В своих папках нашла два совершенно независимых друг от друга фанфика, которых, тем не менее, все же связывает одна общая идея, хотя авторы у них разные и никакой связи между ними казалось бы и нет. Сейчас выкладываю первый из них.

Угасающий свет

Автор Elvendork

(После событий у Рейхенбахского водопада Уотсон возвращается в Англию)


Я цел и невредим. Не читай газеты. Все объясню по возвращении.


Во время завершающей части моего путешествия я пытался подготовить себя к тому, чтоб предстать перед женой. Я знал, что моя телеграмма была удручающе невразумительной, но поистине это было все, что я был способен тогда написать.

Я цел и невредим.

И отчасти это было правдой, хотя подобные слова были выбраны мной намеренно с тем, чтоб избежать фальшивых заверений в своем благополучии.

Не читай газеты.

Прислушается ли она к моему предостережению? Я надеялся на это, и в то же время эгоистично молился о том, чтоб это было не так.

Все объясню по возвращении.

Глупое обещание, потому что теперь мне придется сообщать все новости самому, а я совсем не был к этому готов.

Я был не готов к этому.

***

Ну, конечно, я должен был бы догадаться. Моя дорогая Мэри знала меня слишком хорошо.
Едва я ступил на платформу, как она заключила меня в свои объятия. Я ответил ей тем же с благодарностью – и отчаянием.
- О, мне так жаль, Джон, - прошептала она. И я прижал ее к себе еще крепче, ибо в эту минуту был совершенно уверен в том , что она была той единственной опорой, которая помогает мне держаться на ногах.
- Что…как…? – пробормотал я в ответ, захваченный врасплох ее осведомленностью.
- О, мой дорогой, - мягко произнесла она, немного отступив, но продолжая держать меня за руки. – Ты ведь написал, о том, что невредим, но не о том, что у тебя все хорошо. Явно случилось нечто , настолько важное, чтоб попасть в газеты до твоего возвращения, но о чем невозможно было написать в телеграмме.
Она сделала паузу и вновь ее лицо омрачила печаль.
Не говоря ни слова, я вытащил из нагрудного кармана листки, которые нашел у края той ужасной бездны – уже порядком замусоленные из-за многократного перечитывания. Моя жена медленно прочитала их, беззвучно, одними губами, повторив последние слова, и ее большие, полные сочувствия, глаза наполнились слезами.
- Пойдем домой, - проговорила она, наконец. – Давай просто пойдем домой.

***
Наша дорога к дому по большей части проходила в полном молчании. Мы с Мэри не разнимали рук, но ни о чем не говорили. Мне это было и не нужно, по крайней мере, в те несколько минут; для моей исстрадавшейся души было бальзамом просто находиться в ее присутствии.
И лишь оказавшись дома, в гостиной с опущенными шторами и расположившись перед пылающим очагом, мы, наконец, вновь заговорили. Я крепко стиснул в руках чашку горячего чая. Мэри сидела подле меня, одна ее рука лежала на моем запястье, ее лицо выражало неподдельное горе.
- Как это произошло? – спросила она, наконец, так тихо, что частично я смог лишь угадать, что она произнесла.
- Я ушел, - не задумываясь, ответил я. – Это была ловушка, и я ушел. Больная женщина – я думал, что там, в гостинице больная женщина – и поспешил на помощь, но это была уловка. Я опоздал. Вернулся и нашел его записку. Если б я там остался, то может быть… но ведь теперь я этого никогда не узнаю, да?
- Почему бы тебе не рассказать мне все с самого начала? – мягко предложила Мэри.

***

Позже, намного позже, когда , совсем охрипший, я умолк, и оба мы утерли слезы – Мэри встала. Я тут же почувствовал ее отсутствие, подобное дуновению холодного ветра. Быстрым шагом она пересекла комнату и тут же вернулась – принеся ручку, чернила и бумагу.
- Напиши что-нибудь, - просто сказала она. Ее слова прозвучали для меня, как что-то среднее между предложением и мольбой. – Пиши о нем.
- Я не могу! - воскликнул я, почти отшатнувшись от предложенных ею письменных принадлежностей.
- Не об этом, - покачала головой Мэри. – Пиши о чем-то, что было прежде. Что-то такое, что заставит тебя улыбнуться. Расскажи мне об одном из ваших старых дел. Пожалуйста.
По выражению ее лица я видел, что она нуждалась в этом так же, как и я, и, тем не менее, я все же не мог заставить себя хоть что-то написать. Пока еще нет. Рана была еще слишком свежей, а мои мысли слишком сбивчивыми, чтобы можно было помыслить о чем-то подобном. Я не мог думать сейчас ни о чем ином, кроме ужасного «а что если», гремевшего у меня в уме, и спрашивал себя, не могло ли все пойти иначе, если бы я остался с Холмсом, если б понял, что все это подстроено – если бы я был там.

***

И лишь несколько недель спустя я, наконец, внял совету моей жены.
По правде говоря, я долго и напряженно размышлял над тем, о чем сначала написать. Бесцельно листал свои старые записи, пару раз даже прокручивая в голове, как бы это могло выглядеть изложенным на бумаге.
И все же, когда я , наконец, взялся за перо, то еще не совсем понимал о каком деле буду писать, пока вдруг, будто сами по себе, передо мной не появились слова.
Для Шерлока Холмса , написал я – и в туже минуту произошел точно прорыв; болезненный, но долгожданный; внушающий страх, но несущий облегчение, точно зонд, проникающий в рану – она всегда оставалась «Этой Женщиной».