ArthurSteine недавно напомнила мне о том, что я взялась таки, наконец, за перевод рассказов Линдси Фэй. Это совершенно вылетело у меня из головы. Покопалась в почте и в недрах ноута и все нашла, посидела несколько дней над редактированием и вот сейчас рассказ готов. Но сначала скажу несколько слов.
Я сейчас уже не помню, как вышла на книгу Линдси Фэй, с учетом того, что единственную ее, переведенную у нас книгу, я не читала. И сейчас никак руки не дойдут. Но, наверное, я что-то прочла в отзывах на Амазоне, потому и приобрела ее в числе первых своих шерлокианских покупок.
И не разочаровалась! Помню, как читала ее в метро, несмотря на не самый легкий язык. И помню это ощущение сходства с лучшими рассказами Канона, хоть , может быть, манера автора и отличается от дойлевского стиля. Но вот это соединение детективной линии и рассказа об отношениях Холмса и Уотсона , несомненно, очень канонично. Но если кто-то скажет: Да что это за детектив? Это ж вообще ни о чем! То я отвечу, что в Каноне для меня важна совсем не детективная составляющая, но каждому, конечно, свое)

Вот собственно сам сборник



Линдси Фэй "Все искусство раскрытия преступлений"

И потом я с удовлетворением прочла на задней обложке, что мое мнение о книге разделяют маститые шерлокианцы. Николас Мейер говорит, что "Все искусство раскрытия преступлений" можно поставить в один ряд с лучшими произведениями Дойля о Холмсе. "Фэй удалось "ухватить" язык, выражения и изобретательность оригинальных рассказов, как никому другому из известных мне авторов. Николас Мейер, автор "Семипроцентного раствора кокаина.

Лесли Клингер, автор "Нового аннотированного Шерлока Холмса", пишет что "для хорошего пастиша требуется как сверхъестественно чуткий слух, чтоб услышать голос Уотсона, так и талант, чтоб написать захватывающую историю. И к счастью, Линдси Фэй одарена и тем и другим, как уже доказала в своей книге "Прах и тень". Возрадуйтесь те, кто пришел в отчаяние от того, что сэр Артур дал нам только 60 рассказов. Вот вам еще 15 сокровищ!"

Ну, а теперь перехожу , собственно, к самому рассказу.

Линдси Фэй
Волшебный зверинец

Мой всемирно известный друг Шерлок Холмс уже давно утверждает, что работа - лучшее противоядие от горя. Поэтому у меня, как у его биографа, был повод задуматься, соответствуют ли этому кредо те почти сверхчеловеческие усилия, которые он затрачивает на свои расследования. Во время работы он - неутомимый автомат: бросается туда и сюда, консультируясь со всеми имеющими отношение к делу сторонами, взвешивая ценность имеющихся у полиции данных, и находя улики, которые , чаще всего, все остальные упустили из виду. Однако, когда он не занят делом, то становится безразличным ко всему существом, с глазами, ввалившимися до такой степени, что это вызывает у меня ужас и глубочайшее сочувствие.
Возможно, этот афоризм и этот человек не имеют прямого отношения друг к другу. Холмс много раз обвинял меня в том, что я слишком поэтичен по натуре, что вредит мне самому; если бы я заговорил с ним на эту тему, пусть даже вскользь, он с ледяным видом приподнял бы бровь, осведомляясь, нет ли у меня небольшого жара, и предлагая мне прилечь. И все же, пребывая в бездействии, он выглядит настолько горестно, что я никогда не исключаю возможности того, что с моим другом произошла однажды какая-то трагедия. Неизвестно, выскажет ли он когда-нибудь всю свою молчаливую скорбь, но с уверенностью, основанной на личном опыте, я могу заявить, что в его изречении заключена мудрость, и 15 марта 1897 года он доказал мне это.
Как обычно, в это время года я получил письмо от миссис Сесил Форрестер, бывшей клиентки моего друга, и что еще важнее, бывшей работодательницы моей покойной жены. До нашей женитьбы Мэри несколько лет работала в качестве гувернантки и имела гораздо большую предрасположенность к этой трудной работе, чем многие другие, ибо у нее была такая нежная и мягкая натура, что даже многие страдающие от колик младенцы успокаивались у нее на руках и начинали ворковать, как голубки.
читать дальше
К этой ее способности в семье Форрестеров относились не с холодным одобрением, а с искренней привязанностью, особенно жена, которая называла Мэри своей “дорогой девочкой” и разделяла с ней все интимные моменты совместного проживания и дружеского общения. Они остались преданы друг другу даже после того, как наша свадьба отдалила их друг от друга, подобно тому, как и я продолжал участвовать в приключениях своего эксцентричного друга, и миссис Форрестер каждый март, начиная с 1894 года, присылала мне сердечное письмо, в котором говорилось, что если мне когда-нибудь понадобится аудитория для моих воспоминаний, то в ее лице я найду не только преданного слушателя, но и добровольного помощника. Со стороны ближайшей подруги Мэри было типично, что она не покинула меня после нашей общей горькой утраты, и всякий раз, оказываясь в обществе миссис Форрестер я с теплотой думал о том, как я рад, что Мэри, возможно, и была бедна, когда мы познакомились, не считая таинственных жемчужин, которые достались ей по наследству, но, тем не менее, чувствовала себя совершенно комфортно в своем положении.
К сожалению, благие намерения миссис Форрестер всегда переполняли меня мучительным страхом перед нашим почтальоном мистером Макфейлом (который не заслуживал таких чувств, поскольку был румяным, веселым малым с четырьмя детьми и пятым на подходе).
Когда пришел конверт, надписанный ее почерком, на Бейкер-стрит я был один с довольно раздражающей простудой, - все еще в халате, мой подбородок и волосы были в плачевном состоянии, все носовые платки были испачканы, - и глядел на нетронутый тост и белые облака, затянувшие небо за нашим окном. В двух других случаях, когда я получал эту, безусловно, ежегодную корреспонденцию, мы с Холмсом оба были вдали от дома; со времени его чудесного возвращения он был человеком, пользующимся большим спросом у полиции и самым ненавистным преступному миру за всю историю Англии, и все это время я был рядом с ним.
