Нашла у себя в старых "Веселых картинках" Наверное, вот такой Новый год нам уже ближе. У нас еще, конечно. не Африка, но снегом и не пахнет

Понравился вот такой набор гифок со стихами Леонарда Нимоя











Молчание наедине с тобой
наполнено не тишиной,
но умиротворением.

Портреты Джереми автора Bluezest

Еще вот такое добавление к истории Рош-Лабейля. И, кстати, нашла еще один интересный вариант, но только в отпечатанном виде. Попробую позже перенести его сюда. В сети по названию нигде не нашла

Ну, а пока...

Рош-Лабейль. Посткриптум
.(Как это могло быть)" .

Автор Lys


Гримо стоял в дверях и уже довольно долгое время созерцал спину графа де Ла Фер. Тот упорно не отворачивался от окна, будто хотел увидеть там что-то новое. Но за окном было все то же: ветки клена, метавшиеся под порывами октябрьского ветра и осенняя серость. С утра погода не заладилась, напитавшееся тучами небо того и гляди могло разразиться дождем.
Гримо еле слышно вздохнул. Тихо ступая, он подошел к столу и поставил на него новую бутылку. Потом так же осторожно вышел из кабинета, прикрыл дверь и остался возле нее – ждать. Атос слегка повернул голову, и, убедившись, что Гримо нет, подошел к столу. Уже трижды за сегодняшнее утро он гонял Гримо в погреб и приказывал приносить не более одной бутылки, чтобы иметь возможность снова его туда послать. Так этот процесс можно было растянуть подольше, может быть на целый день. Пить ему не хотелось, но трезвым выносить эти бесконечные дни было невмоготу. Он сел и полистал книгу, отложил ее и, поколебавшись, придвинул бутылку к себе.
Из-за двери донесся неясный шепот. Атос поднял голову – Гримо, заглянув в кабинет, одними губами сказал: «Жоржетта!» . Граф поморщился, ну что ей опять надо, он же ясно сказал, что не будет завтракать.
Жоржета, кухарка, таращила глаза и непроизвольно крестилась – эти двое пугали ее до потери сознания. Хотя граф жил здесь уже около года, она все никак не могла свыкнуться с его привычками, Гримо своими гримасами пугал ее не меньше.
- Там, приехали…. – прошептала она.
Граф с досадой отставил бутылку.
- Опять маркиз де Лавальер? Вы впустили его?
- Другой….
- Кто?
- Не маркиз, я не знаю… он похож…вроде, в прошлом году….
Атос отвернулся, Гримо воспринял это как приказание, и легонько подтолкнув Жоржету кивком головы показал: «Идем!»

читать дальше
- Дорогой друг! С каждым разом к Вам все труднее попасть! В следующий раз я рискую остаться за дверью, тщетно пытаясь пробудить Ваше сонное царство!
- Д’Эрбле!
- Да, это я, милый граф! Надеюсь, Вы мне рады?
Друзья обнялись.
- Боже, да Вы совсем замерзли! И насквозь промокли!
- Да, дождь хлынул как раз, когда я подъезжал к вашему дому и должен признать, если бы Гримо наконец не открыл дверь, я бы просто утонул в этом потоке.

Через четверть часа, уютно устоившись в кресле, Арамис наслаждался теплом камина, цыпленком и дружеской беседой.
- ….Вот такие дела, дорогой Атос….Все хорошо, что хорошо кончается и должен Вам сказать, что Ваша помощь была поистине неоценимой, даже не знаю, как бы я тогда без Вас обошелся.
- Право не стоит об этом, Арамис, я всегда рад быть Вам полезным. Тем более, что услуга была не столь уж велика….
- Как сказать милый мой, как сказать. Если бы это письмо не получили вовремя…
- Арамис, Вы не обязаны мне все рассказывать, мне довольно того, что это было нужно Вам.
- Ну что ж, - засмеялся Арамис, - раз Вы так добры, я, пожалуй, злоупотреблю Вашим расположением.
- Я должен куда-то съездить?
- Нет, нет! Мне всего лишь понадобится Ваша лошадь – моя совсем без сил, а я бы не хотел остаться в такую погоду в чистом поле без коня. Все таки 50 лье…
- Не думаете же Вы …
- Нет, конечно, я не переоцениваю возможности бедного животного! Вы могли бы помочь составить мне маршрут – вот, собственно, в чем я хотел злоупотребить Вашей добротой. Вы лучше знаете эти места и дороги – которая не слишком разбита?
- Тогда объясните, если, конечно…
- Господи, Атос! Вы так говорите, будто я какой-то тайный шпион, которому рта нельзя раскрыть, без того чтоб не выдать государственную тайну! Нет, мне просто надо повидать одного человека и кое-что передать ему, вот и все.
- Если речь идет только об этом, может лучше послать Гримо? Помнится, я тоже не особо был осведомлен, что везу.
Арамис покачал головой. Атос продолжал:
- Дело в том, что мне не нравится Ваш внешний вид – Вы выглядите совсем больным, похоже у Вас начинается лихорадка. Этот дождь не пошел Вам на пользу.
- Благодарю, но вынужден отказаться, понимаете, я должен передать деньги, честно говоря, просто заплатить за услугу.
- Вы не доверяете честности Гримо?
- Ну что Вы, граф. Однако сумма немалая и, если я и верю Гримо, то уж простите, сомневаюсь в его способности в одиночку защитить эти деньги от грабителей. Все ж самому надежнее.
- Ну, тогда позвольте предложить свои услуги – полагаю, в моих возможностях Вы не сомневаетесь?
Арамис невольно бросил взгляд на нестройную шеренгу бутылок, но тут же отвел глаза. У Атоса, перехватившего его взгляд, напряглось лицо. Повисла неловкая пауза. Первым не выдержал Арамис.
- Поймите мой друг, дело не в том кому я доверяю, а кому нет. Безусловно, мое доверие к Вам безгранично, но есть вещи которые…которые….
- Ваше право ничего мне не объяснять.
Арамис вздохнул, ему не хотелось недоразумений, Атос, похоже, решил, что все дело в его пагубной привычке. Но видит Бог, он не собирался обижать друга и дело вовсе не в Атосе с его бутылками.
- Я все же лучше объясню. Один старый друг попросил меня передать деньги за оказанную ему услугу. Друг этот сейчас за границей и не может сделать этого сам, а деньги надо передать в ближайшие дни, собственно, чтоб услуга была оказана до конца и заодно убедиться, что моего друга не обманули. Так что понимаете сами, перепоручать это еще кому-то невозможно, я должен сам убедиться, что все в порядке. И поверьте, дело совсем не в том, что я считаю Вас..считаю Вас неспособным помочь, это было бы черной неблагодарностью с моей стороны, а я льщу себя надеждой, что этот недостаток мне не свойственен. Я слишком часто имел возможность полагаться на Вас и никогда в этом не раскаивался. Но сейчас...
Арамис запнулся – фраза вышла двусмысленной.
Атос постарался, чтоб его голос звучал как можно дружелюбней:
- Ну тогда хотя бы останьтесь на несколько дней – Вы положительно больны!
Арамис поежился, он и правда неважно себя чувствовал.
- Право не могу!
Дружелюбие в голосе Атоса стало натянутым:
- Тогда можете располагать мной в той степени, какой сочтете нужным.
- Вы очень меня обяжете, если предоставите лошадь и подробное описание дороги, Вы живете здесь, да и бывали как раз в тех местах, куда я еду.
- Куда же Вы едете или…
- Да нет, Бог мой! Это не секрет!
Арамис снова поежился, но на этот раз от раздражения – разговор начинал его нервировать.
- Рош-Лабейль. Там я должен встретить человека, убедиться, что он все сделал правильно и отдать деньги. Клянусь Вам это все! И если бы я лично не поручился другу, то не преминул бы воспользоваться Вашими услугами, только чтоб доказать, что доверяю Вам и ценю.
- Хорошо, когда же Вы намерены отправиться?
- Как можно скорее. Дорога не близкая, а сейчас темнеет рано.
Атос кивнул.
- Я распоряжусь. Что-то еще?
- Перо и бумагу.
Пока Арамис писал, граф отдал Гримо все необходимые распоряжения. Вернувшись в кабинет, он застал Арамиса полностью одетым и готовым отправиться в путь. Подробно рассказав как лучше ехать и где можно будет передохнуть, Атос присел у стола:
- Я напишу Вам записку, передадите ее хозяину и он сделает все, что нужно. Вы не намерены на обратном пути заехать ко мне?
- Боюсь, что другие дела мне не позволят.
- Как Вам будет угодно, мой дом для Вас всегда открыт.


