В общем, короче, я подхватила ветрянку.
Я бы даже сказала, что надеюсь, что это ветрянка, а не что-то похуже, но... Оно и само по себе ужасно.
Температура, лицо просто из фильма ужасов да и все остальное тоже, и если сначала было какое-то лихорадочное возбуждение, - боясь, что это корона, а у нее тоже есть такие симптомы, я все время ожидала проблем с дыханием - то теперь уже страшная слабость. Да еще пришлось выпить тавегил и от него я была как в тумане, а надо было работать. Боялась, что наворочу там дел в таком состоянии. Но вроде пока обошлось.
Работаю я в таком состоянии вовсе не потому, что у меня такие звери - начальники, просто, как я бы сказала, сейчас очень любят все усложнять. Поэтому с недавних пор больничные не перечисляются на обычную зарплатную карту, надо заводить специальную. Я этого не сделала, и вот результат.

Состояние довольно хреновое. То, что мне вообще не до чего, уже о многом говорит. И я бы с радостью перешла бы на постельный режим, но увы!

Ну, врачи, как всегда, порадовали) С поликлиникой снова возникли проблемы. И по телефону 122 мне было предложено сходить туда самой в ковидный бокс)) А вот скорая сразу приняла вызов. Еще бы был толк...Молодой человек с ходу сказал про ветрянку. На все мои вопросы, что делать, как лечиться и точно ли это не ковид, отвечал: А я-то откуда знаю? Взывайте из поликлиники, пусть делают анализы и тест. Я бы вызвала, но из поликлиники пришли только на следующий день. Никаких тестов не было, и вообще пациентов теперь никто не осматривает. Главное, чтоб все было записано и приложена фотография. Врач задавал вопросы и записывал куда-то в планшет. Еле-еле выжала из него названия пары лекарств. "А станет хуже, вызывайте скорую."

Вчера было очень плохо. После конца рабочего дня буквально свалилась.
Мама сходила в аптеку. Но с ней, конечно, все сложно. Она может быть очень доброй, а через минуту сказать, что я последняя сволочь...А теперь она уверена, что я ее уже заразила - господи, вот только не это! - и это еще больше все осложнило, поэтому я теперь в осаде. Выхожу из комнаты уже несколько дней, как космонавт. Со вчерашнего дня не могу заказать доставку продуктов, потому что голова совершенно не работает, но сегодня это надо сделать по-любому, а потом постараться не напугать курьера.

Интересно, что делать, когда тебе чертовски страшно? И ты не знаешь, что будет завтра?
То бестолково хожу по комнате, то горстями глотаю таблетки...
Вот сейчас точно не до перевода.
Зачем я поперлась в эту клинику? Врачи...

Причем, вот как прямо в "Девять дней одного года" - отличное самочувствие, ну, есть некоторый дискомфорт, но я уже большая девочка и периодически что-то где-то покалывает; чуть не сказала "отличное настроение", сна ни в одном глазу...

"Что делает Маленькая Баба-Яга, когда она натрёт себе ноги? Она берёт лягушачью икру, мышиный помёт, подмешивает туда порошок растёртых зубов летучих мышей, добавляет немного болотной воды и долго кипятит всё это на открытом огне. Потом она смазывает этой мазью больные места, приговаривая заклинания из колдовской книги. И раны молниеносно заживают!"



Шутки шутками, но эта цитата из любимой в детстве "Маленькой Бабы Яги" в какой-то степени отражает мои действия, когда я заболеваю.

А иллюстрация Кабакова также неплохо показывает, в каком я была к ночи состоянии. Вообще такое редко бывает, когда болит почти все, что может болеть. Ну, очень радует, что на работу не завтра, а в четверг.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Несколько фоток из паба "Шерлок Холмс"



Умилил вот этот Холмс на двери туалетной кабинки

Вновь частично полный перевод, частично пересказ.
Что я хочу сказать. Сегодня утром я смотрела "Дьяволову ногу" и глядя на Холмса, стоящего над телом Бренды Тридженис, мне внезапно это навеяло следующие мысли. Где-то в комментах Баринг Гоулда читала о чьей-то (не его) теории о том, что Холмс, возможно, не холостяк, а молодой вдовец. Видно, что он умеет обращаться с женщинами и всегда очень учтив с ними. Возможно, не самая адекватная теория, но вот после этих глав и сегодняшней серии мне подумалось, что что-то в этом есть. Вот если б еще книга была написана более художественно и талантливо... На самом деле, можно было бы из этого сделать что-то очень интересное, но увы) Просто вот здесь как раз мне все видится логично. Он не подпускает к себе женщин, в книге - просто до истерики, но в то же время он горячий защитник обиженных девиц и женщин любого сословия. Все это прекрасно складывается в общую мозаику.
Здесь сразу две главы с небольшими сокращениями. И конечно, стоило бы, наверное, все переработать, чтоб убрать этот немного детский язык, так что заранее прошу прощения за несовершенство текста.

