Вот первый раз напоролась на такой заворот в переводе, что, наверное, нормальный официальный переводчик его бы пропустил. Мало того, что уличные мальчишки говорят на этом диалекте кокни, где можно только на слух догадаться, какие слова имеются в виду. Так еще и полисмен решил придраться к грамматической ошибке в этом предложении. Я и сама-то не уверена, что все правильно поняла, но в общем-то понятно, но как это адекватно перевести, чтоб было близко по смыслу и в то же время не звучало абракадаброй? Сразу скажу, на случай если кто обратит внимание на жуткое предложение, что это было как бы двойное отрицание. Придирчивый полисмен! Полиглот какой-то... Филолог
Сразу вспомнила, как кто-то сказал, что не все фики Westron Wynde можно перевести из-за вот этой самой игры слов.
Но такие пустяки не должны нас останавливать - прорвемся.
Но появился новый тэг))

Опять новости о Джереми на фейсбуке. Решила поделиться здесь

Tess by Thomas Hardy broadcast on ITV in July 1960. Jeremy had finished recording another television play the night before and after a brief snooze was waiting in a car with Geraldine McEwan for the dawn light to rise so that filming at Stonehenge could begin.

Новые потрясающие фото Джереми все от того же автора , Nat Johnson


Jeremy welcomes Joan Wilson Sullivan to Stratford (1976)



Джереми с Нэтом Джонсоном (1976)
(photo: David Huggins)

Кажется, нечто раритетное.

Джереми Бретт и его сын Дэвид 1976 г. Норман-стрит, 156, Онтарио

И вот он начал
Свой рассказ:
— Они ползут,
А он им — раз!
А тут как раз
Она ползла,
А он как даст ему
Со зла!
Они ей — раз!
Она им — раз!
Но тут как раз
Её он спас,
Он был с ней
Заодно…
Ух, сильное кино!

Нет, видно, я еще мала:
Я ничего не поняла.

Вот этот стих из моего детства отлично иллюстрирует и мое впечатление от серии "Камень, ножницы, бумага" и мою попытку рассказать о ней.

Ну, по-хорошему, наверное, серию все же надо пересмотреть, причем в ближайшее время я, наверное, все же скачаю сериал в хорошем качестве, может, тогда уже и пересмотрю, но может и раньше. Не зря я сказала о более бодром состоянии, подозреваю, что я как минимум, устала, а, скорее всего и подремывала во время просмотра, плюс дикция главных героев все же весьма своеобразна. Наверное, объясняется частично качеством диска, частично тем, что озвучку делали, видимо, уже без Панина.
Заранее прошу прощения за не совсем адекватный обзор) И это даже не совсем обзор, поскольку я, как сейчас поняла, листая видео серии на ю-тубе, совсем не врубилась в детективную составляющую. Этот же момент был и в предыдущей серии. Видимо, дело во мне, куда-то я не туда там смотрю и плюс еще не шибко хорошо понимаю, что говорят эти товарищи.

Значит, рассказываю, что поняла) Если предыдущая серия с Питером Кери и гарпуном, а также подозрительным кэбменом была вариантом "Этюда", то эта - весьма своеобразный "Знак четырех". Здесь на сцену выходит одноногий, кстати, Смолл, про которого уже сказали, что он однополчанин Ватсона. Но тут уже появляется на этой волне целый союз ветеранов Афгана в лице еще и Тадеуша Шолто (который тоже оттуда, оказывается) и еще и капитана Морстена. Чтоб окончательно всех запутать дочь Мэри есть вовсе не у Морстена , а у Смолла и, по счастью, это совсем ребенок, так что свадьба Ватсону не светит, если только с миссис Хадсон.
Смолла, правда, убивают в самом начале серии. Он умирает уже на Бейкер-стрит, где все в крови - Ватсон, Холмс,( причем оба одеты практически в исподнее, или , по крайней мере, так выглядят их рубашки), вся комната Ватсона, и даже перила лестницы в кровавых отпечатках.
Сделаю лирическое отступление. В самом начале идет цитата из Канона, где Ватсон говорит, как он хотел прорваться сквозь холодность и сдержанность Холмса. И сразу появляется веселый Петренко, уж точно не холодный и не сдержанный, с синяком после их тренировки с Ватсоном. Который как раз этим его синяком и занимается. Сцена, кстати, прямо цитата из гранадовской Велосипедистки. Цитат, вообще, было до фига. Вплоть до "литеры М из четырех перекрещенных сабель".
Я тут опять начиталась комментов. Теперь те, кому сериал нравится, поясняют своим оппонентам, что они просто ничего не поняли. Так и было задумано...... чтобы им не понравилось(. Я поняла, конечно, эту идею, что Холмс может быть каким угодно оболтусом, все дело в том, как опишет его Уотсон, но мне такая трактовка совсем не нравится.
Итак, вернусь к тому немногому, что поняла. В приюте, где содержится дочь Смолла Холмс с Ватсоном (причем интересно, что его тут называют то Ватсоном, то Уотсоном, то Джоном) встречают Тадеуша Шолто (Игорь Скляр) И вот дальше у меня видимо наступил период оцепенения. Помню только отдельные места. Речь Шолто, о том, что кругом теперь одни индусы, которые тут все заполонили, звучит очень современно и как-то по столичному, надо полагать на злобу дня. Вообще , Скляр надо сказать хорош.



А вот здесь клип про этого Уотсона на песню Высоцкого "Я не люблю" с фандомной битвы 2016
vimeo.com/174944782

Вот далее полный кошмар - это встреча Холмса с Ирен Адлер. Возьмите пару из любого российского сериала и вы получите вот это. Но, как сказал автор одного из комментов, "счастье еще , что Холмс не гей".
Эта пара Холмс-Ирен явно позаимствована у Ричи. Но есть в ней что-то такое очень наше. Можно подумать, что какая-то наша Маша зашла к своему Саше.
- А ты постарел... Но тебе идет. У тебя уютно, столько милых безделушек...

Ну и в результате она еще и сказала ему "Да"))

Совсем вскользь. Очень понравился Лестрейд во время разговора Шерлока с невидимым Майкрофтом. И у него на лице такое почтение - могли бы забацать Майстрейда))
Вот, наверное, шедеврален Ватсон, когда говорит: - Я застрелил сегодня шесть человек. Только вот... вы можете себе такое представить о докторе Уотсоне?
Там было и что-то вроде лодочной гонки и выброшенных за борт сокровищ, все как положено. И даже бедная дочь английского офицера стала ежегодно получать по жемчужине от... доктора Ватсона.

Периодически заглядывая в видео на ю-тубе, я поняла, что половина фильма в голове не отложилась. Точно буду переглядывать, но ....после небольшого перерыва.
Читала я когда-то у Дяченко одну книгу. Какой-то фантастический институт, я могу уже что-то забыть, но суть в том, что девушка читает учебник, в котором сплошная абракадабра, непонятные слова , может формулы какие-то и т.д. Ее сокурсники на это дело забили, а она все это учит, хотя ей от этого просто реально плохо. Кончается все тем, что у нее постепенно начинают расти крылья))

Это я к чему. У меня примерно схожие ощущения от современных переводов Дойля и от этого фильма, в смысле, сериала. Как говорил отец: "что значит,"не могу", а ты через "не могу". Вот я чувствую, что во мне все же что-то восстает от такого извращения знакомого с детства Канона. Мне , в принципе, интересно посмотреть, но, пожалуй, прервусь, может, заодно скачаю сериал в качестве, а потом продолжу.
Хочу только еще сказать, что у меня еще сильное неприятие главных актеров. Для меня лично все по другому было бы с другими актерами. И с Паниным в первую очередь. Ливанов говорил, что роль Холмса предлагали Хабенскому. "Он отказался. И правильно сделал."
Очень хотела бы взглянуть на Хабенского-Холмса и по возможности без извращений))

