***

Де Брэ метался и бредил. Он нес всякую чушь, ругался то на французском, то на испанском, то на немецком. Лицо его приобрело землисто-серый цвет, губы потрескались, глаза ввалились. Время от времени к нему кто-то подходил, чтобы смочить несчастному рот. После такой процедуры де Брэ с трудом разлеплял ресницы и вглядывался в стоящего перед ним.

Он узнавал. Всех. И это было страшней всего.

Сен-Пре впервые в жизни видел, как умирает человек, его товарищ по оружию. Он сам убивал в бою, он спокойно смотрел на трупы... но это...

Остальные, сидя на полу, ужинали. На ужин была вода - противно теплая, но чистая, по куску хлеба с сыром и немного соленого мяса. Воды и хлеба хватало с избытком.

Атос оставался невредим.

У Арамиса на волосах белела повязка - его зацепило во время второй атаки. Впрочем, за свою рану он уже расплатился, и с лихвой. Во всяком случае, тот самый выстрел, которым сегодняшнее дело завершилось, был произведен именно им.

Лабурер меланходично жевал сыр. Рана не мешала ему ничуть, ибо руки оставались подвижными, а нога... черт с ней, с ногой, он никогда не умел танцевать, ему совсем ни к чему легкая походка! Хорошо, что не в колено, а ниже, в мякоть икры. Над его ранением даже подшучивали. Чертов испанец... успел выстрелить прежде, чем Лабурер задушил его голыми руками.

Шамплен был целехонек.
читать дальше
А вот Рожье отшутился навсегда. Его труп лежал, бережно прикрытый сеном, за которым сползал на задний двор Шамплен. Без Рожье они бы вряд ли выстояли в те моменты, когда добежавшие до дома испанцы врывались внутрь, и завязывался ближний бой. Было тем более трудно, что двое оставались на огневом рубеже, перебегая от мушкета к мушкету. Благодаря тому, что на второй подводе лежало оружие и порох, мушкетов можно было заряжать хоть по десять на каждого. Пока Сен-Пре и Шамплен защищали окна, остальные пускали в ход шпаги.

Шамплен и Сен-Пре ужинали вместе с остальными. За этот бесконечно долгий день молодые люди многое поняли. Они как-то в один момент повзрослели. Стали собранными и сосредоточенными.

Но оба вздрагивали, когда из угла доносился приглушенный стон де Брэ.

Это было невыносимо. Особенно, когда тот приходил в себя и тихо звал кого-то. Перечислял всех.

Атос видел, что де Брэ уходит. Туда, на небо, которое, как и вчера, было покрыто россыпью звезд. Любой государь мира пожелал бы себе на плечи такую же роскошную мантию. Черный бархат с искуснейшей золотой вышивкой.

На этот раз к умирающему подошел Арамис. Склонился над ним. Затем опустился на камень рядом с импровизированным ложем.

Брэ смотрел на него. В глазах явственно читалась невыносимая мука.

- Все... жжет... - еле выговорил он. Говорил медленно. Словно забывал слова. - Гореть... в пламени... как... грешнику...

Арамис оглянулся на Атоса. Отвел с виска непокорную, слишком длинную прядь, в которую был кокетливо вплетен кожаный шнурок.

Атос торопливо кивнул. Сен-Пре заметил эту торопливость и содрогнулся. Это было так не в характере Атоса - торопиться.

- Я дам отпущение грехов. Не бойтесь ничего.

Брэ минуту молчал. Затем раздался странный клёкот: несчастный смеялся.

- Точно... Но... я... гугенот...

- Не имеет значения.

- Лучше... пулю... пристрелите... меня... не... могу... это... милость...

Арамис закрыл лицо руками. Сен-Пре суеверно перекрестился. У Шамплена предательски дрожали губы.

- Я... гугенот... прибейте... меня... покаюсь... покаюсь перед Господом.

Последние слова Брэ выдохнул связно.

Лабурер выразительно посмотрел на Арамиса и, не говоря ни слова, достал свой пистолет. Арамис, сохраняя безмолвие, протянул руку.

- Спасибо... – прошептал Брэ.

- Что вы делаете? - с укором сказал Атос, не давая Арамису дотянуться до рукоятки пистолета. - Хорош священник, который желает кому-то вечно гореть в адском пламени.

Арамис замер.

- Он мучается. Он мучается вторые сутки! - не выдержал Лабурер. - Атос, то, что он просит - это его право! И наше право на милосердие!

- Что вы знаете о милосердии!? - неожиданно повысил голос Атос. - Если ему суждено умереть, пусть это произойдет естественным путем! Он не знает, о чем просит!

- Он страдает! - горячился Лабурер.

- Господь страдал за нас на кресте, - с убеждением сказал Атос, - думаете, Ему было легче? А если бы Он попросил, чтобы Его пристрелили... из милосердия?.. Нет, господа. Каждый должен пройти свой земной путь от начала до конца. Сам. И уйти только тогда, когда позовут.

Повисла пауза. Сегодня ночью было тихо. Так тихо, что даже не верилось в реальность войны. У дома стрекотали кузнечики.

- Арамис... черт... - раненный закашлялся. - Поживу... еще...

Лицо его неуловимо изменялось в сумерках. Хриплый голос вдруг стал мягким, пусть и слабым.

- Если... я... увижу... Господа... припаду... к престолу... Его... что Ему сказать? Похоже... меня зовут...

- Чтобы поберег Жерома! - неожиданно сказал Лабурер. - Он не знает, а я знаю. Его невеста ждет ребенка.

Он сказал так серьезно и искренне, что никто не усомнился: так оно и есть.

- Чтобы... - Сен-Пре запнулся и слегка покраснел. - Чтобы матушка была здорова.

- Чтобы Луиза меня полюбила! - выпалил Шамплен. И тоже покраснел. Напрасно: никто и не думал над ним шутить. Никто не спрашивал, о какой Луизе идет речь.

Арамис тыльной стороной ладони передвинул пистолет к Лабуреру.

- Арамис... вы? - спросил раненный.

