18 июля 1881 г.
14 часов 23 минуты

Возможно, это немного странно, что в разгаре дне я сижу, откинувшись на спинку дивана, и пишу свой дневник, но моя смертная скука, достигшая поистине небывалых пределов, а также события предшествующих дней должны меня как-то извинить.
Дело об отравлении опиумом, которым я занимался два предыдущих дня, было успешно раскрыто вчера поздно ночью, или, если быть точным, сегодня утром. Это обыкновенное дело, как я подумал вначале, обернулось довольно мерзким дельцем, когда я обратил внимание на состояние петель на пиджаке третьей жертвы отравителей. Эта деталь, вкупе с сажей, которую я обнаружил под ногтем указательного пальца левой руки этого человека , подтолкнули меня к довольно опасному расследованию одного из худших опиумных притонов этого города.
Доктор хотел сопровождать меня предыдущей ночью, когда я только начал заниматься этим делом; его предложение было тут же мной отвергнуто в весьма недвусмысленных выражениях. Для проникновения в это логово требовалось хоть какое-то актерское дарование, которым он точно не обладал, и кроме того, такая работа не для любителей. Так я и сказал ему, когда одевал свой костюм на этот вечер.
- Любителей? – он возмущенно фыркнул и стал так похож на обиженного трехлетнего малыша, что я чуть не рассмеялся. – Но вы же сами – любитель, Холмс!
Я нахмурился, так как хотя это утверждение было логически верным, к моим талантам никогда нельзя подходить с той же меркой, что и к другим любителям в этой области.
- Это совсем другое дело, доктор. Это самый опасный район города, особенно эти два квартала, где исчез тот человек. Вы не можете просто войти в опиумный притон и надеяться на то, что сможете столь же спокойно выйти оттуда.
- В самом деле? – он удивленно приподнял бровь, протягивая мне парик, на который я указал во время нашего разговора.
Я одел его и начал прикреплять при помощи клея.
- Да, это так - ответил я. – Ведь вы никогда не бывали в подобных местах, доктор, и надеюсь, что вам не придется этого делать и впредь, потому что…
- Вообще-то, - медленно произнес он, – я бывал там, и не один раз. Посмотрите, вы капнули клеем вот сюда, на вашу бороду.
Я взглянул на его отражение в зеркале, стоявшем передо мной. Он встретился со мной взглядом, и я недоуменно покачал головой.
- Доктор, вы хотите сказать, что осмеливались входить в какой-то лондонский опиумный притон?
- Ну, собственно говоря, в один в Лондоне, и еще в один – в Бомбее, - ответил он, задумчиво теребя ус. – И я могу со всей ответственностью утверждать, что бомбейский – еще опаснее.
О, этот человек и его проклятая привычка нарушать ход моих мыслей демонстрацией своей неожиданной наблюдательности! Не так уж много людей, которые могут что-то скрыть от меня при первой встрече – не говоря уже о шестимесячном знакомстве. У этого человека столько разных лиц, что мне потребуются годы, чтобы проникнуть во все его глубины.
- Но что вы там делали?
- В Лондоне или в Бомбее?
- Доктор, не выводите меня из себя!
Он засмеялся.
- В Бомбее, после моей отставки … о, ради бога, Холмс, я, конечно же, не курил это чертово зелье, - сухо добавил он, видя мой недоверчивый взгляд.
Я вздохнул и продолжил заниматься своим гримом, а он продолжал.
- Я искал одного военного, который должен был плыть на том же корабле, что и я, вот и все. Никто не осмеливался идти в притон за этим человеком, так как прошло уже двенадцать часов с тех пор, как он туда вошел.
- Но вы сделали это, - я посмотрел на него с невольным уважением.
Ответный взгляд Уотсона был довольно удивленным, его теплые глаза показались мне совершенно золотистыми, ибо сейчас в них зеркально отразился солнечный свет.
- Ну да. Бедняга даже не понял, куда попал, и он бы опоздал на корабль, понимаете?
Он говорил об этом так, как если бы это было самым обычным делом, хотя, на самом деле, он был единственным человеком из числа моих знакомых – включая полицию, - кого, казалось, не испугала сама мысль одному войти в это логово.
- Вы же знаете, что вас легко могли там убить.
- Это чуть не произошло, - согласился он. – Но, знаете, в странах Востока револьвер гораздо эффективнее кинжала, который там обычно используют, огнестрельное оружие там является почти экзотикой.
Я удивленно уставился на него и чуть не приклеил фальшивые брови ко лбу. Но он уже продолжал.
- А здесь, в Лондоне, я ходил туда за человеком, который был мне чем-то вроде пациента, - сказал он, вытирая рукой влажный лоб (ибо снова началась жара, и комната снова сильно напоминала раскаленное пекло). – Его жена родила в больнице ребенка, и кто-то должен был сходить за ним. Это было совсем не то место, о котором упоминал ваш клиент – кажется, оно находилось на той же улице, но немного дальше. Не помню точно. Знаете, в темноте они все выглядят одинаково.
- Вы пошли туда после наступления темноты. В опиумный притон, в самом сердце Ист-Энда. Один.
- Вы будете сегодня изображать глухого и репетируете? Или я стал говорить неразборчиво?
Я смотрю на него в зеркало.
