Глава 2



У моей праведной матушки, упокой Господь ее душу, была раздражающая привычка изрекать пословицы, что больше пристало бы старым девам, нежели разумной матери четверых детей, но любимой ее поговоркой была «Беды всегда приходят троицей».
Кажется, последний раз она произнесла ее после того, как родился Дэвид, и вопящих мальчишек в нашем доме стало уже трое. Что до меня, то после рождения годом позже моей сестры Эстеллы, я был уверен, что для любого человека, желающего сохранить ясность рассудка, наличие одной сестры более, чем достаточно; трех не нужно, благодарю покорно. Но возможно, в словах матери была доля истины; к примеру, три Духа Рождества – это, наверняка, больше среднего числа эфемерных призраков, что может вынести простой смертный.
Однако, я очень надеюсь, что мать была не права, постоянно настаивая на неизменной верности этих старых пословиц, ибо совсем не хочу появления третьего столь же странного предрождественского покупателя, какими были первый и второй, что удостоили меня своим посещением в эти последние два дня. Я уже начинаю думать, не преследуют ли меня призраки, как это случилось с Эбенезером Скруджем в этой проклятой книге. Однако, оба они должны вернуться сюда завтра, и я очень надеюсь, что Бог любит троицу (как гласит еще одна из аксиом, которой руководствовалась матушка) и что потом я избавлюсь от них и им подобных.
Доктор, явившийся сюда в вечер понедельника, был довольно странным, но этот тип, что был здесь сегодня вечером… Я не нахожу слов, чтоб описать его, по крайней мере, таких, какие мог бы использовать в приличном обществе.
Я как раз только что вернулся, поужинав с Гилбертом в кафе неподалеку – нет ничего лучше старого горячего пастушьего пирога в такую холодную ночь, когда замерзают уши даже у лорда Нельсона, стоящего на Трафальгарской площади – и обнаружил Хиггинса, поджидающего меня в моем отделе. На обратной дороге я едва не замерз и теперь очень хотел выпить чашку дядюшкиного колумбийского кофе (к которому не дозволялось прикасаться никому кроме него самого, и Господь свидетель, что этот напиток не в силах был растопить его ледяную душу).
- Здесь был один малый, он хотел тебя видеть.
Персиваль Хиггинс лишь на два года старше меня по возрасту, но, по меньшей мере, на три года младше по смекалке; вот почему дядя назначил его продавцом детской одежды; ни малыши, ни их бестолковые родители, которые верят, что их милым ангелочкам нужны новые свитера и белье к Рождеству, не достаточно сообразительны для того, чтоб понять, что их клерк туповат.
- Кто?
Я ловко увернулся отчрезвычайно грузной дамы, тащившей за собой орущего пятилетку, а затем вынужден был перескочить через деревянную машинку, что укатилась из отдела игрушек и теперь весело неслась по паркету, коварно пытаясь сбить с ног любого, кто встанет у нее на пути.
- Гмм… Доктор. Высокий, усатый, лет тридцати, - лаконично протянул Хиггинс.
Он вручил мне листок бумаги, на котором он записал имя, а рядом наспех было нацарапано, что доктор придет следующим вечером взглянуть на трость, которую я отложил для него, что у него сегодня поздний вызов к больному и он не может ждать моего возвращения.
Что ж, меня это вполне устраивает; чем меньше безумных покупателей в рождественскую пору, тем лучше для бедного клерка.
- Очень хорошо. Спасибо, Хиггинс, - терпеливо ответил я, пытаясь потихоньку вытеснить этого улыбающегося простака из своего отдела, так как его неизменная улыбка начинала раздражать меня. Кроме того, такая безмозглая общительность больше приличествовала детскому отделу, но никак не моему.
- Ты видел новую рождественскую елку в отделе Якобсона?
- Да, Хиггинс. Почему бы тебе не вернуться туда и не посмотреть на нее поближе, если уж она тебе так нравится?
- Ну, тогда я возвращаюсь в свой отдел, - продолжал он, наклоняясь, чтобы поднять заблудшую деревянную машинку и ласково хлопая по ней. – Ты знаешь, что эти машинки сейчас пользуются большим спросом? – спросил он через плечо, пытаясь принять умный вид.
