Глава 12

Встреча с Майкрофтом оставила после себя болезненный осадок. Тем не менее, мне не следовало вымещать свое расстройство на первой попавшейся на глаза стене. Я разбил до крови костяшки пальцев и настолько, что моя белая перчатка стала почти совсем красной. После чего я излил свою досаду в нескольких метких словах.
Я имел все основания сердиться, хотя, возможно, больше на себя, чем на брата. Я мог бы справиться с этой ситуацией и получше, сказал я себе. Я позволил загнать себя в угол и поставить себя перед выбором, не доставившим удовольствие ни одному из нас.
Говорить, что мы близки, было бы явной ложью, но я чувствовал некоторое успокоение, сознавая, что он был там, в клубе, последний бастион защиты в тревожные времена. То, что мы стали чужими друг другу из-за какого-то пустяка, было абсурдным.
И это еще, мягко говоря. Мы встретились друг с другом, как два непоколебимых противника и каждый упрямо отстаивал свою точку зрения. Теперь мы были чужими друг другу, и мне было суждено пополнить ряды тех, что прозябали в нищете, если только мне не удастся заработать на жизнь, распутывая те загадки, с которыми, как я надеялся, придут к моей двери какие-нибудь несчастные люди.
Но вся проблема может быть в том, что у меня может не оказаться этой самой двери, в которую они могли бы постучаться. Я сказал себе, что если такой день и наступит, я не пойду за помощью к брату. Уж скорее я кончу свои дни в сточной канаве, чем признаю, что он был прав.
Но уж, по крайней мере, на ближайшие несколько дней у меня будет еда и ночлег. Моя неуклюжесть с напитком Майкрофта будет принята во внимание и это будет использовано против меня. Я не сомневался, что меня ждет один-другой приятный вечер, когда я на карачках буду шлифовать дубовый паркет.
И тут ничего не поделаешь. Мне было отказано и в финансовой помощи брата и в доверии тех, кто тяжким трудом зарабатывал себе на жизнь. В первый раз я осознал, насколько ужасно мое положение. В один прекрасный день наступит время, когда я буду рад и такому месту, как это, буду рад чистить строптивых скакунов и есть протухшее мясо. В конце концов, нищим выбирать не приходится.
Не в силах вернуться к своим обязанностям, я ушел и направился в кухню. Огонь в очаге совсем почти потух под присмотром близнецов Сэлсбери, которые пытались извлечь из этой ужасной ситуации максимум пользы и намазывали маслом все ломти хлеба, какие только могли найти. Сейчас, когда мистер Уорбойс томился за решеткой, а его жена все еще рыдала у себя в комнате, уж если что и можно было сказать наверняка, так это то, что сегодня ужина не будет, даже такого, главным ингредиентом которого было бы волокнистая конина, купленная по дешевке на местной живодерне.
Я опустил руку в миску с теплой водой и попытался найти утешение, смакуя кусок хлеба, это была первая более или менее приличная еда, которую я пробовал с тех пор, как поступил на службу в Тэнкервилльский клуб. Но даже этот кусок хлеба вступил в заговор против меня – зубы заскрипели, наткнувшись на что-то твердое. И появилось ощущение, что во рту у меня что-то не так. Выплюнув в ладонь хлебный мякиш, я увидел, что там зловеще поблескивало что-то белое. Языком я быстро нащупал то, что осталось от сломанного верхнего коренного зуба.
Боли это не причиняло, но отнюдь не способствовало поднятию настроения. В это проклятое заведение я пришел в отличной физической форме. Уже через день у меня был сломан зуб, кровоточила рука и стерты колени. Я был полуголодным, получил ожог от майора и выговор от старшего брата. И вдобавок ко всему я начинал сомневаться в своем здравомыслии. Майкрофт, будь он неладен, был прав. Это место было явно не для меня.
Но , увы, я был слишком упрям по натуре. Ничто на свете не заставило бы меня бросить это дело. Майкрофт мог бросить бы мне в лицо сотню доводов против и пытаться остановить мое расследование, умалчивая о том, что было ему известно, но меня нельзя было разубедить. Я пойду своим собственным путем, даже если то, то останется от меня к воскресенью, сможет спокойно уместиться в почтовом конверте.
Близнецы Сэлсбери вновь ковыряли свои прыщи, и у меня свело внутренности при мысли о том, что я возможно только что проглотил, поэтому со своим сломанным зубом и саднящей рукой я отправился на свежий воздух. В дверях я столкнулся с главным стюардом. У него, как обычно, был вид человека , на уме у которого были какие-то неприятности, и он скорчил еще более недовольную гримасу, едва только увидел меня.
