Огонь слабо горел в камине, и солнце уже давно зашло. Я потянулся, и отложил в сторону свою книгу, подумывая о том, не пора ли ложиться спать. Холмс, казалось, собирался провести за работой еще одну бессонную ночь, всецело поглощенный завершением очередного химического исследования. Сам опыт был закончен еще вчера вечером, но теперь он размышлял над данными, которые внес в свой каталог, внимательно изучая длинные столбцы цифр в одних своих записях и записывая формулы и диаграммы – в другие.
Он был поглощен этим занятием, когда я уходил сегодня утром; когда я вернулся днем, Холмс все еще сидел за своим химическим столом, и с тех пор он почти не тронулся с места, лишь один раз он прошелся взад-вперед у окна, вместо трубки зажав в зубах огрызок карандаша. В его глазах было такое отсутствующее и в то же время сосредоточенное выражение, что это выдавало напряженную работу мысли.
Я бросил на него обеспокоенный взгляд. Рукава его покрытой химическими пятнами рубашки были засучены до локтей, а он неподвижно сидел за столом, склонив голову на руки. Мне не нравилось, что он изматывает себя до такой степени, работая без передышки, но сейчас, взглянув на него, я почувствовал, как встревоженное выражение моего лица сменилось ласковой улыбкой. Надо признать, что он был в своей стихии. Ибо никогда мой удивительный друг не был самим собой в большей мере, чем в те минуты, когда перед ним вставала достойная его загадка.
Он был создан для этого.