Еще неделю назад решила, что постараюсь это начать в эти длинные выходные. Начало положено. И позже, в течение дня сделаю первую запись содержания "Шерлокианы". Не знаю, насколько она будет пространной, как пойдет, и вначале там вроде нет особо больших записей.





Энциклопедия Шерлокиана

Или

Универсальный словарь имеющихся знаний
о Шерлоке Холмсе

и его биографе докторе медицины Джоне Х.Уотсоне

Составлена и издана

Джеком Трейси

Автором работ «Конан Дойль и Святые наших дней», «Второе августа»,"Какая там, к черту, старуха!"


Предисловие

Еще двадцать лет назад подобная книга была бы абсурдной. У любого, кто вырос до Второй мировой войны, были какие-либо связи с Викторианской и Эдвардианской эпохами, которые служили окружающей средой для Шерлока Холмса; многие из людей, живших в 1930-х и 1940-х годах, были уже совершенно взрослыми во времена Холмса, физическая и интеллектуальная окружающая обстановка существенно не отличались, и, конечно, отношения и лексикон еще не потерпели сильных изменений. Именно те из нас, кто родился и вырос во время и после электронной революции 1950-х годов, нуждаются в том, чтобы нам объяснили насквозь механистичный, высокомерно оптимистичный девятнадцатый век.

Бытует мнение, что викторианцы, в конце концов, не так уж сильно отличаются от нас, что большинство современных институтов ведут свое начало из викторианских времен, - но те, кто так говорит, — это историки и социологи, личность которых сформировалась до того, как компьютеры и спутниковые коммуникации изменили центр всеобщего внимания. Возможно, тридцать лет назад мы были похожи на викторианцев. Теперь - уже нет.

Истина состоит в том, что у викторианцев нет с нами почти ничего общего. Они были последними представителями человечества — до сих пор — кто познал настоящую уверенность в себе, кто искренне ожидал, что их мир устоит. Ничто еще не предвещало жестоких разочарований войны, депрессии, неизвестности ядерной угрозы. Их институты, так же, как их архитектура и артефакты, создавались, чтоб быть увековеченными, как вершина человеческих достижений – подвиг этноцентрического высокомерия, которому мы не скоро сможем что-то противопоставить. Только теперь, после огромного промедления, комбинированная технология и общественное сознание двадцатого века, наконец, разрушают тяжкий гнет девятнацатого.
Не стоит скорбеть об уходе Викторианства. Если смотреть объективно, наше викторианское наследие в высшей степени негативно. Достоинства этой эпохи были сметены историческим течением, и нам остается справляться с пережитками искусственного века.

Викторианство было названо эпохой компромисса, и это было весьма справедливо. Почти каждая значимая концепция, идентифицируемая как однозначно викторианская, была результатом компромисса — компромисса между прогрессом и традицией, наукой и религией, богатством и бедностью, привилегиями и свободой, просвещением и нетерпимостью, совестью и истерией. Это работало столетие назад, когда решение вопроса можно было отложить и забыть о нем. Однако наше собственное поколение, очевидно, больше не может позволить себе искать убежища в компромиссе – особенно, в таком анахроническом, негуманном компромиссе, что мы унаследовали от викторианцев.

Такие фундаментальные установки делают нас бесконечно отличными от них, несмотря на поверхностное физическое сходство наших миров. Если они и наслаждались сильным чувством безопасности и общности, то это достигалось ценой жесткого кодекса социального поведения, который очень сильно противоречил нашим собственным представлениям о личной свободе. Если они и обладали беспрецедентной культурной стабильностью, то это было за счет институционализации (наделения законным статусом), а не решения проблем, созданных их собственной физической и экономической экспансией. Если они и жили в центре всемирной экономической империи, то только благодаря эксплуататорской системе, которая заставляла их рационализировать самые жестокие расовые и культурные теории в ущерб как научной, так и теологической целостности.

Это в силу скрупулезности викторианцев и чувству ответственности перед их собственной близорукостью их институты простояли так долго, и только перед лицом саморазрушения, которое они сделали неизбежным, мы начали осознавать, насколько они непригодны для общества, чуткого к человеку и природе.