Я тут лениво в обед (естественно под впечатлением от нашей дискуссии)глянула один клип с Холмсом-Петренко, потом интервью о сериале Боярского и еще проглядела половину одного обзора. И все это притом, что одну серию я смотрела, то есть говорю, не просто опираясь на то, чего не видела сама.
Все же очень неприятное впечатление, местами почти болезненное. Вот как от новых переводов - очень близко.
К клипу, сделанному очень хорошо, заметьте, прилагаются восторженные комменты. Люди сетуют, что они там в одиночестве и никто их не понимает, почему им нравится сериал.
Далее Боярский, для меня человек где-то почти родной)) . Он говорил позитивно, но видно, что по Холмсу он не спец и его первоначальное отношение было как у Джереми, а потом он втянулся) И сначала сказал, что главный герой такой безумный и все ему по барабану, одежда, еда, все что вокруг творится и он весь где-то в своих мыслях. А потом признался, что ему больше нравятся не главные герои, а второстепенные. И тут я его понимаю.
Потом до кучи глянула обзор, и, конечно, он был ругательный. Только по первой серии. Правда, сказали, что потом будет легче)) Но обругали многое из того, что я не приметила.
Но... не думайте, что я это все привела как доказательство того, насколько это ужасно. Нет. Я вот как раз сейчас решила, что посмотрю этот сериал. Насильно. Внимательно. По серии в день, чтоб не так болезненно и чтоб не было каши. Мне интересно, что за смысл туда такой вложен, что он нравится людям, причем не просто людям, а увлеченным холмсоманам, несмотря на образы главных героев. Видимо, штука именно в смысле, потому что вот просто так, оно же никак идти не может. Если только, кому по барабану Холмс и просто забавно смотреть на этого смешного очкарика.
Я говорю не про внешний вид, который из рук вон плох, а вот сами их образы. Это же какие-то другие люди, из других слоев населения. Дело не в том, что у Холмса очки, усы и какая-то черная рубашка, а он сам-то...Хаотичный, одна мысль сменяет другу, местами просто идиот и клоун. Говорю, пока дилетантски. Погляжу - выскажу более обоснованное суждение. Но все же, если говорить по честному и как сейчас сказали в обзоре, зачем??? Зачем он такой и какую цель преследовали авторы, сделав его таким?
Кто-то скажет, что внешность не главное. Я буду спорить. Ведь это же не театр, где все условно. Называйте героя, как хотите, но лучше русским именем, потому что все в этом сериале имеет оттенок российской империи, и флаг в руки. Но если вы говорите, что это Шерлок Холмс, то покажите его. Не лохматого, беспорядочного человека, совершенно ужасно одетого. Не очень ловкого и довольно неуклюжего. Не факт, что образованного. Да что в нем вообще есть от Холмса? Одержимость своим делом? Может, хотя вот тут оно точно на грани безумия.
Автор обзора - полный обормот, но я вынуждена была согласиться с ним по всем пунктам. Ну и художник этого сериала или как он там называется, конечно, полный двоечник. Это все замечательно бы вписалось в Гоголя, Достоевского, Петербургские тайны. Но Англия? Клетчатые рубашки, белье часто просто серое, а местами и черное) Сам стиль декораций явно российский, и впечатление, что действие происходит где-то на дне лондонской жизни. Это какой-то сплошной Уайтчэппел, обшарпанные стены, грубо обтесанные столы и бородатые мужики за ними.
Боярский заявил, что Лестрейд - солдафон,обожающий королеву, потом сказал, что все же не совсем солдафон, потому что это все-таки Англия. Ведущий, что брал у него интервью был очень благостный, вспомнил Ливанова, что он лучший в мире, а потом сказал, что и от этого сериала он оторваться не может. Прямо позавидуешь...
Короче, взяло меня за живое. Возьмусь за сериал. И подробно запишу свои впечатления. Вдруг мне тоже понравится?)))))

Попробую продолжить про Дойля, но в связи с несколько тревожным положением на работе ,это будут в основном цитаты, которые привлекли внимание.

Речь пойдет о жизни в семье Дойлов после женитьбы доктора Дойля на Джин Леки.

"«Кингсли и Мэри очень привязались к Джин», – пишет Стэшовер. Применительно к Кингсли это более-менее справедливо – он всегда хорошо относился к мачехе, во всяком случае, внешне, и она, по-видимому, его искренне полюбила; они вели оживленную переписку, он звал ее по имени, а она никогда не называла пасынка иначе как «наш милый Кингсли». Но между Джин и Мэри отношения были прохладными. Ко дню свадьбы отца Мэри уже исполнилось 17 лет; она увлекалась музыкой, пела, играла на фортепиано; вроде бы у нее был талант. В том же году ее отправили учиться в Дрезден, в музыкальную школу. Джорджина Дойл в своей книге доказывает, что этот поступок был со стороны отца и мачехи ужасной жестокостью и что с Мэри после появления в доме Джин вообще обращались очень плохо. Мачеха и семнадцатилетняя падчерица редко хорошо уживаются. С другой стороны, сам факт отправки Мэри из дому вовсе не свидетельствует о том, что от нее хотели избавиться; как известно, в Англии это самая обычная практика. За границей обучалась сама Джин; за границей училась бабушка Мэри – Мэри Дойл; Артура Дойла отправили в интернат, когда ему и десяти лет не было. Кингсли тоже отослали из дому – в Итон. Наверняка Мэри и Кингсли уехали бы куда-нибудь учиться и при жизни Луизы, достигнув соответствующего возраста. Но при Джин брат и сестра – особенно сестра, – могли воспринять это как ссылку.

Мэри в раннем детстве была живым и энергичным ребенком; девушкой она стала замкнутой, застенчивой. Она очень сильно любила мать и, естественно, приняла Джин в штыки. Теперь уж она точно не могла не знать, что «эта женщина» еще при жизни матери была очень близкой знакомой отца; брак отца с ней дочь восприняла как предательство. Бывали ли открытые скандалы? Вполне возможно, что бывали. Отец отослал дочь подальше, чтобы этих скандалов не было? Тоже возможно. Джин должна была быть ангелом небесным, чтобы как-то сгладить эту ситуацию. Но ангелом она не была."

Этот эпизод со старшей дочерью прямо напомнил "Медные буки" и падчерицу, которую как-то угнетали отец и мачеха. Ну, и вот тут характерный штрих насчет Джин и то, что она совсем не ангел)

" В январе 1909-го доктор Дойл серьезно заболел. У него была нарушена деятельность кишечника – по-видимому, после пребывания в Южной Африке. «Таймс» помещала бюллетени о состоянии его здоровья. Обошлось. А 17 марта 1909-го Джин родила первенца. Это был мальчик; его назвали Деннис Перси Стюарт Конан. Когда Деннис подрастет и характер его оформится, отец в повести «Трое» («Three of them»), посвященной своим младшим детям, назовет его «Лэдди» (laddie– мальчуган, парнишка) и напишет о нем следующее: «Он был рожден готовым кавалером. У него самая благородная, самая бескорыстная, самая чистая душа, живущая в высоком, худеньком, изящном, проворном теле с головой точно греческая камея, с серыми глазами, невинными и мудрыми одновременно, которые покоряют любое сердце». Лэдди застенчив и не раскрывается перед посторонними. Он болезненно честен. У него львиное сердечко. Однажды, когда выведенный из себя отец дал подзатыльник Димплсу (так доктор называет в рассказе младшего брата Денниса, который, заметим сразу, своим поведением на подзатыльники очень сильно провоцировал), то тут же почувствовал пинок в области пониже пояса и, обернувшись, увидел раскрасневшееся личико Денниса со сверкающими глазами. «Никто, даже папа, не смеет обижать братишку Лэдди». Вся любовь родителей была отдана малышу. Неудивительно, что Мэри было очень тяжело. Ее воспитывали в строгости – а всех детей, рожденных Джин, баловали сверх меры. Нам хотелось бы оправдать доктора Дойла – ведь в сказке о Золушке отец был добр и ни в чем не виноват, – но не получается."

И здесь вот тоже, правда, точь в точь, сказка о Золушке.

"Вскоре после женитьбы Дойл написал два новых рассказа о Холмсе: «Сиреневая сторожка» («The Adventure of Wisteria Lodge») и «Чертежи Брюса-Партингтона» («The Adventure of the Bruce-Partington Plans»), которые были опубликованы в «Стрэнде» в сентябре – декабре 1908 года. Что касается первого из них – рассказ сперва состоял из двух историй, озаглавленных «Необычное приключение Джона Скотта Экклса» и «Тигр из Сан-Педро»; как предполагал автор (а также Ньюнес), они должны были положить начало новому сборнику «Воспоминания о Шерлоке Холмсе» и публиковались с соответствующим подзаголовком. Такого сборника не существует: Дойл не смог или не захотел быстро сочинить достаточное количество историй. Два упомянутых рассказа вместе с последующими потом составят «Его прощальный поклон» («His Last Bow») – предпоследний сборник рассказов о Холмсе."

Далее Дойль пишет пьесу "Пестрая лента".
"Это была инсценировка одноименного рассказа; сперва Дойл хотел назвать ее «Случай в Стоноре», но его убедили, что лучше будет сохранить название, которое всем уже знакомо. «Подлинной ошибкой этой пьесы было то, что, стремясь противопоставить Холмсу достойного противника, я переборщил и представил злодея более интересной личностью». Пьеса была поставлена уже в июне 1910-го. Принцип натурализма был соблюден и тут: одну из главных ролей играл настоящий живой удав. Он был очень спокойный и кроткий, и критик написал, что одним из недостатков пьесы является наличие крайне неубедительной искусственной змеи, что страшно оскорбило доктора Дойла: «Я готов был заплатить ему порядочные деньги, если бы он решился взять ее с собой в постель. У нас в разное время было несколько змей, но ни одна из них не была создана для сцены, и все они либо имели склонность просто свешиваться из дыры в стене, словно безжизненный шнурок для колокольчика, либо норовили сбежать обратно сквозь ту же дыру и расквитаться с плотником, который щипал их за хвост, чтобы они вели себя поживее». В конце концов решили использовать искусственных змей, и все нашли, что это гораздо лучше. В целом спектакль удался: автор окупил свои расходы, а пьеса с тех пор много лет шла в разных театрах.
Сам Дойл в сентябре 1910 года решил, что с него хватит театра: слишком хлопотно и не оставляет возможности заниматься чем-нибудь другим, к тому же надо постоянно жить в Лондоне, а не дома. В интервью газете «Рефери» он поклялся, что больше для сцены ничего писать не будет, и вернулся в Уинделшем, где его ждала беременная жена. В сентябре он написал два рассказа: «Женитьба бригадира» («The Marriage Of The Brigadier») для жераровской серии и «Дьяволова нога» («The Adventure of the Devil's Foot») для холмсианы. Тот и другой относятся к лучшим в своих сериях: очень, видимо, доктор истосковался по литературной работе. А 19 ноября родился второй сын Джин Дойл, Адриан Конан Малькольм, он же Димплс («dimples» – ямочки). Он вырастет выше и крепче старшего брата и характером, пожалуй, будет покруче.