Арамис опустил глаза.

- Чтобы... - и дальше, еле слышным шепотом продолжил после короткой заминки. - Чтобы она была счастлива.

И у него никто не спросил, кто эта таинственная «она».

Атос молчал дольше всех.

- Пусть Он даст мне то, ради чего я должен жить.

Никаких вопросов.

Раненный смотрел на Атоса. Так, словно хотел что-то сказать ему. Но уже не мог. Он был уже не здесь, и никто не мог бы поручиться, что он слышал просьбу Атоса.

Сен-Пре, как боязливый ребенок, прижался к Атосу.

Это было уже не страшно. Это была уже не безобразная агония, а что-то другое. Грозное и таинственное. Один раз увидев подобное, не забудешь никогда. Но словами описать не сможешь - что-то мешает. Да просто никаких слов не хватит...

- Ангелы... - как-то счастливо и беспомощно выдохнул де Брэ. - Господи... я...

И замер. С улыбкой на устах.

В небе мерцали звезды.

- Он... все? Да? - прошептал Сен-Пре. И разревелся.

Все остальные смотрели на лицо де Брэ. Торжественное и счастливое.

- Думаете, передаст? - на выдохе произнес Шамплен.

Ему никто не ответил.


***

Нынче Сен-Пре уснул первым. В часы его караула бодрствовали все, и он даже не понял, что ему не придется дежурить вовсе. Упал на свернутый плащ головой - и через минуту уже сопел носом, как могут только очень юные существа.

Лабурер, воспользовавшись разрешением Атоса, вылил на себя полведра воды. Днем было очень жарко, но нечего было и думать снять кирасу и камзол. Комфорт мог бы стоить слишком дорого любому из оставшихся в живых. Ночь позволяла сделать хотя бы краткую передышку.

Вдалеке гулко ухали пушки. Почти не страшно: одиночными выстрелами, словно гром во время грозы. Ветер дул в противоположную сторону и рассеивал звуки. Зато пахло гарью: видимо, испанцы, закончив грабеж, подожгли несколько домов в деревушке.

Шамплен прикрывал лицо не слишком чистым носовым платком и кашлял. Он опасался, что его обзовут неженкой. Напрасно: Атос принес кружку воды, велел юноше умыться. Воду не берегли. Себастьен даже не хотел думать, почему Атос позволяет так щедро расходовать то, без чего им никак не выжить завтра днем. Палящее солнце доставляло массу неудобств.

- Как в дурном сне! - пробормотал Шамплен, и помотал головой.

- Что вы сказали? - его шепот услышал Арамис, рискнувший встать в полный рост и подойти к окну.

- Говорю, что очень хочется проснуться...

- Вы еще и не засыпали! - ехидно сказал Лабурер. - Господа, сейчас он попросится домой, не иначе!

- Я бы и сам попросился! - неожиданно жестко ответил Арамис. - И вы бы попросились. Если бы были таким же искренним, как Шамплен.

- Господа, не надо ссориться! - оборвал их разговор Атос. - Сами прекрасно знаете: если у нас не будет согласия, мы все погибнем.

- Мы и так все погибнем! - Лабурер лениво зевнул. - Арамис, какого черта вы торчите у окна? Ждете, когда вас пристрелят?

- Не увидят... - кажется, Арамис позволил себе усмехнуться.

- А вы? Вы что-то видите? - не унимался Лабурер.

- Вижу, и прекрасно. Имею честь доложить всем, что мы за сегодня уложили тридцать семь человек.

- Откуда такая точность?

- Испанцы уносили трупы. Могли бы попробовать атаковать, но не решились.

Шамплен с надеждой посмотрел на Арамиса.

- Нас боятся? Или...

В этом «или», произнесенным задрожавшим голосом, было столько чувства, что Атос не выдержал:

- Спите, Шамплен. Спите, пока нам позволяют. Возможно, вы правы, и подмога близко.

Успокоенный этой надеждой, юноша вновь опустил голову на валик, сделанный из плаща покойного де Брэ.

Тело де Брэ положили уже рядом с Рожье.

Арамис, закончив свои наблюдения, отошел от окна и уселся рядом с остальными.

Трое старослужащих ждали, пока мальчишки уснут по-настоящему. Наконец, засопел и Шамплен.

- Ну? - спросил Атос.

Арамис криво усмехнулся.

- Их сейчас двадцать шесть человек. Три костра. Вокруг - караульные. Семерых они расставили у ограды на случай, если нам вздумается улизнуть ночью. Нас приберегают не для жаркого. Нет, господа. Мы - дичь на стол короля. Нас будут убивать долго и очень аккуратно. Но хоть умрем не просто так. Знаете, кто нас караулит? Головорезы дона Сиснероса.

Лабурер присвистнул удивленно.

- «Кастильские черти»?

- Ну да, - подтвердил Арамис, рассеянно перебирая четки. – «Роза Кастилии». Видимо, мы в самом деле признаны крупной дичью, которая может украсить стол главнокомандующего, дона Гонсалеса. Этим красавцам самое место на передовой. А они сидят здесь. Господа, у меня была мысль улизнуть, но теперь я остаюсь.

Рота испанских мушкетеров, которая носила романтическое название «Роза Кастилии», была известна всем троим - и не понаслышке. Подчиненных дона Сиснероса называли не иначе, как «кастильские черти». Это были сплошь дворяне, сплошь испанцы, сплошь отменные стрелки.

- Арамис, не предавайтесь греху злословия! - спокойно сказал Атос. - Я предполагаю, что наши предприняли обходной маневр, и завтра ударят с двух концов. Потому эти господа сюда пожаловали. Нам - слишком много чести.

- Возможно, вы и правы, Атос. Но разве вы не слышали, что они обсуждали? Они говорили, что в доме засела как минимум рота французов. Их ввело в заблуждение то, с какой частотой мы стреляем. Мы производим по десять выстрелов без перерыва с разных позиций. У нас мушкетов больше, чем людей. Вы вчера сами почти всю ночь отмеряли порох для зарядов... Мы палим постоянно и не даем захватить себя в ближнем бою. Поэтому мы живы. Но если они догадаются, что нас всего пятеро...