- Холмс, мне жаловались на вас.
- Замечательно, - резко сказал я. – Мне уже все равно.
За это я схлопотал пощечину. Если б я не был так удивлен, то в отместку ударил бы его со всей силы в спину. К счастью для нас обоих, у мистера Фрейзера был опыт обхождения с темпераментными подчиненными.
- Следите за своим языком, молодой человек! – сказал он. – Я бы сию же минуту вышвырнул вас на улицу , если б у нас была хоть одна лишняя пара рук. К счастью для вас этот джентльмен не захотел поднимать шум. Сказал, что это была случайность. Это правда?
Я про себя поблагодарил Майкрофта за такую предупредительность.
- Да, так оно и было.
- Хорошо. Постарайтесь, чтобы больше это не повторилось. С вас вычтут шиллинг. Отправляйтесь в конюшню и почистите коня майора Хэндимэна. Когда закончите, приступайте к своему ночному дежурству. Ну, чего вы ждете?
У меня был на это язвительный ответ, но я передумал. Перспективы оказаться нос к носу с Сатаной было достаточно, чтобы испортить чье угодно настроение. Я направился к конюшне и как раз отпирал стойло, когда на деревянную панель легла чья-то рука.
- На вашем месте я бы не открывал ее.
Кэмпбелл выступил вперед из тени, где он тихо курил. Табак был дешевым и с ужасным тлетворным запахом, словно был приготовлен из того, что соскоблили с подошв чьих-то ботинок, добавив туда к тому же грязные носки.
- Мистер Фрейзер велел мне почистить Сатану, - сказал я.
- А, ясно, но он в другом стойле, - сказал Кэмпбел, указывая куда-то позади себя. – А здесь он велел мне запереть собаку. Не хочу, чтобы она вырвалась.
- Ваша собака? Я не знал, что у вас есть домашний питомец.
Он усмехнулся, обнажив желтые зубы, к которым пристали остатки пищи.
- Никакой это не питомец, Холмс. Это мастиф, причем, не чистокровный; а помесь с волкодавом. Он чемпион, выигрывал все бои, в которых участвовал.
Когда вам кажется, что невозможно скатиться еще ниже этой бездны человеческой порочности, вы вдруг понимаете, что можно пасть еще более низко. На собачьи бои, наравне с травлей собаками быков, был наложен запрет более сорока лет назад. Те, кто верил, что лист бумаги и учредительный акт парламента, закрепленный законом, может положить конец самым гнусным видам так называемых развлечений, жестоко ошибались.
- Разве вы не боитесь, что вас поймают? – спросил я.
- Что, здесь в Тэнкервилле? Кто же расскажет? Члены клуба обожают травлю.
- Готов биться об заклад, - пробормотал я.
-Хотите сделать небольшую ставку, мистер Холмс? – спросил Кэмпбелл. – Я знаю, что вы игрок, а моя собака – это дело верное.
Уж чего бы я очень хотел, так это без промедления послать за полицией, которая бы его арестовала. Мне все более и боле омерзительным становилось терпеть присутствие этого человека. К сожалению, это было необходимо, по крайней мере, в ближайшие несколько дней. Уж потом пусть приходит Лестрейд и арестовывает всю эту компанию и даже закрывает клуб, мне все равно.
- У меня нет денег, - сказал я. – Кроме того, на вашем месте я бы был осторожнее. Я слышал, как инспектор полиции говорил, что за клубом продолжают вести наблюдение.
Лицо Кэмпбелла вмиг стало серьезным.
- В самом деле? Но зачем?
- Из-за улик против мистера Уорбойса. Думаю, он хотел арестовать того, кто поставлял ему это подозрительное мясо.
Кэмпбелл выругался, бросил наземь сигарету и потушил ее каблуком.
- Если там рядом полицейские, то на сегодня бой придется отменить. Мне следует послать Чарли записку, предупредить, чтоб он держался подальше. Спасибо за предупреждение, приятель. Я этого не забуду.
- Не сомневаюсь, - пробормотал я, наблюдая за тем, как он исчез в темноте. – И я тебе не приятель.
Я испытывал некоторое удовлетворение от сознания, что на сегодня отменил их ужасное представление. Но это приятное чувство тут же испарилось пред пугающей перспективой встречи со злобным жеребцом и его острыми зубами. Однако, я усвоил прошлый урок и крепко держал коня за уздечку, пока счищал с его боков пот и грязь.
