Трудное детство Рауля де Бражелона. Часть 7

К концу октября стало очевидно, что Раулю пора нанимать учителей. Мальчик прилежно занимался и делал огромные успехи. Марион подозревала, что ее воспитаннику попросту нравится ежедневное общение с опекуном – никогда раньше граф де Ла Фер не уделял столько внимания ребенку. И Рауль был на седьмом небе от счастья. Он с удовольствием учил наизусть латинские стихи, осваивал азы риторики, часами мог слушать и затем пересказывать истории о древних греках или римлянах. Мальчик обладал очень хорошей, цепкой памятью, которую регулярные занятия еще более оттачивали.
Если у графа появлялось время во второй половине дня, он звал к себе Рауля и вечерами. Тогда Марион чувствовала себя покинутой.Ее дорогой малыш, ее ангелочек стремительно взрослел. Может быть, она, не отдавая себе отчет, даже ревновала Рауля к графу. Малыш Рауль нуждался в ее опеке – взрослый Рауль со всем мог справиться сам. Однако, ощущение одиночества было недолгим. Рауль возвращался в детскую – и сразу следовали то восторженные объятия, то рассказы о занятиях, то еще какой-то знак внимания. Марион немедленно таяла, прижимала мальчика к себе, покрывала его щечки поцелуями, от которых Рауль даже не думал уворачиваться. Сдержанный при опекуне, при кормилице он становился ласковым.
Глядя на такие перемены, Марион только вздыхала. По ее мнению, ребенку остро не хватало общества ровесников. С кем ее ангелочек мог общаться, не покидая пределы поместья? Только с графом, с ней и с некоторыми слугами. Этого было явно недостаточно.
Не хватало Раулю и развлечений. Конечно, она сама развлекала мальчика как могла. Остальные слуги никогда не отказывались принять участие в забавах юного барина.
Но это было не то. Не то.
Ребенок, который, живя в семи лье от Блуа, ни разу не побывал на осенней ярмарке, на которую съезжалась вся провинция – это обиженный судьбой ребенок.
Полторы недели Марион вынашивала в себе решимость поговорить с хозяином начистоту. Выгадав момент, когда граф получил весточку из Мадрида от господина д`Эрбле, а потому пребывал в отменном расположении духа, Марион постучалась в кабинет графа. И долго, чуть не полчаса, убеждала его в своей правоте. Граф выслушал ее молча, не проронив ни единого слова одобрения или осуждения. Его красивые брови ни разу не дрогнули, он совершенно спокойно созерцал пламя, пляшущее в камине.
Марион ушла раздосадованная.
Но наутро, после завтрака, граф де Ла Фер велел заложить карету. Они вчетвером – он, Гримо, Рауль и Марион – отправлялись в Блуа. Благо, погода стояла хорошая, и грех было не воспользоваться возможностью некоторое время отдохнуть от домашних хлопот… при этом не уезжая далеко от дома.
Уже по дороге Марион узнала потрясающую новость: они не вернутся в Бражелон целых пять дней. Граф заказал номера в гостинице.
читать дальше
После прибытия в Блуа и размещения в гостинице граф немедленно отправился наносить какие-то официальные визиты. Он переоделся в серый костюм из бархата, который, по мнению Рауля и Марион, был достоин того, чтобы появиться в нем при королевских особах. И шпагу взял с собой не ту, что носил обычно, а другую – которая висела в кабинете над камином, с роскошным эфесом, украшенным драгоценными камнями. Гримо подал хозяину замшевые перчатки, пропитанные ароматическим маслом. Это тоже было показательно – в повседневной жизни Атос не был сторонником роскоши и изнеженности. Но нынче ему предстояло выступить в роли одного из первых дворян провинции. Речь шла о будущем Рауля, и граф, скрепя сердце, решил соответствовать общепринятым правилам. Темные волнистые локоны обрамляли бледное лицо и падали на воротник из брабантского кружева с золотой нитью. Костюм как нельзя лучше подчеркивал все достоинства его статной фигуры. Особо тщательно вычищенные сапоги, богатая ткань камзола, кружево, шпага – более ничего, чтобы стать привлекательней, чем всегда. Однако, этого с лихвой хватило, чтобы у Марион загорелись восхищенно глаза, а Рауль потерял дар речи от изумления. Гримо же никак не отреагировал – он просто с обычной невозмутимостью прошелся щеткой по платью хозяина и поправил плюмаж на шляпе графа.
Краткие наставления вполголоса – сначала Гримо, затем Марион. Приветливая улыбка Раулю.
И граф исчез.
- Мы можем пойти погулять? – спросила Марион, которой, если честно, не терпелось осмотреть ассортимент местных лавочек, торгующих всякой галантереей. Рауль уставился на Гримо как на посланца небес.
Гримо кивнул и показал увесистый кошелек, который лежал у него в кармане.
- Идем! – только и сказал он.
- Ура! – закричал во все горло Рауль. Хотя совершенно не понимал, куда же они направляются.

Ленты, кружева, разнообразные ткани, булавки… прочая мелочь, милая сердцу каждой женщины, независимо от ее возраста и социального положения – этого достаточно, чтобы даже самая добросовестная нянюшка пожелала немного отвлечься от своих обязанностей.
Марион, перед которой стояла задача сшить себе вожделенный праздничный чепец, сочла возможным ненадолго оставить Рауля на попечении Гримо. А сама – бегом, слегка подобрав юбки – ринулась к рядам с тканями. Разумеется, она была уверена, что справится быстро. Но найдите женщину, которая бы БЫСТРО прошла мимо пяти или шести торговых рядов, наполненных самыми соблазнительными товарами!
