Первые лучи солнца только-только озарили горизонт, когда мы с Холмсом мрачно брели через лужайку к нашей гостинице; Холмс был явно угнетен теми печальными новостями, которые ему предстояло сообщить мисс Стонер, а меня, признаюсь, чертовски клонило ко сну.
Внезапно эту утреннюю предрассветную тишину нарушил звук его голоса:
- Простите, что напугал вас, схватив за рукав, когда на нас выскочил этот чертов павиан…
- Пустяки, - ответил я, отчетливо вспомнив, как его холодные пальцы сжали мое запястье, - хотя мне кажется, что иногда вы недооцениваете свою силу, особенно если вспомнить разогнутую кочергу, которая стоит сейчас возле нашей каминной решетки .
В ответ на этот комплимент на лице Холмса появилось некоторое подобие улыбки.
- Надеюсь, что не сломал ее, - сказал он, усмехнувшись.
- Кажется, нет, - ответил я, слабо улыбнувшись в ответ, и дальше мы шли уже молча.
Пройдя по краю лужайки, покрытой утренней росой, мы оставили далеко позади зловещие очертания Сток-Морена. Вдали уже показались крыши домов ближайшей деревушки, когда неожиданно Холмс схватил меня за руку. На какой-то миг я предположил, что эта чертова обезьяна снова готова броситься на нас и уже потянулся за своим револьвером. Мой друг улыбнулся, но его взгляд оставался совершенно бесстрастным, и невозможно было прочесть, что таится за этой маской полнейшей невозмутимости…
- Нет, на этот раз питомцы доктора Ройлотта нас еще не настигли, - тут наши взгляды встретились, и немного помолчав, Холмс еле слышно произнес, - Я бы не потерял вас, Уотсон, - он сказал это очень тихо, и утренний легкий ветерок тут же унес его слова.
В них прозвучала такая неожиданная искренность, что я был тронут, и, не зная, что сказать, пробормотал:
- Мой дорогой Холмс, я ведь никуда не ухожу…
- Я говорю о волнениях прошлой ночи, - сдержанно сказал он. – Если бы я не был готов к тому, что там может появиться подобное смертоносное создание…
И тут внезапно я осознал всю опасность нашего положения.
- … мы оба могли бы погибнуть..., - тихо закончил я его фразу.
Мой компаньон замолчал, и на его лице появилось выражение такой боли, как если бы в душе он винил в этом себя.
- Холмс, - я сжал своими руками его ладонь и хотел сказать ему что-нибудь ободряющее, но внезапно понял, что не в состоянии произнести ни одного слова…
Раньше я уже неоднократно писал о том, сколько сил мой друг отдавал своей работе, но, возможно, я не упоминал о том несомненном влиянии, которое она на него оказывала. Оно было настолько сильным, что, как только очередное его дело было закрыто или же приближалось к завершению, я уже знал, что вскоре увижу у Холмса те же симптомы, что встречал у некоторых своих пациентов вскоре после того, как они прекращали принимать те или иные препараты; он становился полностью безучастным ко всему земному, включая обычные потребности человеческого организма.
Рука, которую я держал, дрожала; но было ли это следствием того, что этому блестящему уму больше не над чем было работать, или же из-за утренней прохлады, точно сказать не могу. Его взгляд следил за линией горизонта, четкими очертаниями легких облаков, казалось, что он разглядывает каждое окно в домах этой маленькой деревушки, а затем его взгляд упал на меня. И вот на его губах мелькнула улыбка, столь же мимолетная, сколь и неожиданная.
- … и пропустить такое утро?
Он медленно пошел по тропинке, и затем повернулся ко мне с прежней энергией, словно забыв об ужасных событиях этой страшной ночи.
- Пойдемте, Уотсон, - и мы зашагали к деревенской гостинице.