Исходя из того, что я видел, можно было сказать, что на нем ездили не очень далеко. Грязь на ногах была явно городского происхождения, с обычным присутствием в ней экскрементов животных, песка и рыхлой земли из множества парков и площадей. К одному копыту пристали раздавленные остатки какого-то цветка, теперь его лепестки совершенно утратили свой цвет и форму. Еще там было нечто похожее на клочок капустного листа, хоть в этом отношении я доверился тому, что говорили мне глаза и не стал проверять их свидетельство на вкус, учитывая то, где находился этот лист.
Плюс еще к этому засохшие лохмотья моркови по обеим сторонам копыта, и я пришел к неизбежному выводу, что Хэндимэн был где-то вблизи фруктового, овощного и цветочного рынка в пределах города. Ближайший рынок был в Ковент Гардене, прибежище торговцев, продавцов спичек и женщин с дурной репутацией.
Майор мало походил на любителя свежих овощей, и еще меньше на ценителя женщин, что за несколько пенни продавали свою увядшую красоту. Я подозревал, что он лишь проезжал через рынок куда-то относительно недалеко, где его конь смог в свое удовольствие пожевать свой импровизированный обед, пока его хозяин занимался своими делами. Возможно, я и подозрителен по натуре, но я не мог не подумать о том, что поблизости была знаменитая Хаттон Гарден, улица ювелиров.
Так же, как и Грегсон, я слабо верил в совпадения. Мертвые огранщики брильянтов, имеющие отношение к Тэнкервилльскому клубу, с одной стороны, и один из его членов, посещающий торговцев бриллиантами , с другой – тут уже случайности дошли до предела. Над этим стоило поразмыслить, и лучше всего в тихой комнате и с трубкой в руке. К счастью, в моем распоряжении было и то и другое.
Я закончил свою работу в конюшне, взял из своей комнаты трубку и табак и устроился как можно удобнее в комнатке, предназначенной для дежурного стюарда. Небольшая жаровня обогревала ее, не давая проникнуть внутрь холоду, и я расположился в заплатанном кресле на все свое долгое дежурство, откуда меня лишь порой призывали, когда в том возникала надобность у тех членов клуба, что остались здесь на ночь. Когда на часах пробило первый час ночи, я, наконец, смог остаться наедине с самим собой и тишиной, которая была мне необходима, чтобы поразмыслить над делом.
Хардинг был тем ключом, что связывал вместе разрозненные нити этой загадки. Но мне нужно было вернуться еще дальше назад, ибо это дело началось задолго до того, как он вышел на сцену. Джон Соммерс, незадачливый музыкант, который нашел способ заработать деньги и умер в то же время, когда был украден знаменитый алмаз. Через полгода умирает якобы бедный огранщик алмазов из Саутворка, оставив жестянку с деньгами и записку, которая указывала на кого-то в Тэнкервилльском клубе. Если майор Хэндимэн, как я подозревал, посещал торговцев алмазами, то это будет подтверждено или опровергнуто бдительным Уиггинсом и шайкой его братьев.
Если убрать все лишние подробности гибели этих несчастных, то становится ясно, что под всем этим таилась обыкновенная кража. Ия был уверен, что тут был замешан майор Хэндимэн. Я не забыл тот звук, что издал брошенный им на игорный стол кошель – в нем явно было нечто большее, нежели монеты.
Придя к такому выводу, я легко мог представить, что у Хэндимэна были бедные лакеи, вроде Соммерса, что похищали драгоценные камни, а он потом вручал их бесчестным резчикам алмазов, которые не задавали лишних вопросов и держали рот на замке, когда речь шла о повторной огранке алмаза. Когда первоначальный вид камня был изменен, кто бы мог сказать, откуда он взялся?
Единственным слабым местом в этом плане было то, что в него были вовлечены и другие люди. Соммерс говорил о «легком заработке»; возможно, он хотел выступить в качестве шантажиста? Если это так, то за это он и был убит.
Феншоу, возможно, также имел наглость рассчитывать на большее, но насчет него мне в голову пришла другая мысль. Его отец сделал огранку рубина «Маркиз» для короля Богемии. Что если через полгода после того, как он был украден, и полицейское расследование заглохло, Хэндимэн привез Фэншоу тот самый камень, который прославил его отца? Возможно, он упирался, не желая разрушить произведение своего родителя? У каждого есть свой предел, и я спрашивал себя, какие ужасные удары судьбы заставили Фэншоу узнать предел того, что он мог вынести.
