Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Сейчас я как раз в том настроении, чтобы процитировать это стихотворение.
Точно, конечно, не помню, но мне кажется, что оно было одним из первых. И оно было одним из тех моментов, которые открыли для меня заново мир Холмса. Показали, что я ничего в детстве не нафантазировала, что союз этих двух людей был необыкновенным, как его не назови. Первой искрой была статья logastr и само ее название "Длинный роман со счастливым концом". А уже потом пошли эти фики, как страницы этого романа, которые в детстве виделись не настолько четко. Тогда не сознавала первоначального одиночества двух этих людей, этой огромной вереницы опасных"дел", трагедии расставания, даже без всякого слэша, многоступенчатой истории с Мориарти, двойной драмы хиатуса.
Я сейчас искала обещанный маленький фик о Майкрофте и погрузилась в свой архив. Вот уж, где настоящее сокровище. Проглядела одну папку с хиатусом, фик не нашла, но вынырнула оттуда другим человеком. И подозреваю, что значительная часть этого уже удалена, ибо я же ведь относительно недавно проглядывала фанфикшн по новой, и сейчас поняла, что много из этого там уже не видела. Продолжу свою экскурсию, фик надо найти и обновить в памяти все это богатство, чтоб быстрее работалось над "молодым Холмсом"))
Но я отвлеклась. Англоязычные фики, уже названные мной клипы и вот эти и некоторые другие стихи Ольги Новиковой открыли для меня новый мир. Тогда я еще не читала никакого слэша. Но то, о чем говорится в этом стихотворении, хоть Ольга и называет его слэшным, для меня гораздо возвышеннее. Наверное, у меня оно любимое. И очень гармонирует со многими моими собственными фантазиями на эту тему.
Возвращение Холмса
Помешала такая безделица мне – Ничего. Этот мир, оказалось, не делится На одного. Не часы в нём не шли, не сменялись в нём Ночи и дни. Я по городу шёл, мне все люди казались Одни... Я по городу шёл – Мне все люди казались... тобой. Это совесть царапала сердце костлявой рукой. Это я путал совесть со смертью, Я брёл наугад. И стучало мне сердце больное моё Невпопад.
Все блестящие планы не стоят единой слезы. Я, спасая себя, потерялся в весенней грязи. Я, спасая тебя от себя, совершенно забыл, Что от слова «спасал» образуется слово «убил» И лингвистика здесь не при чём, не при чём словари. Просто холодно, холодно, холодно Где-то внутри. Ум – безумец, не может учесть никаких мелочей. Ни печали твоей, ни тоски, ни бессонных ночей. Пусть, как зверь от загонщиков, прямо на выстрел бегу. Всё равно. По-другому я больше уже не смогу. Боже мой, пусть мой враг опрометчиво сделает шаг. Помоги мне вернуться домой. Помоги мне дышать. Помоги, потому что рассудку, всему вопреки Я уже возвращаюсь из горной свирепой реки.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Марина Цветаева «Итог дня»
Ах, какая усталость под вечер! Недовольство собою и миром и всем! Слишком много я им улыбалась при встрече, Улыбалась, не зная зачем.
Слишком много вопросов без жажды За ответ заплатить возлиянием слез. Говорили, гадали, и каждый Неизвестность с собою унес.
Слишком много потупленных взоров, Слишком много ненужных бесед в терему, Вышивания бисером слишком ненужных узоров. Вот гирлянда, вот ангел... К чему?
Ах, какая усталость! Как слабы Наши лучшие сны! Как легка в обыденность ступень! Я могла бы уйти, я замкнуться могла бы... Я Христа предавала весь день!
Эти стихи Цветаевой вспомнились, когда перебирала сейчас в памяти вчерашний день. Возможно, обо всем этом не стоило писать, но хочу отметить для себя какие-то свои мысли, чувства, пусть даже они очень глубинные и личные, и кто-то может не так понять
Наверное, что-то подобное я читала в какой-то классике или просто исторических книгах. Когда герой устает от света, от вечных неискренних улыбок, сплетен и хочет вырваться на волю от всего этого.
Я иногда привыкаю, улыбаюсь, киваю, пытаюсь участвовать в разговоре, стараюсь не обращать внимание, если замечаю вдруг случайный неприязненный взгляд. Но могу сказать, что на работе именно удушающая атмосфера. Меня защищают от нее стены моей комнаты, не устаю благодарить за это силы небесные) Улыбаюсь, когда меня спрашивают, не скучно ли мне здесь в уединении. Негатив прикрыт улыбками и доброжелательным видом, это, конечно, с одной стороны и неплохо, но иногда понимаешь вдруг, что за всем этим стоит.
Возвращаясь к классике и герою, восставшему против мнения света, сразу вспомнился один клип)) по "Гордости и предубеждению"
Есть несколько человек, в чьей искренности не сомневаюсь и они мне вчера на дорогу пожелали забыть про "все это")) С Наташкой нас по-прежнему многое связывает, несмотря на то, что был период, который прошелся по нам, как комбайн и раскидал в стороны. Но что-то главное все равно осталось незыблемым. И я рада этому.
Такие проблемы с моим отпуском, потому что начальница никому больше мой участок доверить не может. Не раз было, что какие-то поручения по той же причине давались только мне. Но на моей, пардон, зарплате это никак не отражается. Да и на отношении, в общем-то тоже Вчера она приятно удивила меня, на час раньше отпустив в отпуск. Это нормально, поскольку я передала ей дела и все равно была бы вынуждена болтаться час по зданию. Но раньше именно так и было. Поэтому и удивительно. А потом она с улыбкой сказала, что у меня обнаружилось много неотгулянных отпусков. Она будет изредка отпускать меня на пятницу, субботу, воскресенье (!), а все это оформится как отпуск на три дня. Ведь мне же нужны деньги? И все равно ведь я никуда особо не выезжаю... Все это уже мне было предложено, как данность и предполагалась моя благодарность за такую доброту. Дежурная улыбка к губам просто приклеилась И была рада, раскланявшись, сбежать оттуда
А утром приятно удивила мама. Зашла вдруг и спросила, почему я не выхожу из комнаты?)) Может, из-за нее, если так, то могу выйти Чувствуется момент просветления
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Свой разговор о клипах начну с того, что я, наверное, и в ШХ-фандом попала благодаря клипу)
Я изучала мушкетерские фанфики на почте(!), отправляла понравившиеся себе на рабочую почту, (об этом периоде писала, кажется, где-то вот здесь morsten.diary.ru/p212811385.htm) По мушкетерам, кстати, тоже есть удаленные клипы И вот внезапно (может, я заходила уже на какой-то другой ресурс, может и на ю-туб) вдруг где-то сбоку всплыла ссылка на клип "Рейхенбахский водопад"
Но продолжу. Почта, никаких наушников, никакого звука, но я совершенно обалдела. Наверное, это покажется смешным, но именно этот клип побудил меня обзавестись более продвинутым телефоном и я бы сказала, что просмотр этого клипа стал для меня чем-то почти интимным, уходила в комнату, смотрела его, иногда в темноте)
Вот он - автор Таирни.
И клипы на Гранаду стали первыми, которые я увидела, сперва наши, потом зарубежные. Как я уже говорила, на слух я с английским совсем не дружу, а в клипе, как раз важно, мгновенное сочетание слов и изобразительного ряда. Поэтому предпочтение отдавала нашим. Поделюсь некоторыми ссылками
Солнце взойдет (клип, кажется, кудаи)
По ходу сейчас припоминаю, как-то хотел делать клип на песню Высоцкого "Я поля влюбленным постелю", это было бы здорово (особенно вот это "свежий ветер избранных пьянил, с ног сбивал, из мертвых воскрешал") Но, увы, это осталось замыслом.
Настоящим откровением для меня стал вот этот клип о Холмсе с Мориарти. Его я в свое время также не нашла и восстановила сама. Идея мне совсем не близка, но меня поразили технические возможности и фантазия автора, которые потом и сама худо-бедно пыталась применять. Должна, кстати, признаться, что слова в этой песне на слух разбираю далеко не все))
И во время разных битв и фестов иногда бывали ужасно соблазнительные заявки, которые, честно говоря, почти никогда не воплощались, или мне просто не повезло их застать. Ну, вот я уже говорила , что только слышала, в смысле, читала о клипе на песню Патрисии Касс по хиатусу. Клип был удален, видимо, я кажется, не нашла даже ссылки на него
Вот этот великолепный клип на песню Сургановой "Неужели не я" имеет для меня почти тот же аромат , что и стихи Ольги Новиковой и всегда будет напоминать о прекрасном периоде открытий
Но я , естественно не буду тут говорить о всех "моих" клипах, потихоньку буду делиться ими чуть позже
Когда наши клипы иссякли, так же, как и в деле с фиками, я переключилась на буржуйские
Один из первых из них - Шепот ангелов - один любимых, очень гармоничен
У буржуев можно было поучиться фантазии
Попытка поговорить о хиатусе
Вот такое интервью
Вот такой музыкальный пересказ записок доктора
Хочу сказать, что все это довольно старые клипы и примерно у всех у них , возможно, не самое лучшее качество, но для меня лично главным в них был смысл, умение показать нечто, стоящее за кадрами фильма.
Позже я открыла для себя и другие клипы, по другим фильмам и фандомам. Некоторые из них были на очень высоком уровне, сделанные в разном цветовом решении, с замысловатыми переходами и т.д. В душе всегда мечтала, чтоб подобные клипы появились и по Гранаде
Начала несколько лет назад пытаться делать и свои клипы. Рискну поделиться своим первым клипом. Здесь нечто на тему революционной романтики)), но это не потому, что я такая идейная, просто вдруг пришло в голову
А потом были и другие клипы. Некоторые из них по Гранаде. Их гораздо меньше, чем мне бы того хотелось и сейчас со временем более ясно вижу недостатки. Спецы увидят их еще больше.
Наверное, самый удачный вот этот. Своеобразный гимн Холмсу и Уотсону
Пыталась освоить Сони Вегас, но меня, наверное, погубил мой консерватизм. Так привыкла к Пауэр Директору, в котором я прежде работала, что в Вегасе мне стало казаться, что я левша. Но никогда не говори никогда.
Были большие планы. И очень хотела сделать клип по книге "Детство Шерлока Холмса". Подыскала более-менее подходящих актеров и фильмы. Но как, как объять необъятное? Времени катастрофически не хватает, если б не переводила на работе, то с переводами тоже все было бы совсем плохо.
Но тем не менее, не теряю надежды. Желание есть, остальное приложится. Где-то еще лежит огромный список песен, по которым хотела наваять клипы. Помню, как кто-то из наших фандомных клипмейкеров говорил, что одно время ей казалось, что по Холмсу можно сделать клип чуть ли не на любую песню. Не могу не согласиться
Я тут , на самом деле, не написала и половины из того, что хотела написать. Во-первых, мысль ушла, во-вторых, надо очень долго и упорно копаться в дневниках и еще в своем архиве. Который изучала сегодня, но поняла потом, что это надолго. Давно его не проглядывала и просто зачиталась . Вот он этот файл с Джереми на обложке)
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
По хорошему, надо бы лечь и спать - есть такая потребность. Но, как говорил отец, "есть такое слово "надо" ". И надо ни кому-то , мне самой.
Сейчас оторвусь от всех клипов и переводов и по горячим следам напишу свои впечатления.
Смотрела "Пляшущих человечков". Я еще не совсем вернулась к Гранаде, но уже явно иду на поправку. Но во время просмотра порой приходится себя "будить", потому что глаз все-таки замылен.
По ходу запишу какие-то даже незначительные свои мысли, некоторые из которых были всегда, но , возможно, будут кому-то интересны.
Когда-то при первом просмотре сериала, если это можно назвать просмотром, не раздумывая пропустила такие серии, как "Пляшущие человечки", "Горбун", "Постоянный пациент". Эти рассказы любила не очень и потому и от серий ничего особого не ждала. А тогда я вела семейную жизнь, и не всегда было просто оторваться от разных дел и сесть у телевизора(
Глаза мне открыли "Ритуал "Месгрейвов" и "Эбби Грейндж", и я поняла, что смотреть надо все - совершенно непредсказуемо, что можно увидеть в экранизации даже самого незначительного рассказа.
При чтении герои мне представлялись совсем другими. Кьюбит - моложе и мощнее, его жена - наоборот, старше и солиднее, в смысле, степеннее, что ли. Это еще детские впечатления. А классе уже в 9-м открыла для себя вот эту иллюстрацию, которая где-то была близка моим представлениям, хотя, на мой взгляд, была слишком драматична.
Был один момент в сцене, где Илси вешает занавески) Когда она подбегает к мужу и пылко целует его. Казалось бы ничего особенного, но , видимо, на тот момент это было очень по-американски. Он бросил такой полу-виноватый-полу-насмешливый взгляд на служанок, и те смущенно потупив глаза,улыбнулись.
Потом вот та сцена, когда Хилтон Кьюбит в первый раз приходит на Бейкер-стрит. Разговор с ним. Это как раз один из тех моментов, за которые очень люблю Холмса Джереми . Очень холодный, колючий, не допускающий никаких сантиментов.
Я, конечно, смотрю на русском, и есть погрешности в переводе, но еще очень характерно вот это.
- Не больно -то вы ему сочувствуете. - Он пришел ко мне не за этим.
Вот эти все попытки Уотсона исподтишка заглянуть в записную книжку Холмса (и возможно, не только для того, чтоб узнать что-то об этом деле).
Упомянутый американский инспектор Харгрив так же встречается в книжке "Трещина в линзе". Она, конечно, жутко не каноничная, и тому юному Холмсу я совсем не верю. Но чисто для информации - с труппой актеров он там едет в Америку и там сводит знакомство с эти инспектором, и даже помогает ему раскрывать преступления. Среди них - похищение его племянников
Далее, с момента, когда Холмс с Уотсоном переступают порог дома Кьюбитов, можно отдельно зависать над каждым кадром. Я сейчас полезла в свой архив, поискать, что писал народ по этому поводу. Нашла совсем не то, что хотела)) Поэтому пишу пока по памяти. Помню, что кто-то говорил, что Уотсон представил Холмса и тут же вроде заявил, что они хотели предотвратить преступление, и Холмс за это сразу грозно на него зыркнул, что мол сказал лишнее. Я как-то совсем не уверена, что его взгляд означал именно это.
Потом сцена на кухне - допрос слуг. Уотсон очень трогательно там стоит за стулом Холмса, и очень характерен его совет усадить женщину, и не менее характерен ответный взгляд Холмса, хотя опять же припоминаю, что в одном месте читала, "окинул его взглядом, при котором кто другой превратился бы в пыль". По-моему, кто-то чего-то не понял
Очень люблю здесь горничную Сондерс. Очень живая и сообразительная девушка, и Холмс явно это оценил.
И еще я не могу не вспомнить об одном моменте. Обычно, я в Гранаде вижу порой и то, чего там явно нет. Но сейчас вспомнила, что когда-то прочла у logastr, что когда Уотсон начал объяснять инспектору все о человечках на лице Холмса среди прочих эмоций видна ...любовь. Но я как ни смотрела вот именно в этой сцене именно любви все же не вижу, хотя для меня естественно несомненно, что Холмс любит Уотсона.
Но вот сейчас не могу не приписать,что разглядывая этот капс, я пожалуй должна согласиться))
Зато я вижу любовь и , наверное флирт в последней сцене, когда Уотсон читает перед Холмсом зашифрованную записку:
- "Приходи немедленно". Проще простого. Холмс с улыбкой кивает. - Это действительно проще простого.
Ну, и под конец я в своем репертуаре хочу сказать, что когда-то встречала по "Человечкам" какой-то фик, возможно полуслэшный. Где проводилась параллель между Уотсоном и Кьюбиттом. И проводил ее собственно Холмс в деле с Мориарти. Думая, что так же как Кьюббит Уотсон кинулся на помощь дорогому ему человеку, хотя он толком не знал, что ему грозит и какой опасности подвергается сам. И Холмс очень боялся, что для Уотсона все это может кончиться так же как для несчастного сквайра. Фик этот больше не встречала, хотя еще не теряю надежды найти.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Вчера к ночи просто свалилась. Вместо пяти ушла с работы в седьмом часу, помимо надвигающегося отпуска еще и просто жутко работала наша "любимая" программа. Аксапта, если вдруг кому интересно. Это просто адский ад. Если б не куча дел перед отпуском я была бы вне себя: все ушли, я осталась последней инстанцией , и мне надо было отправить людей в командировку, а все висло при каждом шаге. С гордостью отметила, что была спокойна, как удав, и даже успокоила, терявшую голову Наташку, сказав ей, чтоб она не волновалась, шла домой, а я со всем разберусь.
Но вот зато вечером я, конечно, уже была ни на что не годна. И как не мечтала что-то сделать, написать, выложить, свалилась. Пыталась смотреть за ужином очередную серию 5-го сезона "Родины" - таки надо досмотреть. Заснула на второй серии. Кстати, вот снова могу сказать, что, похоже там очень живо показана эта самая биполярность. Зашкаливающий темперамент, мысли стремительно сменяют одна другую, человек почти никого не слышит, и , видя реакцию на себя окружающих, появляется какое-то язвительное ехидство, злость. Ужасная штука.