Однако, сейчас Холмс отправился посоветоваться со своим братом Майкрофтом по поводу расшифровки одного головоломного шифра в Уайтхолле, относительно которого он не мог мне ничего сообщить; и я был один. И вдобавок ко всему я был раздражен этим фактом, что было весьма неразумно. Было бы низменной самонадеянностью предполагать, что это произошло из-за простой болезни, поскольку мне не привыкать к физическим лишениям. Море меланхолии, в котором я плавал, промочило меня до костей. К тому времени, как я услышал быстрые шаги на лестнице моего соседа по квартире, и его худощавая фигура ворвалась в комнату, расшвыривая свои любимые последние издания ,словно он был властелином, осыпающим народ золотом, небеса за окном потемнели до мрачного синеватого оттенка поздних сумерек, и огонь несвоевременно погас. Я растянулся во весь рост на диване, откровенно бездельничая, к своему собственному глубокому отвращению.
Шерлок Холмс присвистнул, его серые глаза были прикованы к одной из газет.
-Боже мой. Ставлю пять фунтов на то, что нас с вами, Уотсон, вызовут на побережье Норфолка из-за этой истории с рукописью викингов. Полный цикл баллад XI века был обнаружен как раз в то время, когда граф, как говорят, продавал половину своих ценных бумаг? Разум отказывается верить в такие удачные совпадения. По крайней мере, барометр показывает, что у нас не возникнет трудностей с поездкой туда. Экспресс в девять двадцать три от Чаринг-Кросса вполне подойдет, хотя, полагаю, нет смысла отправляться в путь с утра пораньше, когда я еще не знаю, какая из заинтересованных сторон так или иначе захочет проконсультироваться со мной.
Когда я просто кашлянул, он поднял глаза, оценивая происходящее со своей обычной молниеносной точностью. Следует признать, что не надо быть гением, чтобы воссоздать всю картину по затемненной комнате, плачевному состоянию огня в камине, которое я оставил без внимания, запасу носовых платков, тому, что я был неодет и письму, которое я поставил нераспечатанным на каминную полку, так, чтобы оно было у меня на виду. Как сказал бы сам Холмс, самый неопытный констебль из отдела "С" разгадал бы эту тайну в мгновение ока.
Моя жизнь состоит из бесконечных сюрпризов. Я мог предполагать, что дальше произойдет все, что угодно, но никак не ожидал, что Шерлок Холмс, словно в задумчивости, наклонит свое точеное лицо, хлопнет газетой по ладони, отбросит ее к другим ее собратьям на ковер и выйдет из комнаты.
Когда я услышал, как захлопнулась дверь его спальни, признаюсь, мои и без того сгорбленные плечи резко опустились на подушки. Сочетание печали, дурного самочувствия и безделья уже настолько угнетающе подействовало на мое настроение, что это последнее развитие событий навело на мысль считать весь этот день абсолютно потерянным и надеяться, что завтра все будет лучше. Однако к тому моменту, когда я пришел к такому решению, Холмс вернулся, теперь уже одетый в свой синий халат с отважно развевающимися завязками, и решительно заявил:
- Я не потерплю подобного обращения.
Мои затуманенные глаза широко распахнулись (стали как блюдца), когда он быстро открыл ведерко для угля и подбросил его в огонь. Покончив с этой задачей, он надел шлепанцы и пошел по комнате, зажигая все лампы, пока наша гостиная не озарилась светом, таким же желтым, как желток яйца.
- Какого же это обращения? – просипел я изумленно.
И без того уже испытывая вину за свой черный юмор, я предположил, что он имел в виду мрачную, холодную и совершенно негостеприимную атмосферу, в которой он оказался по моей вине. Однако, вместо ответа Холмс бросился вон из комнаты по меньшей с такой же живостью, которую он проявляет, когда речь идет о неопознанных следах.
Это ужасно раздражало. Какой бы нездоровой Холмс ни нашел в тот день нашу квартиру на Бейкер-стрит, для меня она, уж конечно, оказалась в три раза хуже. Я уже собирался встать с дивана, чтобы потребовать от моего друга удовлетворения, и тут он вернулся, неся вечно-интригующий жестяный ящик, в котором хранились отчеты о его самых ранних делах. Он с таким отвращением швырнул его на пол, что миссис Хадсон, должно быть, решила, что небеса обрушились на землю.
- Это совершенно никуда не годится, Уотсон, - властно изрек Холмс. В следующую минуту он ловко опустился на пол позади ящика, одним быстрым движением скрестив ноги, словно был Буддой, восседающим в центре храма. — Даже люди, чье время менее ценно, чем мое собственное, предпочитают заниматься работой, связанной с их настоящей профессией, - никто не прибегает к секретарским услугам уличных торговцев или к навыкам орнитолога в мореходстве. И если исходить из этого принципа, то я детектив-консультант, а не секретарь третьеразрядного судоходного концерна.
Я посмотрел на него с немалым трепетом.
- О чем, черт возьми, вы говорите?
Он махнул рукой, очертив в воздухе какую-то нетерпеливую спираль, после чего поднял крышку ящика.
- Этелни Джонс потерял документы по этому нашему общему делу. Ну, конечно. Этого человека надо ежедневно поздравлять с тем, что он, ничего не перепутав, надел ботинок на ту ногу. Теперь ему нужно написать повторный отчет, и, конечно, я тут же мог бы сразу сказать вам, что все дело строится на том, что у этого малого был брат-близнец, занимавшийся огранкой алмазов, но, конечно, вы согласитесь, что инспектор Джонс в гораздо большей степени наделен энергией, нежели проницательностью.
Когда Шерлок Холмс начинал свои тирады, те, кто не пришел от них в восторг, несмотря на их обычную живость и некоторые нюансы, не могли остановить их так же, как не могли бы остановить атакующего слона. На самом деле, я поставил бы на то, что гигантское животное будет свалено с ног задолго до того, как мой друг устанет от своей обличительной речи. Я озадаченно наблюдал, как он роется в ящике, бормоча своим быстрым тенором:
- Бессмысленная трата совершенно приятного вечера. Неужели теперь, после того как я раскрыл им их дела, в мои обязанности будет входить и подшивка документов для полицейских Скотланд Ярда? Это был Грегсон... Этот...Холлингберри... Боже мой, доктор, но мы проводим большую часть своей жизни с Лестрейдом.... Ха, Джонс! - Однако его лицо тут же вытянулось. - Черт возьми, конечно, это дело Джонса, но это было еще до вас, дело, когда я познакомился со старым мистером Шерманом. Если подумать, это дело должно представлять для вас некоторый интерес — вы, конечно, помните пса Шермана Тоби из ”Дела Джонатана Смолла и сокровищ Морстена".
Холмс быстро поднял на меня свой стальной взгляд.