ождь, исчерпав свои запасы, уже прекратился. Прощание не заняло много времени и Арамис сказав очередное «благодарю» пустил коня в галоп..
Атос покусывая губы смотрел ему вслед.
В кабинете на столе белела записка. «Черт», - ругнулся Атос, - «он забыл записку! Шарло, конечно и так его пустит, да и дорогу короткую покажет, но так было бы меньше хлопот». Подойдя к столу он машинально пробежал текст глазами, почерком Арамиса было написано: «11 октября 1633 года». Похоже, что забрав записку Атоса, он не заметил, что оставил свою. Атос сел в кресло и растерянно глядел на листок. «Друг, старый друг Арамиса…. Передать деньги и записку в Рош-Лабейль? Деньги? Но для чего? Или для кого? За услугу, какую услугу?». Он провел рукой по лицу. «Наверное я и впрямь одичал, сидя здесь, выдумываю Бог знает что. Скорее всего он снова ввязался в какую-то политическую интригу, только и всего… Друг сейчас за границей…Арамис лично обещал, кому он может давать такие обещания?»
Атос подошел к окну, погода не улучшилась. В конце концов, какое ему до этого дело?


Прошла неделя. После бессонной ночи граф закутавшись в халат ходил по кабинету. Было еще темно, в камине тлели угли. Он взял какой-то клочок бумаги со стола, сунул в камин и ровный маленький огонек вытянулся на уголке записки. Атос зажег свечу, и хмуро уставился на сгорающую бумагу. Потом, вздрогнув, быстро погасил ее. «11 октября 163……». Почему это его так волнует? А почему собственно и нет? В конце концов он ничем не занят, никому ничем не обязан, почему он не может просто поехать и узнать? Да, он так и сделает! Разве он не имеет на это право?


Рассвет уже не застал графа в замке.

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

Рош-Лабейль-2

Автор Натали


Атос с тоской оглянулся вокруг и сплюнул. Дорога –раскисшее месиво глины и грязи-- обещала быть бесконечной. Он не узнавал эти места. Честно говоря, он уже несколько часов не понимал где они, а ведь дорога была той же самой, что и год назад. «Балбес, -- со злостью подумал он. – Мог бы и повнимательней рассматривать окрестности, а не вспоминать Мари Мишон. Блуждай теперь где-то в окрестностях Ангулема с больным слугой и лошадью, которая вот-вот потеряет подкову». Он оглянулся на Гримо. Гримо держался в седле прямо но Атос знал, что его необходимо уложить в постель и напоить хотя бы горячим вином, а лучше – отваром тимьяна и базилика с щепоткой мяты и майорана. И сделать это надо было еще вчера.
Вчера они были в Тюлле, рассчитывали засветло добраться до Ангулема, и отдохнуть там. Но кто ж знал, что гордость полка королевских мушкетеров Атос, блистательный граф де Ла Фер, не сможет вспомнить, по какой дороге ехал не так давно! Никто не знал, а уж он сам и подавно. От злости на себя хотелось выть. Громко.
Лошадь споткнулась на переднюю ногу. Ну вот, напророчил. Подкова осталась в грязи. Слетевшая подкова – это очень плохо. Это почти так же плохо, как сломанная нога. От грязи и воды копыта набухнут, растрескаются, каждый шаг будет доставлять коню боль, он будет плестись еле-еле, плача от боли как ребенок. Атос не выносил этот плач. Но где ближайшая кузница, он не знал. Гримо подъехал сзади, дернул за плащ. Атос машинально обернулся. На лице Гримо сияла непривычная улыбка – на западе, на красном небе отчетливо виднелись дымки деревни.
До деревни они добрались через час, почти в полной темноте – в октябре темнеет быстро. Проехали между грязных крестьянских лачуг по улице, где лошади утопали в грязи и помоях по самые бабки, свернули к церкви—высокому строению белого камня, странно не подходящему к окрестным хижинам. Глянув на церковь, Атос понял, что они в Рош-Лабейле. Легкая улыбка тронула губы – по крайней мере теперь он точно знал где они и где надо искать приют.

Дом священника внешне не изменился. Со странным чувством Атос прикоснулся к дверному колокольчику. Он и сам не знал, чего ждет на этот раз. Смешно, чудес на свете не бывает, и уж тем более не бывает их повторения, но этот дом хранился в его памяти как временное, убогое пристанище феи. Дверь отворилась и Атос едва подавил раздражение – на пороге возникла фигура старика со свечой в руке. Священник.
--Добрый вечер, святой отец. Мы нуждаемся в помощи и ночлеге .
Священник слегка отступил и прижал палец к губам
-- Тише, прошу вас. Тише.
-- Мой слуга болен, ему надо лечь, -- шепотом продолжал Атос.-- И еще нужен кузнец – подковать лошадь.
-- Болен? Что с ним?
-- Простуда. Если у вас нет места, я переночую на полу. Или на сеновале.
Места не было, это он хорошо помнил. Единственная кровать и одно кресло. Ладно, не привыкать…
Священник покачал головой.
-- Я отправлю вашего слугу в другой дом – наконец произнес священник. – Я не могу оставить его у себя. К кузнецу я сейчас кого-либо пошлю, он сделает все, что надо.
-- Но почему?
-- Пройдите в дом и сами все поймете. Только не шумите. Я пока отведу вашего спутника в дом местной знахарки – она быстро поставит его на ноги. Он поманил Гримо за собой и оба исчезли в сумерках. Атос пожал плечами, вошел. Дом был пуст. «Я всегда знал, что лишняя религиозность вредит уму. Бедный священник.»