Фламандское кружево обязывало подобрать к нему воистину роскошную ткань.
Разумеется, Марион увлеклась. Здесь – дорого, там – совсем не то, что нужно.
Она отлучалась на полчаса.
Вернулась – через три с половиной. Точно опомнившись, прижав к себе корзинку с покупками (разумеется, ее бережливость помогла выкроить денег и на безделушку для милого ангелочка), она рысцой примчалась назад – туда, где рядом с качелями оставляла Гримо и Рауля.
На ее удивление, оба были там.
Причем явно довольные жизнью и друг другом.
Рауль сиял от счастья. Гримо – тоже, если только можно было вообразить на его бесстрастном лице хотя бы какое-то подобие сильной положительной эмоции.
Иная женщина умилилась бы при виде такой идиллии. Но не Марион.
Марион опытным глазом заподозрила неладное.

- Что вы делали без меня, милостивые господа? – осведомилась она, присаживаясь на деревянный табурет, который ей предусмотрительно уступил Рауль.
- Мы дрались! – гордо заявил «ангелочек». И продемонстрировал роскошную шишку, прикрытую длинной челкой.
Марион схватилась за сердце и закатила глаза.
- Но мы же победили! – удивился Рауль. – Сначала я, потом Гримо.
Оказывается, на карусели какой-то мальчишка попытался скинуть Рауля с деревянной лошадки. Не тут-то было!
- Он вот такой! – Рауль показал рост на две ладони выше себя. – Ему уже десять лет! Зовут его Оноре-Батист! И он мне вот так по спине! Я сначала испугался, но удержался в седле. И дал ему по уху! Вот так! А он мне! И я ему! А потом карусельщик остановил карусель, и нас выгнали – и меня, и его. Он мне подножку! А я ему…
Марион с ужасом слушала этот рассказ.
- …и тут он крикнул: «Филипп, Блез – ко мне!». А я крикнул: «Ко мне, Гримо!». И я побил Оноре-Батиста, а Гримо – тех двоих, потому что Гримо так здорово дерется! А потом Гримо отряхнул меня, и мы пошли смотреть на бородатую женщину, потом мы пили горячий шоколад – как вкусно, Марион! – целых три чашки, потом мы ели леденцы, потом пошли покупать сахарные орешки! Потом Гримо усадил меня качаться на качелях…
Марион издала слабый стон, потому что разглядела, наконец, во что превратился костюмчик Рауля. Две дыры, облитый чем-то темным и липким воротник, грязные чулки, оторванная пряжка у башмачка. Но замурзанная мордочка по-прежнему сияла восторгом.
- Гримо, вы!!!
- Не ругай его, мне было так весело! – попросил Рауль. – Ну что, ты все купила, и мы идем домой?
- Госпожа маркиза, вот он, этот мальчик! – неожиданно раздалось совсем рядом. Марион подскочила, как наседка, которая собирается защищать своего птенца от коршуна.

Обидчик Рауля оказался очень толстым мальчиком, одетым в дорогой камзол. Видимо, до столкновения с юным де Бражелоном Оноре-Батист был тщательно причесан и имел весьма презентабельный вид. Но теперь Марион в полной мере имела возможность оценить весь смысл реплик Рауля: доказательства победы ее подопечного были неоспоримы и весомы. Левый глаз побежденного заплывал глубокой синевой, справа из прически был выдран клок волос, курносый веснушчатый нос как-то подозрительно распух, а кружево воротника пострадало безвозвратно и восстановлению не подлежало. Комичность ситуации придавало то, что Оноре-Батист был вооружен – короткая детская шпажонка колотила его по икрам. Но он, видимо, про нее совершенно забыл – и потому мальчишеская драка оказалась просто дракой.
Толстяк пыхтел от возмущения и обиды. За ним через толпу протиснулась дама – видимо, мать или тетка.
Дама была приезжей – это Марион поняла тотчас. От дамы за полтора лье пахло парижскими модами, придворными сплетнями и дорогими духами. Лиф платья дамы был отделан мелкими жемчужинами, на поясе покачивались золотые часики, пухлые, очень белые ручки наводили на мысль о том, что их обладательница весьма следит за своей внешностью. Черты лица были весьма приятны: довольно большие зеленые глаза, немного вздернутый носик, пухлый яркий рот, кожа молочной белизны, с которой ценой многих усилий исчезли веснушки – пожизненное проклятие любой блондинки, у которой волосы не холодного, а теплого, золотистого оттенка.
Заметим вскользь, что роскошное одеяние дамы было черного цвета – незнакомка гордо носила траур. Судя по всему, носила куда дольше, чем то предписывали правила приличия – как некий признак собственной исключительности. Хранить верность усопшему супругу с таким величием и постоянством умела далеко не каждая. А уж создавать впечатление, что сей строгий цвет к лицу белокожей блондинке с золотистыми локонами – это был вовсе удел избранных.
Дама окинула быстрым взглядом всю «скульптурную композицию» вражеского лагеря: худенький мальчик не старше шести лет – очаровашка, если честно, но уж слишком бледненький… Рослая женщина, видимо кормилица – из местных. Долговязый худой мужчина – слуга?