Я покачал головой и стал наводить порядок в журнале регистрации и разбирать прочие документы, пока после обеда сюда не хлынула толпа. Еще три дня до Рождества, и судя по поведению людей можно подумать, что все другие лавки и магазины в городе распродали все рождественские подарки. Полагаю, что я должен быть благодарен судьбе, что не работаю на Бонд-стрит; говорят, что там просто убийственная толчея.
Не прошло и трех минут, как ко мне обратились два джентльмена, желающие купить сигары для своих работодателей; они были слишком привередливы в отношении упаковки этого товара. После того, как я помог молодой паре, что искала подарок для отца леди, двух молодых дам интересовало мое мнение относительно цвета галстука, который лучше бы подошел к жилетам, которые они выбрали для своих мужей. Я , что, похож на франта?Это определенно не мое ведомство, в прямом и переносном смысле слова. Какой-то мужчина, как видно презиравший Рождество со всей его мишурой, схватил первую же вещь, предложенную мной в качестве подарка для его брата (и это были не носки), а я глубоко вздохнул и на короткую минуту передышки прислонился к стене перевести дух перед следующей атакой.
Тогда-то я и заметил его.
Его было бы трудно не заметить, так как он, безусловно, возвышался над большинством людей в магазине, включая и меня. И я считаю, что со стороны Матери Природы крайне несправедливо кому-то даровать чрезмерный рост шесть футов, а прочих оставить слишком низкорослыми. Это не правильно.

Этот человек бросался в глаза не только из-за своего роста, но также благодаря выражению его лица, на котором читался сильный дискомфорт… словно он пришел с сильнейшей зубной болью в приемную дантиста, а не в наполненный праздничной суетой большой лондонский магазин. Я хотел, было, рассмеяться, но передумал. У этого малого был такой несчастный вид, что за весь день я не видел ничего комичнее, за исключением утреннего эпизода, когда Гилберт уронил часы , стоящие семьдесят гиней, а затем наступил на них, расколов циферблат на три части. Его лицо выглядело довольно забавным, хотя я уверен, что сам он вовсе не находил все это столь занятным.
У моего прилавка на тот момент, слава богу, никого не было, и я мог свободно наблюдать, как этот человек украдкой двигался вдоль стены, пробираясь между стеллажами, предметами меблировки и рождественскими украшениями, прилагая все усилия, чтобы не коснуться никого из смеющейся толпы, теснившейся вокруг него среди моря упакованных в яркую обертку и перевязанных цветными лентами подарков. И все это время с его весьма примечательного худощавого лица не сходило выражение крайнего отвращения.
Я забавляясь наблюдал, как он бросился сквозь проход, образовавшийся в толпе, как карась за водяным клопом, и оказался уже почти у моего прилавках, и тут его чуть не сбил с ног полный мужчина, одетый в клетчатый жилет крикливого зеленого оттенка, который спешил к двери, держа в своих пухлых руках сверток длиной почти в три фута. Джентльмен – ибо по его изысканному костюму я видел, что он, в самом деле, джентльмен – гневно посмотрел вслед толстяку, который пробормотал какие-то извинения и пошел своей дорогой. Затем он повернулся и пробрался к витрине с великолепными золотыми и серебряными булавками для галстука. Некоторое время этот человек вяло изучал представленные там предметы, а затем без особой цели направился к следующей витрине с шелковыми носовыми платками разных цветов.
Он издал возглас отвращения, хотя я сомневаюсь, что этот звук относился к выставленным товарам, а следующие его действия были скрыты от меня толпой галдящих покупателей, которые, очевидно, не желали обращать внимания на указатели, которые ясно говорили на чистейшем английском языке, где находится какой отдел, а вместо этого ждали, когда я оставлю свой пост и провожу их в нужном направлении. Я клерк, а не экскурсовод, и если они не в силах прочесть совершенно понятные указатели, то им лучше не бродить по городу в такой час, а сидеть дома и читать букварь.
Этого я им не сказал, хотя хотел сказать, и в весьма недвусмысленных выражениях. Поистине, иногда меня поражает идиотизм современного человечества.
К тому времени, когда я вернулся к своему прилавку, высокий, худощавый джентльмен бродил по магазину, порой он наталкивался на какого-нибудь одинокого покупателя и тогда извинялся, но не более, чем того требовали правила вежливости; было видно, что ему не по себе и покупка подарков к празднику доставляет ему подлинные мучения.