«Вы никогда не видели, – писал доктор в „Троих“, – такого круглого, мягкого, покрытого ямочками лица, с парой больших и плутоватых серых глаз, которые чаще всего смеются, хотя иногда могут быть торжественными и грустными. У Димплса – душа взрослого человека, хотя на вид это самый обыкновенный мальчишка. „Я пойду похулиганю“, – время от времени объявляет он, и, будьте уверены, слово свое он сдержит. Он страстно влюблен во все ползающее, скользкое и противное. Оставьте его на самой чистой и пустой лужайке – и спустя минуту он подойдет к вам с тритоном или жабой в кармане». Адриан громогласен и любит разглагольствовать; в отличие от Денниса он отнюдь не отличается застенчивостью и может завести беседу с любым незнакомцем, осведомившись, к примеру, кусал ли того когда-либо медведь. «Солнечное существо», «настояший ураган», «душа беспокойная и нетерпеливая» – и от этой беспокойной души старший брат с его тихим благородством немало настрадается. Именно Адриану суждено стать заводилой всех грядущих бесчинств, среди которых можно выделить стрельбу по садовнику из отцовского револьвера и тщательно спланированный поджог бильярдной."

Ну, очень тяжело далась глава. Очень большая оказалась, да и период выдался нелегкий, особенно последняя неделя. Надеюсь, мои читатели еще не забыли события, предшествующие этой главе)

