, он обнаружил там лежащего на импровизированном ложе Шерлока. Ему с трудом удалось привести его в чувство.
- Вайолет? – прошептал Шерлок. – Где Вайолет?
Шерринфорд закутал его в одеяло.
- Я не знаю, Шерлок, - ответил он, и, сняв с себя пальто, набросил его на брата, которого начал бить озноб. Шерлок схватил его за рукав.
- Найди ее, - проговорил он, - обещай…
- Да, Шерлок, я обещаю. А теперь…
Но тут Шерлок лишился чувств.
- Но сперва мне нужно доставить тебя домой, - громко произнес Шерринфорд.
И хорошенько прикрепив безвольное тело брата к седлу Гейл он довез его до поместья.
И тут же попросил дворецкого послать кого-нибудь в деревню за доктором Томпкинсом.
После того, как заботы о Шерлоке взяли на себя его мать и Аманда, а после и пришедший доктор, Шерринфорд вновь собрался уходить, сказав жене, что обещал Шерлоку разыскать Вайолет.
Когда он выходил из дома, возле главного входа стоял профессор Мориарти. Его вещи были погружены в повозку, на которой он должен был доехать до железнодорожной станции в Тирске. Сквайр отказал ему от места накануне вечером, после того, как закончилось его столкновение с Шерлоком, и Шерринфорд помог ему подняться на ноги.
- Я не потерплю такого отношения к женщинам любого сословия, - сказал сквайр профессору Мориарти. Шерринфорд не знал, что видел его отец, но он был уверен, что именно из-за этого Вайолет, а за ней и Шерлок, не разбирая дороги, бросились навстречу пурге.
- Вам лучше уехать до того, как я вернусь, в противном случае я могу забыть о том, что я цивилизованный человек, - сказал Шерринфорд Мориарти, берясь за дверную ручку.
Он открыл дверь, повернувшись спиной к профессору, лицо которого после удара, что нанес ему накануне Шерлок, распухло и приобрело синюшный оттенок.
- А если мой брат умрет, то молитесь о том, чтоб наши пути никогда больше не пересекались, - добавил Шерринфорд, закрывая за собой дверь.
Он собрал группу из нескольких мужчин, и они отправились на пустошь. Разделившись на пары, они разбрелись по всей местности. Они тщательно обыскивали открытые каменистые участки и замерзшие болота и ручьи. Кто-то шел, а кто-то ехал верхом. Некоторые из них получили обморожения и до крови разодрали лица, пробираясь сквозь кустарник, а один человек, растянул руку при падении. Но они ничего не нашли.



Казалось, что огромная замерзшая равнина насмехалась над ними, скрывая свои секреты. Все, что им удалось найти под снегом, это лишь камни да кусты, которые будто специально встречались на их пути, чтобы стать помехой для их поисков. Суровые порывы ветра обжигали их замерзшие пальцы и бросали в лицо целые пригоршни снега. И все же они продолжали поиски.
Но им не удалось найти ни единого следа Вайолет или ее лошади, ни единого признака того, что на этой снежной равнине вообще кто-то побывал за последнюю тысячу лет. На снегу, сметаемом сильным ветром, оставалось не более следов, чем на песке в пустыне после песчаной бури. Мгновенно исчезали даже и их собственные следы. И домой эти следопыты смогли добраться лишь благодаря тому, что хорошо знали эти зловещие места и пытались определить свой путь по солнцу, которое того гляди обещало выглянуть из-за кучевых облаков, но так и не показывалось.
С течением дня надежда, придававшая сил Шерринфорду, начала таять и постепенно совсем померкла, и в нем стал расти страх, поселившийся в нем, когда он выходил из комнаты Шерлока. Он вышел оттуда, чтоб выполнить свое обещание. Не потратил ли он впустую все то время, пока его брат был на грани между жизнью и смертью? Но даже если Шерлок и умирал, то чем он мог помочь ему? Нет, он дал ему обещание, и пока остается хоть какая-то надежда, должен приложить все силы, чтобы выполнить его. Но суровые йорширские ветра убили в нем надежду и, наконец, Шерринфорд и те, кого он позвал на помощь, вернулись с пустоши замерзшие, усталые и удрученные своей неудачей.