Необходимость разрушения социальных моделей викторианцев делает еще более важным то, чтобы мы действительно понимали их, если хотим правильно выполнять свою работу. Это не всегда легко, поскольку, если мы закрываем глаза на их более прискорбные обстоятельства (что сделать возмутительно легко), последние двадцать или тридцать лет правления Виктории, возможно, являются одними из самых по-настоящему романтичных в истории. Это без труда обнаружил бы любой мужчина с небольшим количеством денег и жаждой приключений. Каждый континент по-прежнему в изобилии мог представить любое сочетание опасностей и потенциальных богатств, какое только можно вообразить. На картах Африки и Южной Америки по-прежнему было множество белых пятен, если вас привлекали совершенно примитивные условия, и мало волновали развлечения цивилизованной жизни, а Центральная Азия и полярные регионы были, возможно, менее экзотическими, но не менее сложными. Австралия, Южная Африка и американский Запад предлагали приключения без лишений и тяжких испытаний жизни исследователя. Были жители островов Южного моря, восточные индейцы, краснокожие индейцы, африканцы и арабы (все "ниггеры"), которых эксплуатировали по всему миру. Армия предназначалась для низших классов, если только вы не были офицером, но любой жаждущий сражений англичанин всегда мог испытать сильные ощущения, сражаясь против флибустьеров в Центральной Америке, работорговцев в Судане или националистов на Балканах; или же, по вашему предпочтению, вы могли получить место военного корреспондента и присоединиться к смелым кампаниям против вооруженных примитивным оружием аборигенов Ашанти или населения осваиваемых территорий Индии. Это была эпоха "рядовых джентльменов" — хорошо образованных младших сыновей имущих классов, которые никогда не получили бы наследства дома и поэтому отправились за границу воевать, оседать, колонизировать, управлять, исследовать, и все это ради Англии и империи.

Это также была эпоха героев - ученых и инженеров-строителей. В те дни реакция против различных технологий была не популярной. Конечно, было крушение иллюзий; обещанная утопия машин не осуществилась, и викторианцы понимали, что шестеренки и рычаги служат только для того, чтобы сделать безумие более эффективным, — но они не боялись своих машин. Самый ограниченный ум мог бы постичь работу паровой машины, разобрать дедушкины часы, почувствовать запах газа, вытекающего из форсунки, разобраться с лифтами, буровыми вышками и насосными станциями и мгновенно распознать звук клапана в туалете, снова вышедшего из строя. (Сегодня у нас нет такого преимущества: мы не можем видеть электрон, а у монтажной платы нет движущихся частей, и хотя интеллектуально мы можем постичь теорию электроники, мы просто не в силах оторваться от карманного калькулятора и посмотреть на это своими глазами.) Викторианцы верили, что творение должно быть упорядоченным, единообразным и определенно ньютоновским. Эту концепцию механистической простоты они применяли ко всему, от космологии до раскрытия преступлений.
И на краткий исторический миг, короче продолжительности одной человеческой жизни, сложились идеальные условия для появления Шерлока Холмса.
Профессия Холмса, как детектива—консультанта, зависела от правильной комбинации культурных элементов – общераспространенного признания научных принципов в то время, когда наука все еще находилась на стадии, позволяющей отдельному человеку разумно понимать целое; стабильного общества, в котором методы наблюдения и дедуктивные принципы, основанные на наблюдении, могли быть сформулированы и применены быстрее, чем менялись данные, на которых они основывались; и существования состоятельного среднего класса, из которого можно было привлекать клиентов. Но это только половина истории.

Если бы наука дедукции и анализа, как утверждал Холмс, существовала только в виде курса лекций, саги о Шерлоке Холмсе не было бы. К счастью, доктор Уотсон был человеком романтических, а не дидактических наклонностей.