Глава 7

Майор Прендергаст оказался сильно прихрамывающим седовласым мужчиной средних лет, с носом, напоминавшим по форме луковицу. Он был сильно встревожен и расстроен, о чем говорили глубокие морщины, что залегли на его нахмуренном лбу, и несколько новых царапин на линзе его монокля, явный результат недавней невнимательности.
Чтобы поберечь его нервы и самим не дрожать от холода, мы нашли убежище в маленьком кафе на вокзале Чарринг-Кросс, где были ужасный кофе и черствые кексы. При первой возможности я отправил свою порцию в выжидающе раскрытую пасть Тоби и в утешение закурил.
Нельзя сказать, чтобы меня сильно беспокоило, что подумает о моих действиях наш компаньон. Его страдания были почти осязаемы, когда он сидел напротив нас и в его усах и бороде блестели капельки пота, несмотря на холод, заставляющий нас с Лестрейдом плотнее кутаться в пальто и шарфы. Судя по его поведению я бы сказал что он бы сходил с ума от беспокойства находясь в любом месте, где не было бы инспектора Скотланд Ярда и настороженного молодого человека, представленного ему, как мистер Шерлок Холмс.
К моему огромному изумлению, Лестрейд слишком поторопился, говоря о том, какова моя роль в этом деле. «Он помогает полиции», сказал Лестрейд, и это мало чем смогло развеять тревогу майора. Он посмотрел на мой взлохмаченный вид, бросил пренебрежительный взгляд на существо с печальными глазами, выдававшего себя за пса, лежащего подле моих ног, и кажется, пришел в еще большее уныние.
Однако, внушать уверенность или сочувствовать не входит в мои обязанности. Меня интересовало лишь то, что ему было известно о смерти Майкла Хардинга. Я попросил его рассказать, что он знает и как можно точнее придерживаться фактов.
- Так вот, мистер Холмс, еще месяц назад я был членом Тэнкервилльского клуба, - неуверенно начал он. – И был бы им и до сих пор, если бы не… - Он умолк.- Произошел один случай. Мне было сказано в самых резких выражениях, что я должен немедленно выбыть из рядов членов клуба.
- Почему? – спросил я.
Прендергаст неловко заерзал на стуле и стал поправлять монокль.
- Я бы предпочел не говорить.
Я стряхнул пепел с сигареты на свое блюдце и взглянул ему в лицо.
- Майор, я бы не спрашивал, если бы в свете недавних событий это не было делом величайшей важности. Ведь это касалось игры в карты, ведь так?
Майор испуганно взглянул на меня, а его монокль выпал у него из глаза и повис на груди.
- Да, совершенно верно. Но как вы узнали…
- Моя профессия состоит именно в том, чтобы знать, - заметил я. – Наблюдая за поведением некоторых членов клуба, я вполне могу поверить, что лишь поведение человека за карточным столом может побудить их к таким действиям.
- Ну, раз вы знаете, нет смысла отрицать это, - вздохнул Прендергаст. – Да, мистер Холмс, все именно так, как вы и сказали. Я был обвинен в мошенничестве, я был не виновен, но у меня не было никаких шансов доказать это.
- Несомненно. Но почему они выдвинули это обвинение против вас ?
Он высоко поднял голову, будто бы наперекор неприятным воспоминаниям, которые я пробудил в его памяти своими вопросами.
- Я полагаю, что они предъявили против меня ложную улику потому, что я высказывал подозрения на этот счет в адрес другого члена клуба.
- Человек, о котором вы говорите, майор Хэндимэн?
Когда я вновь взглянул на него, майор уже пришел в себя от удивления, которое испытал уже второй раз, столкнувшись с моей проницательностью. Он открыл рот и пытался что-то сказать, но произнес лишь что-то бессвязное.
- Вам о нем известно? – сказал он, наконец .- Но каким образом, сэр?
- У мистера Холмса этим утром произошло с майором нечто вроде стычки, - сказал Лестрейд.- Как он сказал мне, этот человек обжег ему руку горячим кофейником.
Это было довольно неплохое объяснение, почему во время всей нашей встречи я действовал исключительно левой рукой. Правая лежала у меня на колене, и я чувствовал, как кровь, пробегая по моим венам, вызывает в ней пульсирующую боль. К этому времени она уже побывала в застоявшейся моче и была натерта салом, смешанным с лавандовым маслом, что по словам миссис Уорбойс, должно было смягчить кожу. Нельзя сказать, чтобы я сильно доверял этому суждению, ибо в ее способности к врачеванию я верил не больше, чем в ее кулинарное искусство.
- Он всегда был зверски жесток, - сказал Прендергаст. – Всем печально известны его «подвиги» в Индии.- Ведь вам же известно, что он был вынужден уйти в отставку?
Мы с Лестрейдом покачали головами.
Майор наклонился вперед и заговорил тише, словно собираясь сообщить нам нечто конфиденциальное.
- Там произошел скандал, после того, как одного солдата насмерть запороли кнутом по приказанию майора. Ходили даже слухи, что он сделал это собственноручно.
- Увы, меня это не удивляет, - сказал я.- Он угрожал расправиться таким образом и со мной.
- Боже мой, мистер Холмс, - пробормотал Лестрейд. – Вы об этом ничего не сказали.
- Вы не спрашивали.
После этих слов все удовлетворение, что почувствовал инспектор, видя, как мы продвигаемся к цели, тут же растаяло без следа. Теперь передо мной было уже два обеспокоенных человека, а время поджимало.
- Продолжайте, майор. В чем именно вы подозревали майора Хэндимэна?
Прендергаст нервно отхлебнул чая, после чего дрожащей рукой поставил чашку на стол.
-Ничего такого, что дало бы мне возможность припереть его к стенке, вот почему я и не выдвигал против него официальный иск. Хотя, может, было бы и лучше, если б я это сделал, - горестно добавил он.
- Он выигрывал в тех случаях, когда у вас появлялись такие подозрения?
- Иногда, обычно тогда, когда у нас здесь бывали гости и принимали участие в игре.
- А в другое время это случалось реже?
- Не реже и не чаще, чем человеку может улыбнуться удача.
Я с минуту подумал над этим положением вещей.
- Значит, вы считаете, что он обманывал ничего не подозревающих гостей клуба. С кем вы поделились своими подозрениями?
Прендергаста, казалось, взволновал этот вопрос.
- Ну, с несколькими членами клуба.
- С кем конкретно?
Но он изо всех сил старался уйти от ответа.
- Майор, чрезвычайно важно, чтобы вы сказали нам это.
Его глубоко посаженные глаза вспыхнули, и он нетерпеливо покачал головой.
- Бросьте, мистер Холмс, вы просите у меня слишком много… Что ж, очень хорошо, если вы настаиваете. Я сказал это ему в лицо.
- Бьюсь об заклад, что это не пришлось ему по вкусу, - с сухим смешком сказал Лестрейд.
- Именно так. Я не обвинял его в шулерстве, как таковом. Хоть и сказал, что в том, что касается карт, ему дьявольски везет. В эту минуту с ним произошла ужасная перемена. Мне и прежде приходилось быть свидетелем вспышек его гнева, но на этот раз это было что-то иное. Он был разъярен почти до предела. Это было весьма удручающее зрелище. Майору Стенхоупу, сидящему с нами за одним столом пришлось успокоить его.- Уголок его рта при этом слегка дернулся.- Ну и конечно, после этого они нашли карту.
Я вопросительно поднял бровь и ждал, когда он продолжит.
- Бубнового туза, карта была под моим стулом. Но поймите, она была не моя, чтобы ни говорили другие.
Какие бы чувства не испытывал Лестрейд, он тактично скрыл лицо за своей чашкой, предоставив мне право успокаивать майора, сидевшего перед нами с видом оскорбленной невинности.
- Я верю вам, сэр, - сказал я. – Что же было потом?
-Поднялась большая суматоха, - продолжал он. – Если хотите знать мое мнение на этот счет, то это было много шума из ничего. Ничто не говорило о том, что эта карта была моя. Она могла взяться там, откуда угодно. Ее мог бросить туда тот, кто сдавал карты. Любой мог оставить ее там, чтобы бросить на меня тень. – Его гордый взгляд слегка потух, а решительный подбородок поник на грудь. – После этого Комитет заявил, что я должен выбыть из клуба, что другие члены клуба выражают недовольство. Я был изгнан из клуба, и моя репутация была разрушена. И так будет до тех пор, пока я не смогу очистить от позора свое доброе имя.
- Вы живете за счет карточных выигрышей?
Майор кивнул.
- И у меня были надежды завоевать руку и сердце одной леди. Теперь этому не бывать. Поэтому вы можете себе представить , с какой жадностью я схватился за предложение, что сделал мне этот Хардинг.
- В чем оно заключалось?
-Он пришел ко мне примерно неделю назад. Сказал, что ему известно о том, что случилось в клубе. Ну и, естественно, я, недолго думая, согласился на предложенную им цену.
- Он просил у вас денег? Сколько?
Мне показалось, что кровь еще сильнее прилила к его и без того разгоряченному лицу.
- Пятьдесят фунтов.
- Это немалые деньги.
- Не такая уж и большая цена за восстановление моей чести и достоинства, - заявил Прендергаст довольно самоуверенным тоном. – Я бы заплатил ему вдвое больше, если бы он сделал то, что обещал.
Я заметил, что он очень тщательно подбирает слова. Видимо, во время их переговоров майор не говорил, насколько ценной была, на самом деле, для него эта информация. Исходя из этого, можно предположить, что он счел, что заключил прекрасную сделку, тогда как Хардинг был слишком робок или, может быть, слишком скромен, чтобы запросить больше. Однако, если последнее верно, почему он вообще запросил денег?