- Оставят в покое! - заметил Лабурер.

- Никогда раньше не замечал, что вы так наивны! - в голосе Арамиса вновь прорезалась ирония. - Тридцать семь трупов. Плюс те, что мы отнесли на задний двор. Нет, нас будут убивать. Причем постараются растянуть этот процесс.

Все равно было не заснуть.

Лабурер, ворочавшийся с боку на бок, в конце концов встал и принялся вместе с Атосом и Арамисом отмерять порох. В течение трех часов мушкетеры трудились не покладая рук. Луна сияла так, что никакого дополнительного освещения не требовалось.

- Снова будет жаркий ясный день! - вздохнул Атос.

- Терпеть не могу жару! - поморщился Лабурер. - У нас такое пекло назвали бы адовым. В Нормандии никогда такого не бывает.

- Вы из Нормандии, Оноре? По вам не скажешь...

- Наша мать из Нормандии, мы там выросли.

Оноре не привык говорить в единственном числе. Всегда подразумевалось: «Мы с братом».

Арамис неожиданно зевнул.

- Господа... мне стыдно, но глаза слипаются...

- Идите, друг мой, отдохните. Завтра ваши глаза нам очень понадобятся! - мягко сказал Атос. Лабурер кивнул в знак согласия.

Когда-то, бесконечно давно, еще в мирное время, в Париже, они все оспаривали титул лучшего стрелка полка. Тогда выиграл Атос, угодивший в центр мишени двенадцать раз из двенадцати возможных и из мушкета, и из пистолета. Арамис дважды неудачно выстрелил из мушкета и был непогрешимо точен в стрельбе из пистолета. Оноре промазал дважды из мушкета и один раз - из пистолета. Атос, помнится, остался невозмутим, а Оноре с Арамисом чуть не поссорились.

Сейчас Лабурер охотно отдал бы все призы этим двоим. Атосу, чьи пальцы были черны от пороха. И Арамису, чьи глаза были особенно ценными в сумерках, когда на самого Лабурера и мальчишку Шамплена нападала «куриная слепота».

Арамис улегся на охапку сена, свернувшись калачиком.

- Дети... - усмехнулся Атос, через несколько минут посмотрев на спящую троицу: Арамис уснул почти так же быстро и крепко, как и Сен-Пре.

- Дети... - подтвердил Лабурер. И неожиданно спросил. - Атос, а вам самому - сколько?

Атос задумался на мгновение.

- Тридцать один.

Лабурер улыбнулся.

- И мне столько же. Я думал, что вы старше меня.

Они работали быстро и сноровисто, при этом тщательно отмеряя заряды. Само собой подразумевалось, что от их добросовестности зависят пять человеческих жизней. Но это было привычно. Война есть война. Не впервой попадать в сложные и опасные переделки. Они сдержанно улыбались, передавая друг другу что-то: мерный стаканчик, флягу вина, кусок хлеба. Это давало острое ощущение общности, товарищества, боевого братства.

Разговаривали немного и о деле. Как поутру организовать оборону. Чем забаррикадировать оба входа в домик. Теперь испанцев нельзя было подпускать к дому: нового штурма мушкетеры не выдержали бы.

«Кастильские черти» стреляли с дьявольской меткостью - что правда, то правда, но это качество могло запугать только тех, кто не обладал должной степенью отваги. Полурота дона Сиснероса, помимо очевидных достоинств, имела и ряд недостатков. Вряд ли гордые кабальеро будут слишком усердствовать. Никому не хочется умирать без славы. А здесь - слишком легкая добыча. Настолько легкая, что кабальеро захотят продлить себе удовольствие. Пока из дома звучат выстрелы, никого из роты не отправят в настоящий бой, в пекло, на передовую. Стало быть, испанцы утром устроят показательную канонаду (не высовываться и молчать), затем около часа будут отдыхать, перед обедом постреляют еще. После обеда, который вряд ли будет длиться менее двух часов, господа стрелки захотят отдохнуть: перспектива торчать под палящим солнцем малопривлекательна для всех здравомыслящих людей. И, наконец, перестрелка завяжется вечером - единичные выстрелы будут следовать до темноты.

Если не поддаваться панике, то все оказывается не так страшно.

А там и свои подоспеют.

Не могут не подоспеть. То, что французов отсекли от обозов, только ускорит развязку.

- Лишь бы ничего не случилось с его величеством... - неожиданно сказал Атос. - Он вечно лезет в самое пекло.

- Да, король на поле боя - отличный воин! - согласно кивнул Оноре. - Но я бы на вашем месте, Атос, больше беспокоился о своей шкуре.

- Моя шкура меня совершенно не заботит! - скривил губы Атос.

- Значит, вы выживете. Тому, кто не цепляется за жизнь, обычно везет! - Оноре зевнул, прикрыв рот ладонью. - Ладно. Идемте спать.

Атос чуть улыбнулся уголками губ.

- Не выставив караульных?

- А черт с ними, с караульными! - Оноре зевнул еще раз. - Сами знаете: Арамиса подкинет в шесть утра. Читать молитвы. Хороший он, но чудной временами...


***

Утром их разбудил не Арамис, а беспорядочная пальба по окнам. Испанцы устраивали «психологическую атаку». Французы сонно протирали глаза и позевывали.

Завтракали под звуки выстрелов и свист пуль. Улыбаясь друг другу. В крохотном закутке не было ни единого окна; все были в безопасности. Пули хищно щелкали о каменную кладку, плющились и отскакивали.

- Нервные они какие-то... кастильцы эти... - с неподражаемой улыбкой заметил Арамис. - Атос, передайте-ка мне еще кусок сыра.

- На них солнце дурно действует! - подмигнув Арамису, углубил тему Лабурер. - Чего стоять под солнцем? Голову под шлемом напечет. Того гляди, в обморок попадают.

- Они загорают, господа. - самым серьезным тоном заметил Атос. - Это вдруг стало модным. Особенно ценится загар, полученный на утреннем солнце.