На лицах взрослых явственно читалось пожелание – не связывайся. Дама, возможно, так бы и сделала – напряженный взгляд Марион прожигал ее и принуждал сдаться без боя. Но тут Оноре-Батист неожиданно прижался к юбке матери – конечно же, матери! – и всхлипнул.
Дама бросилась в атаку. Брови грозно изогнулись, щеки вспыхнули румянцем праведного гнева.
- Я желаю поговорить с родителями этого скверного мальчишки!
- Почему вы не желаете поговорить со мной, сударыня? – подбоченилась Марион, забывая про всякую учтивость. Подумаешь, столичная гостья! Рауль никогда не начал бы драться первым.
- Потому что господа должны разбираться только с господами, а не выслушивать бредни лакеев! Вы не мои слуги, у вас есть свой господин - я оставляю ему право самому решить, как он вас накажет! Немедленно отведите меня к родителям этого мальчика! Дело серьезное, моему сыну нанесено оскорбление, я не намерена оставлять это просто так!

- Прошу прощения, мадам. Но прежде, чем мы с вами побеседуем, мне хотелось бы узнать, что здесь произошло. Позвольте мне расспросить своих слуг. – раздался за спинами споряших звучный и властный голос, заставивший всех умолкнуть и обернуться. По тому, как поклонились подошедшему господину слуги, как побледнел и виновато опустил голову обидчик её сына, дама поняла, что перед нею тот, кого она искала.
Атос, между тем, нахмурившись, рассматривал своего воспитанника и слуг, переводя нахмуренный взгляд с одного на другого, при этом каждый невольно робко отводил глаза. Безусловно, граф испытал облегчение, найдя своего воспитанника и слуг живыми и здоровыми, но изрядно потрёпанный вид Рауля заставлял предположить, что день прошёл вовсе не так гладко, как Атосу того хотелось бы.
Завершив свой беглый осмотр, Атос повернулся к Гримо.
- Друг мой, помнится, я приказал вам сопровождать виконта и Марион в прогулке по ярмарке и развлечениях, накормить обедом и проследить, чтобы с мальчиком ничего не случилось. После чего вы трое должны были вернуться в гостиницу и ждать меня там. Почему же, вернувшись к шести часам, я не застал вас в наших комнатах и должен отправиться на поиски? И почему я нахожу виконта в таком странном виде?
Не успел Гримо открыть рот, как Рауль, вскинув на Атоса горящие мольбой глаза, проговорил:
- Граф! Пожалуйста, не ругайте Гримо. Это я во всём виноват, я подрался с Оноре-Батистом и...
Атос бросил на мальчика такой суровый взгляд, что у того слова застряли в горле.
- Бражелон! Мне кажется, я не к вам обращаюсь. Не волнуйтесь, когда до вас дойдёт очередь, вам придётся объяснить мне и ваше поведение, и ваш внешний вид.
Больше Рауль не пытался вмешиваться в беседу Атоса и Гримо. Последний, в своей обычной манере, несколькими словами и жестами объяснил своему господину, что же случилось на детской карусели. После чего Атос, всё поняв и уже смягчившись, но старательно пряча улыбку и стараясь придать голосу непреклонную строгость, обратился к Раулю.
- Виконт, мне очень неприятно, что вы так дурно вели себя сегодня. Стыдитесь! Вы затеяли отвратительную драку, как невоспитанный уличный мальчишка. Вы будете наказны. А теперь немедленно попросите прощения у этого молодого человека, и мы отправимся домой.
Рауль молчал.
Подождав несколько секунд, Атос обратился к воспитаннику:
- Ну же, виконт, я жду!
Рауль, обиженный такой несправедливостью графа, глотая вскипевшие слёзы и ни на кого не глядя, сдавленным голосом проговорил:
- Я не стану...
- Что-о?
- Я не стану просить у него прощения. – упрямо повторил Рауль. – Подумал и добавил: - Ни за что.
Гримо одобрительно крякнул. Атос же задохнулся от изумления. Впервые всегда повиновавшийся одному его слову Рауль проявил такое непослушание. Граф полагал, что его показная суровость и принесённые Раулем извинения помогут быстро исчерпать инцидент, после чего они мирно отправились бы в гостиницу, по дороге Атос объяснил бы Раулю, что вовсе на него не сердится, а вечер прошёл бы спокойно и дружно... Но в этот момент все его надежды рухнули.
- Бражелон, вы забываете, что и без того уже сильно провинились сегодня и заслужили наказание. А теперь вы своим упрямством лишь усугубляете свою вину. Сейчас же сделайте то, что я вам сказал, иначе... – Металлическим голосом начал Атос.
Но тут мать Оноре-Батиста, наблюдавшего, стоит заметить, всю эту сцену с выражением злорадного удовлетворения на лице, сочла своим долгом вмешаться. В самом деле, её сын и сын этого красивого дворянина – всего лишь дети. А этот господин, по-видимому, намеревался обойтись со своим ребёнком чересчур сурово. К тому же, Оноре-Батист был явно года на четыре –пять старше маленького виконта, и должен был поэтому вести себя более разумно. Во всяком случае, колотить этого худенького малыша ему не следовало.

- Сударь... - начала она. - Я вовсе не хотела скандала. Мне тоже было бы приятно, если бы дети принесли друг другу извинения. Оноре-Батист...
Толстячок надулся и вежливо поклонился.