Он снял плащ, с наслаждением сел в кресло, вытянул уставшие ноги. Чудес не бывает. И потому лучше, не ожидая ничего, попытаться задремать. Он почти заснул, но сквозь полудрему услышал какой-то писк. Встряхнул головой, уверенный, что приснилось. Писк повторился и превратился в плач.
Атос решительно открыл дверь в спальню. Плач раздавался из колыбели, стоящей рядом с кроватью священника. «Странный дом. И странный священник, прячущий в спальне младенца. Может, Мари Мишон здесь появляется чаще, чем я думал?». Подойдя к колыбели, Атос убедился, что странности только начинаются. Малыш был одет в дорогую рубашку, сшитую из алансонских кружев, и батистовые пеленки. Колыбель была искуссно отделана резьбой и позолочена. Откуда такое богатство у священника, не имеющего в доме лишней мебели?.. Ребенок продолжал хныкать, Атос нерешительно качнул колыбель. Хныканье прекратилось, ребенок заулыбался и приоткрыл один глаз. Стараясь ступать как можно тише, бывший мушкетер его величества попытался отойти. Не удалось. Плач стал громче.

- Сударь, зачем вы его разбудили? Господи, что же теперь делать?! – В голосе вернувшего священника слышалось настоящее отчаяние. Он начал с силой раскачивать колыбель, что явно не понравилось младенцу. Плач перешел в крик.
-- Господи, за что Ты караешь меня? – всхлипнул священник. – Неведомо откуда на пороге берется колыбель с таким противным мальчишкой, каких свет не видывал. А я тут при чем? Меня и дома-то не было!
-- Так это ваш подкидыш?
-- Он не мой! Подкидыш, но не мой! Я, сударь, 11 октября 1633 года провел ночь у постели Франсуа Марне, который и скончался на рассвете на моих руках! Я это точно помню! И в книгах записано моей рукой!А потом, через год – колыбель, с кошельком и запиской из одной строки –эта самая дата и все. Ладно, кошелек и колыбель, но ребенок, сударь, там был лишним! А куда я теперь его дену? Даже крестьяне не хотят лишний рот брать – добро б ему лет 5 было, тогда еще куда ни шло. По милости синьора нашего мы тут все с хлеба на воду перебиваемся. Да за пять лет я с ума сойду…

Бедный священник разразился плачем. Он не заметил, как изменилось лицо незнакомца. Не заметил, как тот неумело и очень бережно – как хрупкую фарфоровую статуэтку-- взял малыша на руки. Черная кожа перчатки резко выделялась на белой рубашонке. Атос присел на кровать – ту самую, где год назад был зачат наследник двух знатнейших фамилий Франции. Осторожно – очень осторожно – прижал к себе ребенка. Тот был теплый живой и.. настоящий. Чему--то радостно улыбался, не ведая, что его улыбка стала тем единственным в мире орудием, которое пробило ледяную броню Железного Графа. Улыбался, не зная, что его отец судорожно пытается собрать мысли и решить, что же теперь делать. Не зная, что его появление прервало череду самых страшных и жестоких лет в жизни графа. Десять лет лжи, грязи, смертей и потерь, а находки можно пересчитать по пальцам, десять лет пьянства и ненависти к себе, погони за призрачной целью и всегда в конце – пустота, разъедающая душу, калечащая тело. Не много ли для одного – даже железного -- человека?
-- Я заберу его.
Священник, вытирая нос платком, недоуменно воззрился на своего спасителя.
-- Я должно быть ослышался…
-- Я заберу его и позабочусь о нем – терпеливо повторил Атос, машинально покачивая притихшего на его руках мальчика. – Он окрещен?
-- Нет… то есть да… Не знаю, есть же у него родители. Хотя бы мать…
-- То есть не крещен – нехорошо усмехнулся Атос.—Там же был кошелек с деньгами. Открывайте церковь, святой отец.
-- Как его будут звать? – деловито спросил священник-- Как мне записать в книгах?
Атос ненадолго задумался.
--Рауль… Рауль-Огюст-Жюль, рожденный 11 июля сего года.

Велико было искушение сразу записать на свою фамилию (где-то в душе бушевало опасение, что сын исчезнет, растворится, пропадет без следа, не может в моей жизни быть такого, это слишком хорошо для меня), но, вспомнив о многочисленных поездках (всегда тайком), о письмах, тщательно спрятанных на груди, о тех людях, которые так часто стучались в его дверь, людях, пришедших со стороны леса и уходящих по проселочной дороге – передумал. И заодно решил не указывать крестных родителей— осторожность еще никогда никому не вредила. «Сразу же по приезду перепишу поместье на его имя. Заодно решится проблема с фамилией. И много других проблем».

Бывший мушкетер Его Величества не предполагал, что теперь в его жизни, до сих пор посвященной только службе королю и друзьям, возникнет множество других проблем. Через несколько месяцев, одурев от вечно режущихся зубок, больного животика и неуемного любопытства кормилицы Рауля он отправится в Шотландию, откуда вернется как раз вовремя, что бы обнаружить, что сын подрос и воспринимает весь дом как личную вотчину – особенно кабинет и библиотеку. Через год Атос перестанет чертыхаться, через два – бросит пить. Через пять – поверит, что к священнику заглянул тогда по наитию свыше. А еще он начнет смеяться – искренне и от души. Так, как когда-то в юности.