Все засмеялись.

Испанцы продолжали палить, не получая в ответ ни единого выстрела.

Прошел час, другой, третий… К обеду ситуация мало изменилась. Домик был окружен со всех сторон.

На самые легкие, хорошо защищенные позиции французы поставили новобранцев. Вдвоем.

Атос охранял два окна, выходившие на самую опасную сторону - там, где была еще и выломанная дверь. Лабурер выбрал стену, которая граничила с крошечным садиком. За деревьями заняли позиции человек семь испанцев. Им было хорошо. Лабуреру, впрочем, тоже - тень от деревьев мешала кастильцам точно целиться.

Солнце помогало Лабуреру, предательски выхватывая силуэты людей, прятавшихся за деревьями, но очень мешало Арамису. Арамис вынужден был стрелять против солнца. Он отчаянно щурился и массировал веки темными от пороха пальцами.

То, что происходило, очень напоминало показательные стрельбы, а не бой. Никто никуда не спешил. Испанцы спокойно меняли друг друга, успевая перезарядить мушкеты. Каждый метил в свое окно. Французы тоже не спешили. Четко прицеливались. Некоторое время выжидали. И лишь потом звучал выстрел. Расстояние было совсем небольшим: дом и глинобитный заборчик разделяли шагов пятьдесят.

Лабурер что-то бормотал себе под нос. Атос молчал. Впрочем, это было привычное для него состояние. Сен-Пре тоже молчал. Он выстрелил всего три раза, но зато все три пули достигли цели. Шамплен нервничал и промахивался. За полчаса он разрядил мушкет семь раз, и ни одна пуля пользы не принесла.

Арамис сделал два выстрела. У него была очень невыгодная позиция: испанцам было видно все, мушкетеру мешало солнце. К тому же с этой стороны просвет между окнами был узким. Туда могли встать, не рискуя быть сразу подстреленными, только Шамплен или Арамис. Одно неудачное движение, слишком сильный наклон в сторону - и...

Сдавленный вскрик услышали все, кто находился в домике. Арамис, кривя губы, держался рукой за плечо. Кираса, снятая с де Брэ, его не спасла. Может быть, предотвратила худшее, но не более того.

- Оставайтесь на своих местах! - кусая губы, с неожиданной властностью сказал Арамис.

- Но вы... - начал было Сен-Пре, но замолк тут же.

- Через четверть часа начнется адово пекло, - тихо пояснил Лабурер. - Тогда передохнем. Арамис, выдержите?

Ответом послужил выстрел. Арамис правой рукой отбросил мушкет и взял один из заменных, стоявших рядом с ним.

- И как? - подал голос Атос.

- Попал! - с нехорошей улыбкой ответил Арамис. - Клянусь святым чревом, они об этом пожалеют!

Атос тоже выстрелил.

- Кажется, с пользой! - сообщил он. - Господа, условимся говорить друг другу: попали или нет. Арамис, сколько их было утром?

- Сорок три человека.

- Недурно...

Оноре не ошибся: через четверть часа испанцы, один за другим, покинули свои позиции. Демонстративно спокойно, оставив оружие на местах.

Можно было перекусить и отдохнуть.

Предоставив право накрывать «на стол» Оноре и Сен-Пре, Атос помог Арамису переступить через сломанную, обугленную с одного конца балку, к которой были прислонены восемь мушкетов. Шамплен зажмурился: левый рукав колета Арамиса был не такого цвета, как правый. С локтя на пол то и дело падали капельки крови.

Раненному освободили место. Арамис не жаловался: только кривил губы и нервно теребил пальцами манжет.

Пуля застряла в мягких тканях руки, чуть ниже плеча.

Друзья посмотрели друг на друга.

- Ее можно достать сейчас... - старательно отводя взгляд вправо, сказал Арамис. - У нас есть все, что надобно в таких случаях. Нож можно смочить в вашем вине.

- Вино выпейте сами! - Оноре подал свою фляжку. - Вот, предлагаю мое. Оно крепкое и забористое.

Арамис покачал головой.

- Не смогу стрелять метко... По такой жаре вино ударит в голову тут же.

- Хотя бы глоток. С ума сойдете! - продолжал настаивать на своем Оноре. - Вы не представляете, как это...

Арамис вновь покачал головой.

- Атос, она выйдет сама. Небольшой разрез... мне самому неудобно...

- А игла? А нитки? - Атос был бледен.

Арамис отогнул воротник. Под ним были аккуратно закреплены две иголки с намотанными на них нитками разного цвета.

- Думаю, подойдет... Ну же, господа! Помогите кто-нибудь.

Шамплен посмотрел на окровавленную руку мушкетера глазами, полными ужаса. Затем вновь зажмурился.

- Ужас! - вырвалось у него.

- Режьте хлеб, Шамплен! - сказал Арамис. - Это важное дело. Не смотрите. Я сам не могу.

Губы у него были совсем бесцветными.

Атос вздохнул и молитвенно сложил руки. После краткого обращения к Богу он решительно снял с пояса флягу.

- Лучше мое, - сказал Оноре. - Ваше слабее. Я пробовал.

Нож смочили в вине и оставили на какое-то время в кружке.

Атос посвятил несколько минут внимательному осмотру раны.

- Можно рискнуть, - подтвердил он. - Она даже прощупывается.

- И разрез придется делать совсем небольшой! - торопливо прибавил Оноре, сочувственно улыбаясь. - Атос, может, я?

Атос сделал отрицательный жест.

- Арамис. Выпейте.

- Не буду. Еще не вечер.

Сен-Пре смотрел на Арамиса с неподдельным удивлением.

Он предполагал, что тому адски больно. Что сейчас начнутся стоны и жалобы. Еще бы - такой неженка! Иначе и быть не могло.

Но нож в руке Атоса прочертил на тонкой руке глубокий надрез - а стонов не последовало. Ни одного.

Оноре покачал головой, хотя и не удивился ничуть. Он прекрасно знал, чего стоят те, кого называли «четверо неразлучных». Уж сейчас он бы, скорее, посочувствовал Атосу, который принужден был резать по живому.