- Хотите, чтоб я подробно изложил для вас это дело? Если только, вы не слишком устали.
Когда я осознал, что только что организовал (в оригинале «сделал оркестровку») мой друг, признаюсь, я был вынужден откашляться по причинам, не связанным с болезнью. Он все знал о ежегодном письме бедной миссис Форрестер с соболезнованиями по поводу кончины Мэри, урожденной Морстен; одним махом он не только сказал в своей своеобразной косвенной манере, что знает, почему я был так подавлен, но и предложил очевидный способ почтить память моей покойной супруги без какой-либо слезливой сентиментальности, и не требуя от меня ничего, кроме как сидеть сложа руки и слушать.
- Вы совершенно необыкновенный человек, - ответил я, когда ко мне вернулся дар речи.
Холмс внезапно проявил острый интерес к каминным часам.
- Если вы предпочитаете...
- Я бы не хотел ничего другого в целом свете! Давайте послушаем.
Он все еще колебался, что было нехарактерно для него, сомневаясь в собственном плане.
— Еще не поздно успеть в Ковент-Гарден, если вы быстро оденетесь, а там предположительно дают «Аиду»...
— Боже мой, нет, мои нервы натянуты, как струны вашей скрипки, а кости ноют всякий раз, когда я двигаю мышцами. Я буду благодарен, если вы принесете мне немного бренди с лимоном и расскажете, как вы познакомились с этим замечательным малым Шерманом.
Не говоря ни слова, хотя его лицо прояснилось, Холмс вскочил на ноги и не спеша достал пару бокалов для пунша. Я уже снова был самим собой, когда он вернулся, устроился на подушке спиной к дивану и, вытянув перед собой длинные ноги, принялся листать материалы дела.
- Ну, что ж….Я уже говорил, - сказал он, раскуривая трубку, - что до того, как у меня появился
биограф, который стал прославлять мое имя, я много времени проводил в Британском музее. Это были хорошие дни, но, как обычно для меня, довольно уединенные и бесцельные. Вы знаете, что, за исключением вас, у меня нет склонности к завязыванию дружеских уз, но гораздо более досадным был тот факт, что у меня перед глазами не было примеров каких-то других детективов-консультантов, чтобы я мог пойти по их стопам, изучая то, что изучали они. Это была довольно сложная задача, которая шла рука об руку с изобретением моей собственной профессии. Видите ли, я понятия не имел, какая информация окажется мне необходимой в будущем. Любой, кто видел меня там, мог бы сказать вам, что я был интеллектуальным мотом, или беспомощным идиотом, потому что перескакивал с темы на тему, как бабочка, запоминая следы млекопитающих, виды веревок и график приливов в Темзе. Я часто уставал сидеть взаперти, и именно тогда мне пришло в голову составить исчерпывающую мысленную карту лондонских улиц.
- Я постоянно удивляюсь, как вы вообще ее составили, не говоря уже о том, чтобы постоянно обновлять.
Глаза сыщика озорно блеснули.
- Если вы предпочитаете, чтобы я изучал солнечную систему...
- Боже милостивый, нет. Мы бы уже несколько раз погибли, если бы не ваше знание всех поворотов этих маленьких расщелин. Прошу вас, продолжайте.
- В апреле я запоминал Ламбет. - Голос моего друга стал почти задумчивым; у него железный характер, но если и есть на свете тема, о которой он говорит романтично, помимо музыки, то это Лондон, потому что он обожает это место.
- Лесопилки, баржи, покачивающиеся на вздувшейся реке, величественные парки, Вестминстерский дворец, возвышающийся над водой. У меня были веские причины обратить внимание на этот район. Согласно газетам, в последнее время там произошло непропорционально большое количество ограблений, и, как начинающий сыщик, я хотел взглянуть на дома, которые пострадали от этих преступлений.
Я обошел их все по очереди – Юнион Роуд, Ларкхолл Лейн, Гаскел-стрит. Все это были совершенно безобидные постройки, со свежевымытыми ступенями и распускающимися цветами в ящиках на окнах, со скромным достатком, но далеко не богатые. Приметив отсутствие царапин вокруг замочных скважин, я заключил, что взломщики не были новичками. Но это казалось достаточно бесполезной зацепкой, и у меня не было предлога, который я мог бы предъявить жителям, чтобы попросить их о разговоре. Это было нелегко, Уотсон. Если бы не тот факт, что я относился к этим местам преступлений, как ребенок, разглядывающий сладости в витрине, мне не оставалось ничего другого кроме, как сыграть зеваку-бездельника.
- По крайней мере, с тех пор эта роль вам очень пригодилась.
- Это правда. Минутку. Вы же знаете, как я ненавижу ужины по вторникам — может, мне сказать миссис Хадсон, чтобы в восемь для вас был горячий суп? Отлично. Как бы то ни было, я уже обошел большую часть Воксхолла, когда добрался до странного адреса, по которому я послал вас за Тоби. Это было на Пинчин-лейн, и самый примечательный шум раздавался у дома номер три.
- Ты не посмеешь перечить нам, Том Шерман! Впусти нас! - прогудел здоровенный детина, грозя кулаком покрытому копотью зданию из красного кирпича. Невысокий рыжеволосый парень прижался к стене, и что-то в нем было не менее угрожающим, даже когда он съежился. Эта парочка казалась грубой и жестокой, чего никогда не бывает у простых бедняков, несмотря на то, что все они обычно были одеты в одинаковую одежду из грубой шерсти и ботинки на толстой подошве.
- Эта гадюка здесь говорит, что ты тоже не будешь мне перечить!- закричал сверху житель первого этажа, размахивая коричневым джутовым мешком, который он зажал в руке. –Эта гадюка - мой близкий друг, ты меня слышишь? Ближе некуда! Я для нее как брат! И она вцепится вам обоим в физиономию, если вы не уберетесь отсюда. Я сброшу ее вам на башку в мгновение ока!
От души посмеявшись над подражательными способностями моего друга, я отхлебнул горячего бренди с лимоном. Огонь в камине уже вовсю потрескивал, и — благодаря тому, что Шерлок Холмс почти никогда не утруждает себя такими обыденными делами, как зажигание всех ламп — из-за едва заметной разницы в освещении комната производила впечатление какого-то почти театрально- домашнего уюта.
Я поудобнее устроился в своем гнездышке из подушек и прикрыл ноги пледом.
- Старый Шерман и его мешок с ”гадюками", - подумал я. – Я помню это так, словно познакомился с ним вчера.