Никаких обетов
Автор Amiga

– Наш Господь Бог велел оказывать помощь всем, кто за ней обращается, и я рад, что могу чем-то помочь вам, сударь. С радостью предлагаю вам воспользоваться моим домом, ужином и постелью.
– Благодарю вас, господин кюре, вы слишком добры. Не стоит так беспокоиться из-за бедного путника, мне вполне хватит…
– О, нет-нет, никакого беспокойства. Нам не придется тесниться, сударь, хотя я почел бы за честь такое соседство. Но так случилось, что меня не будет до утра – мой долг христианина и служителя церкви зовет меня в другую деревню облегчить последние часы умирающего. Мне только что сообщили об этом, и вот я собрался ехать – вы можете видеть, что мой мул уже оседлан. Да, моя конюшня, конечно, совсем небольшая, но ваша лошадь все равно отдохнет в ней, и там есть, чем ее накормить. А я вот даже не успел сесть за стол, еда еще горячая, и огонь в очаге еще горит. Так что если вы не побрезгуете моим ужином, он к вашим услугам. Видите, это перст судьбы. Чувствуйте себя как дома.
Гость и хозяин улыбнулись друг другу, и гость вошел в дом, а хозяин уехал, получив все причитающиеся ему благодарности этого учтивого дворянина. Его благородное происхождение не вызывало у священника никаких сомнений. Неизвестно, что заставило этого господина лет тридцати со строгим лицом и белыми холеными руками путешествовать проселочными дорогами, останавливаясь в маленьких деревеньках вроде Рош-Лабейль, даже без сопровождения слуги – время во Франции было неспокойное, а кюре был нелюбопытен.
Гость снял шляпу, отстегнул шпагу и кинжал, скинул плащ, расстегнул камзол. Он был хорошо сложен, строен, подтянут и, видимо, находился в хорошей физической форме. Такому надо было весь день не сходить с седла, чтобы так упасть в кресло, с таким удовольствием откинуться на мягкую спинку, встряхнув черными волосами. Посидев так минуту, гость скинул высокие дорожные сапоги, блаженно вытянул ноги к огню. Тепло и покой разморили его, длинные ресницы начали устало опускаться, но он не дал себе уснуть – вскочил, оставив в кресле свой камзол, сел за накрытый стол. Но то ли в еде он был еще более скромен, чем священник, то ли усталость все же взяла верх, но совсем скоро он прихватил свечу и вышел в соседнюю комнату – спальню хозяина.
Через полчаса, когда лампа в спальне еще горела, но путник уже лежал в постели, раздался громкий стук в дверь. Видимо, родственники еще одного умирающего, которых придется огорчить необходимостью подождать. Он приподнялся на локте, и в ответ на его «Войдите!» сразу же услышал скрип входной двери и шаги в передней комнате. Тут же к нему в дверь тоже стукнули, и в комнату осторожно заглянул молодой человек, совсем юный и очень красивый.
– Прошу прощения за то, что беспокою вас в столь поздний час, господин кюре, но нельзя ли мне и моему слуге провести ночь в вашем доме?
Видимо, не он один в это неспокойное время путешествует, минуя гостиницы и постоялые дворы. Пожалуй , по такому пустячному поводу не имело смысла вставать и вступать в объяснения насчет отсутствия истинного хозяина дома.
– Пожалуйста, молодой человек, если вы согласны удовольствоваться остатками моего ужина и половиною моей комнаты.
Голова юноши на како-то время исчезла, за стенкой послышались слова, а затем звонкий смех – видимо, припозднившийся путешественник на радостях отдавал распоряжения своему столь же молодому слуге. Дверь приоткрылась, и он снова услышал высокий мелодичный голос:
– Благодарю вас, господин кюре, мне это подходит.
– В таком случае ужинайте, но постарайтесь поменьше шуметь. Я тоже не сходил с седла весь день и не прочь хорошенько выспаться.
Несмотря на звуки, раздававшиеся из-за двери – молодые люди и во время ужина не переставали переговариваться и негромко смеяться – гость кюре быстро уснул. Он ожидал крепкого и спокойного сна без сновидений до самого утра, но физическая усталость дала о себе знать самым странным образом – ему начал сниться сон, и довольно необыкновенный сон. Ему снилась женщина. Легкие руки, касавшиеся его груди, гладившие его шею. Вот маленький розовый пальчик коснулся его губ, очертил их контур, вот покрывало, которым он был укрыт, поползло ниже… Действительно странный сон! Он усмехнулся бредовым фантазиям своего уставшего мозга – или тела? Обладательница нежных рук улыбнулась, спрятала смешок, покачала головой, приложила пальчик к губам – «Тсс!», таким же жестом коснулась его губ. Она была очаровательна. Он приподнял голову, пытаясь лучше разглядеть ее лицо, почти скрытое от света – и проснулся.
Точнее, понял, что происходящее не было сном. На его постели в самом деле сидела молодая прелестная женщина, и ее нежная красота была заметна даже в неверном свете лампы. На обнаженное тело едва накинута тонкая рубашка.
Мужчина удивленно сел на кровати. Удивление грозило бы стать раздражением, если бы окружающее чуть больше напоминало реальность. Женщины в его постели не было уже больше десяти лет, и его это вполне устраивало, настолько мрачные воспоминания были у него связаны с представительницами прекрасного пола. Впрочем, поведение этой, которое даже сложно было назвать двусмысленным, только подтверждало его невысокое мнение о них.
Красавица продолжала улыбаться, насмешливо глядя ему в глаза. И даже не думала убирать руку с его бедра.
Немного придя в себя, он узнал в своей незваной гостье того милого юношу, что полчаса назад просил у него позволения переночевать. Только раздетой женщины, вылезшей из мужского костюма, ему сегодня и не хватало.
– Простите, что разбудила вас, господин кюре… – голос, избавленный от необходимости казаться мужским, звенел как колокольчик.
Он насмешливо поднял красивые черные брови:
– Сударыня… или сударь? Простите уж, не знаю, как вас теперь называть. Очевидно, таким оригинальным способом вы хотели…
– Смею надеяться, что этот способ, тем не менее, не был вам неприятен? – улыбка и взмах густых ресниц. Но ее собеседник не стал уходить от темы.
– …Хотели напомнить мне, что я, как человек вежливый, должен уступить вам свою постель?
– Что вы, святой отец! Я всего лишь робко надеялась, что вы, как человек вежливый… и милосердный… – опять насмешливая улыбка, – выполните свою миссию до конца и пустите усталую путешественницу согреться под ваше одеяло, как пустили под вашу крышу.
Забавно, она в самом деле считает его священником. Похоже, даме мало было приключений, заставляющих ее бежать в мужском костюме, ей хотелось чего-то более волнующего. Видит Бог, тут он ей не помощник.
– Разумеется, сударыня, я легко проведу ночь в кресле, – он собрался встать.
– В кресле? Как, вы откажетесь согреть страждущего, святой отец? – она как-то особенно смаковала это обращение. – Смотрите, я вся дрожу!
Одним неуловимым движением она скинула свою рубашку и осталась совершенно обнаженной. В самом деле зябко повела круглыми плечиками. Хотя в комнате было тепло, он почувствовал, что по его телу тоже прошла дрожь. Кожа ее казалась жемчужной. Он опять засомневался в реальности происходящего. Ее рука продолжала поглаживать его бедро сквозь тонкое покрывало.
– Мне согреть вас??? Сударыня, чем больше я вас слушаю, тем больше уверен, что сплю!
Между тем ее рука переместилась с его бедра туда, где ей находиться, по его мнению, вовсе не следовало. Очевидно, у его гостьи было иное мнение. Ее губы вдруг оказались у его лица, глаза стали колдовскими и огромными, а голос – тихим и необъяснимо волнующим. Пахнуло сладкими духами.
– Вы хотите убедиться в моей… осязаемости?..
Прежде чем он успел как-то отреагировать, отстраниться, встать, одеться, уйти, уехать из этого дома, из этой деревни – она коснулась губами его губ. И в тот же миг он с удивлением понял, что чувствует не усталость, раздражение, презрение, отвращение – а желание. Что не вспоминает при этом никого другого. Что в голове пронеслась мысль «Я не священник и никому не давал никаких обетов». Что ее губы были теплыми и нежными. Что этим телом невозможно не любоваться. Он вполне мог держать себя в руках, хотя на самом деле хотелось коснуться руками ее. Желание нарастало.
Гостья его оказалась совершенно бессовестной. Ее язычок раздвинул его губы. Ее маленькая ручка скользнула под покрывало, под его белье. Мужчина вздрогнул от неожиданных ощущений. Ее вторая рука снова оказалась на его груди. Было очень легко презрительно не замечать восхищенные взгляды женщин все эти годы, но в этой ситуации он как-то замешкался. Теперь она коснулась губами его уха, ее шепот обжигал:
– Разве священник не должен сам узнать, что такое искушение?
Но все-таки он умел держать себя в руках. Осторожно отстранился, попытался остановить ту ее руку, которая находилась ниже.
– Сударыня…
Его замешательство было истолковано не в его пользу. Дама останавливаться не желала.
– Не волнуйтесь ни о чем, святой отец… Я сама покажу вам, насколько это может быть чудесно…
В ответ на очередное движение ее руки он не смог сдержать легкий стон.
– Вам понравится, - прошептала она, мягко толкнув его на подушки, в следующее мгновение уже касаясь губами его шеи, в следующее мгновение уже прижимаясь к нему всем телом, бедрами, грудью.
«Я не священник и не давал никаких обетов. Я сплю и вижу странный сон после тяжелого дня. Если бы она еще не была столь настойчива…» – пронеслось у него в голове.
Неожиданно для самого себя он провел ладонью по ее спине. Прижал к себе неожиданно крепко. Неожиданно властно положил руку на ее небольшую упругую грудь.
– Не злоупотребляйте законами гостеприимства, сударыня. Я пустил вас в этот дом, но в этой постели хозяин пока я.
Казалось, она удивилась звучанию его голоса. Его словам. Уверенности его движений. Остановилась, подняла на него глаза:
– Святой отец…
Его возбуждал даже ее голос, может быть, даже это обращение. «Разве я сейчас делаю это?» Он быстро перевернул ее на спину, женщина тихо вскрикнула…
Гостье маленького домика еще многому пришлось удивиться в эту ночь. Если она хотела побывать хозяйкой в постели растерянного и робкого деревенского священника – ее ждало разочарование. Если она хотела ярких воспоминаний – их она получила с лихвой. Она не знала, что ее случайный сосед сам удивлялся тому, на что оказался способен.
Утром гость кюре проснулся рано. Одевался, улыбаясь, поглядывая на спящую усталую путницу. Пожалуй, вчера что-то изменилось в его отношении к жизни. В передней комнате он увидел спящего в кресле слугу – разумеется, оказавшегося переодетой служанкой. С удивлением он понял, что ему знакомо лицо этой девушки. Так по служанке он узнал и госпожу – и снова улыбнулся мысли о том, что простой сельский священник этой ночью оставил так сладко спать счастливой, восхищенной и усталой весьма знатную даму, известную соблазнительницу и первую авантюристку Франции.
Он уехал, спокойный и отдохнувший, когда только занимался рассвет. Он не чувствовал за собой вины или стыда. Он ни о чем не жалел, а репутация бедного священника его почему-то совершенно не волновала. Он еще не знал, что всего через год будет вспоминать эту ночь не только с улыбкой – но и с благодарностью судьбе. Или случаю, явившемуся ему в образе прекрасной женщины, переодетой в мужской костюм.