Тут передо мной остановился паренек едва ли старше меня, заслонив мне всю панораму, и покраснев до корней своих светлых волос, спросил, не могу ли я сказать ему, где находится отдел обручальных колец. Я вздохнул и указал молодому болвану в направлении Гилберта, а затем вновь обернулся – и обнаружил, что высокий джентльмен появился вблизи и меланхолично рассматривал товары, выставленные на прилавке передо мной.
Я сразу увидел в нем несомненные признаки человека, который терпеть не может делать покупки, тем более, если он не знает, что купить в качестве подарка. На мой взгляд, худшее, что несет с собой это время – это то, что люди вынуждены выказать свое уважение к родным и близким неким материальным, денежным путем вместо того, чтобы просто продемонстрировать им свою любовь и бескорыстие, нечто, имеющее более продолжительные последствия, чем все безделушки этого корыстного мира.
Джентльмен тер виски с гримасой, предвещавшей приступ мигрени (как я заметил, это еще один симптом периода праздничных покупок), и, наконец, я сжалился над беднягой и, перегнувшись через прилавок, спросил его с самой дружелюбной улыбкой:
- Сэр, могу ли я вам помочь что-нибудь здесь найти?
Он впервые взглянул в мою сторону, и, признаюсь, пронзительный взгляд его серых глаз заставил меня слегка занервничать–для приятного собеседника у него был слишком потенциально опасный вид. Однако, речь его отнюдь не была пугающей, чувство неловкости быстро прошло , и теперь этот человек поневоле забавлял меня.
- Что-нибудь найти…да, это было бы неплохо, - задумчиво проговорил он, с беспокойством оглядываясь на толпившихся вокруг нарядных мужчин и женщин.
- Полагаю, вам нужно купить подарок?
- Зачем бы еще мне бродить по этому… зверинцу? – проворчал он. Я наблюдал за ним с осторожной улыбкой, но к моему веселью примешивалась и известная доля ужаса, когда я увидел, как свирепо он взглянул на ангелочка лет пяти, который разгуливал по магазину, держа в руке большую, наполовину съеденную шоколадную фигурку, которая до того, как ей откусили голову, видимо, была снеговиком.
- А, ну…хорошо, - осторожно ответил я, ибо хотя сантименты (вернее, их отсутствие) были весьма нетипичны для покупателей в это время года, я всем сердцем разделял его взгляды после долгой недели, выведенный из себя назойливыми покупателями и надоедливыми домашними. – Значит, подарок. Сэр, какого рода подарок вы решили приобрести?
Этот пронзительный взгляд вдруг стал совершенно отрешенным, и он смотрел пару минут в одну точку, словно не мог понять, о чем я ему говорю – чего не могло быть, человек с такими глазами не мог не быть гением.
- Э… да какой угодно. – Он неловко потер сзади шею. – Во всяком случае, у меня нет на сей счет никаких идей. Послушайте, здесь всегда такая безумная толчея?
Я усмехнулся, наблюдая за ссорой, вспыхнувшей между двумя сварливыми бабушками, которые не могли поделить последнюю игрушечную трубу , оставшуюся в отделе Якобсона.
- Нет, только в праздники. Если б вы пришли сюда в рождественский вечер, сэр – готов биться об заклад, что на полях самых яростных сражений Афганистана гораздо спокойнее, чем здесь в этот вечер.
Тонкие губы джентльмена чуть дернулись, словно он хотел улыбнуться, но не мог, потому что из-за отсутствия практики не знал, как это делается. А затем его лицо стало печальным, так как он, видимо, вспомнил причину, по которой стоял сейчас передо мной.
- Да… мне нужен подарок, - отрывисто сказал он.
Я кивнул.
- Рождественский подарок, - добавил он, поясняя, как если бы я до сих пор еще этого не понял.
Странный тип, но судя по изысканности его костюма, он, очевидно, мог себе позволить потратить немного денег по своему выбору; и кто я такой, чтоб осуждать его за эксцентричность?
Я снова кивнул.
- Может быть, я смогу лучше помочь вам, сэр, если вы скажете мне, для кого покупаете подарок? – попробовал подтолкнуть его я.
- Для кого?
Он заморгал, словно только что проснулся, и поморщился, когда вдруг на весь магазин раздался чей-то хриплый смех.
- О, да, да, конечно. Это подарок для друга.