В 40-х и начале 50-х годов книги про Холмса выходили вот с такими замечательными обложками.

Из коллекции Билла Сайнса

Вчера к вечеру был необыкновенный прилив сил. Правда, наверное, что-то подобное ощущаю уже последние несколько дней. Но вчера было конкретное ощущение как будто произошло что-то очень хорошее и я прямо таки летаю. И какое-то прекрасное ощущение влюбленности Для которого важна только сама любовь, которая тебя окрыляет.


Довольно поздно вышла вечером в магазин, а от меня до него остановок пять. Постояла на одной остановке возле дома, постояла на другой, потом поняла, что автобус придет в лучшем случае минут через двадцать - такие интервалы раньше были только ночью. И недолго думая, рванула туда пешком, а надо сказать, что ноги вообще никуда не годятся, и до метро я пешком тащусь только в крайнем случае, а ведь это гораздо ближе. А тут забыла я и про ноги, и про все остальное, весьма себе бодро прошагала эти неслабые четыре остановки.
И дальше все было замечательно - все мне удавалось, продавцы улыбались, и на обратной дороге автобус, идущий до дома, подошел, как только вышла из магазина. И до самой ночи почти ни капельки не чувствовала усталости.

Ну, и чего там говорить, очень довольна, что "Трещина в линзе" идет к завершению. На самом деле, все остальное там я бы просто пересказала близко к тексту, но посмотрю, как пойдет. И в первую очередь покончу там с самыми волнующими моментами на тот случай, если кто следит за развитием событий, а потом уже пойду дальше в порядке общей очередности.

Теперь , значит, вчера я приобрела опыт общения с Админом. Просто вроде народ там бунтовал, все кричали, переходя на личности, удалялись комменты. Ну, и вот не вынесла душа поэта, думаю, может, если попробовать по-человечески поговорить, то хоть как-то поймет человек, что все может быть гораздо проще и позитивнее, если начать диалог, а не стоять по обе стороны баррикад. Вот точно я вчера все видела в розовом свете). Короче, написала я свою простыню и стала гадать, удалит он ее или нет. И вот к чему я не была готова, так это к диалогу с Комманданте. Он же в основном всех игнорил. А мне вот решил ответить. Ну, правда, диалог, может, был не слишком конструктивный. Потому как после некоторых препирательств мне было сказано, что комменты "о нытье" будут удаляться, и писать можно только жалобы на проблемы. После чего я внезапно оказалась в гуще событий, и тут уже была удалена и часть моих комментов. Но там вообще вчера на спирите была настоящая битва и я практически попала под обстрел И на этом спирит был закрыт.

Теперь сегодня) Заглянув в статистику, обнаружила среди "определившихся" пользователей название своего дневника. Я и раньше предполагала, что там считают всех: и гостей и хозяев, а я подозреваю, что хожу по своему дневнику гораздо больше, чем все мои гости, вместе взятые. Только вот до меня не сразу дошло, что до сих пор-то моего имени там вроде не было. А следующая логическая мысль была, что у меня больше нет шапки-невидимки; не то , что бы она мне сейчас была нужна, по мне так большого толка от нее уже нет. И соответственно у меня кончился срок того самого тарифа. Заглянула в настройки -точно! Ни один тариф не подключен, и списаны 10 еп за переезд дайри - то есть вот за это счастье мы еще 10 еп заплатили.
Ну, и я уже как-то разошлась и написала в спирит, чтоб вернули опцию "не включать в статистику владельца дневника". Характерно, что мне сразу ответили. Че понятия не имеет о такой функции и сначала предложил мне за нее заплатить. То есть, что это такое он не знает, но вы сначала заплатите. Потом обещал разобраться. Надеюсь, что при этом они не доломают статистику окончательно.
Ну, и настроение у меня очень какое-то дон-кихотское, это даже трудно объяснить на словах и в качестве иллюстрации приложу вот эту песню Боярского. очень люблю его здесь, он настоящий романтик в лучшем смысле этого слова, и видно, какой огонь в нем горит от этой песни. И мне это ужасно близко.

