Сейчас будет почти крик души.

Вот я грущу в душе, что с Холмсом у меня уже что-то не так, загораюсь, но быстро остываю; все , наверное, уже ушло...уходит...я старею, возможно...
Фильмы почти уже не радуют, именно они наводят на мысли, что дело, может, не в фильмах во мне...Хотя спроси меня в этот момент, конкретно скажу, что не нравится и почему и как я себе это представляю. но дело не в этом, не только в этом. Я уже говорила, что, возможно, что-то подобное было и у Дойля, у Бретта, у Ретбоуна - хотя, я, наверное, льщу себе. Просто это же не просто книги - вон Шут мне как-то конкретно сейчас не нравится, ну, да и Бог с ним, книгу закрыла и забыла. А то, что что-то не так с Холмсом ощущаю всеми фибрами души, так же, как это было и в юности... Горько, а сделать ничего не можешь - хотя сейчас больше возможностей разжечь угасающее пламя.

Но вот сейчас... Это надо слышать, что кричит с кухни мать... Что мне нужна вся квартира, и отец завещал мне свести ее в могилу, и она знает, зачем я ей купила телевизор (это было 2 недели назад, ее старый совсем сломался) Короче ужасно это все, и для меня каждый раз, как в первый. А я в это время как-то лениво перебирала кое-что на тумблере, слегка уже шмыгая носом. И вдруг открылся там в этих картинках какой-то новый пласт, спасибо Роберту Фоссетту! - именно он вывел своими иллюстрациями. И я с головой туда ушла, снова чувствуя,что мистер Холмс в очередной раз выполняет свою миссию Спасителя. Вот еще час назад все казалось каким-то ненужным, а сейчас я с головой вся в Англии, спасибо за это, сэр!

Вступительное слово редактора Эдгара Смита в самом первом журнале общества Baker Street Irregulars - журнал Бейкер Стрит за январь 1946 года

Первый редактор Журнала впервые пишет в первом номере, предвещая благоприятное будущее…

Игра началась!


Более, чем уместно воздать честь Шерлоку Холмсу публикацией журнала, посвященного критическому анализу его жизни и эпохи. Ни один человек до него не был удостоен подобной чести; и никакая другая жизнь не была в такой полноте подвергнута подробнейшему анализу, сделанному с огромной любовью; и никакая другая эпоха не обладает в такой степени колоритом и духом всего того, из чего состоят наши мечты.
И пока память о Шерлоке Холмсе жива – а это будет до тех пор, пока в человеческих сердцах живет дух рыцарских подвигов и приключений – всегда будут те, кем будет двигать желание писать в дань уважения к мастеру и его деяниям. В своих посвящениях они обратятся к нему самому и тому, что он думал, делал и говорил; они обратят все свое внимание и на лондонскую улицу, на которой он жил, комнату, где он сидел, и смелого преданного друга, который неизменно был подле него, когда он шел по горячему следу.
Хорошо, что это так. Все мы хотим выразить то, что думаем и чувствуем; и следует вспомнить, что сам Холмс весьма недвусмысленно поддерживал эту склонность к литературной деятельности. В разговоре с Виктором Хэдерли, когда инженер излагал свою историю, он очень ясно высказался (как бы нам хотелось, чтоб когда-то он говорил так и Джону Уотсону): «Нужно только облечь все это в слова, чтобы всю жизнь слыть отличным рассказчиком.»
А поскольку Холмс никогда не говорил голословно, то все, о чем говорил, он осуществлял на практике. На протяжении многих лет он «облекал в слова» свои наблюдения и выводы о множестве самых разных вещей, от табачного пепла и татуировок до умения «читать» следы и искусства симуляции. Среди прочих других своих творений он написал два глубокомысленных филологических трактата, серьезный научный труд о полифонических мотетах Лассуса, анатомическую экзегезу узкой специализации и – хоть , может, и не слишком хороших -два детективных рассказа. Однако, все эти плоды гения Холмса сегодня потеряны для нас, за исключением его довольно слабого вклада в область художественной литературы и его "Практического руководства по разведению пчел, а также некоторые наблюдения над отделением пчелиной матки", благодаря сохранившемуся единственному бесценному экземпляру.
Исчезновение этого огромного количества холмсианской литературы, являющееся невосполнимой утратой для человечества можно приписать только тому факту, что у Мастера не было постоянного, подготовленного и отвечающего его нуждам хранилища его произведений. Слишком часто его «небольшие брошюры» и «скромные монографии» попадали в частные типографии или были отданы в одни из тех малоизвестных журналов, которые столь старательно потакали неразборчивости своих читателей, что теперь невозможно разыскать и их самих. Правда, его «Книга жизни» была опубликована , видимо, в несколько претенциозном издании (не был ли это «Корнхилл Мэгэзин»?), несмотря на то, что Уотсон небрежно назвал эту вещь «дикой чушью». Эссе об устройстве человеческого уха появилось - в двух частях, примерно в 1884 году – в Антропологическом журнале , который по несчастью невозможно найти ни в одной библиотеке мира. И - хоть это, конечно, просто благодаря давно установившейся уотсоновской традиции – но еще имеются журналы «Стрэнд Мэгэзин» за ноябрь и декабрь 1926 года для довольно пространного экскурса в область белетристики. Во всех других отношениях выбор Холмсом средств массовой информации для записи и передачи его гениальных работ оказался невероятно плохим.
Для тех, кто идет по его стопам больше не существует опасности, что их высказывания постигнет похожая судьба. И как гарантия этого у нас уже есть наши Исследования Бейкер-стрит (Baker street studies), наша 221б, наш Профиль при свете газовой лампы (Profile by Gaslight) и наш Экипаж с Бейкер-стрит (Baker Street Four-Wheeler), обещая, что другие тома наших заметок появятся там в ближайшие годы .
А теперь в качестве нынешнего и постоянного носителя информации у нас есть ЖУРНАЛ БЕЙКЕР СТРИТ (BAKER STREET JOURNAL)
Целью журнала является утверждение, что еще много есть и будет, что сказать о сцене на Бейкер-стрит и что первостатейной важностью будет сохранить достойнейшие приношения, возложенные к нашей общей святыне от быстрого забвения, на которое в противном случае они могли бы быть обречены беззаботным и неосторожным миром. Целью этого журнала является почитание имени и репутации Шерлока Холмса, таким курсом отныне и будет следовать Журнал.