А сейчас решила все же отдельно выложить клип "Не могу оторвать глаз от тебя". Я сейчас даже не уверена, что это клип Ллид, но ссылка на него на дневниках привела к удаленному видео, а у меня есть скачанный некогда клип с таким названием. Так что судя по всему, это он.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
А сейчас стих для поднятия настроения.
И чтоб отдать должное доктору Ватсону
Ольга Новикова
Откровение Шерлока Холмса
Ранним вечером обыкновенного дня - Скрип пера, тени свеч, запах крепкого чая, Когда делал я вид, что ужасно скучаю, Когда ты делал вид, что жалеешь меня.
Скрипка выла и плакала, как домовой - Я бросал ей подачки небрежных аккордов. Кот под локоть толкался усатою мордой, И ушастый терьер шумно тряс головой.
Ранним вечером обыкновенного дня Задремал ли я в кресле – мне было виденье: Ангел сел на плечо и с большим убежденьем Мне шепнул: «А ведь ты бы не смог без меня».
Между явью и сном закачались весы, и едва не разбилась упавшая скрипка. «Задремал,- я сказал с виноватой улыбкой. – Мне приснилось, что ангелы носят усы».
Тень тревоги сменилась коротким смешком. Ты опять обратился к своей писанине. И вино янтарём пламенело в графине. И уютно стучали часы за стеклом.
От тепла, тишины и покоя слипались глаза. «Спите-спите, я только немного ослаблю вам пояс. Я чуть-чуть засижусь – надо подредактировать повесть». И я знал, засыпая, что ангел мне правду сказал.
За строками этих стихов мне видится именно Ватсон-Соломин и его улыбка
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Давно не заходила на фейсбук. А под фейсбуком главным образом имею в виду ту таинственную закрытую страницу A Gift of the Heart for Jeremy Brett. Обнаружила кое-что новое.
Вот такая фотка с автографом Эдварда Хардвика. Предполагается, что это в театре Уиндэм. Больше ничего не известно
И еще вот такой вроде как раритет. Приведу цитату автора
Saw this passing by on EBAY
Original description below:
Jeremy Brett & David Burke - rare 1992 acting agency Z-pages. Sherlock Holmes
Very rare casting book pages from 1992 which features the original acting agency cards for Jeremy Brett & David Burke. These books were only available to British casting directors and agents, and basically included all the big stars of the day and their agents details, so if you were casting for a tv/play/film you would go through the books looking for your cast. It came in many volumes, but most were thrown away yearly when the next books were printed, hence why these old books are super rare to get hold of and the promotional pictures of the actors are great and often never seen. It has height, eye colour, agency details and headshot date etc.
Кто-то еще добавил, что вот этот Филип Бреттертон играл адвоката в "Загадке Торского моста"
Но хочу сказать, что владельцы страницы люди исключительно странные и вредные. Вчера появилась отдельная запись, где всем напоминалось, что материалы, опубликованные у них, запрещается выкладывать где-либо еще. Сразу уволят))
Вот поразительные люди! Что за вредность такая? Причем там что-то раритетное и бывает, но очень редко, а все остальное по большей части те же капсы. Ну, они нам не указ. И главное в ответ на это заявление модератора были сплошные благодарности членов сообщества
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Еще немного лирики)
Ольга Новикова
Внизу ревёт водопад
Внизу ревёт водопад. Я только что здесь умер. Он возвратится назад В пустой гостиничный нумер. Не должен плакать солдат – Он на то и воин. Пускай ревёт водопад, А он будет спокоен.
Глазницы-окна пусты Закрыли солнце шторы. Пусты дворы и мосты, Безлюдны коридоры, Безмолвны станций огни, Улица немая. Он возвратится по ним, Горбясь и хромая.
Внизу ревёт водопад – Хриплая пластинка. Всё то, в чём был виноват, Он давно простил мне. Простит и эту вину - Я почти уверен, Когда внезапно шагну Я к нему от двери.
Простит, но горечь в душе Сахаром в стакане. И я боюсь, что уже Прежним он не станет. Как тесно стало в груди – Сердца слишком много. Ну, уходи! Уходи! Не медли, ради бога!
Внизу ревёт водопад Гулом монотонным. Он возвратится назад, Мной опустошённый. Кто дал мне право ломать То, что я не создал? Остановить! Задержать! Будет слишком поздно!
Но всё под ноги игре – Губы плотно сжаты. Я не могу быть добрей - Пусть умолкнет жалость. Внизу ревёт водопад - А, катись всё к чёрту! Он возвратится назад – Я останусь мёртвым.
И еще ... Я тут ударилась в воспоминания) И хочу напомнить вот об этом клипе Ольги. Наверное, у меня он самый любимый по Гранаде
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
После просмотра некоторых старых тем, которые поднялись благодаря комментам Гориан, я вспомнила не только о стихах и прозе Ольги Новиковой, но и еще об одной старой своей задумке. Я говорю о книге "Целуя Шерлока Холмса", которую я уже довольно давно приобрела на Амазоне. Я ее прочитала так же, как все, с чем хочу для начала ознакомиться -просто, без словаря. И она мне понравилась - это слэш, но как раз такой, который я люблю. Когда не просто два гея оказываются в одной квартире), а идет рассказ об отношениях, которые начинались с простого знакомства и достигли, наконец, спустя много лет своей высшей точки -любви. Причем это не чисто сплошной любовный роман, а еще и расследование. Все это происходит в старинном английском поместье, и мне это повествование очень чем-то напомнило канонические рассказы, где наши друзья выезжали куда-то в провинцию и жили там либо в гостиннице, либо в доме своего очередного клиента. Мне показалось, что тут очень такой "отпускной" дух)) и хотела заняться переводом именно летом, и по возможности в отпуске. Хотела уже давно, но то одно, то другое... Никак не получалось, а сейчас решила, что неплохо было бы в промежутках между главами "молодого Холмса" маленькими кусочками переводить еще что-то и может, даже более каноничное, несмотря на слэш.
Не знаю, как у меня это получится, может я и не потяну, но желание такое есть. Маленькими кусочками потихоньку)
А пока на затравку вот такой фрагментик:
"...Холмс слегка привлек ее к себе. - Винни, дорогая моя, вы абсолютно правы. Это мой дорогой друг и биограф, доктор Джон Уотсон. Уотсон, простите меня ради бога, что не представил вас должным образом. Моя невеста, достопочтенная Уинифред Фарнхэм. Мисс Фарнхэм посмотрела на него с видом подлинной страдалицы. - А вы не писали, что Шерлок - самый яростный противник условностей и правил приличия. Я, смеясь, пожал ей руку. - Наши расследования частенько принужлали нас к этому. Рад познакомиться с вами, мисс Фарнхэм. - И я тоже, сэр. Если б не ваши сочинения, я бы никогда не подумала, что смогу полюбить такого человека, как Шерлок. Я могла бы и не заметить его среди множества других. И она одарила Холмса ослепительной улыбкой. - Вот уж никогда бы не подумал, что Холмса можно проглядеть в толпе. Слава богу, что я никогда не скрывал своей привязанности к нему, иначе мог бы оказаться в неловком положении из-за того взгляда, что я бросил на него. - Ха! - От взрыва его смеха у меня в животе запархали бабочки. Сейчас он казался еще более великолепным, чем когда-либо прежде. - Как видите, меня любят. - С высоты своего роста Холмс посмотрел на ее личико, с такой живостью обращенное к нему. - Так же, как и вас, Винни. - К моему удивлению он наклонился и запечатлел на ее улыбающихся губах долгий поцелуй. Его длинная рука обвилась вокруг ее талии, и он крепко прижал ее к себе. Затем открыл глаза и посмотрел на меня. Я почти не видел ее. Боже милостивый! Его лицо! Я никогда не видел его таким сияющим или удовлетворенным"
Ну, и в дополнение ко всему у книги есть небольшое посвящение. Вот оно:
Thank you to JB,DB and EH for making Holmes and Watson real all over again
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Тут совсем недавно всплыли кое-какие старые записи, где мы с oscary обсуждали фанфики и стихи Ольги Новиковой. Наверное, про фанфики надо говорить отдельно, а сейчас скажу о стихах. Ее стихах о Холмсе и Уотсоне. Я открыла их для себя как раз в тот период, когда только начала знакомиться с шерлокианскими ресурсами сети.
И для меня они всегда будут иметь свое особое очарование того времени, когда я заново открыла для себя Холмса. И очень хочется поделиться самыми любимыми и самыми пронзительными из них. Одно из таких стихотворений я недавно частично цитировала, но это как бы парный цикл, довольно трагический.
Ссора. Холмс
Углей в камине красные глаза Следят за мной, подмигивая жутко. Как сильно затянулась эта шутка! А вдруг он не шутил, когда сказал... А он сказал осенней тишине, Когда туман сплетал узоры кружев, Что он совсем-совсем не нужен мне, И я ему совсем-совсем не нужен. Что время нашу вылечит хандру, Что и ему, и мне так будет лучше. Что без него я, точно, не умру, А он и вовсе крепкий и живучий. О, если бы хотя бы он был зол! Обижен, раздражён – мне было б легче, Но он оставил ключ свой и ушёл, И лекарь-время этого не лечит. Я позабыл о пище и о сне. Тепло в гостиной, а на сердце – стужа. Он думает, что он не нужен мне. А это я теперь себе не нужен.
Ссора. Уотсон
В этот дом, где меня перестали ждать. Я вхожу осторожно, как в двери храма. Всё по-прежнему: зеркало, стул кровать, Над камином – та же картина с узорной рамой.
Всё по-прежнему: так же горит камин, Так же пахнет едким табачным дымом. Я вхожу. Узнаванье невыносимо. Старый друг... Я пришёл повидаться с ним.
Он швырнул мне Связку ключей в лицо, Он кричал мне Тысячу оскорблений. Он за мною Выбежал на крыльцо... Он опомнился. И попросил прощенья.
И – противно вспомнить, как свысока Я простил его, а простив, покинул, И слегка дрожала его рука, Когда он прикуривал от камина.
Как он долго молча смотрел мне вслед – Слишком грустно, не по-его серьёзно... Врач сказал, что слишком большая доза. Врач сказал, что больше надежды нет.
Я стою. Лицо его, как в снегу. Я стою, боясь подойти поближе. Я стою, боясь наклониться ниже. Я надежду хрупкую берегу.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Подпортили настроение добрые сотрудники мтс( Наверное, решили, что мне все-таки надо отдохнуть. Потому и не зачислили денежку за интернет. Провисела минут 15 на телефоне, но впустую. Так что я сегодня осталась со своим бедным планшетом. А были планы...
Видимо , в самом деле придется отдыхать. Чувствую, что это происки Небесной канцелярии.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Одни из самых волшебных страниц в саге о Фитце - страницы про животных - собак, лошадей, ну и прежде всего, конечно, Ночного Волка. Чувствуется, что автор знает и любит животных. Может, я, конечно, фантазер, но были моменты, когда я живо представляла себя в шкуре этого волка, с которым Фитц связан своим Даром. И не в последнюю очередь , благодаря их внутреннему диалогу. Легко представляешь ухмылку Волка, хотя в жизни никогда не встречала усмехающихся и язвительных волков))
"Я подошел к магазину торговца животными и оказался лицом к лицу с самим собой. Он был тощим, глаза его были темными и мрачными. Он глухо рычал, и волны ярости, исходившие от него, омывали меня. Наши сердца бились в унисон. Я почувствовал, как моя верхняя губа приподнимается, словно в оскале, и обнажает мои жалкие человеческие зубы. Я овладел своим лицом и взял себя в руки. Но сидящий в клетке волчонок с грязной серой шкурой посмотрел на меня и раздвинул черные губы, обнажив грозные клыки.
*** Я схватил клетку и поднял ее. Она была тяжелой и, оттого что волчонок метался по полу, легче не становилась. Но я мог нести ее. Не очень далеко и недолго. Но если делать это с остановками, я смогу вынести его из города. Взрослым он, наверное, весил бы столько же, сколько я. Но сейчас это был отощавший щенок. Моложе, чем мне сперва показалось.
Я поднял клетку и прижал ее к груди. Если бы он бросился на меня сейчас, то мог бы причинить какой-нибудь вред, но волчонок только скулил и жался в угол. Из-за этого клетку было очень трудно нести. Как он поймал тебя?
Я тебя ненавижу.
Как он поймал тебя?
Он вспомнил логово и двух братьев. Мать, которая приносила ему рыбу. И кровь и дым, когда его братья и мать превратились в зловонные шкуры для человека в сапогах. Волчонка вытащили последним и швырнули в клетку, которая пахла хорьками. Он питался одной падалью. И жил ненавистью. Ненависть. Вот на чем он вырос.
Я сказал себе, что не буду связан с этим волком или каким-нибудь другим существом. Я обещал себе. Я просто откормлю этого щенка, а потом отпущу его где-нибудь. Баррич никогда ничего не узнает. Мне не придется снова вызвать его отвращение. Я поднял клетку. Кто бы мог подумать, что такой паршивый щенок окажется таким тяжелым.
Не паршивый! – Негодующе. Блохи. Клетка полна блох.
Значит, я не вообразил себе этот зуд на груди. Прелестно! Придется сегодня снова помыться, если я не хочу делить постель с блохами до конца зимы.
Я добрался до окраины Баккипа. Начиная с этого места дома встречались редко, а дорога круто шла вверх. Очень круто. Снова я опустил клетку на заснеженную землю. Щенок сжался в ней, маленький и несчастный теперь, когда его оставила ненависть, поддерживающая его. Он был голоден. Я принял решение.
Сейчас я вытащу тебя. Я понесу тебя на руках.
Никакого ответа. Он внимательно смотрел на меня, пока я возился с замком и открывал дверь. Я думал, что он проскочит мимо меня и исчезнет в темноте. Вместо этого он, сжавшись, сидел на своем месте. Я протянул руку в клетку и схватил волчонка за шкирку, чтобы вытащить. Он прыгнул как молния и в ту же секунду оказался на мне, упираясь лапами в мою грудь. Он метил вцепиться зубами в горло. Я едва успел сунуть кулак свободной руки ему в пасть. Я продолжал держать его за шиворот и с силой пихал руку ему в пасть – глубже, чем ему бы хотелось. Его задние ноги рвали мой живот, но камзол был достаточно плотным, чтобы волчонку не удалось поранить меня. Через мгновение мы покатились по снегу, щелкая зубами и рыча, как дикие твари. Но я был тяжелее, и на моей стороне был многолетний опыт возни с собаками. Я повалил волчонка на спину и держал так, беспомощного, пока он мотал головой и называл меня отвратительными именами, для которых нет слов в человеческом языке. Когда он окончательно изнемог, я нагнулся над ним. Я схватил его за горло, склонился ниже и взглянул ему в глаза. Это был физический приказ, который он понял. Я добавил к этому:
Я волк. Ты щенок. Ты будешь подчиняться мне.
Я держал его, глядя ему в глаза. Волчонок быстро отвел взгляд, но я не отпускал его до тех пор, пока он снова не посмотрел на меня и я не увидел в нем перемены. Я отпустил его, встал и отошел в сторону. Щенок лежал неподвижно.
Встань. Подойди сюда.
Он перевернулся и двинулся ко мне – брюхо почти у самой земли, хвост поджат. Подойдя ближе, он упал на бок и повернулся животом вверх. Он тихо скулил.
Через мгновение я смягчился.
Все в порядке. Нам просто надо было понять друг друга. Я не хотел причинять тебе боль. Теперь пойдем со мной.
Я протянул руку, чтобы почесать волчонку грудь, но, когда я дотронулся до него, он взвизгнул. Я ощутил красную вспышку его боли.
Что у тебя болит?
Я увидел обитую медью дубину человека с клетками.
Все.
Я старался быть очень осторожным, ощупывая его. Старые струпья, шишки на ребрах. Я встал и кровожадно пнул клетку ногой, отбрасывая ее в сторону. Волчонок подошел и прижался к моим коленям.
Голоден. Замерз. Так устал.
Теперь его чувства снова вливались в мои, как кровь. Была ли это моя ярость или его собственная? Я решил, что это не имеет значения. Я осторожно поднял волчонка и встал. Без клетки, крепко прижатый к моей груди, он весил гораздо меньше – только мех и длинные растущие кости. Я пожалел о том насилии, которое применил, но в то же время знал, что это единственный, понятный ему язык.
– Я позабочусь о тебе! – Я заставил себя сказать это вслух.
Тепло, подумал он благодарно, и я воспользовался моментом, чтобы натянуть на него мой плащ.
Его ощущения сливались с моими. Я чувствовал свой запах в тысячу раз сильнее, чем мне хотелось бы. Лошади, и собаки, и дым от горящего дерева, и пиво, и запах духов Пейшенс. Я сделал все, что мог, чтобы закрыться от чувств волка. Я прижал его к себе и понес вверх по крутой дороге, к замку.