Резать. Извлекать пулю. Затем браться за иголку, также определенный срок пробывшую в вине вместе с нитью, и зашивать надрез.

Навыка шить, тем более по человеческой плоти, у Атоса не было. Но он старался сделать все быстро и надежно.

Арамис до багровых сиянков, до крови кусал губы, тяжело, со свистом дышал - но молчал.

Пальцы его правой руки судорожно вцепились в ремень... и, к ужасу Сен-Пре, разорвали прочную телячью кожу рядом с пряжкой так, словно она была обычной бумагой.

Вся операция заняла не более десяти минут. Еще некоторое время потратили на перевязку.

- Воды! - хриплым голосом попросил Арамис. И закашлялся.

Шамплен подал ему стакан.

- Не бойтесь, я могу стрелять. Рука двигается. Ничего страшного...

Атос, отойдя к бочке с водой, тихо молился.

После обеда все началось заново.

Дуэль меткости и нервов.

Испанцам она стоила дороже, чем французам. Пятеро мушкетеров Тревиля вывели из строя не менее десятка кастильцев.

Пулевая борозда прочертила щеку Оноре. Такая же отметина появилась на боку Атоса: он неудачно повернулся, но вовремя успел метнуться назад.

И тот, и другой за свои легкие ранения расквитались с лихвой. Оноре явно был в ударе. Раненная нога не позволяла ему быстро двигаться, но он нашел удобную позицию, которая давала возможность опереть дуло мушкета на неровность в раме. Его самого более-менее надежно прикрывал полусодранный с петель ставень, который, поскрипывая, болтался туда-сюда.

Арамис, у которого по-прежнему была наиболее невыгодная позиция (свое место он никому не уступил, как его не уговаривали), в какой-то момент опустился на пол и достал из кармана камзола крошечное зеркальце в деревянной оправе.

Шамплен, заметив это, тихо фыркнул.

- Боитесь, что попадете на тот свет непричесанным? - юноша не удержался от восклицания, в котором явственно слышались презрение и ехидство.

- Там, думаю, будет без разницы. - поджав губы, ответил Арамис. - А здесь - еще какая.

Сен-Пре хотел что-то сказать, но не успел.

- Волосы лезут в глаза. Мешают! - ледяным тоном пояснил Арамис, вытаскивая из кармана крошечный серебряный зажим. Левую руку мушкетер явно берег, но время от времени проверял как она двигается и насколько надежно закреплена повязка, сделанная из обрывка рукава. - К тому же, молодой человек, иногда полезно изучать описания баталий древности.

- При чем здесь баталии древности? - Шамплен пожал плечами.

- При том... - Арамис взял в правую руку пистолет, в левой оставил зеркальце.

Новобранцы дружно повернулись в его сторону: стало интересно.

Оноре хихикнул в кулак, Атос одобрительно кивнул.

- Вон там стоит испанец и целится в меня. Целится уже давно, минуты две. Стало быть, ему скоро надоест стоять неподвижно. Я его прекрасно вижу и могу стрелять точно в тот момент, когда он пошевелится. Но так же понимаю и то, что могу его только слегка зацепить. Зачем нам живые испанцы? Тогда я делаю так...

Все увидели, как на зеркальце заиграл ослепительный солнечный луч.

- Затем - вот так...

Зеркальце повернулось в сторону испанского стрелка.

- И так!

Раздался выстрел.

Испанец, ослепленный неизвестно откуда взявшимся лучом и невольно приподнявший голову, получил пулю прямо в лицо. Он секунду стоял, опираясь на мушкет, затем рухнул на землю.

Арамис оглянулся на Шамплена.

- Попробуйте сами. Попрактикуетесь. Пригодится.

Шамплен отрицательно покачал головой.

И в этот момент его настигла пуля: забывшись, молодой человек слишком сильно отклонился в сторону.

Себастьен вскрикнул. Оноре тут же оказался рядом, оттащил от амбразуры окна.

- Кровь! - жалобно сказал Шамплен, глядя на свое плечо.

- Да, кровь. С боевым крещением! - сказал Оноре как можно более бодрым тоном. - А, пустяки. Царапина. Такая же, как и у меня. Ваша Луиза будет рада полюбить мужественного солдата, который немного пострадал в бою.

Шамплен смотрел на свою руку, которую Оноре сноровисто бинтовал, и почти вопреки собственному желанию, тихо поскуливал.

Глаза его были полны отчаяния и боли.

Теперь не ранен был только Сен-Пре.


***

В шесть часов вечера к домику прибыл испанский офицер в блестящей кирасе. Судя по той суете, которая поднялась сразу после его появления, это был важный чин.

Через четверть часа стало ясно: явился сам дон Сиснерос.

- По поводу нас устроили целое совещание! - сказал Сен-Пре, не спускавший глаз с испанских солдат. - Какая неслыханная честь!

- Они решают, как нас прикончить! - Шамплен сидел на полу и, кажется, пребывал в состоянии глубокого шока. - Нас же всего пятеро! А их - много, и они могут вызвать подкрепление! В чем проблема?

- Так и должно быть, молодой человек! - отозвался Атос из своего угла. - Вы имеете честь служить в лучшем полку королевства, в котором каждый солдат стоит десятерых. Мушкетеры - грозная сила.

Шамплен ничего не ответил. Лабурер протянул ему флягу, из которой Себастьян сделал несколько мелких глотков.

Испанцы совещались. Французы, получившие неожиданную передышку, один за другим пробирались к бочке с водой. Солнце палило нещадно, а сверху над домиком не было никакой защиты, кроме обуглившихся стропил. Всем хотелось пить и хотя бы немного освежить лицо, шею, руки.

Сен-Пре был оставлен за часового. Остальные в изнеможении, которого уже никто не скрывал, опустились на пол, не выпуская из рук оружие.

Атос сквозь навалившуюся дрему почувствовал, что какой-то странный порыв сквозняка скользнул по его ногам. Что-то скрипнуло.