Сегодня утром, буквально минут пятнадцать назад узнала, что у меня не открывается кат. Новый баг. Сейчас убрала его в последнем фанфике про Холмса. И наверное, погляжу сейчас, где еще их ставила в последнее время и тоже уберу. Так что, пардон, но будут большие простыни)
Ну, и если кто-то здесь уже на что-то такое натыкался, то прошу прощения, сейчас открою все ворота
Это, конечно, не есть хорошо, но ничего прорвемся)

Сегодня работала в офисе и завтра то же самое, поэтому сегодня вряд ли что-то напишу, надо отдохнуть. Сейчас поужинаю и спать.

Что хочется сказать... Ну, вот бывали времена, когда сомневалась, не зная, стоит ли продолжать этот дневник - по разным причинам. А вот сейчас пишу в него с упорством маньяка. Он очень важен для меня сейчас, именно сейчас, когда все рушится - во всех смыслах - и буду держаться до последнего.

Весь день странное настроение - что-то среднее между надеждой и полной безнадежностью. Бегаю на работе между залом и своей каморкой , где заглядываю в планшет и на дайри - в моих рабочих буднях это сейчас своего рода отдушина, что-то вроде сводок Совинформбюро) А если проводить аналогию, то иногда ждешь почтальона, который снова проходит мимо...

А сегодня крутятся в голове слова...

Мера любви - это любовь без меры

И сейчас вот захотелось вспомнить.
Так уж уж у меня получалось, что многие знаменитые фразы и цитаты я узнавала случайно и часто из довольно "легковесной" литературы. Примеров тому множество, и один из них эта фраза,

Я вообще не такой уж большой любитель любовных романов. Можно сказать, что для меня он практически только один - "Анжелика" и еще пожалуй несколько вариаций на ту же тему. Ну, и вот один из них "Катрин" Жюльетты Бенцони. Когда читала, он меня даже чем-то раздражал, а сейчас как ни странно служит напоминанием о том времени - заканчивала институт, делала первые шаги в коммерческой структуре. Работала в старинном флигеле, с деревянными скрипучими полами и кроме своей основной работы была еще одна обязанность - готовить для мужчин , работающих или заезжающих в офис - это всего несколько человек - что-то вроде комплексных обедов - в этом была своя романтика) Ну, и вот в то время попала мне в руки "Катрин".



Я, может, как-нибудь потом скажу о ней поподробней, а сейчас просто вот это место, которое запомнилось почти наизусть... Это почти финал.

"- Ты поклялась любить , и, надо признать, что ты хранишь невероятную верность этой клятве. Катрин, посмотри правде в глаза. Ты просто сейчас измеряешь свою любовь.

- Какая глупость!

- Глупость? Ты так считаешь? Ведь не дурак сказал, что "мера любви - это любовь без меры". Аббат Бернар процитировал мне эти слова святого Августина, говоря о тебе."

Я, конечно, когда-то выкладывала эту иллюстрацию Ушакова к "Собаке Баскервилей" из огоньковского издания, когда писала, как у меня все начиналось), но сегодня утром она случайно попалась на глаза на тумблере и довольно большая, так что пусть будет

"Судьбу Шута" дома читаю не спеша и потому, наверное, больше обращаю внимание на "параллельные цитаты" - причем вот читаю, наверное, второй раз, а некоторые вещи заметила только сейчас. Так что цитаты - дело весьма полезное) Особенно, в том, что касается Шута.

"Я заметил, что Шут сложил свой шатер почти мгновенно и при этом обошелся без помощников. Уж не знаю, из какого материала была сделана эта палатка, но места занимала совсем немного. Потом Шут играючи вскинул свой мешок на плечи. Меня эта легкость совсем не удивила, поскольку я давно знал, что, несмотря на хрупкое телосложение, Шут обладает немалой силой.

Он держался с нами, мелькал то там, то здесь, но так и не примкнул ни к кому. Воины Хетгарда наблюдали за ним с некоторой опаской — так смотрят на тех, кто помечен прикосновением бога. "

Довольно простенький фанфик, зато весьма атмосферный. Очень такой весенний, ну, и плюс лирическое отступление на тему "Холмс и университет". И вполне в духе Канона, да еще и вновь с участием птиц)
Как часто бывает с фанфиками по Холмсу, внезапно пришлось узнать немало дополнительной информации. И как я последнее время делаю, сталкиваясь с реально существующими географическими и историческими достопримечательностями, немного проиллюстрирую фотографиями.