Мясо?
Я вздохнул.
Мясо, обещал я.
Никогда ни одно животное не улавливало моих мыслей настолько полно и не передавало мне свои так ясно. Хорошо, что мы недолго будем вместе. Очень хорошо, что он скоро уйдет.
Тепло, возразил он мне.
Он положил голову мне на плечо и заснул. Мокрый нос сопел у моего уха.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 17
Разоблачение
Очнулся я в темноте. На какую-то ужасную минуту мне подумалось, что я ослеп, настолько непроглядной была эта кромешная тьма. Но беспокойство и тревогу вызывала не сама эта тьма, а полнейшее отсутствие света. Где бы я ни находился, мое узилище было отдаленным, заброшенным и надежно укрепленным. Я был уже не в доме, это определенно. Кто бы ни нанес мне удар – и я ругал себя за то, что так легко позволил застать меня врасплох – он притащил меня в это место, с его невыносимым смрадом долго запертого помещения , липкими склизкими стенами, беспрерывно сочившейся водой и неописуемым холодом, который начал проникать сквозь мою совсем не подходящую для такого помещения одежду еще задолго до того, как я очнулся. Я дрожал, и каждое содрогание напоминало мне о том, что где-то у меня на затылке гнездится самый эпицентр боли. Когда я сделал первую попытку осмотреться, горький опыт научил меня тому, что лишних движений лучше не делать. Когда я попробовал приподнять голову, это вызвало жуткий приступ боли, которая сжала мои виски своими тисками, по спине поползли мурашки, а мои зрачки будто бы пронзили раскаленные иглы. Ничего не видя, я не пытался вновь повторить этот маневр, и чудовищный монстр в моей голове несколько приутих, превратившись в тупую ноющую боль. Я не мог исследовать местность зрительно, и кто-то позаботился о том, чтоб я не смог сделать этого и на ощупь. Спиной я чувствовал неровную поверхность и изгиб спинки стула. Шелковый шнур слишком крепко стягивающий мои запястья, крепко привязывал меня к его основанию и задним ножкам, от чего мои руки тянуло назад и вниз , чудом не выкручивая при этом суставы. Благодаря этому мои руки милосердно онемели и потеряли чувствительность задолго до того, как я пришел в себя. В рот мне был засунут кусок ткани, который слегка отдавал старыми розами и запахами минувшего лета. Очевидно, мой похититель не слишком задумывался о том , как связать меня, сочтя вполне достаточным воспользоваться поясом-шнуром от халата и носовым платком леди. Вот в такие минуты и начинаешь понимать недостатки вечернего костюма. Для каждого случая подходит соответствующая для этого одежда – несомненно, Майлс мог бы дать прекрасный совет по этой части – и сейчас накрахмаленным сорочкам, туго застегнутым воротникам и начищенной до блеска обуви я предпочел бы что-то более практичное и желательно с запрятанным в рукаве перочинном ножом. Я чувствовал себя крайне нелепо, хотя может и заслуживал того, чтобы в конечном итоге оказаться привязанным к стулу в темной, как смоль, комнате, и с опасением думал о том, чем закончится весь этот спектакль. Кто-то взял на себя немалый труд вытащить меня из дома и с какой-то целью, видимо, весьма зловещей, оставил здесь. И, естественно, мысль о том, кто это мог быть, всецело завладела моим разумом, отодвинув на задний план сожаления о невозможности побега. По понятным причинам первым претендентом на эту роль был Риколлетти, хотя ударить меня по голове и утащить в какое-нибудь тихое место для совершения кровавого убийства было совсем не в его стиле. Этот человек был трусом; при малейшем намеке на опасность он спасовал и был готов к бегству. При создавшемся положении вещей я не представлял для него угрозы. Мне нечего было предъявить суду, и если б я посмел высказать свои подозрения, это был бы для него прекрасный повод обвинить меня в клевете. У меня не было свидетелей, что могли бы выступить в мою защиту, ибо страх, который прежде заставлял их платить хироманту за молчание, теперь заставил бы их держать свой язык за зубами. Так что, каким бы прекрасным кандидатом ни казался Риколетти, у меня все же были сомнения. С другой стороны, у лорда Уолтона были веские основания желать моего устранения. Сейчас, когда леди Агнес была мертва, а несуществующие документы, делающие меня ее наследником, еще не были подписаны стряпчим, он мог думать, что я смогу претендовать на ее поместье, опираясь на ее заявление, что было сделано накануне публично. Если так, то устранить меня было в его интересах. Риколетти назвал его мстительным. Если на меня напал именно он, то мне представится случай узнать, насколько непримиримым врагом может он быть. Это мог быть и генерал Грэнджер, пожелавший отхлестать меня кнутом за то, что, по его мнению, я обманывал леди Агнес. Какой бы опасной ни была такая перспектива, я отбросил этот вариант на том основании, что генерал был стар и потому, по моему суждению, не способен был вытащить из дома человека моего роста и сложения так, чтобы не перебудить при этом весь дом. Можно было предположить, что другим об этом ничего не было известно. Хотя прошлым вечером я стал весьма непопулярен и не сомневался, что многие закроют глаза на то, что могло бы со мной приключиться. С другой стороны, то, что, что мне заткнули рот, говорило о том, что злоумышленник не хотел, чтоб кто-нибудь услышал мои жалобные крики. Следовательно, мой противник действовал без чьего-либо одобрения, и если только Грэнджер не попросил жену помочь ему вытащить меня из дома, что казалось невероятным, я чувствовал, что спокойно могу исключить его из списка подозреваемых. И потом еще Майлс. Сперва я совсем не принял его в расчет, но у меня затаилось опасение, что он мог поддаться вызванному мной враждебному чувству. Когда что-то идет не так, вы вдруг оказываетесь совершенно одиноким в этом мире, и отсюда проистекает недоверие к дружеским союзам. Майлс искал враждебности, так же, как другие ищут дружелюбия, и был доволен, когда его усилия приносили свои плоды. Друзья его, которые на первый взгляд состояли из неудачников, журналистов и таких же, как он, чуждых условностям женщин , не принадлежали к тому сорту людей, к которым можно обратиться в кризисной ситуации. А данную ситуацию, несомненно, можно было считать кризисом, так сказал бы кто угодно. Я представлял, как утром он станет пытаться собрать какую-нибудь поисковую партию, чтобы найти меня и его отвлекут вдруг чары жеманной миссис Каннинг. Если я намерен спастись, то не могу ждать Майлса и должен рассчитывать только на себя. Перво-наперво я должен был освободиться от своих пут. Это было легче сказать, чем сделать. Очень гладкие шнуры завязаны были туго и узлы выскальзывали из моих пальцев. Я вспомнил об одной из тех утомительных книг, полной невероятных совпадений, что предлагают почитать маленьким мальчикам, когда кашель и насморк уложит их в постель; там говорилось о человеке, который вышел из подобного положения благодаря тому, что опрокинул свой стул, который тут же развалился, и он освободился как раз во время, чтобы победить своего противника, хотя мог пронзить его разве что силой своего взгляда. Если память мне не изменяет, он вышел из этого поединка ,не замарав ни своего костюма, ни безупречного морального облика. Не то чтобы я надеялся совершить нечто подобное. Подражание этому славному примеру могло бы привести к фиаско на нескольких фронтах; и не в последнюю очередь потому, что стул казался незыблемо прочным, и если я опрокинусь назад в том положении, в котором я находился, то , скорее всего, все кончится тем, что я переломаю все кости вместо этого стула. Даже если он и сломается, мне оставалось надеяться, что сломаются и ножки и все скобы, иначе я так и останусь лежать на спине, и мой вернувшийся противник застанет меня в еще более нелепой позе, чем прежде. Однако, вопрос «что делать?» вскоре стал чисто риторическим, ибо пытаясь развязать неподдающиеся мне узлы, я услышал скрип старых петель и звук шагов по каменному полу. Я тут же склонил голову, невзирая на тянущую боль, и сделал вид, что все еще нахожусь в обмороке. Это мог быть либо спаситель , либо мой враг; в любом случае будет лучше, если они решат, что я в бессознательном состоянии. Шаги приближались – как я понял, сюда шли двое, один, более плотный, прихрамывал, другой – более миниатюрный, обладал быстрой походкой – принеся с собой тонкую полоску света, появившуюся на некотором расстоянии от меня, отметив ярким контуром нижнюю часть двери. В замке заскрежетал ключ, дверные петли заскрипели , и дверь открылась, притащив за собой ворох шуршащих листьев и кучку мелких камешков, и небольшое помещение неожиданно осветилось. Этот свет, даже такой скудный, был достаточно ярким для того, чтоб заставить меня зажмуриться, и я был рад тому, что мое опущенное лицо находилось в тени. Тем не менее, мне удалось разглядеть человека, державшего свечу, его личность уже не была сюрпризом после того, как я услышал его отдаленную поступь. Стало быть, я явно представлял из себя угрозу, и после того, как его попытки предостеречь меня ничего не дали, Риколетти был вынужден перейти к более решительным мерам. Я оказался прав, хоть и недооценил этого человека. Но что я точно не принял во внимание, так это то, что у него был сообщник. Шаги приблизились и замерли возле меня, свет стал совсем ярким, ибо свеча была подле моего лица, согревая мне щеку. - Он мертв? – произнес Риколетти, совсем рядом с моим ухом. - Нет, - ответил другой голос. – Притворяется. Чтобы доказать правоту этих слов, обжигающе горячий воск со свечи закапал на мои пораненные руки с вполне очевидным результатом. И я взглянул на них, на Риколетти и его сообщницу, Джейн, верную и непреклонную компаньонку леди Агнес, со всем гневом, что может чувствовать человек, который находится во власти своих похитителей. - Я же сказала, - произнесла она. – Я не настолько сильно его ударила. Хотя, может, и зря. Это бы многое упростило. Ну, ничего, скоро мы это исправим. - Джейн, дорогая моя, - сказал Риколетти, с сомнением поглядывая в мою сторону, - ты уверена в том, что это необходимо? - Послушай-ка, что я скажу, Уильф Пиклс. Когда ты женился на мне, то клялся, что выполнишь свой долг по отношению ко мне. И если я говорю, что его надо убить, то так и будет. Я не хочу оказаться за решеткой за то, что я сделала. И если меня ждет петля, то и тебя тоже. Не забывай этого. - Но, дорогая моя, что если нам сейчас уехать? У нас достаточно денег, а у тебя есть драгоценности ее светлости… - И далеко ли мы так уйдем, по-твоему? Его будут искать. Этот старый погреб не использовался много лет, но если я подумала о нем, то другие тоже могут о нем вспомнить. - Да, я знаю, - с горестным видом сказал ее муж. – И все же, убить… - Разве я этого не стою? – ответила она. – Уильф, ради тебя я убила старую леди Энстед, ведь ты же не забыл об этом? Где бы ты был без меня, а? Угождала старухам: «Джейн, сделай то, Джейн, сделай это». Была достаточно хороша для того, чтоб выносить их ночной горшок, но недостаточно хороша, чтоб сидеть с ними за одним столом. Да если б я не подслушивала у них под дверью, тебе бы ни за что не заработать ту репутацию, что ты имеешь теперь. Бьюсь об заклад, что вы этого не знали, Мистер Частный Сыщик Холмс, – усмехнулась она, глядя мне в лицо. – Я слышала, как вы, вы и ее светлость, строите заговор против Уильфа. Вы считали себя такими умными, но нам было хорошо известно, что вы затеяли. Деньги есть и все отлично, но получили мы их не от вас. - Нет, от лорда Уолтона, - сказал Риколетти. – Он пообещал мне десять тысяч фунтов, если я дурно отзовусь о вас перед леди Агнес. - Вряд ли бы она поверила ему, после всего, что вы ей рассказали, - сказала его жена. – И мы не могли допустить, чтобы она заговорила об этом, не так ли? – На ее губах появилась зловещая улыбка. – Понадобилась лишь еще одна доза ее лекарства, она была больше, чем обычно, и леди просто заснула тихим, мирным сном. А затем я оставляю вам записку, в которой говорится, что ее светлость хочет вас видеть. Вы заглотили эту наживку. Вы даже не слышали моих шагов. Рухнули, как подкошенный, словно мешок картошки. Затем мы с Уильфом вытащили вас из дома, притащили сюда, потом вернулись и подняли тревогу. Она захихикала. - Забавно было бы сейчас вернуться в дом. Там говорят о том, как вы убили старую леди. Потому как Уильф сказал, что когда он поведал леди Агнес о том, что вы дурной человек, ум ее помутился, а затем я смогла сказать, что слышала , как вы с ней спорили. Ну и потом, драгоценности ее светлости пропали. Понимаете, они считают, что когда леди Агнес сказала вам о том, что не станет делать вас своим наследником, вы убили ее и сбежали, прихватив ее драгоценности. Из сумочки, что висела у нее на плече, она извлекла увесистый мешочек. Бриллианты засверкали при свете свечи, когда она вытащила оттуда ожерелье и помахала им у меня перед глазами. - Прелестное, не правда ли, - улыбнулась она. – И недурно смотрелось бы на мне, верно, Уильф? Жаль, конечно, что такая красота пропадет попусту, но полиция станет искать драгоценности и не должна найти их у меня. Мы отошлем их одному из приятелей Уильфа и он будет распродавать их в разных частях страны, заставив сыщиков побегать. Если б я был свободен, этой ужасной женщине было бы не до смеха. В душе у меня бушевал такой гнев, что мне казалось, будто я смогу порвать свои путы одним движением рук. Однако, на самом деле, я был совершенно разбит душой и телом. Я предостерегал леди Агнес, что наш план таил в себе опасность, но я подвел ее, не ожидая, что Риколетти будет оповещен о каждом нашем шаге. То, что она сознательно шла на риск , было слабым утешением; я заплатил за ее доверие, лишив ее тех немногих дней жизни, что ей остались. Хуже всего было то, что ее убийца свободно покинет этот дом, правда, уже после того, как обременит свою совесть еще одним преступлением. - Сидите спокойно, - сказала она, с презрением глядя на мои тщетные усилия освободиться. – Уильф, у нас мало времени. Лорд Уолтон послал за собаками, чтобы они взяли след мистера Холмса, и я не хочу, чтобы они нашли его. Вот возьми, я вытащила его из чемоданчика доктора. – Она протянула мужу зеленый пузырек с надписью «Хлороформ». – Ты усыпишь его этим, и мы опустим его в тот старый, заброшенный колодец, что находится на другой стороне сада. Им и в голову не придет туда заглянуть , поэтому пока они будут гоняться за ним по всей Англии, мы незаметно ускользнем, как и планировали. – Она бросила на него пронзительный взгляд. – Ну, за дело. Она сунула пузырек и кусок ткани своему все еще сомневающемуся супругу. - Джейн, мне это совсем не нравится, - произнес он. - Ты же хотел, чтоб не было никакого насилия. Таким образом, твои руки останутся чистыми. Если ты меня любишь, Уильф, ты сделаешь это. И ты же ведь знаешь, что я люблю тебя. Она взяла его за руку и нежно улыбнулась ему. В ответ он кивнул и с любовью похлопал ее по руке. Эта сцена подкупала своей трогательной сентиментальностью, но я не мог забыть, что эта пара собирается прикончить меня. - Я знаю, любимая, - ответил он. – Что бы со мной было без моей Дженни? - До сих пор за пенни предсказывал бы судьбу на базаре. Ну, же, приступай! Он с сожалением взглянул на меня. - Мне жаль, что дошло до этого, мистер Холмс, - сказал он, смачивая ткань жидкостью из флакона. – Вам следовало выйти из игры, как я вам и советовал. – У него вырвался смешок. – Я же предсказал вам смерть от воды, но никак не предполагал, что сам приложу к этому руку. С этими словами он зажал пропитанной хлороформом тряпицей мой нос и рот. Я задержал дыхание, решив не вдыхать ядовитые пары. Но как ни старайся, конец все равно всегда один. Как бы сильны ни были наши легкие, в конечном итоге наши природные инстинкты неминуемо берут верх над любой решимостью. - Оставьте борьбу, - убеждал меня Риколетти, когда я начал корчиться в его руках. – Мистер Холмс, вам будет легче, если вы не станете сопротивляться. Ну, вот, дышите, вдохните глубоко, будьте хорошим мальчиком и скоро все будет кончено. И с такими наставлениями, звенящими у меня в ушах, я вновь погрузился в темноту.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
Глава 16
Обман