- Любопытно, не правда ли?
- Определенно. Я никогда в жизни не видел такого зрелища.
- Признаюсь, когда я отправил вас к нему, зная вашу страсть к приключениям, я надеялся, что вы отнесетесь к этому, как к обычному представлению.
- Очень любезно с вашей стороны. Хотя, когда он угрожал сбросить мне на голову змею, он, по крайней мере, оказал мне джентльменскую любезность, предложив сначала сосчитать до трех, - добавил я, посмеиваясь.
- Вы можете смеяться, Уотсон, - ответил Холмс с наигранной суровостью. – Но Вы могли бы назвать мое имя в качестве пароля. А вот я, начинающий детектив, наткнулся на настоящее ограбление. Если я уйду, то ко мне никогда не вернется уверенность в себе. Если приближусь, с небес на меня посыплются гадюки.
Мой друг Шерлок Холмс, который, якобы, ничего не боится от Саутворка до Сахары, почти заметно сжимается при одном упоминании о змеях. Он приберегает это слово для самых мерзких эпитетов, адресованных худшим из преступников. В тот незабываемый день, когда мы ночью сидели, не смыкая глаз в Сток-Моране, я очень опасался, что напряжение, накопившееся перед тем, как он, наконец, увидел болотную гадюку, нанесет ему непоправимый психический вред. Когда он все-таки заметил эту ядовитую тварь, то набросился на нее так, словно из самого Ада вырвался демон, и он пытался загнать его обратно. Я бы не преминул поддразнить его за такое странное поведение, но, поскольку все это было на редкость не характерно для него, то я хранил молчание.
Я заметил:
- Конечно же, вы приблизились к ним.
Улыбнувшись этому воспоминанию, Холмс постучал черенком трубки по своему выступающему вперед подбородку.
- Естественно. Это было непреодолимо. Вскоре я узнал, что съежившегося коротышку прозвали Джеком Дьяволом за его алую макушку, а гигантского мужлана зовут Клетчатый Чарли. Никогда еще, Уотсон, я не видел на одном человеке столько разных «шотландских клеток» сразу — жилет, брюки, пиджак, галстук, к тому же они были разных цветов и узоров, — и он весил по меньшей мере на три стоуна больше того веса, какой у меня когда-либо был. Еще на нем был потертый котелок, надетый поверх густых черных бакенбард, и, увидев меня, он ухмыльнулся, словно радуясь возможности новой драки.
- А это еще что такое? Джентльмен в поисках бесплатного укрытия? - он ухмыльнулся, показав далеко не идеальный ряд зубов.
- О, прошу прощения, - сказал я. - У меня просто не было клетчатой нижней рубашки, и я подумал, не могли бы вы помочь мне ее раздобыть.
Ноздри Клетчатого Чарли раздувались, как у быка, я стал думать о других своих возможностях, кроме кулачного боя, и тут мой взгляд устремился на старого Тома Шермана, высунувшегося из окна.
Вы, наверное, помните, что он был худощавым малым и, казалось, весь состоял из костей и жил, с шеей в складках, словно кожаный занавес, и очками, окрашенными в эксцентричный оттенок берлинской лазури, хотя волосы у него тогда были песочно-каштановые. Затем я заметил витрину на нижнем этаже и уставился на чучел разных животных, замерших в момент нападения друг на друга.
Панорама была яростной, безумной, не похожей ни на что из того, что я когда-либо мог себе представить. Вы сами это видели — среди сухого мха, травы и веток деревьев были изображены мангуст, убивающий змею, сова, вонзающая когти в горностая, хорек, несущий крольчонка.
- Да, и ястреб, хватающий красивую сине-зеленую ящерицу, которую я никогда не видел ни в одном музее. Это действительно показалось мне более экзотической одой капризам природы, чем я мог ожидать в этом странно причудливом доме.
- Совершенно верно. - Шерлок Холмс отложил трубку на папку с делом и, подтянув одну ногу и обхватив голень руками, погрузился в воспоминания.
- Я спросил себя, кто же я: сыщик или просто джентльмен, как сказал Клетчатый Чарли, и выбрал первое, спрашивая у Старого Шермана его имя, и почему эти люди причиняют ему беспокойство.
- Потому что они оба негодяи, вот почему! – взвыл Шерман. - Доставлять беспокойство порядочным людям - это удел негодяев, не так ли? Потому что это Клетчатый Чарли и Джек Дьявол пришли, чтобы причинить мне вред, а я, цивилизованный натуралист, защищаю себя!
- О, как жестоко так говорить!
Джек Дьявол, наконец, заговорил, снимая грязную бобровую шапку, и демонстрируя свою огненную шевелюру и необычайно широкую улыбку. Я редко встречал таких отталкивающих типов, Уотсон, а вы согласитесь, что мне немало довелось повидать подобных личностей. Его голос сильно нервировал— в нем слышалась смесь мольбы и злобы, и он несколько раз поклонился .Я полагаю, он хотел, чтобы это движение было задабривающим, но на самом деле оно вызывало тревогу. Мне это напомнило злую марионетку, прыгающую по миниатюрной сцене с пучком красной пряжи, прикрепленным к ее деревянной голове, и со странной широкой улыбкой, нарисованной у нее на лице.
- Даже не думай об этом, старый Шерман, ведь все, что нужно твоему бывшему партнеру, - это пара слов. И уж будь так добр, не перебивай меня. Это не по-христиански с твоей стороны.
- Этот человек – ваш партнер? - спросил я, стараясь не обращать внимания на то, как небрежно мистер Шерман держал свою сумку и того, кто в ней находился.
- Бывший партнер! - взвизгнул хозяин дома. – Негодяй был уволен! Его отправили собирать свои пожитки, ибо я не хотел больше никогда его здесь видеть. Следите за гадюкой, ибо вот она!
Мой друг печально улыбнулся.
- К этому моменту, Уотсон, обстановка становилась все более неблагоприятной, и поблизости не было ни одного констебля. Поскольку я отправился изучать не слишком гармоничную местность, то был вооружен тяжелой тростью и поэтому решил, что лучше всего будет действовать более решительно.
Что касается меня, то я не мог представить себе Шерлока Холмса каким-то иным, кроме как решительным, но попросил его продолжать.
- Очевидно, вы здесь нежеланный гость, - крикнул я. - Уходите, пока я свистком не вызвал подкрепление — я детектив-инспектор в штатском, и, если бы я уже не был занят, то уже надел бы на вас наручники.