Глава 29
Сквозь трещину

Через несколько часов Шерлок проснулся. В голове у него звучало эхо слов констебля: Ее больше нет… уже не найдут… Нет такого сыщика, что мог бы ее найти… ее больше нет… Он старался не верить этим словам, но они звучали в его голове вновь и вновь и его сердце сжималось от боли.

Он встал с постели и сел у окна и стал смотреть на покрытую снегом пустошь, где пропала Вайолет. Он прижимал ладонь к оконному стеклу, словно желая дотянуться до нее, где бы она ни была, но ощущал рукой лишь холодное стекло. Казалось, что этот холод проникает в его ладонь и сквозь вены подступает к сердцу, но и он не в силах был унять ту обжигающую боль , что пожирала его изнутри.

Внезапно раздался стук в дверь и Шерлок вздрогнул. Дверь открылась и на пороге появилась темноволосая девушка. Его сердце заколотилось с новой надеждой. Вайолет! Он уже хотел произнести ее имя. Но не успело оно сорваться с его губ, как он понял свою ошибку.

В дверях с подносом стояла горничная Мишель.
- Я принесла вам ужин, месье, - сказала она.
Отчаяние смело забрезживший луч надежды, и вынести такую боль Шерлок был уже не в силах.
- Убирайся! – крикнул он.

читать дальше
Мишель была так напугана этой вспышкой ярости, что вздрогнув, выронила поднос. Со слезами на глазах она наклонилась, чтобы подобрать с пола содержимое подноса. С внезапной яростью Шерлок вскочил с места и схватил ее за руку.
- Я сказал, убирайся! – закричал он.
В ужасе Мишель выскочила из комнаты.
Шерлок в изнеможении упал на постель, тяжело дыша и кашляя. Через минуту в дверях появились Шерринфорд и доктор Томпкинс.
- Шерлок, что ты сделал с этой девушкой? – воскликнул Шерринфорд.
Его брат мрачно смотрел в потолок.
- Я не хочу, чтоб она входила сюда, - произнес он почти шепотом.
- Шерлок, ты… - начал было Шерринфорд, но доктор Томпкинс взмахом руки остановил его. Внимательно взглянув на Шерлока, он взял его за запястье – его рука дрожала.
- Тогда ужин тебе может принести Съзен, - мягко предложил доктор.
Все тело Шерлока напряглось, едва он услышал это предложение.
- Нет, - ответил, он, вырывая у доктора руку. – Я вообще не хочу, чтоб в эту комнату входила какая-нибудь женщина.
Шерринфорд вновь хотел заговорить, но взяв его за руку, доктор бросил на него предостерегающий взгляд.
- Хорошо, я пришлю сюда Томаса, чтоб он убрал все это, - сказал Шерринфорд и ушел, оставив доктора наедине со своим младшим братом.
Шерлок откинулся на подушки и закрыл глаза. Доктор сказал, что ему надо больше отдыхать и тоже ушел.
Сквайр и Шерринфорд ждали его внизу у лестницы. После чего сквайр повел всех в свой кабинет.
- Насколько я понимаю, - сказал он, - сегодня вечером мой сын напал на одну из наших служанок. Вы можете объяснить такое поведение, доктор Томпкинс?
- Шерлок расстроен. Он болен и перенес сильный шок. При таких обстоятельствах люди становятся легко возбудимы, - ответил доктор.
- Но жестокость безо всякой причины?
Доктор вздохнул.
- Иногда испытывая нервное напряжение, люди совершают поступки, о которых потом сожалеют. Иногда это бывает единичный случай, иногда…
- Такое может повториться? – спросил Сайгер Холмс.
- Возможно, даже если такое его состояние лишь временное
- Вы считаете, что у моего сына какая-то форма безумия? – спросил сквайр.
Доктор Томпкинс явно испытывал дискомфорт.
- Это вовсе не обязательно, возможно, это просто сказывается эмоциональное и физическое напряжение, и он может очень быстро поправиться.
Он немного помолчал, отводя взгляд в сторону.
- Но в то же время, - продолжал он, - воспаление мозга может вызвать различные формы помешательства. Еще слишком рано утверждать что-то наверняка.
В наступившей тишине было слышно мерное тиканье стенных часов.
- Доктор Томпкинс, - произнес сквайр деловым тоном.
Повернувшись, доктор встретил его пронизывающий взгляд.
- Если вы решите, что такое его состояние никоим образом не изменится, вы должны тут же сообщить мне об этом. Если он останется таким надолго, то я буду вынужден проконсультироваться со специалистом. Если это помешательство не пройдет, то мальчика следует поместить в лечебницу для умалишенных. Мой дом – не пристанище для сумасшедших.