В ответ я сделал то, что было запланировано заранее и чего собственно и опасались другие гости: я сказал «да». - Вы оказываете мне большую честь, леди Агнес, - добавил я. – Я сделаю все, чтобы оправдать ваши ожидания. Редко, когда мне удавалось одной фразой вызвать такую враждебность. Этикет и правила поведения за столом обычно являются преградой для выражения слишком сильной агрессии, но у меня не было никаких сомнений, что если бы нас не разделяли несколько ярдов фарфора Дерби и начищенного столового серебра, то мое положение было бы гораздо более шатким. - Какой же вы подлец! – вскочив на ноги, воскликнул лорд Уолтон. - Если б я был десятью годами моложе, сэр, я бы выволок вас наружу и отстегал бы кнутом, - заявил пожилой генерал Грэнджер, сидевший возле меня; он отшвырнул в сторону свою салфетку с видом человека, собирающегося осуществить свое намерение, но не имеющего для этого сил. - Дорогой Джеральд, - сказала его жена. – Не забывай о своем артрите. - К черту артрит! – воскликнул он. – Послушайте, сэр, если б вы были моим подчиненным, я бы поучил вас уму-разуму, дерзкий щенок! - Здесь не армия, генерал, - спокойно сказала леди Агнес, - и мистер Холмс – мой гость. Прошу вас не забывать об этом. - Но это же возмутительно! – рявкнул он. – Дорогая моя, вы сознаете, что вы делаете? - Я полностью отдаю себе отчет в своих действиях, - сказала она. – И я также прекрасно понимаю, что кое у кого из сидящих за этим столом есть веская причина подвергать сомнению мое решение. – Говоря это, она пристально смотрела на мужа своей племянницы. – Тем не менее, я уже все решила. - Не думаю, чтоб вы понимали, что делаете, - сказал Уолтон, все его полное лицо дрожало от негодования. – Вы отвергаете свою собственную плоть и кровь ради этого… этого человека? - Сядьте, Чарльз. Избыточные эмоции чрезвычайно вредно после такой обильной трапезы. – Когда ее побагровевший родственник подчинился и снова сел, леди Агнес вздохнула и окинула его добродушным взглядом. – Никто не будет отвергнут и лишен наследства. Моя племянница получит то, что ей причитается, но не более того. Есть более важные и благородные цели , нежели ваша финансовая стабильность. Я говорю о пресечении рода; сравнимо ли это с вашей любовью к пирогам с фазаном и скачкам? - Если вы возлагаете надежды на этого малого, то боюсь, будете разочарованы. – Уолтон обратил свой пылающий взор на Майлса. – Это ваших рук дело, сэр. Это вы устроили этот заговор с целью обмануть мою тетю. Вы известны своей ловкостью. Но клянусь, вы об этом пожалеете! Майлс , со своим неизменно невозмутимым выражением лица, на котором промелькнула лишь легкая тень удивления, когда леди Агнес оповестила всех о своем решении, теперь едва не захлебнулся своим бренди и , казалось, был чрезвычайно оскорблен таким обвинением. - Мой дорогой Уолтон, я во всем этом совершенно неповинен. Я так же ошарашен таким поворотом событий, как и вы. Господи, да я и представить не мог, что у моего кузена были столь далеко идущие намерения. - Так, значит, это вы! – проревел тот, тыча в мою сторону своим пухлым пальцем. – Этот дерзкий план принадлежит вам, в чем вас только что обвинил ваш кузен! Агнес, ну, теперь-то вы должны образумиться. Посмотрите, он даже не пытается ничего отрицать! Во время этой речи леди Агнес оставалась невозмутимой и спокойной, что было восхитительно, учитывая сложившуюся обстановку и количество ее оппонентов. Никому бы и в голову не пришло, что с нашей стороны это лишь игра, ибо в ее голосе невозможно было уловить какую-либо неискренность, а ее взгляд, устремленный на лорда Уолтона, был холодным и строгим. - Можете ли вы вообразить, - властно сказала она, - что я прожила так долго и, тем не менее, не имею ни малейшего понятия о мотивах, что движут людьми? Я не так глупа. И я не теряю голову, увидев смазливое личико. Это всего лишь деловая сделка между мистером Холмсом и мной, не более того. И нам не требуется ваше одобрение или согласие. - Деловая сделка? – недоверчиво повторил лорд Уолтон. - Вот именно. Что может быть естественнее для фермера, обнаружившего, что его собственные припасы на исходе, как не приобрести их у соседа? - Но мы говорим не о ферме. - Мы говорим о ценностях, и это почти одно и то же. Сейчас можно приобрести все, что угодно – вы же работаете в государственном департаменте, вы должны это знать. Я просто хочу пополнить родовую линию «свежей кровью», чтобы род не пресекся, и имя моего супруга было известно и в следующем столетии. – Она улыбнулась мне. - Я исследовала доступные мне резервы и сделала свой выбор. Однако, поскольку каждому свойственно расхваливать свой товар, чтобы сделать окончательный выбор я обращусь за помощью к специалисту. – Она повернулась к джентльмену, которого заранее усадила рядом с собой. - Боюсь, я была не совсем прямодушна, когда приглашала вас на этот прием, синьор Риколетти. Я бы хотела, чтобы посредством вашего искусства, вы рассказали мне все об этом молодом человеке. Если вы сделаете мне такое одолжение, вам не придется жаловаться на мою скаредность. - Это же безумие, - сказал Уолтон. – Агнес, вы что, потеряли рассудок? Доктор Венделл, моя тетя больна… - Благодарю вас, доктор, я в полном порядке, - сказала она, жестом приглашая присесть вставшего, было, врача. – Вы зашли слишком далеко, Чарльз. Когда меня не станет, вы вольны будет говорить обо мне все, что пожелаете, но пока вы гость в этом доме, вы будете вести себя соответственно, или я попрошу вас удалиться. Что касается моих пожеланий, когда вы покупаете жеребят, вы же проверяете, здоровы ли они; я же хочу убедиться в здравомыслии мистера Холмса. Что скажете, синьор? Риколетти приложил руку к груди и склонил голову. - Леди Агнес, для меня было бы честью помочь вам, чем могу. Должен сказать, что я уже познакомился с мистером Холмсом. Он… - Риколетти неуверенно взглянул в мою сторону. – Мне нелегко говорить об этом, но я обнаружил знаки, указывающие на то, что его будущее под угрозой. - Вы имеете в виду свое предсказание о том, что он примет смерть от воды, - кивнула леди Агнес. – Я знаю об этом, и это меня не беспокоит. Все люди смертны; именно сознанием собственной смертности мы и отличаемся от животных. Нет, меня интересует его характер, характер и его поведение в будущем. Я не потерплю, чтобы на этот дом пало бесчестье. Полагаю, вы не возражаете, мистер Холмс? - Ничуть, леди Агнес. - Хорошо. – Она знаком подозвала свою компаньонку, которая поспешила к ней, чтобы помочь подняться. - Время подстегивает, особенно, мое время. Завтра приедет мой стряпчий, чтобы я подписала необходимые документы – конечно, если меня удовлетворит то, что я узнаю о характере этого молодого человека. Я жду, чтобы до той минуты вы представили мне свой отчет, синьор Риколетти. Тяжело опираясь на трость и на руку своей компаньонки, леди Агнес удалилась, ее доктор племянница и целая вереница дам последовала за ней, а я остался выслушивать упреки ее родни и друзей. Прежде, чем разгорелась ссора, Риколетти, чувствуя, что он здесь нежеланный гость, так же, как я и Майлс, извинился, отвесил поклон и сказал, что будет ждать меня в библиотеке. - Если б вы были джентльменом, сэр, - сказал генерал Грэнджер, пытаясь встать, - вы бы сию же минуту покинули этот дом и больше не возвращались. Но вы не джентльмен. Это вне всяких сомнений. - Говорите, что угодно о моем кузене, - произнес Майлс, - но я чувствую, что должен вмешаться и сказать слово в защиту остальной нашей семьи. Конечно, наш дед был чудаковатый старый болван, но он обладал не только эксцентричностью, но и титулом. - Вы, конечно, можете смеяться, сэр, - сказал Уолтон, - но если вы думаете, что вся семья будет стоять и смотреть, как вы обманываете бедную женщину, то жестоко ошибаетесь. Лучше вам не переходить мне дорогу, мистер Холмс. – Он обратил свой пронизывающий взор в мою сторону. – Я еще увижу, как вы поплатитесь за это; вы, этот ваш брат, что потворствует вам, и вся ваша чертова родня. Что вы скажете на это, сэр? Я пожал плечами. - Мне остается лишь сожалеть, что решение леди Агнес так расстроило вас, лорд Уолтон. Но это был ее выбор, не мой. - Очень хорошо, если такова ваша позиция, то быть по сему. Мы еще увидим. Вас предупредили, сэр. Теперь вы будете нести ответственность за последствия. - Что ж, в целом, - заметил Майлс, когда дверь захлопнулась за последним из уходящих джентльменов, и мы остались одни, - думаю, все прошло довольно неплохо. Я вздохнул. - На мой взгляд, это было весьма неприятно. Надеюсь, леди Агнес не пострадает за проявленную ко мне доброту. - Невероятно, что на такую женщину могло хоть как-то повлиять то, что говорил ее родственник. – Майлс засмеялся, и из-под его полуприкрытых век блеснул задорный огонек. – Господи, у меня целую вечность не было такого веселого вечера. Полагаю, что с тобой это происходит постоянно, но для меня было весьма ново. А ты хитрец, Шерлок! Знаешь, я и в самом деле, довольно сердит. - Да, приношу извинения за то, что не предупредил тебя заранее. Он покачал головой. - Нет, нет, когда я сказал, что сердит, то подумал совсем не об этом. Много лет я осторожно разнюхиваю местность, примериваясь к обстановке, и тут приходишь ты, и с ходу получаешь первый приз. Боже, хотел бы я, чтоб ты был моим братом. У моих не хватает инициативы, чтоб сделать такой смелый шаг. Если Майкрофту это придется не по вкусу, то он просто дурак, что само собой разумеется. – При этих словах он уже расхохотался вовсю. - Я отдал бы все на свете, лишь бы только увидеть его физиономию в ту минуту, когда ты ему об этом скажешь. С ним будет удар! - Боюсь, что он вряд ли будет мне благодарен, когда Уолтон начнет гонения против нас. - О, я бы не стал беспокоиться на сей счет. Ну, что такого особо ужасного он может сделать? - Он, вероятно, сможет добиться того, чтоб Майкрофта с позором изгнали из Уайт-холла. - Да, наверное, сможет. Бедный Мими! – Майлс широко улыбнулся. – Мне не следует смеяться, но на самом деле мне самому бы не придумать лучшего способа, как сбить с него спесь. Шерлок, ты начинаешь мне нравиться. - А ты? Ты можешь от этого пострадать? - О, я очень на это надеюсь. Никто не пожелает просто быть печально известным; это говорит о недостатке амбиций. Совсем другое дело стать знаменитым, думаю, с таким эпитетом перед своим именем я с радостью мог бы уйти на покой. В мире достопочтенных Генри и лордов Джонсов быть Знаменитым Майлсом это поистине большое достижение. – Он отставил свой бокал и встал из-за стола. – Ну, Шерлок я пожелал бы тебе удачи с этим твоим хиромантом, но боюсь, что уже не могу тебя ничему научить. Однако, нужно с достоинством принимать свое поражение. И я буду помнить не об утрате кузена, а о состоянии, которое он приобрел. – Он похлопал меня по плечу и продолжил . – И я надеюсь, что ты не забудешь тех, кто направил тебя верным путем, приведшим к такому богатству. - Я еще ничего не получил. Риколетти еще может измыслить какой-нибудь неблагоприятный факт в моем будущем. - Это просто формальность, мой мальчик, - пренебрежительным тоном ответил Майлс. – Если он попытается причинить тебе неприятности, просто дай этому малому денег и с этим будет покончено. Я удивленно уставился на него. Возможно ли, что Майлсу прекрасно был известен план, по которому действовал Риколетти? Неужели я не видел того, что было у меня под носом, ослепленный собственным предубеждением – или вернее, предубеждением, что зародил во мне Майкрофт, на протяжении многих лет рассказывающий о нашем никчемном бездельнике-кузене? Поэтому я испытал подлинное облегчение, когда через минуту слова Майлса заверили меня в том, что я не пополнил свой внушительный перечень заблуждений еще одним пунктом. - Господи, - продолжал он, и не подозревая о моем смятении, - я бы поступил именно так, если бы на карту было поставлено такое состояние. Пообещай ему все, что он пожелает, я достану тебе эти деньги. Ты можешь вернуть мне их позже. - И где ты найдешь такую сумму? – спросил я, не в силах убрать из своего тона этот несомненный обвинительный оттенок. – Ведь не у миссис Каннинг. Она сказала мне, что ты не встречался с ней в тот вечер, когда состоялся бал. И ты не получал от нее тысячу фунтов для Фэйрфакса. Майлс немного помолчал. - Я никогда этого и не утверждал. - Тогда откуда ты их взял? - Скажи мне сперва, какое тебе до этого дело? Я не мог ответить на его вопрос во многом потому, что не знал этого и сам, кроме того, что внезапно для меня стало очень важно услышать сейчас правду. Я не мог отрицать, что солгал Майлсу о том, для чего уговорил его принять предложение леди Агнес, но мысль о том, что у него были секреты от меня – даже те, что касались его амурных дел – уязвляла меня до глубины души. - Кто она, Майлс? Улыбка медленно раздвинула кончики его губ. - Шерлок, несмотря на то, во что ты был вынужден поверить, моя жизнь, в действительности, довольно прозаична. Я старею, кузен. Дни, когда прекрасные женщины забрасывали меня подарками и золотом, уже на исходе. Я вынужден дополнять свое скудное существование изрядной долей фантазии. Кто из нас согласился бы вечно жить на свету без покрова ночи? Каким скучным был бы этот мир, если бы вся наша правда была на виду. - И что это за правда? - Ну, если хочешь знать, я их выиграл. Я оставил в ту ночь тебя на балу, а сам поехал в свой клуб. Мне удалось выиграть сумму, достаточную для того, чтобы покрыть долги Тео и мои собственные, после чего там остались бы еще средства, чтобы дать возможность моим братьям вести тот образ жизни, к которому они привыкли. Фортуна не баловала меня последнее время; вот почему мне не удалось добыть деньги для Тео чуть раньше. Если б я был более удачлив в игре, возможно, ему не пришлось бы пойти на такие отчаянные меры. – Он замолчал и начал поправлять столовые приборы, оставшиеся на столе. – Ну, вот, теперь ты все знаешь. - Да, благодарю тебя за откровенность. Мне было интересно. - И какое же тебе до этого дело? – В его взгляде, обращенном ко мне, неожиданно промелькнул холод. – Тебя это раздражает, не так ли? Я не работаю, но нельзя сказать, чтоб я был на мели. А если принять во внимание твое поведение, Шерлок, я бы сказал, что на твоем месте, я не стал бы судить других людей. -Майлс, ты не понимаешь. - Я все понимаю слишком хорошо, - сказал он. – Но давай больше не будем об этом. Ступай к своему хироманту. И ты можешь рассчитывать на мою помощь, сколько бы он ни запросил за свое молчание. – Майлс повернулся, чтобы уйти, потом вдруг помедлил и обернулся. – О, и если Уолтон предложит тебе присоединиться к нему на завтрашней охоте, откажись. Близость разъяренных мужчин, вооруженных охотничьими ружьями , нередко приводит к несчастным случаям. Спокойной ночи, кузен. Возможно, это были мои фантазии, но у меня появилось ощущение, что в том, как он закрыл за собой дверь , было нечто, подводящее черту, будто бы Майлс поставил этим точку. Я не хотел его задеть, но явно именно это и сделал. С моей стороны было весьма невеликодушно сомневаться в нем, но я должен был убедиться. Сама природа различных тайн и загадок такова, что они должны быть раскрыты. Я получил ответ на свой вопрос; но какой ценой? У меня было не так уж много союзников, чтоб так быстро оттолкнуть от себя Майлса. Когда все будет кончено, он будет вправе никогда больше со мной не разговаривать. И как ни хотелось бы мне признаваться в этом , это было весьма неприятно. Однако, поворачивать было поздно. Я должен был довести дело до конца. Тогда уже придет время для объяснений. Но в первую очередь мне нужно было разоблачить нашего шарлатана – как он и обещал, я нашел его в библиотеке; он листал огромный фолиант со старинными гравюрами, лежавший на столе. Риколетти поднял на меня взгляд и улыбнулся своей обычной неискренней улыбкой, глаза его при этом оставались серьезными. - Мистер Холмс, - сказал он, поправляя очки. Его маленькие глазки, скрытые за слегка запылившимися линзами, пытливо оглядели меня.