Как-то так получается, что я все время как бы оправдываюсь) То за огрехи в переводе, то за не слишком интересный текст. Здесь, наверное, есть и то и другое, но несмотря на это статья все же информативная. Но при этом является доказательством того, что есть непереводимые вещи. Совершенно. Поэтому я тут пару раз просто приведу английский вариант.
Если честно, увидев название, я подумала, что будет какой-то более широкий анализ этой темы на основании всего Канона, а тут только один рассказ. И все же это еще одна интересная подробность. И еще насчет "непереводимого фольклора" здесь очень часто звучит выражение "by courtesy". Оно непосредственно переводится "с любезного разрешения", а титул by courtesy - это титул, носимый по обычаю и не дающий права на членство в палате лордов. Короче, когда в тексте пойдет речь о разрешении и соизволении, то имеется в виду как раз этот случай.

Но вообще я думаю, что все это из той же оперы, что старшую дочь в английской (знатной) семье называют мисс Бенетт, а ее сестер уже мисс Мэри Бенетт, мисс Элизабет Бенетт и т.д. Вот и Холмса не зря же часто мистер Шерлок Холмс называют, хотя, конечно, не каждый обязан знать, что он младший брат. Но это просто соображения по ходу дела. И с лордами и их титулами, наверное, все серьезнее.

Доктор Уотсон и пэры Англии
Уильям Брэд Уайт

Статья из 5-го выпуска Baker Street Journal (Январь 1947 г.)




ДОКТОР Уотсон рассказывает нам, что однажды осенью 1888 года, Шерлок Холмс, возвратившись на Бейкер-стрит после прогулки по Пикадилли и Риджент-стрит, взял со своего стола письмо, только что доставленное почтальоном. Оно было написано на гербовой бумаге и подписано “Сент-Саймон”. Автор письма, которого, как оказалось, направил к великому сыщику знаменитый государственный деятель лорд Бэкуотер, просил о срочной встрече и консультации по вопросу, имеющему для него величайшую важность.
До появления клиента у Холмса было время просмотреть газеты того дня,которые были полны рассказами об исчезновении американскойледи, которая только что вышла замуж за знатного холостяка. Кроме того, Холмс предусмотрительно просмотрел информацию о нем в одном из своих справочников,предположительно в «Книге пэров»Дебретта, и из нее узнал, что встречи с ним добивался второй сын герцога Балморала, лорд Роберт Уолсингем Де Вер Сент-Саймон.
Пока все хорошо. Мы все знаем, как была решена матримониальная проблема знатного холостяка, не совсем к его удовлетворению, но, тем не менее, бесповоротно. Но вот что известно далеко не всем, так это то,что в этом эпизоде повествования добрый доктор Уотсон совершил еще один, и даже для него необычайно нелепый, набор фактических ошибок. Факты просты.
Письмо с просьбой о встрече было подписано “Сент-Саймон”. С этого самого места, в начале повествования, мы, фактически, сталкиваемся с этим сложным, старинным и очень британским институтом: пэрами. Ибо, когда пэр подписывает свое имя, он делает это, написав просто название титула, посредством которого он заседает в Палате лордов, как барон, виконт, граф, маркиз или герцог. Таким образом, подпись, скажем, виконта Темплвуда - это просто имя “Темплвуд”, без инициала или добавления чего-то еще. Поэтому, когда доктор Уотсон пишет, что Холмс получил письмо, подписанное “Сент-Саймон” он сообщает нам, что к нему обращается лорд Сент-Саймон, человек, который ,на самом деле, является членом Палаты лордов, в качестве барона, виконта, графаили маркиза; или который, возможно, является старшим сыном герцога, маркиза или графа, и поэтому ему из любезности разрешается принять второй титул своего отца и, таким образом, подписываться своим именем, как если бы он был Пэром, хотя это не делает его таковым и не дает ему права заседать в Палате лордов. На самом деле это всего лишь вопрос данного ему соизволения.
Итак, в справочнике, к которому Холмс обратился за информацией о своем потенциальном клиенте, определенно говорилось, что последний был вторым сыном герцога, герцога Балморала, фамильное имя которого было Сент-Саймон. Из любезности младшим сыновьям, вторым, третьим и так далее, сыновьям герцогов (и маркизов) разрешается взять по обычаю титул “Лорд”, но это просто, так сказать, дворянский ярлык, прикрепленный к фамильному и христианскому именам человека.
читать дальше
Следовательно, именно “лорд Роберт Сент-Саймон”, а не “лорд Сент-Саймон”нанес визит Шерлоку Холмсу в тот день в четыре часа в надежде выяснить, что случилось с его невестой. Этот лорд Роберт не мог подписаться, как “Сент-Саймон". Он, конечно же, подписал письмо “Роберт Сент-Саймон”, точно так же, как второй сын герцога Денверского подписывается “Питер Уимзи”, а не “Уимзи”или “лорд Уимзи”.
Возвращаясь назад к повествованию, мы обнаруживаем, что знатного холостяка называют по имени примерно двадцать восемь раз. Двадцать четыре раза он описан или назван неправильным именем “лорд Сент-Саймон”. И лишь четыре раза в повествовании ему присваивается правильное имя “лорд Роберт Сент-Саймон”. Умный читатель к этому времени, конечно, уже поймет разницу, но, несомненно, также снова задастся вопросом, как Уотсон мог быть столь удивительно беспечным. Мы знаем, что беспечным он был всегда; но в данном случае его невнимание к важным деталям возводится в ранг достижения.Он действительно заставил нас поверить, что Холмс, воплощенная точность, допустил бы вульгарную ошибку, назвав своего клиента "Лорд Сент-Саймон", когда всего за несколько минут до его появления он заглянул в справочник и обнаружил, что он второй сын герцога! Можно извинить нерадивого доктора за первоначальную ошибку в подписи. Это было так на него похоже. Но тянуть Холмса за ту же цепочку ошибок - преступление.
Кстати, невесту fainéante (против воли), которая у алтаря обнаружила, что она не была тайной вдовой, собирающейся стать невесткойгерцога, но все же подлинной миссис Фрэнсис Хэй Маултон, конечно, звали бы не леди Сент-Саймон, а леди Роберт Сент-Саймон.
Для непривычного уха может показаться довольно странным называть прекрасную женщину “леди Роберт”, но ее имя должно звучать именно так.
На этом этапе критики, конечно, следует сказать, чтодоктор Уотсон, всегда осторожный, по крайней мере, в одном вопросе, скрывал истинные имена участников этой супружеской неразберихи. На самом деле никакого герцогства Балморалского не существует, но в книгу пэров входят всего двадцать девять герцогств. Для экспертов по социальной истории викторианской эпохи вопрос установления истины будет не очень сложным: и можно оставить все, как есть.
Тем не менее, возможно, было бы неправильно завершать это небольшое исследование, не предоставив несколько фрагментов соответствующей информации о правильных способах описания членов этого величественного института - британского пэрства. По сути, несколько слов о самой этой впечатляющей структуре тоже не помешают.
Титул пэра Великобритании восходит к XI веку, когда герцог Нормандии Вильгельм обосновал свои притязания на трон Англии, вторгшись в эти земли и победив короля Гарольда в битве при Гастингсе. Вильгельм стал королем Англии и даровал своим собратьям-разбойникам (ибо они именно ими и являлись) конфискованные земли и соответствующие титулы. Но со времен Вильгельма произошло много изменений. Сегодня пэрство – это звание, но не социальная группа. Оно перестало ею быть, во всех практических аспектах, во время Войн Алой и Белой Розы пятьсот лет назад. Палата лордов сначала была палатой, в которой заседали лорды духовные (епископы) и лорды светские (главы семей крупных землевладельцев), которые образовали первое и второе “Сословия королевства”. Третье сословие, однажды ставшее величайшей политической силой Королевства, состояло из членов, избираемых растущими торговыми городами и(строго ограниченным) электоратом графства. Они заседали в Палате общин и сразу же начали ту борьбу с монархией (Короной), которая должна была закончиться их полной победой.
Сегодня Палата лордов - это едва ли нечто большее, чем пережиток прошлого. Она обладает лишь временным правом вето на законодательство, и поэтому вряд ли когда-либо сможет хотя бы
задуматься об отклонении законопроекта, внесенного Палатой общин; но она стала чем-то еще более ценным. Сегодня это место встреч не только нескольких наследственных землевладельцев, но и самых выдающихся военных, моряков, ученых, литераторов и философов страны,а также пожилых государственных деятелей, ушедших на покой от суеты Нижней палаты. Фактически, это Совет старейших государственных деятелей, и к тому же очень полезный. Более трех четвертей всех нынешних титулов пэров существуют не более ста лет. Старинные семьи быстро вымирают.
Существует пять рангов пэрства в порядке значимости их титула: герцоги,маркизы, графы, виконты и бароны. Последние известны просто как “лорд такой-то”. Виконты, графы и маркизы также в разговорной речи известны как лорд А (Lord A) или лорд Б (Lord B), но герцоги всегда “герцог из Б”(“The Duke of B.”) . Каждый класс пэрства был достигнут его обладателями, поднявшимися по более низким ступеням, так что к тому времени, когда человек становится герцогом, у него также есть право на титул маркиза, и графство, виконтство или баронство. Старшему сыну герцога, маркиза или графа из любезности разрешается носить второй титул своего отца. Так, старшего сына дяди Уинстона Черчилля, герцога Мальборо, называют“Маркиз Блэндфорд” и он подписывается “Блэндфорд”. Но он не пэр, не заседает в Палате лордов и может быть избран в Палату общин, если ему удастся убедить какой-нибудь избирательный округ выбрать его. В Палате общин всегда присутствует значительное количество обладателей титулов по соизволению, что еще больше сбивает с толку неподготовленных наблюдателей.
Младшие сыновья и все дочери герцога также носят титулы по любезному разрешению. К ним обращаются соответственно "лорд Роберт" и "леди Мэри", и за этим обращением следует фамилия. Таким образом, получается, что Уотсон, когда ему пришлось придумывать псевдо титул для герцога, семейные дела которого он не хотел слишком явно предавать огласке, назвал его “Герцог Балморал” с фамильным именем Сент-Саймон. Таким образом, второй сын 15-го герцога Денверского(с фамильным именем Уимзи) – лорд Питер Уимзи.
Старший сын маркиза принимает второй титул своего отца(обычно, графский) опять же по любезному разрешению. Младшие сыновья и все дочери маркиза известны как лорд Джон и леди Элен, или как-то там еще и за этим титулом следует фамильное имя. Таким образом, один из выдающихся сыновей великого маркиза Солсбери, бывшего трижды премьер-министром Англии, фамильное имя которого Сесил, является лордом Хью Сесилом, ныне ректором Итонского колледжа.
Старший сын графа по любезному разрешению принимает второй титул своего отца, виконтство или баронство. Дочери графа принимают носимый по обычаю титул леди Мэри, или какой бы то ни было иной, за которым следуетфамильное имя. Младшие сыновья известны просто как Достопочтенные Джон или Питер .То же самое касается детей виконтов и баронов, все в равной степени известныпросто как достопочтенный Джон или Мэри и т.д., за которыми следует фамильное имя; но этот ярлык довольно часто игнорируется, за исключением официальных случаев.
Пэрство на первый взгляд выглядит сложно и запутано, но в принципе там все достаточно просто. Только глава семьи является пэром и, следовательно, имеет право заседать в Палате лордов. Но он не может сам отказаться от своего титула. Таким образом, знаменитый Бертран Рассел на самом деле является третьим графом Расселом и имеет право на место в Палате лордов, если когда-нибудь захочет его занять. И пэр не может баллотироваться на выборах в Палату общин.
С другой стороны, пэры сегодня не имеют политических или юридических привилегий, превосходящих те, которыми пользуются все подданные короны.Перед законом они имеют равные права со всеми остальными гражданами. Последние следы некогда более высокого правового статуса пэров исчезли, когда парламент несколько лет назад отменил право членов Палаты лордов подлежать суду только перед самой этой палатой, то есть перед своими “пэрами”, когда их обвиняют в государственной измене или тяжком преступлении. На самом деле, к этой привилегии прибегали очень редко — возможно, дважды или трижды за столетие в наше время, — так что ничего важного не было потеряно из-за отмены этой последней юридической привилегии.
Да, британское пэрство впечатляющая политическая и социальнаяструктура. Она прочно укоренилась в обычаяхстраны и вряд ли будет отменена. Просто она несколько сложновата для понимания.
И, конечно, она всегда была слишком сложной для доктора Уотсона. В деле «Исчезновения леди Фрэнсис Карфакс» он повинен в том, что назвал ее, и кроме того написал, что и Холмс, по крайней мере, один раз назвал ее Леди Фрэнсис Карфакс (The LadyFrances Carfax); что неверно. Она могла быть Леди Фрэнсис Карфакс (The Lady Frances Carfax), но на самом деле она ею не была. Она была
Lady Frances Carfax. Не в силу полного невежества, как однажды сказал доктор Джонсон в другом контексте, а просто ради забавы, я предоставлю другому ученому объяснить причину этого тонкого различия.