Весна, облаченная в радость
Автор goldenhart



Вскоре после странной развязки дела призрачного цветка Манауса я, сопровождая моего друга мистера Шерлока Холмса, на некоторое время оказался в Оксфорде, в огромной библиотеке которого он проводил некоторые изыскания. Был май, и в это время удивительно прекрасно было очутиться за городом, где пение птиц , казалось, вдохнуло жизнь во все живые изгороди и деревья, а воздух был свеж и полон жизни. Я проводил время в длительных прогулках, через Порт Мидоу к развалинам женского монастыря Годстоу, вдоль реки Айсис к деревне Волверхэмптон и вверх к Боурс Хилл.


Порт Мидоу - Оксфордский пейзаж


Вид на Оксфорд с Боурс Хилл


Но время, которое человек может провести наедине с самим собой, не утомившись от собственного общества, довольно ограничено, и поэтому одним солнечным утром я решил попытаться уговорить Холмса совершить вместе со мной маленькую вылазку на природу.
Я нашел его в Бодлианской библиотеке Оксфордского Университета, сидевшим в старинном читальном зале с дубовыми панелями с огромным томом в руках, в котором, по его словам, содержалось все, что только можно пожелать, о старинных семействах Букингемшира.


Читальный зал Бодлианской библиотеки

- Послушайте, Холмс, - сказал я, вглядываясь поверх его плеча в тонкий почерк, покрывающий открытую страницу, - что бы вы сказали о небольшом ланче и глотке свежего воздуха?
К моему удивлению, Холмс захлопнул книгу с звучным хлопком, отчего вверх тут же взметнулось облачко пыли, которое в свое очередь вызвало слезы у меня на глазах.
- Уотсон, - воскликнул он, - полагаю, что это самые разумные слова, что мне пришлось услышать за весь этот день .
Похоже, что Холмс все еще помнил любимые места своих университетских времен, ибо не прошло и часа, как мы плыли по Червеллу в ялике, одном из тех неуклюжих, плоскодонных суденышек, что были, казалось, квинтэссенцией схоластического бездействия. Мне было поручено управлять лодкой, в то время, как Холмс, лениво расположившись на мягком сидении, курил трубку, время от времени, давая мне указания, как лучше управлять нашим судном.
- Левее, - сказал он, и когда ялик двинулся вправо, вздохнул и покачал головой. – Нет, нет, Уотсон, я же сказал, левее .
К тому времени прошло уже около получаса, а мы все еще были в пределах видимости башни Магдален колледжа.

Вот так это место выглядело в старину


А так на современной фотографии



- Если желаете взять на себя управление этой штуковиной, то ради бога, - пробормотал я, отбрасывая в сторону пиджак и засучивая рукава, но Холмс лишь лениво махнул рукой.
- Да нет, вовсе нет, - заявил этот лентяй, каких свет не видывал. – Я как никогда далек от того, чтобы критиковать рулевого.
Управлять лодкой без постоянных комментариев было значительно легче, и в течение незаметно промелькнувшего часа мы медленно плыли вверх по течению, укрытые от солнца зеленью листвы. Наконец, бурчание у меня в животе возвестило, что пора перекусить, поэтому я направил лодку к берегу , и Холмс пришвартовал ее, привязав за носовой фалинь к стволу очень крепкого дерева.

