Фанфик из сборника KCS с одноименным названием. Практически, это первая глава. В конечном счете, он все-таки оказался не столь депрессивным, как мне это показалось вчера вечером. Вначале показался вообще очень легким и приятным, в том числе и в плане языка, а сегодня я порядком затормозила.
Сборник посвящен новинкам ХХ века, а именно телефону. Похоже, действие происходит в 1904 г.

Вы меня слышите?

Я раздраженно посмотрел на телефон, стоящий на моем столе, хорошо зная, кто это звонит и причину, по которой он звонит мне в столь не подходящий час. А ведь можно было надеяться, что за двадцать два года этот человек научится такту...
- Алло?
- Эти иллюстрации ужасны - кто, черт возьми, позировал этому Сидни Пейджету?!
Благодаря этому новому изобретению я мог совершенно спокойно корчить недовольную мину и тут же воспользовался этим.
- Я тоже рад вас слышать, Холмс. Послушайте, "Стрэнд" не платит мне гонорар за иллюстрации, только за рассказы. Что там не так, черт возьми?
- У меня нет таких залысин даже сейчас - а ведь речь идет о событиях, которые произошли девять лет назад!?
- Напишите редактору письмо, но больше не звоните мне после одиннадцати, с гневными тирадами о вещах, над которыми я не властен. Вам еще что-нибудь не понравилось в этой истории? До утра у нас уйма времени, чтобы обсудить весь список недостатков, который вы, несомненно, составили.
- Очень смешно, Уотсон.
- Я отнюдь не собирался вас смешить, - вздохнул я, откладывая в сторону карандаш и откидываясь на спинку стула, с усилием закинув ноги на табуретку и не пытаясь даже создать видимость работы. Конечно, он может довольно резко выражаться по поводу моей работы, но Шерлок Холмс оставался моим дорогим другом, и он был важнее всего остального, особенно в эти дни.
- Почему «Пустой дом», Уотсон?- задал Холмс следующий вопрос, и я услышал шелест переворачиваемых страниц.
- Прошу прощения? – зевнул я.
- Лишь развязка этого дела произошла в доме Кэмдена, а не все упоминаемые там события, - сказал он. – И почему бы не назвать тогда рассказ «Приключение в доме Кэмдена», если вам уж так захотелось привлечь к нему внимание?
Я тяжело вздохнул, потирая глаза.
- Я имел в виду вовсе не дом Кэмдена, Холмс.
Шуршание страниц прекратилось.
- Нет? Какой же тогда?
Я провел рукой по волосам, решая, сказать ли ему всю правду ,или попытаться придумать какое-нибудь другое объяснение; ни то, ни другое не было легким выбором, если вам приходится иметь дело с единственным в мире частным сыщиком-консультантом ( в отставке).
- Уотсон? Вы там? Черт бы побрал этот аппарат… УОТСОН!
- Ради бога, Холмс, если вы будете кричать в трубку, телефон не заработает от этого лучше – а я думал! – сказал я, еле удерживаясь от смеха при таком его нетерпении.
-Хорошо, так какой тогда пустой дом вы имели в виду? – нетерпеливо спросил он.
- Мой, - тихо сказал я, наконец. – Или Бейкер-стрит, это уж как посмотреть.
На линии на несколько секунд воцарилась мертвая тишина; я терпеливо ждал вместо того, чтобы кричать в трубку, как любил это делать Холмс.
- Да, конечно… как я не догадался, - услышал я, наконец, его приглушенный голос.
- Большинство читателей полагают, что речь идет о доме Кэмдена, - попытался объяснить я, крутя в пальцах телефонный провод, испытывая неловкость из-за того, что не вижу при этом выражение его лица. –А это скорее мое личное отношение к этому делу.
- Ну, конечно, это же ваша привилегия, как автора, - тихо ответил Холмс.
Я вздохнул с облегчением от того, что он не разразился тирадой о моей глупой сентиментальности. Мой вздох был услышан на другом конце провода; Холмс засмеялся и заговорил о другом.
- Кстати, вы знаете, что сделали ошибку в слове «лама»?
Я поморщился, так как уже видел эту опечатку.
- Честное слово, это ошибка наборщика, а не моя!
- Гмм…
- Эта построчная критика нового сборника рассказов – единственная причина, по которой вы мне позвонили? – спросил я, подавив зевок.
- Нет. Вы зеваете?
- Холмс, сейчас почти полночь.
- Да, я заметил. Почему вы работаете в такой поздний час?
Я устало потер глаза и посмотрел на кипу бумаг на своем столе.
- Просто была длинная неделя. Надо записать в карты больных предписания, ответить на письма, подготовить к публикации очередной рассказ, и я еще не смотрел на список пациентов, записавшихся на завтрашний прием…
- Старина, вы вгоняете себя в гроб. Мой дорогой Уотсон, я знаю, что вы солдат, но вы же не обязаны один на один сражаться с целым миром.
