Начала переводить книгу Джейн Рубино "Скрытое пламя". Буду выкладывать по главе вперемешку со всем остальным, так что продолжение будет после Нового года.

Скрытое пламя
Джейн Рубино



«Уверяю вас, самая очаровательная женщина, какую я когда-либо видел, была повешена за убийство своих троих детей – что она сделала, чтобы получить деньги по страховому полису.»
Шерлок Холмс доктору Уотсону в «Знаке четырех».

«Неужели это мой строгий, всегда такой сдержанный друг? Вот что бывает, когда скрытое пламя прорывается наружу!»

Доктор Уотсон «Собака Баскервиллей».

Пролог

Каждый раз пробираясь сквозь людской поток, что течет вокруг Чаринг Кросс роуд, я с улыбкой гляжу на равнодушных пешеходов, которые проходят мимо фасада банка «Кокс и Компания», не бросая на него даже мимолетного взгляда. Ибо за этим фасадом есть комната, в которой есть подвал, где находится потрепанный жестяной ящик с едва различимой надписью с моим именем на крышке, «Джон Х.Уотсон, доктор медицины, бывший военнослужащий Индийской армии» (хотя годы стерли глянец с этих букв и жестяной материал со временем потускнел). В этом скромном ящике вдали от людских глаз хранятся повествования о таких приключениях, продажности и , да, даже романах, что смогут пробудить от скуки самого невозмутимого прохожего. Ибо это неопубликованные приключения Шерлока Холмса.
Невозможно проследить ни одной нити, которая связала бы это лоскутное одеяло Канона в единое гармоничное целое, ибо среди неопубликованных триумфов туда вплетены неразгаданные загадки, которым суждено остаться недосказанными, откровенные неудачи, некоторые дерзкие подвиги и несколько дьявольских историй, публикация которых ждет того дня, когда этот мир покинет некая знатная персона, освободив меня от обета секретности.
И одна из этих историй объединяет в себе все вышеперечисленное.
Эта замечательная повесть лежала на моем рабочем столе неделю, неделю, наполненную бессонницей и колебаниями, пока я решал ее дальнейшую судьбу. Хранить ее означало рисковать ее обнаружением – ибо я всегда должен предполагать, что может настать день, когда содержимое этого жестяного ящика увидит свет божий. А уничтожить этот документ – значит уничтожить одно из самых экстраординарных повествований о карьере моего друга – и поистине то, которое сделало его тем , кем он стал. У всех нас есть такие главы жизни, которые мы не желали бы приоткрыть перед широкой публикой. И в этом Шерлок Холмс не отличается от любого другого человека. И все же Шерлок Холмс не похож ни на кого из всех известных мне людей.
Что же мне делать с этой рукописью? Я не могу оставить ее лежать там, где она лежит. И я не могу швырнуть ее в огонь.

