Похоронное какое-то настроение. Еще с пятницы. Проводили "на заслуженный отдых" коллегу. Только "на заслуженный" это было в другой жизни, а в этой практически сократили, не взирая на просьбу оставить на несколько месяцев до соответствующей даты, для стажа. Единственное, что возраст пенсионный и будет хотя бы пенсия, но надо видеть эту спортивную, совсем еще молодую женщину... Найти работу в 60 будет мягко говоря не просто...А судя по всему, надо. Фальшиво прозвучали слова начальника (которого тоже, правда, теснят со всех сторон), что вот, мол, новый этап... Многие стояли со слезами на глазах.


У меня, кажется, увы, тоже новый этап. Но это, конечно, мои личные дела и чувства. Выбита почва из-под ног.Не так, чтоб совсем внезапно, но что-то было шоком. Правда, он как-то смягчил все остальное. Это уже проверено горьким опытом. Когда мать говорит мне, например, что я предала ее, поскольку общалась с женой отца, у меня появляется чувство вины и я начинаю заниматься самобичеванием. Когда говорит, что травлю ее и продаю потихоньку посуду, я сразу успокаиваюсь. Поскольку знаю, что неповинна в том, как младенец. Вот так же и вчера. Хоть это и не касается матери. Правда, я решила, что стала почти непробиваемой, поревела немного и успокоилась. А ни фига! Проснулась почему-то в пять часов и лежала , вспоминая то одно, то другое... Долго лежала, пока не поняла, что это ж элементарная бессонница. При моем-то недосыпе

И крутилась все время в голове фраза: "Тут такая бездна воспоминаний, ты куда от них денешься..." Стала вспоминать откуда. А далеко ходить не надо)

Смехов. Вениамин Борисович. Эту повесть я раньше знала под названием "Служенье муз не терпит суеты". Так она в журнале "Юность" называлась. Похищенном мной с дачи знакомых) Воспользуюсь случаем и помещу здесь фото, которое нашла в сети в свой "мушкетерский период"



А под ним восторженную подпись: "Он такой один..."

Но вернемся к повести. Я не претендую на утонченный литературный вкус и мне она тогда очень понравилась. Легкий язык, совсем не "взрослый". И она о жизни, обычном дне советского актера. Такого же человека, как все, с заботами, семьей, детьми, магазинами, да плюс еще театром, радио, телевидением и стихами... Я некоторые куски очень хорошо запомнила, и вижу, что он ее немного переработал, может, даже зря. Маман , его ярая противница, смеялась и твердила, что где ж это видано - писать о том, как ходишь покупать сметану?! Но по мне тем она и хороша - всеми подробностями нашей жизни.

Я, конечно, не удержусь от цитат. Вот здесь собственно про воспоминания:

"Эх, жёны, ненадежно ваше чутье. Впрочем, и наше, должно быть. Эх, стало быть, мужья. Будемте взаимно бережливы и, обходя запретные темы и проплывая подводные рифы, да не потешим мещанские уши кое-каких наседок-недобрососедок. Вот мы с Тамаркою вдвоем замечательно, чего скрывать, живем. Ну, не всегда. Но общезнаменательно – в общем, замечательно. В душу дружка к дружке не лезем. Если ей молчится – я жду. Сама все, что надо, откроет. Но главное – оба отходчивые, это раз. И очень, очень важно прожиты первые – от студенчества до детей – годы. Теперь столько капиталу, такая бездна воспоминаний – ты куда от них уйдешь? Плюс дети ранние, трудно вошедшие в жизнь, через болезни, через жилнеурядицы."

Такое знакомое будничное утро:
"Леонид – еще не спеша – зажег газ, поставил полный чайник зеленого цвета, вошел в комнату, где спали жена Тамара и дочери, наклонился над старшей и громко прошептал: «Леночка, ты слышала звонок? Пора, миленькая, пора в школу». Длинноволосая головка контрольно приподнялась над подушкой и в тот же миг скрылась под стеганой голубизной. Леонид улыбнулся, взглянул в окно. Перед подъездами двигалась мусорная машина. Появились отдельные прохожие, они шли быстро и на ходу застегивали пуговицы на пальто. Часы на стене показали десять минут восьмого. Леонид зевнул и сделался бодрым. Со двора раздавалось ворчание подъемного крана. Город проснулся.