- Оноре-Батист, вы старше! - на сей раз металлические нотки послышались в голосе дамы. - И вы дворянин. Воспитанный дворянин. Вы паж его высочества дофина. Вы обязаны. Если вам безразлично, что подумают здесь о слугах короля, то позаботьтесь хотя бы о личной чести и чести своей матери!
Атос еле заметно улыбнулся - такие доводы ему, пожалуй, нравилась.
- Извините меня... сударь... - выдавил Оноре-Батист.
- Извиняю вас, сударь! - ответил Рауль.
- Вот и отлично, дети! - одобрила незнакомка. - Протяните друг другу руки в знак примирения.
Мальчики вынуждены были коснуться друг друга кончиками пальцев: на них смотрели взрослые. Можно было не сомневаться, что в эту секунду каждый из них давал себе клятву вечной мести. Марион, хорошо знавшая Рауля, только покачала головой.
- Бланш де Невиль, маркиза Сен-Симон! - представилась дама, глядя на Атоса.
- Граф де Ла Фер, к вашим услугам, маркиза! - ответствовал граф.
- В знак примирения я приглашаю вас пообедать вместе.
Отказаться было невозможно, немыслимо, хотя идти в гости ни графу, ни Раулю вовсе не хотелось. Но маркиза уже тянула Атоса к экипажу, стоявшему невдалеке.
Пришлось, скрепя сердце, подчиниться. Взрослые сели на одно сидение. Мальчики - на другое, каждый - к своему окну. По пути оба молодых господина ухитрились незаметно обменяться быстрыми, но весьма болезненными пинками.

***
Бланш де Невиль была особой предприимчивой. Она понимала, что все ее усилия по сбережению капитала, доставшегося от покойного мужа, оказываются напрасными. Жизнь при дворе была непомерно дорога, маркиза вынуждена была делать долги ради того, чтобы сын продолжал оставаться в числе пажей дофина. Выход из ситуации напрашивался сам собой: новое замужество, причем удачное. Бланш твердо знала себе цену, и не намерена была уступать ни единого су. Правда, вдова с двумя детьми имеет куда меньше шансов обрести семейное счастье, чем просто вдова... но зато дети дадут понять нормальному мужчине, что она не вертихвостка какая, и к институту брака относится со всей мыслимой серьезностью.
По правде говоря, Бланш согласилась бы и на роль любовницы - но любовницы официальной, имеющей все права законной жены. Включая содержание и расходы на воспитание детей.
Такого мужа следовало искать не в Париже. И Бланш обратила свое внимание на провинциальных дворян.
Она придирчиво оценивала то одного кандидата, то другого. Все они не соответствовали требованиям маркизы.
И вдруг - такая удача! Подумать только, в нескольких лье от Блуа найти такое сокровище!
Уже вечером после обеда маркиза отправила пятерых слуг собирать сведения о графе де Ла Фер.
Сведения оказались не просто благоприятными, а просто-таки идеальными. Кажется, вдовец - во всяком случае, жены у него нет. Очень знатного происхождения. Бережлив, но не скуп. Мальчик - воспитанник графа. Граф ведет очень уединенный образ жизни. И, судя по тому, что слуги готовы за своего господина отдать что угодно - хороший хозяин. К тому же - красавец! Ах, какой красавец!
Все это более, чем устраивало Бланш. Конечно, граф не проявил по отношению к ней совершенно никакой заинтересованности. Был любезен, учтив, в меру галантен. Показал себя замечательным собеседником. Но не более того.
Ничего, вопрос времени. Маркиза не сомневалась, что быстро добьется своего.
Граф и Рауль были приглашены на обед и в следующий день, и через день...
Маркиза принимала их все приветливей.
Марион была в восторге от того, что Рауль находится в детском обществе: у маркизы, помимо сына, была еще и пятилетняя дочка.
Но на четвертый день Марион, задремавшая было в своей комнате после отъезда графа и Рауля в гости, была разбужена отчаянным стуком в дверь.
Рауль - запыхавшийся, взволнованный, с блестящими от слез глазами - возник на пороге. И бросился к Марион.
- Кто тебя обидел? - переполошилась кормилица, наливая в стаканчик анисовые капли, которые обычно принимала сама "для крепости нервов". - Что с тобой, ангелочек мой?
- Марион, - сказал Рауль неожиданно твердым голосом. - Марион. Я не хочу, чтобы маркиза стала моей мамой. Не хочу. А она - хочет. То есть хочет, чтобы граф на ней женился. Я сам слышал, собственными ушами. Она сказала какой-то даме, что женит его на себе любой ценой. А меня отправит в монастырь. Потому что я невоспитанный мальчик, и меня не мешало бы поучить.
- Откуда ты знаешь? - Марион села на стул и принялась обмахиваться передником.
- Я не подслушивал! - щеки мальчика вспыхнули. - Я просто искал, где библиотека, и ошибся дверью. А они там разговаривали...
- О чем, радость моя? - Марион обняла малыша, тот с готовностью прильнул к нянюшке.
И через пять минут Марион знала все.
- Ах так... - сказала она негромко. - А ну-ка, кликни Гримо. Он должен быть у себя.
Рауль умчался. Марион же встала, подошла к окну и вгляделась в ранние осенние сумерки.
- Я тебе покажу - и любой ценой, и монастырь... - пробормотала она. - Ишь ты... курица веснушчатая...