- Я ожидал, что наши дороги пересекутся вновь, хоть и не думал, что при таких обстоятельствах. - Право же, вы удивляете меня, синьор Риколетти. Я думал, что тому, кто может читать по ладони, известно все. Его улыбка стала еще шире, хотя ей по-прежнему не хватало искренности. - Это общее заблуждение. Мистер Холмс, я вижу общую картину будущего. Но детали не ведомы мне, так же, как и всем остальным. - Но ведь важнее всего именно подробности. - Да, говорят, что дьявол в деталях. – Его глаза сверкнули. – Например, вот эта история с вашим столь внезапным везением. Я совершенно упустил такую деталь. - Вы же сказали, что меня ждет известность или дурная слава. - Помнится, я также предупреждал вас о склонности к манипулированию своими ближними. Вижу, что вы не послушали моего совета или пренебрегли им. - Возможно, я шел туда, куда вел меня мой жребий. – Я протянул ему руку ладонью вверх. – Кажется, вы сказали, что по левой руке можно узнать желания и надежды человека. Не прочесть ли вам, что начертано на моей, как просила вас леди Агнес? Он не двинулся с места, проигнорировав мое предложение. - У меня уже есть все, что мне нужно знать о вас, мистер Холмс. Если он сделает свой ход, то час для этого настал. Я почувствовал, как учащенно забилось сердце. - Что вы ей скажете? – спросил я. На минуту он задумался. - То, что вы – умный человек, мистер Холмс, но однажды встретите человека, ум которого будет превосходить ваш. Это естественный порядок вещей. Каждому из нас дарован свой час. Истинно умный человек знает, когда приходит время и ему пора уйти со сцены. Не правда ли? - Мудрые слова. А сами вы следуете тем советам, что даете другим? - Стараюсь по мере сил. Но другим советовать легче. - И что бы вы посоветовали мне? - Отступитесь, мистер Холмс. - Я не признаю себя побежденным. - Тогда вас заставят это сделать. Я твердо встретил его взгляд. - Вы? Он засмеялся. - Я всего лишь скромный слуга провидения. Те, кто приходят ко мне, ищут утешения. Я вовсе не считаю, что что-то из сказанного мной изменило ситуацию. Я говорю людям то, что они хотят услышать, что их будущие избранники буду любить их вечно, что их дети далеко пойдут… Он понимающе улыбнулся. - И что у молодых людей, которых они желают усыновить, прекрасный характер и добрый нрав. Не бойтесь. Я не встану между вами и леди Агнес. Вы приписываете мне гораздо большее влияние, чем то, которым я обладаю, если считаете, что она обратит на мои слова хоть какое-то внимание. Уж поверьте, ее светлость будет руководствоваться своим собственным мнением. Я могу сказать ей, что вы сам дьявол, и все равно она может сделать вас своим наследником, оставив без средств к существованию всю свою родню. – Но я вижу, что вы разочарованы. Чего же вы ожидали? Я ожидал, чтоб он потребовал денег за свой положительный отзыв обо мне. На моей убежденности в этом и была построен обман, который мы задумали вместе с леди Агнес. И вот теперь мне говорят, что Риколетти был виновен лишь в том, что потакал прихотям влюбленных безумцев и обеспокоенных родителей. Это была странная ситуация. Возможно, я был единственным человеком в истории, который хотел стать жертвой шантажа и теперь был расстроен. Я был так уверен, горел таким азартом, что убедил леди Агнес пойти против всей своей семьи, и сам был подвергнут всеобщему презрению, как самый бесчестный мошенник Англии. Я перенес бы это с легким сердцем, если бы Риколетти, ничего не подозревая, угодил в нашу ловушку. И теперь после его нежелания сделать свой ход у меня на руках не осталось ничего, кроме моих ничем не подтвержденных подозрений. Хуже всего то, что Риколетти это знал. И теперь он упивался моим смятением. -Бросьте, мистер Холмс, - сказал он, помедлив возле меня, хотя уже направлялся к двери.- Откажитесь от этой затеи. Лорд Уолтон – мстительный человек. Вам не выиграть в этой игре. - Игра еще не окончена, - ответил я. - О, я думаю, что окончена. Для меня-то уж точно. Это будет моя последняя консультация, мой прощальный поклон. Пора последовать собственному совету и уйти со сцены. Он уже взялся за дверную ручку, когда я окликнул его. - Вы бежите, синьор Риколетти? - Некто, более мудрый, чем я сказал, что сражаясь и спасаясь бегством, он доживет до того, чтобы дожить до битвы следующего дня. – Он поклонился. – Итак, до следующего дня, мистер Холмс. С этими словами он ушел, и мне нечем было задержать его. Я потерпел неудачу, может не полную, но по моим стандартам это была неудача. Мне удалось положить конец его гнусной деятельности, если его слова об уходе со сцены были правдивы. Это удовлетворило бы знатную персону, которая вовлекла меня в это расследование, но этого было недостаточно для меня. Из обычного дела, целью которого было разоблачение преступника, оно превратилось во что-то очень личное. Риколетти бросил мне вызов, это было противостояние наших умов; и горько было думать, что победа осталась за ним. Теперь меня удовлетворил бы только его арест, но я и представить не мог, как достичь этого. Скудным утешением было думать, что еще оставался впереди тот день, о котором он так насмешливо говорил мне. Ему не удастся так легко ускользнуть. Даже если мне придется гоняться за ним до конца моих дней, клянусь, я найду выход. Этого требовала моя профессиональная и личная гордость. Либо мне придется смириться и привыкнуть к вкусу поражения, а такую горькую пилюлю проглотить совсем не просто. Я размышлял об этом, сидя в библиотеке до тех пор, пока часы не пробили десять; и за это время мое уединение не нарушали ни слуги, ни кузены, ни взбешенные члены этой семьи. Самым печальным для меня было сознавать то, что мне придется сказать леди Агнес, что наш план провалился. Это столь много значило для нее, и похоже эта слабая надежда была единственным, что удерживало ее в этом мире последние несколько дней. Мне придется разрушить ее надежды так же, как прежде упования несчастного Фэйрфакса. Это уже превращалось в закономерность. Когда я, наконец, отправился спать, то нашел записку от леди Агнес, в которой она просила меня прийти к ней в комнату. Несомненно, она хотела услышать о моем разговоре с Риколетти. Теперь он уже, вероятно, представил ей отчет о моем безупречном моральном облике, исходя из которого она должна была заключить, что он потребовал у меня немалую сумму денег за его уступчивость. Конечно, она не могла догадаться, что в этот раз он действовал против своего обыкновения и осыпал меня похвалами совершенно безвозмездно. Утро было бы более подходящим временем для признаний, но, как сказал Майлс, при свете дня наши грехи кажутся более удручающими, чем они есть на самом деле. За доброту, что она проявила ко мне, и доверие, которое я пока не заслужил, она достойна была того, чтоб я сказал ей правду, как бы поздно уже не было. Мне было велено к ней явиться и отказать я не мог. То, что она ждала меня, было очевидно, ибо дверь ее спальни была приоткрыта, и тонкая полоска света падала на старинный паркет. Из уважения я постучал, но никто не ответил. Сделав еще одну тщетную попытку, я приоткрыл дверь чуть шире, чувствуя , как моих щек тут же коснулся жар пламени, пляшущего за каминной решеткой. На ковре что-то лежало, и огонь отбрасывал на эту неопределенной формы фигуру то золотистые, то темные отблески. Подойдя ближе я увидел смятые складки халата, подпоясанного шелковым поясом с кистями на концах и видневшуюся из под него ногу в домашней туфле. Я подбежал к леди Агнес, перевернул ее на спину и стал нащупывать пульс у нее на шее. Голова ее поникла, тонкие белые волосы разметались по ковру наподобие нимба, они казались почти золотыми при свете камина. Она выглядела спокойной, свободной от боли, что омрачала ее последние дни, оставив на лице глубокие страдальческие складки. Смерть избавила ее от разочарования , что могла принести весть о моей неудаче. Если ее дух и укорял меня за нее, то делал это молча. Но вот, что скажет ее семья – это уже другое дело. Мне придется признать, что я вовлек леди Агнес в свой план , имевший целью посадить за решетку Риколетти. Меня обвинят в ее смерти, и вполне оправдано. Она не в силах была вынести обмана и противоборства со всем семейством , это оказалось слишком большим напряжением, скажут они. Никто не поверит, в то, что она пошла на наш заговор по своей воле и сама идея принадлежала ей. И возможно именно это и было самым печальным. Было уже слишком поздно, чтобы предаваться самобичеванию. Мне нужно разбудить доктора Венделла, чтобы он засвидетельствовал смерть, сообщить обо всем семье и потом взять на себя ответственность за последствия. Возможно, завтра я буду вкушать все сомнительные удовольствия, что таит в себе местное отделение полиции. С этой мыслью я опустил тело на ковер и прикрыл ее лицо шалью. После чего тяжелый удар обрушился мне на затылок и больше я уже ничего не помнил.
Когда мы служим великим, они становятся нашей судьбой
18 марта 1631 года
Принес домой тушу барана. Сам не знаю, зачем ее купил. Господин не очень жалует баранину. Но было так дешево! Я не удержался. Теперь раскаиваюсь. Я редко позволяю себе такие необдуманные покупки. Покупали все, я купил тоже. Поскольку я запаслив, купил много. Еле дотащил. Пришлось брать тележку у зеленщика. Нужно придумать, с каким соусом подавать баранину, чтобы господин не догадался, что за мясо он ест. Это возможно, если приложить определенные усилия. Седло барашка в нежном сливочном соусе очень вкусно.
22 марта 1631 года
Господин д`Артаньян дрался на дуэли с графом де Рошфором. Я не одобряю дуэлей вообще, но господа не спрашивают мнения слуг. Меня это волнует только по причине того, что мой господин был при этом секундантом. Г-н де Рошфор в большой милости у его высокопреосвященства, Дуэли запрещены. Тем более, что здесь имеет место быть давняя вражда, значит, дело нельзя объяснить минутной вспышкой гнева. Нет, был умысел, причем обоюдный. Я склонен полагать, что инициатива все же исходила от господина д`Артаньяна. Граф – человек солидный и рассудительных, хотя не все его поступки я могу расценить как благовидные. Но это, повторяюсь, только мое мнение, я его никому не навязываю. Граф отделался дыркой в бедре, его секундант оказался менее везучим. Позавчера г-на Арамиса сильно разозлила одна дама, потому он был не склонен шутить. Я даже не знаю имени несчастного, которого два лакея унесли на руках в карету. Но он был еще жив, и я сейчас лично пойду в собор Богоматери, чтобы заказать мессу. Небеса милостивы – может быть, бедняга и выживет. Он из богатой семьи, судя по его камзолу и манерам. Вот что терпеть не могу в богачах, так это их высокомерия, которое сказывается во всех словах и поступках. Словно Господь сотворил богатых и бедных не из одной и той же глины, а сама Мадонна у них в ближайших родственницах. Хорошо бы он выжил. После казни Бутвиля я как-то опасаюсь за то, что при случае моего господина пощадят. Не сомневаюсь, что в заключении он будет вести себя подобно апостолам, а на эшафоте произнесет красивую речь. Но лучше бы избежать таких крайностей. Голова господина достаточно неплохо смотрится на том месте, на котором она есть. читать дальше 27 марта 1631 года
Это невыносимо. Я сойду с ума от такой жизни. Я вздрагиваю от каждого стука в дверь. У меня опять появились мысли попросить расчет и подыскать себе более спокойное и надежное место. Стараюсь сосредотачиваться на самых простых домашних делах. Признаться, в последние пару недель я мало занимался хозяйством. Не было вдохновения. Но вот сегодня навел порядок в наших запасах, выкинул все лишнее и составил подробную опись. Гримо научил меня чертить таблицы, где сразу все видно: когда и что я покупал, что в избытке, а что требует пополнения. Кроме того, я теперь везде хожу с листом бумаги и карандашом, чтобы записывать расходы прямо при лавочниках. Это производит впечатление. Раньше я просто запоминал, на память я не жалуюсь. Способ Гримо удобней. Ни одно су не пропадает. Еще Гримо научил меня раскладывать сумму, выделенную на ведение хозяйства, по отдельным частям. Некоторая часть на покупку еды, некоторая часть на оплату квартиры. Спасибо мадам Жаснейри – она не подняла плату за жилье. Гримо говорит, что и им повезло. А вот у г-на Феррюсака цену подняли вдвое. Это за две комнатенки во втором этаже (правда, с камином, с каморкой для слуги и без крыс) отдавать кучу денег! Г-н Феррюсак приспособлен к жизни еще хуже, чем мой господин. Слуга у него плут, жмот и нечист на руку. Может быть, перейти к г-ну Феррюсаку? Нет, дурная мысль. Он тоже мушкетер, бретер и бабник. Еще и дурно воспитан. Так что в этом случае мой господин имеет солидное преимущество.
1 апреля 1631 года
Приходил в гости Планше. Они отбывают куда-то на юг. Воевать. Мы постоянно с кем-то воюем. То с испанцами, то с имперскими войсками, которые, по сути, те же испанцы. Когда мы были под Сузой, я не брал с собой тетрадь и записывал на листках. Записей получилось мало, потому не жаль, что потерял их где-то по пути. Честно говоря, вспоминать не хочется. Не люблю войну. Даже когда мы побеждаем испанцев. Господин Атос возобновил со мной занятия испанским языком. Это трудно, но полезно. Я также желаю выучить несколько фраз по-итальянски. Если я когда-либо попаду в Рим и увижу святейшего отца нашего Папу, я должен из вежливости сказать ему что-то приятное. И попросить благословления. Еще бы я желал иметь разрешение не держать постные дни, мое здоровье в последнее время значительно ослабло. Я плохо питаюсь. Еще и поститься?
14 апреля 1631 года
У нас был высокий гость. Г-н де Монморанси – вот кто у нас был! Я первый раз так близко видел столь важную особу. К герцогиням я привык, к графам кое-как тоже приспособился (г-н Атос ведь граф, да и г-н де Тревиль тоже), зато герцоги мне в новинку. Готовил хороший обед. Герцог похвалил мою стряпню и отметил мою услужливость. Может быть, удастся попасть в штат слуг г-на де Монморанси? Господа долго разговаривали. Много незнакомых слов – латинских и греческих. Говорили о долге перед государством и еще много умного. Старался не слушать. Г-н Монморанси оставил у нас шкатулку. Красивую. Теперь стоит на каминной доске. Очень украшает обстановку в гостиной. Я заметил, что пора обновлять обивку на стенах. Пока освещение не очень яркое, и так сойдет, но когда много свечей или раскрыты днем ставни – обивка полиняла и начала расползаться. Нужно написать нашей благодетельнице. Она в последнее время много нами занимается, пишет каждую неделю и исправно передает деньги через своего поверенного.
16 апреля 1631 года
Размышляю о возвышенном и низменном. В смысле литературы и поэзии. И про женщин. Вот по-простому я могу сказать мадам Жаснейри: «Мадам, вы хорошо сегодня выглядите!». Это будет вежливо и вполне определенно. Я ей сказал о том, что ее внешний вид меня радует. Я был вежлив. Я не лукавил, поскольку она действительно свежа и привлекательна. Я могу сказать ей: «Мадам, вы свежи и привлекательны!». Это будет уточнение к тому, что она хорошо сегодня выглядит. Можно сказать и так: «Ваши глаза сегодня блестят очень ярко!». Нет, так не надо. Она, пожалуй, начнет искать в моих словах скрытый смысл и додумается до того, чего я и вовсе не предполагал. Например, решит, что все вокруг видят, как она с утра пропускает стаканчик крепкого винца. Или что она заболела. Или еще что. Ход женских мыслей мне всегда был не понятен, в нем часто нет ни логики, ни смысла. А если я скажу про глазки ее служанке, девушка подумает, что я имею на нее определенные виды. Начнет хихикать и жеманиться. Не люблю такого поведения. Оно сбивает с толку. Я еще воображу, что девушка сама желает затащить меня в постель. Так что комплименты даме нужно говорить только конкретные и понятные. Исключающие неправильное понимание. Чтобы меня лично эти слова ни к чему не обязывали. Бывало ведь и так: скажешь даме, как у нее ярко раскраснелись щечки – на следующий день ее братья приходят к тебе с дубинкой и угрожают. Мол, совратил сестру – теперь женись. От щечек до совращения не такая уж близкая дорога. Это про нас, про простолюдинов. Нужно быть вежливым, но не слишком. У господ отношения иные. У них не любовь, а Страна Нежных Чувств. К даме в гостиную часто можно попасть только под предлогом сонета. Без сонета выгонят. Господина, правда, ни разу не выгоняли. Но господин старается. То мадригал, то сонет, то целая поэма. На поэму уходит много бумаги. Господин сначала черновик пишет, зачем начистовую переписывает. Иногда раз, а то и два раза. Однажды трижды переписывал. Почерк у него мелкий, аккуратный. На лист выходит много текста. Хорошо. Экономия. Представляю, если бы господин Портос стал поэмы сочинять. Нет, не представляю господина Портоса с поэмами. Хотя поэмы – это интересно. Я тоже люблю поэмы читать. Про рыцарей там, еще про что. Только поэты всегда все переврут. У них никакой определенности нет, один туман. Вместо того чтобы прямо сказать, какие у дамы пальчики красивые, они ее с какой богиней древнегреческой сравнят обязательно. С Эос. У той от пальцев свет зари исходил. Назовут тоже как богиню. Вот мадам маркиза де Рамбуйе. Все ясно и просто. Ее светлость. Нет, мало ее светлости. Артениса. Что за имя? Прелестницам подавай, чтобы их восхваляли до небес. Я заглянул в один листок. Не знаю, по какой сейчас господин сохнет. К нам многие ходят, многие и на целую ночь остаются, все благородные, ни одна пешком не пришла, все в каретах. Но сонеты у благородных господ не означают, что там Страна Нежных Чувств. Ручей Признательности – вот как. Испив однажды из Ручья Признательности, но не угодив, можно попасть не туда. Например, в Долину Вечного Забвения. Это значит, что если назавтра придешь, то слуги даже на порог не пустят. С сонетом или без – уже неважно. Если туда, то все равно нужно месяца три придумывать, как прекрасна дама. Тут уж «Мадам, вы свежи и привлекательны!» не годится. Решат, что у кавалера мало куртуазности и любви тоже мало. Трудно быть дворянином. Ведь после того, как дама наградит своей милостью (здесь никаких вариантов нет – все одно и то же, что ты дворянин, что последний виллан), ей нужно продолжать писать сонеты. Откуда столько греческих богинь для сравнения набрать? Ведь там каждая норовит быть одновременно Герой, Афиной, Афродитой, Деметрой и Артемидой. Как хорошо, что я простолюдин и довольствуюсь обществом мадам Жаснейри!