- Мистер Холмс, я заключу с вами сделку на тех же условиях, если вы сможете выяснить, что было известно Хардингу и очистить от позора мое доброе имя, - сказал майор.
Я потушил свою сигарету и покачал головой.
- Это очень щедро с вашей стороны, сэр, но меня больше волнует, как отдать в руки правосудия убийц Майкла Хардинга, нежели мыль о том, как улучшить свое финансовое положение.
- Хотя, позволю себе заметить, деньги были бы весьма кстати, - сказал Лестрейд, подтолкнув меня локтем.- У каждого свои расходы. Не правда ли, мистер Холмс?
У меня сложилось довольно четкое впечатление, что он хотел, чтобы я принял предложение майора, хотя и представить не могу, по какой причине. Я был возмущен, что меня нанимают словно какой-то кэб, но, подчиняясь настояниям инспектора, смягчился и сделал все, что мог, чтобы успокоить встревоженного майора.
- Майор Прендергаст, я попытаюсь пролить свет на это странное стечение обстоятельств, - сказал я. – И мне в этом исследовании очень бы помогло, если бы вы вспомнили что-нибудь из того, что говорил Хардинг.
- Нет, я ничего не могу сказать на этот счет, - ответил он, подтвердив мои предположения. Хардинг решил держать информацию при себе до тех пор, пока оба они не будут готовы выполнить все условия сделки. – Он лишь сказал, что ему кое-что известно и вскоре я получу от него известия. А потом я узнал, что он мертв.
- Точнее, убит, - поправил я майора, та же участь могла ожидать и меня, если я совершу те же ошибки, что и несчастный Хардинг. Перспектива не из приятных. Я ужасно не люблю отступать перед возникшими трудностями, но отнюдь не собираюсь, сломя голову, мчаться навстречу собственной гибели. Лишь безрассудный, упорный или отчаянный по своей воле захочет вернуться в логово льва, и я задался вопросом, который из этих эпитетов мне больше подходит.
Так как мы узнали у майора уже все, что могли, то не было смысла задерживать его здесь дольше. Лестрейд вышел с ним на улицу и усадил его в кэб, а я остался, чтобы подумать над сложившимся положением дел.
Несомненно мы сдвинулись с мертвой точки. У меня налицо был подозреваемый и вполне правдоподобный мотив для преступления. Чего мне, однако, не хватало, так это улик и доказательств. Хороший адвокат не оставит от нашего обвинения камня на камне. Даже я видел в своих доводах несколько зияющих дыр.
Суть проблемы заключалась для меня и в характере самого Хардинга. Я все еще не решил, святым он был или грешником. Прислуга не любила его, довольно обычная картина, когда кто-то посвящен в некую тайну и это заставляет его держаться особняком от его товарищей. Судя по всему, Хардинг никогда даже не пытался поладить со своими коллегами, и это позволяет предположить, что, когда он только заступил на это место, у него на уме уже был некий скрытый мотив. И, следовательно, можно утверждать, что он погиб не просто так, у него была цель.
Но какая цель, вот в чем вопрос. Был ли он просто шантажистом, готовым вытягивать деньги у доверчивых членов клуба и жить дальше? Он изо всех сил пытался помочь майору Прендергасту смыть пятно позора, которое не только наложило на него клеймо бесчестья, но и вело непосредственно к разорению. И я спрашивал себя, действительно ли ему было что-то известно или он просто искусно блефовал.
Постепенно мне становилось совершенно ясно, что я должен побольше разузнать об этом человеке. Его история могла пролить какой-то свет на все это дело. Несомненно, когда он пришел наниматься на работу в Тэнкервилльский клуб, у него потребовали рекомендации. Мне придется попросить Ффэрли-Финча разыскать их для меня. И Лестрейду надо будет выяснить, было ли у Хардинга какое-то криминальное прошлое, под его собственным именем или же под псевдонимом.
Но еще были и другие загадочные смерти; слишком невероятно, чтобы это было простым совпадением, однако, казалось, что они совершенно между собой не связаны. Это было непростое дело, излишне усложненное к тому же множеством случайных нитей, которые порождали слишком много вопросов, на которые не так легко было найти ответ. Ничто не обладает такой способностью рассеять мрак, как ясный ум, но так как в настоящее время я и сам страдал от его отсутствия, то по-прежнему пребывал в полном замешательстве.
Я вздохнул , устало потер глаза и открыл папку с делом о гибели несчастного, выброшенного призраком из окна третьего этажа в Мейда Вейл.
Чтение этого дела производило весьма гнетущее впечатление. Расследование велось небрежно и в значительной степени опиралось на свидетельства людей, живущих в тот момент в этом доме и утверждавших, что они слышали глубокой ночью разнообразные звуки. Прочитав эти отчеты о гремящих цепях, таинственном плаче и появлении призраков, я задался вопросом, что заставляет всех этих людей продолжать жить в подобном доме. Дешевое жилье, подумал я, и желание понизить плату за квартиру, пытаясь отбить охоту у потенциальных жильцов поселиться там, рассказывая фантастические истории о вышеупомянутом доме.
Как не удивительно, во время этого инцидента все было погружено в сон. Впервые о трагедии стало известно, когда полисмен разбудил хозяина в середине ночи, чтобы сообщить ему, что на изгороди дома висит пронзенный ее острыми зубцами труп. Прямо над этим местом , тремя этажами выше было распахнуто окно в комнате этого несчастного джентльмена. Было единогласно решено, что во всем повинен призрак. И поскольку зацепиться тут полиции было не за что, дело было закрыто и передано коронеру, который постановил, что это смерть от несчастного случая.
Это не говорило мне ни о чем, за исключением того факта, что умственные способности и профессионализм местной полиции оставляют желать лучшего. Погибший Джон Соммерс был музыкантом, любил абсент и страдал от преследования кредиторов. Его жена умерла за несколько лет до этого, поэтому для опознания тела пришлось обратиться к его шурину, молодому человеку, работавшему подмастерьем печатника в Сэндерстеде. Здесь был помещен официальный отчет об этом и я сначала лениво пропустил подпись этого человека, но потом вернулся назад, чтобы рассмотреть ее более тщательно.
Я едва не проглядел это. Передо мной было знакомое имя. Шурином убитого был никто иной, как Майкл Хардинг.
Итак, между двумя этими преступлениями была связь. И, тем не менее, что это доказывало? Что члены семьи Соммерсов-Хадингов имеют печальную склонность трагически уходить из жизни? Отчет о кончине Соммерса указывал на то, что к обоим убийствам приложили руку одни и те же лица, хотя можно с уверенностью утверждать, что падающий из окна на площадку под ним должен обладать особым невезением, чтобы попасть на пронзившие его горло и грудь прутья ограды.
Однако, это было просто мое предположение. Не было никаких оснований считать, что Соммерс имел какое-то отношение к Тэнкервилльскоу клубу или его членам. Мейда Вейл находится довольно далеко от Пикадилли, и это нисколько не подтверждало теории, что Хардинг был убит, пытаясь добиться правосудия и отомстить за гибель мужа своей сестры. Но я смотрел на это дело иначе. Что еще могло бы заставить умного и образованного молодого человека забыть о тех перспективах, что предлагало ему будущее, и пойти в услужение?
Это было крайне досадно. Все мои инстинкты тянули меня в одну сторону, а имевшиеся в наличии факты ничего не доказывали. Я лишь чувствовал, что здесь существует реальная взаимосвязь и все. И теперь оставалось лишь сосредоточить свои усилия на том, что мне было точно известно о Хардинге и о том, как он узнал про шулерство майора Хэндимэна, и надеяться, что все встанет на свои места. И я добьюсь справедливости в отношении если уж не двух, то, по крайней мере, одного члена этой несчастной семьи.
Ко времени возвращения Лестрейда, я допил свой кофе и был готов двинуться в путь. Колокола церкви Святого Мартина отмерили полчаса, говоря мне, что мне пора возвращаться к своим обязанностям. Однако у инспектора был угрюмый вид человека, которому нужно поговорить и я почувствовал, что в результате я получу еще одно взыскание за то, что не слежу за часами.
- Ну, что, мистер Холмс, - сказал он. – Майор Прендергаст поведал нам чудесную историю, не так ли?
Однако, его тону не хватало убежденности.
- Вы думаете, что он нам лгал? С какой стати?
Лестрейд немного подумал.
-Потому что он был шулером.
- Прендергаст? – Я покачал головой. – Зачем тогда к нему пришел Хардинг?
- Шантаж.
- Но с какой целью? Прендергаст и так уже был разоблачен.
- Если только ему не было известно что-то еще. Вы заметили, как он был беспокоен? И полчаса не мог усидеть на месте и его глаза все время перебегали туда-сюда по комнате. На мой взгляд, это говорит о нечистой совести. Я бы не удивился, узнав, что это он убил Хардинга.
Он вновь сел на свое место с самодовольной миной и выжидательным выражением глаз. Секунду спустя я понял, что он ждет, чтобы я поделился с ним своим мнением по этому вопросу.
- Жаль разочаровывать вас, инспектор, но я не могу с вами согласиться. Начнем с того, как он смог попасть в Тэнкервилльский клуб после того, как был изгнан оттуда?
- Проскользнуть мимо спящего привратника достаточно легко.