«Леночка, все! Опоздаешь. Быстро!» – протелеграфировал отец жестоким шепотом. И дочь села в кровати, не открывая глаз.
Следующий номер программы – малышка. Вошел снова в комнату. Батюшки! Мать по-прежнему хороша и недвижима, а эта – худющая, быстрорукая пигалица – юный обожатель сюрпризов – готова! Стоит во всем положенном (на столе, где куклы), вытянулась в струнку и состроила гримасу. Перевод гримасы на русский язык: «Это что же за чудо такое, что за волшебница девочка Аллочка – золото неумытое?!» Губы поджаты, глаза – на лбу, руки – по швам. На часах – 7.45. Не успев отдать должное гениальности младшей, отец берет дитя под мышки и буквально вставляет в валенки, стоящие в прихожей. Дальше – в туалет. Умываться. Далее – в кухню. Там левой рукой надевается кофта, платок под шапку и рейтузы под валенки, а правой – бутерброд в зубастый ротик, туда же – чай с молоком… А оттуда вопль:
-Ты что?! Атанина Михаловна не велит кормить! Мы же в садике завтракаем! Я же там аппетит потеряю! –
-Давай-давай быстро, от одного кусочка такие худые ничего не теряют! Лена, ты готова?!»

И позже в метро...
"10 часов 30 минут. Подземный ослепительный дворец. Деловой муравейник москвичей и приезжих. «Роняет лес багряный свой убор…» В томик Пушкина вложена брошюрка роли. Но врачу-лейтенанту придется подождать, артист, вооруженный карандашом, совершает прогулку по пушкинским стихам. Дальний прицел: подготовка программы для чтения на эстраде. Чтецов развелось множество. И все вызывают если не раздражение, то сомнение или тоску. Кроме разве что Сергея Юрского. Это личность, это предмет уважительной зависти. Леонид снимался с Юрским в фильме по Фенимору Куперу, они почти подружились. Вот человек – ничего не делает бросово, каждый час проживает со смыслом. В театре – из лучших, в кино – редчайший, а читает Бернса или Зощенко – не оторвешься. Ибо – личность. Ибо – работяга. «Друзья мои, прекрасен наш союз! Он, как душа, неразделим и вечен…» Карандаш в руке не скучает. Черновые пометки. Стих за стихом. После разберемся. Отберем по темам, по звучанию, разложим, расположим. Авось родится программа. Главное – сам бог велит читать. С детства, от отца – влюбленность в музыку поэзии. На радио – пять-шесть раз в месяц – стихи. В театре читает для своих. Что называется, с успехом. Дома такие иногда вечера-ночи с Тамаркой, под детское сопенье из спальни – такие счастливые часы проливаются строфами Тютчева, Самойлова, Баратынского, Окуджавы, Ахматовой, Маяковского, Пушкина! «Служенье муз не терпит суеты. Прекрасное должно быть величаво. Но юность нам советует лукаво, И шумные нас радуют мечты…» Леонид вздохнул и уступил место тучной старушке. Она вошла на остановке, неопределенно замерла между правой скамьей (где парень с девушкой) и левой скамьей (он с Пушкиным). Уступив место, покраснел. Так всегда, с самого детства. Хорошее делает с радостью, но, сделав, краснеет. От предчувствия похвал. Ну, так и есть…

– Спасибо, молодой человек! Вот – вежливый. Родители интеллигенты. Воспитали в мальчике вежливость.

– Не скажите. Иной три университета кончит, а сядет раньше инвалида – милиция не сгонит. – Ответ старичка с палочкой.

Покинутая им скамейка разговорилась. Хоть бы потише хвалили – щеки горят. Артист не артист, а публичных осмотров не выносил Павликовский. Да не шумите вы так старички.

– Иной сам сядет, девицу усадит, мало ему – и портфель рядом установит. Стой тут над ним! И ноги тебя еле держат, а он хоть бы хны.

Господи, скорей бы остановка. Весь на виду, герой вагона. 10 часов 50 минут. Вышел, смешался с толпой. Но, с другой стороны, хорошо поступил, правда. Все-таки в старшем поколении бодрость духа поддержал, веру в молодость. Бегом – на эскалатор."

Короче, люблю эту повесть, даже если кому-то она покажется наивной и приземленной. Журнал потом пропал, но был загадочный эпизод. Вышла как-то из подъезда, подошла ко мне тут же девушка с кипой книжек в мягкой обложке. Спросила не хочу ли книжку. Бесплатно)) Я посмотрела - сборник Смехова. Охренела слегка. Там была и повесть и еще очень плохие по качеству фотографии. Одна была со съемок "Двадцати лет спустя" и очень смешная. Относится , видно, к тому периоду, когда в фильме все время выживал Мордаунт, никак они с ним покончить не могли. На фотке стояла вся четверка, держа огромный плакат, на котором большими буквами было написано: ВЫПОЛНИМ!


Ну, и возвращаясь к похоронной теме, на дайри как-то стремно все-таки. Тревожно. Хотя для меня лично дайри уже не те, но по-любому жаль, когда рушится что-то хорошее