19 апреля 1631 года
Приехала наша благодетельница. Прощай, покой. Мне же так хотелось отдохнуть. Теперь и выходной день не испросить. Только успевай поворачиваться. Чуть было не столкнулась с господином Атосом. Только успела выйти, как он пришел. Господин смутился – как только не сгорел! Весь был красный. Это он знает, что герцогиня у нас. А господин Атос не знает. Для господина Атоса от нас субретка вертлявая выскочила. Шевретта она и есть. Коза.
23 апреля 1631 года
Гроза, какой давно не припомню. Сейчас день, а господин сидит у окна – и с лампой. У меня тоже свет горит. Ветер завывает словно оборотень какой. Вот, я тоже стал выражаться как поэт. Я ж отродясь не слыхал, как оборотни воют. Я их и не встречал ни разу. Впрочем, не хочу. Господин Арамис говорит, что привидения и призраки бывают. Об этом в Библии упоминается. В голову по такой погоде всякая ерунда лезет. Например, о том, что Сена из берегов выйдет и нас зальет. Что после наводнения крысы в подвале появятся. Они и так есть, только мадам Жаснейри следит за тем, чтобы не очень размножались. У нее семь кошек. Все таскают и душат крыс не только у нас, но и у соседей. У которых дом напротив. Нам повезло, что у соседей все окна до единого выходят во двор. На улицу – ни одного. Никто помоями не окатит, наш участок улицы прибирают хорошо. Оно и понятно: живут приличные люди. Господин второй день сидит дома. Он не на карауле. Не знаю, что с ним. Даже подходить боюсь. Сидит задумчивый и что-то пишет. Не стихи. Были бы стихи – я бы не беспокоился. Там все письма. Сначала на плохой бумаге записывает, затем на хорошую переводит. Плохую сжигает сразу же. Как бы пожара не наделал. Дважды ему еду приносил – стоит нетронутая. Только и съел, что два бисквита, да половинку репы, да еще бутылку вина выпил. Я теперь знаю, где заказывать такое, какое он любит. И недорого.
27 апреля 1631 года
Был Гримо. Зовет за город. На день. Вместе с господином Атосом. Господин д`Артаньян у нас совсем перестал бывать. Между господами не иначе как черная кошка пробежала. То вместе целыми днями, то вот неделями не видятся теперь. Я не знаю, на что и подумать. Господин Атос еще у нас бывает. С господином Атосом мы в хороших отношениях. Ссориться с господином Атосом вроде как не с чего. Вот еще что. Господин Арамис, оказывается, целую главу для диссертации написал. Он показал ее отцу Совалю. Отец Соваль много чего раскритиковал, но много чего похвалил. Очень хвалил. Что дорабатывать или полная ересь – подчеркнуто красным. Я смотрел. Таких мест пять. В одном поставлен восклицательный знак и написано «Возмутительно! Откуда у вас в голове такие мысли?». В трех, напротив, восклицательный знак и пометка «Превосходно!». Сам я страдаю от приступа радикулита. Мадам Жаснейри дала мне барсучьего жира и платок из собачьей шерсти. Нужно бы к мессе сходить. И еще к цирюльнику. Один зуб придется выдрать. Он шатается и стал совсем коричневый. Это от парижской воды. Здесь зубы у всех плохие.
29 апреля 1631 года
Прекрасно отдохнули за городом. Такие представительные господа! Я думал, мы поедем в кабачок – играть в мяч. Господин это дело любит, господин Атос тоже. Нет, поехали в один из домов, которые принадлежат г-ну Монморанси. Мне совсем нечего было делать, прислуживали тамошние лакеи. И за нами тоже. Я поразился: Гримо умеет все то же, что и они. Сыр красиво нарезать. Подать супницу как положено, чтобы ничего даже не шелохнулось. Правильно ко всем обращаться. Я все время путаю, кто «светлость», а кто «сиятельство». Гримо все помнит! Нужно поучиться у него, пока есть такая возможность. Мы тоже играли в мяч, когда господа ушли в дом. Их много было, человек тридцать. И дамы тоже были. Красивые. Господин Атос, когда желает выглядеть вельможей, не уступает г-ну Монморанси. Кажется, они в сродстве, причем близком. К г-ну Атосу г-н Монморанси несколько раз обратился «Любезный кузен». Еще мы обнаружили кардинальского шпиона и побили его как следует. Я тоже его пнул два раза и один раз дал кулаком как следует. Кулак все еще побаливает. Гримо сказал, что господа наши состоят в каком-то политическом обществе. Что тут такого? Пусть состоят.
30 апреля 1631 года
У нашего дома была драка. Дрались пятеро лакеев. Трое в ливреях дома Конде. Только я не выяснил, кому они служат: принцессе или принцу. Двое в ливреях герцога Бульонского. Я как раз на рынок пошел. Но пришлось почти четверть часа за дверью простоять, потому что выйти было никак. Они портшезами дрались. У одного еще трость была. Одного совсем искалеченного унесли. Не то ногу сломал, не то обе. Идти не мог. Хотели к нам постучаться, но у нас как нет никого: ставни я еще не открывал, дверь тоже открыть не успел. Окошечко захлопнул, пока они не видели. Стукнули пару раз молотком и ушли. В лавку зеленщика. Там оставили. Господин Арамис совсем плохо спит. Просыпается при малейшем шорохе. Весь бледный. Не ест ничего. Говорит, что не хочется. Не понимаю, как человеку, который здоров, не хочется есть. Это ненормально. Я ему куриный бульон с кореньями сварю. Жиденький, как он любит. Такое не все любят, а он любит. Для его желудка самое то. Мы должны перчаточнику, портному и еще немного зеленщику. Проверю расходы – как такое могло получиться?
7 мая 1631 года
Приехала благодетельница. Ближе к вечеру, темнело уже. Явилась верхом, в мужском платье. Чудо: господин ей спальню уступил, сам спал в гостиной на кушетке. Никакого прелюбодейства. Под утро вовсе стоял на коленях, долго, молился. Сейчас оба ушли. Он на караул. Она с ним. В мужском платье. Одета в пажа. Не иначе как он ее в Лувр проведет. Вот когда Гримо говорит, что господа политикой занимаются, то мне без разницы. Это их дела. Но когда является к нам мадам де Шеврез, то тут уже мне не до сна становится. Если она приехала, все идет кувырком.
8 мая 1631 года
Она вчера при мне разделась – ванну принимать. Она беременна. Заметно. Мне снятся неприличные сны. Про нее. Господин ходит мрачнее тучи.
10 мая 1631 года
Был отец Соваль. Они втроем разговаривали: отец Соваль, мадам и господин. Меня выставили. Словно не знают, что я подслушивать не буду! Ну, если и услышал бы что – никому бы не рассказал! Обидно такое недоверие. Когда вернулся через три часа, как было приказано, отца Соваля уже не было. И мадам уехала. Господин тоже куда-то собирается ехать. Взял отпуск на три дня. Меня с собой не берет. Пусть берегут свои секреты. Мне это совсем неинтересно. Только дурак не догадался бы, что речь про очередной заговор. Мадам свои перчатки оставила и веер. Уберу к себе в сундук, пока никто не увидел.
16 мая 1631 года
Господин Атос сегодня ночует у нас. Меня не покидает ощущение близких перемен. Пытаюсь понять, к лучшему или к худшему то, что у нас столько посетителей, постоянно бегают чьи-то лакеи без ливрей и передают записки, а господин вот уже десять дней находит себе замены и не ходит в караул. На месте г-на де Тревиля я бы выгнал такого плохого солдата. Скоро господин совсем забудет, как держать мушкет. Я не против такого поворота дел. Но тогда требуется альтернатива. Человек не может совсем ничем не заниматься. Время от времени отдых полезен и приятен, но не всегда же! Это не мое дело. Я пытаюсь решать проблемы, которые меня не касаются. Мое дело – к семи вечера приготовить ужин. Достать хорошего вина. Вот это по мне. Остальное я, как воспитанный слуга, обязан не заметить. Политикой пусть дворяне занимаются. Не припомню случая, чтобы политикой занимались мещане. Только те, кто состоит в парламенте. Это другая история. Для того, чтобы попасть в парламент, нужно много денег. Еще нужна здоровая глотка. У меня нет ни того, ни другого. Я не хотел бы быть в парламенте, несмотря на то, что в моей голове имеется немало здравых мыслей, способных изменить жизнь в Париже. Даже в целой Франции. Я думаю о благе нашего государства. Но кого интересует мнение простого слуги? Решительно, нужно, чтобы господин мой все же решился пойти по духовной стезе. Я переговорю при случае с господином Атосом. Он имеет влияние на моего господина.
29 мая 1631 года
Господин мой поссорился с г-ном д`Артаньяном. Господин де Феррюсак пришел за ним нынче днем и сказал, что принес извинения от г-на лейтенанта. Господин мой сказал, что слышать ничего не желает. Но г-н Феррюсак настаивал. Они ушли вместе. Час назад Серф и Гримо принесли г-на Арамиса. Он не ранен. Слава Пресвятой Деве! Он просто мертвецки пьян. С этим я справлюсь. Если он занимается политикой, ему нельзя так напиваться. Он выболтает все чужие секреты. Пока он спит, я отлучусь и узнаю, что к чему. Нужно быть сразу готовым к неожиданностям, особенно к плохим.
30 мая 1631 года
У господина страшно болит голова. Ходит по дому как тень. Ему стыдно. Он даже просил у меня прощения. Они помирились. Без дуэли. Дуэль была на «Кто кого перепьет». Так предложил г-н Феррюсак. Мой господин выиграл. Только об этом мало кто помнит.
2 июня 1631 года
Господин Атос опять был у нас. Он просидел часа три, не меньше. Господин Арамис после этого разговора ходит мрачнее тучи, кусает до крови губы. Я не отличаюсь особой чувствительностью, это излишнее качество для мужчины, но сейчас мне его жаль. Хотел бы знать, что случилось, но спрашивать неудобно.
5 июня 1631 года
Вот оно в чем дело. Только что заходил Гримо. Они с господином Атосом покидают Париж. Совсем покидают. Господин Атос уже подал прошение об отставке. Г-н де Тревиль подписал его. Видимо, причина серьезная. Я буду совсем один. Без Гримо, Планше и Мушкетона. Есть Серф, но это совсем не то. У меня были друзья, теперь я остаюсь один. Я еще не понял, как это, у меня нет определенного мнения по данному вопросу. Кажется, это плохо. Я так долго был с ними, что уже не помню, как обходиться без людей, с которыми можно иметь дело. Я попробую приспособиться, раз ничего не могу изменить. Еще две недели или около того Гримо и г-н Атос будут в Париже.
13 июня 1631 года
Господа совсем странные. Господин Атос трезвый, господин д`Артаньян пьян третий день, и не собирается прекращать пить. Господин Арамис старается ни во что не вмешиваться, но каждую свободную минуту проводит на улице Феру. Гримо попросил меня помочь распродать кое-что. Я, в свою очередь, попросил племянника мадам Жаснейри. Он парень толковый, он справится. И никуда мне не надо бегать. Пусть другие бегают. Я посмотрю на это с большим удовольствием. Сам же буду общаться с Гримо. Гримо не хочется уезжать из Парижа, я вижу. Он открыл мне страшную тайну. У него здесь есть любимая женщина. И сынишка. Мальчику пять лет. Господин Атос про это не знает. Не нужно, чтобы кто-то знал. Гримо оставил им порядочную сумму денег. Я тоже добавил. Пообещал проследить, чтобы у них все было в порядке. Пока я сам в Париже. Какое-то смутное предчувствие подсказывает мне, что и я тоже скоро покину Париж. Я не сентиментален, но последние дни только и делаю, что плачу. Гримо меня успокаивает.
26 июня 1631 года
Господа сегодня устраивают прощальную пирушку. Г-н Атос выбрал «Сосновую шишку». Хорошее место, не из дешевых. Зато всякая рвань под ногами не крутится. Обещал быть даже г-н де Тревиль. Хотя чего ему не быть? Он всегда заодно со своими солдатами. Настоящий командир. Господин Арамис купил господину Атосу подарок. Убрал в шкаф, мне даже не показал. Что за таинственность? Я бы дал молодому человеку дельный совет. Наверняка он приобрел какую-то малозначительную безделушку, он на это мастер. По случаю такого значительного события стоило бы устроить складчину и купить большой подарок. Все же г-н Атос – граф. Он отправляется в свое поместье. Подробностей я не знаю, из Гримо много не вытянуть. Гримо говорит, что его сиятельство получил наследство где-то в Турени или Берри. Я настолько часто в последнее время слышу названия «Тур» и «Блуа», что мне становится не по себе. Я их уже путаю. Хотел бы я хотя бы еще раз в жизни побывать в Блуа. Такой красивый город. Как раз по мне. В столице слишком людно, шумно, суетно. Не люблю толпы, крика и когда все бегают. Но когда слишком тихо, не люблю тоже. Тишина приличествует трем местам: кладбищу, церкви и монастырю. В какой-нибудь глухой деревеньке или маленьком городе я бы заскучал. Там нет течения событий, каждый день одно и то же. А города вроде Блуа – самое то. Есть на что посмотреть, есть с кем поговорить. При этом тебе на голову не вываливают содержимое ночных горшков и никто не ездит по твоим ногам колесами экипажей. Так что я, если честно, даже немного завидую Гримо. Он уезжает из Парижа. Думаю, что господин Атос Гримо не оставит. Он слишком привык к его обществу и обхождению. Полагаю даже, что у господина Атоса с Гримо совсем другие отношения. Они почти ровесники, через многое прошли вместе. Гримо четко знает свое место и никогда не навязывает свое мнение господину. Но господин Атос иногда советуется с Гримо. Они так похожи внутренне, что мне кажется: им часто не нужно слов вовсе, чтобы общаться. Вот они и молчат. Об одном и том же. Г-н Атос ходит задумчивый. Они последние дни все время опять втроем: г-н д`Артаньян, г-н Атос и г-н Арамис. Мы с Гримо тоже решили напоследок посидеть. Не в кабачке – у нас. Я ради такого дела уже купил шесть бутылок хорошего вина. Такого, какое обычно господам подаю.
28 июня 1631 года
Пишу быстро, чтобы успеть сложить оставшиеся вещи. Рад тому, что мы едем вместе с г-ном Атосом и Гримо большую часть пути. Они повернут на Блуа, мы поедем в Тур. Господин пришел два часа назад и велел собираться. Он и рад и не рад тому, что едет. Рад, видимо, тому, что мы едем с г-ном Атосом. Не рад… боюсь, тому, что мы едем в Тур. Благодетельница наша ожидает младенца – не в этом ли причина? Младенец есть. Только, похоже, господин мой здесь ни при чем. Не понимаю его ревности. Они с мадам давно заключили соглашение не ревновать. Оба это соглашение постоянно нарушают. К чему было говорить лишние слова? Господин мой ревнует, я почти готов ему напомнить, что у мадам есть законный супруг, который имеет на жену все права. Если бы г-н Арамис носил титул герцога де Шевреза, он бы мог ревновать. Поскольку г-н Арамис не герцог де Шеврез – в чем причина такого странного и глупого поведения? Или же, что куда вероятней, причина, по которой нервничает мой господин, заключается в том пакете, который он не дал уложить в сундук и унес с собой на груди. Там вовсе не любовные послания – если я, конечно, что-то понимаю в этой жизни. Я себя дураком не считаю, потому утверждаю: опять политика. Опять моего господина используют в качестве связного. Он еще утром никуда не собирался. Собирался не дальше городской заставы – проводить г-на Атоса. Теперь же мы едем аж в Тур. Я люблю путешествовать в комфортных условиях и неспешно. Похоже, в этот раз скачки не будет. Мы будем ночевать не под открытым небом, а на постоялых дворах. Деньги есть. Лишь бы господин Атос не вздумал играть в карты или кости. Он на это мастер. Путешествие займет недели две.