Ну, и раз решила выполнять обещания, то продолжу и с графом де Ла Фер.)

Один из вариантов на тему Рош-Ла-Бейль (потом будет еще , как минимум, один)

Перевод французского фика

РОШ-ЛАБЕЙЛЬ
(автор Andromède,
пер. с фр. Amiga)

Стояла ночь, но не было видно звезд. Все накрыла шапка тяжелых черных туч, воплощавшая гнев небес, неистовствующих этим вечером. Гроза росла, опустошая этот крошечный уголок земли, высекая молнии, оглушая адскими порывами ветра и громовыми раскатами. Все утопало в холодном колком дожде, лившем как из ведра без перерыва до самого утра.
Тихая сельская дорога, соединяющая Лимож с маленькой деревенькой в его окрестностях, превратилась в путь Апокалипсиса. Но эти два всадника, летящие галопом, вовсе не были посланниками ада.
В борьбе с порывами ветра они сжимали бока своих коней, чтобы не упасть, и прищуривали глаза, пытаясь различить сквозь потоки дождя, что находится перед ними.
Они торопили коней, с каждым шагом все больше увязавших в грязи, еще недавно бывшей просто лентой утрамбованной земли. Вскоре один из их поднял голову и различил неясные очертания колокольни.
- Ты знаешь, что это за деревня? – во всю силу своих легких, стараясь перекричать пугающий рев ветра, крикнул он своему спутнику.
- Рош-Лабейль, если моя память меня не обманывает, - услышал он в ответ (он не поворачивался, чтобы не подвергнуться еще большим пыткам Эола).
- Как ты сказала?
Теперь уже поравнявшись с ним, тот повторил не так громко:
- Я воспитывалась в этих краях и хорошо их знаю. Но мадам, я должна предупредить вас, что эта деревня очень маленькая и очень бедная, вряд ли она сможет предложить вам кров, достойный…
- Что за важность! – почти нетерпеливо ответила «мадам». – Сейчас все, что нам нужно – найти место, где мы сможем провести ночь сухими, иначе, клянусь Святой Девой, мы скоро погибнем как утопленницы.
Двое дворян с высокими голосами и блестящими женскими глазами под опущенными шляпами поехали быстрее.
Их пыл был удесятерен надеждой достичь приближающейся цели.
Фонтаны грязи, летящие им вслед, больше всего напоминали шлейф падающих звезд.
Они улыбались синими от холода губами. Они побеждали укусы стихий с хищной грацией, их единственным оружием в этой жизни.
читать дальше
Недалеко оттуда, в доме священника Рош-Лабейль, ждала пустая комната. У стены, под окном со сломанными ставнями, дрожащими и хлопающими под ударами грозы, стоял круглый стол. Два простых кресла были приставлены к камину, где оставалась только тень огня. Пол и стены были голыми, такими же голыми, как новорожденный младенец, и единственными хоть сколько-то личными предметами, украшавшими эту угрюмую декорацию без актеров, были Библия, «Житие святой Юдифи» и висящий на спинке стула мужской камзол, с которого стекала вода.
Раздался тихий скрип, и в дверном проеме, ведущем к выходу, показался свет горящей свечи. Держащий ее мужчина легко дрожал, как пламя в подсвечнике, чувствуя на своей коже злую ласку холодного воздуха, проникающего внутрь сквозь трещину в ставне.
Он был в рубашке и штанах, его длинные влажные черные волосы падали на плечи и на спину, и он держал в руке длинную шпагу, даже сейчас производящую впечатление, несмотря на скрывавшие ее кожаные ножны на узких ремешках. У него были глаза цвета лазури, отражающие свет алеющих углей.
Небрежная влажность не делала его менее красивым и свидетельствовала о его мужестве. Без сомнения, этот человек приехал сюда, проведя часть ночи верхом на лошади под дождем.
Он увидел два кресла у очага и улыбнулся, разгадав в этом особенное внимание слуги. Поставив свечу, он вооружился кочергой и принялся оживлять огонь.
Вскоре в комнату вошел второй мужчина с блюдом в руках. Это был слуга со спокойными глазами и сжатым ртом, так же промокший, как и его хозяин. Он на несколько секунд остановился на пороге с ласковой улыбкой, залюбовавшись.
Прекрасная картина, простая и мирная – усталый солдат, отдыхающий у огня. Пламя, горящее высоко и светло, танцевало у его лица, окружая его прекрасным фантастическим ореолом.
Этот жаркий пурпурный плащ отдавал должное его силе и потрясающей харизме, сопутствующей ему во всех обстоятельствах.
Глаза его были опущены; он был полуобнажен, хотя всегда мерз.
Атос принял от Гримо скромный ужин.
Но он был более король, чем все короли.