-И только потому, что у него родился ребенок? – воскликнул я, наконец. В моем мозгу никак не укладывалось, что из человеколюбия он сделал то, от чего уклонилось бы большинство полисменов, хотя это их непосредственная обязанность.
Сложив руки на груди, он стоял, прислонившись к стене, и наблюдал за тем, как я наносил последние штрихи на свою измененную внешность.
- И что из того?
- Мой дорогой доктор, вы – не только один из самых храбрых, но и из самых безрассудных людей, которых я когда-либо знал, - заявил я самым серьезным тоном.
На какое-то мгновение взгляд его принял сосредоточенное выражение, как бы пропуская через себя , сказанное мной, но потом потеплел, и лицо Уотсона осветила улыбка.
- Вероятно, во мне есть и то, и другое, - лукаво согласился он, и на этом разговор был закончен.
Мой вечер прошел довольно оживленно, и у меня была возможность слегка размяться, ввязавшись в драку с несколькими завсегдатаями притона на Свиндон-стрит. Однако, большую часть темного времени суток я провел в бесплодном наблюдении за близлежащими окрестностями. Наступающий день ни на йоту не приблизил меня к разгадке этого дела, и хотя я чувствовал себя довольно измотанным, но не узнал ничего такого, что не было бы мне известно и вчера вечером.
Около часа я терзал свою скрипку, которая выдавала бесконечные завывания и стенания, после чего оставался совершенно безучастным ко всему происходящему, поддавшись своей хандре в отсутствие доктора. Он работал в Паддингтоне вместе с другим врачом – каким-то его приятелем, у этого человека их больше, чем достаточно , и ушел еще до того, как я вернулся, а когда я уходил, его еще не было. Как только сгустились долгожданные сумерки, я снова ушел из дома ,чтобы окончательно покончить с этим делом.
На Бейкер-стрит я вернулся уже утром около пяти, пожалуй, вид у меня был еще более потрепанный, чем накануне, и я был так вымотан, что с трудом мог, шатаясь, подняться наверх. Даже сознание того, что я добился в этом деле успеха, было недостаточным для того, чтобы найти в себе силы просто подняться на семнадцать ступенек.
Видимо, тогда что-то разбудило доктора – либо звук моих шагов, либо ему снова снились кошмары, либо, возможно, он услышал, как я наткнулся на подставку для зонтов в прихожей, ковыляя в гостиную, отчего все зонты и трости разлетелись по полу.
Но как бы то ни было, я скинул ботинки и ощупью искал свой портсигар на каминной полке, когда тихий смешок за спиной заставил меня обернуться. Комната наполнилась неярким теплым светом, и в его сиянии появился доктор, снедаемый любопытством (или , может быть , беспокойством, я слишком устал, чтобы сказать наверняка). Я слегка расслабился.
- Вы только что пришли? – зевая, пробормотал он.
- Да, - устало ответил я, дальнейшие пояснения были тогда выше моих сил.
Я пытался найти спички среди привычного беспорядка на каминной полке. Но неожиданно, даже такое малейшее усилие, как поиск спичек, показалось мне непреодолимо трудным, и я опустил голову на руку, лежавшую на каминной полке, слишком усталый, чтобы продолжать поиски.
И я уже начал проваливаться куда-то, в небытие, когда неожиданно почувствовал, как кто-то подхватил меня под руки. Я был слишком измучен, чтобы задаваться вопросом, кому принадлежал этот дружеский жест, но сделал последнее усилие, чтобы поднять голову. Моим глазам стоило немалых усилий, чтобы сфокусироваться, но когда это произошло, я почувствовал, как мой локоть медленно соскальзывает с полки. Вероятно, я бы упал прямо на пол, но доктор предотвратил это.
- Осторожно, старина, - сказал он самым дружеским тоном где-то совсем рядом. – Пойдемте, в любом случае, вам не нужно курить перед сном.
- Гм, - это был самый сильный протест, который я мог предъявить, почувствовав, что меня против воли подталкивают к моей спальне.
- Неужели вы могли ожидать, что две, или даже три, ночи без сна, пройдут для вас совершенно бесследно? – проворчал он. Интересно, как этот человек может быть таким строгим и в то же время таким … мягким.
- Вы были бы удивлены, доктор, - пробормотал я, - узнав, как часто мне приходится…
- Тогда вы просто глупец, - резко бросил он, и я не мог удержаться от смеха, видя его искреннее возмущение, я был слишком утомлен, чтобы спорить.
Я смутно помню, как упал на постель, не успев предупредить его о зонтиках и прочем хламе, разбросанном на лестничной площадке, но видимо он сам это обнаружил без вреда для себя, ибо позже я не был разбужен никакими криками и звуком падения.
Собственно говоря, я проснулся только час назад, и как бы мне не хотелось, но я должен признать, что относительно ночного отдыха, доктор был прав. Сейчас я чувствую себя совершенно отдохнувшим, и не отказался бы разрешить какую-нибудь загадку.
Но по иронии судьбы день очень жаркий, влажный и очень скучный. Температура снаружи приближается к критической отметке, жарко настолько, что нечего даже и думать о том, чтобы куда-то пойти.
В газетах одна болтовня. А Уотсон вернется от своих пациентов не раньше вечера.
Короче, меня ожидает совершенно удивительный день!