Это могло быть где-то здесь


- Прекрасно, - сказал я, потирая руки и сидя напротив Холмса, - и что же у нас в корзине?
Кухня старого колледжа Холмса была весьма щедра – одна из поварих, почтенная полная женщина, сохранила о Холмсе самые теплые воспоминания и положила нам в корзину изрядное количество сэндвичей, пирог с мясом, половину кекса с изюмом и бутылку лимонада. Кроме того, она сунула туда бутылку кларета, который, как сообщил мне, лукаво улыбнувшись, Холмс, обычно подают лишь ректору колледжа и его гостям.
Это было прекрасное вино, может быть, даже слишком роскошное для такого обычного дневного пикника, но я, ни в коей мере, не склонен был роптать на этот факт. Еда была очень вкусной, я был в прекрасной компании и вскоре почувствовал себя совершенно непринужденно. К нам подплыл лебедь, точно баркас под полными парусами, и я бросил ему кусок хлеба, который он тут же жадно схватил клювом.
- Надо понимать, что, будучи студентом, вы обедали с ректором, раз знаете, какое ему подавали вино? – с интересом заметил я, но Холмс покачал головой.
- Увы, такой бедный нестипендиат, как я, был вынужден вечно ютиться на скамьях в конце зала в те редкие случаи, когда я соблаговолил явиться к обеду. Теперь, прежде, чем вы выразите удивление, скажу, что я это знаю, не благодаря какой-то своей весьма искусной дедукции, а скорее потому, что эта бутылка совершенно идентична той, которую давным-давно презентовал мне один приятель после ужасной схватки с его бультерьером. Я заподозрил тогда то, в чем совершенно уверен теперь, а именно то, что получил он ее не самым должным образом.