- Только не мистера Баллена. Мимо него не прошмыгнет и мышь. – Мой утренний допрос по поводу письма Лестрейда являлся тому прекрасным подтверждением. – И, кроме того, я же сказал, что убийство Хардинга было совершено не одним человеком.
- Возможно, Прендергаст и Хэндимэн действовали сообща. Если помните, ведь это вы выдвинули идею о том , как важно то, что Хардинга было оставлено в клубе. Если посмотреть на это под таким углом, то это было предостережение с целью отпугнуть любого, кто решит их шантажировать.
- Но зачем тогда он пришел к вам, подвергая и себя и своего партнера опасности быть замешанными в преступлении? Нет, Лестрейд, это не годится. Я склонен верить рассказу майора.
Лестрейд задумчиво провел рукой по подбородку.
- Значит, вы не считаете, что мне следует арестовать его?
- Я считаю, что если вы это сделаете, то будете выглядеть довольно глупо. По его собственному признанию, никто не терял столько, сколько Прендергаст , если бы Хардинг умер до того, как сказал ему, что ему известно.
- Боже мой, мистер Холмс, но вы же утверждали, что Хардинга пытали. Что если Прендергаст добился, чего хотел, а затем убил его, обеспечив, таким образом, его молчание.
Я вздохнул.
- Наверняка, самое главное для него изобличить Хэндимэна в шулерстве, которым он , несомненно, занимается. А убийство свидетеля собственной невиновности приводит к совершенно обратным результатам, вам так не кажется?
- Значит, вы думаете, что это Хэндимэн его убил.
- По всей вероятности, у него были сообщники, но, да, думаю, что это он.
- В таком случае, я его арестую.
- Инспектор, - устало сказал я,- я понимаю вашу поспешность, но вы, кажется, забываете о доказательствах вины. Все, что у нас есть , всего лишь слухи. Мне нужно узнать, что Хардинг узнал о майоре, а затем собрать неопровержимые улики, что это открытие привело его к безвременной кончине. Признание помогло бы делу, но маловероятно, что вы его получите. – Я сделал паузу. – Если дело в самом деле обстоит именно так.
Лестрейд изменился в лице.
- Вы в этом не уверены?
Я слегка пожал печами.
- Не совсем. Это объяснение, которое подходит к имеющимся фактам. Позвольте мне представить вам и другое.
Я быстро изложил инспектору то, что узнал, пока его не было, о родственных отношениях Хардинга с Джоном Соммерсом.
- Как я понимаю, у вас нет и никаких доказательств того, что Хардинг следил за убийцами своего зятя?
- Нет, это просто моя теория. Конечно, одно не мешает другому. И вполне возможно, что мы можем двигаться и не в ту сторону.
Настал черед Лестрейда вздыхать и потирать лоб.
- Не могу выразить, мистер Холмс, насколько мне горько слышать это от вас, - горестно произнес он.
- Главный Суперинтендант все еще оказывает на вас давление?
- Это не совсем так. Полагаю, вы еще не видели утренние газеты?
Я покачал головой. Лестрейд вытащил из кармана пальто замусоленный выпуск «Морнинг Пост» и пролистав его, указал мне пальцем колонку под излишне драматичным заголовком «Паника на Пиккадилли!». Этот драматичный стиль сохранился и в изложении событий в статье, у автора которой было больше воображения, нежели здравого смысла.
-«Силы тьмы бродят по улицам? – прочел я. – Добропорядочных лондонцев будут убивать в постелях призраки и вампиры и создания, населяющие наши ночные кошмары?» - Я отложил газету. – Забавно. Так они считают, что это ночные кошмары?
Лестрейд выдавил из себя слабую улыбку.
- Читайте. Дальше еще хуже.
- «Инспектор Лестрейд, исследовавший в прошлом году смерть человека, убитого единорогом, распорядился внимательно исследовать чучело леопарда, полагая, что в Тэнкервилльском клубе он растерзал стюарда. Но поскольку подтвердилось, что зверь давно мертв, невольно приходится предположить, что какие-то сверхъестественные силы оживили его, чтоб он мог совершить подобное зверство.»
Я раздраженно фыркнул, когда дальше автор продолжил рассказ о том, как одна женщина видела вампира в Илинге и множество людей в Норвуде утверждали, что сам дьявол мчался галопом по их крышам, оставив на снегу следы своих копыт.
- Какая чепуха, - сказал я. – Результат того, как второразрядный писака заполняет выделенную ему колонку пустыми слухами самого худшего рода. Вам следует подать иск за клевету против этой газетенки за то, что они превратно истолковывают события.
- Это стоит денег, мистер Холмс. Как бы то ни было, теперь это не важно. Вред был причинен. – Он шмыгнул носом. – Где находится Ратленд?
Когда разговор резко переводят на другие темы, не имеющие к нему никакого отношения, меня это ужасно раздражает, а особенно теперь, когда Лестрейд, кажется, говорил довольно бессвязно.
- Какое, черт возьми, отношение имеет ко всему этому Ратленд? – раздраженно спросил я.
Он откинулся на спинку стула и сложил руки на груди.
- Потому что как раз туда меня и отсылают.
Я пораженно посмотрел на него.
- Вас отстраняют от дела Хардинга?
-Да, с этого утра, после того, как Главный прочел эту статью. Я же говорил, что они искали козла отпущения, а я никогда ему не нравился.
- Всего через день? Не слишком ли опрометчиво?
- Времени было достаточно. Как бы там ни было, в Ратленде как раз есть место инспектора в Окхэме. Я должен приступить к своим обязанностям в понедельник утром.
Лестрейд был краток, а я не был настолько бессердечен, чтобы настаивать на подробном рассказе. Его недолгое пребывание в Скотланд Ярде закончилось отстранением от дела и высылкой в провинцию, причем довольно унизительной высылкой в один из самых скромных полицейских участков Англии. Интересно, какова была реакция инспектора, когда начальник сообщил ему эти новости. Я бы пришел в ярость от такой несправедливости, но мы с инспектором совсем не походили друг на друга.
Прошло уже достаточно времени для того, чтобы он уже как-то смирился с мыслью об уходе из Ярда, и я подозревал, что он не слишком роптал, что его понизили в должности, но все же не уволили совсем. Человек может перенести тысячу унижений там, где речь идет о благополучии его семьи; главное, чтобы его семье было хорошо, не важно где - в отдаленном городке Ратленда или в туманном Лондоне.
Я не выразил ни капли сочувствия, потому что чувствовал, что вместо этого он предпочел бы услышать, что у нас еще есть время, чтобы все изменить в свою пользу. Ситуация отнюдь не была совершенно безнадежной, и инспектор совсем не производил на меня впечатление быстро сдающегося человека, хоть его поведение порой и могло говорить об обратном. Это, конечно, было весьма похвально, но я предвидел впереди некоторые трудности, которые могут воспрепятствовать успеху нашего дела.
- Кому передали Тэнкервилльское дело? – поинтересовался я.
Лестрейд скорчил недовольную мину.
- Они отдали его новенькому. Он работает всего неделю, а на его счету уже три раскрытых дела. И судя по всему, Главный в нем души не чает. Продвинулся по карьерной лестнице до неприличия быстро, если вы понимаете, о чем я.
- У этого совершенства есть имя?
- Тобиас Грегсон. – Он помолчал и его рот скривился в усмешке. – Он добивается результатов. Причем, заметьте, не всегда верных, но быстро положить конец этому делу – это как раз то, что им нужно. И зная его, я полагаю, что он уже произвел арест.
Внезапный блеск в его глазах сказал мне, что, возможно, что-то пошло не так, как хотелось бы.
- Ведь вы же не сказали ему о майоре Прендергасте?
Инспектор улыбнулся.
- Со временем он узнает о нем, когда я сообщу об этом в своем заключительном отчете по делу.
Я одобрил такое поведение, особенно меня воодушевило его скрытое лукавство.
- А что насчет меня?
- Что насчет вас, мистер Холмс?
- Я обязан рассказать этому Грегсону то, что мне известно?
Лестрейд пожал плечами.
- С какой стати? Насколько я понимаю, вы приняли гонорар от майора Прендергаста за то, что займетесь его делами. У вас нет никаких обязательств перед официальными силами закона.
Я с удивлением взглянул на него. Потом рассмеялся.
Этот неожиданный штрих меня положительно вдохновлял. Если раньше я считал Лестрейда всего лишь прозаичным бюрократом, то теперь видел вспышки гениальности среди этого мрака посредственности. Я чувствовал, что мне придется пересмотреть свое мнение об этом человеке.
- Знаете, инспектор, - заметил я, - я думал, какая это будет потеря, если вас отошлют в Ратленд.
Он мрачно кивнул.
- И я совсем не уверен, что жена придет от этого в восторг.
- Ну, что ж, у нас есть еще два с половиной дня, чтобы предотвратить это несчастье, я бы сказал, времени еще более, чем достаточно. Если мне нужно будет связаться с вами, где я могу вас найти?
Лестрейд оторвал клочок от газеты и нацарапал на нем несколько строк.
- Мой домашний адрес. Меня можно найти здесь. По крайней мере, до воскресного вечера.
Я поднялся, разбудил задремавшего Тоби и приготовился двинуться в путь.
- Надеюсь, что до этого времени у меня будут для вас новости.
- Вот только, мистер Холмс, - сказал инспектор, заставляя меня обернуться. – Ведь вы же будете осторожны? Не делайте ничего опрометчивого, не губите себя. Пятьдесят фунтов не стоят человеческой жизни.
- Некоторые ценят ее гораздо меньше, инспектор, - ответил я.- Но можете быть уверены, я не предприму никаких действий, не поставив вас в известность. В конце концов, мы не можем позволить, чтобы этот Грегсон приписал себе львиную долю всех заслуг, не так ли?