Ибо Холмс жил и работал в самом центре крупнейшей колониальной империи, которую когда-либо знал мир. В гостиную на Бейкер-стрит входили и выходили чередой золотые миллионеры, исследователи Африки, правительственные чиновники и иностранные сановники — все представители Империи, живописно смешавшись с представителями британского среднего класса, от чайных брокеров до машинисток и сельских врачей, для которых существовала Империя (и сюда мы должны включить сотрудников Скотленд-Ярда, поскольку существование государственной полиции является одним из верных признаков доминирующего среднего класса); только к концу своей карьеры, когда Холмс приобрел репутацию человека осмотрительного, к нему постоянно стали обращаться представители английской знати . Его неизбежно придирчивое отношение к своей профессии, возможно, даже сделало его нечувствительным к присущему ей романтизму — но, к счастью для всех нас, там был Уотсон, чтобы облечь в плоть и кровь суровые основы расследования и тем самым создать одну из самых бессмертных серий рассказов в мировой литературе.

Сегодня колониализм - это поблекший анахронизм, города больше не являются великими культурными и финансовыми центрами (хотя такая иллюзия продолжает существовать), средства массовой информации распространяют среди всех культуру, а также знания, и победа среднего класса давно признана - и все же притягательность Шерлока Холмса сильна, как всегда. После жалких искажений образа Холмса, сделанных такими, как Уильям Джиллетт и Бэзил Рэтбоун (Холмс в роли молчаливого безрассудца, Уотсон в роли комического помощника, а также других его изображений, созданных многочисленными писателями и актерами, в отношении которых, - если бы вы не знали противовоположное - то поклялись бы, что они никогда не читали ни строчки о Холмсе), имеется определенное возрождение интереса к великому детективу как к литературной, а не кинематографической фигуре.

Трудность, вызванная этим возвращением к оригиналу, заключается в недостаточном знакомстве с викторианской средой. Большая часть лексики, институтов и установок конца девятнадцатого века исчезла из опыта современных американцев. У читателя, которому требуется более полное представление о Холмсе через разумное понимание многочисленных намеков на викторианский образ жизни, больше нет легкого доступа к определениям, объяснениям и различным аспектам. Со времен Холмса произошло так много событий, что современные влияния вытеснили девятнадцатый век из словарей и энциклопедий. Информация, которую читатели Уотсона принимали как должное, больше недоступна без исторического подхода. Вот так и появилась «Энциклопедия Шерлокиана».

Проще говоря, это книга об исторической обстановке и окружении приключений Холмса. Хотя она многим обязана "шерлокианской" традиции, на самом деле, она не является ее частью. Обе они основаны на одном и том же исходном предположении — что Шерлок Холмс и доктор Уотсон были живыми историческими лицами, что хроники основаны на реальных событиях и что сэр Артур Конан Дойл выступил литературным агентом Уотсона при их публикации — и на этом сходство заканчивается. Культ "Шерлокианы" - это экстравагантная интеллектуальная шутка высшего порядка, в которой факты и вымысел должны быть смешаны как можно тщательнее. Эта работа основана на прямо противоположном подходе. Это не какая-то "модная" книга, и в ней никогда не делается предположений. На самом деле, все упоминания, которые явно являются воображаемыми, отмечены звездочкой, чтобы читатель сразу же осознал этот факт.

Интересно (хотя на самом деле не слишком удивительно) наблюдать, что, хотя Шерлок Холмс пользуется всемирной популярностью, его последователи наиболее распространены именно в Соединенных Штатах, и что большая часть шерлокианских исследований была проведена американцами. Вообще, большинство из нас, довольно раболепные англофилы; мы можем идеализировать Англию, в которой мы не живем, но когда доходит до дела, мы гораздо более объективные наблюдатели британской среды, чем сами британцы; и нам не обязательно нужен перевод этих историй. Поэтому позвольте мне предвосхитить критику, применяемую столь многими английскими шерлокианцами к книгам, написанным американцами, и указать, что это книга для американцев, написанная американцем, и что она не претендует ни на какую другую точку зрения.

Такое признание, возможно, гораздо более необходимо, чем может показаться на первый взгляд, поскольку я намеревался выпустить этот дополнительный том к саге о Холмсе, в котором читатель сможет с комфортом ознакомиться во время чтения. По этой причине используемый язык представляет собой разновидность англо-викторианского наречия, которое для англичанина может показаться высокопарным и даже слегка комичным, но для американца будет сочетаться с прозой Уотсона, не отклоняясь от интонации оригинала. Стиль тщательно подобран по образцу эталонных работ того времени, а предполагаемая точка зрения - викторианская.