Вначале хочу сказать, что иногда чертовски сложно переводить статьи, где как бы между прочим упоминается то, о чем ты не имеешь никакого представления. И именно поэтому ты потом влезаешь в дополнительные материалы, чтоб хотя бы понять насколько верно ты перевел и о чем вообще идет речь.

Когда-то изначально эта статья мне показалась совершенно неинтересной, и я ее отложила в "долгий ящик". Но сейчас она пошла очень хорошо, оказалась довольно информативной, ну, и в конце концов, это Винсент Старретт.
Но при всем при том, возможно, что перевод будет все же местами кривоват) , а кое где я вставлю некоторые дополнения.

Винсент Старретт. До Шерлока Холмса

Статья из 5-го выпуска Baker Street Journal (январь 1947 года)



ГРЕГСОН, как помнят старожилы, был самым умным из сотрудников Скотланд Ярда в течение некоего знаменитого десятилетия. “Он и Лестрейд, - сказал Шерлок Холмс как-то утром в начале восьмидесятых, - выделяются среди прочих ничтожеств”.
Однако даже насмешки мистера Шерлока Холмса не умалили значение живой легенды Скотленд-Ярда. На самом деле, они помогли создать ее и сделать более долговечной.
В сочетании двух слов, которые составляют название самой знаменитой полицейской организации в мире, есть какая-то странная магия. Можно предположить, что причиной этого отчасти является характер миссии, что осуществляется под этим символом. Скотленд-Ярд! Это одно извеличайших словосочетаний в истории и литературе; и чувствительный человек не может произнести ее даже в обычном разговоре, не испытывая хотя бы небольшого трепета - как будто сами эти слоги обладают каким—то зловещим значением. Это любопытная алхимия; и роль, которую история детективного расследования сыграла в универсализации этих эмоций, очевидна и огромна.
Интересно, чем занималась Англия — чем занималась литература -до появления Скотленд-Ярда? Было ли когда-нибудь время, когда он не был частью мировой системы социальной защиты?
Только, в 1829 году, фактически, немногим более столетия назад, это название впервые запечатлелось вобщественном сознании. В тот год, последний год правления Георга IV — “этой царственной старой мумии”, как называл его Теккерей, — сэр Роберт Пиль основал Лондонскую столичную полицию и дал Англии колоссальную систему защиты, которая с тех пор стала предметом зависти других наций. До этого на маленьком острове царило несколько разновидностей хаоса. Реформа полиции, проведенная Пилем, была одним из самых революционных изменений в социальной истории Англии.
Франция, однако, уже была пионером в развитии детективной системы. Первое в мире официальное детективное бюро было основано в Париже в 1817 году бывшим преступником, Эженом Франсуа Видоком.


В течение предыдущих восьми лет, Видок был независимым ловцом воров - по принципу " чтобы вор ловил других воров", — и в течение десяти лет после этого он служил начальником новой бригады «Сюрте» - французской тайной полиции. Затем он ушел в отставку с поста главы своего собственного бюро расследований. После его смерти в 1857 году, его детективное бюро осталось постоянно действующим учреждением, а литература о преступлениях и криминалистике стала новой и увлекательной областью для писателей. На эту почву уже ступил американец Эдгар Аллан По, позже прославившийся как создатель современного детектива;фоном знаменитой детективной трилогии американского писателя был Париж Эжена Франсуа Видока. Следует добавить, что собственная книга «Мемуаров»Видока — написанная не слишком опрометчиво, чтобы ее можно было принять как факт, — является одним из самых увлекательных материалов о раскрытии преступлений в истории литературы.
Но в Англии, до Пиля, отношение государства к преступности и методам ее исправления было просто варварским.
Закладывая краеугольный камень громадной организации, известной сегодня как Скотленд-Ярд, сэр Роберт сохранил многовековую должность констебля и “упразднил”, по его собственному выражению, недейственный Лондонский «Дозор», который, существуя много лет, начиная с 1285 года, давно достиг апогея бессилия.

Ночной дозор. Англия XVIII век.

Так сошло со сцены, как институт, колоритное дворянство, чьи похотливые вопли оживили так много страниц исторических романов. В течение многих лет их главной обязанностью было мешать мирному сну горожан, делая ночь отвратительной для спящих граждан.Наивные представления, поддерживаемые законом, относительно того, что шум , производимый этими офицерами, говорящий о часе ночи и состоянии погоды, способствует безопасному и мирному сну, исчезли вместе с самим Дозором;и с тех пор дежурства по несению дозора и охране были менее шумными, и выполнялись констеблями под наблюдением мировых судей.
Сегодня каждый английский полицейский становится констеблем, когда поступает на службу; в этом ведомстве он торжественно клянется, что на этом посту будет “верой и правдой служить нашему Суверенному лорду Королю”. Будучи изначально военными, первые констебли были, по сути, просто младшими офицерами милиции; впервые они упоминаются во времена Генриха III.
Но, как у "джентльменов из Дозора", их эволюция, в основном, шла по нисходящей линии. Мнение о них Шекспира можно оценить по образу Догберри, неуклюжего и тщеславного констебля из пьесы «Много шума из ничего»— ”Хоть чёрным то по белому не писано ещё, но этот негодяй меня назвал ослом. Прошу при наказании сей факт не забывать!” — и образу отъявленного дурня Локтя в пьесе «Мера за меру». Однако с четырнадцатого по девятнадцатое столетие они составляли полицейскую систему Англии, вместе с судьями, которым они представляли отчеты и которым подчинялись, и с помощью таких второстепенных чиновников, как часовые и караульные (тот же Дозор).
Следует добавить, что должность мирового судьи, вероятно, возникла в конце двенадцатого века, когда в каждом графстве все мужчины старше пятнадцати лет давали присягу лордам не нарушать общественный порядок. Мало-помалу, на протяжении многих лет, лорды становились главными блюстителями порядка в округе, а констебли были их помощниками и доверенными лицами.
Но, хотя полномочия и обязанности этих офицеров часто расширялись правительством, это не приносило особой эффективности.На протяжении большей части истории Англии — когда царило беззаконие, когда все носили клинки и было трудно отличить преступника от его жертвы, и когда обычные методы были вытеснены военным режимом — полицейская система не была ни практичной, ни слишком востребованной. И принятие в 1692 году закона, предлагавшего государственную плату — ”кровавые деньги” — за поимку преступников, неизбежно усугубило сложившуюся ситуацию; поимка воров и пресечение иных преступлений немедленно превратилось в прибыльный рэкет. Выдающимся последствием этого законодательства стало возвышение печально известного Джонатана Уайлда, который сделал себя “Генералом-Информатором”, подстрекая к преступлению, чтобы извлечь из этого выгоду. Этот изобретательный негодяй некоторое время жил, зарабатывая деньги за счет краж, возмещений и вознаграждений, и в конечном счете, надо с удовлетворением отметить, был публично казнен в Тайберне под проклятия возмущенных горожан, которые забрасывали его камнями до самой его последней минуты.
Филдинг, великий романист, который в то время был мировым судьей, сообщил, что на ступенях виселицы Уайлд залез в карман к священнику, подготавливающего приговоренного к смерти и умер с украденным предметом - штопором — в руке. Но, возможно, это преувеличение.

Деградации, которой подверглась должность констебля в Англиив XVIII веке, способствовала коррумпированность судей, которые по большей части были негодяями, одновременно невежественными и алчными. Исключениями из этого правила были такие люди, как сэр Джон Хокинс и двое Филдингов, Генри, романист, и его слепой сводный брат сэр Джон.


Сэр Джон Филдинг

Они наряду с некоторыми другими привнесли заметное улучшение в плачевное положение дел путем создания “ротационных офисов”, где судьи заседали публично. Первые практические шаги к реформам в сфере полиции были предприняты в знаменитом государственном учреждении на Боу-стрит.

Еще в 1749 году Генри Филдинг положил начало новому “плану полиции”, работа над которым была продолжена сэром Джоном Филдингом с помощью Сондерса Уэлча, друга доктора Джонсона, который в то время был старшим Констеблем Холборна, а впоследствии мировым судьей на Боу-стрит.
История Боу-стрит - одна из величайших глав в истории английской юриспруденции; и она занимает несколько томов. Однако, все начинается с некоего капитана Де Вейля, который, уволившись из армии после Утрехтского мира и обнаружив, что его армейского половинного жалованья недостаточно для удовлетворения его потребностей, устроился на работу в один офис в местечке под названием Скотленд-Ярд. В круг его обязанностей входили функции “агента по мемориалам” при государственных ведомствах, а впоследствии он стал выступать и в качестве судьи. В конце концов, он обосновался на Боу-стрит и стал первым в длинной череде мировых судей Боу-стрит. Он не представляет особого интереса, разве что как связующее звено между старым и новым; но, несомненно, что-то пророческое произошло в то утро, два столетия назад, когда он перевез свое имущество в Скотленд Ярд.
Именно на Боу-стрит появились первые профессиональные детективы;и надо признать, что они были едва ли более авторитетны, чем их предшественники в области полицейских расследований. Генри Филдинг организовал там небольшую группу участковых полицейских и бывших констеблей, которым с помощью тайных выплат осведомителям удалось разогнать несколько печально известных банд уличных грабителей.Они были крайне непопулярны с самого начала и не стали менее популярными, когда под руководством сэра Джона Филдинга стали оплачиваемыми штатными сотрудниками конторы на Боу-стрит. Известные сначала, как “люди сэра Джона Филдинга”, они быстро стали знаменитыми “Бегунами (runners) с Боу-стрит”, под этим именем они фигурировали во множестве мелодраматических романов. Но нет смысла приукрашивать их или подолгу останавливаться на их несомненной важности в истории общественной защиты; многие из них былисовершенно незаурядными негодяями. ...


Схватка "Бегунов с Боу-стрит"

Вот еще небольшое дополнение на эту тему.

Чуть ли не ежедневно в самом центре Лондона грабили прохожих, причем не вечером, а при ярком свете солнца. Чтобы покончить с этим, судья Филдинг добился от властей средств на содержание профессиональных стражей порядка. Денег, правда, выделили не густо — их хватило на оплату всего шести первополицейских. Этой великолепной шестерке приходилось днями напролет мотаться по всему городу, разбираясь с заявлениями потерпевших и арестовывая злоумышленников. Задержанных они притаскивали в контору главного судьи, которая находилась на улице Боу, поэтому этих предков «бобби» прозвали «бегунами с Боу-стрит». Крохотное подразделение оказалось вполне действенным: вскоре дневные грабежи на центральных улицах Лондона ушли в историю.
«Бегуны», как правило, были коренными лондонцами, знавшими как свои пять пальцев не только парадную сторону города, но и его весьма
неприглядную изнанку. Правительственные деньги скоро закончились, так что им оставалось полагаться лишь на финальные вознаграждения и
щедрость обращавшихся к ним за помощью жертв преступлений. Чтобы народ знал своих героев, Генри Филдинг размещал в газетах рекламные
объявления: дескать, случись что серьезное, дайте только нам знать, и наши бравые ребята тут же отправятся ловить преступника.

“По правде говоря”, - писал Чарльз Диккенс в начале девятнадцатого века, - мы думаем, что об этих достойных людях существовало огромное количество лжи. Помимо того, что иные из них были людьми очень невысокой нравственности и слишком привыкли иметь дело с ворами и им подобными, они никогда не упускали случая воспользоваться в обществе служебным положением и напустить таинственности, выставляя себя в наилучшем свете.Неизменно расхваливаемые сверх того некомпетентными судьями, озабоченными тем, чтобы скрыть свою неполноценность, и будучи на короткой ноге с тогдашними газетными щелкоперами, они сделались своего рода идолами. Хотя в качестве превентивной полиции они были совершенно неэффективны, а как сыскная полиция - были весьма неопределенны и неуверенны в своих действиях, для некоторых людей они остались идолами и по сей день”.
Короче говоря, во многих случаях предотвращение преступлений было не в их интересах, и состояния, оставленные некоторыми из них, являются убедительным свидетельством их действий. Однако, сами они не были бывшими преступниками, как закоренелые преступники Парижа, которые были первыми членами «Сюртэ» -тайной полиции Видока, который сам был бывшим заключенным. Филдинги сделали все возможное, чтобы очистить от них полицию; но нет никаких сомнений в том, что “Бегуны” были, по большей части, в активном сговоре с криминальными элементами и сотрудничали с ними ради своей личной выгоды.
Конный патруль, предложенный сэром Джоном, прекратил свое существование, так ничего и не добившись, и на смену ему пришел пеший патруль; но продажность полиции только возросла. После этого был еще один конный патруль, еще один пеший патруль, речной патруль и “спешившийся конный патруль”, что бы ни значило такое определение. Но уличные грабежи в Лондоне продолжались беспрепятственно — и за пределами Большого Города разбойники с большой дороги процветали, не подозревая, что прямо за углом притаились романтики-романисты, которым суждено превознести их деяния до головокружительных высот огульной сентиментальности.
Очевидно, что страна была готова к Пилю. “Расследование состояния полиции” в 1770 году не принесло ничего заслуживающего упоминания, и бунт лорда Гордона в 1780 году продемонстрировал лишь степень отсутствия полицейской защиты. В этот период Диккенс в "Барнаби Радже" является таким же авторитетом, как и любой другой. Доктор Патрик Койкхаун в "Трактате о городской полиции"(1796) помог указать путь; и то же самое, на свой манер, сделал Уильямс, убийца с Рэтклиффского шоссе, которого прославил Де Квинси.
Уильямс — если это действительно он был убийцей, потому что это никогда не было доказано — в 1812 году зверски убил две семьи и вызвал такую волну народного гнева и тревоги, что какое-то время казалось, что полицейская реформа может добиться определенного прогресса. Царило огромное возбуждение,и правительство призвали к действию; но все кончилось очередным расследованием “состояния полиции”, о котором все и так уже знали. Полиция не пришла ни к какому заключению, и четыре года спустя было проведено еще одно масштабное расследование, которое длилось два года, и было опубликовало много длинных трактатов, которые привели к выводу, что “действия полиции свободной страны должны быть основаны на рациональных и гуманных законах, в совокупности с эффективной и просвещенной судебной системой; и прежде всего, в условиях моральных обычаев и воззрений граждан".
Да, страна была готова к реформам Пиля. В 1822 году — уже будучи министром внутренних дел Ирландии, он создал ирландскую полицию и ввел в обиход слово“Пилеры(peelers)” (прозвище ирландского констебля) — сэр Роберт стал министром внутренних дел и сразу же приступил к своим трудам в авгиевых конюшнях. Он произвел реформы в уголовном законодательстве, но во всем остальном в том году был достигнут незначительный прогресс. Однако, в 1828 году, он добился назначения комитета, рекомендации которого создали необходимую поддержку парламента для планируемой им реформы полиции. Чтобы исправить выявленное шокирующее положение дел, комитет рекомендовал создать полицейское управление, действующее под непосредственным руководством министра внутренних дел, с общим контролем над всеми полицейскими учреждениями столицы и ее окрестностей. В конечном итоге этот доклад принял форму законопроекта об усовершенствовании столичной полиции, который без возражений был принят обеими палатами и получил королевскую санкцию 19 июня 1829 года.
В Вестминстере по адресу Уайтхолл-Плейс, дом № 4, было создано новое полицейское управление с черным ходом в Скотленд-Ярд, и оно было передано в ведение двух мировых судей, которые были назначены комиссарами полиции. Их задачей было организовать полицейские соединения примерно из трехтысяч констеблей под командованием суперинтендантов, инспекторов и сержантов; эта задача была выполнена настолько хорошо, что мы до сих пор говорим о замечательной организации, вызывающей благоговейный трепет и восхищение, которые почти скрывают тайное желание каждого представителя рода человеческого быть инспектором Скотланд Ярда. Или ваш историк одинок в этом стремлении?
Скотленд-Ярд!
История этого названия просто немного запутана. Хотя оно обычно используется как активный синоним детективной полиции Лондона, на самом деле, это название главного офиса столичной полиции. Изначально офис, как уже говорилось, находился в доме № 4 по Уайтхолл-плейс, который когда-то был частным домом, и его задняя дверь выходила на улицу, называемую Скотленд-Ярд; называлась она так потому, что столетия назад здесь располагался дворец для приема королей и королев Шотландии, когда они посещали английский двор.
Стоу говорит: “По левую руку от Чаринг-Кросса вы увидите различные, недавно построенные, многоквартирные дома, пока не дойдете до большого участка земли, который обнесен кирпичной стеной и носит название «Шотландия», где находились большие строения для приема королей Шотландии и других особ этой страны;Маргарита, королева Шотландская и сестра короля Генриха VIII жила здесь, когда приехала в Англию после смерти своего мужа, и в прежние времена здесь размещались короли Шотландии, когда они приезжали в английский парламент”.
Кроме того, там некоторое время находилась официальная резиденция инспектора королевских работ, осуществляющего надзор за строительством и обслуживанием королевских замков и резиденций; и там жили Иниго Джонс, и сэр Кристофер Рен. Сэр Дж. Ванбру также проживал в Скотленд-Ярде, и в его бытность секретарем Государственного Совета у Мильтона была там официальная резиденция до того, как он переехал на Пти Франс (Petty France– улица в Вестминстере).
Сегодня здесь не размещаются ни шотландские монархи, ни полиция; на картах улиц это просто Большой Скотланд-Ярд. В общий обиход знаменитое название полицейского управления вошло только с 1842 года, когда детективное отделение было создано в отдельном здании Скотленд-Ярда; но с самого начала в прессе и в официальных документах полицейское управление называли как Скотленд-Ярдом, так и Уайтхолл-Плейс.
Однако, в 1890 году все отделы полиции были переведены в большое здание, которое они до сих пор занимают на набережной Темзы,то есть в Новый Скотленд-Ярд. Такое официальное название существует уже более пятидесяти лет, но эта приставка используется редко.
Вот и все о Скотленд-Ярде. Теперь давайте поговорим о Шерлоке Холмсе!

***
Сейчас напишу этот пост и заплачу дань дайри, чтоб дневник не выглядел настолько ужасно. Потому что это так и есть, плачу именно за это.

***
Мне как-то стало везти на какие-то экзотические болезни. То ветрянка, теперь вот, похоже, коньюктивит. Вчера решила, что просто что-то в глаз попало, но к ночи поняла, что все серьезно. Прикладывала испитой чай и выпила антибиотики. Утром было страшно, ибо не только впору было крикнуть:Поднимите мне веки, но и видок опять как из фильма ужасов. Задумалась, как я дойду до лавки, где смогу купить темные очки)) А уже потом до поликлиники и аптеки. Ибо да, решила, что с этим надо таки идти ко врачу. Правда, по ходу дела выяснилось, что к окулисту раньше среды я не попаду. Так что хошь ни хошь, а буду выкручиваться пока своими силами.Немного полегчало, настолько, что решила написать этот пост. Чувствую, что потрачу в аптеке совершенно неприличную кучу денег.

***
Последнее время подсела на твиттер. Похоже, не только я.И кто-то там сегодня хорошо написал:

Все это иллюзия,дамы и господа, щелчок тумблера и исчезнет навсегда уютное сборище единомышленников - твиттер, наслаждайтесь каждой секундой общения, тьма наступит внезапно и мгновенно. Да будет так.

***
Слежу за происходящим, причем не только в реальности, но и в умах. Трагично все.
Правда, у меня в ленту почему-то забилось полно ваты, и это не только у меня.Жуткие люди, готовые "повторить". Даже не думала, что такие есть, и на самом деле, когда думаю о них, то допускаю, что у нас могли быть вполне честные выборы. Ну, процентов на пятьдесят. Ибо, имя им - легион.

В одном посте вставили потрясающий отрывок из киселевских "Итогов" про выборы 2000 года. Оказывается, оно есть на ютубе. Так все начиналось. Еще был жив отец...

Горжусь тем, что эти три дня никуда не ходила, и в то, что произошло никоим образом замешана не была.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Следующая глава. Перечитала только раз, для меня вполне себе, а кроме меня, сдается, оно здесь не особо кому-то надо.

21 глава
Улыбающийся с ножом

К тому времени, когда мы нашли полицейский участок, колокола отбивали половину первого. Город был практически безлюден, если не считать ночного сторожа, совершавшего обход, и нескольких пьяных гуляк, отсыпавшихся в подворотнях после вечернего празднования своего выигрыша на скачках. Мы прошли вдоль Хай-стрит, после чего обнаружили отделение полиции - двухэтажное здание из красного кирпича, окруженное низкой стеной, которая огораживала сад с разросшимися розами. Я привязал Артемиду к ближайшему фонарному столбу, помог Лестрейду спешиться, а затем, когда он обхватил меня за плечи, мы, прихрамывая, подошли к двери с висящим над ней характерным синим фонарем, и вошли внутрь.
В этот поздний час внутри было сумрачно, и свет газовой лампы слабо освещал внутреннюю отделку из темного дерева. Сильный запах мебельной полироли смешивался с еще более сильным ароматом крепкого табака, перекрывая слабый запах карболки. Помещение было опрятным, чистым и аккуратным – таким же, как дюжий сержант, который стоял возле стойки регистрации с кружкой чая и бутербродом в руках и разложенным перед ним экземпляром местной газеты. Хорошо сложенный мужчина лет сорока, он был на голову выше положенных пяти футов восьми дюймов и сочетал в себе огромную силу и мягкость, словно Шайрский конь, облаченный в синюю форму.
Когда мы вошли, он поднял на нас взгляд, и теплота его улыбки слегка померкла, когда он оценил наш внешний вид. Оба мы были перемазаны сажей и копотью от пепелища и грязью из канавы, источали легкий запах гари, и еще к тому же моя одежда и рубашка были покрыты пятнами запекшейся крови - словом, наш внешний вид не внушал особого доверия. Во всяком случае, мы были похожи скорее на головорезов, чем на полицейского и частного сыщика, которыми мы были.
Я мог бы также надеяться, что Лестрейд подойдет к сержанту не столь воинственно, как ему это обычно было свойственно. Как только я отпустил его, и он смог опереться на стол, он взялся за дело с надменным удовольствием.
- Сержант, - сказал он. - Я инспектор Лестрейд из Скотленд-Ярда.
читать дальше
Сержант неторопливо окинул его взглядом. По выражению его лица я понял, что он предпочел бы быть дома, чем иметь дело с теми, кого он считал "подозрительными лицами".
- Это правда, сэр? - осторожно спросил он.
- Кто здесь главный? - спросил я.
- Я.
- Нет, сержант, кто ваш начальник?
- Должно быть, инспектор Боулз, сэр.
- Я хочу его видеть, - настаивал Лестрейд.
- Боюсь, что его нет. Почему бы вам не сказать мне, в чем проблема, возможно, я смогу помочь.
- Сомневаюсь в этом, сержант. Это серьезнее драки и кражи овец. Где этот Боулз?
- Ушел, сэр. Его смена закончилась два с половиной часа назад.
- Тогда вам лучше пойти и забрать его, сержант. Скажите ему, что это серьезное дело, и я возьму его в свои руки.
Сержант сделал большой глоток чая и поставил кружку на стол. Его улыбка была безмятежной и чуть снисходительной.
- Уверен, что это так, сэр. Вы и этот джентльмен определенно выглядите так, словно побывали на войне. А теперь, почему бы вам не рассказать мне об этом все, что вам известно?
- А почему бы вам не делать то, что вам говорят? - огрызнулся Лестрейд. - Я не хочу, чтобы надо мной подшучивал какой-то провинциальный увалень.
Выражение лица сержанта резко изменилось.
- Нет никаких оснований говорить в таком тоне, сэр. Разумеется, я только пытался помочь.
- Уверен, что так и было. -Лестрейд взглянул на меня и закатил глаза к небу.
- Храни нас Святые угодники от сельской полиции. Я уверен, что у них там солома вместо мозгов. Скажите, сержант, где живет этот инспектор Боулз? Если вы не разбудите его, это сделаю я. Я предполагаю, что он дома. Кто знает, чем они занимаются в этих захолустных местах? Я бы не удивился, если бы он периодически принимал участие в жертвоприношениях девственниц.
- Лестрейд, - пробормотал я, видя, как в глазах сержанта появляется холодная ярость. - Возможно, делу поможет более примиренческий подход.
- Все в порядке, мистер Холмс. Я знаю, как обращаться с этими местными типами. Вы должны показать им, что настроены серьезно. Итак, - сказал он, стукнув кулаком по столу, - где Боулз?
Сержант был непреклонен.
- Он дома со своей милой супругой. Девственниц он приносит в жертву в ночь среды - с вами все будет в порядке, если только к тому времени вы уедете.
Теперь разъяренный вид был уже у Лестрейда.
- Прежде чем мы продолжим, сэр, полагаю, вы предъявите мне доказательства, что вы тот, за кого себя выдаете, - сказал сержант. Его взгляд упал на меня. - А как насчет вас, сэр? Я полагаю, вы главный констебль?
- Не беспокойтесь о нем, сержант, - сказал Лестрейд. - Он со мной. Я ручаюсь за него.
- При всем уважении, сэр, вы не можете поручиться даже за себя.
- Все, что вам нужно сделать, это отправить телеграмму в Скотленд-Ярд...
Сержант усмехнулся.
- Вы знаете, который час? Почтовое отделение закрыто. Миссис Гамильтон всегда в постели в девять часов. Час до полуночи стОит двух часов после нее, вот что она всегда говорит.
- Это чрезвычайная ситуация! – настаивал Лестрейд.
- Ну что ж, - сказал сержант, останавливаясь, чтобы откусить от своего бутерброда с сыром, - здесь, в глуши, мы ничего не знаем о ваших модных лондонских обычаях. Боже, бывают дни, когда я не уверен, есть ли у меня голова на плечах!
- В это я могу поверить.
- Он пошутил, - сказал я.
Лестрейд свирепо посмотрел на меня.
- Я знаю, мистер Холмс. Я разберусь с этим парнем. Вам придется поверить мне на слово, сержант. Сегодня ночью произошел поджог и убийство, и это дело я возьму на себя.
Сержант решительно отложил свой бутерброд.
- Это уже другое дело. Настоящее преступление, говорите? - Он вытащил свой блокнот и облизал кончик карандаша. - Итак, где произошло это преступление?
"Чаттертон Парва", - сказал я ему. - Был совершен поджог конюшни. На ее руинах вы найдете останки тренера скаковых лошадей по имени Мильтон. Кроме того, пытаясь спасти лошадей, погиб ученик жокея.
- И откуда вы это знаете, мистер...?
- Шерлок Холмс. Я знаю это, потому что был там.
- И вы скрылись с места преступления?
- У меня была веская причина. Меня оставили умирать в конюшне, когда начался пожар.
Сержант пристально посмотрел на меня.
-Кто?
- Компаньоны Мильтона. Он был мошенником, выставляя на скачки подставных лошадей.
Его брови взметнулись вверх.
- Поджог, убийство и мошенничество на скачках. Честное слово, у вас, джентльмены, выдалась хлопотливая ночка. Теперь об этих скачках, с заранее известным исходом, - сказал он. - Они, проходили случайно не в Эскоте?
- Да, забег Альберт Стейкс. У меня на улице стоит лошадь, которую он использовал в качестве подмены.
- М-да, просто слов нет. Мы в участке провели жеребьевку и мне выпала Екатерина Великая. Инспектор Боулз был не особо этим доволен. Его лошадь пришла последней. - Он выпрямился во весь рост. - Думаю, мне придется провести дополнительные расследования.
- Вам нужно немедленно вызвать сюда вашего инспектора, - сказал Лестрейд. - Я буду руководить расследованием.
Сержант серьезно посмотрел на него.
- Я не уверен, что смогу это сделать, сэр. Взгляните на это с моей точки зрения. Вы приходите сюда, говорите мне, что вы из Скотленд-Ярда, и выдвигаете целый ряд обвинений. Этот молодой человек говорит мне, что был на пожаре – и глядя на него, я могу поверить в это, - и он говорит мне, что возле участка его ждет скаковая лошадь, которая ему не принадлежит. Конокрадство - серьезное преступление в этих краях.
- Подождите минутку, - сказал Лестрейд.
- Как и выдавать себя за офицера полиции. Берт!
На его зов из задней комнаты появился другой мужчина, в зубах он зажал пирог со свининой, и на его униформу посыпались крошки теста.
- Возьмите этих джентльменов под стражу, констебль. Здесь происходит что-то непонятное, и я намерен разобраться, в чем тут дело.
Услужливый Берт отставил свой ужин и шагнул вперед.
- Подождите, сержант, - сказал я. - Люди, которые оставили меня в той конюшне, будут искать меня. Лучше бы вам пождать что-то выяснять, пока не подтвердится личность инспектора. Я бы предпочел, чтобы им не стало известно о моем местонахождении.
- Красиво говорит, а? - сказал сержант своему товарищу. - Не волнуйтесь, сэр. Если то, что вы говорите, правда, вы будете в полной безопасности здесь, в камере. В конце концов, это полицейский участок. Берт, запри их обоих!
Я подумал о бегстве. Мне пришлось бы бросить Лестрейда, но опасность угрожала мне одному. Однако я решился на это слишком поздно, потому что, прежде чем я успел сделать хоть одно движение, констебль схватил меня за руку и заломил ее мне за спину. Меня оттащили вглубь полицейского участка и, после беглого осмотра моих карманов, втолкнули в тесную камеру, в которой не было света и нечем было дышать. Смрад от перегара и нечистот была удушающей и, казалось, исходила от другого обитателя камеры, судя по его изодранной одежде, бродяги, отсыпавшегося на единственной лавке после ночи неумеренного пьянства.
- Это всего лишь старый Гарри, - бодро сказал констебль. - У нас сегодня немного тесновато, так что вам придется разделить эту камеру. Он не причинит вам вреда. Имейте в виду, если он будет настроен чересчур дружелюбно, то лучше как можно скорее скажите ему, кто вы. Прошло много времени с тех пор, как он в последний раз видел женщину.
Дверь захлопнулась, и заскрежетал засов. Я погрузился в темноту. Снаружи я услышал шум, поскольку та же церемония повторилась с Лестрейдом. За громогласным храпом моего соседа по камере я услышал, как сержант что-то сказал о том, что надо послать за врачом. По крайней мере, лодыжке Лестрейда будет, наконец, уделено должное внимание.
Это был не тот результат, на который я надеялся. Поведение Лестрейда могло бы быть менее оскорбительным, а сержант мог быть не таким назойливым. Как бы то ни было, на ум пришла избитая фраза об огне и сковородке. Если сержант начнет наводить справки, добрые люди из Чаттертон-Парва при поддержке Бейли и Уильямса расскажут ему о неуравновешенном молодом человеке, который галопом выехал на лошади из вагона. Они также скажут ему, что я якобы сын Мильтона и имею претензии к своему отцу. Указующий перст в отношении пожара и смерти тренера был направлен в мою сторону. Сержант скажет им, где я, и задолго до того, как будет получено подтверждение рассказа Лестрейда, здесь появится Кларенс, чтобы прикончить меня.
Впереди у меня была долгая ночь, и время, прошедшее с того момента, как я принял последнюю дозу лауданума, не делало ее более сносной. Это начинало сказываться. Я одновременно дрожал и покрывался испариной, и, будучи далек от точного механизма логики и дедуктивного рассуждения, которое было инструментом моей профессии, мой разум блуждал где-то вдали, неизменно возвращаясь к объекту моего страстного желания.
Мне было о чем еще подумать, когда полчаса спустя я услышал голоса в коридоре. Где-то открылась дверь, и вскоре я услышал несколько сдавленных криков, когда доктор приступил к своей работе. Затем наступила тишина, а затем снова послышались приглушенные голоса, прежде чем в замке зазвенели ключи и моя дверь открылась. В прямоугольнике света стоял высокий худощавый мужчина с чисто выбритым лицом и седыми волосами. Сумка в его руке не оставила у меня сомнений в его профессии.
- Джентльмен по соседству сказал мне, что вы поклонник опия. Это верно?
Я кивнул.
- Далее, он сказал, что вы в нем сейчас нуждаетесь.
Я снова кивнул.
Доктор нахмурился.
- Я такого не одобряю. Ваш друг отказался от него, несмотря на свои травмы. Это как-то, связано с его матерью.
- Он сильно пострадал? – спросил я.
- Его лодыжка не сломана, а вывихнута. Что с вами? Что случилось с вашей рукой?
Он вошел в камеру для более тщательного осмотра. Констебль задержался на пороге, высоко подняв фонарь. Я не возражал, когда врач наложил шину на мои три пальца и забинтовал руку, а также когда он достал из своей сумки пузырек с лауданумом. Он покачал головой, когда я сказал ему, сколько мне нужно, но, тем не менее, выдал дозу. Я с благодарностью проглотил ее и почти сразу почувствовал ее эффект. Дверь снова захлопнулась, и в крошечную камеру вернулась темнота. Гарри на скамейке что-то пробормотал во сне и снова громко захрапел. Больше я ничего не мог сделать, и поэтому устроился в углу.
Должно быть, я на несколько часов задремал, потому что понимал, что прошло время, но не знал, сколько. В замке снова загремели ключи, и я заставил себя выпрямиться, чувствуя боль в одеревеневшем теле. Дверь открылась, и камеру заполнил свет. После кромешной тьмы он был почти ослепительным, и мне пришлось прищуриться, чтобы за светом фонаря разглядеть фигуру. Когда мои глаза постепенно привыкли к свету, я мельком увидел светлые волосы и сверкнувшие в улыбке белоснежные зубы.
Я отшатнулся, в ужасе от того, что меня так быстро обнаружили. Я позвал констебля, но вместо этого фигура вошла в комнату и закрыла за собой дверь.
- Что ж, мистер Шерлок Холмс, - сказал Кларенс. - Мы снова встретились. Заставили Вы нас побегать этим вечером. Интересно, как вам удалось спастись от пожара? Вам помог мальчик? Я никогда не был в нем полностью уверен.
- Как вы сюда попали? - спросил я. - Где констебль?
- Отдыхает. Я подсыпал кое-что ему в чай, пока наводил справки о пропавшей скаковой лошади. У меня не так много времени. Я исчезну до того, как он проснется. И вы тоже.
С этими словами он поставил свой фонарь на пол, все еще улыбаясь.
- Это напоминает мне тот старый детский стишок, - сказал он. - Вот фонарь, чтобы осветить тебе постель. А вот и нож, чтобы отрубить тебе голову.
Свет придавал золотое сияние длинному лезвию ножа, который он достал из внутреннего кармана.
Я инстинктивно попятился. Это было полной глупостью, потому что идти мне было мне некуда. Я наткнулся на скамью и чуть не упал на спящего Гарри, который заворчал и оттолкнул меня. В итоге я прижался спиной к стене, а Кларенс был уже на расстоянии фута. Когда он бросился на меня, я схватил его за руку с ножом и левой рукой пытался удержать его на расстоянии.
Неделя, проведенная за уборкой конюшен и катаньем верхом, в какой-то мере восстановила мои силы. Но я был ослаблен пинками и побоями, и Кларенс вскоре одолел меня. Он гнул меня к земле, пока у меня не подогнулись колени, и я не упал на спину. В мгновение ока он оказался надо мной, оседлал меня и, используя свое преимущество, приставил нож к моему горлу.
- Сдавайтесь, - убеждал он, усмехнувшись при виде моих жалких усилий в схватке, которую я постепенно проигрывал. - Вам не победить.
Он надавил на меня всем своим весом. Я почувствовал лезвие ножа у своего горла. Как раз в этот момент Гарри закашлялся и чертыхнулся. Кларенс дрогнул и взглянул на него. За эту долю секунды мне удалось отвести от себя нож и повернуть его в обратную сторону. Лезвие содрало кожу с моего запястья, когда я поднял локоть, чтобы защититься. Потеряв равновесие, Кларенс вытянул руку, чтобы опереться, промахнулся и упал прямо на меня.
Я увидел удивление в его широко раскрытых глазах, когда нож вонзился ему в горло.
Я лежал, тяжело дыша, придавленный его мертвым весом, ощущая теплую влагу, струящуюся из его тела. Когда, наконец, мне удалось стряхнуть его с себя, я заметил, что он умер без улыбки на губах. Вместо этого на его лице появилось страдальческое выражение труса, который боится встретить смерть, на которую он, ни секунды не колеблясь, обрек свои несчастные жертвы.
Я оставил его там, вместе со все еще спящим Гарри, взял ключи от двери и отпер камеру Лестрейда. Он сел и удивленно разинул рот, увидев мою пропитанную кровью одежду.
- Что случилось на этот раз? - спросил он.
- Все кончено, - устало сказал я. - Улыбающийся мертв.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Кое-что с твиттера.

«Я не верил, что вы умерли. Даже когда в газетах сообщили, не верил. Когда отпевали, не верил. И даже когда закапывали, сомневался».

Есть такое. Постоянно это чувствую. Хотя подобное в какой-то степени и в отношении отца было. Но сейчас это сильнее и иначе.



Накануне. Диалог московского друга со своим начальником:

— Я приболел немного, можно, завтра не приду?
— Конечно... только будь осторожен

***
Сидела сегодня, смотрела и думала о том, что я все же непробиваемая, хотя 16-го и ревела. И вот сейчас не выдержала после Юлиных слов.

Если честно, совсем плохо дело. И заканчивала перевод и редактировала, как что-то совершенно постороннее. Проверила только один раз, как говорится, это выше моих сил. В конце я там кое-что не совсем поняла насчет драгоценного камня и его презентации, но , может, дальше прояснится, если я до этого доберусь. Мне надо срочно как-то себя лечить. И не только от физических болезней. С детства считала, что если вдруг случится какая беда, у меня будет такое лекарство, как Холмс. А вот оно-то как раз меня и подвело...
Но это лирическое отступление.

Глава 20
Бегство

Не могу сказать, по какой счастливой случайности я очнулся до того, как был охвачен пламенем.
Когда я все-таки открыл глаза, то обнаружил, что пригвожден к полу конюшни, а мои ноги были прижаты все еще теплым телом Екатерины Великой. Горло животного было перерезано, и озеро крови растеклось по тонкому слою соломы, покрывая шкуру, волосы и одежду везде, где оно соприкоснулось с ними.
Кларенс - если так его действительно звали, в чем я сомневался - сдержал свое слово, как относительно моей судьбы, так и участи лошади.
Долетевший до меня тонкий запах дыма сказал мне о том, начался пожар. Из задней части сарая доносилось шипение и треск горящей соломы. Оказавшиеся в ловушке лошади, запертые в своих стойлах, ржали и колотили копытами по дверям и стенам в тщетной попытке спастись. Движущиеся серые облака все больше закрывали лунный свет, и лишь зловещее красное зарево, показалось из-под них наружу, поглощая все, солому и плоть, мертвых и живых.
Говорят, что угроза близкой смерти обостряет разум, как ничто другое. Если я и выживу этой ночью, то только благодаря собственной изобретательности. Никто не пришел мне на помощь. Я должен был выбраться из этого горящего здания - или умереть, пытаясь это сделать.
Они оставили меня лежать в странной позе, наполовину на боку, прижав одну ногу к другой. В таком положении я мало что мог сделать. Мне пришлось повернуться на живот. Стиснув зубы, мне пришлось затратить немало усилий и настойчивости, прежде чем я почувствовал, что могу двигать ногами. Моя поврежденная лодыжка по-прежнему протестовала, и трение одной ноги о другую никак не способствовало уменьшению ноющей боли. Наконец, лежа ничком, я стал шарить по земле здоровой рукой, пытаясь за что-нибудь уцепиться. Мои ногти впились в щель между булыжниками, и я подтянулся.
Ничего не произошло. Я еще раз поднатужился, но почувствовал лишь, как мои ногти хрустят, ломаются и скользят по окровавленным камням.
Сдаться было бы проще всего на свете. Дым одолеет меня, как это происходило с лошадьми, находившимися ближе всего к огню, задолго до того, как огонь превратит мою плоть в пепел. Мои останки соберут лопатой и бросят в могилу для нищих под вымышленным именем. Майкрофт, и Кларенс, и все остальные, для кого я был помехой, будут довольны. Они сочтут мою смерть хорошо выполненной работой и перейдут к своему следующему коварному плану.
читать дальше
Эта мысль подстегнула меня больше, чем какие-либо призрачные фантазии о надежде.
С новой решимостью я крепко ухватился правой рукой и уперся левым локтем в трещину разбитого булыжника. Я стал тянуться изо всех сил, стараясь не обращать внимания на затихающее ржание перепуганных лошадей, по мере того как пламя заставляло их умолкнуть одну за другой. Я задыхался от усилий, но, наконец, почувствовал, что мои ноги двигаются. Ободренный, я ослабил хватку и попробовал снова. Я продолжил свои усилия, пока, наконец, мои ноги не показались из-под туши.
Используя дверь в качестве опоры, я уцепился за нее, просунул руку сквозь прутья и нащупал засов. Дверь подалась назад, и какое-то мгновение я не мог сказать, где путь к свободе, настолько густым стал дым. Когда мои глаза привыкли, я увидел справа от себя бушующее алое зарево. Натянув пальто на нос и рот, я неуверенно шагнул к двойным дверям.
Моя лодыжка, пострадавшая как от падения, так и от жестокого обращения, подогнулась. Чтобы не упасть ,я схватился за ближайшую стену. Еще шаг, и боль стала такой же сильной, как и прежде. Я сделал еще одну попытку, постепенно привыкая к невыносимой боли и уже лучше владея собой. Держа путь к спасению, я распахивал двери денников, проходя мимо. Их обитатели, широко раскрыв глаза и раздувая ноздри, попятились от меня, и только когда я распахнул двери, первый робкий пленник воспользовался возможностью галопом выскочить на свободу.
Я, шатаясь, вышел в ночь, наполовину задыхаясь, из моих глаз текли слезы. Сквозь туман я увидел, бегущую ко мне фигуру. На мгновение мне показалось, что это Кларенс, вернувшийся, чтобы убедиться, что дело сделано. Я представил, как меня швыряют обратно в огненный ад. Только когда он подошел ближе, я узнал знакомые черты инспектора Лестрейда.
- Мистер Холмс, слава благим небесам, - сказал Лестрейд, не давая мне упасть и тихо опуская меня на землю. - Когда я не получил от вас вестей, я ожидал худшего, поэтому отправился на поиски. - Выражение его лица изменилось, когда он заметил в каком я виде. - Кто с вами это сделал? Вигор?
Я пытался заговорить, но не смог произнести ни слова.
Затем из темноты появился Дэнни Палмер, его юное лицо было озарено пламенем, и на нем четко выделялись искаженные паникой черты.
- Где Артемида?- закричал он. - Ее нет на поле!
Прежде чем мы смогли остановить его, он сломя голову вбежал в пылающее здание.
- Вернись, идиот! – закричал Лестрейд.
Мальчик не обернулся. Лестрейд вскочил на ноги и бросился за ним, отмахнувшись от моих слабых попыток удержать его. Когда оба исчезли в дыму и пламени, я услышал, как конюшня издала страшный предсмертный хрип. Языки пламени лизали крышу и тянулись к небесам через разбитые окна.
Внезапно из самого сердца огненного ада вырвалась лошадь и помчалась во весь опор, ее хвост и грива дымились там, где огонь пытался предъявить свои права на еще одну жертву. Прикрыв от жара глаза, я пристально смотрел на пламя и, наконец, увидел пробирающегося к выходу Лестрейда, рука Палмера лежала у него на плече.
До спасения им оставалось несколько футов. Затем, на моих глазах, конюшня издала последний стон. Крыша просела и обрушилась, среди множества летящих искр и сломанных досок.
Когда облако пыли осело, Лестрейд и Палмер исчезли из виду.
Я с трудом поднялся, оторвал рукав и обернул им лицо, а затем, пошатываясь, побрел обратно к зданию. Жар был обжигающим, таким, какой, можно было себе представить в самой сердцевине солнца. Дверь была окружена пламенем, которое отбрасывало искры на мою одежду. К счастью, далеко идти мне не пришлось. Сразу у входа, под грудой дымящихся бревен, я увидел дымящуюся фигуру Лестрейда, отчаянно пытающегося освободить свою зажатую ногу.
Я ухватился за балку, приподняв ее ровно настолько, чтобы он смог освободиться. Он перевернулся на живот, попытался встать и упал. Причина этого была очевидна. Его нога свисала под неестественным углом, а гримаса на его лице говорила о боли.
Я обнял его за плечи, и, таким образом, - когда я наполовину поддерживал, наполовину нес инспектора,- мы, прихрамывая, выбрались из этого пекла. Я отпустил его, когда мы отошли на безопасное расстояние, и, кашляя и задыхаясь, он упал на землю.
- Мальчик, - простонал он. - Он был прямо там, рядом со мной.
У меня не было причин верить в то, что он жив. Более мудрый человек удовлетворился бы хотя бы одной спасенной жизнью, и не стал рисковать своей собственной, чтобы найти другого человека. Все мои инстинкты говорили мне о том, что не следует возвращаться, и все же я это сделал. Дэнни Палмер спас мне жизнь, обманув Кларенса, и я был обязан попытаться его спасти.
Чем ближе я подходил, тем сильнее становился жар, я мог бы поклясться, что моя кожа горела. В самом центре пламени строение рушилось, огромные столбы света слепили глаза, взлетая на фоне темного неба. Холмик у двери уже пылал, и нарастающая температура чуть не отбросила меня назад. Если бы не протянутая рука, которую я увидел, я бы повернул обратно. Как бы то ни было, я закрыл нос и рот рукавом и направился внутрь.
Он лежал на спине, наполовину погребенный под пылающей кучей бревен. Его глаза были закрыты, а лицо перепачкано и залито кровью. Бревна были не слишком тяжелыми, и я смог подхватить его под мышки и высвободить. Когда его тело появилось из-под бревен, я увидел красное пятно на его рубашке и зазубренный выступ на животе в том месте, где его пронзила сломанная балка.
Я оттащил его подальше и, наконец, опустил на землю, добравшись до Лестрейда. Я увидел выражение его глаз, когда он оценил состояние мальчика, и почти незаметное покачивание его головы в подтверждение того, что мы оба хорошо сознавали.
Затем, страдальчески кашлянув, Палмер вздрогнул и открыл глаза.
- Артемида, - пробормотал он, глядя на меня снизу вверх. - Он солгал мне. На поле лошади не было. Она в безопасности?
- Успокойся, - сказал я. – Ты ранен.
Как будто только сейчас осознав, что произошло, его лицо исказилось от боли, и сквозь сажу на его щеках начали пробиваться слезы.
- Насколько все плохо?- в отчаянии спросил он.
Лестрейд первым обрел дар речи.
- Не так уж плохо, сынок. Ты просто полежи, и с тобой все будет в порядке.
- Я снова буду ездить верхом, да?
Он схватил меня за руку с силой, на которую, как я думал, он уже не способен.
- Да, Дэнни, будешь, - сказал я.
Он немного расслабился, и по его лицу скользнула улыбка.
- И я однажды стану чемпионом?
- Да, Дэнни.
- Я хороший жокей, правда, Генри?
Его печальные глаза остановились на мне. Из уголка его рта потекла струйка крови.
- Самый лучший.
Улыбка дрогнула и погасла. Хватка на моей руке ослабла, и у него вырвался последний хриплый вздох. Я очень долго сидел, уставившись в его невидящие глаза, пока Лестрейд не нарушил молчание.
- Он умер, мистер Холмс.
Я скрестил руки Палмера у него на груди, и закрыл ему глаза.
- Мы не можем здесь оставаться, - сказал я, поднимаясь на ноги. Моя лодыжка горела от напряжения и больше не выдержит. Лестрейду требовалась медицинская помощь. Что нам было нужно, так это лошадь.
Вся проблема заключалась в том, чтобы ее найти. Те, кого мы освободили, ускакали галопом в поле и были слишком быстры и напуганы, чтобы позволить поймать себя покрытому сажей молодому человеку, который изрядно прихрамывал. Мы могли попытаться уйти как можно дальше пешком, поддерживая друг друга. Но к этому времени деревня была бы предупреждена о пожаре, и люди будут уже на полпути сюда. Мы не успеем уйти слишком далеко, до того, как нас обнаружат.
Затем, пока я пытался выбрать меньшее из двух зол, я услышал фырканье и ржание лошади. В поле, на безопасном расстоянии, стояла темно-гнедая кобылка, закатывая глаза и изо всех сил дергая веревку, которой она была привязана к перилам. В конечном итоге, Кларенс сдержал свое слово.
Я отвязал Артемиду, соорудил элементарную уздечку из веревки и недоуздка и отвел ее обратно туда, где лежал Лестрейд. Он бросил один взгляд на лошадь и покачал головой.
- У нас нет выбора, - сказал я. - Люди, которые оставили меня там, могут вернуться в любой момент.
- Я должен был об этом догадаться, - пробормотал он. - У вас природная склонность попадать в неприятности.
- К счастью, я понемногу учусь из них выпутываться. Вы поедете?
Он что-то проворчал. Я ждал его ответа.
- Я говорил, что не умею ездить верхом, - возразил он.
- Не умеете или не поедете?
- И то, и другое. У меня никогда не было возможности научиться. Там, где я вырос, не очень-то любят охотиться на лис. - Он поднял на меня взгляд. - Оставьте меня. Со мной все будет в порядке. И в любом случае, что, по-вашему, они сделают с сыщиком Скотленд-Ярда?
- Они захотят знать, что вы здесь делали.
- Ну, я пришел посмотреть, что с вами случилось. Не то чтобы вас было слишком трудно найти. На станции ходили разговоры о том, что какой-то дурак сбежал со скаковой лошадью из одного из вагонов поезда. Это должно быть были вы.
- Вы были правы, инспектор. Это была тщетная попытка к бегству. Они знают, кто я.
- Это было неосторожно с вашей стороны, - сказал Лестрейд.
- И поскольку вы здесь, они будут считать, что вы тоже посвящены в это дело.
Его внимание вновь привлекло пылающее здание, и в этот момент ему в голову пришли возможные перспективы.
- Возможно, вы правы. - Он протянул руку, и я помог ему подняться. - Вы первый.
Я подвел Артемиду к воротам и забрался в седло сам. Я подвел лошадь так близко к нему, как только мог, и снова предложил руку.
- Я сяду сзади, благодарю вас, - неохотно сказал он. - Я женатый человек.
Со стонами, несколькими отборными ругательствами и моей помощью он взобрался на спину лошади. Я ожидал, что он обхватит меня за талию, но вместо этого он предпочел кое-как ухватиться за мои плечи. Должным образом, хоть и не слишком комфортно, устроившись, я направил лошадь в сторону дороги. Оказавшись на ней, я открыл первые попавшиеся ворота и пустил кобылу галопом через поле. Когда нас поглотила темнота, позади я услышал крики - ожидаемая группа людей прибыла из деревни, чтобы разобраться с пожаром. К тому времени мы уже скрылись из виду.
Я не знал, в какую сторону мы направляемся. Как мне казалось, безопасность следовало искать в большом городе с полицейским участком. Где только можно, я держался ближе к полям, и только когда мы поднялись на небольшой холм, и я увидел множество огней, мерцающих, как россыпь звезд, по всему ландшафту, я осмелился выехать на дорогу.
За исключением редких стонов и ворчания, Лестрейд во время нашего путешествия держался очень тихо. Я знал, что ему было больно, и тряский шаг лошади усугублял его страдания. Кроме того, было чувство неловкости, ощущение, что между нами было что-то неразрешенное.
- Который час? - спросил я его.
Я почувствовал, как он роется в кармане в поисках часов.
-Похоже, до полуночи осталось совсем немного.
- Я надеюсь, в местном полицейском участке кто-нибудь будет дежурить?
- Это зависит от того, где мы находимся.
Я взглянул на луну.
- Я бы сказал, что примерно в восьми милях к северо-востоку от Чаттертон-Парвы. Если я прав, мы приближаемся к Эгаму.
- Где это?
- В Суррее.
- А, полиция графства Суррей. В прошлом году к нам в Скотленд-Ярд поступил один малый оттуда. Его зовут Хьюз. В прошлом году у них был случай бешенства, так он мне сказал.
- Надо полагать, что сейчас они с этим уже разобрались.
- Я имею в виду, мистер Холмс, что поджог и покушение на убийство это гораздо серьезнее, чем то, с чем привыкли иметь дело в провинции.
- Больше, чем покушение, Лестрейд, - поправил я его. И продолжил свой рассказ о смерти тренера от рук Кларенса.
- Похоже, это работа для Скотленд-Ярда. Мне придется взять ее на себя. - Он неловко заерзал у меня за спиной. - Я только надеюсь, что у них под рукой есть врач. Кажется, у меня сломана лодыжка.
- Возможно, все не так плохо, как кажется.
- Если нет, то мне конец. Что это за сыщик, который не может ходить? Я полжизни ходил на работу пешком. Я думал, что в Скотленд-Ярде мне будет легче, но с тех пор, как я там оказался, я стал ходить пешком больше, чем когда совершал обход. Нет, если я стану калекой, то получу от ворот поворот. - Он не стал развивать эту мысль. - Но значит, вы уже знали это, не так ли, мистер Холмс?
Я чувствовал, как его глаза сверлят мой затылок. Что ж, похоже, наконец, наступил момент истины.
- Я подозревал, что вы были скомпрометированы, Лестрейд. Основываясь на полученной информации, вы делали ставки на забегах с заранее известным исходом.
- Значит, все это дело той ночью, все эти разговоры о том, что вам нужны деньги, были просто для того, чтобы заставить меня показать вам, откуда я получаю чаевые?
Я кивнул. Я знал, к чему это ведет.
- Почему вы не спросили меня?
Его тон был ровным и отнюдь не обвинительным. Это еще впереди.
- Вы думали, что я занимаюсь темными делишками, верно?
- Я полагал, что вас обманули, - сказал я осторожно.
- Вы принимаете меня за дурака? - сказал он, выходя из себя. - Вы думали, что я им продался.
Вы высокомерный поганец. Когда я думаю о том, что я для вас сделал….
Мне нечего было сказать ему в ответ. Его гнев был оправдан, я предполагал, что так и будет, когда он все узнает.
- Остановите эту лошадь, - потребовал он. - Я хочу слезть. С меня хватит шататься по холмам и долинам.
Я покорно остановил Артемиду. Лестрейд соскользнул вниз, умудрившись приземлиться на здоровую конечность, а потом ухватился за мою ногу, чтобы сохранить равновесие.
- Как вы смеете! - гаркнул он. - Судите людей, как какой-нибудь оловянный идол, вы, у которого в жизни не было ни единого дня тяжелой работы! Я спас вас в той тюрьме, и вот ваша благодарность.
- Я благодарен вам. Вот почему я оправдывал вас за недостатком улик, когда другие вас оклеветали.
В его глазах вспыхнул гнев.
- Кто?
- Сэр Руперт Брэдли. Высказывались опасения по поводу вашего новообретенного богатства. Брэдли был убежден в вашем моральном разложении.
- Тогда почему не было проведено официального расследования?
- После прошлого случая Департамент уголовного розыска не может позволить себе еще один скандал, тем более скандал, связанный со скачками.
- Это верно, - сказал Лестрейд, вздыхая. - Доверие общественности уже пошатнулось.Без их поддержки мы все запросто могли бы разойтись по домам.
- Наоборот, Брэдли рассудил , что если обвинение было беспочвенным, то, что вам лучше никогда не знать об этом.
Лестрейд очень долго пристально смотрел на меня, а потом отвел взгляд.
- Оглядываясь назад, я понимаю, как это выглядело. Начиналось все совсем не так. Несколько фунтов здесь, несколько фунтов там. Конечно, я должен был понимать, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Полагаю, что в глубине души именно так и было.
- Вы предпочли закрыть на это глаза.
- Я должен был подумать о своей семье!
- Как это поможет им, если вы будете мертвы?
Он был бледен от боли, но я мог бы поклясться, что его лицо стало еще белее.
- Брэдли говорил о принятии мер, если я найду доказательства вашей вины. Он не был заинтересован в том, чтобы предавать огласке ваше падение. Вы были бы не первым, с кем произошел бы "удобный" несчастный случай. Им было бы легко организовать вашу гибель во время дежурства. Вы геройски погибнете за правое дело и перестанете быть для них проблемой: одним выстрелом они убьют двух зайцев .
Он беззвучно шевелил губами, пытаясь облечь свои мысли в слова.
- Что вы им скажете?
- Ничего, - ответил я. - Вы можете сказать им сами. На вашем месте, инспектор, я бы сказал, что уже некоторое время знал о том, что исход скачек был предрешен заранее. Ставки, которые вы сделали, были сделаны в ходе вашего расследования в попытке завоевать доверие вашего информатора и собрать предварительную информацию о том, о каких забегах идет речь. Вы добились успеха, Лестрейд. Вы не только положили конец их деятельности, но и сумели получить доказательства того, каким образом все происходило.
- Что?
Я потрепал Артемиду по шее.
- Эта лошадь участвовала в скачках под именем Екатерины Великой, чтобы выиграть сегодня забег Альберт Стейкс. Шерсть на ногах была обесцвечена, чтобы достичь сходства. Только опытный глаз смог бы отличить их друг от друга.
- Боже правый, - произнес он. – А что насчет этого безумного жокея, Вигора? Я кое-что слышал о нем. Когда вы не пришли, как обещали, после забега, я подумал, что он что-то с вами сделал. Я думал, что это он каким-то способом заставляет лошадей одерживать победу. - Он уставился на уставшую кобылку. - Я никогда не думал, что на самом деле будет что-то в этом роде. Я думал, у них есть средства для предотвращения подобных вещей.
- В таком случае, мне следовало побеседовать со стюардом, который проводил осмотр перед заездом. Возраст лошади можно определить по зубам, и в этом случае разница между ними должна была быть очевидной, поскольку это животное старше. И мне следовало арестовать человека, который работал на скаковом круге, по имени Сэмюэлс. Ему было приказано раскрыть обман после забега. Я смог, с небольшой помощью, упредить его.
- Но почему, мистер Холмс? – произнес ошеломленный Лестрейд .- У них была система, которая работала.
- Они положили глаз на более крупный трофей. Я не могу сказать, что это было, кроме того, что они хотели бы привлечь внимание Скотланд-Ярда к чему-то другому.
-Вы имеете в виду, ко мне?
Я кивнул.
- Череда ваших недавних успехов сделала вас вездесущим, инспектор. И ваш позор в данный момент был бы весьма кстати.
- Да, - сказал он, качая головой. - Никогда не думаешь, что такое может случиться с тобой, верно? Это было всего лишь несколько выигрышей, вот и все. Я не буду отрицать, что эти деньги пригодились.
- Ничего не бывает бесплатным. Все это происходит на определенных условиях.
Он подозрительно прищурился.
- Так зачем вам помогать мне сейчас?
Я слегка пожал плечами.
- Вы женатый человек, у которого семеро детей.
- И вряд ли после этой поездки верхом у меня появятся другие, скажу я вам. - Печальная улыбка приподняла уголки его рта. – А что это за «более крупный трофей»? Вы знаете?
- Я надеялся, что вы сможете мне рассказать.
Он нахмурился.
- Там было что-то о бриллианте размером с куриное яйцо, подаренном ее величеству каким-то лордом или кем-то еще. Говорят, ему нет цены.
- У всего есть цена, Лестрейд. В данном случае ценой была гибель человека. - Я сделал паузу и нахмурился. - Когда состоится эта презентация?
- В понедельник. Я не знаю подробностей. Этим занимался старший инспектор Мэтьюз.
Трудно было не заметить очевидной связи между возвращением в страну Майлса и возможной кражей этого бриллианта. Если бы Кларенс сдержал свое слово и убил его за предательство после того, как дело было сделано, тогда у них не было бы неудобств, связанных с необходимостью платить ему. Но, возможно, таков был план с самого начала. Его отправили на ипподром под предлогом оплаты, зная, что там буду я? Они проверяли его? Это объясняет, каким образом Кларенс узнал о его участии. В любом случае, я должен был предупредить Майлса.
- Мы должны добраться до города и сообщить все это местной полиции, - сказал я. - Мы не можем терять время. Завтра тело Вигора найдут на ипподроме. Он был убит, но они скажут, что он повесился. Будет найдена записка, указывающая на тренера. Будут выяснять, кто получил прибыль от этого забега. Ваше имя обязательно всплывет. Лучше, если вы сообщите обо всем Мэтьюзу, прежде чем он узнает об этом от букмекера.
- Если он мне поверит, - без энтузиазма сказал Лестрейд.
- Мэтьюз - ваш единственный верный сторонник. Он не станет слушать ни одного слова обвинения против вас.
Лестрейд кивнул.
- Он достойный малый, этот Мэтьюз. В прошлом году его ранили ножом в ногу, и поговаривают о том, что он уйдет в отставку. Нам будет жаль, если он уйдет. Он очень помог мне, когда я поступил в Скотленд-Ярд: подсказал, с кем поговорить, как завязать хорошие знакомства. Слепой Билли был одним из его людей.
- В самом деле?
За последние несколько минут имя старшего инспектора уже дважды упоминалось в разговоре , как связанное с этим делом. Чувство дискомфорта, которое я начинал испытывать, не имело никакого отношения к тому, сколько времени прошло с момента принятия мной последней дозы лауданума.
- Подождите минутку. - Лестрейд почувствовал, что я что-то не договариваю. - Мэтьюз кристально честный человек.
- Как ваш начальник, он идеально подходит для того, чтобы обвинить вас.
- Почему?
- Потому что вами не дорожат.
Такое оскорбление достоинства было для него невыносимо. В гневе Лестрейд потерял равновесие и схватился за мою ногу, когда начал падать. Я попыталсяь выпрямиться, но слишком поздно, потому что он потянул меня за собой. Когда мы упали в грязную канаву, лошадь шарахнулась в сторону, и, если бы я не сжимал в руке веревку, Артемиде удалось бы сбежать.
- Что ж, это неплохой ход, - сказал Лестрейд, вытирая грязь с ладоней. - Теперь вы довольны, не так ли?
- Не особенно. Мне не доставляет удовольствия говорить это, инспектор, но ваше поведение было...
- Я знаю, - раздраженно перебил он. - Я был идиотом. Я не могу поверить, что Мэтьюз способен на такое. Какие у вас есть доказательства?
- Когда я разговаривал с ним, он заявил, что не знал о вашей связи со Слепым Билли. Он тоже следил за вами.
Лестрейд замолчал. Когда он заговорил в следующий раз, ярость сменилась тихой покорностью. - - Ну, значит, все, не так ли? Кто мне теперь поверит?
- Грегсон. Скажите ему, чтобы он через голову Мэтьюса обратился к суперинтенданту.
- Грегсон ненавидит меня. Он будет вне себя от радости, услышав такие новости.
- Нет, если вы дадите ему возможность вернуть себе прежнюю должность инспектора.
- За мой счет?
- Такова цена глупости.
Лестрейд пристально посмотрел на меня, прежде чем отвести взгляд.
- Полагаю, вы правы. Это лучше, чем сдаться на милость Брэдли. Какой кошмар!
Свежий ветер донес из города звон церковных колоколов, отбивающих полночь. Я подождал, пока колокольный звон затихнет, и подумал, что, хотя пятница, возможно, уже позади, опасность еще не миновала.
Я с трудом поднялся на ноги. Лестрейд бесстрастно наблюдал за мной.
- Мы должны идти, - настаивал я. - Я не могу гарантировать, что за нами не следили.
- Вам сейчас особо ничего не грозит. Они подумают, что вы погибли при пожаре.
- Нет, когда они найдут Дэнни Палмера.
По собственному заблуждению я оставил мальчика спокойно спать вечным сном. Это была ошибка, которая могла сказать им о том, что там был кто-то еще. А то, что этот человек затем сбежал, до того, как поднять тревогу, могло указывать только на меня. Я не сомневался, что Кларенс будет жаждать закончить то, что начал.
Я поднял Лестрейда на ноги и помог ему взобраться на лошадь. Воспользовавшись приступкой у ближайшей изгороди, я присоединился к нему, снова сев спереди, и мы продолжили наш путь в город.
- Лошади, - пробормотал Лестрейд. - Они меня доконают. Особенно эта.
- Сколько вы выиграли в этом заезде?
- 500 фунтов.
У меня перехватило дыхание.
-Не волнуйтесь, мистер Холмс. Я отдам их в Фонд вдов и сирот полицейских. Они вполне могли бы принести кому-то пользу. Самое смешное, что...
- Я не вижу в этой ситуации никакого юмора.
- Нет, над этим вы посмеетесь. В четверг у меня был еще один победитель, честно и справедливо одержавший победу. Айсономи в скачках Золотого кубка. Я поставил на него десять шиллингов для моего тестя. Он захочет получить свой выигрыш. Жена тоже будет гадать, где я. Я сказал ей, что буду дома к ужину. И я не собирался сегодня работать.
- У всех нас свои планы, инспектор. Через десять часов я должен быть на свадьбе.
- Чьей? - без энтузиазма спросил Лестрейд.
- Моего брата.
У него вырвался смешок.
- Вот те на! Я не представляю, как вы сможете вернуться вовремя. Он будет сожалеть о вашем отсутствии.
- Сомневаюсь. Свадьбы не будет. Невеста сбежала, чтобы присоединиться к своему бывшему жениху. Что касается Майкрофта... - Я уставился на свои дрожащие руки. - Что ж, инспектор, я скорее поверю в то, что он пытается убить меня. Вам следует знать это на случай, если вдруг его попытка увенчается успехом.
- Это серьезное обвинение, мистер Холмс. У вас есть доказательства?
- Ну, вот скажем, к примеру, что я принимал лауданум не по своей воле.
- И сколько времени это продолжалось? - спросил Лестрейд, проследив за моим взглядом.
- Слишком долго.
- Понимаю. Если вы не возражаете, я спрошу, с какой стати ему хотеть убить вас? Не то чтобы я его винил. Зная, как вы себя ведете, я сам несколько раз испытывал подобное искушение.
Его пренебрежительный тон сказал мне, что он не придал большого значения моему обвинению. Без сомнения, он думал, что я придумывал оправдания, чтобы скрыть свои собственные неудачи, или, что еще хуже, был обманут галлюцинациями, вызванными опиумом.
- Я его не спрашивал, - признался я.
- Тогда на вашем месте я бы сделал это, мистер Холмс, и немедленно.
Конечно, он был прав. Я спрятался в Суффолке, вместо того чтобы разобраться со своим братом. Теперь я собирался всплыть на поверхность в своей драматической манере. Когда это дело разрешится, мне придется встретиться с ним лицом к лицу. Такая перспектива мне не нравилась.
- Могу я спросить, мистер Холмс, - продолжил Лестрейд, - как вы узнали о том, что невесты не будет?
- Возможно, я снабдил сестру невесты информацией о том, что отношение к ней жениха внезапно изменилось.
Инспектор покачал головой.
- Неудивительно, что ваш брат хочет вашей смерти. Впервые я был прав. Вы высокомерный поганец.

С одной стороны, статья как бы ни о чем, просто фраза из фильма. Но фраза эта, кажется, стала крылатой, и хотя автор говорит, что произнести ее Холмс не мог, на мой взгляд, именно этим она и хороша. Дает большой простор фантазии.
В процессе перевода даже такой небольшой статьи всплыло несколько моментов "трудностей перевода". В таких статьях очень часто нужен именно дословный перевод и ты понимаешь, что ни один из имеющихся в этом плане не идеален.

С.Б.Х. Вейл
“Уотсон, скорее шприц!”



Это, без сомнения, одна из самых отвратительных фраз в английском языке. Для тех, кто числится или хотел бы числиться среди Нерегулярных отрядов Бейкер-стрит, это самая отвратительная фраза в этом языке. Это дешевая и вульгарная попытка дать характеристику, не имеющая под собой фактической основы, направленная, скажем так, на менталитет студийной аудитории. Однако, как ни печально, большинство непрофессионалов с готовностью восприняли бы это как подлинное заявление из уст Мастера, так же легко, как большинство людей приписали бы Шерману фразу “Война - это ад”.

Вероятно, здесь нет необходимости утверждать, что Шерлок Холмс никогда не произносил этого вздора. Возможно, будет полезнее сказать, что Холмс никогда бы не мог этого произнести. Существует множество свидетельств, которые неизбежно приводят к такому выводу.
“Уотсон, скорее шприц!” - это был бы срочный призыв о помощи в удовлетворении личной потребности. Теперь нам надо вспомнить, что “умственная деятельность Холмса была для него абсолютной” и что “состояние своего здоровья никогда Холмса не заботило”. (Дьяволова нога). Его потребности также были ему безразличны, хотя однажды он все же признался, что не курить в течение трех дней было “труднее всего”. Но при его угрюмой и циничной натуре он никогда не стал бы столь громогласно сообщать о своих сокровенных желаниях. Его ясный, жесткий взгляд мог на мгновение затуманиться, а твердые губы - задрожать, когда Уотсона зацепило пулей; но мысли о предстоящем обеде или простреленная рука никогда не могли бы его заставить сбросить маску.
Более того, когда ему пришлось прибегнуть к шприцу в начале своей карьеры, он делал это с таким “холодным, бесстрастным видом”, что у того, кто видел это, не хватило бы смелости перечить ему, не подкрепив себя бокалом «боне». В его потакании своим прихотям никогда не было никакой срочности; отвлечь его от принятия второй дозы могло даже изучение часов доктора Уотсона. Конечно, это был не тот человек, что стал бы вопить и рявкать на манер актеров водевиля.
Холмс не питал большой любви к слову “Скорее”. У нас есть записи менее дюжины примеров, когда он использовал это слово, хотя он был склонен повторять его, когда все-таки его употреблял.
Возможно, для этого было оправдание: в четырех случаях, когда он повторял его, он разговаривал с Уотсоном, и , возможно, не был уверен в том, что его собеседник правильно его понял. “Скорее, Уотсон, скорее, иначе все пропало!” - воскликнул он, пытаясь проследить за доктором Лесли Армстронгом. Поскольку незадолго до этого Уотсон сделал некоторые туповатые предположения, то ударение, которое Холмс сделал на этом слове, вполне объяснимо.

Опять же, во время осмотра дома мистера Эдуардо Лукаса с Годольфин-стрит, Холмс закричал: “Скорее, Уотсон! Кладите его на место!” Речь, конечно, шла о ковре, который леди Хильда Трелони Хоуп привела в беспорядок, мистифицируя тем самым Лестрейда. Но горячность Холмса в данном случае не удивительна. Он действовал с бешеным рвением, вся его демоническая сила вспыхнула порывом энергии, и он ожесточенно рычал от гнева и разочарования. Трудно было ожидать, что он будет говорить спокойно в такой критический момент.

В другой раз, когда он огрызнулся на Уотсона, он только что провел тревожную бессонную ночь и занимался самобичеванием. “Quick, man, quick!” (Скорее, скорее!) - сказал он, жестко даже не называя Уотсона по имени, и они бросились к дому № 36 по Полтни Сквер в Брикстоне, прибыв туда как раз вовремя, как выяснилось позже.
Но Холмс не хотел рисковать. “Скорее, Уотсон, скорее! Вот отвертка!” - крикнул он снова, и гроб был открыт.
Что ж, в этих случаях, повторение Холмсом этого слова было оправдано. Он находился в состоянии сильного стресса и имел дело с более медлительным интеллектом, чем его собственный. И в качестве оправдания последнего приведенного примера мы должны припомнить, что в этом конкретном случае великий сыщик, при всем своих способностях, не смог вспомнить какой-нибудь оплошности, которую пропустил Уотсон. Несомненно, признание того, что он действовал под влиянием гнева, лишь делает Холмсу честь.
Единственный другой известный случай, когда он был настолько взволнован, что повторил это слово, был , когда он имел дело с самой очаровательной женщиной в Лондоне, вышеупомянутой леди Хильдой Трелони Хоуп. Руководствуясь тем, что было ему известно о ее действиях, он смог составить верное мнение о ее уме, и прекрасно осознавал, что должен втолковать ей свою точку зрения более настойчиво. “Скорее, скорее, надо найти какой-нибудь выход!” - сказал он ей. Но этого было достаточно. Высказав свою точку зрения, он вернулся к более общепринятому способу обращения. “Скорее, мадам, принесите его сюда”, - сказал он, требуя принести шкатулку для бумаг, и “Скорее, миледи, время истекает!”, когда он хотел связать воедино все нити этой истории. Ведя себя сдержанно, и как приличествует джентльмену.
Есть два известных случая употребления этого слова, когда он подстегивал Уотсона с дополнительным восклицанием, но без повторений. Стук колес кареты мистера Калвертона Смита заставил его прохрипеть: “Быстрее, если вы меня любите!” Слежка за мистером Джеймсом Мортимером, скромным членом М.Р.К.С., и сэром Генри Баскервилем началась с призыва, в котором безошибочно угадывалась настойчивость: “Быстро одевайте ваши шляпу и ботинки, Уотсон! Нельзя терять ни минуты!” Контекст этих замечаний слишком хорошо известен, чтобы нуждаться в дальнейшем обсуждении.

И есть случай, в котором Уотсон делает запись о том, что Холмс резким и повелительным тоном говорил с женщиной... в интересах своего клиента. Он счел нужным сказать: “Скорее! Обещайте!” невесте Головастика Фелпса. Она пообещала.
И я не думаю, что его предписание Уотсону: “А теперь поворот на юг и быстрым шагом марш!”” входит в сферу настоящего расследования.
Но эти исключения из правила о том, что Холмс не слишком любил слово “быстро”, убедительно подтверждают мое утверждение о том, что он никогда не мог сказать: “Уотсон, скорее шприц!”
В каждом случае, как вы заметите, он в основном беспокоился о ком-то другом, но никогда о себе. Шла ли речь о судьбе Годфри Стонтона (не имеющего отношения к Артуру, подающему надежды молодому фальсификатору), или о мире в Европе, или поисках цыпленка, заблудившегося в мире лис (леди Френсис Карфэкс), или об отмщении за Виктора Сэвиджа. Это было желание помочь аристократам: сэру Генри Баскервилю, у которого пропадал то один, то другой ботинок, или племяннику лорда Холдхэрста, сапоги которого побывали в починке.
Когда Холмсу хотелось чего-нибудь для себя, это, наверняка, было что-то простое... чистый воротничок и ломоть хлеба, спички и сигареты, зеленый горошек в половине восьмого, шерри и бисквит.
Точность рассказов Уотсона часто вызывает сомнения. Они представляют собой хронологический кошмар. Иногда они передают опрометчивому исследователю часть душевного смятения самого автора. Но даже Уотсон, при всех его очевидных слабостях, никогда не смог бы приписать Шерлоку Холмсу столь нехарактерную фразу, как “Уотсон, скорее шприц!”
.