***
Фотографии, собственно говоря, нашлись случайно вот как раз в сборнике "Профиль при свете газовой лампы" - это тоже аналог Большой игры с избранными статьями из Журнала. Качество, конечно, ужасное, но хоть какие-то свидетельства исторических событий.



Эдгар Смит, редактор журнала получает от издателя Бена Абрамсона 1-й экземпляр 1 тома 1-го номера журнала во время встречи Общества в Мюрей Хилл отеле 11 января (видимо, 1946 года)


Кристофер Морли, бывший председателем собрания, подписывается на журнал

Возможно, в преддверии дня рождения Холмса здесь будут некоторые зарисовки

Книжный шкаф

Автор Tristan-the-Dreamer

Я провел пальцем по корешкам старых книг, задержав его на "Птицах Британии".

- Холмс?

- Не можете что-то найти?

-Нет, дело не в этом. Вот вы сказали... в тот день -

- В какой день?

- В тот день, когда вы вернулись. Вы сказали - "работа - лучшее противоядие от горя".

- Да. И что же?

- Откуда вам это знать, Холмс? Что сделало вас знатоком в отношении горя? Вам когда-нибудь приходилось...?

Он поднял брови, молча, пожал плечами и развернул перед собой газету, так, что я не мог видеть его лица.

Подождав с минуту, я вновь повернулся к книжному шкафу.

Что я хочу сказать...Вот как раз о настроении. Это, наверное, как любовь) Что-то его питает, даже тайком от тебя. Какое-то брошенное случайно зерно падает на благодатную почву.
Ну, может, дело в том, что ради того же настроения и создания рождественско-новогодней атмосферы я собираю интересные картинки. Потому что так то я сидела редактировала свой пост, ну, вот потом добавила еще фанфик в дневник, ничего вроде праздничного...
Потом пошла мыть пол) И вдруг поняла, что вот оно у меня - это предчувствие праздника. Ты это просто осознаешь и все. Тепло и уютно. Хотя в доме тихо, елки нет, еды никакой толком нет - а в воздухе царит эта атмосфера приближающегося праздника.

Ну, и вот после двух постов о викторианской эпохе выложу еще иллюстрации того же Нормана Роквела с викторианским уклоном. Первая - это чисто "Рождественская песнь", хотя Скрудж там больно молодой и симпатичный, а остальные просто что-то из рождественского мира Диккенса



"И как сказал маленький Тим: "Господи , благослови всех людей!"