Прошло несколько минут, и Гримо в сопровождении Рауля появился в комнате Марион. Он подошёл к всё ещё стоявшей у окна кормилице и вопросительно заглянул ей в лицо. Марион в ответ принялась, негодуя и оживлённо жестикулируя, передавать Гримо подробности недавнего разговора со своим питомцем. Питомец молча стоял рядом, но когда Марион, распалившись, стала в красках расписывать участь, ожидавшую «бедного сиротку» в случае женитьбы графа на «этой гадюке», не удержался и несколько раз громко всхлипнул. Раулю казалось, что его счастливой и безоблачной жизни с боготворимым опекуном уже пришёл конец, и прямо завтра он из воспитанника графа де Ла Фер превратится в воспитанника сиротского приюта, где, по словам Марион, «несчастных малюток» заставляют носить грубые деревянные башмаки, никогда не дают сладкого за обедом, даже не кормят досыта, спать укладывают на голые доски и то и дело безо всякой вины секут розгами.
Опомнившись, Марион умолкла, вытерла слёзы с побледневшего лица мальчика, сунула ему для утешения большой леденец и, в свою очередь, вопросительно уставилась на Гримо, ожидая реакции на свой эмоциональный рассказ.
Гримо, воспользовавшись паузой, погрузился в размышления. Марион, несмотря на все свои усилия, не могла выдержать долгого молчания.
- Ну что же, господин молчун? Скажите хоть слово! Кто нам поможет спасти бедного малыша от жестокой мачехи? – воинственно спросила она.
Гримо перевёл свой задумчивый взгляд на Рауля и вдруг, кивнув каким-то своим мыслям, улыбнулся.
- Он, - сказал слуга, указывая пальцем на виконта де Бражелона.
Марион воззрилась на Гримо, не находя слов от изумления и возмущения.
- Да в своём ли вы уме?! Ведь это как раз ему и нужна помощь, что же малыш может сделать сам?!
Гримо, не отвечая на восклицания Марион, обратился к Раулю.
- Когда граф собирается вновь посетить маркизу?
Рауль горестно покачал головой:
- Нет, Гримо, не граф де Ла Фер поедет к ней в гости, а она сама приедет сюда. Маркиза сегодня расспрашивала графа, о поместье и замке, есть ли у нас парк, озеро, цветы... А потом сказала, что с удовольствием побывала бы у нас в гостях. И тогда граф пригласил её. Она, Оноре-Батист и Аннетт приедут сюда послезавтра к обеду.
Гримо радостно потёр руки.
- Так лучше! – загадочно произнёс он.
- Да что же это такое?! – Снова не выдержала Марион.- Нужно что-то делать, а вы только улыбаетесь и потираете руки!
Гримо понял, что ему придётся-таки приложить усилия и объяснить Марион, что он задумал. Несмотря на все старания, ему пришлось использовать не менее десяти слов, прежде чем она поняла, как должна вести себя сама и как – её ненаглядное золотко.
Когда замысел слуги стал понятен Марион, она восхищённо воскликнула:
- Ах, господин Гримо, из вас обычно и слова не выжмешь, но зато когда вы говорите, то каждое ваше слово – на вес золота!
Гримо, довольно улыбнулся и отправился в нижний этаж искать слуг, которых в свете предстоящего визита маркизы тоже следовало на свой лад проинструктировать. В их готовности помочь Гримо не сомневался – все слуги замка обожали графа, и никто из них не захотел бы появления в доме хитрой и расчётливой хозяйки.
Весь следующий день в замке Бражелон прошёл в приготовлениях к визиту маркизы.. По приказанию Атоса, слуги тщательно прибрали в доме, приготовили комнаты для гостьи и её детей (было решено, что они пробудут в замке два дня), в парке были подстрижены кусты и деревья, аккуратно подметены дорожки. Уже к вечеру всё блестело и сверкало. Марион Атос попросил помочь на кухне приготовить сладкое (в этом искусстве Марион не было равных – ведь она всегда старалась побаловать вкусненьким своего ненаглядного малыша), а чтобы Рауль не мешался остальной прислуге, граф почти на целый день засадил его решать арифметические примеры и упражняться в чистописании, ведь в дни пребывания гостей уроки предполагалось отменить. В перерывах между занятиями Атос подробно инструктировал виконта, как ему следует себя вести. Однако вечером перед сном в детскую тихонько пробрался Гримо, и вот его-то немногословные наставления мальчик выслушал с гораздо большим вниманием и охотой.
На другое утро Рауль, умытый, причёсанный, одетый в новый праздничный камзольчик, прогуливался по расчищенным аллеям парка в сопровождении нянюшки. Атос, воспользовавшись этими свободными часами, уединился у себя в кабинете, чтобы поработать с бумагами. Временами он поднимался из-за письменного стола, подходил к окну и, скрытый занавесями, по несколько минут наблюдал за виконтом, обнаруживая в себе чувство, сходное с умилением. И действительно, Рауль, который не носился сломя голову по улице, не устраивал военных игр с курами и поросятами на заднем дворе, и даже не замышлял, казалось, очередной проделки, в это утро как нельзя больше походил на ангелочка, был такой чинный и благонравный, что производил самое благоприятное впечатление.
Наконец, за оградой замка раздался топот копыт нескольких лошадей, свист кнута и возгласы кучера. Через несколько минут в ворота въехала карета. Атос, поспешивший спуститься вниз, показался на крыльце и знаком подозвал к себе воспитанника. Гримо уже помогал даме выбраться из кареты. Следом за ней вышли Аннет и Оноре-Батист.