Мушкетер мигом сбросил дремоту и вскочил.

Сквозило из приоткрытой двери на задний двор.

Атос тревожно оглядел друзей: Оноре тоже позволил себе на несколько мгновений расслабленно прикрыть утомленные глаза, Сен-Пре прилежно бдит на своем посту, Арамис заряжает мушкет, Шамплен...

Шамплена не было! А сквозняк по-прежнему струился из приоткрытой двери.

Шамплен обнаружился через минуту: сам. Он, поднимая руки, выбежал на залитый солнцем двор, петляя, как заяц, чтобы избежать пули.

Испанцы, также позволившие себе расслабиться, схватились за мушкеты.

- Не стреляйте, господа! - кричал по-испански Шамплен. - Я сдаюсь, я не опасен! Господа, пощадите меня! Я сдаюсь!

Оноре передернуло.

Атос с силой ударил себя по колену: как он мог пропустить тот момент, когда мальчишка впал в отчаяние? Но кто, кто бы сумел предположить, что страх перед смертью окажется настолько велик, что Шамплен не выдержит? Ранение повлияло? Но у него была даже не рана - обычная пустяковая царапина, при которой кровь льет ручьем, но никаких тяжелых последствий не бывает! Шамплен хвастался, что раз пять дрался на дуэлях и дважды был легко ранен - значит, знал, что такое боль!

Сен-Пре в отчаянии оглянулся на Атоса и увидел на лице своего кумира... почти ужас? Гнев? Боль? Жалость? Презрение к трусу? Все вместе?

Сложно было сказать.

- Подлец! - прорычал Лабурер.

Вся эта мизансцена заняла в действительности две или три секунды.

- Я сдаюсь! - продолжал что есть силы кричать Шамплен. - Я хочу жить! Вы их легко возьмете, их всего...

Докончить фразу Себастьяну было не суждено. Грянул выстрел.

Шамплен дернулся, по инерции сделал еще пару шагов и упал, ударившись головой о калитку.

Сен-Пре замер в тревожном ожидании: не шевельнется ли приятель.

Шамплен был мертв.

Сен-Пре только сейчас понял, что стреляли не испанцы: от пистолета, который держал в руке Арамис, все еще шел легкий дымок.

Арамис стоял, зажмурившись крепко-крепко. И лицо у него было напряженное и страшное.

- Я... не мог иначе... я бы его пощадил, но он в форме... И он уже ходил в атаку с нами...

Что правда - то правда. Шамплен везде и всюду щеголял в мушкетерском плаще. И сейчас на нем была лазоревая накидка с крестами и лилиями. Пусть грязная, в пятнах, обгоревшая по подолу, прожженая на плече во время пожара, пробитая пулями - но это была мушкетерская форма.

Мушкетеры, бывает, тоже попадают в плен. Но не сами. Их берут силой, в неравном бою. И очень часто плену предпочитают славную гибель. Таков был неписаный закон, не зафиксированный в уставе. Но о его существовании знали все.

Оноре перекрестился и опустил голову. На скулах его играли желваки, лицо было скорбным и суровым.

- Он не наш. Он трус, цепляющийся за жизнь. Вы правильно сделали. Я хотел, но не успел.

Сен-Пре в отчаянии посмотрел на Атоса.

Атос также перекрестился.

И молча кивнул Арамису. Это было не осуждение - одобрение.

Арамис молился, не открывая глаз.

***

И снова были июльские сумерки.

Какие по счету?

Трое в домике уже не помнили.

Атос и Сен-Пре только что отнесли тело Лабурера к остальным. За Шампленом никто не пошел. Незачем. Он сам отрекся от боевого братства.

Арамис читал над телом молитвы. Он говорил дрожащим шепотом. Кажется, сбивался, повторял какие-то слова, путая латинские окончания.

Его освободили от дежурства у окон. Он еле держался на ногах, потому что был третий раз ранен. Он сам сказал Атосу, что у него перед глазами все плывет. Никто, кроме него, в сумерках стрелять не мог. Даже Атос, который, по мнению Сен-Пре, умел все.

Атос молчал, глядя в окно. Испанцы развели костер. Пахло жареным мясом.

Сен-Пре стоял в нескольких шагах от него.

Пара часов после смерти Шамплена вместила в себя слишком много событий.

Началось с того, что пуля пробила левую руку Арамиса вторично: на сей раз навылет, почти в том же месте, что и когда-то на Кревкерской дороге.

Оноре, бросившийся было на помощь другу, вдруг застыл в прыжке и грузно осел на пол. Он не мучался ни секунды; смерть была мгновенной.

Потом испанцы прекратили стрелять и выслали парламентера. Не то сами так решили, не то бегство Шамплена навело их на мысль предложить французам сдаться.

Переговоры вел Атос.

Впрочем, обмен несколькими репликами трудно было назвать полноценными переговорами. Испанец говорил куда больше, чем Атос.

Атос сказал одно слово: "Нет!".

Зато потом очень много испанских слов в самых неожиданных сочетаниях произнес Арамис, чудом успевший вытолкнуть друга в безопасную зону. Атос, как рыцарь времен короля Артура, полагался на честность противника. Пока идут переговоры, никто не стреляет. И хорош бы он был со своей непогрешимой честностью и дыркой во лбу!

Про честность и дырку во лбу - это была самая мягкая фраза из длинного монолога Арамиса. Кроткий скромник, стыдливо красневший по поводу и без повода, ругался яростно и не выбирая выражений. Сен-Пре хлопал глазами в изумлении и немом восторге: столько изысканнейших пассажей из испанских и французских непотребных слов он отродясь не слыхал. А глядя на Арамиса, невозможно было заподозрить, что он такие слова вообще знает!

Атос на протяжении этого монолога только качал головой и улыбался.

- Кажется, вы меня немного цените... - сказал он, когда Арамис умолк.

- Ценим ли? - с возмущением воскликнули в один голос Сен-Пре и Арамис. Арамис обреченно махнул рукой, а Сен-Пре не мог не выдохнуть то, что давно вертелось у него на языке. - Сударь, вы лучший!