читать дальше

ОТБРОСЬТЕ НЕВЕРОЯТНОЕ

Глава 1

Быть другом Шерлока Холмса – задача не из легких. Почти два десятилетия я был подвержен вспышкам его раздражительности, страдал от его неаккуратности , его зловонных химических экспериментов, частой пренебрежительности в отношении моих литературных опытов, его отвращения к светской жизни, презрения ко всему, что было сродни любви или сентиментальности. И все же, за каждую провокацию и проявление эксцентричности, которые мне приходилось выносить, я получал тысячи вознаграждений, и не меньшим среди них была особая честь быть близким другом великого человека, выбранным им в партнеры в его необыкновенных приключениях.
Однако, столько лет приключений рано или поздно возьмут свое, и в на редкость непогожем январе 1902 года сырая промозглая погода и обострение моей старой раны вызвали у меня жестокий приступ ревматизма. Моя недееспособность была такова, что это не должно было ускользнуть от внимания Холмса, и все же ускользнуло, так глубоко он был погружен в какое-то свое личное дело. Не думаю, что за первые две недели года он сказал мне больше дюжины слов, в то время, как его настроение колебалось от глубокомысленных раздумий до сильнейшего волнения. Наконец, я все же осмелился спросить: - У вас дело, Холмс? , но его «Нет» было произнесено резким тоном, что положило конец дальнейшим расспросам на эту тему.
Я слишком привык к подобным вещам, чтобы обижаться на них, и решил страдать молча до тех пор, пока эта туча, нависшая над моим другом, не рассеется. И все же не прошло и двух дней, когда сев завтракать, я обнаружил рядом со своим подносом какой-то конверт.
- Думаю, Лондон не самое подходящее место для ревматизма, который мучает вас последнее время, - заметил Холмс, сидя перед своим нетронутым завтраком и куря сигарету.
Я открыл конверт и обнаружил, что мне заказано место в купе первого класса до Экс-Ле-Бена и шестинедельное проживание в Гранд-Отеле «Европа».
- Но Холмс!
Коротким взмахом руки Холмс прервал мой удивленный возглас и мои протесты.
- Поезжайте и восстановите свое здоровье и будьте вновь полезным членом общества. Что я буду делать без моего старого Горация?
Вот таким образом я покинул Лондон, отправившись на этот знаменитый курорт, где обнаружил, что Холмс заказал для меня самые лучшие апартаменты. Более трех недель я наслаждался преимуществами лечебного режима, а если погода бывала не намного благоприятнее лондонской, то местное общество с успехом это компенсировало.
И все же, когда мое здоровье пошло на поправку, я не мог не задуматься о том, как ловко Холмс отправил меня прочь из Лондона. Продолжавшееся не одну неделю его встревоженное и возбужденное состояние говорило о том, что он занят важным делом, делом, которым он не желал со мной поделиться, и это напомнило мне о другом случае, когда он смог удалить меня со сцены в минуту опасности, потому что предвидел грядущую схватку, которая может стоить ему жизни, а, возможно, и мне, если я буду рядом. Я помню, как стоял на тропинке над Рейхенбахским водопадом, словно это было вчера, испытывая боль от сознания того, что мой друг не выжил в последнем поединке с профессором Мориарти.
Неужели я снова позволю увести себя со сцены в минуту опасности, в то время, как мой друг вступит в опасное противоборство совершенно один? Нет – я не верил, что меня дважды можно одурачить подобным образом, и все же я не найду себе места, пока не буду знать наверняка. Лучше вернуться в Лондон и узнать, что я ошибался, чем, если здесь во Франции мои страхи вдруг подтвердит ужасное сообщение в местной газете.
Я вернулся в середине ненастного дня и нашел нашу гостиную совершенно пустой, но с явными признаками того, что чуть раньше это место было вполне обитаемым. Признаюсь, что я в равной мере почувствовал себя глупцом и в то же время испытал облегчение и позвал мальчика-слугу, чтобы спросить о местонахождении моего друга.
- Не знаю, доктор. С тех пор, как вы уехали, он стал очень странным, очень странным. А потом этим утром, когда я вручил ему вон ту записку, - он кивнул на конверт на столе моего друга, - он пробежал ее глазами, отшвырнул в сторону и послал меня за кэбом. И я услышал, как он крикнул: «Кэбмен, к Ньюгейтской тюрьме!» и только его и видели.
- К Ньюгейтской тюрьме? Ты наверняка ошибся.
-Я услышал все очень ясно, - повторил мальчик, утвердительно кивнув.
Я поблагодарил и отпустил его и уселся в кресло, чтобы поразмыслить о том, какое дело могло призвать моего старого друга в Ньюгейтскую тюрьму. Я сидел, изобретая целый ряд вероятных сценариев, один изощреннее и опаснее другого, пока любопытство не превозмогло усталость от моей поездки. Я посмотрел на конверт на столе. Конечно, было бы неправильно заглядывать в частную корреспонденцию моего друга, и все же, я не мог не думать о Рейхенбахе, и сказал себе, что совершая небольшой проступок, я, возможно, не дам совершиться большой трагедии и, следовательно, мой поступок морально оправдан.
Адрес был написан весьма незатейливым почерком, и содержимое конверта не было ни просьбой приехать, ни угрозой. Там стояла сегодняшняя дата, и прилагался список – довольно странный.


Дубовые двери, окованные железом, наполовину решетчатые.
Тазы для умывания, медные
Различная кухонная утварь
Одеяла
Флагшток
Дубовая трибуна
Деревянные скамьи и стулья
Излишки пиломатериалов для возведения эшафота
Различные посмертные маски
Веревка