После обмена приветствиями Атос, так как до обеда оставалось ещё около получаса, пригласил маркизу обойти вокруг и осмотреть снаружи замок, а детям предложил поиграть в парке. Рауль и Аннет, ранее уже успевшие подружиться, тотчас затеяли догонялки. Оноре-Батист, отношения которого с Раулем всё ещё оставались весьма прохладными, разумеется, не стал присоединятся к «малышне», и предпочёл в одиночестве прогуливаться по двору.
Время обеда приближалось. Атос попросил у маркизы позволения отдать последние распоряжения и прошёл в замок, а та не спеша направилась вглубь парка искать детей. Вскоре госпожа де Невиль услышала весёлый детский смех и топот по дорожке.
-- Аннет! Рауль! – окликнула она. – Возвращайтесь в замок. А где Оноре Батист?
- Он остался на дворе, мама! Братец считает, что паж дофина не должен играть в какие-то глупые догонялки!– обиженно воскликнула Аннет, подбегая к матери.- Ах, как нам было весело! Рауль, Рауль, ты не сможешь меня догнать! – запыхавшись, поддразнила она товарища по игре, и тут же бросилась по дорожке в направлении замка.
- А вот и нет, догоню! – откликнулся появившийся в конце аллеи мальчик, и кинулся вслед за подружкой. Он так спешил угнаться за ней, что, очевидно, в пылу игры не заметил, как наступил на шлейф парадного платья маркизы. Раздался шумный треск дорогой плотной ткани. Рауль растерянно остановился.
- Негодный мальчишка! – взвизгнула маркиза.- Ты порвал моё самое лучшее платье! Как ты посмел!
В порыве гнева она схватила Рауля за ухо и несколько раз больно дёрнула.
- Ты нарочно это сделал! Я немедленно расскажу всё твоему опекуну, пусть он накажет тебя.
- Отпустите мальчика, прошу вас, маркиза! – раздался у неё за спиной дрожащий от негодования голос Марион. – Я видела, как всё произошло, и мне тоже есть, что рассказать графу, если вы вздумаете нажаловаться на малыша. Дети играли, они, конечно, увлеклись, и виконт нечаянно наступил на край вашего платья. Ведь ты, правда, не нарочно, золотко моё?
Рауль с готовностью кивнул.
- Так вот, мадам, - насмешливо продолжала Марион, - до обеда осталось только пять минут. Вам лучше использовать это время, чтобы подобрать в вашем гардеробе другое платье. А это… это оставите мне, я подошью к нему шлейф.
Маркиза смерила высокомерным взглядом эту чересчур много возомнившую о себе кормилицу. С ней тоже нужно будет разобраться… когда она станет хозяйкой в доме, непременно выгонит эту нахалку. А сейчас… Пожалуй, всё же не следует начинать визит со скандала. Госпожа де Невиль надменно хмыкнула и торопливо направилась переодеваться. Марион за её спиной одобрительно потрепала Рауля по щеке.

Проходя по коридору первого этажа двумя часами позже Атос невольно замедлил шаг: из двери комнаты, предназначенной для отдыха слуг, доносился женский плач. Плакала, как ни странно, Нанетта Шарло. Успокаивала ее, судя по всему, молоденькая Люсиль Пике.
Если бы не плач Нанетты, Атос бы не остановился. Но когда у вас в доме рыдает верная служанка, первая стряпуха на всю округу - это никуда не годится.
- Она вошла, и дала мне пощечину. Это мне-то! Да я старалась как могла. А она выговорила мне, что я готовлю как сапожница, и руки у меня не из того места растут. Что она привезла с собой своего повара, и ужин он будет готовить лично для нее.
- Тетя Нанетта, не плачьте! Вы лучше всех! Не верьте ей! У этой маркизы глаза злые!
- Злые, деточка. И на Рауля она по-злому смотрит.
Атос нахмурился.
Он, несомненно, зашел бы внутрь комнаты и сделал мягкий выговор - негоже злословить о гостях.
Его остановил голос Гримо. Оказывается, Нанетту успокаивала не только Люсиль.
Гримо был, как всегда, предельно краток. В голосе управляющего явственно слышалось глубокое презрение.
- Она - дура. Ничего не поделать. А ты испеки пирожков...
- С яблоками? - всхлипывая, спросила Нанетта.
Видимо, вместо ответа последовал молчаливый кивок.
- Она сказала, что яблоки у нас никуда не годятся! - подлила масла в огонь Люсиль.
- Дура. - повторил Гримо. Потом добавил еще более презрительным тоном. - Не лечится.
Атос усмехнулся себе под нос, и передумал вмешиваться.
К отзыву Гримо о женщинах стоило прислушаться. Он редко позволял себе подобные суждения вслух.
А маркизе стоило намекнуть - мягко и тактично! - что он не даст в обиду тех, кто верно служит ему много лет.

Как только граф удалился, и хлопнула дверь, Нанетта тут же перестала лить слезы, вскочила и вопросительно осмотрела на Гримо.
- Молодец. - похвалил ее управляющий.
- Но ведь так и было! - Люсиль продолжала держать Нанетту за руку.
- Да. Просто плакать пришлось два раза. - повариха погладила свою помощницу по голове. - Ну, Люсиль, граф все слышал. Так бы мы ему ничего сказать не смогли. Ну, кликни теперь сюда Блезуа. Пусть идет немедленно. А Марион передай - я сделала все, как она велела.