Два всадника быстрой рысью въехали с большой дороги, проходящей через Рош-Лабейль, сторонясь переполненных водосточных канав и угрожающе незаметных луж. Эти дамы-кентавры чувствовали, что спасение близко, и теперь не стоит окончательно слабеть. Они блуждали по улицам, стучась в каждое окно, каждую дверь с надеждой, но безрезультатно. Все они оставались совершенно черны. Закрыты. Ревнивы к тому комфорту, что они скрывали.
Так потерявшиеся в грозу котята ищут кого-нибудь, чтобы создать союз, защищаясь от враждебности закрытых дверей. Эти блуждания по лабиринту маленьких улиц вскоре привели их на деревенскую площадь.
Они непроизвольно подняли глаза к плачущему небу и заметили небольшую церковь Рош-Лабейль, стоящую рядом. Она выглядела внушительным строением среди остальных домишек этого маленького уголка той местности, где все было маленьким, кроме самой местности.
Путницы сделали несколько шагов в направлении церкви, кажется, влекомые одной и той же мыслью, религиозной и практичной одновременно: если в самом деле никто е согласится оказать им милость и приютить на ночь, они найдут себе убежище в доме Божьем.
Вдруг молния осветила ночь, удар грома заглушил на мгновение шум дождя. Лошади встали на дыбы, шляпы с перьями слетели с голов амазонок. Но они получили время заметить зажатый между двух контрфорсов церкви маленький домик, похожий на другие, но и отличающийся от них.
Ставни его были плохо закрыты.
Был виден свет.
- Смотри, - сказала та, что обращалась к другой на «ты», - как ты считаешь, это может быть дом священника?
- Скорее всего, - ответила та, что говорила «вы», - дом в стороне, и там есть маленький ход между ним и церковью. Вы хотите?..
- Да, я хочу… Пойдем туда.
- Мадам, вы в самом деле считаете, что…
- Там свет, Кэтти, - прервала та, - там свет…
Подняв воротники своих плащей, так как на них больше не было шляп, скрывающих их прелестные лица, они спешились и постучали в эту ниспосланную провидением дверь. Через несколько секунд она приоткрылась, только-только для того, чтобы они могли различить глаз, принадлежащий тени, которая находилась за дверью.
- Что такое? – спросил хриплый голос.
- Мы двое дворян, путешествующих по этим краям. Мы ехали весь день и часть ночи и были застигнуты врасплох грозой. Не могли бы вы оказать нам гостеприимство, господин кюре?
- Конечно, входите! – ответил другой голос, звучащий более чисто и раздававшийся из глубины дома.
Путешественницы не заставили себя просить и, привязав лошадей к общим яслям на площади, вошли в это чудесное убежище.
Снова ударил гром.