Лебедь вновь сделал круг по направлению к нам, и я бросил ему корочку хлеба.
- Он ее украл?
Холмс глубокомысленно кивнул.
- У Сейерса, бывшего в то время дворецким в колледже, была репутация пьяницы и человека, который не пропускал ни одной бутылки. И Тревор, несмотря на то, что был добрым и честным малым, унаследовал от своего отца гораздо больше, чем ему самому хотелось бы признать. – Он стал внимательно разглядывать бутылку, и его лицо помрачнело. – Как странно, Уотсон, что столько лет спустя я возвращаюсь в университет в связи с кражей. – О, да, - сказал он, видя мое удивление, - здесь произошла кража. Вот почему меня сюда вызвали, вот почему я оставался здесь последние несколько дней под видом того, что якобы веду некое собственное расследование, тогда как, на самом деле я пытаюсь разнюхать на месте нечто такое, что помогло бы распутать это дело. Естественно, все это совершенно секретно, ибо ректор не желает, чтобы к колледжу было привлечено чрезмерное внимание, особенно, когда речь идет об академиках и прочих весьма достойных лицах. Но боюсь, что этого уже не избежать, ибо на этот раз дело мне представляется столь же простым, как и в тот день, когда я впервые прочел письмо ректора.
- Если так, - сказал я, - то почему вы не поехали один?
- Вам прекрасно известно, что я пропаду без моего Босуэлла, - сказал он с озорным блеском в глазах. – Но на этот раз боюсь, что вы мне мало, чем сможете помочь : дело такое элементарное, какого и пожелать нельзя. В нем замешаны два человека, и кандидатуры обоих, как мне дали понять, рассматриваются в плане получения пальмерианской профессуры англо-саксонского языка. Первый, мистер Джайлс Стэвертон, - о котором вы, возможно, слышали - фигурировал в газетах в начале этого года из-за его причастности к так называемому кладу Бокардо, в котором среди прочих драгоценностей находилось кольцо, которое, как предполагается, было подарено королем Мерсии дочери Альфреда Великого в день их свадьбы.
- А кто второй джентльмен?
Холмс потер подбородок.
-Мистер Томас Лэтбери также является заметным ученым – он -известный лингвист, написавший великолепную серию монографий по расшифровке англосаксонской рунической поэзии. Однако, некоторое время назад между Лэтбери и Стэвертоном произошла ссора, и по словам ректора, с тех пор они смертельные враги. А кража, произошедшая на прошлой неделе, все только усугубила.
Две недели назад кольцо Бокардо – как его называют – с позволения руководства Эшмолеанского музея было изъято оттуда Стэвертоном, который пытался продолжить изучение сделанной на нем надписи. Он взял кольцо в свою квартиру, где провел тот день. Он пообедал в гостиной, а когда вернулся в комнату, то кольца уже не было. Комнаты Стэвертона находятся на втором этаже и их окна выходят на Феллоус Гарден – по несчастью комнаты Лэтбери находятся по соседству.
Теперь лебедь плыл уже совсем рядом с нами, и я бросил ему еще хлеба, начиная уже жалеть, что стал делать это.
- Холмс, позвольте, я угадаю, - сказал я. – Вы считаете, что это сделал Лэтбери.
- И тому имеются доказательства. Стэвертон оставил кольцо на своем столе, который находится под окном; он страстный орнитолог и следит за тем, какие птицы прилетают в сад, он часто кормит их семенами из миски на подоконнике. Уходя в тот вечер из комнаты, он оставил окно слегка приоткрытым - ранее в тот день шел дождь, и ему хотелось подышать свежим воздухом. Когда он вернулся, окно было все в том же положении, что и прежде, но кольца не было. Он запер дверь перед тем, как уйти, а единственный другой ключ принадлежит его служителю Роулинсону, который был с поручением в городе. Когда я исследовал комнату Стэвертона, то обнаружил две улики: во-первых, очень тонкие царапины на подоконнике - возможно, они были нанесены чем-то вроде грубой подошвы . Вторая, и, возможно, самая любопытная улика: загадочный знак, наспех нацарапанный на углу заметок Стэвертона.
Он достал из кармана блокнот и показал мне срисованный им знак. Это было похоже на букву Y с вертикальной линией, проведенной через центр.
- Это похоже на руну, правда? - сказал я, и Холмс улыбнулся.
- Именно так я и подумал. Согласно моим изысканиям, он представляет собой англосаксонскую руну «альгиз». А кто в колледже хорошо разбирается в рунах и, кроме того, что-то выиграет, если Стэвертон выставит себя идиотом?
- Лэтбери! - воскликнул я. Лебедь испуганно отскочил от лодки.
- Точно. Он также не лишен способностей - Лэтбери - великолепный альпинист, поэтому вылезти из окна и пройти по узкому уступу к окну Стэвертона, было бы пустяком для человека с его сноровкой. Похоже, что кроме того, руна оказалась предзнаменованием дальнейшего противостояния. Вечером после того, как я только приехал и попытался что-то здесь разнюхать, Лэтбери и Стэвертон схватились врукопашную во дворе колледжа, и их разняли привратники. Лэтбери был в ярости на Стэвертона - он, конечно, не стал бы говорить о причине этого, - и смирился лишь под угрозой вызова полиции. – Холмс нахмурился. – Так что, видите, Уотсон, я боюсь, что это всего лишь пустяк, совсем не то, на что стоит тратить чернила. Я намерен поговорить завтра с Лэтбери и тем самым положить делу конец.
За долгие годы нашей дружбы я научился гораздо лучше распознавать эмоции моего друга, чем ему это казалось.
- Вам тут что-то не по душе, Холмс, - осмелился предположить я, – иначе вы не стали бы так долго говорить со мной об этом деле.
Лебедь повернул назад и теперь направлялся к Холмсу, который сидел к нему спиной, но я решил не обращать на него внимания, уверенный в том, что он забудет о нас, как только поймет, что у меня больше нет для него хлеба.
- Холмс, простите мою смелость, но я не могу не спросить, не слишком ли большое значение вы придаете всему этому? Мне кажется, что Оксфорд - это место, которое само собой порождает в нашем воображении тайны, и тайны гораздо более мистического характера, чем те, что можно встретить где-либо еще. Легендарные дикие утки, призраки, ходячие гигантские каменные головы, руны – все это из мира сказок, Холмс, а не из реальной жизни. Что, если эта руна - всего лишь какой-то отпечаток? А не может быть так, что Стэвертон куда-то засунул это кольцо и стыдится в этом признаться? Или, может быть, его украл его слуга.
Холмс задумался, и на миг помрачнел, но затем усмехнулся, и его лицо оживилось.
- Ну, конечно! – воскликнул он, и, вскочив, едва не перевернул нашу лодку. - Слуга! Отпечаток! - Он поспешно вытащил блокнот и стал листать его, пока не нашел нужную страницу. -Ага! Это вообще не руна «альгиз»! - Он перевернул блокнот вверх ногами и сунул мне под нос. - «La gazza ladra!» Сорока-воровка!
- Холмс, - предостерегающе сказал я, но он продолжал, не подозревая, что в нескольких футах от него притаился лебедь.
- Лэтбери был слишком явным подозреваемым, - сказал он. – И мотив был весьма неубедительным, хотя известно, что ученые бывали настолько мелочными, что опускались до воровства. Но сорока – царапины на подоконнике – отпечаток!
- Холмс, - зашипел я. - Лебедь!
Птица прыгнула на нос лодки и теперь, с трепещущими на ветру крыльями, приближалась к Холмсу.
- Лебедь? О, боже, да нет же, Уотсон, это след сороки.
Лебедь издал тихое, угрожающее шипение, и Холмс повернулся, как раз вовремя, чтобы заметить, как распахнув крылья, тот сделал к нему пару шагов.
- Лебедь, Холмс, - сказал я.

- Да, очень хорошо, Уотсон, я вижу, - сказал он, осторожно отступая назад, не отводя взгляда от грозной птицы. – Соблюдайте спокойствие. Никаких резких движений. Эти существа чувствуют страх, как акулы - кровь .
Лебедь все еще двигался вперед, расправив крылья, запрокинув шею и готовый нанести удар.
- Холмс, - тихо произнес я. - Что мы будем делать?
- Уотсон, вы хорошо плаваете? – спросил он в ответ.
И прежде, чем я успел ответить, Холмс уже был в воде и направился к противоположному берегу. Я последовал за ним, потеря моего пиджака была пустяком по сравнению с теми ударами, какие мог бы нанести мне этот лебедь. Мы выбрались на илистый берег , смеясь над своим скоропалительным бегством.
- Лебедь, Холмс! Подумать только, чтоб именно лебедь… - выдохнул я, перекатившись на спину; мой костюм был неисправимо испорчен.
Холмс засмеялся и поднялся на ноги.
- Вы забываете о сороке.
Он потянул мне руку, и я встал, промокший насквозь и весь покрытый липким илом.
- Ах да, сорока, - сказал я, когда он повел меня через кусты, по лугу к своему старому колледжу. - Напомните мне, как вы пришли к такому замечательному выводу?
- Ну, я ведь сказал, что этот Стэвертон был страстным орнитологом? В своих записях он написал о паре сорок, которые гнездились на боярышнике в дальнем конце сада. Он часто оставлял тарелку с семенами для птиц - я полагаю, что в этот вечер очень умная сорока увидела в комнате нечто более интригующее, чем ее обычное блюдо. Я не могу представить, чтобы она утащила кольцо в гнездо - за все эти годы мне еще не приходилось сталкиваться с чем-то подобным той истории, которую Россини использовал в своей опере, - так что, вероятнее всего, кольцо должно быть где-то в саду под окном Стэвертона. Хотите проверить мою теорию?
В своих записках я часто отмечал, что за время моей долгой дружбы с Шерлоком Холмсом я не раз попадал во множество самых странных ситуаций, однако, даже я не мог предвидеть, что буду стоять на страже, пока мой друг, словно барсук, роется под кустами роз, особенно, если учесть, что перед этим нам пришлось довольно неловко карабкаться через кирпичную стену высотой в десять футов.
-Скорее, Холмс, - прошептал я, - я слышу шаги!
- Сейчас, - пробормотал он, - еще немного… Ага!
Увы, надо же было такому случиться, чтоб из-за угла вышли именно ректор и Джайлс Стэвертон!
- Послушайте, - сказал ректор, переводя взгляд с меня на того, кто вылезал сейчас из-под розового куста, - что здесь происходит?
Ректор был высоким худым человеком с энергичным выражением лица, благодаря которому он выглядел почти молодым, несмотря на его седые волосы. Стэвертон, напротив, был молод, не старше тридцати, и обладал фигурой игрока в регби, что резко контрастировало с его застенчивостью.
- А, ректор! – воскликнул Холмс, вскакивая на ноги. Он что-то сжимал в зажатом кулаке, а на его щеке была размазана свежая грязь. Лицо ректора потемнело, а мне стало интересно, сколько лет Холмс был для него источником неприятностей.
- Я надеялся, мистер Холмс, что за последние двадцать лет вы изменились и стали уже не настолько невыносимы, как в то время, когда вы были под моей опекой.
Холмс улыбался, рассматривая предмет , который держал в руке.
- Спросите Уотсона, и он скажет вам, что в этом отношении я совершенно безнадежен. Итак, о чем это здесь говорится? «Aethelred mec heht gewyrcan» - прочитал он.
- «Меня приказал изготовить Этельред», - перевел Стэвертон. - Но - это кольцо!
- В самом деле, - сказал Холмс, протягивая запачканное кольцо Стэвертону, который взял его дрожащими руками. Полагаю, вы оставляете пищу для птиц?
- Да.
- А в ту ночь, когда пропало кольцо, вы поставили им тарелку с едой?
Стэвертон вертел кольцо в руке, его лицо светилось от удовольствия.
- Нет, в ту ночь не поставил, из-за дождя, который был днем.
- А что вам известно о сороках?
- О сороках? - Стэвертон поднял глаза. - Вы же не хотите сказать, что ...
- Умная сорока, привыкшая находить еду на вашем подоконнике, возвращается однажды вечером и обнаруживает, что для нее ничего нет. Однако она замечает внутри комнаты ярко блестевшее сокровище . Возможно, она считает, что это еда, а может быть, ей просто любопытно. Она прыгает через ваше окно, оставляя царапины на подоконнике, прыгает на ваши записи, оставляя на них грязный отпечаток лап , хватает кольцо и утаскивает его с собой. Когда она обнаруживает, что оно не съедобно, бросает кольцо, и оно падает в сад. О, если бы все воры были такими благородными...
И Стэвертон, и ректор удивленно покачали головами, а я изо всех сил старался сдержать улыбку.
- А теперь, Уотсон, - сказал мой друг, обращаясь ко мне, - мне нужно кое-что обсудить с этими джентльменами, а также извиниться перед доброй Маргарет, которая, боюсь, не получит назад свою корзину. Почему бы через два часа нам не встретиться в гостинице?
Это было разумное предложение, и я, естественно, согласился, искренне желая избавиться от грязи, засохшей на моей одежде. Путь до гостиницы был долгим, но, к моему удивлению, никто не обратил на мой вид внимания; возможно, местным жителям приходилось видеть и более странные зрелища, чем незнакомец, покрытый грязью. В гостинице я вымылся, оделся к обеду и распорядился, чтоб вычистили мою промокшую одежду. В пять часов умытый и переодетый Холмс нашел меня у стойки регистрации. Он казался особенно довольным собой, и мне было приятно видеть его в таком прекрасном расположении духа.
- Ректор пригласил нас сегодня вечером отобедать с ним в главном зале, - сказал Холмс. - Я попросил почистить ваш пиджак, надеюсь, вы не против. Он был порядком затоптан.
-Неважно, - сказал я. – Пусть уж лучше эта птица затопчет мой пиджак, чем вас или меня.
Холмс улыбнулся.
- А теперь, пойдемте, Уотсон. Полагаю, нас ждут за столом для почетных гостей.