- Ого-го! - воскликнул Клетчатый Чарли. – Вы - полицейский! А я Мария Магдалина!
- Как вы можете себе представить, Уотсон, мне было очень лестно, что даже в таком юном возрасте никто не смог бы принять меня за инспектора Скотленд Ярда. Воспоминание об этом до сих пор доставляет мне удовольствие. Но, мысленно поблагодарив его, я постарался придать своей истории хоть немного правдоподобия и, тем не менее, двинулся вперед, держа трость наготове.
- У меня есть свои дела, - повторил я Клетчатому Чарли. - Однако я заметил, что, хотя ваш наряд провис на коленях и локтях, а ботинки прохудились, ваш галстук сшит из тонкого шелка и скреплен золотой булавкой с кельтским узором, которая соответствует описанию той, что была украдена с Экстон-стрит менее двух дней назад. На вашем съежившемся спутнике, несмотря на его столь же поношенную одежду, перчатки из лайковой кожи цвета слоновой кости, которые, держу пари, надевали самое большее два раза, если судить по чистоте кончиков пальцев. Учитывая улики против вас, я предлагаю вам возблагодарить создателя за еще несколько дней свободы и убираться с глаз моих долой.
- А что, если, - прорычал Клетчатый Чарли, - мы решили, что лучше потушить в тебе огонь здесь и сейчас, тощий жердяй?
На этот раз он счел за лучшее броситься на меня. Я не сомневаюсь, доктор, что он мог бы начисто снести мне голову, если бы не тот факт, что я изучал различные техники самозащиты, и что крупные звери часто сильно недооценивают своих противников; впервые я поздравил себя с правильным выбором, по меньшей мере, одного из своих занятий, поскольку умение обращаться с тростью доказало, что это был разумный выбор. Резкий выпад тростью, за которым последовал удар слева, а затем подсечка под колено, сбили его с ног, оставив в полном нокауте. Но я знал, что это ненадолго, и оглянулся, чтобы найти Шермана. Он стоял в дверном проеме, который сейчас был не заперт, и отчаянно манил меня войти внутрь.
Это показалось мне разумным, несмотря на мое неопытное высокомерие, поэтому я бросился в укрытие. Однако, уходя, я услышал ужасный шипящий голос, выкрикивавший:
- Тогда назовите свое имя, инспектор, ибо это нанесенное вами оскорбление будет преследовать вас.
Это был Джек Дьявол, и всякий раз, когда я вспоминаю его, меня охватывает дрожь.
Остановившись на пороге, я внезапно вспомнил имя единственного детектива-инспектора, с которым я когда-либо консультировался, и воскликнул:
- Вы пожалеете о том дне, когда перешли дорогу Этелни Джонсу!
Холмс сделал паузу в своем рассказе, то ли потому, что так подсказало ему его отличное умение выбирать подходящий момент, то ли потому, что я смеялся так сильно, что едва мог дышать, — смех быстро перешел в хрипы, которые привели к кашлю, вызвавшему некоторое беспокойство у моего друга. Кашель не заканчивался, но я об этом не жалел, настолько боль в легких была приятнее моего прежнего гнетущего состояния.
Мне принесли воды, и я сделал пару глотков.
- Боже мой, это бесподобно. Сколько вам было лет? – произнес я наконец.
На худощавом лице Холмса появился легкий румянец, который всегда вызывала похвала. Он снова уселся на пол перед моими коленями и с озорным блеском в глазах оперся локтем о край дивана.
- Двадцать два. Я был смешон, не правда ли?
- Воздержусь от ответа. Ну и, что же вы подумали о лавке Шермана?
Холмс покачал головой.
- Вы видели этот волшебный зверинец, Уотсон. За это время ничего не изменилось, и не изменилось по сей день. Вдоль всех стен были расставлены клетки, настоящий зоопарк, и некоторые из зверей, находящихся в них, вставали на задние лапы при появлении незнакомца. Столы были завалены жуткими инструментами чучельщика — швейными иглами, ножами для снятия шкур и таинственными шилами, а воздух был пропитан запахом химикатов и навоза, но, несмотря на все эти недостатки, здесь царило неуместное веселье. Что ж, возможно, кто-то так и не скажет. Тем не менее, в юности я был очарован этим местом. Возможно, мне оно казалось таким же странным, каким был и я сам. Я помню, как со стропил застрекотала обезьяна, потревожив около дюжины пернатых птиц, которые также обитали там, пара ласок-близнецов оскалили зубы и зашипели на меня, а существо, похожее на ручную лису, бросилось вверх по лестнице при моем приближении.
- Так, где гадюка? – спросил я с должной осторожностью, после того, как Шерман запер дверь на засов, и мы оказались в полной безопасности.
- Господи, нет, это только пятнистый полоз, он безвредный сэр, совершенно безвредный. И мягкий, как вон тот крошечный кролик. И я бы ни за что на свете не рискнул повредить ему, сбросив вниз. Но если вы размахиваете гадюкой, это заставит их задуматься, когда они пытаются надавить на вас, верно?
Я уже готов был усомниться в правильности этих рассуждений, когда наверху скрипнула лестница и из жилых помещений, шаркая ногами, спустилась невысокая женщина — очень маленькая, ростом почти с ребенка, но на вид ей было далеко за сорок. Она была одета так же просто, как мистер Шерман, с копной каштановых волос с проседью и блестящими карими глазами , а на руках она держала красивого пятнистого щенка спаниеля.
- Все в порядке, милая, - крикнул мистер Шерман своей жене, потому что это была она, - ты можешь спуститься. Теперь здесь достаточно безопасно, дверь закрыта на засов и все такое прочее. Этот молодой инспектор прогнал волков.
- Так есть и миссис Шерман?
- Нет, но она была.
Холмс бросил взгляд, чтобы убедиться, что я спокоен; я ободряюще улыбнулся.
- Она бы вам понравилась, Уотсон. Как бы то ни было, щенок, которого она держала на руках, вырвался у нее и стал обнюхивать мои брюки и ботинки, несомненно, узнавая как можно больше об улицах, по которым я бродил несколько часов, и тут мистер Шерман заметил:
- Вы не похожи ни на одного полицейского, которого я когда-либо видел, сэр. Но вы, наверное, хотите знать, что означала эта ссора?