Ну, это существенно сузило поле моих поисков.
Я подавил в себе желание раздраженно закатить глаза и просто терпеливо вздохнул, (благодарение богу!) редко имея дело с подобными вещами. Которые были довольно предсказуемы теперь, когда осталось уже так мало дней до Рождества – времени, которое мы вполне справедливо называем «Двенадцатью днями паники», во время которых большинство людей либо так стремятся просто купить подарок, что их уже не волнует, каким он будет, лишь бы только он был красиво упакован и перевязан ленточкой; или же они , не обращая внимания на весь паникующий мир вокруг них, от открытия до закрытия магазина,не нуждаясь в подсказках вашего покорного слуги, рассуждают о том, каким должен быть идеальный подарок,.
Этот последний тип покупателей неизменно присутствовал сейчас в магазине и вечер заканчивался их рассуждениями, а за спиной у них стояли другие раздраженные покупатели, готовые расправиться с ними за то, что не могут приблизиться к прилавку, либо с продавцом за то, что тот позволяет этим чудакам стоять и неторопливо раздумывать, галстук какого цвета больше подойдет для подарка их сыну, внуку, племяннику или троюродному брату мусорщика.
- Ваш друг мужчина или женщина?
Понятия не имею, почему мои слова вызвали у него такой ужас, но худощавое лицо этого джентльмена внезапно исказила гримаса отвращения, и оно стало пунцовым.
- Конечно же, мужчина! – возмущенно воскликнул он, бросая неприязненный взгляд на парочку влюбленных, стремительно направлявшуюся к дверям оптимистично поглядывая на притолоку в надежде увидеть там омелу.
Я раздраженно ущипнул себя за кончик носа – неужели надо клещами вытягивать из него информацию?
- Насколько близкий друг, сэр? От этого может зависеть, какой подарок вы хотели бы ему преподнести, - вздохнул я обреченно, пытаясь обуздать свое нетерпение; никаких других покупателей меня не осаждало, и я не спешил избавиться от этого человека. Пока.
Он вновь посмотрел на меня взглядом без всякого выражения.
-Насколько близкий? – повторил этот джентльмен.
Он провел пальцем за воротником, словно нервничая, а затем поспешно отступил от прилавка, когда какой-то старик прошел вдоль витрин, жадно разглядывая их и совершенно безучастный ко всему, что происходило вокруг.
- Да, - ответил я, когда старикан пошел дальше своей дорогой. Высокий джентльмен вновь приблизился к прилавку, а я продолжал. – Это просто знакомый?
- Нет, думаю, что …больше, чем просто знакомый, - поспешно произнес он, глядя на прекрасный письменный прибор в бархатном футляре, который стоял на прилавке, отложенный для одного покупателя.
- Значит, близкий друг.
- Я… я полагаю, что можно сказать и так, да, - смущенно пробормотал он.
Я заметил, что этот человек продолжал оглядываться вокруг, словно боясь, что его кто-то услышит. Если б подобная мысль о столь самоуверенном человеке не казалась столь нелепой, то я бы решил, что у него паранойя. Поистине, этот тип был очень странным.
- Но у вас есть хоть какая-нибудь идея относительно того, что вы хотели б ему подарить? – терпеливо спросил я.
- Ни малейшей.
Я чуть было не рассмеялся, но вовремя спохватился. Этот малый вздохнул и устремил на меня полу-беспомощный, полу-раздраженный взгляд, и выглядело это довольно забавно. Я уже собирался предложить ему какой-нибудь дешевенький подарок, когда вдруг мой покупатель, перегнувшись через прилавок, понизил свой резкий тон до заговорщического шепота. Я наклонил голову, ибо он был значительно выше меня (еще одна причина, по которой мне так сильно не нравился этот человек) , и настороженно слушал.
- Вы кажетесь мне смышленым пареньком, мой мальчик, так , пожалуйста, скажите мне, - сказал он совершенно серьезно и его пристальный взгляд, направленный на меня, выражал неподдельную тревогу.- Скажите мне, как…как покупают рождественские подарки?
Я прикладывал все усилия, чтоб не уткнуться лицом в железную крышку кассового аппарата или просто спрятать его в ладонях. Неужели он говорил серьезно? Нет, это невозможно.
Почему, почему, ну, почему все…. психи – иного слова не подберу – приходят именно ко мне?