Оставался только Хардинг. Все поступки этого человека указывали на его желание добиться справедливости в отношении своего зятя: проглядывание газет на предмет похожих преступлений, заключение союза с Финсбери и подкуп привратника, чтобы получить работу в Тэнкервилле. Зачем тогда он пошел к майору Прендергасту и потребовал у него денег? Это никак не вязалось с тем, что мне было известно об этом человеке. Я бы руку дал на отсечение, что он не был шантажистом; следовательно, ему для чего-то нужны были деньги.
Но уж в чем я был уверен, так это в том, что он, в самом деле, располагал информацией о темных делах, творящихся в клубе. Если рассуждать с точки зрения преступника, то что ему делать с похищенными драгоценностями? К услугам Хэндимэна были те, кто похитили для него алмаз и те, кто придал ему новую форму. Теперь ему нужен был лишь покупатель.
Это было столь разительно очевидно, что я удивился, что не понял этого раньше. Он открыто вел свои дела за карточным столом. Члены Тэнкервилльского клуба имели обыкновение закрывать глаза на вещи подобного рода - от измывательств над слугами до запрещенных законом собачьих боев. И к чему им задавать вопросы, почему Хэндимэн , делая ставку, поставил на кон не деньги, а нечто иное? Я мысленно вернулся к тем двум гостям клуба, игравшим с Хэндимэном. Одному из них достался кошель с брильянтами, а другой расплачивался за полученные нечестным образом барыши, проигрывая один кон за другим.
Смелость этого человека вызывала невольное восхищение. Для неискушенного наблюдателя он был просто удачливым игроком. У Прендергаста был более наметанный глаз, чем у остальных, хотя он и не смог понять, в чем дело. Он заметил, что что-то не так, и Хэндимэн впал в ярость. Не удивительно, что изобразили все так, будто бы это Прендергаст был шулером. Он был изгнан из клуба и Хэндимэн мог совершенно беспрепятственно продолжать в том же духе.
Должно быть, как раз об этом и узнал Хардинг. Чтоб сделать те выводы, к которым я пришел столь быстро, у него ушло два месяца. Не то, чтобы у меня были к нему какие-то претензии; у меня было перед ним преимущество, так как мне сразу было указано верное направление, тогда как ему почти не от чего было отталкиваться. Это не имело значения, ибо оба мы пришли к одному и тому же заключению. И вот как раз тут наши пути расходились. Хардинг был убит за то, что ему было слишком многое известно. Я был намерен дожить до того дня, когда Хэндимэн пойдет на виселицу за все свои преступления.
Но прежде я должен был доказать его виновность хоть в одном из них. А у меня были лишь одни догадки и подозрения. Показания Финсбери помогут нашему делу – и я очень надеялся, что в этот момент он изливает душу Лестрейду – но у нас все еще не было конкретных доказательств. Хороший адвокат разобьет Финсбери в пух и прах. Крики, что он слышал, мог издавать кто угодно. Что доказывало, что Хардинг был убит в этом доме?
В то время, когда я размышлял над этим делом, мне в голову пришло, что у меня под рукой находится средство, идеально подходящее для данной задачи. И это средство, влажный черный нос, являвшийся частью тощего тела шаловливого щенка, было самым лучшим. Тоби доказал, на что способен, проследив источник происхождения контрабандного мяса, приобретенного мистером Уорбойсом. Я был абсолютно уверен в том, что он сможет найти то место, где его прежний хозяин встретил свой конец.
Поднявшись наверх, я обнаружил в своей комнате незваную гостью. Эмили Раш подняла на меня свои большие печальные глаза, невольно напомнив мне Тоби, и поспешно поднялась с моей кровати.
- Мистер Холмс, вы сказали, что не будете возражать, если я буду кормить этого малыша, - сказала она извиняющимся тоном.
После того, как мы заключили это соглашение, произошло столько событий, что это совсем вылетело у меня из головы. Тоби радостно поглощал остатки цыпленка, что принесла наша гостья, оставляя при этом на полу сальные следы.
- Если вы хотите, чтоб я ушла…
- Нет, - сказал я. – Пожалуйста, останьтесь, мисс Раш. Хотя мне нужна помощь Тоби.