Когда Люсиль, отыскав Блезуа в саду, сообщила ему, что с ним хотят переговорить Нанетта и Гримо, паренёк сломя голову помчался к замку и, запыхавшись, влетел в комнату, где они поджидали его.
- Послушай, Блезуа, - начала Нанетт, - уже месяц назад тебе поручили следить за тем, чтобы в рукомойниках в комнатах наверху всегда была свежая тёплая вода. К слову сказать, обычно ты довольно легкомысленно относишься к своим обязанностям, и граф не раз грозился тебя наказать. Но сегодня ты можешь проявить свое проворство. Пойди-ка и наполни умывальники в спальне графа, в детской господина Рауля, в комнатах детей маркизы... Граф и маркиза собираются прогуляться верхом. У этой гостьи, наверняка, уже приготовлено платье. Так вот, когда ты внесёшь кувшин в её комнату, оглядись внимательно. И, как увидишь дамский костюм для верховой езды, выплесни на него воду, весь кувшин. Только сделай это будто нечаянно, как можно естественнее. Она наверняка поднимет крик, станет угрожать, но ты ничего не бойся. Ведь граф, разобравшись, в чём дело, поймёт, что ты не виноват, просто выполнял свои обязанности и ненароком оступился. Ну как, сделаешь? – Гримо сопровождал эту речь энергичными подтверждающими кивками.
Блезуа с готовностью согласился.
- Теперь беги! Споткнись! – напутствовал его Гримо.
Как и было условлено, Блезуа сначала разнёс воду во все остальные комнаты, и только потом, едва удерживая тяжёлый кувшин на плече, постучался в комнату маркизы.
- Войдите! – раздалось за дверью в ответ.
Свободной рукой Блезуа толкнул дверь, оказавшись на пороге, поклонился и из-под тишка огляделся. На кресле возле широкой кровати с балдахином он увидел то, что искал: роскошную амазонку нежно-зелёного цвета, расшитую золотыми нитями.
- Ну, что же ты медлишь? Воду принёс? Так вылей её в умывальник и убирайся! Да, пришли ко мне мою горничную. Мне нужно переодеться! – нетерпеливо прикрикнула на него маркиза. Она великолепно ездила верхом, и заранее предвкушала, какое выгодное впечатление нынче произведёт на графа де Ла Фер своим умением и изяществом. Радовало её и то, что детей на эту прогулку брать не предполагалось.
Блезуа торопливо шагнул к бронзовому умывальнику, по дороге старательно и весьма натурально зацепился башмаком за ковёр, покачнулся и… содержимое кувшина вылилось точно на амазонку, тут же изменившую оттенок – намокшая ткань потемнела на глазах.
Маркиза на несколько секунд онемела, но затем:
- Ах, мерзавец! – раздался её визгливый крик.- Ты испортил мой костюм! Негодяй! Мне больше нечего надеть для поездки! Ну, погоди же! Тебя следует высечь! И почему только твой господин взял в лакеи такого неуклюжего и тупого неумеху!
- Простите, маркиза, но этот мальчик никогда не производил впечатления тупого и неуклюжего неумехи. Как, впрочем, и другие мои слуги. – Госпожа де Невиль обернулась. Атос, в белой рубашке с расстёгнутым воротом и с полотенцем через плечо стоял на пороге. Поклонившись, он продолжал: Простите мне мой вид, маркиза, но я поспешил явиться на шум, полагая, что здесь стряслось что-то серьёзное.
- Ах, если он разлил воду не от своей нерасторопности, значит, он сделал это нарочно. И он заслуживает наказания. Ведь он залил мой костюм!– горячась, продолжала маркиза.
- Помилуйте, сударыня, Блезуа просто выполнял свои обязанности. Очевидно, он поторопился и запнулся. Это ошибка, но отнюдь не вина, за которую следует наказывать. Прошу вас, простите его. Я понимаю вашу досаду из-за сорвавшейся прогулки, но мы можем её отложить. Прогуляемся в парке, посидим на террасе. В таком случае к нам смогут присоединиться дети… - Атос говорил мягко и терпеливо, однако маркиза успела заметить недоумение и тень неприязни, появившуюся в его взгляде. Она опомнилась и постаралась за согласной улыбкой скрыть разочарование. Ведь совсем не крикливой и раздражительной хотелось ей выглядеть в глазах этого мужчины, на которого у неё были столь далеко идущие планы.

Маркизе положительно не везло: мало того, что по оплошности Блезуа сорвалась верховая прогулка, но из-за пронизывающего ветра не удалось даже посидеть на террасе в узком (семейном, как про себя говорила маркиза) кругу. Пришлось довольствоваться библиотекой с разожженным камином, куда граф проводил свою гостью, не отступавшую от него ни на шаг.
- Ах, граф, у вас так мило! – ворковала Бланш де Невиль, по-хозяйски расположившись в мягком кресле. – Только человек с таким умом и вкусом, как у вас, мог так прекрасно всё устроить!
Маркиза ненароком приподняла платье чуть выше, чем обычно, и показала ножку (надо признать, маленькую и стройную).
- Представляю, как чудесно здесь весной, когда пробуждается природа, расцветают цветы! – продолжала маркиза. – Вы любите цветы, граф? Я тоже без ума от них! Наверно, надо посадить розы прямо перед замком, не правда ли? В спальне будет такой аромат! У нас…
Поймав крайне удивленный взгляд Атоса, маркиза тут же поправилась:
- То есть, у вас…
Но закончить свою мысль ей не дали. Дверь библиотеки без стука открылась, и, не спрашивая разрешения, вошла маленькая Аннет. Девочка едва взглянула на графа, подошла к матери и положила голову к ней на колени.