30 июня 1631 года
Едем не спеша по живописной местности. Погода благоприятствует путешествию. Господа разговаривают о возвышенном. Часто отдыхаем. Останавливаемся, устраиваем маленькие прогулки. Перекусываем. Мне нравится такой способ путешествия. Посуду моем по очереди мы с Гримо, готовить не приходится. Вчера господин Атос подстрелил косулю – разводили костер и жарили дичь на открытом огне. Мы с Гримо вспоминаем Мушкетона. От такой приятной прогулки он бы тоже не отказался! А мы бы вдвое сэкономили на покупке мяса. Земля здесь богатая, тучная. Но народ живет бедно. Год назад даже случился бунт. Вилланы вооружились и напали на нескольких местных сеньоров, которые потеряли совесть и грабили людей хуже, чем разбойники. Господин Атос сказал, что хороший сеньор всегда должен думать о том, как извлечь доход с поместья, не прибегая к откровенному грабежу. Я понял его мысль так: господин должен как следует заботиться о своих людях, если он желает благоденствия для себя. Было очень интересно послушать. Завтра непременно расспрошу его о способах заботиться о своих людях. Я, как-никак, тоже являюсь землевладельцем. Пусть и не таким важным, как господин Атос. Хорошая мысль хороша в любой голове. Я не виноват, что удачно вложил деньги и теперь имею небольшой, но стабильный доход. Я не виноват, что умен и не скрываю этого. А что у меня нет дворянского достоинства – так это воля судьбы. Не всем быть дворянами. Кому-то нужно быть добрым слугой, который поддерживает своего господина в добром и препятствует по мере сил плохому.
4 июля 1631 года
Мы приехали в Тур. Остановились не у мадам, а в гостинице. Здесь тихо и достаточно уютно. Нет клопов, мышей тоже нет. Обстановка мне нравится. Господин ходит по своим делам, я предоставлен сам себе. Первым делом я выспался. Вторым делом я написал письма Гримо и Мушкетону. Гримо короткое письмо, мы не так давно расстались, Мушкетону довольно обстоятельное. Я предупредил его, что мы с господином можем приехать в гости. Я не знаю, правильно ли сделал. Письмо еще не отправлено, так что не поздно переписать листок. Кроме того, я совершил ряд покупок. Тур не слишком изменился с тех пор, как я был здесь в последний раз. Единственное, что портит мое настроение – это местные коты. Их много. Их даже слишком много, все они нахально ведут себя и орут по ночам. Вчера они довели меня до того, что даже я, человек кроткий и незлобивый, распахнул спальни и швырнул в стаю этих тварей свой ночной колпак. Утром я его не нашел. Но уже купил новый. Приличный человек не может ночевать без ночного колпака. У меня не такие густые волосы, чтобы обходиться без него даже в жаркое время года. Из покупок еще войлочные тапки для меня и меховые с задниками для господина Арамиса. Немного ткани для починки постельного белья. Здесь ткани дешевле, чем в Париже, особенно лен. Десять бутылок местного игристого вина.
13 июля 1631 года
Мы приехали в Париж четыре дня назад, и господин опять испросил отпуск! Сослался на слабость после ранения. Г-н де Тревиль удивительно покладистый командир. Он отпустил г-на Арамиса на целых полтора месяца и велел возвращаться в полном здравии! Я упаковываю вещи для новой поездки. Господин не велел говорить, куда мы едем. Или говорить, что мы отправляемся в Лангедок к целебным источникам. На деле же мы едем в Лотарингию. Говорят, что в Лотарингии мило. Я там никогда еще не бывал. Мы ездили воевать только на юг. Хорошо, что июль. В июле в Лотарингии приятно, нет особой жары. Еще прошли дожди. Дорога будет не пыльной. Пыль – еще одна неизбежная спутница путешествий, которую я, человек аккуратный, терпеть не могу. К тому же г-н Арамис имеет привычку ездить быстро и делать большие перегоны. Мне придется сопровождать его, а это вредно для моего здоровья. Я люблю путешествовать, но не люблю спешки. Господин мне ничего не сказал, кроме того, что мы уезжаем довольно надолго. Но я привык подмечать мелочи, потому путем логических размышлений пришел к выводу: мы вряд ли вернемся в Париж в ближайшее время. Господин сам увязал свои книги и отправил их к кому-то из знакомых. Он наносит визит за визитом, домой является совершенно уставший, я его вижу только поздно вечером. Он наспех перекусывает и валится в кровать. Вчера дошло до того, что я в полночь грел воду, чтобы сделать ему ванночку для ног с розмариновым маслом. У него отекли ноги! Он много ездит и ходит пешком. Я то и дело принимаю за него записки. Нет, мы действительно покидаем Париж на длительный срок. Уж полтора месяца не стоят таких церемоний.
18 июля 1631 года
Мы опять в дороге. Едем верхом, но господин Арамис сказал, что через три перегона, то есть завтра утром, нас будет ожидать карета, в которой мы поедем до Реймса. От Реймса до Вердена тоже поедем на карете. Это хорошо. Особенно если попадется удобный экипаж. Надеюсь, что неудобный нам не подадут. До Вердена мы должны ехать с двумя попутчиками. Я пытался выспросить, как и что, будут ли у наших попутчиков свои лакеи или мне нужно настроиться на обслуживание целой компании. Господин ничего не знает. Он пребывает в дурном расположении духа и постоянно говорит мне всякие глупости крайне дерзким тоном. Я принял решение остаться послушником в одном из монастырей Нанси. Хватит терпеть плохое обхождение и губить свою душу на службе у мушкетера.
20 июля 1631 года
Я в шоке. У меня нет слов. Наш попутчик – дама! Путешествует в мужском платье, и слуга у нее на самом деле – переодетая девушка! Обе говорят довольно низкими для женщин голосами, которые действительно можно принять за голоса юношей лет шестнадцати-семнадцати. Субретка совсем тоненькая – ну просто веточка. Бойкая, отлично играет свою роль. Расторопности такого слуги мог бы позавидовать любой сеньор. Она понятлива и все схватывает с полуслова. С госпожой у них полное взаимопонимание. Карета достаточно громоздкая. Разделена на два отделения. В одном едут господа, в другом мы с Николь. Она просит называть ее на мужской лад. Похоже, ей нравится играть свою роль, и она думает, что я не догадался. Господа беспрестанно хихикают. Мне немножко видно в дырочку между занавесками: мадам уже перестала скрывать свое естественное происхождение, расстегнула камзол и наслаждается приятной беседой. Она блондинка с пышными локонами, которые ловко убраны как мужские. Насколько я могу судить, в камзоле ей неудобно, хотя носит она его превосходно. Под рубашкой угадываются невероятно соблазнительные формы. Обедать господа и вчера, и сегодня изволили вместе. Мне пришлось делить трапезу с Николь. Ночевали на постоялом дворе «Золотой лев». После того, как господин показал трактирщику свой перстень, тот прогнулся перед господином Арамисом чуть не до земли. Приятно было это видеть. Однако, я не могу не укрепиться в мысли, что мы путешествуем не совсем по своей воле, и путешествие наше имеет политические цели. Хорошо, что нашлись две свободных комнаты для господ, и две – для слуг. Совместной ночевки я бы не выдержал.
23 июля 1631 года
Николь очень любопытна, как все молоденькие девушки. Ей – двадцать. У мадам де Рье она служит три года. Они родственницы – естественно, по греховной части. Дядюшка мадам согрешил с горничной, та родила прелестную малютку. Шарлотте де Рье в сентябре исполнится тридцать четыре года, о чем Николь не преминула упомянуть. Мадам молодится и тщательно ухаживает за собой. Муж мадам – при дворе. Должность я не уточнял. Такая же начинающая шпионка, как и мой. Правду говорят, что у женщин чувство осторожности напрочь отсутствует. Есть муж, есть достаток. Есть две дочери и сын. Чего еще желать? Нет, мадам очертя голову занялась интригами. Кажется, Николь положила на меня глаз и намерена при первой же возможности превратить наше знакомство в близкое. Я бы сказал – интимное. Не уверен, что мне этого хочется. Я сам и шагу не ступлю, чтобы спровоцировать ее на такой опрометчивый шаг. Она, конечно, не невинна. Это видно по поведению, по разговорам, которые она ведет, и по взглядам, которые она бросает на моего господина. Она бы с удовольствием занялась моим господином, но там место занято. Мадам Шарлотта ведет осаду крепости. Ночью буду молиться, чтобы Господь укрепил дух. Мой и господина.
27 июля 1631 года
Вместо того, чтобы ехать дальше, как планировалось, мы второй день не трогаемся с места. Николь уснула, потому у меня есть верные два часа на то, чтобы передохнуть и попытаться воззвать к совести своего господина. Да, он тоже не устоял. Но как я могу осуждать его за это, когда сам грешен? На светильнике висит белый дамский чулок. Нужно взять стул и срочно снять его. Мы тонем в пучине разврата. Мир движется к концу, и я не вижу возможности остановить его в этом пагубном стремлении.
31 июля 1631 года
Этак мы никогда не доберемся до Вердена. Мадам де Рье заболела. Да, это теперь называется именно так. Женское недомогание. Она не может продолжать путь в мужском платье. Она лежит в постели и требует, чтобы Николь каждый час меняла ей компрессы на голову и грелку в ногах. Словно Николь больше заняться нечем. Лучше всех чувствует себя мой господин. К счастью, у него своя комната, он запирается там и что-то пишет. Еще бы выяснить: письма, главы диссертации или очередную поэму. Вид у него самый рассеянный. Потому я думаю, что речь идет о поэме. Пусть уже определится, кто он: солдат, поэт или еще кто.
6 августа 1631 года
Мы пересекли границу с Лотарингией. Наконец-то! На первом же постоялом дворе наши спутницы приняли присущее своему полу обличие. Теперь мы путешествуем в компании двух дам. Все предельно ясно. По сути ничего не изменилось. Мы оба имеем приятные дни и не менее приятные ночи. Я рад: Николь днем дремлет, господину же приходится развлекать мадам де Рье разговорами. Или выслушивать ее. До чего болтливы женщины! Я начинаю склоняться к еретической мысли о том, что прародительница Ева съела яблоко с Древа познания добра и зла только потому, что заболталась со Змеем. Между делом. Ей попался благодарный слушатель – Адаму и Господу уже надоело слушать женский бред.
13 августа 1631 года
Верден. Кажется, мы действительно путешествуем неспешно и в комфорте. Господин сегодня отдал мне увесистый кошелек. Откуда он его взял, не мое дело. Главное, что у нас есть деньги поддерживать необходимый уровень комфорта и дальше. Также у нас есть предписание, которое приказывает давать нам хороших почтовых лошадей. Намереваюсь попросить господина нанимать экипаж. Это менее быстро, но так комфортно! Нет. Не буду. Потому что нет никакой гарантии того, что к нам не подсядет еще одна дама, которой требуется добраться до Нанси. Мы отправляемся именно туда.
17 августа 1631 года
Дорога надоела мне. За окном тянутся поразительно однообразные виды. Я устал от тряски и перемещений. Все хорошо в меру. До этого мне казалось, что я люблю путешествия. Нет, я их терпеть не могу. Особенно если поговорить не с кем. Едем вдвоем, верхом. Господин все молчит. Я мечтаю, чтобы мы скорее приехали. Лучше уж ехать быстрее. Дороги в Лотарингии хорошие, ровные. Хорошо работает почта. В Вердене нас ждали письма. Меня тоже. Написала мадам Жаснейри, еще было письмо от Мушкетона. Он приглашает меня отдохнуть на несколько дней и просит мой адрес. Как я ему могу ответить, если не знаю, надолго ли мы останемся в Нанси? Мушкетон совершенно доволен жизнью. Он теперь считается не личным слугой г-на Портоса, а управляющим. Мушкетон делает карьеру. Планше тоже продвинулся. Гримо, если подумать, тоже. Г-н Атос наверняка повысит его статус, когда они обустроятся на новом месте. Один я прозябаю в безвестности и имею неопределенные перспективы. Я по-прежнему остаюсь слугой мушкетера? Что-то подсказывает мне: господин мой в полк не вернется. Будущее зыбко, я подозреваю, что меня ждут большие перемены. Жизненный опыт подсказывает – нужно готовиться к худшему.
25 августа 1631 года
Мы в монастыре. Первые сутки я спал. Теперь собираюсь пойти на прогулку. Господин мой у настоятеля; я совершенно свободен до шести вечера, когда в трапезной можно будет перекусить. Смотрю в окно на местную братию. Большинство имеют вид бодрый; многие румяны как люди здоровые и полные сил. Назвать монастырем это место я не могу. Правильней будет сказать, что это община ордена иезуитов. Неужели те семена, которые я тщательно разбрасывал на каменистую почву, наконец, проросли и дали добрые всходы? Прежде, чем отправиться на прогулку, зайду в церковь (это по пути) и возблагодарю Мадонну за доброту. Она такая терпеливая! Сколько лет мой господин блуждал в потемках и предавался грехам мирским? До шести вечера я не дотерплю. Кажется, в сундучке что-то оставалось. Я запаслив. Там наверняка найдется съестное, и бутылочка вина тоже найдется. Зачем поститься, когда в этом нет необходимости?
27 августа 1631 года
Я начинаю привыкать к местным нравам. Единственное, что меня удручает: ранний подъем. Я привык вставать получасом позже, и мне трудно перестроиться. Еще я упрекаю себя в недостаточном религиозном рвении: здесь принято молиться трижды в день. Все ходят с четками. Чтение розария обязательно. Как при таких строгостях сохранить жизнелюбие? Не хочу становиться постным монахом. Я мирянин; многое из монастырской жизни мне чуждо. Надеюсь, что при своем честолюбии и познаниях я быстро выдвинусь. Мне кажется, что устав строг только по отношению к рядовым братьям. Господин Арамис… нет. Теперь к нему должно обращаться как к г-ну д`Эрбле. Имя Арамис – имя погибели. Только сейчас я узнал, что так звали одного из приспешников лукавого. Симара. Мой господин столько лет носил это проклятое имя. Он сам выбрал его себе. Теперь ему предстоит отречься. Мы имеем здесь неопределенный статус. Нас не обязывают нести послушания, но при этом какие-то правила обязательны и для нас. Господин ходит в светском платье и при шпаге. Несколько раз в день выходит в город. Вчера даже отсутствовал целый день, я был предоставлен сам себе. Изучал витражи и фрески в местном храме и имел беседу с двумя монахами. Вечером иду на ужин и бутылочку вина. Жизнь определенно налаживается, но я по-прежнему жду подвоха. Не может быть, чтобы все складывалось так хорошо и гладко. Господин сказал, что я могу дать Гримо и Мушкетону свой адрес в Нанси. От писем Планше пока порекомендовал воздержаться.
31 августа 1631 года
Замерз ночью так, что пришлось встать и вынуть из сундука дорожное одеяло. Вчера сильно устал. Никогда так не молился. Под конец службы уже молиться не мог и грешил: дремал в молитвенной позе, стараясь дышать ровно и не смущать прочих своей безмятежностью. Кажется, никто ничего не заметил. Теперь все ясно: мы потому так задержались во Вердене, что там нужно было передать бумаги кое-кому. Кроме того, я знаю, что мадам де Рье – шпионка кардинала. Мы ее обманули. Она считала, что мы путешествуем по распоряжению его высокопреосвященства. Она доверилась моему господину. Он выведал у нее какую-то важную тайну. Впрочем, хватит об этом. Негоже предаваться пустым измышлениям. Я не так много знаю. Почему-то здесь постоянно в голову лезут мысли о женщинах. Женщин на территорию монастыря не пускают. Но у нас есть приходская церковь, куда по выходным приходит вся местная знать. Еще есть чудодейственный источник, в числе прочего излечивающий и бесплодие. Из окон нашего помещения видно, как к источнику приходят жаждущие исцеления. Правила обязывают дам быть одетыми скромно, в темные тона, без румян, помады и драгоценностей. Вроде как все правила и соблюдают. Но скромность платья, прически и отсутствие украшений не означает еще, что женщина перестает быть сосудом греха. Я наблюдаю за ними вот уже второй день. На одну даже в нарядном платье смотреть не хочется. Потому что не на что. Там и при всех женских ухищрениях соблазна не возникнет. Постное лицо, жиденькие волосы, тощая шейка, плоская грудь, походка неуверенная – что ж тут соблазнительного? Но таких только половина. Остальные беспокоятся о том, чтобы сохранить привлекательность. Вот вчера была одна. Черный чепец, черное платье. Просто монашенка. Но платье у нее шелковое, из дорогой хорошей материи. Когда она шла, то немножко приподнимала юбки. Кто имел глаза, тот видел, что чулки там белейшие, ножка маленькая и изящная, лодыжки просто восхитительны. А когда ей пришлось подниматься по лестнице, то скромное платье обрисовало бедра. Красивые и длинные, между прочим. Так что женщины могут обойти правила еще ловчее, чем мужчины. У этих богомолок модные перчатки, чепцы, туфельки, чулки. Сколь изощрен в уловках женский вкус! Господин сказал, что испрашивает разрешения одеть рясу послушника. Я потому увлекся рассуждениями про женские уловки, что предполагаю: вряд ли господин мой даже в нынешнем благочестии и устремлении к возвышенному забудет о том, что молод и привлекателен для женщин. Обязательно что-то выдумает в обход устава. Хорошо. На месяц его рвения хватит. Даже на полтора. Но затем… я уже слишком хорошо знаю, чем это обернется. Лишь бы не узнали остальные!