Для любого , кроме лондонца, эта любопытная опись была бы совершенно бессмысленной, но уже некоторое время шли разговоры, что Ньюгейтская тюрьма скоро закрывается – а на самом деле, будет демонтирована – и, похоже, эта опись подтверждала это. И это было похоже на перечень тюремного имущества, которое будет выставлено на публичные торги.
Однако, что могло интересовать моего друга в этих мрачных останках? За многие годы он собрал приличную библиотеку с информацией о преступниках и сенсационных преступлениях, а также ряд необычных реликвий, но в их число не входило ничего столь прозаичного, как тюремные медные тазы для умывания и деревянные стулья.
Я отложил записку в сторону и спустился вниз, чтобы взять кэб, и велел кэбмену ехать к Ньюгейтской тюрьме. Там я просил его остановиться и ждать на противоположной стороне улицы от главного входа, и там я сидел четверть часа, с каждой минутой, чувствуя себя все более глупо. И я как раз уже решил вернуться на Бейкер-стрит, как из бокового прохода, менее, чем в тридцати шагах от моего кэба, появился Шерлок Холмс. Под мышкой он нес сверток, завернутый в белую ткань, а на другую его руку опиралась весьма эффектная молодая леди.
На мостовой леди отстранилась от моего друга и шагнула к краю тротуара, резким свистом подзывая извозчичью пролетку. У моего друга это вызвало смех, и когда экипаж подъехал, он помог ей сесть в него и последовал за ней.
Неужели вот из-за этого я был так поспешно отправлен в Экс-Ле-Бен? Холмс хотел удалить меня с Бейкер-стрит и из Лондона, потому что у него завязались какие-то личные отношения? Нет, это было невозможно. Это противоречило всему, что я знал – или думал, что знаю – о Шерлоке Холмсе. И все же, разве я не замечал не раз намека на скрытое пламя, вспышку глубоких эмоций, что скрывались за его самообладанием? Признаюсь, что мое любопытство было так велико, что я опустился до шпионских игр, и, обратившись к своему нетерпеливому вознице, велел ему следовать за экипажем моего друга.
Он остановился у отеля «Савой». Холмс вышел и приказал вознице ждать, пока он поможет выйти своей спутнице, и они еще несколько минут стояли на мостовой, оживленно беседуя. Пока это происходило, у меня появилась возможность получше рассмотреть леди. Она была высокой и стройной, с выражением лица, представлявшим большой интерес для стороннего наблюдателя. Почти средневековый аскетизм на ее лбу человека науки и тонко очерченный подбородок представляли собой разительный контраст с чувственным ртом, живыми карими глазами и густыми локонами медного цвета.
Мне показалось, что мой друг пытался вручить леди тот сверток, что он вынес из Ньюгейта, а она с такой же решительностью настаивала, чтобы сверток остался у него.
Наконец, победу одержала леди и – к моему удивлению – приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку, после чего исчезла в дверях отеля.
Этот краткий разговор вновь заставил меня ощутить всю неловкость моего положения. Зачем мне было следить за своим другом? Разве он не имел права иметь личные знакомства? А я шпионил за ним самым бессовестным образом.
Кэбмен нетерпеливо окликнул меня и, подняв голову, я понял, что экипаж моего друга уехал. Расплатившись, я отпустил кэб, а затем предпринял долгую прогулку от Стрэнда по Риджент-стрит почти до парка, пока я не вернулся на Бейкер-стрит, ни капли не поумнев и будучи еще более усталым, чем был перед уходом.
Там я обнаружил Шерлока Холмса, сидящего перед недавно разожженным камином, его длинные ноги выглядывали из-под развернутой газеты. Предмет, который он вынес из Ньюгейтской тюрьмы, лежал на диване, все еще обернутый в белую ткань.
- Уотсон! – он отшвырнул газету в сторону и поднялся, чтобы пожать мне руку – Эта страница сообщила мне о вашем приезде! Надеюсь, ничего не случилось? Вы должны были находиться во Франции еще, по меньшей мере, две недели.
- Нет, Холмс, я совершенно здоров.
- Значит, курорт сделал свое дело. Должно быть это так, если вы стали настолько бодры, что поспешно вернулись в город, провели полдня, съездив в Ньюгейт, а затем, как я предполагаю по состоянию ваших ботинок, еще часа два бродили по Лондону.
Я ожидал увидеть на его лице укор или, возможно, усмешку от того, что я был таким неуклюжим шпионом. Но его взгляд был серьезен, и в нем не было ни единого намека на меланхолию. Холмс мог быть мрачным и задумчивым, но я никогда прежде не видел в нем чего-то, очень похожего на сентиментальность. Теперь я видел ее отголоски, возможно, даже что-то большее, чем отголоски.
- Я прошу прощения, Холмс.
- Вам не за что извиняться, Уотсон. Полагаю, вы видели мою спутницу?
- Да.
- Впечатляющая молодая леди, не правда ли?
- Да, очень впечатляющая.
- Природа наделила ее лучшими чертами ее отца и матери, лишив ее при этом их недостатков. – Его взгляд снова смягчился. – Красота и ум – опасная комбинация, Уотсон.
- Как же вы по… - то есть я хочу сказать, - запнулся я, - вы недавно с ней познакомились?
- Я знаю эту леди дольше, чем знаю вас. – Он посмотрел на меня с легкой улыбкой. – Полагаю, - добавил он с покорностью, - что вы хотите узнать подробности.
- Нет, если вы не желаете ими со мной поделиться.
- Уклончивость вам не к лицу, Уотсон.
- Хорошо, Холмс. Кто она?
- Ее имя Иден Генриетта Холмс.
Холмс со смехом смотрел на мою удивленную физиономию.
- Нет, она мне не родня. Но ей было необходимо взять себе какое-то имя, и думаю, что мое не хуже, чем любое другое. Вы когда-нибудь задумывались, Уотсон, что если бы мы могли выбирать членов наших семей, насколько благоприятнее были бы наши отношения с ними?
Я подумал о печальной истории своего брата и отчуждении, к которому привела его испорченность.
- У всех у нас есть свои секреты, Уотсон. У всех есть та часть души, которую мы защищаем от пытливых взоров. Но полагаю, - добавил он. – редко какой секрет можно скрывать вечно. Если вы дадите мне несколько часов, то обещаю, что вы получите историю, которая компенсирует вам утраченные две недели приятного отдыха на Континенте.