Я подошел к шкафу и вытащил нижнюю рубашку, оставшуюся там после Хардинга. Я понюхал ее, и сморщившись, пришел к выводу, что этого запаха грязного белья для Тоби будет вполне достаточно, чтобы взять след. Повернувшись, я увидел, что мисс Раш как-то странно смотрит на меня.
- Это нужно отдать в стирку, сэр? – спросила она.
- Нет, это вещь мистера Хардинга.
- Я знаю. Я видела ее на нем… - Она умолкла, осознав, что только что сказала. – О, я хочу сказать…
- Я знаю, что вы хотите сказать, мисс Раш, - мягко сказал я.
- Нет, мистер Холмс. Я же говорила вам. Он был не такой. Он сказал, что нам нужно подождать. Мы только разговаривали и… лишь слегка обнимались.
- Он обещал жениться на вас?
Она опустила глаза и начала теребить концы своего передника.
- Да. Мы были помолвлены, хотя он и не мог купить колец. – По ее щеке скатилась слеза. – Он сказал, что хочет увезти меня из этого места. Меня и мою младшую сестру, Алису. Она больна.
- Что с ней?
- У нее сильный кашель.
Я кивнул, хорошо зная, о чем она говорит. Чахотка, еще более обостренная из-за тех сырых и грязных жилищ, где обитали бедняки этого города. Теперь я знал, почему Хардинг потребовал денег у майора Прендергаста. Пятьдесят фунтов – незначительная сумма для игрока, который за один вечер может проиграть вдвое больше этого, но она была всем для человека, который задумал изменить этот мир к лучшему. Судя по всему, Майкл Хардинг был добрым человеком, что было большой редкостью в этом беспокойном мире.
- А ваша мать? Что бы она сказала на то, что вы хотите оставить работу в прачечной?
Мисс Раш покачала головой.
- Она уже пять лет, как скончалась, мистер Холмс. Я работаю прачкой. Я не могу позволить себе мыла, поэтому использую…
- Да, я знаю, - сказал я, вспомнив о горшке с мочой на кухне.
- Майкл, то есть, мистер Хардинг, сказал, что такой смышленой девушке, как я, следует работать в магазине, вместо того, чтоб весь день держать руки в холодной моче.
- Он был прав.
Опустившись на кровать, она горько зарыдала.
- Я не знаю, что мне теперь делать. Алисе нужны лекарства, а у меня нет денег. Без лечения ей станет хуже, а я не знаю, что буду делать, если потеряю ее. Она - все, что у меня есть.
У меня сложилось впечатление, что заняв должность Хардинга в клубе, ко мне перешла не только его комната, но нечто гораздо большее. Я словно унаследовал его друзей, его заботы, его проблемы и его благие намерения. Я почти физически ощущал его зловещую тень, стоящую у меня за спиной и требующую, чтоб я поступил по справедливости.
Я начал рыться в кармане. У меня оставались последние деньги из тех, что одолжил мне Лестрейд, фунтовая банкнота и несколько пенни. Мой брат говорил, что там, где речь идет о деньгах, я совершенно безответственен, но даже он бы не смог возразить, что это благое дело.
Я протянул девушке банкноту.
- Вот. Я хочу, чтобы вы взяли эти деньги.
Она подняла голову, утерев нос тыльной стороной ладони и громко всхлипнув.
- И что я должна за это сделать?
От этих слов меня охватило негодование.
- Ничего. Это ваши деньги. Купите лекарства для вашей сестры.
Она выглядела растерянной.
- Это правда? Я не хочу, чтоб меня обвинили в том, что я их украла.
- Вам не нужно об этом беспокоиться. – Я подхватил Тоби на руки. – Доброй ночи, мисс Раш.
Я оставил ее там, горя желанием оказаться подальше от всех этих несчастий, которые, казалось, обрушивались на меня со всех сторон. Уж не знаю, что такого было в этом ужасном доме, но я чувствовал, что оно подрывает мою волю и разрушает саму мою личность. Я забывал, как можно с головой уйти в исследование, обедать в ресторане, где от еды у вас не сломаются зубы, иметь свою комнату, в которую не ворвутся непрошенные гости. В отчаянии я сорвал с себя очки и взъерошил волосы. Мне нужно было стать самим собой, хоть ненадолго.
Опустив Тоби на пол, я сунул ему под нос рубашку. Он обнюхал ее и засопел, поскуливая, видимо, запах рубашки напомнил ему о человеке, который ее носил. Я убрал ее, и пес приник носом к полу. И тут же сорвался с места, с энтузиазмом замахав хвостом, словно корабельным флагштоком.