Эксперименты быстро показывают, что я не могу сохранить в языке привкус эпохи и в то же время обеспечить исторический подход к материалу. В связи с этим принято решение представить «Энциклопедию Шерлокиану» так, как если бы она была написана в первом десятилетии двадцатого века человеком той эпохи, - прием, который одновременно обеспечивает единую точку зрения и позволяет получить широкую историческую перспективу, что в совокупности даже более успешно, чем я предполагал. В результате в этой книге почти не упоминаются события, произошедшие после 1914 года (единственными исключениями являются даты смерти и биографические подробности лиц, упомянутых в саге). Естественно, эта точка зрения не является последовательной, но результатом является синтез английского общества в 1880-1910 годах с акцентом на 1890-е годы, что отражает общее состояние знаний, существовавшее во времена Холмса. Поймите, что никакая информация не дается без объяснения причин, в которую не верили бы сами викторианцы. (Там, где иногда вставляются обязательные шерлокианские данные, например, в датировании событий, они были четко указаны как таковые.)
Этот прием представлял опасность того, что я непреднамеренно выражу идеи девятнадцатого века в терминах, которых тогда не существовало. Возьмем наиболее наглядный пример, Уотсон неоднократно ссылается на "двойственную натуру" Холмса, говоря о ней как, возможно, о выдающейся грани личности детектива. Холмс явно страдал легкой маниакально-депрессивной формой - однако этот термин не встречается в широком употреблении в работах того времени и его не будет и в этой.
И я хорошо осведомлен о том, что гепард — это не леопард, но во времена Холмса зоологическая классификация была не так уж совершенна, и в тогдашних справочниках для непрофессионалов гепард действительно определялся как разновидность леопарда, так и здесь. Строгое соблюдение таких тривиальных стандартов позволяет поддерживать разумную атмосферу подлинности.

В то время как я опустил некоторые викторианские взгляды, такие как откровенно расистские намеки на представителей не европейской расы, я сохранил другие, в том числе практику обращения к женам и детям по именам их мужей и отцов, что не только экономит место, но и несет в себе правильный оттенок шовинизма девятнадцатого века. Использование демографических показателей также является простым и, в наше перенаселенное время, довольно глубоким указанием на пропасть между нами и викторианцами, все показатели по Соединенным Штатам основаны на переписи 1900 года, а все остальные статистические данные о населении приведены по состоянию на 1901 год, если не указано иное.
Каждая запись здесь в идеале состоит из трех частей — определения, описания и ссылки. Определение представляет собой простое предложение, описывающее предмет. Если требуется дополнительная информация для ясности или для шерлокианского интереса , то добавляется описание; оно может занимать от одного предложения до нескольких страниц. Наконец, ссылка содержит четырехбуквенный код, указывающий, в какой истории появляется данный элемент, часто сопровождаемый предложением в контексте. Естественно, это не универсальная формула; некоторые предметы вообще не нуждаются в определениях, а для других включение описания или контекстуального предложения было бы посторонним, неуклюжим или отвлекающим. В некоторых статьях, таких как, например, о самом Холмсе или о Скотланд Ярде, описание и ссылки неразрывно связаны друг с другом. Очень немногие общие термины, слишком часто используемые для конкретных контекстов - например, в Польше или Англии - вообще не содержат ссылок; но они сведены к минимуму. Другие состоят почти из одних ссылок, наиболее ярким примером является запись, под названием "СЛУГА".
За некоторыми исключениями, элементы указаны точно так, как они написаны в рассказах, чтобы избежать путаницы в их поиске, хотя в некоторых случаях перекрестные ссылки направят читателя к более удобному заголовку. «Энциклопедия» в изобилии снабжена ими всякий раз, когда могут возникнуть различные заголовки, а также среди статей, каким-то образом связанных друг с другом. Такого рода вещи находят свое логическое продолжение в статье "Лондон", которая в двух тысячах слов описания не содержит ни одного кода рассказа и фактически представляет собой одну длинную повествовательную перекрестную ссылку. Чтобы сэкономить место и не прерывать поток информации, перекрестные ссылки печатаются маленькими заглавными буквами без дальнейшего обозначения.