Я решила все же выложить вот эту статью - вернее большую ее часть из журнала австралийского шерлокианского общества "Сиднейских пассажиров" . К слову, самих журналов общества в сети , видимо, нет, удалось обнаружить только несколько статей, получивших какие-то награды.
Как можно понять из названия, речь пойдет о рассказе "Глория Скотт" и мне хотелось бы этой статьей более или менее завершить все то, что у нас имеется о Викторе Треворе.
Статья тут не вся - исследования о кораблях меня не особо заинтересовали в отличие от интересной идеи, связанной с непонятной хронологией в этом рассказе. По-моему мысль очень интересная и если смотреть с этой точки зрения, то тут мог бы выйти интересный сценарий для фильма или сюжет для того же фанфика.

Итак

Знаменитая (Glorious) тайна



Большая ирония «Глории Скотт» заключается в том, что хотя там нет преступления, которое мог бы распутать Шерлок Холмс, она представляет своим читателям как минимум одну большую и несколько маленьких загадок. И одна из этих тайн настолько глубока, что шерлокианский комментатор Мартин Дэйкин назвал ее « одной из труднейших проблем в холмсианской хронологии», а Лесли Клингер заключил, что «эта задача кажется неразрешимой». И будет вполне уместно на 20-й юбилейный год существования «Сиднейских пассажиров»,навести нашу австралийскую лупу на нашу собственную каноническую историю и поискать решение этих загадок.

Тайна «Глории Скотт».

«Глория Скотт» не является типичным расследованием уже потому, что когда разворачивались описанные там события, Шерлок Холмс еще не был первым в мире детективом-консультантом, а был еще только студентом, проводящим летние каникулы в Донниторпе, норфолкском поместье своего приятеля по колледжу, Виктора Тревора. И, на самом деле, одна из причин большой известности этого рассказа состоит в том, что там отец его друга впервые говорит Холмсу: «все сыщики по сравнению с вами младенцы. Это - ваше призвание, сэр…»
Это историческое предвидение Тревора-старшего последовало за логическими выводами молодого Холмса о его прошлом, который увидел, как этот джентльмен «вдруг упал в обморок - прямо на скатерть, на которой была разбросана ореховая скорлупа». После завершения каникул смущенный Холмс через семь недель вновь возвращается в Донниторп по просьбе друга, и узнает, что Тревор-старший умер вскоре после получения шифрованной записки от своего друга Бедоза.

Тревор-старший оставил письменное признание, которое причинило боль его сыну и вызвало ряд вопросов у читателей этого рассказа.

Тревор признает, что его настоящее имя было Джеймс Армитедж, и что, будучи приговорен за растрату денег , он вынужден был убедиться, что «тридцать лет тому назад законы соблюдались строже, чем теперь». Таким образом, 8 октября 1855 года, «когда Крымская война была в разгаре», он «в кандалах, как уголовный преступник, вместе с тридцатью семью другими осужденными, очутился на палубе "Глории Скотт", отправляющейся в Австралию.» Будучи вовлечены в бунт, возникший на корабле, но отказавшись принять участие в убийстве охранников, Армитедж и его друг оказались в открытом море в небольшой лодке с шестью другими осужденными, разделявшими их взгляды. Оттуда они видят взрыв на «Глории Скотт», с которой спасается только один человек, моряк Хадсон.



Всех девятерых подобрал пассажирский корабль "Хотспур", шедший в Австралию, где Армитедж со своим другом Эвансом отправились на прииски, сколотили себе там состояние и вернулись в Англию джентльменами под другими именами: Тревор и Бедоз. «Более двадцати лет» все шло хорошо, пока во время каникул, которые Холмс провел в Донниторпе, не появился Хадсон и не потребовал денег в обмен на то, что будет молчать.


Тайна №1 – Дата событий «Глории Скотт»

Комментаторов Канона неизменно волновала дата плавания «Глории Скотт» и вполне понятно почему, ибо 1855 год – дата, когда по словам Тревора отправилась в плавание «Глория Скотт» плюс еще тридцать лет по словам того же Тревора и Хадсона – это будет 1885 год, но визит Холмса в Донниторп не мог произойти в 1885 году, потому что одним из самых неоспоримых фактов этой истории, исходящих из уст самого Холмса, является то, что это событие случилось «в течение двух лет, которые я провел в колледже». А эти годы должны быть где-то от 1873 до 1879 по следующим причинам:

1.Холмс родился где-то около 1854 года и потому не мог поступить в колледж до 1872 года.