Он смотрел на своего кумира с обожанием. Атос казался ему не человеком, а полубогом. Он бы был и богом, но... боги неуязвимы, а Атос был ранен.

Сен-Пре был готов отдать всю свою кровь до последней капли за счастье быть рядом с ним.

И никому бы он не признался в своем тайном желании: уж если кому-то из них троих суждено умереть, то пусть этой жертвой будет Арамис. Пусть. Он заслужил это, пустив пулю в спину Шамплена. Он ранен, ранен серьезно, и даже сейчас, когда солнце уже скрылось за горизонтом, видно, насколько бледны его щеки. Насколько лихорадочный огонь горит в глазах. Как он болезненно кривит губы и еле удерживает стон при малейшем движении левой рукой.

Если нужна жертва на алтарь бога войны - то вот она.

А их с господином Атосом спасут. Спасут нынче же ночью. Или они сами совершат дерзкий побег.

Побег - лучше. Сен-Пре уже рисовал в мыслях картину того, как они оказываются у своих, и тогда... тогда ему, виконту де Сен-Пре, точно быть принятым в число лучших солдат полка. После того, что было пережито вместе за последние два дня, вряд ли господин Атос будет возражать, если Винсен заменит Арамиса. Чем плоха подобная замена?

- Они решили атаковать... - фраза, произнесенная Атосом совсем тихо, вывела Сен-Пре из честолюбивых грез. - Арамис, можете их припугнуть? Вон тот, сверкающий, слева - дон Сиснерос.

Арамис, пригибаясь, скользнул к окну.

- Атос... может быть, вы?

- Нет. Вы. Только один выстрел. Пожалуйста. Если у вас получится, мы доживем до утра. Они не сунутся. Не сомневайтесь.

Арамис кивнул.

Он целился долго. Бесконечно долго, как показалось Сен-Пре.

Испанец был упакован в латы на совесть. Попасть было нереально. Сен-Пре почувствовал, что ладони у него стали влажными и липкими от страшного напряжения - не силы, а нервов.

Атос тоже замер в ожидании.

Арамис нажал на курок.

И, не сходя с места, грохнулся без сознания, упав на раненное плечо: перенапряжение вызвало обморок.

- Попал! - в полном иступлении закричал Сен-Пре. - Атос, он попал!

Попал, и как! Пуля разорвала испанцу горло.

Атос еле слышно выдохнул. Сен-Пре прыгал как мальчишка - он не мог сдержать эмоций! Вот бы и ему научиться так невероятно метко стрелять! Вот бы он себя по...


***

Атос поплатился за то, что сразу взялся перетаскивать Сен-Пре из-под пуль.

Его самого ранило - куда-то в спину; пуля, на счастье, встретила на пути ребро.

Теперь бок противно ныл.

Арамис делал перевязку - ничего чистого уже не было, тонкое полотно тоже закончилось. Мушкетер расстегнул на себе ремень и безжалостно рванул низ собственной рубашки.

- Сильно? - морщась, спросил Атос.

- Так себе. Ребро точно сломано. Глотните вина. Теперь уже все равно: можем пить хоть сколько.

- А вы? - Атос осторожно попытался сделать вдох полной грудью: было чертовски больно. Ребра ему еще не ломали. Даст Бог, этот опыт - последний...

- Если угостите - то с удовольствием.

Они были вдвоем под звездным небом. Испанцы, устроив бешеный обстрел домика, как-то разом выдохлись. В атаку никто не полез.

Сен-Пре перетащили ТУДА, на охапку сена.

На друзей навалилась страшная усталость. Оба сидели в полудреме и смотрели вверх.

- Я им живым не дамся! - сказал Атос.

- Я тоже. Шамплен, дурак, не знал, как испанцы относятся к пленникам, а то бы остался здесь...

- Шамплен - мальчишка.

- Шамплен - трус. Быть солдатом - это не лихо играть в кости и задирать юбки фрейлинам ее величества. Он поступал в придворный полк, а не в школу пажей.

- Мы тоже поступали в придворный полк... - Атос оторвался от фляги и протянул ее Арамису. Тот сделал глоток.

- Атос, анжуйское? С каких пор вы его снова полюбили?

- С тех пор, как я перестал его опасаться... Арамис, это странно, что живы именно мы...

- Мне - не странно... - Арамис с наслаждением цедил вино, прикрыв глаза.

- Это почему?

- Не объяснить. Пусть будет так: нас хранит Бог. Пока мы четверо.

- Портос уже не с нами... - вздохнул Атос. - Плесните-ка мне вина, друг мой.

- Все равно мы про него думаем. А д`Артаньян... полагаю, ему будет совсем неприятно видеть наши бездыханные тела.

Атос коротко усмехнулся.

- Особенно такие... - Арамис провел ладонью по лицу и брезгливо поморщился. - Фу. Мы отвратительно выглядим. Грязные, оборванные... небритые!

- Герои... - иронично протянул Атос. - Во всяком случае, вы выглядите как настоящий герой, а не завсегдатай салона мадам де Лож!

- Конечно, герои! - нарочито весело подтвердил Арамис. Еще раз провел рукой по лицу. - Ах, черт! Кажется, у меня и вправду жар...

Атос коснулся ладонью лба приятеля.

- Боюсь, вы правы.

Арамис вздохнул тяжело.

- Как хорошо, что меня видите только вы.

- Вас заботит, как вы выглядите. Это меня несколько успокаивает. Значит, вы еще не собираетесь умирать.

Арамис вздрогнул.

- Да, я хочу жить... Я вспомнил еще кое-что...

- Что именно? - спокойно поинтересовался Атос. Он наперед знал, что сейчас услышит, но было почему-то важно, как это будет сказано.

Арамис не покраснел. Напротив, побледнел. Брови сосредоточенно сошлись к переносице.

- Атос... если я... словом, в случае моей смерти нужно отправить Базена кое-куда. Адрес он знает.

- В Тур? - тихо сказал Атос. Это был, скорее, не вопрос, а утверждение.