- Мне ску-у-учно! – протянула она.
- Но, милая… Вы же играли с виконтом в догонялки? Почему бы вам не поиграть еще?
- Не-ет… Мне уже надоело. Я не хочу.
- Чего же ты хочешь, милая? – ласково спросила маркиза.
- Я хочу играть в куклы! Почему мы не взяли с собой Катрин? – Девочка начала хныкать.
- Золотце мое, у тебя есть Зизи. Она лежит в чемодане. Хочешь, я прикажу ее достать?
- Не-ет! – Аннет, кажется, придумала, чем ей себя развлечь: капризами. – Нет, я хочу Катрин! Она блондинка, а у Зизи темные волосы! Зачем ты купила мне брюнетку? Я хочу блондинку!
- Хорошо, хорошо, милая! – успокаивала ее мать. – Мы найдем тебе другую куклу.
- Да-а! – Аннет от хныканья перешла к рёву. – Купи мне другую!
- Куплю, куплю, моя дорогая! Обязательно! Только успокойся, вытри глазки! Вот так, вот так! – суетилась маркиза вокруг девочки.
Атос чувствовал себя неловко. Чего нельзя было сказать о маркизе: по-видимому, зрелища подобного рода были ей не в диковинку.
Когда фонтан слез слегка просох, маркиза обратилась к графу:
- Ах, граф, вы же понимаете: кроме меня, у бедных сироток никого нет! Я стараюсь баловать их, как могу, бедняжек! Ведь они уже забыли, что такое любовь отца, мне приходится всё давать им самой! Если бы у них был папа…
В дверь постучали.
- Войдите! – чуть более поспешно, чем следовало, крикнул Атос, обрадованный, что кто-то догадался избавить его от тягостной сцены. На пороге возник Рауль.

- Прошу простить меня, граф, и вы, маркиза, - с безукоризненно вежливым поклоном произнес мальчик, - но я беспокоился, куда пропала Аннет, и всюду искал ее. Я рад, что всё в порядке. Просто у нас недалеко лес, а в нем водятся волки, и я боялся…
- Волки! – взвизгнула Аннет и зарылась лицом в юбки матери. Все старания маркизы успокоить дочь пошли прахом. Бланш грозно взглянула на Рауля и принялась снова гладить дочку по голове и что-то тихо приговаривать. В конце концов они сошлись на том, что девочка пойдет играть в куклы, а вечером покатается на живом пони Рауля. Рауля при этом никто о согласии не спрашивал.
Однако возникло новое препятствие – Аннет не хотела играть одна. Маркиза посмотрела по сторонам и подозвала Рауля:
- Послушай, Рауль! Поиграй с Аннет в куклы! Ты же видишь, ей скучно!
- Мадам, это занятие не для мальчиков! – воспротивился Атос.
- И что же, моя дочь должна страдать от скуки в этой глуши? – взвилась Бланш. – Я же не виновата, что здесь нет ни одной девочки!
У Рауля чуть не слетело с языка: «Никто вас не звал в нашу глушь и никто вас здесь не держит!» Однако он вовремя вспомнил совет Марион: «Чем безобразнее будут вести себя дети маркизы (а они будут, попомни моё слово), тем вежливее и воспитаннее должен вести себя ты. По сравнению с тобой они будут казаться просто чудовищами». Поэтому мальчик усилием воли преодолел свой порыв и спокойно сказал:
- Не беспокойтесь, господин граф! Мадемуазель Зизи будет принцессой, а мои солдатики будут ее гвардией. Ты согласна, Аннет?
Аннет захлопала в ладоши.
Все вздохнули с облегчением, узнав о придуманном Раулем компромиссе. Все, кроме Оноре-Батиста, который только что пробрался в библиотеку и у которого были свои планы на Рауля.
- Пусть она играет одна! – презрительно воскликнул он. – А не захочет - невелика беда!
- Граф всегда учил меня относиться к дамам вежливо и предупредительно, - с трогательной серьезностью произнес Рауль. – Пойдемте, сударыня, я поиграю с вами.
- Ну вот еще! – крикнул взбешенный Оноре-Батист. – Что с ними церемониться, с девчонками! Что от них толку? Слабачки!
В подтверждение своих слов он со всей силы толкнул сестру. Конечно, Аннет упала. И конечно, подняла такой крик, что всполошились куры в дальнем курятнике.
Бланш де Невиль с воплем кинулась к дочке, но ее опередил Рауль. Мальчик галантно помог Аннет подняться, оправил на ней платье и передал в объятия подоспевшей матери.
Хладнокровный Атос чувствовал, что в этом бедламе начинает терять голову. Опыта общения с истеричными особами женского пола любого возраста у него не было, и он не имел ни малейшего желания такой опыт приобретать.
В этот момент Марион, следившая за ходом этой милой беседы через замочную скважину, как полководец наблюдает поле битвы в подзорную трубу, сочла нужным вмешаться.
Она открыла дверь и провозгласила:
- Прошу к столу!
Рауль предложил руку мадемуазель Аннет и повел ее в столовую. Но в дверях он обернулся и поймал взгляд Атоса. Этот взгляд, пренебрежительно скользнув по самой маркизе и ее детям, остановился на Рауле с тем выражением, которое заставляет детей, когда они его замечают, гордиться собой.