2. У Холмса уже была практика в Лондоне, когда он познакомился с Уотсоном в 1881 или в 1882 году.

К тому времени, когда Холмс удалился от дел в конце 1903 года, по словам Уотсона, он занимался активной практикой 23 года. Если мы вычтем отсюда годы Великого хиатуса, то Холмс, должно быть, начал практиковать в 1877 или 1878 году.
И если, следовательно, Холмс приехал в Донниторп где-то между 1872 и 1878 годами, то как же нам согласовать это с тем, что 1855 год был «тридцать лет назад»? Г.У. Белл предположил, что Тревор-старший сфабриковал всю историю, чтобы скрыть еще большее преступление, но это лишь теория. Можно также предположить, что временной промежуток был лишь 20 лет, а Уотсон ошибочно написал 30, но это также лишь обычная попытка обвинить Уотсона во всех расхождениях в Каноне. Тем более, что про 30 лет говорят и Хадсон, и Тревор, и хотя, возможно, на слова Хадсона и не стоил бы полагаться, но Тревор очень точно выразился в отношении событий о которых он писал в важном для него признании сыну.

1855 или 1845?

Если мы примем тот факт, что должно было пройти 30 лет, и будем вести обратный отсчет от 1870-х, то, значит, плавание «Глории Скотт» началось где-то в середине 1840-х. Но эта дата была оспорена М.Дэйкином, который предположил, что Тревор написал 1844 или 1845, но спутал одну из «колониальных войн, в которой участвовали наши предки, создавшие эту империю» с Крымской, потому что он вероятно «не слишком хорошо разбирался во внешней политике» и что доктор Уотсон еще более усугубил эту путаницу, приняв тот факт, что Тревор говорил о Крымской войне и, следовательно, проставил 1855 год. И как бы ни была целесообразна эта теория, она призывает нас принять тот факт, что и Уотсон и Тревор были чрезвычайно небрежны в своей письменной работе. Однако, ее критический недостаток состоит в том, что как бы ни был Тревор не сведущ в политике, он бы не смог перепутать Крымскую войну, одно из знаковых событий викторианской эпохи, с какой-то другой колониальной войной. Кроме того, Тревор совершенно верно говорит о том, что такие суда, как «Глория Скотт» стали транспортными во время Крымской войны.
И поистине решающим фактором в вопросе 1845/1855 год являются слова Тревора, что « все свое состояние я заработал на золотых приисках». Это полностью исключает 1845 год, ибо золото в Австралии было открыто уже после 1851 года. А Лесли Клингер сомневается в словах Тревора о том, что он сделал состояние на приисках после 1855 года, на основании того, что к 1854 году «золотая лихорадка» уже в основном закончилась, но нам надо рассмотреть этот вопрос более подробно.
Это верно, что к середине 1850-х дни «золотой лихорадки» по добыче россыпей лежащего прямо на поверхности золота в Виктории закончились , и теперь начался период разработок пластов более глубокого залегания. Тревор-старший ведь не говорил, что направился на рудники Виктории. Раз они с Эвансом оказались в Сиднее, то более вероятно, что они поехали на прииски Нового Южного Уэльса. Это было бы вполне разумно, ибо хотя его участки никогда не были столь богаты, как расположенные дальше на юг, легкая золотодобыча истощилась в Виктории уже к середине 50-х, тогда как новые участки, открытые в районах Нового Южного Уэльса – Софала и Уоттл Крик – лишь в 1855 году!



Возвращение в Донниторп

Таким образом, исторически вполне возможно, что Армитедж и Эванс в 1855 году приехали в Австралию, и честным или нечестным путем, сколотили себе состояние на золотых приисках. Но все еще остается вопрос о том, что тридцать лет спустя был бы 1885 год. И он кажется неразрешимым, но давайте снова взглянем вот на эти факты:

1.Визит Холмса в Донниторп происходил во время его университетских каникул и был где-то в середине и конце 1870-х.

2.Когда старый Тревор писал свое признание, он утверждал, что «Глория Скотт» затонула в 1855 году – тридцать лет назад.