Там, где Уотсон делает тонко замаскированный намек на четко идентифицируемые места или предметы, либо в литературных целях, либо из-за простой ошибки, я уточнил идентификацию; но в связи с не спекулятивным характером этой книги я предпочел придерживаться консервативных взглядов и избегать идентификации, если доказательства не являются исчерпывающими. Таким образом, Грейт-Орм-стрит Уотсона признается настоящей Грейт-Ормонд-стрит в Блумсбери; но, даже несмотря на то, что подавляющее большинство шерлокианцев единодушно признало, что Сток-Моран на самом деле является суррейской деревушкой Сток-д'Абернон, я не стал признавать это отождествление в отсутствие более прямых доказательств и обозначил название «Сток-Моран» как вымышленное. Меня скорее будут критиковать за то, что я опустил, чем за то, что я включил, и читатель, который чувствует, что эта книга разжигает его интерес к культу Шерлока, должен твердо помнить об этом факте. Записям вымышленного характера предшествует звездочка (*), важными исключениями из этого правила являются персонажи рассказов, которые не обозначены таким образом, наряду с другими явно вымышленными элементами, такими как элементы многих дел Холмса, опубликованных и неопубликованных.

Одно важное допущение, которое будет исполняться, заключается в том, что во всех случаях, при отсутствии явных доказательств обратного, предполагается, что наблюдения и память Уотсона точны и что он искренне и честно излагает все события. На очевидные противоречия фактов будет указание, а иногда и объяснение, всегда исходя из предположения, что несоответствия являются результатом ошибки, а не обмана.
Я действовал также исходя из предположения, что никто не собирается обращаться к такой книге, как эта, не прочитав сначала «Шерлока Холмса» исключительно для удовольствия. Я без колебаний излагаю «секреты» рассказа, если это кажется необходимым. В то же время я предположил, что читатель ничего не знает о викторианской Англии, кроме того, чему его научили общие знания и что он смог вывести для себя из чтения рассказов.

Более непосвященный читатель, возможно, придет в уныние, обнаружив, что не может найти здесь упоминание о дирстокере, инвернесском плаще или пенковой трубке - стереотипных символах Шерлока Холмса. Все они, увы, являются апокрифическими. Они являются частью шерлокианского фольклора, но не являются частью Холмса в том плане, в каком его описывал Уотсон. Сидни Пейджет, знаменитый иллюстратор рассказов для журнала "Стрэнд", любил носить дирстокер (или "двухкозырку"), и когда он изображал Холмса где-то в провинции, он иногда одевал его в такой костюм. Но Холмс всегда был человеком, соблюдающим приличия. "Дирстокер" носят только за городом, а "Инвернесс" - это, по сути, дорожный плащ, защищающий от железнодорожной сажи и дорожной грязи. Образ Холмса, разгуливающего по освещенным газовыми фонарями улицам Лондона в этом "традиционном" наряде, смехотворен. Сами истории расскажут вам, что, когда детектив выходил в город, он надевал твидовый костюм или угнетающе респектабельный викторианский сюртук.



Изогнутую пенковую трубку можно приписать Уильяму Джиллетту, американскому актеру, который сыграл Холмса в театре в 1899 году. Джиллетт обнаружил, что не может одновременно держать руки свободными для других дел и держать в зубах вездесущую трубку, необходимую для любой характеристики Холмса. Он решил проблему, использовав более сбалансированную пенковую трубку, которая гораздо меньше нагружала его челюстные мышцы. Иллюстратор американского журнала Фредерик Дорр Стил, который основывал свои представления о Холмсе на образе, созданном Джиллеттом, увековечил ее, и на свет появилось еще одно клише.