Атос только что закончил свой ужин и собирался лечь в постель. Он взял шпагу и аккуратно положил ее под подушку. Это стало его привычкой – привычкой человека, играющего жизнью, – каждый раз, когда она спал не в собственной постели.
Вернувшись в переднюю комнату, чтобы дать Гримо распоряжения на завтра, он услышал нетерпеливый стук в дверь.
Речь шла о двух всадниках, всего лишь так же, как и он, просящих разрешения провести ночь в тепле. Атос предложил им войти, затем, несколько обеспокоенный тем, что мог дать себя увидеть, тогда как сам путешествовал инкогнито, полностью скрылся в тени комнаты.
- Пожалуйста, молодые люди, если вы согласны удовольствоваться остатками моего ужина и половиною моей комнаты.
Бывший мушкетер услышал неясный звук разговора, который велся тихими голосами в соседней комнате, потом то, что ему показалось взрывами приглушенного смеха.
Там, за ставнями, шум дождя по стеклу был похож на песню жемчужного водопада, падающего в серебряную реку.
- Благодарю вас, господин кюре, мне это подходит.
Ответивший ему голос Атос услышал сразу ушами и сердцем. Бриллиант смешался с жемчужинами. Он задул свечи и ответил:
- В таком случае ужинайте, но постарайтесь поменьше шуметь. Я тоже не сходил с седла весь день и не прочь хорошенько выспаться.
На ощупь, в полной темноте маленькой комнаты священника Атос снял рубашку и штаны, чтобы не измять их. Вытянулся в постели. Кровать устало застонала. Вдоль позвоночника человека, этой ночью выдававшего себя за священника, пробежала дрожь. Он закутал плечи шерстяным одеялом, но это ничего не изменило. Он никогда не сможет согреться.
Может, прошло полчаса. Один в этом темном сером мире, убаюкиваемый ревом грозы, бушующей снаружи, как потерявшийся ребенок, он грезил наяву.
Что он видел?
Какие призраки плясали перед его глазами?
Кто мог сказать об этом, кроме него?
Без сомнения, это они, неясные силуэты любимых людей. Они успокаивали его каждый вечер перед тем, как он уснет.
Но лучи света бледнеют на полу, вскоре превращаясь в иные фантомы, наводящие ужас. Женщина из серого дыма, с отрубленной головой. Она протягивает к нему руки, ее губы приоткрыты. Обвиняющая и раскаивающаяся одновременно.
Ему в уши шептали демоны прошлого. Угрызения, сожаления… Одиночество.
Атос скрестил на груди руки, но опять так и не смог закрыть глаза. У него возникло желание громко произнести всего лишь два слова, способные выразить то, что он всегда чувствовал: «Мне холодно». Он не позволил себе этого.
Свет из соседей комнаты, проникающий под дверью, внезапно погас. Послышался легкий скрип, и вскоре Атос почувствовал присутствие в комнате другого человека. Хотя было темно, его выдавало дыхание. Видимо, это был один из дворян, приехавших в этот дом после него.
Атос выпрямился на постели. Шелест ткани подсказал ему, что его гость снял одежду. Затем послышались звуки маленьких шагов. Человек направлялся к нему. Атос хотел отодвинуться в другую часть постели, но в этот миг гость вошел в лунный луч.
Застыв, мушкетер всего в течение нескольких секунд смотрел на то, что, как ему показалось, было самым прекрасным воплощением дочери Евы. Молочно-белая кожа, гармоничные и зовущие округлости грудей, изящные бедра, покачивающиеся в ритме ее медленной волнующей походки.
Совершенна.
Сколько уже времени подобная картина не открывалась его взору? Сколько уже времени он запрещал себе опустить руки на такую талию? Коснуться губами этой маленькой очаровательной ямочки между шеей и плечом? Нежно провести вдоль изящного изгиба, этого чувствительного и нежного соединения между бедром и низом живота? Перед тем, как проникнуть в эту святая святых, составляющую всю тайну, всю силу женщины?
Колыбель жизни с незапамятных времен, но сейчас, в тайне таких ночей, как эта, просто источник блаженства рода человеческого.
Все эти мысли промелькнули в голове Атоса с быстротой горного ветра перед тем, как чудесное видение покинуло эту дорожку света и скрылось с его глаз.
Он открыл рот, готовый заговорить. Но вместо вопроса, который он собирался задать, с его губ внезапно слетел какой-то хриплый стон. Волшебное создание присело на край кровати и положило руку на его обнаженный живот. Все звуки окончательно застряли у него в горле, когда десять игривых пальчиков начали свой путь вдоль дорожки, идущей от пупка и спускающейся к паху, такой чувствительной у мужчин.
Атос встряхнул головой, стараясь не замечать этого слишком сильного, обжигающего ощущения, огнем отдающегося в его теле, и попытался собрать в голове больше двух остатков связных мыслей. Неизвестный всадник, попросивший крова, оказался женщиной.
Очаровательной провоцирующей Венерой, столь прекрасной, что могла отправить в ад и ангела.
Это живое воплощение грации склонилось над ним, и он чувствовал, как ее длинные влажные волосы касаются его лица, а ее сладкое жаркое дыхание звало предаться мукам страсти.
Он прищурился, пытаясь различить черты ее лица. Но увидел лишь блеск двух смеющихся глаз. Его разум приказывал ему бежать, остаться трезвым, сохранить рассудок, не поддаваться искушению. Но тело его все выло от желания, кричало о своей физической потребности, которой оно было лишено слишком долго.
Нет, нет, он поклялся никогда больше… Серая тень обезглавленной женщины снова промелькнула в его душе и, как ему показалось, на мгновенье придала ему мужества встать и покинуть эту постель, но вдруг его молчаливая подруга совсем опустила голову и накрыла его лицо своими волосами, когда ее другая рука присоединилась к первой, искусно ласкавшей его напряженную плоть.
Атос чувствовал, как женщина нежно покусывает его ухо, ее щека терлась о его щеку. Все это было чрезмерно, действительно чересчур для его холодного разума, слишком уставшего, в этот момент уже окончательно убитого и полностью уступившего место удовольствию.
Удовольствию чувственному, удовольствию эгоистичному, тем более сильному, что каждый из них не видел лица другого. Поэтому его тело могло полностью забрать себе все ощущения и наслаждаться без забот, так как он не сможет прочесть ни одного чувства в ее глазах.
Атос поднял руки и осторожно опустил их на спину Венеры. Ее кожа была еще более теплой и нежной, чем он себе представлял. Он услышал, как она смеется у него над ухом своей победе, и кончиками пальцев начал ласкать ее спину, провел ими вдоль позвоночника, чередуя нежные нажатия с игривой щекоткой. Он чувствовал ее дрожь и легкое движение всех мышц.
Атос улыбнулся в темноте и расширил поле действия. Он повторил то же на ее лопатках, спустился к округлым упругим ягодицам, вновь поднялся по ее талии.
В то время как она дрожала от возбуждения и наслаждения, он, несмотря ни на что, испытывал что-то вроде гордости. После всех этих лет полного воздержания, он, считавшийся совершенно бесполым, был еще способен доставить удовольствие женщине.
Не заботясь больше ни о чем, ни о чем другом, кроме этого прекрасного тела, предложенного ему, он опустил руку на ее грудь. Затем, слегка ее поглаживая и шаловливо обводя контуры соска, другой рукой он начал исследовать холмики и ложбинки дороги, ведущей к ее лону.