Комнаты членов клуба он оставил без внимания, за исключением Зала трофеев, где ненадолго задержался над кровавым пятном в том месте, где лежало тело Хардинга. Потом Тоби двинулся вперед, ища место, где запах был сильнее. Я последовал за ним вниз, в гимнастический зал, где он долго принюхивался к одному месту на паркете. Затем лег, склонил голову на лапы и обратил ко мне печальный взгляд своих глаз цвета шоколада.
Я опустился на колени и тщательно исследовал доски паркета. Они казались совершенно чистыми, благодаря частично и моим собственным усилиям предыдущей ночью. Однако нос Тоби распознал, что было не под силу мне, он уловил запах смерти, впитавшийся в эти доски. У него был отличный нюх и он великолепно справился со своей задачей, но подобное свидетельство вряд ли сможет удовлетворить суд присяжных.
Я одобрительно похлопал его по лапе.
- Ты отлично все сделал, мальчик. – Он исторг тягостный вздох. – Мы добьемся справедливости, - пообещал я. - Хардинг будет отомщен.
Тут у нас за спиной скрипнул паркет, и, обернувшись, я увидел мисс Раш, неуверенно приближавшуюся к нам. Она последовала за нами, хоть я и представить не могу зачем, и ее присутствие вновь пробудило во мне подозрение. Когда она приблизилась, я поднялся на ноги и вопросительно посмотрел на ее смущенное лицо.
- Что вы делаете, мистер Холмс?
Я решил, что бессмысленно заставлять ее и дальше пребывать в неизвестности.
- Кое-что ищу.
- Нашли? – спросила она.
Я покачал головой. Совершив свое черное дело, убийцы тщательно замели следы.
- А почему вы здесь, мисс Раш? – спросил я.
Она заставила себя улыбнуться.
- Вы не дали мне возможности поблагодарить вас там, наверху. Я имею в виду, за вашу щедрость. Ни один мужчина никогда ничего не давал мне, ничего не требуя взамен.
- Не все мужчины такие.
- Я знаю, - проговорила она. – Вы, как Майкл. Он тоже никогда ничего не просил. Вы… напомнили мне его.
К моему удивлению, она взяла меня за руку.
- Мисс Раш, - запротестовал я, пытаясь высвободить руку.
- Эмили. Пожалуйста, зовите меня Эмили.
Она пристально посмотрела на меня, лицо ее вспыхнуло, ее простодушные глаза засияли и широко распахнулись. Я вдруг смущенно осознал, как близко она стоит, почувствовал ее теплое дыхание и прикосновение руки, что внезапно легла мне на грудь.
- Я не Майкл Хардинг, - мягко сказал я.
Она кивнула.
- Я знаю, мистер Холмс, но когда я с вами, я чувствую себя такой защищенной… Вы заставляете меня забыть, кто я. Вы относитесь ко мне не как к бедной прачке. С вами я словно герцогиня какая…
Всю жизнь нам случается слышать комплименты и похвалу, лишь некоторые из них запоминаются, да и то на секунду. Но слова, что в ту ночь сказала мне мисс Раш, сохранились в моей памяти надолго. Полагаю, что та искренность, с которой она произнесла их, вызвала во мне ответное желание протянуть руку и мягко стереть с ее лица слезы. Он заулыбалась, на ее щеках появились ямочки, а печальные глаза потеплели.
- Знаете, - застенчиво сказала она, - без этих очков вы выглядите совсем иначе.
- Я совсем не тот, за кого вы меня принимаете, - сказал я.
- Вы не Генри Холмс?
- Не совсем.
Это признание не оттолкнуло ее. Она приняла его, как данность, и казалась скорее заинтригованной, нежели негодующей.
- Кто же вы тогда?
Я так и не успел сказать ей это, ибо неожиданно услышал, как что-то царапнуло по полированным доскам паркета, и раздался стук захлопнувшейся двери. Обернувшись, я увидел, что мы уже не одни. У двери стоял огромный желтовато-коричневый пес, он настороженно оглядывался и принюхивался. Если у меня и были какие-то сомнения, что это пес Кэмпбелла, то стоило лишь взглянуть на потрепанную, исцарапанную намордником морду и покрытое свежими шрамами и залысинами тело этого зверя.
Он медленно перевел на нас взгляд своих налитых кровью глаз, и из его пасти вырвалось грозное рычание. Потом он двинулся на нас.