3.Шерлок Холмс уехал из Донниторпа в конце… 18… и вернулся после… 18… - и в этом ключ к нашей тайне.

Холмс говорит Уотсону, что он вернулся в Донниторп через семь недель после своего первого визита в середине 1870-х. Однако, я считаю, что трагический исход этой истории случился не десять лет назад, а совсем недавно; и что, хотя его первый визит в Норфолк имел место в 1870-е, второй был не через семь недель, а на СЕМЬ ЛЕТ позже.
В качестве доказательства можно заметить, что Холмс говорит Уотсону: «Все эти события произошли в первый месяц наших каникул. Я вернулся в Лондон и там около двух месяцев делал опыты по органической химии. Осень уже вступила в свои права, и каникулы подходили к концу, когда я неожиданно получил телеграмму от моего друга - он вызывал меня в Донниторп». А летние каникулы в английских университетах начинаются в июле –иногда в начале августа -, поэтому если Холмс поехал в Донниторп в начале каникул, то вернулся бы он туда семь недель спустя в конце лета или в начале осени, а ни когда «осень уже вступила в свои права». Уотсон говорит нам, что когда Холмс рассказывал ему о деле «Глории Скотт», то это было «зимним вечером», и я предполагаю, что это произошло после недавнего возвращения Холмса из Донниторпа, осенью 1885 года, где он стал свидетелем трагической развязки саги семьи Треворов, через семь лет после своего первого визита.
Следовательно, теперь хронология событий «Глории Скотт» выглядит так:

1855 год – «Глория Скотт» отплывает из Фалмута и на судне вспыхивает бунт.

1878 год – Первый визит Холмса в Донниторп во время его учебы в колледже и приезд Хадсона.

1885 – второй визит Холмса в Донниторп, последующая смерть Тревора-старшего и его признание.

Такая хронология также объясняет более мелкие тайны «Глории Скотт», например, то, почему у Холмса до сих пор на руках это шифрованная записка и письмо с признанием Тревора-старшего. Это становится более понятным, если упомянутые выше события произошли относительно недавно и Виктор передал эти документы другу перед тем, как покинуть Англию и уехать на чайные плантации в Терай. Возможно, Холмс даже проводил Тревора тем утром и испытывал ностальгию по другу, который сказал: «От вас у меня нет секретов».



Но почему же тогда Холмс представил Уотсону всю историю, как случившуюся очень давно? Естественно, Холмс хотел защитить Виктора Тревора, ибо речь шла не просто о каком-то «деле», а о личном деле его друга, который обратился к нему за помощью. Это объясняет, почему Холмс не пригласил Уотсона поехать в Донниторп, когда его недавно позвал туда Виктор Тревор. Правда, впоследствии Холмс рассказывает Уотсону обо всех событиях, зная, что обстоятельства, заставившие его стать сыщиком, будут особенно интересны его Боссуэллу, и кроме того, теперь это уже никому не повредит – Виктор Тревор уехал из страны, его отец, мать и сестра мертвы, а «Бедоз» скрылся. Однако, подробности этого дела были достаточно деликатны, и Холмс проявил должную осмотрительность, так что весьма вероятно, что «Тревор» не настоящее имя этого семейства.
Но что касается другого упоминания о «тридцати годах», сделанного Хадсоном по прибытию в Донниторп: «Тридцать с лишним лет прошло с тех пор, как мы виделись в последний раз.». Так как невозможно, чтобы ко времени визита Холмса во время каникул прошло «тридцать с лишним лет», то, должно быть, это утверждение является ошибкой и объяснить это можно словами Холмса о «развинченной походке», которой Хадсон шел по лужайке; жалобами служанок на его грубые выходки (подвыпившего человека) и в словах Виктора Тревора о его «развязном тоне, каким говорят в подпитии». При невоздержанности Хадсона вкупе с его диалектом слова «двадцать» и «тридцать» могли звучать почти одинаково.