Арамис кивнул.

- Вы... напишете... ей...

Атос взял друга за руку. Слегка сжал.

- Сами приедете и все расскажете. А мы подтвердим, если она вдруг не поверит. Но она кажется мне достаточно легковерной особой, чтобы наше подтверждение не потребовалось... Тогда и у меня к вам есть поручение. В случае чего снимете у меня с шеи ключ. Шкатулку на камине знаете не хуже меня; откроете ее. Пакет, который лежит внутри, нужно свести Огюсту де Бражелону в Блуа. Прочие бумаги сожгите. Вы хорошо поняли, шевалье?

- Да, граф. Но я боюсь, что не открою шкатулку... не смогу... Лучше мы вместе с вами съездим в Бражелон. Я с удовольствием проведу там недели две-три...

Атос кивнул.

- Конечно же, с нашим дорогим гасконским другом.

- Разумеется. Хотя в последнее время он иногда меня просто раздражает своей прямолинейностью... и все же я не хочу, чтобы он видел наши трупы. Пусть и прескверно выглядящие. Мы не в салоне, мы на войне, черт возьми!

- Да, - кивнул Атос, и вытянул уставшие ноги. - Знаете... Де Брэ, кажется, попал туда, куда стремился. Я прошу у вас прощения за мою нелепую выходку. Это было в высшей степени неразумно - подставлять себя под пули.

- Вы понадеялись на благородство испанцев, то есть на то, чего не существует. К тому же слишком громко сказали "нет" на предложение сдаться! - Арамис улыбнулся одному ему свойственной улыбкой. - У вас голос полководца.

- Э, нет, Арамис. Полководцем мне никогда не быть. Погодите возражать. Я знаю, что вы сейчас хотели сказать. Да, я правильно выберу тактику. Я, возможно, нашел бы себя как разработчик стратегий. Но я хорош в штабе, а не на поле боя. Эти несчастные мальчишки, наши новобранцы, всерьез вообразили, что у меня нет нервов... Вы же прекрасно знаете, что нервы у меня есть. Я бы отмаливал лично жизнь каждого солдата.

- И в итоге стали бы священником! - Арамис с сожалением посмотрел на опустевшую флягу. - Вот незадача! У нас закончилось вино!

- Ничуть! - беспечно отозвался Атос. - Вот нам память о бедном Лабурере. Да и я запаслив...

С этими словами Атос вытащил вторую фляжку.

- И не будем о войне. - сказал он, разливая вино в кружки. - Мы позавчера, помнится, не закончили наш спор. Сейчас - самое время его продолжить. Итак, я ссылался на Эсхила, который говорил, что ничего не может быть сильнее союза силы со справедливостью...

- Aequum et bonum est lex legum! - не лишенным упрямства тоном заметил Арамис. - Справедливость и благо!

- Aequior est dispositio legis quam hominis! - возразил Атос, протягивая другу вино. - Под силой я подразумеваю закон; благо же исходит от Бога или человека, который послушен Его воле.

Арамис протянул другу кусок хлеба.

Оба вздрогнули, внезапно осознав смысл только что произошедшего.

Хлеб и вино в той ситуации, в какой они оказались, имели особое значение.

Спор, едва начавшись, прервался.

- Атос... Нас двое... в присутствии Его. Вы не хуже меня знаете нужную цитату из Писания. Нам подсказывают, что делать.

- Там, где двое собраны во имя Меня, там Я среди них... Я давно так не молился...

- Спросите меня, когда я последний раз был в церкви... - Арамис слабо махнул рукой.

- У нас есть шанс исправиться.

Арамис усмехнулся.

- Уподобимся благоразумному разбойнику, который висел на кресте рядом с Иисусом. Вы правы. Самое время молиться. Про все прочее мы успеем поговорить в любом случае. Если мы попадем к престолу Господню, то у нас будет уйма времени и собеседники, которые разрешат большинство наших споров. Если же нет... время, надеюсь, будет тоже, но вам придется по-прежнему довольствоваться только моим обществом для научных споров.

- Вы правы, Арамис. Но мы все же в лучшем положении, чем тот разбойник! - чуть улыбнулся Атос.

- Это почему же?

- Мы спокойно сидим, а не висим на перебитых руках, нагишом...

Арамис не удержал легкий смешок.

- Никогда не висел на перебитых руках. Но мне сдается, что испытываю примерно те же ощущения... Ну, кто начнет?

Атос некоторое время поколебался.

- Вы.

Арамис вздохнул. Прикрыл глаза.

- Gratias tibi ago,

Domine, sancte Pater,

omnipotens aeteme Deus,

qui me peccatorem,

Indignum famulum tuum,

nullis meis meritis,

sed sola dignatione misericordiae tuae

satiare dignatus es pretioso Corpora

et Sanguine Filii tui,

Domini nostri lesu Christi...

- Et precor, ut haec sancta communio

non sit mihi reatus ad poenam,

sed intercessio salutaris ad veniam...* - подхватил Атос, преломляя хлеб.

О каноне они не думали.

Свершалось что-то совершенно не каноническое, но однозначно - посланное свыше.

Кругом была смерть. Надежда еле теплилась.

Но были двое, собранных во имя Божье, хлеб и вино.

- И я умоляю тебя, чтобы ты удостоил привести меня на этот несказанный пир, где будешь ты с Сыном твоим и Святым Духом. Со святыми твоими ты есть истинный свет, полное изобилие, вечная радость, веселье и совершенное счастье.

Во имя Господа нашего Христа. Аминь...

* Молитва Фомы Аквинского.
Перевод того, что приведено по-латыни:
Благодарение творю тебе,
Господь, святой Отец,
всесильный вечный Бог,
который меня, грешника
и недостойное чадо твое,
не из-за моих заслуг,
а единственно по милости твоей,
удостоил насытить драгоценным Телом
и Кровью Сына твоего,
Господа нашего Иисуса Христа.
И я молю, чтобы это святое причастие
стало бы мне не приговором,
а спасительным знаком прощения.