6 сентября 1631 года
Я все больше проникаюсь особенностями здешней жизни. Со многими уже знаком. Мы все еще живем как миряне. Мой статус вовсе не определен, поскольку господин собирается стать послушником, а про меня речи не идет. Я озабочен этим. Здесь никаких вольностей для монахов нет. В других монастырях тоже вольностей немного, но иезуиты четко поддерживают то, что называется иерархией. Это настоящая армия. Выходит, мы попали из одной казармы в другую. В прежней было получше. Там г-н де Тревиль многое нам позволял. Здесь мы пока новобранцы. Здесь все друг другу улыбаются, но мечтают заполучить власть. Есть изгои. Есть те, кто не интересуется властью и занимаются исключительно вещами, имеющими практическую ценность. Брат Огюст режет четки. Превосходные. Я ему уже заказал пару. Брат Филипп рисует миниатюрные образки и делает ладанки. Я не знаю, хочу ли стать послушником. Нужно попробовать. Получается, что я напрасно считал себя человеком кротким и любящим порядок. Да, но до определенной степени. Я не люблю, когда мной командуют и ставят жесткие рамки. Я чувствителен к ущемлению личной свободы. Монашествующие встают рано. Существует определенный режим дня, в котором много молитвы и труда. Пищу тоже принимают в определенное время, как обычно, если только нет специальных внутренних ограничений и постов. Как это выдержит мой господин? Преподобный Демустье исповедовал меня и сказал, что монастырь мне поможет. Я не имею предрасположенности к монашеской жизни, но могу претендовать на жизнь человека духовного, церковного в миру. Например, быть служителем в храме. Да, это по мне. Это отвечает моим склонностям. Но принять обеты все равно надо. Иначе я даже до должности причетчика не дойду. Я помню, что во время разговора с господином Атосом мой господин упоминал принцип «Разделяй и властвуй». Они тогда рассуждали про древних римлян. Вот теперь я понимаю, что это такое. Отца настоятеля и ректора коллегии (она, разумеется, есть) слушаются так, словно это прямые наместники Папы Римского. Буквально по каждому поводу принято обращаться к ним за благословлением. Все старшие по рангу командуют младшими, и нужно подчиняться строже, чем командиру в армии. На армию уж я насмотрелся! Нет, мы здесь лишены всех привилегий. Мы здесь все слуги Божьи, любая попытка проявить инициативу может быть воспринята как ересь. Или я пока все воспринимаю слишком буквально? Но я напуган и подумываю сбежать. Деньги у меня есть. Богу можно жаловаться сколько угодно. Начальство моих жалоб не слушает. Я знаю, я уже пробовал попросить себе келью получше, а если не келью – то дополнительное теплое одеяло.
15 сентября 1631 года
Жизнь протекает крайне однообразно. Я вроде как ничем не занят и живу здесь в прежнем непонятном статусе. Господин мой принял послушничество. Оно временное и служит лишь испытанием на пути к принятию сана. Да, господин мой на пути к спасению души. Не об этом ли я мечтал? Но я более пекусь о душе своей. Она мне, как-никак, ближе и родней. Кто будет спасать мою душу? Послушникам слуги не положены. Но я по-прежнему состою у него в услужении. Меня заботит, заплатит ли он мне? Он очень изменился. Он снова становится похож на юношу, которого я встретил когда-то у церкви в Париже. Он тогда мне еще подал милостыню. Он весь в благочестии, молится утром еще до ухода в церковь, затем слушает мессу, приходит наспех перекусить и отправляется на занятия в коллегию. Я не могу сказать, что господин когда-то отличался приятной полнотой. Но уже неделю замечаю, что вся одежда, которую мы привезли из Парижа, висит на нем как на палке. Он сильно исхудал, щеки ввалились, на лице остались одни глаза. Теперь дамам и смотреть будет не на что. Сплошные посты и молитвы. А жить когда? И на что? Когда я спрашиваю его, он возводит глаза к потолку и кротко говорит «Нам поможет Господь, мой друг». Это к вопросу «К кому идти с просьбами». Господин, кажется, тоже понял, что нужно обращаться напрямую к Небесам.
23 сентября 1631 года
Получили письмо от господина Атоса. Для меня пришел конверт от Гримо. Гримо рассказывает мне про уборку винограда. Я думаю, что если Гримо попал туда, где есть прекрасное местное вино, то он за год превратится в пьяницу. О чем пишет г-н Атос, не знаю. Но господин мой первый раз за прошедший месяц улыбнулся и даже рассмеялся. Пишет ответ его сиятельству. Значит, у меня будет повод побывать в городе. Вряд ли господин доверить отправить ответ кому-то, кроме меня. Я живу неплохо. Поддерживаю наше жилище в порядке, слежу за чистотой. Еду нам приносят. Готовить не приходится. Поскольку господин ест мало, то я сыт.
25 сентября 1631 года
Я не могу столько молиться! После утренней службы чувствуешь себя так, словно притащил преогромную вязанку хвороста от Сен-Дени к нам на Вожирар. При этом постоянно хочется спать. И есть.
26 сентября 1631 года
Отпросился в город. Оказывается, я могу совершенно свободно перемешаться из стен обители куда угодно. Ограничения касаются только моего господина. Я случайно слышал его разговор с господином настоятелем. Господина моего разыскивают. Господин мой в безопасности только в стенах монастыря. Ему даже в город нельзя показываться. Кроме того, в обход всех правил ему разрешат принять монашеские обеты и сменить имя. Он должен срочно стать полноправным членом общины. Рукоположение произойдет позже. Я озабочен только своей участью. Мне что теперь делать? Оставаться здесь и терпеть лишения? Господин мой словно забыл, что он отвечает за меня. Я служил ему верой и правдой много лет. Неужели мне даже не выплатят жалование за три месяца вперед, чтобы я мог найти себе другую службу и не заботиться во время поиска о хлебе насущном? В городе зашел в первый же трактир и наелся как следует. Еда здесь дешевле, чем в Париже. Раз я не на положении затворника, и по-прежнему лицо совершенно мирское, то буду ходить обедать в город. Кормят совсем неплохо, но вино дурное, кислое.
7 октября 1631 года
Письма от господина Атоса приходят раз в две недели. На то, чтобы иметь письменную связь с г-ном графом, господин испрашивал разрешения у настоятеля. Только с г-ном Атосом. Остальные не должны знать, где мы и что с нами. Отпуск, испрошенный у г-на де Тревиля, давно истек. Когда я напомнил господину об этом, он вздохнул и сказал, что еще из Вердена написал г-ну де Тревилю письмо с просьбой об отставке, и с мушкетерством, вообще с королевской службой покончено. Мы служим только Господу. Конечно. Он опять ходит рассеянный, бледный и плохо спит. Я знаю, что это означает. Я предсказывал. Что ж. Смирение грешной плоти подобает скромному монаху.
12 октября 1631 года
Все тщета и суета. Принять святые монашеские обеты – а затем провести ночь в объятиях любовницы? Именно так и получилось. Как я мог забыть, что Нанси – вотчина Гизов, а герцог де Шеврез имеет здесь власть почти неограниченную? Благодетельница наша пришла поздравить новоиспеченного монаха. Нужно было обращаться не к настоятелю, не к Господу, не к святым покровителям, а к мадам де Шеврез. У меня появилась своя комната, нас перевели в помещение, которое хорошо проветривается и отапливается камином. Превосходный вид из окна. Преподобный Демустье второй день обращается ко мне не иначе, как «мэтр Базен». О, мое послушничество будет отличаться от послушничества моего господина! Пожалуй, на такое я согласен!
15 октября 1631 года
Господин посещает занятия коллегии и пишет диссертацию. Я на вершине блаженства. Жизнь наша тиха и приятна. Узнаю много нового, поскольку господин зачитывает мне много текстов, и затем переводит их с латыни на французский. Я начал изучать фламандское наречие. Совершенствую свой испанский. Наконец-то у меня много практики в говорении. По-испански здесь говорят все. Много пищи для ума. Люблю, когда мой ум не пребывает в лености. Постоянно о чем-то думаю. Телесных лишений не испытываю. Кормят вкусно, постель удобная и достаточно мягкая. В комнатах тепло. Благодетельница наша подарила нам множество полезных вещей. Мы понемногу обновляем и улучшаем обстановку. Это хорошо. В Париже у нас было уютно. Госпожа де Шеврез пробудет в Нанси еще две недели. Они с господином видятся почти каждый вечер. Сидят как два голубка. Приходит господин настоятель, они разговаривают втроем. Иногда к ним присоединяются и другие. Господин мой стал любимчиком… Все-таки как женщины иногда влияют на настроение мужчин! Правда, я думаю, все объясняется куда проще. Настоятель узнал про услуги, которые оказывал г-же де Шеврез мой господин. Понятное дело, речь идет не о постельных утехах, а о вещах серьезных. Г-жа де Шеврез, наконец, вспомнила и про меня. Я могу быть доволен. Мне заплачено, и щедро. Кроме того, г-жа герцогиня осведомилась, не желаю ли я со временем получить приход. Я отказался. Кажется, я сделал правильно. Господина моего стоит держаться, он пойдет далеко. Диссертацию его хвалят уже сейчас. Он выбрал тему догмата Искупления. Пытаюсь понять: она догматическая или идеальная? К вопросу одеяний. Тонкое сукно выглядит пристойно и при этом соответствует запросам господина.
18 октября 1631 года
Побывал на диспуте в коллегии. Для того, чтобы бывать в коллегии, господину не приходится выходить на улицу. Есть специальный проход между коллегией и монастырем. В коллегии господин тоже в безопасности, поскольку туда допускаются только студенты. О каждом из них известно все. Видимой охраны нет, но многие из служителей вооружены короткими дубинками, которые можно спрятать под рясу. Я сам обзавелся подобной. Очень удобно. Господин мой отличается в диспутах. Я всегда знал, что он умен. Я бы не стал тратить свое время на служение дураку. Господина по-прежнему разыскивают. Но он в надежном убежище. Здесь не любят Ришелье, почти нет шпионов среди обычного населения. Посторонних, пришлых людей сразу видно. Королевские указы здесь тоже могут не слишком охотно выполнять. Зато местные сеньоры – наместники Бога на земле. Нам повезло, прямо скажем. Никогда не думал, что связь с г-жой де Шеврез может сулить такое положение! Нас уважают. Словно мой господин является законным супругом мадам. Мадам родила девочку. Уже окрестили. Говорят, малышка чувствует себя превосходно. Мадам тоже прекрасно выглядит. В стенах монастыря она соблюдает некие приличия. Обнаженной не показывается.
29 октября 1631 года
Теперь о нашем положении я могу сказать совершенно определенно. Нам предстоит прожить здесь как минимум год. Или даже два. Нужно, чтобы забылась история с мадам де Рье. Она наделала много шума. Его высокопреосвященство, говорят, в бешенстве. Г-на де Рье удалили от двора. Сама г-жа де Рье удалилась в монастырь. Господин имеет все шансы сделать блистательную карьеру в Ордене. Я понимаю волю Провидения и принимаю ее всецело. Если бы господин успел принять рукоположение раньше, он бы сейчас не смог стать братом Ордена иезуитов. Здесь с этим строго. Обычно от принятия послушнических обетов до обетов монашеских проходит длительное время. Иногда в послушниках находятся по семь и даже более лет. А господин мой уже взял на себя бремя монашества. Это считается духовным подвигом. Или как-то в этом роде. В Ордене он пока новиций, но я слышал случайно разговор настоятеля и ректора коллегии. Они за то, чтобы уже к Рождеству допустить моего господина к следующей стадии посвящения. То есть он будет схоластиком. Наше быстрое продвижение вызывает сплетни внутри монастыря, но господин мой своей кротостью, мягкостью манер и почтительностью завоевал симпатии многих. У него больше доброжелателей и сторонников, чем недругов. Я также не имею видимых злопыхателей. Г-н настоятель спросил меня вчера, не желаю ли я стать послушником. Моей задачей будет следить за порядком в монастырской библиотеке. Она здесь обширна, и говорят, что книги в ней превосходные. Есть даже такие, какие в других монастырях не смеют держать. Откровенно еретические. Их выдают не всем, а только сильным в вере, дабы прочие не соблазнялись. Я подумаю над тем, как избежать соблазна прочитать эти книги. Осень здесь мягкая, климат подходит моему здоровью. Я опасался сквозняков в комнатах, но их нет. Пользуюсь разрешением выходить, бываю в городе два-три раза в неделю, господин дает мне всякие поручения. Изучаю местные лавочки и торговцев.
6 ноября 1631 года
Выпал снег. Это очень красивое зрелище. Мне сказали, что зима будет холодной. Не как в Париже. Нужно запастись теплой одеждой. Жалею о том, что оставил в нашей квартире на улице Вожирар. Нет никакой возможности известить мадам Жаснейри о том, что с нами все в порядке. Думаю, что она нашла себе новых постояльцев и обрела нового любимчика. Она еще не стара, может и замуж выйти. Я тоже еще не стар, так что подожду принимать послушнические обеты. Хотя это меня ни к чему не обязывает. Я поделился своими планами с господином. Он рассмеялся и сказал, что свои обеты намерен блюсти свято. Никаких излишеств. Он посвятил себя Богу, и свидание с мадам де Шеврез было последним. Я осмелился спросить, а как же любовь. Господин помрачнел и ничего не ответил. Не нужно быть провидцем: он любит ее. Но шансы, что она не забудет его во время долгой разлуки, крайне малы. Он понимает это и страдает. К счастью, его ум занят учебой. Он действительно полностью поглощен восстановлением пробелов в образовании. Он об этом и г-ну Атосу написал. Я не хотел читать, но на столе у господина был полный беспорядок, в который я решил внести определенную систему. Когда на столе лежит незапечатанное письмо, то впасть в искушение легко. К тому же у господина легкий слог, читать его письма необычайно приятно. Он так живо обо всем рассказывает. Меня называет «мой ворчун». Мне лестно, что про меня пишут г-ну Атосу.
17 ноября 1631 года
Я решился. Я все же приму послушнические обеты. Пример моего господина вдохновляет меня. Я надеюсь, что он станет сначала аббатом, затем епископом, затем кардиналом… а лет через двадцать, скорее всего, сможет претендовать и на место Папы Римского. Почему нет? Тогда я стану епископом или даже кардиналом. Неплохая карьера для беррийца Арно Базена, у которого в роду ни одного человека благородного происхождения! Воистину – Господь благоворит к кротким духом. Завтра сообщу о своем решении преподобному Демустье. Может быть, он согласится стать моим духовным наставником. Это будет лестно для меня. Правда, придется выдержать строгую исповедь. Но я попытаюсь не рассказывать кое о чем. Это может повредить и мне, и моему господину. Моя совесть отягощена тайнами государственного значения. Посоветуюсь с господином.
30 ноября 1631 года
Я занят подготовкой к принятию обетов. Это так утомительно и отнимает много сил. Уже несколько дней даю себе слово написать Мушкетону, но мне решительно некогда.
11 декабря 1631 года
В тетради остался последний листок. О чем писать, не знаю. Стоят морозы, каких я никогда не видел. Топим по четыре раза в день. Хорошо, что мне не приходится ни о чем заботиться. Всего вволю. Я всем доволен. Разве что попрошу у Господа новые шерстяные носки и штаны с начесом, чтобы не мерзнуть во время службы. Мне уже заказали рясу. Ходил на примерку. Выяснилось, что я не только не похудел за эти месяцы, но и поправился. Оно понятно: мы живем спокойно, мирские проблемы не проникают сквозь стены монастыря, пища сытная и вкусная. Я вполне вознагражден за годы лишений.
23 декабря 1631 года
Это последняя запись в тетради. Больше листков нет. К тому же я на днях стану послушником и перейду в другой статус. Меня не должно волновать ничто мирское. Я отрекаюсь даже от своего имени. Главное – выдержать пост. Это неприятно, но обязательно. Я достиг своей цели. Теперь мне нужно стремиться стать аббатом. Нет, не так. Сначала я должен помочь стать аббатом моему господину. А уж затем задуматься о собственной карьере. Она состоится – я уверен в этом.
На этом заканчивается последняя из тетрадей. Сведения о дальнейшей судьбе г-на Базена можно подчерпнуть в романе месье Дюма-старшего, который называется "Двадцать лет спустя". Судя по всему, г-н Базен действительно ступил на правильный путь.