Однако, такие новые временные рамки означают, что Хадсон мог шантажировать Тревора и Бедоза не семь недель, а семь лет, и этот срок кажется более вероятным, если мы еще раз взглянем на события, о которых говорит Тревор-младший: «Отец взял к себе этого человека в качестве садовника…но Хадсону этого было мало, и отец присвоил ему чин дворецкого. Можно было подумать, что это его собственный дом, - он слонялся по всем комнатам и делал, что хотел. Служанки пожаловались на его грубые выходки и мерзкий язык…Будь мы с ним однолетки, я бы уже раз двадцать сшиб его с ног…Дела шли все хуже и хуже. Эта скотина Хадсон становился все нахальнее…»
Такое невыносимое положение очень похоже на «Тайну Боскомбской долины», в которой другой джентльмен сколотил себе состояние на приисках и вернулся в Англию, после чего многие годы был жертвой шантажиста, пока не поддался горячему желанию избавиться от своего мучителя. Вероятно, как бы ни был несносен Хадсон, Тревор-старший, подобно Джеку Тэнеру, предпочел сделать все, что мог , оказавшись в таком положении, нежели доводить дело до того, чтоб тот пошел в полицию. И тогда как Тревор –старший относительно привык к сложившейся ситуации, его сын (только что вернувшийся домой на каникулы)нашел ее невыносимой и сорвался, в результате чего Хадсон покинул Норфолк и отправился пытать счастья к Бедозу. Теперь Тревор знал, что опасность разоблачения со стороны Хадсона уже близка и «он заперся у себя в кабинете. В окно … было видно, что он писал.» И писал он свое признание, и в нем, написанном в 1885 году, совершенно верно утверждается, что события , связанные с «Глорией Скотт» происходили в 1855 году, то есть, тридцать лет назад.

Последнее время снятся очень конкретные , четкие сны. И значительная часть их остается в памяти. Это говорит с одной стороны о том, что я, наверное, при этом все же хоть отчасти высыпаюсь, а с другой - я как-то усвоила из массы разной литературы, что это может быть связано с той же Луной и что бывают периоды, когда эта "сонная" информация лучше передается и лучше воспринимается и Луна, вроде, по любому имеет к этому отношение.

Наверное, надо было записывать поступательно и сразу. Но сейчас осознаю, что почти во всех снах была мама, и была очень доброй. Уже не в первый раз мне приходилось иметь дела с какими-то злоумышленниками мистического характера. Была крыса, которую я вылавливала из-под дивана , и у нее были острые зубы... Были еще какие-то люди, насылающие на нас что-то вроде гипноза. И я чувствовала в этот момент сильнейший депресняк (если честно, такое испытывала когда-то и в реале), а мама просто была близка к каким-то трагическим действиям вроде суицида. А потом я вроде как-то научилась справляться с этими негативными волнами, и в такие минуты сидела с ней, крепко обхватив руками.
Был сон с таким же бесполезным врачом, как те, с которыми мне недавно пришлось иметь дело)

Но вот сегодня...Были совсем другие врачи. Сон был, явно, со значением. И самое главное там, что внезапно моя несчастная шишка, которая и так не маленькая, сильно увеличилась в размерах. Просто уже дальше ехать некуда - больше всего меня удивляло, что никто на это особого внимания не обращал. А сама я подумала, что все, уже другого выхода нет, надо резать. Потом я оказалась в кабинете у двух врачих, видимо, зубных, и они меня внимательно выслушали, но ничего страшного мне не сказали. Потом самое смешное, что я оказалась почему-то в глазной поликлинике, а пожилой врач был вроде лором. И он заставил меня глубоко дышать. Но потом нас с ним прервали и я вроде отправилась домой, куда должен был кто-то прийти - сейчас не вспомню. Еще как смешная деталь - где-то по пути в каком-то школьном классе я встретила...Харатьяна))) которого вроде хорошо знала. Пожаловалась на свои беды, а он так спокойно махнул рукой, вроде как ничего страшного. Ну, и под конец, решила еще раз посмотреть в зеркало - огромная шишка исчезла! А она уже была почти под глазом. Короче, сон этот мне запомнился)

Ну, и еще надо сказать, что часто бывают сны - может, и сегодняшний такой же - где я как бы живу в параллельной реальности. Там немного другой город, другие маршруты автобусов - но я их хорошо знаю, люди, которых тоже вроде знаю. Бывает, что я там оказываюсь где-то вроде Италии - огромные площади , набережная и море. Иногда рядом со мной какой-то очень близкий мне человек, и мне рядом с ним очень хорошо, но кто это я не знаю