Пораженный Шерринфорд во все глаза смотрел на своего отца, он был слишком потрясен услышанным, чтобы вымолвить хоть слово.
Сайгер Холмс встал
- Шерринфорд, скоро будет подан ужин, - произнес он, и хромая, вышел из комнаты.

- Доктор, мы не можем допустить, чтобы это случилось, - воскликнул Шерринфорд. – Мой отец не потерпит никакой слабости. Он всегда считал Шерлока «дурной овцой» и уже не раз готов был отречься от него , но я знаю Шерлока лучше, чем он. То ,как он повел себя сегодня у себя в спальне, совершенно не похоже на того Шерлока, которого я знаю. Но он обладает острым умом, и я думаю, что если мы дадим ему время, он придет в себя.
- Шерлоку повезло иметь брата, который так верит в него. Хотел бы я обладать вашей уверенностью, но я сделаю все, что в моих силах, - сказал доктор Томпкинс.
- А что я могу сделать, доктор? – спросил Шерринфорд.
- Постарайтесь не волновать и не расстраивать его. И, похоже, это означает, что никаким женщинам лучше не входить к нему в комнату.
- Но Томас – наш единственный лакей. Отец не потерпит, если его станут отвлекать от других его обязанностей.
- Тогда найдите какого-нибудь мальчика, любого, который не станет его расстраивать. Шерлок нуждается в присмотре. Я должен знать о любых странностях в его поведении, - сказал доктор Томпкинс.
- Это все, что мы можем сделать? – спросил Шерринфорд.
- Боюсь, что так.

После ужина Джонатан Беквит помогал матери и сестре установить на скамью перед очагом большое корыто. Перл при этом делилась с ними новостями из Холмс-холла.
- Теперь он уже очнулся, ест и пьет, и служанки сказали, что ему уже гораздо лучше. Но сегодня Тесси видела его сама. Он стоял возле задней двери, но это была лишь какая-то тень прежнего мастера Шерлока. После пререканий с братом он едва не лишился чувств, и Томас чуть ли не на руках отнес его наверх.
Вести об исчезновении Вайолет и болезни мастера Шерлока, которые приносила из Большого дома его сестра, очень огорчали Джонатана. Но ему очень хотелось знать, как там сейчас дела у мастера Шерлока.
Перл начала рассказывать им про случай с Мишель, но тут раздался стук в дверь. Зимой в вечернюю пору в их коттедж редко кто заходил. Джонатан открыл дверь и обнаружил на пороге одного из мальчишек с конюшни. Он вручил ему записку, в которой говорилось:

«Джонатан Беквит,

Мой брат Шерлок рекомендовал мне вас прошлым летом. Если можете, приходите завтра с утра в Холл. Я могу предложить вам работу.

Мистер Шерринфорд Холмс.»