И вы никогда не увидите слов "Элементарно, мой дорогой Уотсон". Бэзил Рэтбоун, возможно, страстно любил это выражение, но Холмс никогда его не произносил.
Когда мы отбрасываем мифологию, какой бы приятной она ни была, и ограничиваемся историческим и культурным фоном саги о Холмсе, первое, на что обращает внимание исследователь, - это огромная масса доступного материала. Поздняя викторианская и эдвардианская эпохи, возможно, наиболее детально задокументированы в истории. Замечательные современные методы печати, дешевая рабочая сила, образованное население и отсутствие конкуренции со стороны еще не изобретенных средств массовой информации создали огромный рынок для тысяч книг на все мыслимые темы. Экономичные процессы фотогравировки, разработанные примерно в 1890 году, сделали возможным создание популярного иллюстрированного журнала, такого как «Стрэнд». И сегодняшние "полные" словари и "универсальные" энциклопедии едва ли достойны этого названия по сравнению со стандартами девятнадцатого века. Справочники, которых тогда существовало намного больше, чем сегодня, были гораздо более подробными по той простой причине, что детали не менялись радикально от издания к изданию — и, если они и менялись, это происходило наряду с тем, что сокрушающиеся исследователи 1920-х годов называли "признанными чертами нормальной жизни", и в целом, предсказуемыми темпами.

Материал в этой книге в значительной степени выкроен из того, что викторианцы должны были сказать о себе, и здесь очень мало по-настоящему оригинальных исследований. Большая часть информации доступна для сбора - если, как это сделал я, вы потратите шесть лет на ее поиск. Я многое упростил, реорганизовал и переработал формулировки для большинства справочников девятнадцатого века, подчинив ясность полноте и скрупулезной точности, но по большей части я решил как можно меньше вторгаться в чрезвычайно красноречивую эпоху. Среди этих страниц есть несколько действительно оригинальных открытий, особенно шерлокианского характера, и они будут найдены на своих местах, но привлечение к ним внимания было бы бессмысленно. Самовосхваление, которое под этим предполагается, основано не на значимости какого-то одного предмета, а на единстве, точности и беспрецедентной завершенности работы. Энергия — ничто без метода, и я сознательно стремился к тому, что сам Холмс называл "высшим даром художника - знанием того, когда нужно остановиться".

Есть что-то бесспорно притягательное в эпохе, олицетворенной жизнью и талантами Шерлока Холмса, люди которой искренне верили, что способны контролировать окружающую их среду, которых еще не коснулись долгосрочные последствия их технологий, которые, к счастью, не подозревали о такой озабоченности двадцатого века, о таких проблемах, как распространение ядерного оружия, экология и сокращение запасов энергии. Тем не менее, будет лучше, если мы смягчим ностальгию несколькими грубыми реалиями. Победоносная Англия для меня - очень реальное и очень близкое место, которому я могу радоваться и сочувствовать, но которым я редко могу восхищаться, и никогда не стану мечтать о том, чтобы мы в него вернулись.

Это правда, что во времена Холмса не существовало ничего подобного компьютерам, замороженным полуфабрикатам и другим наказаниям простой жизни. Также не было ни антибиотиков, ни законов о продуктах питания и лекарствах, ни санитарии, о которой можно было бы говорить, ни гражданских прав, зачастую, права на апелляцию в уголовном порядке, ни законов о детском труде, ни профсоюзов, ни социального обеспечения, ни минимальной заработной платы. Было отмечено, что за шестьдесят три года правления Виктории Великобритания участвовала в более чем двухстах заморских войнах, большинство из которых велось против первобытных племен Азии и Африки; но, по общему признанию, ни одна из них не была ядерной. С экологической точки зрения мы просто заменили загрязнение, вызывающее эмфизему, на загрязнение, вызывающее брюшной тиф. И когда вы поймаете себя на том, что тоскуете по той незамысловатой эпохе, когда в наши дома не вторглись все эти энергозатратные, посредственно сконструированные приборы, просто вспомните, что во времена Шерлока Холмса вся рутинная работа выполнялась руками неимущего, низкооплачиваемого слуги, который понятия не имел о комфорте и элементарном самоуважении; и если это вас не волнует, то, пожалуйста, подумайте о том, что, учитывая соотношение размера высшего и среднего класса к низшим, вы, вероятно, были бы одним из них. Старое доброе время только началось.

Блумингтон, Индиана, 1 марта 1977 года