Вчерашний мой маленький пост с изображением викторианских десертов напомнил о временах, когда я с увлечением занималась кулинарией. Причем очень любила вот именно какие-то навороченные блюда с интересными названиями и даже с какой-то историей. Наверное, меня можно было назвать кулинаром-романтиком. И вот как раз, когда я еще работала в библиотеке, была у нас такая маленькая книжка Дженнит Уоррен "Шотландская кухня"



И она как раз очень способствовала развитию вот такой кулинарной романтики. Потому что в книжке были даже не столько рецепты, сколько еще история и рассказы о шотландских блюдах.
После долгих поисков вчера в ночи сегодня таки удалось выискать ее в сети. Но , увы, текст слишком темный и почти невозможно конвертировать. Поэтому пока только исторические факты. Если кого-то заинтересуют подробности, то буду выкладывать маленькими порциями.

"Шотландия, утратившая свою государственную и национальную самостоятельность с начала XVIII в. и с 1707 г. соединенная с Англией в одно государство — Великобританию, не могла не испытать за прошедшие три века — XVIII,. XIX и ХХ — влияния английской культуры и нравов, в том числе и английских кулинарных обычаев, например потребление эля (пива), чая, бекона, введение в рацион таких типичных английских блюд, как ростбиф, бифштекс.
Французское влияние в области кулинарии заключалось во включении целого ряда французских блюд в шотландское меню, в глубоком внедрении французской технологии в приготовление не французских блюд, во внедрении французских нравов в область шотландского десерта, до ХVII в. почти неизвестного суровым шотландцам.
В результате такого сложного, длительного и противоречивого развития сложилась ”шотландская кухня”, пусть не чисто национальная, кельтская, но с явными чертами своеобразия. Уже для соседних англичан она была отличной от их собственной кухни, в первую очередь по составу ”любимых продуктов ”. В Англии ”нормальным” считают бычье мясо и свинину, в Шотландии же признают в основном баранину. В Англии едят бифштексы и ростбифы недожаренными, розоватыми, с кровью. В Шотландии любое мясо ценят запеченным, основательно проваренным и прожаренным насквозь. Традиционный английский ленч не похож на традиционный шотландский завтрак. Для англичанина каша — немыслимое блюдо, для шотландца — основное и почитаемое национальное блюдо.
Чай одинаково священен как в Шотландии, так и в Англии, но у англичан его пьют рано утром с молоком, а затем в файф-о-клок, а у шотландцев ”большой чай“ устраивают на ужин, перед ним едят полукопченую рыбу, а сам чай сопровождают массой джема, мармелада, сдоб, кексов и
других сладостей. В результате английский чайный стол совершенно не похож на шотландский. И так почти во всем.

Старинные французские блюда, принятые в Шотландии как свои, англичанами не признаются, хотя новофранцузские блюда XlX в. в Англии распространены довольно широко. Даже рыбу, такой общий и любимый для всех обитателей Британии, окруженной океаном, продукт, англичане и шотландцы готовят по-разному. Англичане предпочитают жарить ее в маслах и свином жире, да еще обязательно обернув в газету (самой вкусной считается сельдь или пикша, обернутая в газету 'Танди таймс") , а шотландцы — коптить и отваривать.
Шотландия в течение длительного времени имела особые отношения с Францией. Хотя тесные связи существовали с ХV в., только в XVI в. ”Стfрый союз“ между обоими странами вызвал перемены в шотландской кухне. Король Шотландии Яков V Стюарт (1513—1542) женился на представительнице французской знати Марии Гиз, и она привезла с собой в эдинбургский дворец Холируд большую свиту придворных и слуг. С этих пор становятся модой приемы во французском духе, в светском обществе в подражание королеве устраиваются роскошные столы. Эта тенденция еще более усилилась при дочери Марии Гиз — Марии Стюарт (1542-1582) любимой королеве шотландцев, которая в юности воспитывалась при французском дворе. Все, кто был связан с придворными кругами, имели французских поваров.
У Франции были заимствованы многие блюда, и прежде всего десерт, ранее не известный Шотландии. Для десерта стали отводить особую комнату, во время обеда и ужина пили французские вина, позднее — французские коньяки...