***
Ну, и кое-какие примечания.
Холмс здесь назвал себя нестипендиатом, но это скорее американское выражение, а в Оксфорде "commoner" - означал студента, не получающего стипендии и вносящего плату за питание.

Монарху Великобритании по традиции принадлежат все дикие лебеди в стране. С XII века существует обычай ежегодно пересчитывать королевских лебедей на Темзе и её притоках. А потому, как бы возможно не хотелось бы Холмсу сразиться с лебедем, это было бы нарушением закона.
Уотсон говорит о легендарных диких утках и это имеет отношение к "Дикой утке" колледжа Всех Душ.
Каждые 100 лет, как правило 14 января, его студенты в чёрных галстуках и мантиях отправляются на «утиную охоту». Они совершают шествие вокруг колледжа с горящими факелами и пением «Песни дикой утки » во главе с «Господином Дикой уткой», которого несут в кресле. Шествие посвящено поискам легендарной дикой утки, по преданию взлетевшей при основании колледжа с того самого места, где он был после построен. Во время охоты перед «Господином Дикой уткой» идёт человек, несущий шест, к которому привязана кряква. Изначально это была живая птица (в 1901 году привязали чучело, а в 2001 году — деревянную скульптуру). Последний раз церемония проводилась в 2001 году. Следующая должна состояться в 2101 году. Точное происхождение обычая не известно. Предположительная датировка относит его к 1632 году.

По традиции немного ностальгии







***
Вчера меня только как-то очень настойчиво пытались уверить, что вся моя ностальгия неправильная. Все было давно и не правда.