Глава 6

- Мы вам наскучили? – раздался из-за газеты властный голос.
В эту минуту, внезапно выведенный из состояния бездумной покорности, я испытывал совершенно противоположное чувство. Пальцы, сомкнувшиеся на моем запястье, обладали железной хваткой, они со всей силы сдавили мне руку, и кожа под этими тисками приобрела болезненно-желтоватый оттенок.
Неприятно, но терпимо, чего нельзя было сказать о прикосновении к обжигающе горячему кофейнику. Я не мог отпустить его, горячий металл жёг костяшки моих пальцев сквозь тонкую ткань перчаток, и рука поневоле дрожала от испытываемой боли.
Газета медленно опустилась, явив моему взору того, кому принадлежала эта рука. Джентльмен лет пятидесяти, плотного телосложения, в одежде простого покроя, с выгоревшими на солнце красновато-коричневыми волосами, теперь уже густо припорошенными сединой. Серебряные пряди виднелись и в его коротко стриженой бороде, двумя серебристыми линиями подчеркивающей резкие очертания нижней части его лица и поднимающейся к впалым щекам. Этот образ довершали орлиный нос с постоянно раздувавшимися ноздрями и пара пронзительных карих глаз,почти золотых у зрачков и близко посаженных.
Он ждал ответа. Я не смел открыть рот, боясь, как бы единственным моим ответом не был вскрик от боли в обожженных пальцах. Кофейник дребезжал в моей ослабевшей руке, и горячий кофе выплескивался нам на руки.
Если это и причинило ему боль, то он не показал этого. По крайней мере, в его золотистых зрачках отразилась усмешка, дрожавшая на кончиках его губ, и он с вызовом смотрел на меня, как бы утверждая, что более вынослив. Не хочу даже думать, сколько бы мы так простояли. Униженно просить о пощаде было ниже моего достоинства, а он точно так же и подумать не мог о том, чтоб смилостивиться.
Этой безвыходной ситуации положил конец внезапный приход главного стюарда, который подбежал к столику с необычным для него волнением; видимо, согласно его кодексу военного, подобная обстановка пробудила его желание утихомирить старшего офицера и быть ему полезным.
- Майор Хэндимэн, сэр, - пролепетал он. – Что здесь случилось?
Итак, это был владелец коня, столь верно названного Сатаной. Мне подумалось, что они очень подходили друг другу по темпераменту. Оба невзлюбили меня и выбрали довольно болезненный способ показать свои чувства. На будущее надо учесть, что находясь рядом с ними, следует быть осторожнее.
А на этот раз вмешательство Фрейзера оказалось, как нельзя более своевременным. Майор отпустил меня. Я поставил кофейник и отдернул руку, едва в состоянии пошевелить пальцами. Мне больше ничто не доставляло дискомфорта, но обожженная рука так и горела. Если б я увидел, что она объята пламенем, то нисколько бы не удивился. Мне бы очень хотелось опустить ее в холодную воду, но майор Хэндимэн еще со мной не закончил.
- Ну, мистер Фрейзер, вы проворны, как всегда, - сказал Хэндимэн, лениво промокая пятна от кофе на своем обшлаге. – Я правильно понимаю, что пока еще вы отвечаете за обслуживающий персонал Тэнкервилльского клуба?
Щеки главного стюарда окрасил румянец.
- Именно так, майор.
- В таком случае, возможно, для вас настала пора уступить это место другому. Я никогда бы не подумал, что настанет день, когда вы позволите неумелой швали, вроде этого щенка, обслуживать членов клуба, зевая во весь рот.
Меня так и затрясло от гнева, причем больше из-за того, что меня поймали на месте преступления, несмотря на все мои попытки скрыть свою усталость, нежели от оскорбительного эпитета, которым он меня назвал.
- Он будет оштрафован за это, не беспокойтесь, сэр, - сказал главный стюард.
- Этого недостаточно. Штраф скоро забудется. Здесь нужно что-то такое, что запомнится надолго.
Хэндимэн взял кнут, который я заметил рядом с его стулом, и любовно погладил его рукоять. Затем с такой силой опустил ее на стол, что зазвенела стоявшая на нем посуда.
- Парень, рядовых, что осмелились зевать в моем присутствии, пороли, - сказал он, взмахнув кнутом у меня перед носом. – Думаю, что двадцать отличных ударов научат тебя хорошим манерам. И еще двадцать за этот твой дерзкий взгляд!
Я подумал, что стоит напомнить ему, что в гражданской жизни поступают несколько иначе. Но я забыл, где нахожусь. Нас, гражданских лиц, здесь было совсем немного, и я увидел, что предложение майора подвергнуть меня наказанию вызвало несколько одобрительных кивков. На какую-то вселяющую ужас минуту я решил, что сейчас он сдержит слово. Но тут какая-то высокая фигура встала между нами, положив конец этой ситуации.
- У них достаточно проблем с тем, чтобы удержать здесь имеющийся штат прислуги, и без ваших угроз применить силу, Хэндимэн, - раздался спокойный голос майора Морана. – Пусть молодого человека оштрафуют, и это будет для него уроком. Если же он снова будет вести себя подобным образом, вы сможете отхлестать его кнутом с полного нашего одобрения.
Несколько человек рассмеялись. Моран улыбнулся. Напряжение, витавшее в воздухе, растаяло.
- В один прекрасный день, Моран, вы зайдете слишком далеко, - буркнул Хэндимэн.
- И вы тоже, майор, - спокойно ответил Моран.
Громко фыркнув от бессильной ярости, Хэндимэн отшвырнул стул и выскочил из комнаты. Моран облегченно вздохнул и повернулся ко мне.
- Как ваше имя, молодой человек? – спросил он.
- Мистер Холмс, сэр.
- Что ж, мистер Холмс, в будущем старайтесь держаться подальше от неприятностей, - сказал он.- Еще один промах будет дорого вам стоить, попомните мое слово. Второй раз майора Хэндимэна будет не так легко утихомирить.
Я позволил униженному Генри Холмсу ответить там, где моя гордая натура промолчала бы.
- Благодарю вас, сэр.
Моран пристально посмотрел на меня.
- Не давайте мне повода сожалеть об этом, молодой человек.
Если б я был наделен даром предвидения, то, наверняка бы, смог в полной мере оценить иронию этих его слов. Через шестнадцать лет у него будет достаточный повод ненавидеть меня более, чем кого либо другого. Однако, сейчас мы еще не стояли по разные линии баррикад. Нас мало беспокоило существование друг друга, наши жизни соприкоснулись здесь друг с другом совершенно случайно. Жизнь сплетет свой узор, сблизив эти нити, и наши роли слуги и солдата мы сменим на роли охотника и преследуемой им добычи. Да, однажды он пожалеет об этом, но не здесь и не сейчас.
То что касается меня, то я был вне себя от негодования, что кто-то имел наглость считать , что мне нужен защитник и еще хуже было то, что мне пришлось это допустить. Сказалось напряжение выбранной мной роли, которое оказывало на меня довольно глубокое и беспокойное воздействие. Если мне придется исполнять свою роль более продолжительное время, уверен, что это кончится тем, что я просто потеряю себя.
Когда эта драма была окончена, другие члена клуба потеряли ко мне интерес и кто возобновил свой прерванный завтрак, а кто ушел по делам. Моран не стал возвращаться к своему столу, а просто принес извинения.
- Желаю вам хорошего дня, Стенхоуп, - сказал он своему компаньону.- Долг зовет.
- Возможно, мы решим, куда пойдем сегодня вечером, если вы все еще будете в городе.
- Несомненно. Стряпчие вынудят меня остаться еще на несколько дней.
И вот так коротко попрощавшись, он ушел. Точно очнувшись, Фрейзер сделал мне знак тоже уйти из столовой. Едва мы оказались за ее пределами, он поспешно потащил меня во двор и принялся распекать.
- Как вы посмели так нас позорить! – вскричал он и его лицо побагровело от гнева.
- Я не специально, - ответил я. - Можно ли обвинять меня за то, что я устал?
- Мне дела нет, даже если вы валитесь с ног от усталости, молодой человек, - бросил он мне в ответ. - Но вы не должны допускать, чтоб это видели члены клуба. Вы, кажется, забываете, что когда вы находитесь при исполнении своих обязанностей, вы на виду у всех. Ваше поведение бросает тень на всех нас.
- В будущем я постараюсь зевать в более уединенном месте.
- Уж постарайтесь. Полагаю, что фунт, вычтенный из вашего жалованья, поможет вам это запомнить.
Я еще не получил ни пенни из моего жалованья, а уже был должен. Кроме того, мне сказали, что штраф за зевание составляет всего только шиллинг. Я подвергался наказанию за безрассудную реакцию майора Хэндимэна и за то, что он заклеймил позором умение Фрейзера управляться со своими подчиненными. Это было крайне несправедливо, и я был настолько неблагоразумен, что так прямо об этом и заявил.
-Два фунта за вашу непозволительную дерзость! – воскликнул Фрейзер. – А теперь прочь с глаз моих. Лошадь майора нужно привести в порядок и нужно начистить серебро. И учтите, мистер Холмс, если я еще раз замечу такое поведение, вас вышвырнут отсюда в мгновение ока. На вас свет клином не сошелся и на ваше место мигом сыщется немало других, с которыми к тому же не будет столько проблем.
Я глядел ему вслед, чувствуя, как во мне закипает гнев. Этот человек был тираном, оскорбляющим тех, кто не мог поквитаться с ним за это. Я мог бы бросить ему в лицо тысячу обвинений, но я сдержался, исходя из других соображений.
Нечего было и думать о том, чтобы быть уволенным со службы сейчас, когда я нисколько не продвинулся в расследовании дела, которое привело меня сюда. Моя репутация будет погублена, а Лестрейда начальство, вероятно, просто уволит за нераскрытое преступление, сделав из него элементарного козла отпущения.
Кроме того, нельзя было сказать, что утро было потрачено совершенно впустую. Я видел человека готового применить насилие даже из-за малейшего проступка, а его приятели совсем не спешили остановить его. И если я искал подозреваемого, то майор Хэндимэн ,был как раз тем человеком, что был мне нужен.
Я припомнил, каким почти извращенным удовольствием засияли его глаза, когда он наблюдал за мной после того, как я обжег руку. И меня поразили слова Морана про то, что когда-нибудь майор зайдет слишком далеко. Значит, Хэндимэну уже случалось хватить за край? Хардинг был замучен до смерти по его наущению и была изобретена невероятная небылица, чтобы скрыть это наказание, перешедшее все разумные грани?
Такая теория как-то все объясняла, но одна мысль о том, что за этим стояло, заставляла меня содрогаться от ужаса. Я очень надеялся, что мне не придется оставаться здесь достаточно долго для того, чтобы узнать до какой грани может дойти мстительная натура майора.
Достаточно уже и того, что моя правая рука была теперь почти покалечена. На перчатках виднелись водянистые кровавые пятна в тех местах, где от ожога образовались волдыри, которые потом лопнули, и ткань прилипла к коже. В этом месте пульсировала боль, а перчатка , казалось, крепко-накрепко прилипла к моей руке. Я сделал глубокий вдох, стиснул зубы и стянул ее.
Мне удалось отлепить ее от руки вместе с лохмотьями кожи, причинив себе немалую боль. Перед моим взором предстали красные ожоги, которые шли от ногтей к костяшкам пальцев, и можно было подумать, что я опустил руку в банку с красной краской. И самое легчайшее сгибание пальцев причиняло мне мучительную боль.
Я закусил губу, поспешно пошел к кухне, и там опустил руку в самый первый горшок с холодной водой, какой попался мне на глаза. Мистер Уорбойс, который, как всегда что-то ел, с интересом взглянул на меня.
- Что с вами случилось? – поинтересовался он.
- Обжег руку, - пробормотал я. – И все благодаря майору Хэндимэну.
Уорбойс хмыкнул.
- Это на него похоже. Любит он выжимать из новичков все соки. Что вы сделали?
- Я зевнул.
- Весьма легкомысленно с вашей стороны. Это просто подарок для такого, как он, хотя обычно ему даже не нужен предлог. Ведь вон, что он сделал с этим молодым Хардингом, а ведь тот был невинен, как младенец.
Естественно, я сразу навострил уши.
- Что он сделал?
- Воткнул ему в руку вилку, сказав, что он шмыгает носом. Бедняга был простужен. Понятное дело, что он шмыгал носом. А для вас он вон что заготовил. У него забавные наклонности , у этого майора.