Мать обняла Джонатана.
- Я всегда это знала. Теперь нам надо тебя получше одеть, - сказала она, разогревая утюг. – Ступай туда завтра утром и делай все, о чем бы ни попросил мистер Холмс, а о нас не беспокойся. Оставайся в Большом доме сколько потребуется.
На следующее утро Джонатан тихо вошел в комнату Шерлока и поставил на стол поднос с завтраком. Он кочергой пошевелил угли в очаге и затем повернулся к спящему Шерлоку. Он едва мог поверить в то, что это был тот же самый молодой человек, который фехтовал с ним несколько недель назад. Шерлок всегда был худым, но теперь в его лице не было ни кровинки, и он был просто кожа да кости. Проснувшись, Шерлок сразу увидел Джонатана.
- Что ты здесь делаешь? – спросил он.
- Теперь я ваш слуга, - сказал тот , почтительно поклонившись.
Шерринфорд предостерег Джонатана, что Шерлок изменился. Джонатан не знал, чего ему ожидать, и был шокирован тем, что он увидел в тот день. Казалось, Шерлок настолько углубился в себя, что почти не замечал его присутствия . А когда говорил с ним, то в его словах ощущались враждебность и меланхолия. Джонатан более, чем кто-либо другой, знал, кем была для Шерлока Вайолет. Он видел их вместе и передавал их записки. Однако, то, что он видел сейчас, было нечто большее, нежели просто скорбь по утраченной возлюбленной.

Шерлок рассеянно ковырял вилкой свой завтрак и большую часть его оставил нетронутой. Джонатан унес поднос в кухню. Когда он вернулся, Шерлок сидел у окна и смотрел на падающий снег. Он не обернулся на звук шагов Джонатана, но вполголоса заговорил с ним.
Он напугал Джонатана, когда стал без конца повторять, что Вайолет больше нет, что вот он здесь, а ее нет и это неправильно. Под конец он уже почти кричал об этом.
Позже пришел доктор и в очередной раз осмотрел Шерлока, который оставался совершенно безучастным к его действиям. Сказав, что ему надо хорошо питаться и побольше отдыхать, доктор Томпкинс ушел.
Настало время ланча, и Джонатан вновь вошел в комнату с подносом. При этом он увидел, как Шерлок открыл ящик прикроватного столика и что-то взял оттуда и опустил в карман халата.
Позже, вернувшись из кухни, он увидел, что это был перочинный нож. Шерлок провел рукой по краю лезвия, проверяя , как он наточен. Повернувшись, Джонатан бегом спустился вниз и сказал обо всем доктору.
Отдать нож Шерлок отказался, и с помощью Шерринфорда доктору пришлось отнять его силой. После чего он сделал ему инъекцию, и Шерлок погрузился в странное состояние между сном и явью. А Джонатану было сказано, что он не должен оставлять Шерлока одного и доктор сказал, что кто-то должен сидеть возле него и ночью и следить, чтоб он ничего с собой не сделал. Джонатан сказал, что с радостью будет дежурить возле своего молодого хозяина и ночью. А наутро его вызвался сменить Шерринфорд.
Утром Шерлок отказался от завтрака. Он лежал на постели и лениво водил смычком по струнам. Он не обратил почти никакого внимания на зашедшего к нему Шерринфорда, который принес книгу для Джонатана, чтобы как-то скрасить его дневные и ночные бдения.

Глава 30
Во мраке

Джонатан сидел в темной комнате уже несколько часов, когда Шерлок вдруг внезапно закричал. Собственно говоря, сначала его внимание привлек даже не крик, а смех. Началось все с небольшого смешка. Сперва Джонатан подумал, что ему послышалось. Казалось, что Шерлок сейчас совершенно был не способен чему-то радоваться. Но смех не смолкал и вот уже он весь трясся от смеха. Он даже что-то чуть слышно пробормотал, но Джонатан не разобрал слов. Ему снился сон, подумал мальчик, и он приободрился от мысли, что хотя бы где-то в душе Шерлока все же посещают приятные мысли. Тут его смех внезапно оборвался.
- Вайолет! – позвал Шерлок, и в его голосе звучала мольба.
А вот потом прозвучал уже его крик. Все началось с возгласа «Нет!», выражающего решительное нежелание примириться с реальностью и потом перешло в самый душераздирающий и мучительный крик, какой только мог сорваться с губ человека. Дрожащими руками Джонатан зажег свечу и бросился к кровати. Почти в ту же минуту Шерринфорд уже стоял у двери брата. Теперь Шерлок уже сидел в своей постели. Он дрожал и щурился от яркого света свечи. А потом упал на подушки, зарывшись в них лицом. Шерринфорд коснулся плеча брата.
- Ты болен? Мне послать за доктором? – спросил он.
- Нет.
- Похоже, жара у тебя нет, - сказал Шерринфорд, укрывая брата одеялом. – Что же произошло?
- Думаю, это был сон, сэр, - осмелился предположить Джонатан после того, как Шерлок не произнес ни слова.
- Сон? Ночной кошмар? Так, Шерлок, это был страшный сон?
- Не страшнее, чем реальность – ответил его младший брат.
Шерринфорд вздохнул. Женщины бы лучше смогли справиться с подобной ситуацией. И как он должен теперь поступить?
- Я могу что-нибудь для тебя сделать, Шерлок? – спросил он.
- Нет.
- Я позабочусь о нем, сэр, - сказал Джонатан.
Шерринфорд заколебался, но так как он не знал, как успокоить брата, то вернулся в постель, радуясь, что старый дом заглушает все звуки и что комната сквайра находится в другом крыле.
Поставив свечу на столик, Джонатан присел возле кровати. Стиснув руки , он не отрывал глаз от пола. Он был всего лишь мальчик и не знал, как утешить своего друга и хозяина. Поэтому сказал то, что пришло ему в голову:
- Я очень сожалею, Шер…сэр, я…
Простые слова мальчика тронули ту часть души Шерлока, что еще осталась живой посреди руин. Он поднял на Джонатана взгляд ,и при пламени свечи тот увидел в его глазах, затуманенных болью, тепло и благодарность.
- Ты тут ни в чем не виноват, Джонатан, - произнес Шерлок.
Они молча смотрели друг на друга. Сочувствие и привязанность, которые видел Шерлок в глазах этого мальчика, принесли ему такое утешение, какого не могли дать никакие слова. Он прикрыл глаза.
Джонатан встал, и Шерлок снова поднял на него взгляд.
- Вам нужно поспать, сэр.
- И пасть жертвой этих снов? Нет, я не могу спать. Возможно, я никогда больше не стану спать. – Шерлок сделал паузу. – Пока не встречусь с ней.
Эти слова, произнесенные со спокойной уверенностью, напугали Джонатана сильнее недавнего крика, более, чем вспышки раздражительности Шерлока или то лезвие, остроту которого он проверял на собственной руке. Теперь он понял, в чем состоит цель его дежурства. Почувствовав, как внутри у него все похолодело, он вернулся к камину и поворошил угли.
Несмотря на протесты Шерлока, его, наконец, сморил сон. И он мирно спал, когда при сером свете утра в комнату прокрался Шерринфорд, чтоб сменить Джонатана.


Весь следующий день Шерлок ничего не ел. И ни Шерринфорду, ни Джонатану не удалось его убедить отказаться от такого полного поста. Он лежал на постели, пиликая на скрипке, и игнорировал все попытки завязать с ним разговор. Иногда, казалось, что он находится в каком-то ином мире.
На следующий день Шерлок заметно ослаб. Он попытался взять скрипку со столика возле кровати, но вдруг понял, что это ему не по силам. И от такого усилия у него закружилась голова. Он лежал, успокоенный сознанием того, что это не должно продлиться долго. Он прикрыл глаза. Раздался стук в дверь и чьи-то приглушенные голоса. Теперь над ним склонился Джонатан.
- Сэр, может быть, вы поедите?
- Нет, - ответил он, не открывая глаз.
- Доктор говорит, что вам надо поесть.
- Нет.
Джонатан отошел от кровати, но Шерлок знал, что он все еще находится в комнате. Но ему было все равно. Уже скоро он будет с ней. Комната казалась сейчас какой-то далекой. Когда он вновь открыл глаза, все было, словно в тумане, и рядом стояла Вайолет, она улыбалась и протягивала к нему руки. «Я иду, Вайолет», - прошептал он и потянулся к ней, но она вдруг растаяла, а комната вновь обрела более четкие очертания
И вновь рядом был Джонатан.
- Вам что-нибудь нужно, сэр?
- Нет, - прошептал Шерлок, и сознание вновь покинуло его.
Когда он в следующий раз очнулся, возле него стоял доктор Томпкинс, который пытался влить ему в рот хоть несколько капель подслащенной медом воды. Потом с позволения Шерлока он протер ему лицо влажным полотенцем и распорядился, чтоб ему сменили постельное белье. После чего он вновь присел рядом с кроватью.
- Шерлок, - произнес он и тот открыл глаза. Доктор Томпкинс взглянул в эти серые глаза – их взгляд всегда казался ему таким пронизывающим и умным, а теперь был мутным и безжизненным.
- Шерлок, мне не нравится то, что ты делаешь. И, тем не менее, - сказал доктор, качая головой, - я не знаю, как тебя остановить. Даже если б мы попытались кормить тебя силой, думаю, нам удалось бы лишь немного оттянуть то, что ты задумал. И я не стану советовать поступать таким образом.
Он помолчал и вздохнул, а потом продолжил.
- Ты не станешь есть. Не будешь говорить ни с кем, кроме Джонатана, и, судя по его словам, то, что ты говоришь, не особенно приятно. Все, что ты оставил на нашу долю, это просто смотреть, как ты умираешь и это довольно мучительно для всех нас.
Доктор вздохнул и вышел из комнаты.
В кабинете сквайра он застал Сайгера Холмса и его жену. Они говорили о том, что нужно отменить предстоящий бал в связи с болезнью Шерлока и беременностью Аманды.
- Доктор Томпкинс, пожалуйста, скажите нам, когда, на ваш взгляд, Шерлоку станет лучше? – спросила миссис Холмс.
Доктор был сердит. Он сердился на этого мальчишку наверху, который пытался загасить свечу своей жизни. Он был сердит на стоящих перед ним его родителей. Но более всего сердился на свою полную беспомощность.
- Ваш сын умирает, мадам, - сказал он. – На протяжении последних суток он отказывался есть и пить, и я не в силах заставить его. С каждым часом он все больше слабеет. У него есть еще день, может быть, два. Точно сказать не могу. Но он наверняка умрет.
Миссис Холмс всплеснула руками.
- О, боже! – воскликнула она. – Но почему же он это делает?
- Из-за своей болезни он не в силах ясно мыслить.
Сквайр молчал. Он не говорил жене о нападении на служанку и не намерен был этого делать и впредь. Если мальчику суждено умереть, то пусть она никогда не узнает о распаде его ума.
- Можно ли что-то сделать, доктор? – спросила она.
- Нет, если ваш сын и дальше будет отказываться от пищи.
Доктор Томпкинс хорошо знал сквайра Холмса и почти готов был услышать , как он станет вторить Эбенезеру Скруджу: «Если они предпочитают умирать, тем лучше». Но сквайр молчал. Даже если он и думал о чем-то в этом роде, то не стал произносить это вслух в присутствии своей жены.
- Я уже сказал об этом Шеринфорду, - добавил доктор. - Он отправил телеграмму Майкрофту, где просил его немедленно приехать.
- Могу ли я увидеть его? – спросила миссис Холмс.
- Боюсь, что вы только еще больше расстроите его, мадам. Лучше попросите, чтоб вас позвали, когда он уснет, вот тогда вы и сможете его увидеть, - посоветовал врач.
В конце концов, наступила ночь, и Шерлок уже не в силах был бодрствовать и дальше. И ему снился сон или же это было наяву? Он видел, как в комнату тихо проскользнула его мать и взяла его за руку. И на минуту за ее спиной в дверном проеме появились неясные очертания другой фигуры, а затем она шагнула вперед. Это был сквайр, его отец, такой же мрачный и давлеющий над всем окружающим, как обычно. Он стоял там, глядя на сына, нахмурив густые черные брови. У него были серо-голубые глаза, точно ил на болотах, но взгляд их был глубоким и бездонным, словно трясина. Что скрывали эти глаза? Разочарование? Печаль? Кто мог постичь их? Какие бы чувства ни привели сюда этих фантомов, пришедших взглянуть на их младшего сына, столь нетерпеливо жаждавшего смерти, они пришли слишком поздно, возможно, опоздав на целых семнадцать лет.

Несколько фотографий, возможно, постановочных , со съемок "Венецианского купца"





Исполнители главных ролей Джереми Бретт и Джоан Плоурайт



На съемочной площадке

После очередного "ремонта" я теперь не могу входить в избранное некоторых пользователей (которое просматривала чаще своего собственного
И это совсем не пустяк. А минус еще один повод зайти на дайри.
Но это еще не все. Меня теперь постоянно разлогинивает. Вот даже пока пишу эту запись. У меня такого еще не было и это настораживает.
И то же самое было и в соо, куда я поперлась писать про баг с избранным.
Ну, почему эти люди не могут остановиться? Пока не разнесут все, видимо, не успокоятся.

***

Сегодня мой ноющий временами зуб напомнил о себе уже конкретно. А я надеялась, что рассосется. Врачиха моя уволилась, но я нашла рядом клинику, которую сильно хвалят. Но цены там, конечно,....
Короче завтра будет тяжкий день, для меня мало что есть хуже похода к зубному. Как бы его не хвалили)

"А что там у нас с невежеством Холмса? В «Этюде» Уотсон охарактеризовал его знания в области литературы как нулевые, хотя тут же привел диалог о книгах Габорио и Эдгара По (рассеянности Уотсона холмсоведы посвятили массу специальных работ). Но то чтение все-таки можно было отнести на счет профессионального интереса. В «Знаке четырех» Холмс едва ли не на каждой странице цитирует Гете, Ларошфуко и Уинвуда Рида, чья книга «Мученичество человека», недавно прочитанная Конан Дойлом, произвела на него громадное впечатление, сыплет афоризмами, в том числе – на французском, беспрерывно и печально философствует («Зачем судьба играет нами, жалкими, беспомощными созданиями?»); его речь – это речь человека светского, а вовсе не отшельника.
Столь же разносторонним довольно неожиданно оказывается и Уотсон.
«Как поживает ваш Жан Поль?
– Прекрасно! Я напал на него через Карлейля».

Добрый доктор Уотсон, вроде бы воплощение ограниченности, досуг свой занимает таким же чтением, как писатель Конан Дойл, а Холмс прекрасно знает, какую книгу читает в данный период его друг: надо полагать, они ее уже обсуждали. Ограниченный военный врач и ограниченный сыщик постепенно превращаются в интеллектуалов-гуманитариев. С чего же вдруг подобные перемены? Чтобы понять это, следует обратиться к одной сцене: обед, которым Холмс угощает Уотсона и инспектора Джонса.

«Холмс, когда хотел, мог быть исключительно интересным собеседником. <...> Он говорил о средневековой керамике и о мистериях, о скрипках Страдивари, буддизме Цейлона и о военных кораблях будущего. И говорил так, будто был специалистом в каждой области». Этелни Джонс также оказывается вполне интересным и приятным собеседником, и все трое чрезвычайно довольны разговором. Ничего не напоминает? Совершенно верно: обед Конан Дойла со Стоддартом и Уайльдом, сразу после которого, находясь под впечатлением от Уайльда, доктор Дойл начал писать «Знак четырех». Сознательно ли он придал Холмсу сходство с Оскаром Уайльдом – сказать невозможно. Но это бесспорное сходство останется у сыщика надолго, постепенно сходя на нет.


«Знак четырех» написан совсем не так, как последующие рассказы о Холмсе, где Дойлу нужно будет отсекать всё лишнее и спрямлять характеры; в этой вещи очень много избыточного, много того, что литературоведы называют «воздухом» (а торопливые читатели – «водой»).
Честертон замечал, что если бы о Холмсе писал Диккенс, у него все персонажи были бы прописаны так же тщательно, как сам герой; Пирсон на это заметил, что Диккенс таким образом загубил бы самую суть холмсианы.
В «Знаке четырех», как отмечал Джон Фаулз, все персонажи написаны по-диккенсовски, с избыточностью. Великолепный мистер Шерман, чучельщик, который грозится бросить в Уотсона гадюкой; мальчишки, работающие на Холмса; даже у спаниеля Тоби есть тщательно отделанный характер. Длиннейший эпизод посвящен тому, как Тоби бежит по следу, волоча за собой Холмса с Уотсоном, и в конце концов утыкается в бочку с креозотом (Холмс при этом вновь закатывается хохотом – все-то ему весело, этому молодому Холмсу). Дойл и в других текстах будет иногда писать о том, как Холмс делает ошибки в умозаключениях, но расписывать на две страницы ошибку собаки – такой прелестной расточительности он больше себе не позволит. Он станет суше и проще. Многоцветье красок уйдет; неряшливая, но яркая живопись потихоньку превратится в отточенную графику. Формат короткого рассказа потребует этого. А жаль, правда?"

Вчера смотрела "Случай в интернате". Вообще, наверное, об этой серии Гранады по-любому можно долго говорить, и я все еще надеюсь, что в один прекрасный день сяду и разберу очень подробно, как этот сериал, так и наш с Ливановым.
Пока же хочу сказать вот что. Самое начало серии опять подтвердило мое мнение о том, что появляется слишком много мыслей и я буквально не знаю, куда мысленно бежать) И пока зацикливаюсь на чем-то одном, тут же вижу, что следом возникают и другие вопросы. Я вообще двумя руками против того, чтоб "алгеброй проверять гармонию" и всегда считала, что если все разобрать до винтика, то можно при этом что-то и потерять. Прямо вот сейчас по ходу всплыла в памяти цитата из "Петра I":

"она завела его (музыкальный ящик), — кавалеры и дамы танцовали и птички пели. Петер удивился и сказал: „Я хочу посмотреть, как он устроен“. Я подумал: „Пропал музыкальный ящик“. Но Анхен — очень умная девочка. Она сделала красивый поклон и сказала Петеру, и Лефорт перевел ему по-русски. Анхен сказала: „Ваше величество, я тоже умею петь и танцовать, но увы, если вы пожелаете посмотреть, что внутри у меня, отчего я пою и танцую, — мое бедное сердце наверное после этого будет сломано...“

Так вот это, конечно, все так, с одной стороны. Но с другой ... Вот чем больше смотрю, тем вижу, что на экране там часто - верхушка айсберга. Задумчивый взгляд Холмса на чьи-то случайно оброненные слова, удивленный взгляд Уотсона, когда Холмс что-то говорит клиенту, и еще множество мелких деталей, которые начинают тебе говорить что-то, когда ты как бы уже больше в теме. Мне вот сейчас в "Знаке четырех" уже даже кажется, что эти кадры, когда Холмс стоит рядом с фигуркой Шивы (если не ошибаюсь), и то о чем-то своем говорят. В том смысле, что это вот как бы то, что нам показывают. Но за этим стоит и то, что было за кадром - очень многое - и то, на что возможно кто-то умышленно или каким-то чутьем хотел обратить внимание. Поэтому за многими кадрами там читается очень многое, надо только увидеть. Но я отвлеклась.
Так вот вначале, там есть замечательный момент, когда Холмсу говорит Хакстейблу, как он занят, подробно говорит, чем именно, да еще и добавляет, что занят и Уотсон. И тут надо видеть лицо Хардвика-Уотсона. Признаю, что в такие момент он гораздо более глубок, чем Бёрк, это даже не обсуждается. Так вот на его лице сменяется просто масса различных эмоций - изумление, явное неодобрение, попытка прикрыть все вежливой улыбкой и вот даже не подберу слова) что-то вроде "только что он жаловался на отсутствие работы, а вот поди ж ты занят!" и как он тут же принимает "условия игры" и кивает, пытаясь скрыть сарказм.





Но это я лишь пытаюсь описать его игру и может не слишком удачно. И как дальше он еще более удивляется, когда Холмс велит собирать вещи. Жизнь с Холмсом полна сюрпризов, и Уотсон до самого отъезда озадачен и пораженно смотрит на него. Типа, Холмс, я никогда не перестану вам удивляться...











Так вот уцепилась я взглядом за этот момент. И это писать долго, а на экране все мелькает за несколько минут. И тут вдруг мое внимание привлек вот еще какой странный момент. Холмс говорит Хакстейблу, что это странная привычка - разгуливать босиком в это время года. А при этом я вспомнила еще вот о чем.
Совсем недавно выкладывала я одно своеобразное исследование morsten.diary.ru/p220688299.htm И там автор - вообще-то тот еще фантазер - вдруг сообщает что в "Случае в интернате" все было не в мае, а в январе. Мне еще тогда стало интересно, и я полезла в рассказ, где черным по белому написано, что лорд Солтайр пропал 13 мая. На январь я в рассказе никаких намеков не увидела, правда, смотрела свою старую книгу со старым советским переводом, может, если копать по оригиналу, то что-то и раскопаешь, но против конкретной даты все же не попрешь.
Потому фраза про то, что босиком в это время никто не ходит, меня как-то насторожила. Надо сказать, что судя по всему, если это и был май, то довольно холодный, наши джентльмены одеты были, как минимум, по -осеннему. Но тут вдруг еще до кучи герцог внезапно спрашивает Холмса, не видел ли он, чтоб кто-то выгонял пастись коров - а то мол это просто вопиющий случай , чтоб пасли скот зимой.
Короче, интересное совпадение. Понятное дело, что в Гранаде тоже не всегда точно соблюдали такие тонкости. Вон в "Картонной коробке" - стоял "неимоверно жаркий август", а в Гранаде это одна из рождественских серий.
Но все же.. такое совпадение мне показалось интересным.