Поддавшись низменному искушению, я сказал «да», и вот что сказал мне старина Шерман: Джек Дьявол когда-то был его помощником и делал чучела птиц. Каким бы отталкивающим человеком он ни был, в работе он был искусен, а бизнес процветал настолько, чтобы сделать его довольно ценным мастером. У старого Шермана была репутация человека с артистической жилкой, и благодаря этому заказы были не только местные, но приходили и по почте. Всякий раз, когда поступал заказ на птицу, Джек с потрясающим мастерством и скоростью готовил его, а Старый Шерман — в котором действительно было что-то от художника, Уотсон, - расставлял все по местам и вносил последние штрихи.
Когда Джек Дьявол связался с Клетчатым Чарли, весьма известным взломщиком, мистеру Шерману это не нравилось, но вряд ли он мог указывать своему помощнику, с кем ему вечером выпивать пинту пива. Поэтому он цокал языком и хмыкал, но ничего не говорил по существу. Затем пропало единственное сокровище, которым владели Шерманы, не считая экзотических животных, - бриллиантовая брошь, доставшаяся им от матери миссис Шерман. Старый Шерман решил, что с него хватит, и отправил Джека Дьявола собирать вещи. Однако, похоже, Джек не собирался сдаваться и хотел вернуть свое положение, а я прервал то, что, должно быть, переросло в ожесточенную ссору.
Я с интересом слушал его рассказ.
- Вы решили проследить зловещую связь между Джеком Дьяволом и Клетчатым Чарли?
Холмс рассмеялся.
- Отличная гипотеза, но неверная: я там засиделся. Вы знаете, какой я нелюдим, но собака прониклась ко мне симпатией — она скулила, царапалась и вообще устраивала представление. После того, как миссис Шерман десять минут хвасталась тем, что у спаниеля Молли лучший нюх в Лондоне, несмотря на ее молодость, она не отпускала меня, пока я не выпью чаю. Несмотря на свои доходы, хозяева дома были стеснены в средствах из-за того, что содержали настоящий зоопарк, но они приготовили угощение, состоящее из пирожных и вполне сносного сорта дарджилинга, и мне не хотелось отказывать им. На самом деле, признаюсь, я задержался еще дольше, беседуя с мистером Шерманом о мало изученных областях биологической науки, а затем о дрессировке служебных собак - с миссис Шерман, и , уходя, я оставил свой адрес, хотя к тому времени мне было слишком стыдно называть свое имя.
- Знаете, мне бы понравилась миссис... Шерман, - с теплотой проговорил я. - Продолжайте, старина. На следующий день вы начали свою кампанию?
Глаза моего друга озорно заблестели.
- На следующий день я был разбужен стуком полиции в своей квартире на Монтегю-стрит, потому что прошлой ночью Клетчатый Чарли был убит.
Изумленно уставившись на него, я поставил бокал с бренди себе на колени.
-Боже мой, Холмс! В вашей квартире? Но почему?
- Видите ли, они уже взяли под стражу обвиняемого в убийстве. - Выражение лица Холмса было бесстрастным, как у статуи, но все его тело подергивалось от предвкушения. -Подозреваемый твердо настаивал на том, что он невиновен, и что единственным человеком, который мог бы помочь спасти его репутацию, был инспектор Этелни Джонс. Поэтому в мою жалкую лачугу прибыли никто иные, как, ...
- Инспектор Этелни Джонс и мистер Шерман! - воскликнул я, и мы оба снова стали хохотать, пока совсем не выбились из сил.
- О, вы такого и представить себе не можете, Уотсон, - воскликнул Холмс, делая широкий жест руками. - Это было восхитительно. Хотел бы я, чтоб вы при этом присутствовали. Мое убогое жилище с химическими приборами, кроватью, письменным столом, шкафом с висящими в нем двумя костюмами, и стулом, и тут же бедный мистер Шерман и побагровевший инспектор полиции.
-Что это еще такое? - воскликнул Джонс.
Он был лишь немного худее, чем теперь, Уотсон, и его лицо уже было красным и лоснящимся, как яблоко. - О, вот это славное дельце! Я арестовываю человека за убийство, и мне в лицо бросают мое же имя!
— Позвольте мне... - начал я.
- Этелни Джонс, - говорит он. - Этелни Джонс все объяснит! Затем я прошу его описать этого Этелни Джонса и...
— Одну минуту...
- Минуту, да ведь это же, Шерлок Холмс! Затем он говорит, что у него есть адрес Этелни Джонса, и...
- Я могу все объяснить!
- Объясните, почему вы выдаете себя за инспектора полиции, с которым встречались всего раз в жизни и которого изводили своими не менее безумными теориями! - воскликнул он. - О-хо-хо! Вот это да, хорошенькое дельце!
- Этому джентльмену угрожал один из взломщиков, которых вы разыскиваете в Ламбете, инспектор, - попробовал вставить я. Обстоятельства были против меня, Уотсон, но на этот раз судьба благословила мою предприимчивость, и я смог произнести несколько фраз. - Я вмешался и, когда они убегали, крикнул, что они пожалеют о том дне, когда перешли дорогу Этелни Джонсу. Итак, вы видите, что на самом деле это довольно лестная ошибка.
- Это правда? - спросил полицейский у старого Шермана.
Не стану притворяться, что к этому времени у меня уже не тряслись поджилки, Уотсон. Но мистер Шерман сказал, что да, должно быть, произошла какая-то ошибка, и когда он подмигнул мне, я понял, что этот добрый старик никогда не считал меня полицейским, а всего лишь эксцентричным добрым самаритянином. Он просто подыграл мне, не желая утверждать, кем я был на самом деле, после того, как я ему помог. Инспектор Джонс еще некоторое время ходил взад-вперед, ворча себе под нос и размахивая руками, а потом, наконец, повернулся, чтобы поговорить с констеблем, и у меня появился шанс отвести Шермана в сторону.
- Я невинен, как грудной младенец, но боюсь сказать, где я был прошлой ночью, и все равно у меня нет никаких свидетелей, -прошептал бедняга. На тени под его синими очками было страшно смотреть, мой дорогой друг, и его крепкие руки мастерового сотрясала дрожь. Перемена, произошедшая с ним со времени нашего приятного импровизированного чаепития накануне, была очень тревожной. Я мог сказать, что этот человек искренне опасался за свою жизнь, и когда я думаю о проницательности Джонса, не говоря уже о его бахвальстве, я не могу винить его за острый инстинкт самосохранения. - Вы очень сообразительный молодой человек. Я слышал, что вы сказали этим негодяям о взломанной ими «хате». Видит бог, мы незнакомы, но я испытываю к вам чувство, которое трудно выразить словами, хотя я достаточно стар, чтобы быть вам отцом. Пожалуйста, ради всего святого, попытайтесь решить эту проблему, не то меня вздернут.