Я улыбнулся, хоть он и не мог меня видеть – по какой-то причине мой друг гораздо более открыт , когда говорит по телефону, чем , когда мы рядом; , я не уверен, было ли причиной то, что ему не приходилось во время разговора смотреть мне в лицо или же его просто смягчили время и расстояние, но я не собирался с ним обсуждать приятную перемену его язвительного характера.
- Будем надеяться, что на следующей неделе будет полегче. Несколько моих пациентов собираются уехать из города, - сонно пробормотал я.
- Хорошо. Не вынуждайте меня приехать туда и отпугнуть их ,либо утащить вас у них из-под носа на какое-нибудь придуманное расследование.
На этот раз я уже рассмеялся, и услышал по голосу Холмса, что он улыбается, несмотря на треск на линии.
- Не пора ли вам отправиться в постель?
- Моя работа еще не закончена – какой-то идиот, очарованный этим новым изобретением, телефоном, продолжает названивать мне в середине ночи и отрывать от дела, - насмешливо сказал я, выпрямляясь и пытаясь рассортировать бумаги, лежащие на столе.
- Уотсон, технически это не середина ночи. Если мы учтем тот факт, что это время года следует за осенним равноденствием, и что темнеет около восьми, а начинает светать в семь, то технически середина ночи будет где-то около часа – Уотсон, вы слушаете меня?
Я поспешно подхватил трубку, которая лежала на столе, пока я во время речи Холмса ставил подписи на рецептах.
- О, разумеется.
- Вы не слушали, вы положили трубку на стол.
- Строите теории без фактов?
- Уотсон, я услышал шум от движения, когда вы вновь ее подняли.
Я со стоном отложил ручку и сжал пальцами переносицу, пытаясь отогнать надвигающуюся головную боль.
- Послушайте, если я повешу трубку, вы обещаете, что ляжете?
- Нет, - честно ответил я. – Кроме того, вы еще не сказали мне, по какой, все-таки, причине вы позвонили. Я почему-то сомневаюсь, что просто для того, чтобы поболтать часок – это не в вашем стиле.
- Почему бы нет? – в голосе Холмса прозвучала обида, и я усмехнулся.
- Потому что , если бы вы действительно хотели бы поговорить о пустяках, то позвонили бы в то время, когда вам точно известно, что я не сплю, а не тогда, когда я либо сплю, либо уже еле ворочаю языком.
- Может, я весь вечер был занят?
- С каким-нибудь ульем?
- С тремя ульями. А они требуют большого внимания.
- И видимо, гораздо большего, чем какой-нибудь ваш клиент, иначе бы вы не провозились с ними весь день и вечер.
- Ну, думаю, это могло бы подождать до утра, но я решил, что стоит попробовать переговорить с вами сегодня вечером, - сказал он раздраженно.
Я снова зевнул, даже не пытаясь скрыть это.
- Думали, что это стоит того, чтобы попробовать?
- Что вы делаете в эти выходные?
У Холмса всегда была довольно раздражающая привычка отвечать вопросом на вопрос.
Я зажал трубку между ухом и плечом, одной рукой потирая голову, а другой потянувшись за журналом .
– М-м, дайте-ка посмотреть… слава богу, ничего особенного. В субботу вечером я собирался посетить лекцию, которую будут читать в Бартсе, о последних достижениях в европейской психологии…
- Ба! Да вам самому следует читать лекции, а не ходить на них. Забудьте об этом скучном деле. Я играю Мендельсона.
Видимо, между двумя последними предложениями должна быть какая-то логическая связь, но в конце длинного дня у меня в голове все было довольно расплывчато, и я ее не видел.
- Это предложение или приглашение?
- Для человека, который никак не может перестать зевать прямо в трубку, у вас чрезвычайно насмешливое настроение.
- Ради бога, Холмс, ответьте на вопрос!
Он фыркнул.
- Естественно , приглашение. Мне надоело весь день разговаривать с пчелами.
-Отсюда и полночные звонки.
- Отсюда и полночные звонки, - бодро признал он. – И если вы не приедете, то завтра ночью вас ждет еще один такой же звонок.
- Знаете, если б вы только приложили усилие, то с легкостью превзошли бы Чарльза Огастеса Милвертона.
- А вы в свою очередь превзошли бы Чарльза Диккенса, если бы попробовали писать что-то еще, кроме этого романтического вздора.
- А… ну, спасибо.
- Не за что. Ваш поезд отходит завтра в два часа после полудня. Не опоздайте.
Я радостно фыркнул.
- И это говорит человек, который неоднократно перескакивал через ограду Юстонского вокзала, швырял контролеру свой билет и на ходу вскакивал в уже отходящий от станции состав?