Почувствовав ответ на свое предложение, она внутренне возликовала. В течение всего ужина она снова и снова возвращалась к этой мысли – разделить постель со священником. Она, знатная женщина, но, тем не менее, лакомка. Эта ситуация была такой опасной… и такой возбуждающей.
Что делать?
Не поддаваться соблазну?
Она, беглянка, обязанная скрыться любой ценой? Обязанная оставаться неизвестным всадником… ради собственной жизни. Итак, остаться герцогиней, помнить о своем положении?
Быть рассудительной хотя бы раз в жизни?
Или отложить эту ужасную скачку, отдавшись ночи чувственности? Это было не в первый и, конечно, не в последний раз для этого сумасшедшего создания, Мари Мишон.
Кокетка подмигнула служанке, и та не смогла удержаться от смеха.
Да, Мари Мишон могла осудить на муки любого мужчину. Даже этого священнослужителя.
Она решила, что это нужно делать быстро, если она хочет успеть реализовать свой маленький план до завтра, ночь началась уже давно. Вот почему она не дала себе труда скрывать свои намерения от этого доброго кюре.
Она ликовала, в то время как он потихоньку завладевал тайнами, который делали е женщиной. Во время этой грозы она станет его любовницей, пылкой и ревнивой, как волчица.
Мари наслаждалась волной наслаждения, в это мгновенье бушевавшей во всем ее существе. Она позволила вырваться маленькому крику нетерпеливого восхищения, когда он, положив руку на ее затылок, со сладкой яростью опрокинул ее на постель.
Она чувствовала пальцами очертания его груди, его талии, рисовала себе каждый его мускул, каждый напряженный нерв, каждый райский уголок тела этого мужчины.
Жадно кусала себе губы.
Своими руками она видела его гораздо лучше, чем глазами. Она была готова заплакать.
То, что она сжимала бедрами, было великолепно. Все в меру, ничего лишнего. Ничего недостающего. Никакого изъяна. Зачем было нужно отдать это богу, а не женщинам?
Она выгнулась, когда он, наконец, вошел в нее! Обхватив ногами его талию, чтобы он оставался в ней, она запрокинула голову, и с ее губ слетел звук, который мог быть как стоном наслаждения, так и криком триумфа.
Ощущение, более мощное, чем землетрясение, но более прекрасное, чем летние сумерки. Герцогиня чувствовала, как оно разносилось по всему ее телу, как и всегда, когда она любила мужчину. Она была побеждена, но оставалась всемогущей, потому что знала: она давала столько же, сколько получала. Обычно было так.
Но теперь…
Она обвила руками его шею и яростно укусила его за плечо, чтобы заглушить мучительный крик, когда он продолжил движение.
Он застонал и открыл глаза, будто сам не поверил тому, что сделал. Исчерпав все свои силы, она упала на постель.
Но теперь…
Мари почувствовала, как он неуверенно, почти неловко отстранился. Она издала что-то вроде недовольного ворчания, жадно схватила руками его голову и привлекла к себе. Было темно, и они не видели друг друга. То, что она сделала с этим прекрасным священником, она еще никогда не делала. Не после любви. Не так.
Их носы столкнулись, руки сжали тело другого до боли, до царапин. Но их губы дождались того, чтобы найти друг друга в темноте.
Они встретились и бросили друг другу вызов, как две смелые шпаги на дуэли или две одинаково сильные руки. Они то притягивались, то ускользали. Это было бы достойно мечты, но это было реальностью.
Это был страстный поцелуй. Им обменялись двое неизвестных, два беглеца, два ребенка, потерявшиеся под дождем и случайно встретившиеся, укрывшиеся под одной крышей. Два человека, выдававшие себя не за тех, кем были.
Но теперь… Она получила больше, чем дала. Потому что другой был безупречен. Когда она так яростно его целовала, ей пришла в голову немного неуместная мысль. Может быть… да, может быть, если бы ее муж герцог мог быть похож на него в любви… Она бы никогда не стала смотреть на других.
Они разорвали оковы, и эти два божественных тела снова воссоединились. Как две половинки одного совершенного целого. На этот раз больше не было сдержанности, было открытое объявление войны одиночеству. Их одиночеству.
Они даже не старались заглушить крики наслаждения.
Они не слышали, как кончилась гроза.

Бледный луч солнца, сначала робкий, затем игривый, ворвался в окно дома комнаты священника Рош-Лабейль. Он взбежал на постель, поднялся на измятое одеяло, чтобы наконец поцеловать лица Атоса. Это новое ощущение, приятное и мешающее одновременно, соединило мягкую нежность его снов и яркий свет реальности. На этот раз его грудь приподнялась выше и он моргнул. Едва вернувшись в окружающий мир, он понял, что что-то в нем отличалось от обычного. Атос легко выпрямился и опустил глаза. Обнаженная рука превосходной формы и белизны обвивала его шею. Тело, которому принадлежала эта рука, покоилось рядом с ним, лицо пряталось в длинных черных волосах бывшего мушкетера.
Окончательно проснувшийся Атос еще несколько секунд оставался неподвижным, уголки его губ дрогнули.
Будто для улыбки.
Будто для того, чтобы еще немного сохранить иллюзию.
Его мечта сбылась больше, чем он когда-либо мечтал: впервые на протяжении многих лет он поступил как человек, следуя своему желанию и оставив защищающую его холодность позади.
И он был вознагражден за это волной тепла, в этот миг разливавшейся в его душе. Он познал счастье, которое испытывает мужчина, просыпаясь рядом с женщиной.
Осторожно, чтобы не разбудить ее и уйти таким же неизвестным, каким пришел, он снял ее руку со своей шеи. В какой-то миг он захотел раздвинуть длинные пряди светлых волос своей ночной подруги, чтобы увидеть ее лицо… и узнать ее. Но две мысли остановили его.
Два последних аргумента. Один шел от разума, другой от сердца. Один благородный, другой… почти эгоистичный.
Если эта женщина искала здесь убежища, переодетая в мужчину, значит, она хотела оставить свое имя в тайне. Он не должен пытаться узнать эту тайну, пользуясь ее сном.
И потом… Если Атос не увидит ее, не увидит ее больше никогда, он навсегда сможет сохранить нетронутыми воспоминания о прекрасном сне, который они вместе увидели этой ночью.
Лучше, если они навсегда останутся друг для друга незнакомцами.
Атос встал, внутренне усмехаясь своему романному сентиментализму, и открыл окно. День едва занимался. Атос наспех оделся, прицепил шпагу и вышел, даже не кинув взгляд на постель, на которой он спал.
В соседней комнате он нашел угасший огонь и странное зрелище на одном из двух кресел. Свернувшись клубком, как большая кошка, спал слуга, накануне сопровождавший его Венеру. При всей своей драматичности и решительности Атос не смог удержаться от взгляда на его лицо. Но на этот раз он откровенно улыбнулся. Этот всадник тоже был женщиной.
Она вздохнула во сне и легко повернулась, подставляя при этом свету всю свою прелестную фигурку и становясь полностью доступной взгляду Атоса. Минуту он рассматривал ее, с каждой секундой все больше хмуря брови. Он слегка наклонился для детального изучения этих черт, его рука задумчиво замерла под подбородком, палец коснулся губ. Странное ощущение дежавю, такое же настойчивое, как и нелепое, понемногу захватило его ум.
Сзади не вовремя раздался шорох, и это сбило его с мыслей. Атос обернулся, смущенный тем, что его увидели в попытке так внимательно рассмотреть эту маленькую служанку, переодетую лакеем. Но это был Гримо, который ждал за дверью, держа в руке поводья лошади.
Готовый выехать в путь и покинуть Рош-Лабейль.
Не оборачиваясь, Атос вышел из дома, закрыл дверь и вскочил в седло. Дело, которое привело его сюда, было срочным и не терпело отлагательств. Вскоре он и его старый слуга проскакали по лабиринту улочек этой маленькой лимузенской деревни и выехали на большую дорогу.
Она вилась среди полей, размытая и опустошенная ночной грозой. Она убегала к горизонту, такая же извилистая и неопределенная, как судьба.
Но они устремились по ней.

КОНЕЦ
Или, скорее, начало для тех, кто понимает

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

И еще дополнительно целая сессия фоток Джереми. Многие неудачные, но я решила выложить все - для истории Естественно, это раритет.

И предварю весь ряд фотографий - одной, которая как бы выходит из общего ряда и к ней есть комментарий ее автора



October 18, 1991 St Louis Mo USA. My favorite photo. Someone asked him about how he gets himself into the Holmes character. He pulled his hair back and his whole facial expression changed. It was as if Holmes was sitting in front of us. I’ll never forget that weekend. He was so kind and giving of his time.