Я бы назвал их садистскими. В злобной агрессии майора не было ничего забавного.
- Так он обжег вас? – спросил Уорбойс, выковыривая что-то из своих пожелтевших зубов и вновь засовывая это что-то обратно в рот. – Но на вашем месте я не стал бы опускать руку в этот горшок.
Я не особенно размышлял над тем , что за жидкость там была, лишь бы была холодной. Теперь же при более внимательном рассмотрении, я почувствовал неприятный запах, который поднимался из глубины горшка. Вытащив руку, я увидел, как по моим пальцам стекают бледно-желтые капли.
- Что это? – настороженно спросил я.
- Трехдневная моча, - усмехнулся Уорбойс. – Прачечная использует ее, когда им нечем больше отбеливать белье. Ей пользуется старуха Раш. Мы с моей хозяйкой держим ее специально для этого.
В жизни каждого человека бывают моменты, когда он внезапно осознает полную бессмысленность существования. Стоя на кухне Тэнкервилльского клуба, с рукой, вымокшей в старой моче, я ясно осознавал, что такая минута настала и для меня. Если б кто-то спросил меня, в чем же смысл всего этого, я не знал бы что ответить.
У меня было ощущуение, словно я оказался в какой-то эксцентричной диккенсовской пародии на этот мир, который, как мне казалось, я хорошо знал, и ошибочно считал, что могу подчинить его своей воле. Там, за порогом клуба , был нормальный мир, где еда была съедобной, собак не содержали на чердаке и кухня не считалась подходящим местом для хранения отходов человеческой жизнедеятельности.
Я жил в настоящем кошмаре, и спастись из него мог, лишь благодаря своему собственному уму.
Благоразумие подсказывало, что мне следовало бы отсюда уйти. Но по правде говоря, я был настолько же удручен, насколько и взбешен и остался, чтобы вычистить злобного коня и отполировать целые акры столового серебра. Я поддерживал свой моральный дух сознанием того, что у Лестрейда есть, что мне сказать, и я горячо надеялся, что это нечто такое, что положит конец моему пребыванию в этом месте и тому тяжкому испытанию, которому я добровольно себя подверг.
В четверть первого я был готов двинуться в путь. Я ненадолго вернулся к себе в комнату, чтоб взять пальто и шляпу, и лишь на минуту замешкался на пороге, когда услышал , как чьи-то острые когти скребут наверху доски потолка. И тогда под влиянием минуты ужасной сентиментальности, я позволил жалости взять над собой верх.
Даже не подумав о том, что делаю, я освободил Тоби из его жалкого обиталища и спрятал под своим пальто. И только, когда мы оказались в относительной безопасности под кровом конюшни, я позволил ему увидеть неяркий свет пасмурного зимнего дня.
Было совершенно очевидно, что прежде он никогда не бывал снаружи, с тех пор, как едва не утонул в реке. Этот мир был нов и увлекателен для него, наполненный мириадами потрясающих зрелищ и незнакомых запахов, для молодого пса все это было подлинным чудом. Его нос весь подергивался, а большие карие глаза широко распахнулись от возбуждения.
Особый интерес вызвали у него мусорные ящики и все свое внимание Тоби уделил коричневой упаковке от того контрабандного мяса, что накануне получил Уорбойс. Пока щенок был занят своим исследованием, я нашел длинную веревку и сделал из нее импровизированный ошейник и поводок.
Но когда я попытался заставить его отойти от этого мусора, пес застыл на месте, как вкопанный, настойчиво поскуливая и нетерпеливо поглядывая в сторону вожделенной помойки. Не сомневаюсь, что он бы хотел исследовать еще множество уголков, но это была не моя забота. Мне был назначен точный час для встречи, а времени, чтоб добраться до места назначения оставалось уже немного. Поэтому я сгреб Тоби в охапку и направился в сторону Пикадилли.
После периода почти полной изоляции,есть нечто нереальное в том, что вы движетесь в людской толпе. Вы уже утратили умение с легкостью пробираться по многолюдным улицам, и пересекать оживленные дороги становится положительно опасно. Теснимый и толкаемый со всех сторон локтями, я был вынужден сойти с тротуара, чтобы не сталкиваться с попрошайками, и едва не угодил под проезжающий экипаж, в результате чего выпустил из рук Тоби. Я смутно помню коня, взвившегося на дыбы перед лающим псом, и кэбмена, призывающего на мою голову все возможные проклятия. Я выдернул Тоби из под нависших над ним копыт и перешел на более тихую улицу.
Более благодаря случаю, нежели здравому рассуждению, я прошел мимо помпезного собора Рена и оказался на Джермин-стрит. Все было до боли знакомо. Немного впереди было заведение Бромптона и Раджа, моего портного, а еще дальше многочисленные табачные магазины, с запахами достаточно соблазнительными , чтобы занять и меня и Тоби на множество приятных часов. Этот мир был привычным для меня, но по воле случая я стал здесь чужим, этот факт стал мне абсолютно ясен, когда я вошел в тихую гавань Сент-Джеймс –сквер.
Высокие, величественные здания окружали меня со всех сторон, а в самом центре площади деревья с нагими ветвями, лишенными их летнего великолепия, стояли за оградой, доступные лишь тем, у кого был от них ключ. Здесь можно было укрыться от сумятицы Пэлл-Мэлл и Риджент-стрит, расхаживать по площади, наслаждаясь ее утонченной респектабельностью и забыть об омерзительной действительности за ее пределами.
Но вся ирония в том, что мир никогда не бывает где-то далеко, он присутствует в невидимых руках слуг, которые трудятся, чтоб их лорды и леди могли и дальше могли пребывать в своем элегантном неведении. То ли благодаря моему недавнему опыту , то ли чисто интуитивно, благодаря тому месту , где я безнадежно погряз в обмане, я стал смотреть на вещи по-другому.
Я увидел, что фасад во всей своей красе, так же фальшив, как и та личина, что я надел на себя, это все только для вида, так же, как ухищрения, которые применяют женщины для своей красоты, это лишь верхний слой картины. В один прекрасный день трагедии, что скрываются за этими каменными стенами, станут основной сферой моей деятельности , если только моей практике, подобно неоперившемуся птенцу, удастся расправить свои крылья . Погубленная репутация, украденный бриллиант, ложь и жестокость – я уверен, что ко мне придут за помощью, столкнувшись со всеми этими бедами, а возможно, и с чем-то большим . Я сосредоточу все свое внимание на человеческих несчастьях и попытаюсь вернуть в жизнь этих людей хоть немного радости.
Это представлялось довольно мрачной перспективой – сурово стоять между раем и адом и быть последней надеждой на спасение, слишком большая ноша для невзрачного молодого человека в поношенном костюме, за которым следовал странного вида пес. Но какое бы выражение не породили на моем лице такие мысли, оно явно встревожило обитателей этого модного квартала. По любопытным взглядам, что бросали в мою сторону проходящие леди, кутающиеся от холода в теплые шали и муфты, я понял, что мое присутствие произвело небольшой переполох в этом спокойном уголке.
Ну, а когда в мою сторону энергично направился полисмен, я понял, что прохлаждался здесь гораздо дольше, чем нужно. Я подергал за поводок, чтобы отвлечь Тоби от вылизывания некоторых интимных частей его тела, и мы ушли с площади. Проходя мимо квартиры моего брата на Пэлл-Мэлл, я на минуту замедлил ход, но зная, что его скорее всего там нет, а даже если бы и был, то он вряд ли оценил бы мой внезапный приход, я поспешил на Трафальгар-сквер.
В записке не указывалось точное место встречи, поэтому я расположился возле одного из львов Ландсира, с этого места открывалась прекрасная перспектива на близлежащую местность, и ждал, когда появится Лестрейд, чтобы и самому тотчас выйти на сцену. Надо мной, на своей колонне смутно вырисовывался Нельсон, гораздо менее величественный из-за чаек, сидевших на его шляпе и нещадно пачкавших его спину. Такова цена известности и особенно такой беспримерной известности тех, что увековечены в бронзе.
Когда колокола церкви Святого Мартина пробили один час, я заметил одинокую фигуру, направляющуюся в мою сторону, разгоняя у себя на пути стаи голубей. Лестрейда я узнал бы где угодно, даже сейчас, когда его лицо было до половины закрыто шарфом. Я выпрямился и стал ждать, когда он ко мне подойдет.
- Вы пришли, - сказал он, пар от его дыхания повис в холодном воздухе. – Боже, мистер Холмс, вы выглядите довольно скверно.
- Полагаю, это от недосыпания и плохого питания, инспектор, - ответил я.- Что у вас есть сообщить мне?
- Вы получили мою записку?
Я даже не стал утруждать себя ответом. Очевидно, что получил, иначе меня бы здесь просто не было.
Он засопел и смахнул каплю , повисшую на кончике его покрасневшего носа.
- Я не был уверен, что вы правильно поймете мое послание.
- Поскольку там говорилось, что «нам нужно поговорить», то вывод напрашивался сам собой.
Он слегка рассердился.
- Нет, я имею в виду время и место. Мне пришлось проявить изобретательность в связи с тем, что вы были, ну… так сказать, во вражеском лагере.
- И как видите, я здесь.
Я не стал добавлять, что исходя из его шифра, это было совершенно элементарно. На что еще могло намекать число 1805, кроме, как на дату победы, одержанной на море Нельсоном, а если учесть тот факт, что Лестрейд взял на себя труд вложить в конверт карточку с этим числом, то было совершенно очевидно о каком месте идет речь. Что это может быть, как не Трафальгар-сквер? А на кисете с табаком стояло имя Хобсона, о котором было известно, что у него был только один сорт отборного табака, и каково же время встречи, как не один час пополудни?
- Ваш? – спросил Лестрейд, кивнув в сторону Тоби, который жадно рассматривал его, высунув язык.
- Он принадлежал Майклу Хардингу, - объяснил я. – А вам не нужна собака, инспектор?
Он покачал головой.
- По крайней мере, не такая. Черт возьми, я скорее назвал бы ее горгульей. – Он издал тихий смешок. – Жена бы с меня шкуру спустила, если б я явился домой с таким псом.
Я слабо улыбнулся.
- Итак, мистер Холмс, у меня кое-что есть для вас, - сказал Лестрейд, вытаскивая из-под пальто несколько папок. – Ради бога, не потеряйте их, они все у нас в единственном экземпляре.
- Что это такое?
- Полицейские отчеты о Человеке-единороге и парне, убитом призраком.
-Якобы убитом призраком, - напомнил я ему, просматривая папки. – А то, что другой джентльмен был убит неистовым единорогом столь же верно, как и то, что Майкла Хардинга задрал мертвый леопард.
- Судя по всему, у кого-то ужасное чувство юмора, - попытался согласиться со мной Лестрейд. – Вы смогли что-то разузнать?
- Нет, - пробормотал я. – Хотя я встретил так называемого джентльмена, которого с удовольствием считал бы главным подозреваемым. Вам что-нибудь известно о майоре Хэндимэне?
Лестред поджал губы и немного подумал.
- Хэндимэн, - задумчиво произнес он. – Это имя мне кажется не знакомо. А что заставляет вас думать, что он в этом замешан?
- Потому что он проткнул ладонь Хардинга вилкой и обжег мне руку горячим кофейником. У него склонность к ужасной жестокости, которая, позволю себе заметить, легко может довести его до убийства, лишь только предоставится удобный случай.
Инспектор широко распахнул глаза.
- Вы серьезно пострадали, мистер Холмс?
Я небрежно махнул рукой.
- Жить буду. Вы постараетесь выяснить что-нибудь насчет майора?
- Я сделаю, что смогу. Хотя есть джентльмен, который будет здесь с минуты на минуту, и он сможет рассказать вам значительно больше. Именно он и является причиной, по которой я назначил эту встречу. Я хочу, чтобы вы поговорили с ним.
Я заинтересованно поднял брови.
- Продолжайте.
- Он появился вчера вечером, сказал, что хочет поговорить с кем-нибудь о смерти Майкла Хардинга. Оказалось, что ему кое-что известно об этом молодом человеке.
- И кто этот источник информации?
-Некий майор Прендергаст, бывший офицер Индийской армии Ее величества и бывший член Тэнкервилльского клуба.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра