С утра захотелось чего-то позитивного. И снова Чижиков)

Мэрилин Симандл Озеро Комо

***

Вчера был не самый удачный день. С мамой у нас всегда все идет уже по известному сценарию. Она со мной долго не разговаривает, просто ругается. Потом внезапно ей вдруг бывает нужна моя помощь, и она, как ни в чем ни бывало, заходит и говорит, что нужно сделать то-то и то-то. Я , сбивая коленки, бегу, куда нужно, куда-то звоню, вызываю каких-то мастеров, мою пол в соседской квартире - это уже про вчера) И мы вроде начинаем общаться. И каждый раз, как дурочка, решаю, что это уже все навсегда, рассказываю что-то наболевшее, чем-то делюсь - о чем потом жалею - чем-то пытаюсь угостить и т.д. "Пытаюсь" тут ключевое слово, потому что в ее глазах я, мягко говоря, вредитель . Я забросила вчера свою удаленку, потому что когда мама со мной готова разговаривать это такая редкость, что можно забить на что угодно. В процессе она поделилась о проблемах с ее телевизором. Уж не знаю, как я вчера сгоряча не купила ей телевизор) Потому что я побежала за продуктами, строя в уме именно такие планы. А когда вернулась, меня встретила уже совсем другая мама, которая сказала, что я хочу ее убить и ушла к себе , выкрикнув еще пару не очень хороших слов и громко хлопнув дверью.
На самом деле, ничего нового в этом нет. Хотя я до сих пор до последнего бываю уверена, что вот теперь-то все будет хорошо. Правда, уже не плачу, когда все возвращается на круги своя. Но от депресняка все равно не уйти.

***
Потому вечер прошел крайне бездарно. Посмотрела нелепую страшилку "Наследство" все с тем же Чарльзом Греем, который там играл совершенно никакую роль - и кажется, это с ним случалось довольно часто. Я когда-то собиралась делать клипы по Гранаде поистине в промышленных масштабах - потому и пыталась скачать хоть каких-то фильмов и с ним, и с Бёрком - что вообще почти невозможно - и с "полковником Мораном" - склероз, не вспомню с ходу фамилию. Вот теперь только руки дошли подробно посмотреть сами фильмы. И то, разумеется, не все.
И ноут вообще не хотела включать, что бывает не так часто. Поэтому все комментарии увидела совсем поздно. И благодаря им, день закончился на вполне позитивной ноте)

Очень такое ночное "Огниво". И я сейчас, как вот та самая принцесса. И мне очень нравится, что временами тут где-то на горизонте маячит корабль.








Вот эта картинка в те далекие времена моего детства была популярной, ее часто кажется, и в журналах изображали.. Был, кажется, год юбилея Андерсена.



"И вот ночью опять явилась собака, схватила принцессу и помчалась с ней во всю прыть, но старуха фрейлина надела непромокаемые сапоги и пустилась вдогонку. "

А еще очень люблю тут вот эти строки про королеву: Но королева была женщина умная, умела не только в каретах разъезжать.

Еще из Чертанова

"Уотсон – единственная точка зрения, с которой читатель может смотреть на Холмса. Уотсон судит о Холмсе вкривь и вкось; он пишет о том, что видит – а видит он все очень приблизительно и наивно. Он видит, но не понимает – не только преступление, но и Холмса. «Сколько ни перечислять все то, что он знает, – сказал я себе, – невозможно догадаться, для чего ему это нужно и что за профессия требует такого сочетания! Нет, лучше уж не ломать себе голову понапрасну!»

Уотсон ничего не понимает в «Этюде»; но и годами позже он все так же ничего не понимает. «К моему удивлению, Холмс влез на дубовую каминную полку», – тупо констатирует Уотсон, наблюдая за действиями своего друга; зачем влез, почему влез – да кто же его знает? Когда Холмс достает чемодан, чтобы попросить Джефферсона Хоупа помочь застегнуть ремни и таким образом надеть на него наручники, Уотсон решает, что его друг собрался уезжать и просто не нашел лучшего времени собирать чемоданы, чем момент захвата вооруженного преступника. Уотсон убежден, что у Холмса нет родственников – а в «Случае с переводчиком» вдруг оказывается, что существует Майкрофт и братья регулярно общаются друг с другом. В «Собаке» Уотсон, вроде бы изучивший Холмса насквозь, тем не менее простодушно уверен, что тот бросил его одного. В «Холмсе при смерти» он так же уверен, что его друг, заболев, лишился рассудка (кстати, он еще с «Этюда» время от времени сомневается в здравомыслии Холмса). Даже то, как Холмс к нему относится, Уотсон понимает превратно: «Я был где-то в одном ряду с его скрипкой, крепким табаком, его дочерна обкуренной трубкой, справочниками и другими, быть может, более предосудительными привычками». И это – о человеке, который вечно, как нянька, беспокоится, хорошо ли Уотсон выспался, да не устал ли он, да пообедал ли он; о человеке, у которого, когда ему показалось, что Уотсон ранен, «задрожали губы» и «взгляд затуманился»! О, неблагодарный! Ничего не понимает, ровным счетом ничего. Стоит только Холмсу загримироваться или сменить походку – и Уотсон нипочем его не признает, как герой водевиля, чья жена надела чужую шляпку.

Уотсон – «кривое зеркало», и недаром Холмс только головой качает, читая рассказы своего друга. Но если для Холмса Уотсон – «кривое зеркало», то для нас – «кривые очки». Мы не знаем, каков реальный Холмс; мы видим лишь то, что нам сумел показать простодушный, мало что понимающий Уотсон. Суждения Уотсона о Холмсе всегда неточны. «Скандал в Богемии» он начинает сентенцией: «Всякие чувства. были ненавистны его холодному, точному и поразительно уравновешенному уму. Мне кажется, он был самой совершенной мыслящей и наблюдающей машиной.» – а несколькими страницами далее выясняется, что «машину» легко обвели вокруг пальца, что «машина» выпрашивает у клиента женскую фотографию. Ничего не понимает, обо всем судит криво! Одна его знаменитая таблица, в которой он оценивает знания Холмса, чего стоит: в ней все ошибочно, ведь на самом деле Холмс прекрасно разбирается в истории, политике, искусстве и литературе. В «Знаке четырех» или «Медных буках» Холмс критикует его рассказы за то, что в них чересчур много беллетристики и мало науки – а он умудряется понять это так, будто тщеславный Холмс обижен, что ему не воздали должного.

Уотсон постоянно видит (и честно пересказывает нам), как Холмс заботлив, как он деликатен с женщинами, как он терпеливо возится со своими клиентами – и все же упрямо твердит нам о том, что Холмс сухарь, машина, бездушный тип. Он частично прозревает лишь после смерти Холмса: когда его собственные глаза застилают слезы – только тогда он называет друга «самым благородным и самым мудрым». Но после возвращения Холмса все возвращается на круги своя: сухарь, машина. Ох, какие кривые очки, какие бестолковые! Но именно благодаря им облик Холмса становится так обаятелен. Если бы Уотсон нам беспрестанно вдалбливал, что его друг добрый, порядочный, ласковый, отзывчивый, – мы бы ему нипочем не поверили; Холмс вызывал бы у нас одно раздражение.

«Холмс не помещается в видоискатель Уотсона, – пишет Генис. – Он крупнее той фигуры, которую может изобразить Уотсон, но мы вынуждены довольствоваться единственно доступным нам свидетельством. О величии оригинала нам приходится догадываться по старательному, но неискусному рисунку». За неискусным рисунком доктора Уотсона спрятался умелый, большой художник – доктор Дойл; ах, до чего же здорово спрятался! Мы его не отыщем, как бы ни старались. Он надел на нас кривые, все искажающие, все затуманивающие очки. Эти очки называются – Уотсон.

Уотсон в каждом рассказе пишет: наш Холмс такой-то, наш Холмс сякой-то. Но он не сообщает нам, какой он сам. Другие персонажи не обсуждают Уотсона, не говорят, какой он. И все же мы видим его очень ясно – гораздо яснее, чем Холмса. Характер Уотсона раскрывается только через то, что и как он говорит о других людях, о Холмсе в частности, – и через их с Холмсом диалоги.


« – А потом что? – спросил я.

– О, предоставьте это мне. У вас есть какое-нибудь оружие?

– Есть старый револьвер и несколько патронов.

– Почистите его и зарядите. Он, конечно, человек отчаянный, и, хоть я поймаю его врасплох, лучше быть готовым ко всему.

Я пошел в свою комнату и сделал все, как он сказал».

Вроде бы ничего Уотсон тут не говорит о себе – и, однако, нам видно все: и его нерассуждающая смелость, и такая же нерассуждающая покорность. Уотсону нет нужды распространяться о своей туповатой, свирепой респектабельности – за него это делает коротенький диалог.

«– Так знайте, я обручен.

– Дорогой друг! Поздра.

– Невеста – горничная Милвертона.

– Господи помилуй, Холмс!

– Я должен собрать о нем сведения.

– И вы зашли слишком далеко?!»

Уотсон глуповат? Но он вовсе не признает себя глуповатым, напротив, он считает себя весьма догадливым человеком, умеющим делать выводы: «В течение первой недели июля мой друг так часто и так надолго уходил из дому, что я понял: он чем-то занят». Невнимательный читатель может и не заметить тишайшей иронии Дойла в этой фразе, но она не укроется в другой:

« – У вас есть дело, Холмс? – заметил я.

– Ваша способность к дедукции поистине поразительна, Уотсон, – ответил он. – Она помогла вам раскрыть мою тайну. Да, у меня есть дело».

Дойл пишет этот характер крохотными, незаметными мазками: вот Холмс объявляет Уотсону, что сейчас будет, сидя в кресле, думать над раскрытием прелюбопытнейшего преступления. Что же Уотсон? Наверное, в свою очередь, начал размышлять над загадкой, стремясь хоть раз в кои-то веки опередить своего друга? Или, быть может, он взялся чистить револьвер, готовясь к поимке преступника? Или он наблюдал за лицом Холмса, пытаясь по его выражению определить, когда тот наткнется на разгадку? Как бы не так... «Я уж подумал было, что он заснул, да и сам начал дремать.»

Нет, Уотсон – не кривые очки. Очки эти волшебные. Нечто большое демонстрируется читателю не как оно есть (оно просто не поместится в «видоискатель»), а через ограниченный взгляд маленького человека, которого, в свою очередь, по этому взгляду только и можно охарактеризовать. Частично, иногда, местами этот прием писатели – великие и не очень – используют довольно часто.
Но только Дойл довел этот прием – в количественном и качественном отношении – до идеального абсолюта. Он создал не одну историю, а сагу; не два-три текста, а великое множество; он надевал на читателя волшебные очки не иногда, не частично, а постоянно, практически всегда. Не исключено даже (хотя это может показаться чересчур тонким для Дойла), что он написал несколько рассказов, нарушающих его собственный канон, нарочно– чтобы читатель видел их неуклюжее несовершенство по сравнению с остальной массой и тем самым убеждался в безупречной прелести канона. Быть может, это и есть его ноу-хау, его хитрый секрет.

Ну, а теперь собственно расскажу последнюю историю. Я в предыдущем посте про книги о переводе упомянула не напрасно. Появляется время от времени мысль сделать какой-то альтернативный перевод, сравнив оригинал с уже имеющимися и приведя все это к единому знаменателю. Но это пока только мысль, а слышала я немало хорошего про Дойла в переводе Михалюка и решила его поискать в сети. Искала в том числе и по обложке - знаю, как она выглядит. Ну, и вот. То, что надо я тогда не нашла, но во время поисков наткнулась вот на такую книгу



Ну, книжка вроде довольно невзрачная) И ни иллюстрациями, ни комментариями нас уже не удивить. Но я решила полюбопытствовать. А у меня осталась мечта - советский перевод с иллюстрациями Пейджета)

И первое что я поняла, так это то, что это собственно перевод Комментариев Баринг Гоулда, соответственно с содержанием и какими-то иллюстрациями.
На всякий случай, для тех, кто не читал моих постов об этой книге или моих переводов из нее, то вот здесь несколько ссылок.

morsten.diary.ru/p218351206_nemnogo-o-bolshoj-i... - мой первый рассказ об этой книге
morsten.diary.ru/p219759818.htm - а здесь уже немного подробнее и с содержанием.

Мне стало ужасно интересно и я в первую очередь стала искать подробные отзывы на это наше издание, удивляясь, что оно вообще как-то прошло почти незамеченным
Отзывы были малосодержательными. Писали о самих рассказах Дойля, что это интересно. Ну, кто бы сомневался)) Очень много писали о плохом качестве полиграфии - непрокрас обложки, соответственно о некачественных иллюстрациях и плохом переводе. Хотя вот тут кто-то подчеркнул, что особенно дело касается перевода ранее не изданных комментариев. Но можно сказать, что для читателей и даже любителей Холмса книга прошла незамеченной - еще одно издание Канона и все. Имя Баринг Гоулда все-таки у нас не шибко известно.
Вот как выглядел самый подробный отзыв на Озоне, его автор явно дотошный человек, но комментарии шерлокианцев в этой книге сразу осудил, как интересные для узкого круга):

"Что хорошо в этом издании - так это стабильность. Все недостатки первых двух томов воспроизведены в третьем и четвертом.
Неумение работать с иллюстрациями, сканированными со старых книг, культивируется издательством как фирменный знак, так что ничего неожиданного. Но способность ничему не учиться и не скрывать своего неуважения к читателям - поражает и даже в чем-то подкупает.
Все те же опечатки, как и в первых томах, начинаются прямо с копирайта, где ошибки есть как в имени составителя (Willian вместо William), так и автора (Connan вместо Conan), хотя указание копирайта автора на тексты, находящиеся в public domain во всем мире - уже ошибка само по себе и непонимание смысла этого значка. Забавно, что ровно эти же ошибки были и в первых томах.
Также надо понимать, что в этом издании комментарии в основном не текстологические, а шерлокианские, то есть выстроенные исходя из того, что ШХ существовал в реальности, что, несомненно, любопытно, но для узкой аудитории, которой важно, условно говоря, какая погода была в Лондоне третьего мая разных лет. И они устарели на 60 лет, что немало даже для такого материала.
Так что эти книги стоит приобретать или комплетистам (как я), или тем, кого устроило качество первых томов. А если нужно издание Шерлока Холмса с комментариями и иллюстрациями - то это к четырехтомнику "Азбуки". Который лучше абсолютно по всем параметрам и к тому же значительно дешевле. Хотя - каждому свое."

Этот товарищ меня, понятное дело, не в чем не убедил, плюс, наверное, мне уже очень захотелось увидеть эту книгу. Хотя у меня было немало опасений. И первое это перевод.
Но я начала копаться и мне почему-то показалось, что вроде и перевод там нормальный - проглядела какие-то сфотографированные куски, и иллюстрации вполне себе. Ну, и на самом деле захотелось увидеть все это на русском) Вот прямо очень. Убедила себя, что перевод может, даже и старый, и там был Уотсон) Короче мне приперло. Но жаба все же душила и были сомнения.
Ну, и в конце концов решила купить два тома. Вот именно два. Потому что бывает всяко, и первый мне мог категорически не понравиться, а во втором все могло быть уже лучше) Короче я уже это решила для себя и все.
В общем, попробую рассказать немного подробнее. И сразу скажу, что приобретя два тома, первым чувством у меня было разочарование. Открыла книгу прямо в пункте выдачи заказов, увидела, и правда, совсем маленькие и естественно темные иллюстрации, сказала себе: Ну, и ладно! и пошла домой.
Потом, когда проглядела все не один раз, слегка приободрилась. Ну, и забегая вперед ,скажу, что сейчас у меня уже 4 тома, 5 должен быть где-то на днях. А 6-й искала с собаками по всей Москве - нет. И я не поняла, есть ли и был ли он вообще в природе. Написано, что вышел в прошлом году. На Озоне нет, в Читай-городе числился в одном магазине, попробовала зарезервировать - через час пришло сообщение, что это ошибка и этой книги у них нет. Ну, я бы поняла, если б раскупили первые тома - хотя как легко можно заметить ажиотажа нет - но последний том? Ладно, подождем...

Ну, так вот. Может, конечно, это только мне пришлось по душе это издание. Может, я просто очень люблю книги вообще и книги про Холмса в частности. Но мне понравилась сама идея. И начну с того, что эти книги просто приятно держать в руках



Хоть , возможно, это и не самый лучший вариант обложки.
Вот что мы видим, открывая книгу



Ну, и вот фотографии мои тут, конечно, не фонтан. Потому что переплет довольно жесткий, а ломать книжки не хочется. И собственно эти несколько фотографий я сделала чисто для наглядности, и чтоб те, кто читал мои старые посты, увидели, что наши издатели как могли отразили оригинал. На мой взгляд, они даже использовали иллюстрации и фотографии лучшего качества. Но кроме всего прочего все-таки здесь важно было вместить все: и сами рассказы, и статьи Баринг Гоулда, и целый ряд фотографий, поэтому невозможно было,чтоб тут еще было все наилучшего качества.
Теперь насчет перевода. Когда я сначала расстроилась, то это и из-за перевода тоже. Увидела, что никакой он тут не старый( Но потом , полистав книги поняла, что раз на раз не приходится. Тут в некотором роде сборная солянка: переводы разные, где-то есть и старый перевод, где-то новый и не слишком удачный. Пока ничего особенно пристально не изучала, но сразу обратила внимание, что в статьях "Нерегулярные войска с Бейкер-стрит" перевели как "Волонтеры Бейкер-стрит". И возможно, в этом что-то есть, если забыть о советском переводе, ну и слово "Нерегулярные" просто само просится на язык)

Ну, я , наверное, еще об этих книгах буду говорить, а пока покажу несколько страниц и еще раз прошу прощение за качество

Ну, вот эту фотографию майора Вуда и подпись к ней из оригинальной книги я уже не раз здесь демонстрировала



Фрагмент страницы с примечаниями после рассказа"Пять зернышек апельсина"




Рассказ "Шерлок Холмс при смерти". Иллюстрация Фредерика Дорр Стила, и старый перевод.



Начало "Голубого карбункула". Здесь можно заметить, что во первых перед рассказом указана предполагаемая дата, когда происходили эти события, ну и во -вторых, тут как раз новый перевод.



Обряд Месгрейвов. Здесь портрет Месгрейва и что-то в роде варианта поместья Харлстон



Страницы "Этюда" с документальными дополнениями. В оригинале точно так же, и даже фотографии худшего качества





Начало статьи Баринг Гоулда о Мориарти



Иллюстрации Фрэнка Уайлса к "Долине страха"





Начало рассказа "Знатный холостяк"





Ну, это вот, кажется, "Желтое лицо" и иллюстрации сразу двух художников




А к "Собаке" вот даже присовокупили кадр из фильма Ретбоуна



Для примера еще несколько страниц из статей оттуда самого Баринг Гоулда. В оригинале они идут в самом начале книг, предваряя Канон , а в это нашем издании раскиданы по всем томам.

Из статьи о происхождении Холмса - я уже выкладывала ее здесь.



Из статьи о различных примерах того, как шерлокианцы отдают дань памяти Мастеру



Об изданиях Канона на разных языках



О шерлокианцах





Буду рада, если эти книги кого-то заинтересовали, ну, а я, конечно, буду продолжать переводить статьи и теперь есть еще вот такое подспорье. Всегда хорошо, когда есть куда можно заглянуть для разрешения спорных вопросов)

Вот эти грозные собаки совсем не страшные)



"Вот он открыл первую дверь. Ох! Там сидела собака с глазами, как чайные чашки, и таращилась на солдата.

— Вот так молодец! — сказал солдат, посадил пса на ведьмин передник и набрал полный карман медных денег, потом закрыл сундук, опять посадил на него собаку и отправился в другую комнату. "



"Ай-ай! Там сидела собака с глазами, как мельничные колёса.

— Нечего тебе таращиться на меня, глаза заболят! — сказал солдат и посадил собаку на ведьмин передник. Увидев в сундуке огромную кучу серебра, он выбросил все медяки и набил оба кармана и ранец серебром"



Затем солдат пошёл в третью комнату. Фу ты пропасть! У этой собаки глаза были ни дать ни взять две круглые башни и вертелись, точно колёса.

— Моё почтение! — сказал солдат и взял под козырёк. Такой собаки он ещё не видывал.

Долго смотреть на неё он, впрочем, не стал, а взял да и посадил на передник и открыл сундук. Батюшки! Сколько тут было золота! Он мог бы купить на него весь Копенгаген, всех сахарных поросят у торговки сластями, всех оловянных солдатиков, всех деревянных лошадок и все кнутики на свете! На всё хватило бы! Солдат повыбросил из карманов и ранца серебряные деньги и так набил карманы, ранец, шапку и сапоги золотом, что еле-еле мог двигаться. Ну, наконец-то он был с деньгами! Собаку он опять посадил на сундук, потом захлопнул дверь, поднял голову и закричал:

— Тащи меня, старая ведьма!

— Огниво взял? — спросила ведьма.

— Ах чёрт, чуть не забыл! — сказал солдат, пошёл и взял огниво.

Ведьма вытащила его наверх, и он опять очутился на дороге, только теперь и карманы его, и сапоги, и ранец, и фуражка были набиты золотом."

Решила перед работой привести еще большую цитату из книги Чертанова. Многие эту тему не любят и считают сомнительной. Но Чертанов как-то хорошо по ней прошелся. Он, с одной стороны, к ней тоже относится вроде весьма саркастически, но в то же время пытается объяснить, откуда тут ноги растут и почему находят связь между Холмсом и Христом.

"...холмсиана вовсе не волшебная сказка, а Евангелие; потому что Холмс – это Бог, а Уотсон, естественно – евангелист. Так считает, например, ватиканский исследователь Марио Пальмаро:

«Далеко не каждому доступен сокровенный смысл, который содержится в Евангелии. Но в нем есть все элементы детектива. Поэтому писатель и пересказал Святую книгу в виде детективного повествования, чтобы любой человек мог понять адресованное людям божественное послание». Описание подвигов Холмса по сути своей соответствует описанию чудес, которые творил Христос; основное содержание холмсианы – борьба героя со злом, которое олицетворяет дьявол, то бишь Мориарти; во имя искупления грехов и общего блага Шерлок Холмс жертвует собой у Рейхенбахского водопада, бросаясь в бездну вместе со своим заклятым врагом. А потом – воскресает.... По Евгению Головину, Холмс – позитивистский вариант Спасителя, тогда как Мориарти – позитивистский вариант Сатаны.

Честно говоря, сперва нам эта версия показалась надуманной. Но если хорошенько поразмышлять, то. Холмс прежде всего всеведущ: он знает то, что сокрыто от обычных людей. Холмс всемогущ – потому люди и испытывают к нему такое доверие. Холмс милосерден. Холмс не слуга закона, как подавляющее большинство сыщиков; он выше закона, придуманного людьми. Холмс служит не закону, но добру, а где добро – он легко разбирается сам, без чьей-либо подсказки. Он всегда знает, кто плохой, а кто хороший; он может иногда ошибиться в версиях, но не в оценках. Не доверяя суду людскому, он неумолимо и неизбежно карает злодея, чья душа черна; но ему нет нужды делать это при помощи револьвера. За свою долгую карьеру он собственноручно ликвидировал не больше четырех живых существ – и всякий раз со смягчающими обстоятельствами: в «Знаке четырех», возможно, застрелил помощника Джонатана Смолла («возможно» – ибо осталось неизвестным, чья именно пуля попала в стрелявшего отравленными стрелами дикаря – Уотсон пишет, что их с Холмсом выстрелы грянули одновременно; к тому же то была самозащита; к тому же дикарь – не человек), в «Последнем деле» утопил Мориарти (но и сам упал с ним в бездну – это была честная схватка, да и не факт, что Мориарти не выжил тоже); в «Этюде» дал яд старой издыхающей собаке – но то был акт милосердия. Наконец, в «Собаке Баскервилей» (уже второй собаке, принявшей смерть от его руки; не аргумент ли это в пользу того, что он все-таки кошка, а не Бог?) Холмс пристрелил животное, которое на первый взгляд ни в чем не виновато – оно было слепым орудием Стэплтона, к тому же голодным и несчастным; но если перечесть текст внимательно, окажется, что Собака совершила ужасное и самовольное злодейство: она съела милого спаниеля доктора Мортимера. Так что даже звери не уйдут от кары, если на их совести такие грехи. Но во всех остальных случаях Холмс никого самолично не убивает. Это делают неведомые силы, состоящие у него на службе – в обличье змеи они карают Ройлотта, в обличье несчастной женщины – шантажиста Милвертона (сцену убийства последнего Холмс и Уотсон наблюдают из укрытия, и доктор хочет броситься на помощь умирающему, но Холмс удерживает его: «Это не наше дело, правосудие наконец настигло мерзавца»).

Если человек нарушил закон, но это хороший человек, – Холмс никогда не допустит, чтобы закон карал его. Он сам судит, сам милует, если, взвесив грехи и заслуги, сочтет это нужным:

«– Итак, джентльмены, вы слышали показания? Признаете ли вы подсудимого виновным?

– Невиновен, господин судья! – сказал я.

– Vox populi – vox dei. Вы оправданы, капитан Кроукер. И пока правосудие не найдет другого виновника, вы свободны. Возвращайтесь через год к своей избраннице, и пусть ваша жизнь докажет справедливость вынесенного сегодня приговора».


Холмс – не посредник между клиентом и Богом, как Браун. Он во всем разбирается сам, ни к кому не апеллирует. Ему это не нужно. Он сам – Бог. Его смерть повергла читающие народы в пучину отчаяния, но он воскрес и не умрет больше никогда. Он стал бессмертным. Люди пишут ему, обращаются к нему, взывая: наставь, помоги, спаси...
Почему Браун, Пуаро или Ниро Вульф – не боги? Первый не может быть таковым по определению: для служителя Всевышнего уподобление Ему – кощунственно; Честертон сделал все, чтобы подчеркнуть смирение и служение Брауна. Двое других просто недотянули по своим душевным качествам. Холмс – аскет, а Вульф все время ест да ест, да о гонорарах торгуется. Холмс жалостлив, а Пуаро равнодушен. И, что самое важное, они не приносили себя в жертву человечеству и не воскресали.

Уотсон же, как подобает апостолу, отказался от всего мирского – жены, практики, собственной квартиры, – дабы всюду следовать за Холмсом и донести миру его свет. С простодушием истинного евангелиста Уотсон описывает творимые Холмсом чудеса, в возможности которых сомневаются окружающие, но которые всегда происходят. Холмсиана – евангелие не только по сути, но и по форме; имя Уотсона, как имена Матфея или Луки, осталось в памяти человечества лишь как имя летописца-хроникера, а не самостоятельного героя. Кто станет молиться Луке? Он всего лишь описал то, что видел. «Как уже многие начали составлять повествования о совершенно известных между нами событиях... <...> то рассудилось и мне, по тщательном исследовании всего сначала, по порядку описать тебе, достопочтенный Феофил...»Уотсон, стушевываясь сам, пишет лишь о том высшем существе, спутником которого ему посчастливилось быть и служению которому он посвятил свою жизнь. Почему рассказы, написанные от лица самого Холмса, кажутся какими-то странными? А воообразим-ка, что Христос сам взялся повествовать о своих деяниях – странно как-то получится, нескромно... «Я не был бы Холмсом, если бы работал иначе», – произносит сыщик в «Львиной гриве». Что за самодовольная, ужасная фраза!
Конан Дойл описал жизнь Бога? Весьма вероятно, что поклонников Брауна Холмс раздражает именно поэтому: им кажется, что Дойл написал на Бога карикатуру, а Холмс самовольно присвоил себе божественные функции. В этом и заключается основное идеологическое противостояние Честертона и Дойла. С точки зрения честертонианцев, Холмс – кощунственный самозванец, более того, он не обладает душевными качествами, подобающими даже простому христианину... Где его скромность, где смирение?! Генис замечает: «Страж порядка, Холмс обладает профессией архангела и темпераментом антихриста; его скрытая цель – заменить царство Божье». Что ж, при желании можно увидеть в Холмсе и антихриста. Но все равно это – существо надчеловеческое."