- Я сказал : Не опоздайте. И мне все равно , насколько впритык вы прибежите на станцию, лишь бы только вы добрались сюда. Вас будет ждать двуколка.
- Прошлый раз мне пришлось идти пешком, - удивившись, заметил я, засовывая стопку бумаг в ящик стола, ибо было очевидно, что сегодня я уже не буду ими заниматься.
- Тогда было лето. Сейчас слишком холодно, чтобы человек столь преклонного возраста шел пешком в это время года.
- Холмс, я даже не собираюсь ничего на это отвечать.
- Вы уже закончили свою работу? Я что-то больше не слышу шелеста бумаг.
- Я отложил все на завтра, - устало вздохнул я, откидываясь назад и сдерживая зевок.
- Отлично, - радостно откликнулся Холмс. – Теперь вам надо только уложить вещи, и вы можете ложиться спать.
Я с трудом удержался от желания уронить голову на стол.
- Разве в прошлый раз я не оставил у вас кое-что из своих вещей? – уныло спросил я.
- Нет, но это была бы неплохая идея, - подхватил Холмс. – Вы могли бы оставить одежду, которая потребуется вам на уик-энд, в гостевой комнате.
- Она может вам еще зачем-нибудь понадобится в перерывах между моими приездами; я почему-то сомневаюсь, что какому-нибудь вашему гостю понравится, если он найдет на комоде чужую зубную щетку, - сонно сказал я.
- У этой проблемы есть только одно решение, - голос Холмса в эту минуту стал очень тихим.
Я вздохнул, медленно скручивая между пальцами телефонный провод.
- Холмс, мы уже дюжину раз говорили об этом… Я просто не могу еще это сделать… Да не прошло бы и месяца, как я сошел бы там с ума от безделья…
- Солдат сражается до конца, да?
- Холмс, это не что-то такое, что я мог бы отбросить, как старое пальто, мне было бы это не легче, чем вам изменить свои привычки отшельника, - мягко сказал я.
- Хотите сказать, что перед лицом всех этих перемен в Лондоне мой выбор был сбежать оттуда, а ваш – остаться и принять бой?
- Разве не к этому все сводится, дорогой друг?
Наступила небольшая пауза, а потом раздался унылый вздох.
- Полагаю, вы правы, Уотсон… это случается c вами гораздо чаще, чем могли бы предположить те, кто знает нас лишь по вашим живописным мемуарам.
- И всегда все возвращается к ним, да? – сказал я с улыбкой.
- Вы этого от меня и ожидали, не так ли? Мне бы не хотелось разочаровать вас.
- Да, - признал я, перекручивая провод вокруг пальца. Несколько секунд ни один из нас не произнес ни слова, и тут я не смог сдержать зевок.
- Я кладу трубку. Идите спать, старина. Не будет ничего хорошего, если вы отмерите завтра неверную дозу какого-нибудь снадобья из-за того, что будете еле держаться на ногах. Не говоря уже о том, что вы окажетесь в тюрьме, и это окончательно испортит уик–энд.
- Ваше беспокойство за мое благополучие удивительно трогательно, - ответил я, улыбаясь в трубку.
- Как всегда.
Мы оба засмеялись с непринужденностью друзей, знавших друг друга четверть века, и я неохотно завершил разговор.
- Спокойной ночи, Холмс.
- Технически, дорогой друг, уже утро, ибо фактически вторая половина дня заканчивается с…
Я положил трубку, чего он и ждал, и усмехнулся, сидя в темноте. Некоторые вещи никогда не меняются, и среди них абсолютное нежелание Холмса говорить мне «до свидания».
Он не прощался, уезжая из Лондона, продолжая утверждать, что мы расстаемся всего лишь до следующей встречи, и прыгнул в поезд, когда я еще не успел сказать все, что хотел (предчувствуя это, я написал ему письмо и всунул конверт в его саквояж), и каждый раз, когда мне пора было возвращаться в Лондон после моего очередного визита к нему, Холмс никогда не говорил «до свидания», а просто произносил «бон вояж» перед тем, как я садился в двуколку, чтобы ехать на станцию.
И вдобавок к этому , он либо вешал трубку, не прощаясь, просто заканчивая разговор и все. Либо поддерживая уже сложившуюся у нас традицию, Холмс начинал излагать самые нелепые теории, какие я только слышал, а я вешал при этом трубку, так и не попрощавшись – теперь это уже вошло у нас в привычку.
Я погасил лампу и вышел из своего кабинета, пытаясь вспомнить, куда я положил свой саквояж, вернувшись домой в прошлый уик-энд; моя душа, минуя повседневные хлопоты завтрашнего дня, уже устремилась к пригородной станции в самом центре Сассекса.
Для человека, так много лет считавшегося «мозгом без сердца», Шерлок Холмс порой мог быть подкупающе сентиментальным.
Но ни за что на свете, ни в прошлом , ни в настоящем, я бы не желал ничего другого.