Прошло так много времени, доктор, с тех пор, как я сидел с кем-нибудь вот так по- дружески за столом, - если подумать, последний раз такое было во времена колледжа и моего краткого знакомства с Виктором Тревором до того, как он уехал за границу, чтобы попытать удачи в выращивании чая в далеком Терае — что я и не думал об отказе и не остановился, чтобы сказать себе, что совершенно неопытный новичок может принести бедному мистеру Шерману больше вреда, чем пользы. Я был весь - нетерпение, самомнение и оптимизм. Конечно, я пообещал ему, что сделаю все, что в моих силах, и после того, как Этелни Джонс еще несколько раз погрозил мне пальцем и затолкал бедного старого Шермана в полицейский фургон, я кинулся бежать, как заяц.
- К Шерману?
- Нет, к газетчикам на углу. – Холмс смущенно пожал плечами. - В то время у меня не было денег, чтобы подписаться на каждое издание, и поэтому я понятия не имел, каковы истинные обстоятельства убийства, и у меня не было желания выслушивать еще хоть слово беспримерной чепухи Джонса. Вкратце, дело выглядело так: Клетчатый Чарли был найден зарезанным в своих комнатах. Нож был необычным, из тех, что используются для работы с дичью, а на рукояти было вырезано "Шерман". На стене наверху было нацарапано слово "МЕСТЬ",а на груди мертвеца было оставлено чучело крысы. Этелни Джонсу не потребовалось много времени, чтобы поднять на ноги соседей и узнать, что в тот день старому Шерману угрожали, и инспектор извлек из этого свой вполне естественный вывод.
- Но это совершенно нелепо. С чего бы...
- О, я знаю, - заверил он меня, посмеиваясь. - Потом я помчался искать миссис Шерман. Она поведала следующие убедительные факты, хотя поначалу была так расстроена, что я с трудом понимал ее. Во-первых, Клетчатый Чарли был непросто взломщиком, но и печально известным скупщиком краденых драгоценных камней. Во-вторых, мистер Шерман усердно изучал свои записи за последнее время, чтобы узнать, куда были доставлены птицы, над которыми работал Джек Дьявол. И, в-третьих, прошлой ночью был взломан еще один дом. Поэтому, теперь вы должны все понять.
Я ничего не понял, но атмосфера была такой приятной, что я не торопился. Шерлок Холмс часто просиживал ночи напролет, распутывая нити какой-нибудь проблемы - почему бы мне не последовать его примеру? Мой друг безмятежно курил, а я наблюдал, как в дымоход взлетают головокружительные искры, и уже отчаялся было что-то понять, как вдруг воскликнул:
- Боже мой!
- Мне не следовало так щедро делиться своими методами, - проговорил Холмс с притворным ворчанием. – Так я останусь не у дел.
От волнения я сел, выпрямившись, и сжал его мускулистое плечо.
- Клетчатому Чарли нужен был лучший способ избавиться от недавно украденных драгоценностей, и они с Джеком Дьяволом вынашивали планы, как зашить их в чучело.
Шерлок Холмс улыбнулся мне лучезарной улыбкой.
- Продолжайте.
- Затем они дождались, пока камни не стали считать безвозвратно утерянными, и действовали как взломщики, похитив несколько предметов, чтобы не вызывать подозрений, в то время, как их интересовала лишь декоративная птица. И старый Шерман был прав. Брошь миссис Шерман украл Джек Дьявол, - продолжал я, тяжело дыша. - Он зашил ее в другую птицу, до того, как лишился своего места.
- Я не стану возражать вам.
- Мистер Шерман пытался найти ее местонахождение и по глупости предпринял свою первую попытку взлома, вероятно, потому, что знал, что его история на первый взгляд абсурдна, и боялся выдать такую опасную пару стражам порядка. Именно по этой причине он не хотел предоставлять вам алиби. Он хотел вернуть жене памятный подарок, но стеснялся своего метода — сказать правду только означало признаться во втором преступлении.
- И? - спросил мой друг, с энтузиазмом размахивая трубкой. - Кто же на самом деле убил Клетчатого Чарли?
- Ну, - недоумевал я, снова откидываясь на спинку стула, - это, должно быть, был Джек Дьявол, он сфабриковал улики, которые указывали на старого Шермана, но зачем?
- А, - кивнул Холмс. - Потому что он предположил, что, если ее муж окажется на скамье подсудимых, миссис Шерман лишится средств к существованию и вновь наймет его на работу, что позволит ему снова прятать свою добычу в птице. Этот человек, Уотсон, был совершенно безумен, и убийство Клетчатого Чарли служит тому доказательством. Он хотел стать величайшим скупщиком краденого в Лондоне и поэтому, не моргнув глазом, уничтожил свой любимый источник дохода. Его гнусавый, скрипучий голос, эта плотоядная улыбка, похожая на какую-то зияющую рану, бесконечное раболепное увиливание — он седьмой по счету самый отвратительный человек, из тех, кого я когда-либо видел за решеткой.
- Что вы сделали? – с живостью спросил я.
- Ничего существенного. – Черты моего друга отражали полное равнодушие. - Накануне ночью я вместе со спаниелем Молли проследил путь мистера Шермана.
Я поднял руки.
- Минуточку, вы хотите сказать, что после того, как Шерман уже тысячи раз покидал свой дом, Молли могла отследить только самый последний...
- О, она, несомненно, могла бы это сделать, но не сделала. - Холмс ухмыльнулся. - Я продемонстрировал обратное, так как подумал, что добрый инспектор Джонс, возможно, оценит
драматическое завершение и у него уже появилась своего рода склонность к этому. Мы начали с дома, в который Шерман вломился накануне ночью, прихватив с собой один из его ботинок —
для Молли было детской забавой проследить его шаги в обратном направлении и обнаружить украденную птицу, спрятанную в задней части магазина. Я сдернул брезент, в который он ее спрятал, вскрыл тушку, нашел брошь миссис Шерман и et voila. Тревогу о произошедшем убийстве и краже подняли с разницей в пять минут, и их разделяло расстояние в две мили, так что алиби старика Шермана было доказано.
- Удивительно! - изумился я. - Но как же все закончилось?