И кстати, мне это напомнило о книге Пальмаро. Надо браться за нее потихоньку. Пыталась даже на работе вполглаза изучать итальянский)

Меня вот немного напрягает выкладывание сюда этой статьи, потому что наверное, уже можно подумать, что я фанат разных небылиц о происхождении Холмса. А это совсем не так. Просто хочу изучить все доступные материалы и потом выбрать наиболее достоверный и тот , в который более всего хочется верить. Ну , и потом как всегда обнаружилась какая-то дополнительная, не лишенная информация, и я решила: пусть будет. И еще подумала, что не зря я все-таки сделала пост об императрице Сисси)

Шерлок Холмс был незаконнорожденным!

Некоторые размышления относительно происхождения Холмса

Дэвид Скин Мелвин

Статья из журнала BSI за сентябрь 1979 года

Сам Шерлок Холмс мало, чем может нам помочь в отношении более точного установления его родословной. Он сказал лишь это: «Мои предки были захолустными помещиками и жили, наверно, точно такою жизнью, какая естественна для их сословия. Тем не менее эта склонность у меня в крови, и идет она, должно быть, от бабушки, которая была сестрой Верне1, французского художника.»
Из вышесказанного обычно делают вывод, что здесь упоминается бабушка по отцовской линии. Автор согласен с этим предположением по вполне очевидным причинам.

Год рождения Холмса варьируется от 1854 до 1867. Отставив в сторону проблемы хронологии Канона, я предположу, что он родился в самом начале 1860-го.
Перед тем, как продолжить, мне хотелось бы прокомментировать отношение Холмса к его родителям и происхождению. Как указывает Тревор Холл, пораженный странным инцидентом, касающимся родителей Холмса: «Эксперты немедленно отметят, что на протяжении всей саги Холмс никогда не говорил о своих родителях. Это-то и странно, как говорил Холмс.» Даже на Уотсона произвело впечатление это, по его словам, «полное забвение родственных связей».
Холл предполагает, что сдержанность Холмса была вызвана какой-то скандальной историей, связанной со смертью родителей Холмса, вследствие которой Холмс перенес травматический шок. Я согласен с тем, что имел место скандал, но, по моему мнению, это был скандал, связанный с обстоятельствами рождения Холмса, а не со смертью его родителей. И у скрытности Холмса было иное основание, нежели психологическая травма в связи со смертью родителей, но несомненно, что она вообще была связана с некой психологической травмой.
Шерлок Холмс был бастардом. Он был незаконнорожденным ребенком берейтора Генри Холмса, и Елизаветы, императрицы Австрии.
Ключи к этой, до сих пор тщательно охраняемой тайне можно найти в биографии императора Франца Иосифа и его жены под названием «Орлы умирают», написанной Джорджем Мареком.
К концу апреля 1859 года Австрия начала войну против франко-сардинского альянса. После победы союзных войск 4 июня в битве при Мадженте австро-венгерский главнокомандующий Дьюлаи был освобожден от командования «по причине слабого здоровья», и император Франц Иосиф сам командовал войсками во время сражения. Императрица Елизавета осталась в Вене, и в письмах император советовал ей выезжать в город и посещать публичные места, чтоб своим примером воодушевлять венцев.
Было общеизвестно, что императрица была несчастлива в браке.
Марек пишет: «Ничего подобного она не делала, только ездила верхом; иногда одна, иногда – с красивым английском берейтором Генри Холмсом, «дорогим мистером Холмсом…» Франц Иосиф писал: «Кстати, я думал по поводу твоей верховой езды. Я не могу позволить, чтоб ты ездила с Холмсом одна. Это неприлично.»


Елизавета была красива и очаровательна, более того, она была неосторожна. Она унаследовала от отца всю ту непочтительность, что он питал к их высокому статусу. В отсутствие мужа она покинула официальный летний дворец Шенбрунн, переехав в Лаксенбург, находившийся за пределами Вены, где были леса и цветы, реки и озера. И что же она делала в Лаксенбурге? Процитируем ее врача, Зибергера, приставленного ее свекровью эрцгерцогиней Софией шпионить за ней; вот что он написал в одном из своих докладов в полицейское управление: «У нее нет никакого дела, но она часами ездит верхом, губя свое здоровье.»
Но вот что говорит другой биограф:
«Только лошади и прогулки верхом позволили ей не подорвать свое здоровье и сохранить здравый рассудок. Кроме того, благодаря им, она нашла нового друга. Англичанин Генри Холмс отвечал за императорских скаковых лошадей. Он был одним из тех грумов и наездников, которые в те годы нашли пристанище и работу в Австро-Венгрии. «Дорогой Холмс» был прирожденным наездником, очень любившим своих подопечных и заботившимся о них. У него, как и у императрицы, была легкая рука и инстинктивная симпатия к животным. Они вместе ездили верхом, и императрица нашла у него безмолвное понимание, принесшее ей хотя бы некоторое утешение, в котором она так нуждалась. Он стал ее неразлучным спутником в их ежедневных поездках ».
Когда Франц Иосиф вернулся в Вену, Елизавета настояла на том, что ей надо уехать. Как пишет Марек: «Между июлем 1859 г и осенью 1860-го их отношения прервались. По какой же причине?» Она намеревалась поехать в самую дальнюю географическую точку, на ее взгляд , такой точкой был далекий остров Мадейра. И вновь процитируем Марека: «Ее побег на Мадейру, возможно, был вовсе не капризом.»
Император вернулся в Вену из Италии летом 1859 года. В ноябре того же года императрица была за границей. В этот период императрица «заболела». Точного и адекватного диагноза ее болезни так и не было поставлено, наверняка можно было сказать лишь одно – что бы это ни было, оно не относилось к тем событиям, о которых можно было объявить официально. С тех самых пор оно окутано покровом тайны. Таким образом, императрица покинула Вену и Австрию поздней осенью 1859 года. И снова предоставим слово Мареку:
«Ни одного австрийского судна, на котором она могла бы совершить путешествие, на тот момент не было, поэтому Елизавета обратилась к королеве Виктории с просьбой предоставить ей какой-нибудь корабль. Виктория, не медля, великодушно предложила ей свою личную яхту. «Мое дорогое дитя, - писала Виктория из Виндзора 17 ноября своей старшей дочери, - Вы услышите, что бедная молодая императрица Австрии настолько больна, что вынуждена поехать на Мадейру. Чтоб добраться туда, мы предоставили ей «Викторию и Альберта», как единственное поистине быстроходное и комфортабельное судно, и завтра оно отправится в Антверпен, чтобы отвезти прекрасную, хрупкую молодую императрицу, одну, без мужа и детей, в далекую страну! Может быть, еще не поздно…»
Граф Карвахал, владевший половиной Мадейры, предложил ей княжескую виллу. Она отказалась и сняла небольшой уединенный домик, стоящий на вершине утеса…
Было сделано все возможное, чтобы пребывание ее там было приятным. Три фрейлины и три графа, которые ее обожали, были готовы исполнить любые желания императрицы.
Она оставалась на Мадейре до конца апреля, то есть более 4 месяцев.»
Давайте, прежде чем продолжить, сделаем краткое резюме. Наш англичанин Генри Холмс «прирожденный всадник», вполне естественный атрибут для отпрыска английских «деревенских сквайров». А Холмс был либо достаточно выдающимся в своей профессии, либо был хорошего рода, по меньшей мере, был «джентльменом» - а весьма вероятно, что и то и другое – чтобы ведать «всеми императорскими скаковыми лошадьми.» То есть не просто грум, а «несущий ответственность за коней». Конечно, на такой пост назначили бы как минимум выходца из дворянского сословия. «Деревенские сквайры» собственно и были дворянами.
В его обществе императрица находила утешение. Она «нашла у него молчаливое понимание… Он стал ее неразлучным спутником в их ежедневных поездках ». А может быть чем-то большим? Что было известно об этом королеве Виктории?
«Мы предоставили ей «Викторию и Альберта», судно, которое королева назвала «единственным поистине быстроходным и комфортабельным… Может быть, еще не поздно…»
И выводил ли Шерлок на стене патриотический вензель «VR» из пуль из патриотических чувств или желал тем самым воздать честь и благодарность женщине, которая в трудную минуту поддержала его мать?
А когда Елизавета прибыла на Мадейру, то, что она сделала? Отказалась от «княжеской виллы ... и сняла небольшой уединенный дом ». И эта шестерка обожающих ее фрейлин и графов… Они не стали бы болтать лишнего.
Елизавета не оставляла своего ребенка в течение шести недель после его рождения. И если она забеременела в июне 1859-го, то значит, правильным будет считать, что он родился в марте 1860 г.
Этот конкретный период жизни Елизаветы остался практически никому неизвестным.
Марек отмечает, что «писем и достоверных документов об этом периоде не существует». Он несколько подробнее останавливается на этом, говоря:
«Я с удивлением узнал в ответ на запрос в Государственном архиве Австрии, что после Первой мировой войны Мари Валери, младшая дочь Франца-Иосифа и Елизаветы, приходила в Архив и получила разрешение на извлечение из него определенных писем и документов, которые, по ее мнению, наносят ущерб репутации ее родителей. Мари Валери умерла в 1924 г., и материалы предположительно уничтожены.
Когда его мать вернулась в Европу, Шерлок – как его потом назвали – был увезен в Англию, где рос в семье своего отца, который дал ему свою фамилию. Майкрофт, в действительности, был его сводным братом. Неудивительно, что Шерлок Холмс почти никогда не упоминал о своей семье.
Я продолжаю изучать этот факт из жизни Шерлока Холмса, и надеюсь в будущем смогу предъявить более убедительные доказательства того, что сейчас является практически лишь гипотезой. Однако, вспомним собственное изречение Мастера: «Отбросьте все невозможное, то, что останется, и будет правдой, какой бы невероятной она ни казалась».

***

Ну, в добавление к этому я нашла еще кое-какую информацию о Сисси-наезднице и там есть довольно любопытные строки.

"Молодая императрица страдала от одиночества и меланхолии, и ее единственным утешением стала верховая езда. Именно тогда Сисси подружилась с англичанином Генри Холмсом, отвечавшим за императорские конюшни. Они стали ездить верхом вместе, Генри начал учить императрицу английскому языку. Именно благодаря знаком­ству с Холмсом Сисси заинтересовалась Англией, и впоследствии каждый год австрийская императрица ездила охотиться в Англию, взяв с собой двух своих любимых лошадей – Корна и Пичли.

Еще оттуда же:

"Путешествия в седле
Все горести, выпавшие на долю императрицы, негативно отразились на самочувствии, и под предлогом попытки «поправить здоровье» она покинула Вену, все больше времени посвящая путешествиям, заботе о своем внешнем виде и совершен­ствованию своего мастерства верховой езды. В 1867 году Сисси арендовала в Англии поместье, принадлежавшее герцогу Помфрет, где она охотилась и ходила на скачки. Более того, все более интенсивные занятия верховой ездой Елизавета объясняла стремлением сохранить «идеальную талию» – на тот момент талия Сисси была признана самой тонкой в Европе!

Риск и скорость



Во время визита турецкого султана Елизавета Австрийская пригласила высокого гостя на прогулку в коляске, которой правила сама, да так лихо, что перепуганный восточный владыка вскоре не выдержал. «Achtung!» – выкрикнул он един­ственное известное ему немецкое слово. Когда лихая наездница натянула вожжи и лошади остановились, он тотчас выскочил из экипажа и отказался ехать дальше при условии, что повозкой будет управлять императрица.
Приехавшей в Кремзир русской августейшей чете пришлось пройти такое же испытание. Александр III слышал об истории с турецким султаном, а при виде запряженных в коляску горячих лошадей венгерских кровей император проговорил:
«Мадам, нас с турецким султа­ном объединяет одно, – обратился Александр к австрийской императрице, которая уже сидела в коляске с кнутом в руке, – оба мы терпеть не можем, когда ездят сломя голову».
Императрица Елизавета засмеялась и обещала ехать осторожно, но, едва отъехав от дворца, Елизавета утратила контроль над лошадьми. Жизнь русской императорской четы, ехавшей в коляске, которая неслась по грунтовой дороге, оказалась в реальной опасности! Рослый и грузный Александр III в любую минуту мог своим весом опрокинуть неустойчивый экипаж. Однако сил Сисси не хватало для того, чтобы удержать лошадей, да, возможно, она того и не хотела. Тогда сам Александр III выхватил у нее из рук вожжи и остановил животных.

Обратная сторона

Несмотря на то что поводом к регулярным занятиям верховой ездой была забота Сисси о своем физическом здоровье, не обошлось и без травм. Летом 1875 года Елизавета отдыхала в Бретани, наслаждаясь морским воздухом и верховыми прогулками. Рискованная резвая езда стоила Сисси серьезного падения, результатом которого стало сотрясение и множественные ушибы, однако даже этот факт не смог охладить страсть императрицы к лошадям. С возрастом здоровье Сисси стало ухудшаться, что вынудило ее все меньше времени уделять верховой езде. Тогда страсть к лошадям сменилась страстью к морским путешествиям. Императрица была един­ственной женщиной, остававшейся на борту даже в самые сильные шторма, именно в этот период она сделала в своем дневнике запись: «Я бы с большей радостью оказалась на борту с людьми, приговоренными к смерти, ведь им нечего терять». Сисси даже сделала татуировку в виде якоря на плече, находясь в Корфу, – этот шаг был просто неслыханным для персоны королевских кровей.

Чаянья судьбы

Единственным политическим моментом, на который Сисси оказала непосредственное влияние, стало введение венгерской конституции, после чего Австрийская империя стала Австро-Венгерской монархией.
В 1868 году Елизавета родила свою последнюю дочь – Мари Валери – единственного ребенка, в воспитании которого Сисси могла принять непосредственное участие. Однако и это радостное событие в жизни императрицы омрачилось трагедией – кронпринц Рудольф и его 17-летняя любовница Мэри Вацера совершили самоубийство, в чем по наущению Софии двор немедленно обвинил отчаявшуюся от горя Сисси. София вменила в вину Елизаветы безучастие к судьбе сына и «скверную» кровь Виттельсбахов, по ее мнению, по­влиявшую на ментальное здоровье Рудольфа. | Источник: www.goldmustang.ru/magazine/heroes/people/1270.... - © 2014 goldmustang.ru

И еще хочу добавить насчет кино. Когда смотрела "Тайну Майерлинга" - уже прочитав эту статью - видела в Рудольфе, которого играл Марэ, возможного сводного брата Холмса: то скучающего, то деятельного. Он там прямо так и говорит, что ему скучно)

И вот чисто для наглядности, как его отчитывает венценосная семья





И еще повторюсь - очень показалась интересной в роли зрелой Сисси - Ава Гарднер в более позднем фильме Майерлинг (1968 г.) Прямо увидела в ней почти идеальную мать Холмса)





Ну, и такой вот еще момент об опять же возможной наследственности. Хотя в Каноне вроде Холмс нигде не скачет верхом, но в то же время есть множество пастишей и фанфиков, где это проходит нитью в том или ином виде. Возможно, это тоже влияние Гранады. Больше всего мне помнится "Сомерсетская охота" Розмари Мишо, где Уотсон поразился, открыв в Холмсе еще и этот талант - он там был виртуозным наездником)

Вот эту заднюю обложку "Веселых картинок" отсканировала уже давно, а все не было случая выложить. Картинка явно ночная)

А сейчас вот о ней вспомнила. Художник Колюшева, я уже не раз выкладывала ее иллюстрации

Очень люблю эту картинку. Чего там только нет. Самые разные зайцы. Художник Битный. У него богатая фантазия) Потом еще будут его иллюстрации.