Шотландский ликер Драмбьюи приготавливается на основе виски и имеет легендарную историю, связывающую его происхождение с ”красавцем принцем Чарли", младшим претендентом на английский престол, бежавшим в 1746 г. на Гебридские острова после поражения в битве при Каллодене. Там он поделился рецептом ликера со своими спасителями Маккиннонами. Последние держали этот рецепт в секрете полтора века, пока накануне первой мировой войны Малькольм Маккиннон, предприимчивый делец, имевший собственную компанию по производству виски, не завладел секретом родственников. Фактически ликер Драмбьюи появился после 1914 г. в фирме Маккиннонов. Ныне экстракт к нему изготовляет лично владелица фирмы Норма Маккиннон в собственном доме близ Эдинбурга, откуда его отправляют для разведения с лучшими сортами виски. Драмбьюи приобрел широкую известность как один из самых удачных по сочетанию вкуса и аромата ликеров.
Из других национальных шотландских пищевых изделий популярными считаются овсяные лепешки, кекс Данди с изюмом и цукатами, усыпанный миндалем, апельсиновый мармелад Кейлер, шотландское смородиновое желе, вересковый мед, копченый лосось, олений и бараний окорок и шотландские сыры.



Апельсиновый мармелад.

Две легенды свидетельствуют о шотландском происхождении мармелада. Говорят, что он был создан Дженит Кейлер в начале XVIII века, когда ее муж купил много дешевых горьких апельсинов на испанском корабле, спасавшемся от шторма в бухте Данди. Они были, конечно, слишком горькие и умная миссис Кейлер сделала из них апельсиновый джем, которому суждено было стать всемирно известным и существенной частью любого британского завтрака.
Более романтичная легенда рассказывает о любимой королеве шотландцев Марии Стюарт, чуть не умиравшей от простуды, схваченной в дождливую ночь, когда она ехала на свидание со своим любовником Босвелом. Ее французский повар готовил сладкий отвар из айвы или апельсинов, чтобы возбудить аппетит у больной. Ей это блюдо так понравилось, что его все время держали у ее кровати и оно получало название ”Марималад“, т.е. Больная Мария.

ЧАЙНЫЙ СТОЛ

Чаепитие в Шотландии всегда было важной процедурой, в это время вся семья собиралась вместе за столом, на который выставляли сладкие хлебцы, бисквиты, кексы, горячие овсяные лепешки, джемы и желе из ягод, а помимо кондитерских изделий иногда и закуску — яйца и холодное мясо. Таков был старомодный шотландский ”Большой чай”, или ранний ужин с чаем.
Но и поныне чай остается в Шотландии семейным делом в социальной среде.
Сдобные булочки к чаю стали делать в Шотландии уже в ХV в., а во времена Тюдоров было принято подавать к чаю сухофрукты (восточные вяленые фрукты — изюм, финики, винные ягоды), а также мед и масло. Их вводили также в бисквитное тесто, получая сдобные булки с изюмом и цукатами. Следующим шагом были великолепные кексы, вершиной которых является знаменитый кекс Данди. Однако все это могли позволить себе только богатые люди. Классические шотландские народные кондитерские изделия делались по простым, незамысловатым рецептам. Так возникло хрустящее песочное печенье и овсяные лепешки. В начале XVIII в. стали применять яйца для усиления сыпучести теста; это было накануне появления кексов. Однако лишь применение химических разрыхлителей в ХIХ в. дало возможность создать рецепты современных мягких, эластичных, а не. сыпучих кексов, которыми славятся Англия и Шотландия.
Чай был привезен в Эдинбург Марией Моденской, когда ее муж, будущий Яков VII, был герцогом Йоркским. Как и в Англии, чай быстро вошел в моду в Шотландии, хотя против него ополчались медики и духовенство, считая его вредным как для тела, так и для души. Многие шотландские священники считали его еще большим злом, чем виски, и некоторые, чтобы выйти из этого затруднительного положения, добавляли немного виски в чашку чая, считая, что так они нейтрализуют вредное действие обоих напитков. Иногда к чаю добавляли корицу, следуя арабскому обычаю. Чай так быстро завоевал популярность, что к середине XlX в. вытеснил эль из утреннего и дневного рациона. Из-за дороговизны китайского чая в Шотландии, как и в других странах, изготовляли его ”заменители” из разных растений, в том числе из ягод боярышника и терна. Их подкрашивали и смешивали с небольшим количеством китайского чая, получая так называемый суррогат чая—смауч (”грязь”) ."

Рождественские сладости викторианской Англии. Из ежегодника миссис Битон

Святой Николай с ангелом. Старая открытка.

Том Браунинг. Из жизни Санта Клауса