- Просто великолепно. Мне удалось добиться ареста Джека Дьявола и последующего судебного разбирательства — его самоуверенность была настолько велика, что он даже не заметил крови на собственной одежде, а Молли легко смогла доказать, что он был в комнате Клетчатого Чарли накануне ночью, и это уж как минимум добавило немного косвенных улик.
Этелни Джонс назвал меня удачливым молодым повесой и посоветовал мне вступить в ряды сотрудников Скотланд Ярда, чтобы научиться ремеслу, но от этого предложения я отказался. Старому Шерману было предъявлено обвинение в краже со взломом; когда мы вернули отремонтированную птицу, его, к счастью, смягчили до незаконного вторжения. Я навестил его в тюремной камере так быстро, как только смог, и рассказал ему все.
- О, благослови вас господь! - воскликнул он, пожимая мне руку. - Вы вернули мне доброе имя, сэр.
- Я лишь слегка очистил его, - с сомнением сказал я.
- И пожалуйста, никогда не говорите, что старый Шерман не умеет быть другом, когда с ним уже покончено. Мне предстоит отсидеть самое большее шесть месяцев, а то и четыре. Как твое настоящее имя, парень?
- О, прошу прощения. Шерлок Холмс, - ответил я.
— И простите меня за то, что...
- Ни слова больше об этом! - воскликнул он. – И что бы мне ни удалось сделать для вас в будущем, мистер Шерлок Холмс, я не стану колебаться ни секунды. И у вас будет столько уроков зоологической анатомии и натурализма, сколько ваш великий мозг сможет усвоить, клянусь Богом, ибо кто может сказать, какую пользу это может принести криминалисту? Я научу вас всему, что знаю сам, мой мальчик, и с огромным удовольствием.
- Научите? - К этому моменту, мой дорогой друг, я, признаться, был несколько озадачен. — Но вы же будете заклю...
- И слышать ничего не хочу! – пронзительно закричал он. - Вы оказали мне услугу, да, вы, тупоголовый вы малый, и получите за это сытную домашнюю еду и порцию образования, даже если нам с женой придется запихивать это в вашу тощую глотку, так же, как я набиваю своих освежеванных ласк, хотите верьте, хотите нет.
- Вот и все, Уотсон. Верный своему слову, старый Том Шерман научил меня всему, что я знаю о практическом натурализме применительно к расследованию преступлений, его жена поведала мне все о работе с розыскными собаками и их дрессуре, и бесконечное множество раз готовила нам чай. И когда бы мне ни понадобилась собака-ищейка, в моем распоряжении всегда был самый лучший собачий нос в Лондоне.
Мы погрузились в комфортное молчание: Холмс задумчиво созерцал последнее кольцо дыма, выпущенное им из трубки, а я так же задумчиво разглядывал потолок.
- Холмс, а спаниель Молли была матерью Тоби?
- Бабушкой, - поправил он.
- А все лавры достались Джонсу?
- Конечно. Об этом писали во всех газетах, но я был вполне доволен тем, что добавил еще одну малоизвестную область к своему разноцветью знаний.
И тут мне в голову пришла еще одна мысль.
- Кто помогал миссис Шерман делать чучела, пока ее муж сидел в тюрьме?
- Откуда, черт возьми, мне знать? - ответил он, а затем экстравагантно потянулся и вскочил на ноги.
- Это были вы, - изрек я, посмеиваясь.
Мой друг ничего не ответил и произнес , повернувшись ко мне спиной, что само по себе уже было равносильно утверждению.
- Какая работа ждет нас завтра?
Холмс расположился у камина, набивая трубку, и томное выражение его лица мгновенно прояснилось.
- О, вы только что напомнили мне, что у меня есть для нас на завтра отличная задача. А ведь, нам повезло, что эти люди с манускриптом викингов так ужасно тянут время. Вы достаточно здоровы, чтобы быть готовым к половине одиннадцатого? Кто-то анонимно каждый день в течение двух недель посылал по почте леди Марианне Чандлер прядь волос - и, согласно ее письму, каждая прядь принадлежала разным людям. Она настаивает на том, что каждый локон совершенно уникален, и, само собой разумеется, очень обеспокоена этим. Конечно, официальная полиция ничего не может сделать за отсутствием состава преступления, поэтому она обратилась к нам, чтобы мы изучили эту коллекцию. Живописно, не правда ли?
- Да, - ответил я и многозначительно добавил. - Спасибо вам. За рассказ и за работу.
Нахмурившись, Шерлок Холмс прищурил свои глубоко посаженные глаза.
- Не за что.
- Перестаньте, Холмс. Может, я и не детектив, но то, что вы только что сделали, очевидно.
- Я не сделал ничего существенного. - Он невозмутимо повел плечом. - Я могу предложить только одно средство, которое приносит мне такое явное облегчение от депрессии, — это раскрытие преступления или рассказы о преступлениях прошлого. Запутанные головоломки, шокирующие откровения, и готовое решение, перевязанное ленточкой и помещенное в жестяный ящик. Конечно, слабое утешение. Несомненно, мой личный выбор развлечений до смешного неадекватен в данных обстоятельствах. Верно? Ладно, ладно, забудьте про этот вопрос. На вашем месте я бы выбросил его из головы. Что касается вашей собственной ситуации, вы знаете, что я никогда не испытывал подобных эмоций и, следовательно, был бы худшим кандидатом из всех, кому бы вы могли довериться. Теперь я могу позвонить, чтобы принесли суп, и на этом польза, которую я могу принести, заканчивается.
Вздохнув, я допил бренди. Я хотел возразить ему, потому что он был в высшей степени неправ по двум причинам. Во-первых, он был не самым худшим человеком, которому можно было довериться, потому что он никогда не жалел того, кто ему доверялся, только слушал с сосредоточенным нетерпением или молчаливым сочувствием, вот почему такая толпа незнакомцев постоянно сновала вверх и вниз по нашей лестнице, умоляя его о помощи. На самом деле он был самым главным хранителем секретов в Лондоне — и он создал эту профессию, никак не меньше. Во-вторых, храня в душе образы матери, брата, сестры, друга или какого-либо другого любимого призрака, к 1897 году я понял, что он ошибался, предполагая у себя отсутствие чувств.
Однако на этом дискуссия закончилась; Шерлок Холмс позвонил, чтоб мне принесли суп, а затем пустился в подробный и оживленный рассказ о загадочных фолликулярных проблемах леди Чандлер. Я налил нам еще бренди и хранил молчание, как и всегда, в отношении его собственных печалей, а письмо, с которого все началось, стояло забытое на каминной полке рядом с перочинным ножом моего друга.